Юрий Яковлевич Яковлев
     
     В ГОСТЯХ У СОБАКИ
     
     ЧЕТВЕРОНОГИЕ ДРУЗЬЯ
     
     Вам когда-нибудь случалось скучать по собаке? По милому четвероногому существу, которое осталось далеко дома? Это чувство - горькое, но удивительно светлое - подстерегает меня в чужом городе, в неуютном гостиничном номере, когда я остаюсь один. Мне вдруг начинает недоставать холодного носа, который тычется в руку, длинного розового языка, который норовит лизнуть меня в щеку, преданных глаз, частого дыхания, запаха чистой собачьей шерсти.
     Мне хотелось открыть окно и громко позвать:
     - Доня! Донюша...
     Я знаю, если бы мой зов долетел до собаки, она примчалась бы не раздумывая. По сугробам, по шпалам, вплавь, как угодно. Без отдыха, без сна, без вкусной похлебки.
     Я звоню домой. В Москву, на Пушкинскую улицу. Едва успеваю поздороваться и сразу спрашиваю:
     - Как Доня?
     - Ничего.
     - Скучает?
     - Спит на твоем диване.
     - Передай ей привет.
     На том конце провода не смеются. Там все понимают и говорят:
     - Хорошо. Передам. Когда ты приедешь?
     Когда я приеду! Закончу дела и тут же - на вокзал. Если я скучаю по своей собаке, значит, мне не хватает целого мира - близких, рабочего стола, звонка над дверью, всего, что меня окружает дома.
     Междугородный разговор кончился. Я кладу трубку и снова поднимаю ее. Я набираю номер своего здешнего друга.
     - Слушай, своди меня в гости.
     - Приходи ко мне.
     - Да нет, своди меня в гости к собаке.
     На другом конце провода покашливание.
     - То есть как к собаке?
     - Есть у тебя знакомые с собакой?
     - Надо подумать.
     Я кручу телефонный шнур.
     - Может быть, кто-нибудь держит. Хотя бы дворняжку.
     Друг дышит в трубку. Думает. И вдруг он восклицает:
     - Слушай!
     Вероятно, он вспомнил про какую-то добрую душу, которая держит собаку.
     - Ну?!
     - В нашем цирке сейчас работает Наташа Дурова. Знаешь ее?
     - Знаю.
     Перед глазами возникает моя старая знакомая: щеголеватая молодая женщина, рано поседевшая, с тонким покатым носом, с серыми глазами, расположенными близко к переносице. Энергичная, самостоятельная, вечно чем-то озабоченная...
     Мой друг с подъемом кричит в трубку:
     - У нее морские львы, моржи, еноты, индюки...
     - Стой! Не нужны мне индюки. Мне нужна собака. Есть у нее собака?
     Молчание. Потом мой друг нерешительно говорит:
     - Наверное, есть... У нее все есть. Поезжай.
     - Ладно, пусть морские львы. Поеду.
     Я быстро собираюсь и еду, в надежде уехать от самого себя. Хотя бы к моржам.
     И вот я попадаю в цирк. Не в праздничный бархатный амфитеатр, заполненный смеющейся публикой, а за кулисы. Иду по незнакомым каменным лабиринтам. Здесь полутемно. Холодно. Несет звериным духом. Здесь в неприглядных серых помещениях трудом и потом создаются удивительные живые картины, которые в свете прожекторов сменяют одна другую в круглой раме манежного барьера.
     Я нахожу конюшни. Это одно только название - конюшни. Здесь не слышно ржания лошадей, а ревут львы, медведи, кричат птицы.
     Совсем как в джунглях. И в самом деле я иду не просто по коридору, а по тропе, по которой ходят львы и тигры. На манеж, как на водопой.
     И вдруг с тигриной тропы доносится Наташин голос:
     - Простой рыбий жир не годится. Для Васи нужен витаминизированный. Вы понимаете?
     Нет, второй - мужской - голос не понимает:
     - Не все ли равно какой рыбий жир.
     - Ваш не годится, он с осадком. А Вася маленькая, ей одиннадцать месяцев. И потом, она морж.
     Морж - она, а зовут ее - Вася. Я пропускаю мимо ушей это несоответствие. Когда моя собака была маленькой, ей тоже давали витаминизированный. Мне сразу становится любопытно посмотреть на Васю, которой, как и моей Доне, не годится простой рыбий жир, с осадком. Я прибавляю шагу.
     - Ладно, - примирительно говорит Наташа, - куплю на свои деньги.
     И тут я подхожу и здороваюсь. И сразу меня окружает особое гостеприимство, которое, оказывают питомцы внучки дедушки Дурова.
     - Вася! Васенька!
     Передо мной огромное, беззащитное в своей неподвижности существо. Розовато-коричневая шкура с перламутровым отливом. Ласты плоские, словно вылепленные из теста, а потом раскатанные катком.
     В светлой оправе темные круглые глаза. А вокруг рта усы, висят как макаронины. Это Вася, Василиса. Малютка весом в семьсот килограммов. Она вылезает из "моря" на "берег", и каждое движение стоит ей огромных усилий. Вася вздыхает. Она таращит свои добрые глазищи и вздыхает. Что с тобой? Может быть, у тебя чтонибудь болит, а может быть, прорезаются зубки?
