Василий Шукшин
     
     Хозяин бани и огорода
     
     В субботу, под вечерок, на скамейке перед домом сидели два мужика, два соседа, ждали баню. Один к другому пришел помыться, потому что свою баню ремонтировал. Курили. Было тепло, тихо. По деревне топились бани: пахло горьковатым банным дымком.
     - Кизяки нынче не думаешь топтать? - спросил тот, который пришел помыться, помоложе, сухой, скуластый, смуглый.
     - На кой они мне...- лениво, не сразу ответил тот, который постарше. Он смотрел в улицу, но ничего там не высматривал, а как будто о чем-то думал, может, вспоминал.
     - А я не знаю, что делать. Топтать, что ли...
     - Наплавь из острова да топи.
     - Не знаю, что делать... Может, правда, наплавить.
     - Конечно,
     - Ты будешь плавить?
     - Я, может, угля куплю. Посмотрю.
     - Наверно, наплавлю. Неохота этими кизяками заниматься.
     Тот, что постарше, спокойный, грузный, бросил под ногу окурок, затоптал. Посмотрел задумчиво в землю и поднял голову...
     - Хошь расскажу, как меня хоронить будут? - Чуть сощурил глаза в усмешке.
     - О! - удивился сухой, смуглый.- Ты что?
     - Хошь?
     - А чего ты... помирать-то собрался?
     - Да не собрался. Я туда не тороплюсь. Но я в точности знаю, как меня хоронить будут. Рассказать?
     - Во, елки зеленые! Мысли у тебя. Чего ты? - еще спросил тот, помоложе.
     - Значит, будет так: помер. Ну, обмыли - то-се, лежу в горнице, руки вот так...- Рассказчик показал, как будут руки. Он говорил спокойно, в маленьких умных глазах его мерцала веселинка.- Жена плачет, детишки тоже... Люди стоят. Ты, например, стоишь и думаешь: "Интересно, позовут на поминки или нет?"
     - Ну, слушай! - обиделся смуглый.- Чего уж так?
     - Я в шутку,- сказал рассказчик. И продолжал опять серьезно: - Ты будешь стоять и думать: "Чего это Колька загнулся? Когда-нибудь и я тоже так..."
     - Так все думают.
     - Жена будет причитать: "Да родимый ты наш, да на кого же ты нас оставил?! Да ненаглядный ты наш, да сокол ты наш ясный". Сроду таких слов не говорят, а как помрет человек, так начинают: "сокол", "голубь".,, Почему так?
     - Ну, напоследок-то не жалко. А еще приговаривают: "ноженьки", "рученьки", "головушка". "Ох, да отходил ты своими ноженьками по этой горенке". А у кого есть сорок пятый размер - тоже ноженьки!
     - Это потому, что в этот момент жалко. Кого жалеют, тот кажется маленьким.
     - Ну а дальше?
     - Дальше понесли хоронить. Оркестр в городе наняли за шестьдесят рублей. Тут, значит, скинутся: тридцать рублей сама заплатит, тридцать - с моих выжмет, А на кой он мне черт нужен, оркестр? Я же его все равно не слышу.
     - Друг перед другом выхваляются. Одни схоронили с оркестром, другие, глядя на них, тоже. Лучше бы эти деньги на поминки пустить...
     - Во, я и говорю: кто про что, а ты про поминки.- Рассказчик засмеялся негромко. Молодой не засмеялся.
     - Но когда сядут и хорошо помянут - поговорят про покойного, повспоминают - это же дороже, чем один раз пройдут поиграют. Ну и что поиграли? Ты же сам говоришь: "На кой он мне?"
     - Тут дело не в покойнике, а в живых. Им же тоже надо показать, что они... уважали покойного, ценили. Значит, им никаких денег не жалко...
     - Не жалко! Что, у твоей жены шестидесяти рублей не найдется?
     - Найдется. Ну и что?
     - Чего же она будет с твоей родни тридцать рублей выжимать на оркестр? Заплати сама, и все, раз уважаешь. Чего тут скидываться-то?
     - Я же не скажу ей из гроба: "Заплати сама!"
     - Из гроба... Они при живых-то что хотят, то и делают. Власть дали! Моей девчонке надо глаза закапывать, глаза что-то разболелись... Ну, та плачет, конечно, когда ей капают,- больно. А моя дура орет на нее. Я осадил разок, она на меня, А у меня вся душа переворачивается, когда девчонка плачет, я не могу.
     - Но капать-то надо.
     - Да капать-то капай, зачем ругаться-то на нее? Ей и так больно, а эта орет стоит "не плачь!". Как же не плакать?
     - Да...- Николаю, рассказчику, охота дальше рассказывать, как его будут хоронить.- Ну, слушай. Принесли на могилки, ямка уже готова...
     - Ямку-то я копать буду. Я всем копаю.
     - Наверно...
     - Я Стародубову Ефиму копал... Да не просто одну могилку, а сбоку еще для старухи его подкапывал. А они меня даже на поминки не позвали. Главное, я же сам напросился копать-то: я любил старика. И не позвали. Понял?
     - Ну, они издалека приехали, сын-то с дочерью, чего они тут знают: кто копал, кто не копал...
     - Те не знали, а что, некому подсказать было? Старуха знала... Нет, это уж такие люди. Два рубля суют мне... Хотел матом послать, но, думаю, горе у людей...
     - А кто совал-то?
     - Племянница какая-то Ефимова. Тоже где-то в городе живет. Ну, распоряжалась тут похоронами. Подавись ты, думаю, своими двумя рублями, я лучше сам возьму пойду красненькой бутылку да помяну один. Я уважал старика...
     - Так, а чего ты? Взял эти два рубля да пошел купил себе...