     Из-под усов видны небольшие клыки. Пройдет время, и они станут бивнями. Бивни похожи на соху. Ими моржи перепахивают дно моря, извлекают раковины, а потом несут их на усах к берегу. И раскалывают клыками, как грецкие орехи.
     Вася разглядывает меня, а я - Васю. И мне кажется, что она страдает оттого, что не может говорить. Я всегда подмечал это чувство в собаках. Но собаку, которая днем и ночью рядом с тобой, легче понять. А как узнать, что за тонкие переживания скрыты под толстой кожей этой морской царевны?
     Из-за плеча на моржиху смотрит Наташа:
     - Что тебе, доченька?
     Доченька вздыхает. Как человек - только сильней и глубже. Потом переворачивается на спину, ловко подхватывает ластом мячик и начинает перекатывать его по животу. И я угадываю в этом странном существе что-то наивно детское, что звери хранят дольше и бережнее, чем люди. Капля за каплей я вбираю в себя это доброе детское начало, и мне становится легче.
     ...А потом я подхожу к морскому льву. Он черный и гладкий, как бритый черт. Движения плавные, волнообразные. Ни одного острого угла. Кажется, что Лель не движется, а ласкается. Он топорщит белые капроновые усы и лает.
     - Не скрипи! - командует Наташа. - Разговаривай мягче. А теперь накажи себя.
     Лель все понимает. Он начинает легонько - хитрец! - похлопывать себя ластом по мягкому месту. Впрочем, у него все места мягкие.
     Черные глазки. Крохотные уши. И весь он такой самостоятельный, умный, понимающий.
     - Я думала, что он не выживет, - словно сама себе, говорит Наташа. - У него был авитаминоз. Все тело в нарывах. Совсем угасал.
     Он жил тогда у меня дома, в ванной. А я бегала по рынкам, доставала ему свежую рыбу.
     За спиной раздается тяжелый вздох. Это вздыхает Вася. Ревнует к Лелю. И косит в нашу сторону шарообразным глазом.
     - Пойдем?
     И вдруг я ловлю себя на том, что мне не хочется уходить от этих ласковых питомцев моря. Какое-то чувство проклюнулось во мне и уже дало робкий всход.
     - Можно дать им сахара?
     - Нет, дай лучше рыбы.
     Рыбы у меня нет. Но Наташа сует мне в руку серебристые слитки салаки. Я. беру их и кормлю Леля, а потом Васю. Запах рыбы приближает море. Наташа улыбается. В волосах у нее застряла рыбья чешуйка.
     Надо уходить, пока не привязался!
     И снова каменные коридоры и двери с надписью: "Осторожно:
     хищники!" Я иду, смотрю по сторонам, прислушиваюсь. Из-за железной двери доносится тихий стон.
     - Что это?
     - Медвежонок.
     - Болен?
     - Да, болен... Его избил дрессировщик.
     - Разве это разрешается?
     - Болевой способ дрессировки.
     - Этого дрессировщика болевым бы способом!
     - Идем сюда.
     Мы идем молча. Не поднимая глаз. Нам стыдно перед медвежонком за человека.
     Почти в каждом живом существе скрыты удивительные таланты.
     Их можно вызвать к жизни трудом и терпением. И тогда сложные цирковые номера будут казаться самим четвероногим исполнителям игрой, состязанием. Но можно разбудить способности страхом, болью - болевым способом. Тогда исчезнет веселая непринужденность. Ее сменит чувство самосохранения. Это бумажные цветы. Но доверчивый зритель не сразу отличит их от живых.
     А вот и арена цирка. Она может превратиться в степной простор, может стать морем, небольшим круглым морем. По трубам хлынет искусственный холод, и круглое море станет круглым катком. Выступают медведи. Медведи-конькобежцы. Под руководством дрессировщика Капитонова. Зрители будут хлопать, смеяться. И никто не будет знать, что сегодня утром служители соскребали со льда кровь.
     После репетиции с медвежонком.
     - Осторожно!
     Наташа схватила меня за руку и оттащила в сторону. Мимо, тяжело дыша, прошла огромная медведица. Ее вел невысокий человек в костюме тореадора. Он держал ее за ухо - так больней и надежней - и тихо приговаривал:
     - Но, но, старая дрянь!
     Мне вдруг стало страшно. Не огромной медведицы, а человека, вцепившегося ей в ухо, как клещ. Мне стало страшно его трусости, которая рождает жестокость.
     Две фигуры скрылись за поворотом. Настроение было испорчено. Надо было просто пойти в гости к собаке, а не тащиться сюда.
     - Ну идем, идем, - торопит меня Наташа, - я тебя еще не со всеми познакомила.
     Она стоит передо мной усталая, растрепанная, платье все в шерсти животных и в рыбьей чешуе. От нее пахнет рыбой, словно она из одной стихии с Лелем. Усталая русалка без хвоста. Она совсем не похожа на московскую щеголеватую Наташу.
     - Идем к Бемби.
     - К Бемби так к Бемби!
     Наши шаги отдаются щелчками под потолком.
     Надо только раз посмотреть на маленькую косулю, и сразу поймешь, что жизнь лишилась бы одной удивительной краски, одного тонкого звука, одного живого аромата, если бы не было на свете этого маленького существа.
     Бемби длинноногий и легкий, как кузнечик. Он передвигается прыжками. А выпуклые черные глаза определяют, куда бы прыгнуть.
     - Где ты такого раздобыла?
     - Он сломал ногу. В зооцентре. Его хотели "списать". Кому был нужен - хромой.
     - А тебе в самый раз?
     - Видишь, как я его починила.
     Я протягиваю руку, косуля-кузнечик делает прыжок в сторону.
     Потом стоит, расставив передние ножки, и внимательно изучает меня:
     кто я такой, как я сюда попал и что от меня можно ждать?
     У него только что прорезались рожки - два заросших шерстью бугорка. Почесать бы их.
     Я вспоминаю японский город Нару, где в парке на свободе гуляют олени. Их около тысячи. Там я чесал рожки олененку. Подойди сюда, Бемби, я тебе тоже почешу. Он не сразу проникается ко мне доверием.
     Но потом подставляет голову, и я начинаю почесывать за маленькими рожками и за большими ушами. Бемби приятно. Он не собирается прыгать и закрывает глаза. Большой кузнечик с пятнышками на шкурке.
     Рядом с Бемби живет индюк. Он похож на догорающий костер:
     весь черный, как головешка, а гребень и бородка ярко-красные, как непогасшие угольки. Я подхожу к индюку, и он начинает переступать с ноги на ногу и раздуваться. Появляется больше черного и больше красного. Словно кто-то решил не дать погаснуть костру, раздувает его, и угольки разгораются ярче. А рядом стоит самка.
     Серая, как зола. С одной красной головкой на месте гребня.
     Сквозь ворох перьев в янтарном чопорном взгляде трудно разглядеть что-то доброе и теплое. Но, видимо, надо уметь смотреть.
     Чьи-то цепкие холодные лапки хватают меня за палец. Я оборачиваюсь и вижу мохнатого зверька, который стоит на задних лапах и выжидательно смотрит на меня. Что ему надо? Ничего. Просто немного внимания.
     Хорошо, что у меня в кармане есть сахар и печенье. Можно его угостить. Он берет двумя лапками печенье и прежде, чем съесть, макает его в воду.
     - Это кто еще такой?
     - Это Мишка. Енот.
     Он тихий и застенчивый. И палец мой он держит не сильно.
     Вероятно, человеческая рука никогда не причиняла ему боли, а кормила, ласкала, врачевала. И он тянется к человеческой руке, даже не зная, кому она принадлежит.
     Мишка ест печенье. Ест сахар. Ест без торопливой жадности.
     И все макает в воду, как беззубый старичок. А зубов у него полон рот.
     - Недавно болел чесоткой. Насилу выходила,
     Наташа не отходит от меня. Но она не забегает вперед, не лишает меня самостоятельности. И вместе с тем я чувствую на себе ее ревнивый взгляд: не слишком ли ласковы со мной ее звери?
     - Хочешь, я тебе покажу сестру милосердия?
     - Конечно.
     И вот у меня на руках кошка - Кисоль. Некрасивая:нескладная, белая с черными кляксами. Когда болел Мишка, она была с ним рядом в изоляторе, чтобы он не очень скучал. А когда появился Бемби со сломанной ногой, добровольно перешла к нему в вольер. Действительно, сестра милосердия.
     - Где ты ее откопала?
     Наташа пожимает плечами:
     - В сточной трубе. Кто-то бросил. Маленькую, слепую. Я ее из пипетки кормила...
     Я то приседаю на корточки, то встаю на носки и тянусь, тянусь к доверчивым существам. В каждом открываю что-то новое, необычайное, благородное. Я чешу их за ушами, глажу по шерсти, называю ласковыми, позаимствованными у Наташи именами. И чувствую, как меня наполняет новая волна любви к жизни.
     И вдруг:
     - Зверям пора спать!
     ...Наташа стоит и улыбается. В волосах поблескивает рыбья чешуйка.
     Надо уходить. Я прощаюсь с Васей, с большеглазой морской царевной, с лакированным Лелем, с костром-индюком, с большим кузнечиком Бемби, с Мишкой, которого недавно вылечили от чесотки, и с его сестрой милосердия.
     - Стой! Мы забыли Шарика и Прохора!
     - Кто такие?
     - Скворцы. Одного подбил мальчишка из рогатки, другой чуть не замерз зимой...
     Я вернулся домой поздно. Весь мой костюм был в шерсти, а от рук пахло свежей рыбой. Счастливая усталость овладела мной.
     Я опустился на стул и закрыл глаза. И тут зазвонил телефон.
     - Как дела? - спрашивал меня здешний друг. - Был в гостях у собаки?
     Я на мгновенье задумался и, помедлив, ответил:
     - Был. Все в порядке.
     