     - Да я же не за деньги копал! Я говорю: уважал старика, мы вместе один раз тонули. Я пас колхозных коров, а он своих двух телков пригнал. И надумали мы их в Сухой остров перегнать - там трава большая в кустах и не жарко. Погнали, а его телка-то сшибло водой. Он за телком, да сам хлебнул. Я кой старика-то вытаскивал, телка нашего на дресву оттащило. Из старика вода полилась, очухался, он и маячит мне: телка, мол, спасай, я ничего...
     - Спасли? Телка-то.
     - Спасли. Хороший был старик. Добрый. Мне жалко его.
     - Я его мало знал. Знал, но так... Он долго хворал?
     - Нет. У него сперва отнялись ноги... Его в больницу. А он застеснялся, что там надо нянечку каждый раз просить... Заталдычил; "Везите домой, дома помру". Интеллигент нашелся - няньку стыдно просить. Она за это деньги получает, оклад.
     - Ну, каждый раз убирать за имя - это тоже...
     - А как же теперь? Он и так уж старался поменьше исть, молоком больше... Но ведь все же живой пока человек. Как же теперь?
     - Оно, конечно.
     - Может, полежал бы в больнице, пожил бы еще...
     - Его без оркестра хоронили?
     - Какой оркестр! Жадные все, как... Сын-то инженером работает, мог бы... Ну, копейка на учете.
     - Да старику-то, если разобраться, на кой он, оркестр-то? - сказал рассказчик, хозяин бани.
     - А тебе?
     - Чего?
     - Тебе нужен?
     - И мне не нужен.
     - Никому не нужен, но все же хоронют с оркестром. Не покойник же его заказывает, живые, сам говоришь. Любили бы отца, заказали бы. Жадные.
     - Бережливые,- поправил хозяин бани.
     Смуглый посмотрел на рассказчика... Понимающе кивнул головой.
     - Вот и про себя скажи: я не жадный, а бережливый. А то - "не надо оркестра, я его все равно не слышу". Скажи уж: денег жалко. Чего рассусоливать-то? Я же вас знаю, что ты, что Кланька твоя - два сапога пара. Снегу зимой не выпросишь.
     Рассказчик помолчал на это... Игранул скулами. Заговорил негромко, с напором:
     - Легко тебе живется, Иван. Развалилась баня, ты недолго думая пошел к соседу мыться. Я бы сроду ни к кому не пошел, пока свою бы не починил... И ты же ходишь прославляешь людей по деревне: этот жадный, тот жадный, Какой же я жадный: ты пришел ко мне в баню, я тебе ни слова не говорю: иди мойся. И я же жадный! Привыкли люди на чужбинку жить...
     Иван достал пачку "Памира". Закурил. Усмехнулся своим мыслям, покачал головой:
     - Вот видишь, из тебя и полезло, Баню пожалел...
     - Не баню пожалел, а... свою надо починить. Что же вы, так и будете по чужим баням ходить?
     - Ты же знаешь, мне не на чё пока тёсу купить,
     - Да у тебя сроду не на чё! У тебя сроду денег нет. Как же у других-то есть? Потому что берегут ее, копейку-то. А у тебя чуть завелось лишка, ты их скорей торописся загнать куда-нибудь. Баян сыну купил!.. Хэх!
     - А что тут плохого? Пускай играет.
     - Видишь, ты хочешь перед людями выщелкнуться, а я, жадный, должен для тебя баню топить, На баян он нашел денег, а на тес - нету.
     - Мда-а,,. Тьфу! Не нужна мне твоя баня, гори она синим огнем! - Иван поднялся.- Я только хочу тебе сказать, куркуль: вырастут твои дети, они тебе спасибо не скажут, Я проживу в бедности, но своих детей выучу, выведу в люди... Понял?
     "Куркуль" не пошевелился, только кивнул головой, как бы давая знать, что он понял, принял, так сказать, к сведению.
     - Петька твой начал уж потихоньку выходить в люди. Сперва пока в огороды.
     - Как это?
     - Морковка у меня в огороде хорошая - ему глянется...
     - Врешь ведь? - не поверил Иван.
     - А спроси у него. Еще спроси: как ему та хворостина? Глянется, нет? И скажи: в другой раз не хворостину, а бич конский возьму...- Сидящий снизу нехорошо, зло глянул на стоящего,- А то вы, я смотрю, добрые-то за чужой счет в основном. А чужая кобыла, знаешь, лягается. Так и передай своему баянисту,
     Иван, изумленный силой взгляда, каким одарил его хозяин бани и огорода, некоторое время молчал.
     - Да-а,- сказал он,- такой правда за две морковки изувечит.
     - Свою надо иметь. Мои на баяне не усеют, зато в чужой огород не полезут.
     - А ты сам в детстве не лазил?
     - Нет. Меня отец на баяне не учил, а за воровство руки выламывал.
     - Ну и зверье же!
     - Зверье не зверье, а парнишке скажи: бич возьму. Так уделаю, что лежать будет. Жалуйтесь потом...
     - Тьфу! - Иван повернулся и пошел домой. Изрядно отшагал уже, обернулся и сказал громко: - Вот тебе-то я ее не буду копать! И помянуть не приду...
     Хозяин бани и огорода смотрел на соседа спокойными презрительными глазами. Видно, думал, как покрепче сказать: Сказал:
     - Придешь. Там же выпить дадут... как же ты не придешь. Только позвали бы - придешь.
     - Нет, не приду! - серьезно, с угрозой сказал Иван.
     - А чего ты решил, что я помираю? Я еще тебя переживу. Переживу, Ваня, не горюй.
     - Куркуль.
     - Иди музыку слушай. Вальс "Почему деньги не ведутся".- Хозяин бани и огорода засмеялся. Бросил окурок, поднялся и пошел к себе в ограду.