     
     Для младшего школьного возраста
     
     Юрий Яковлевич Яковлев
     
     А ВОРОБЬЕВ СТЕКЛО НЕ ВЫБИВАЛ
     
     ИБ № 2806
     
     Ответственный редактор Л. П. Серебрякова
     Художественный редактор А. Б. Сапрыгина
     Технический редактор Л. В. Гришина
     Корректоры Л. А. Лазареаа и Э. Н. Сизова
     Сдано в набор 2].09.78. Подписано к печати 01.07.79. Формат 70x90/16. Бум. офг.
     № I. Шрифт школьный. Печать офсетная. Усл.
     поч. л. 28,4. Уч.-над. л. 16,53. Тираж 100 000 JK3. Заказ № 544. Цена
     90 коп.
     Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Детская литература" Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, Центр, М. Черкасский пер., 1. Калининский ордена Трудового Красного Знамени полиграфкомбинпт детской литературы им. 50-летия СССР Росглишюлиграфирома Госкомиздата РСФСР.
     Калинин, проспект 50-летия Октября, 46.
     
     
     К ЧИТАТЕЛЯМ
     
     
     Отзывы об этой книге просим присылать по адресу:
     125047, Москва, ул. Горького, 43. Дом детской книги.
     
     
     Яковлев Ю. Я.
     
     Я47 А Воробьев стекло не выбивал: Рассказы/Переизд.; Рис. Г. Мазурина. - М.: Дет. лит., 1979. - 318 с., ил.
     В пер.: 90 к.
     
     70802 - 360
     Я ----------- 193 - 79 Р2
     
     
     М101ГОЗ)79
     
     OCR Pirat