Василий Григорьевич ЯН            "Рассказы о необычайном"            ЗАГАДКА ОЗЕРА КАРА-НОР            Рассказ            ________________________________________________________________            ОГЛАВЛЕНИЕ:            1. У ПАРТИЗАНСКОГО КОСТРА      2. ЗА МОНГОЛЬСКИЙ ХРЕБЕТ      3. ОЗЕРО, ОТ КОТОРОГО ВСЕ УБЕГАЮТ      4. ОДИЧАВШИЙ СТАРАТЕЛЬ      5. ГЛАЗ В ВОДЕ            ________________________________________________________________                  1. У ПАРТИЗАНСКОГО КОСТРА            Под деревьями на берегу Енисея горело несколько костров. Вспышки красного пламени озаряли обветренные лица, желтые полушубки, шапки с наушниками. Блестки играли на темных дулах ружей. Партизаны пили баданный чай, пересмеивались, чинили сбрую и одежду. В нескольких шагах от костров было уже темно. Там стремительно неслась бурная и мрачная река.      - Эй, гвозди! - хриплый голос покрыл шум разговоров. - Укладывайся на боковую. Парома, видно, не дождаться. Завтра чуть свет начнем плавить лошадей.      - Ладно, Турков, дай уздечку справлю. Коли не выдюжит, коня потеряю, - он дикий, монгольский.      Из-под лохматой папахи торчал непослушный белокурый завиток. Молодое лицо Кадошникова склонилось над сыромятными ремнями. Ловко работало шило, всучивалась дратва.      Рядом на черном изогнутом корне корявого тополя сидел партизан в синей монгольской шубе. На широкой груди, расшитой черным плисом, распласталась рыжая борода. В голубых глазах прыгали искры костра. Заскорузлая пятерня доставала из розового ситцевого мешка сухарные крошки, сыпала в деревянную миску, поливая мутным чаем из прокоптелого жестяного чайника. Огонь костра и тихая ночь располагали к мечтательности.      - Ядреная наша страна Урянхай!* - говорил, расчесывая пальцами бороду, Колесников. - Сколько землицы и какого только зверя здесь нет. Какая птица! А рыбы всякой в Енисее сколько хошь.      _______________      * В царской России и в описываемое время Урянхаем (Урянхайским      краем) назывались Тувинская АССР. У р я н х и, с о й о т ы - тувинцы.            - Только достань ее сперва, - буркнул мрачно парень, не отрываясь от уздечки.      - И достану! Все крестьянин могит достать, надо только, чтобы смекалка была в черепушке.      - А вот достань рыбу из нашего озера Джагатай*, если рыба-то сверху вниз ушла.      _______________      * Озеро Джагатай находится на юге Тувинской АССР.            - Поглубже невод спустить, дно зачерпнуть...      - А если у нашего озера дна нет?      - Дна нет? А на чем вода держится?      - У нашего озера подземный ход под хребтом Тануолой к другому озеру, что в Монголии. Говорят, что рыба кочует из того озера в это и назад. Буря подымается, воду всколыхнет, рыба к берегу всплывает, мы ее тогда неводами и подтягиваем. А дна у озера нет: сколько ни спускали мы бечеву с камнем, никак не достает, а кто-то вроде как перетирает бечеву. Вроде как зубом.      - Это ты, паря, брешешь. Кто же это бечеву будет в озере перетирать? Поди, цепляется за дно.      Кадошников поднял ремни в руках, потянул их, зацепив ногой в мягком бродне, и взглянул на рыжего:      - А ты не слыхал про черного гада, что сидит в монгольском озере?      Колесников закатил глаза к небу и показал белки.      - Это, поди, тоже брехня.      - Спроси Хаджимукова. Своими зенками видел. Вот он... Эй, Хаджимуков!      У соседнего костра стоял высокий партизан, весь зашитый в бараньи шкуры. За спиной болталась винтовка с подогнутой сошкой.      - А ежели он видел, почему не притащил на аркане? Коли увидел черного гада, взял бы его живьем и послал в Москву. Пусть видят, какие звери в нашем краю водятся.      - Такого подлого гада в Москве кормить не станут. Перетопить его на сало, красноармейцам сапоги мазать.      Хаджимуков подошел: глаза раскосые, скулы выдаются, борода жесткая, что из конской гривы.      - Что, брат, Кадка рябая? В дорогу ехать, так шорничаешь?      - Коня мне Турков такого дал, что узда сразу надвое. А завтра его надо через Енисей плавить.      - Поди, утопишь... Чего кликал?      - Садись, Хаджимука. Колесников не верит, что ты гада видел, говорит: "Брешет косоглазый".      - Я-то не видел? А это что? - и Хаджимуков сунул к носу Колесникова нагайку. К деревянной ручке был прикреплен четырехгранный ремень толщиной в палец.      Колесников взял нагайку, пощупал ремень пальцами, попробовал на зуб. Кадошников тоже впился глазами и ткнул ремень шилом.      - Это от какого же зверя будет? Неужто от гада?      - Сказал - от гада! Это только от сосунка евонного. А с самого гада шкуры не снять, если и всех наших шорников сгомонить.      - А и врешь ты! Все вы, абаканские татары, путаники!      - Садись! Не серчай! Расскажи толком, - Кадошников схватил за полу владельца диковинной нагайки. - Садись! Кури! - он сунул ему кисет с табаком.      Хаджимуков сел к костру и набил табаком длинную самодельную трубку из кизилового сучка.                  2. ЗА МОНГОЛЬСКИЙ ХРЕБЕТ            - Помните, прошлым летом, когда отряд Бакича наступал из Монголии, прискакал, как вот и сейчас, гонец от Туркова и поднял всех партизан собираться на белобандитов. "Торопитесь, - говорит. - А то перевалит он хребет, бои пойдут на наших хлебах, поселки пожгет. Какая нам будет корысть? Надо их ухватить, пока они наступают в Монголии, по дороге к нам". Мы, конечно, на коней, у кого коня не было, отобрали у старожилов - марш маршем под хребет. Дальше дорога на Улясутай* торная, - поди, каждый из нас туда пробирался. Командиром избрали Кочетова. Он не повел по прямой дороге. "Это, говорит, зря стукнемся им в лоб. Расшибемся об их пулеметы". А повел он наших парней по-за сопками, охотничьими тропами. Главная сила пошла слева от дороги, а нас, человек с десяток, Кочет послал справа, пошарить по сопкам: не замышляет ли Бакич ту же обходную уловку? Вот тут-то и начался переплет.      _______________      * У л я с у т а й - первый город на пути в Монголию, в 350 км от      границы.            Наш десяток ехал не скопом, а разбился по тропам. Мне с Бабкиным Васькой пришлось переваливать через гору Сары-яш. Сперва мы ехали между отрогами, по ущельям, что елкой да чащей поросли. Потом стали подниматься голым таскылом*. Там дорога стала идти бомами** по-над обрывами. Внизу сажен на десять поблескивал ручей. А кругом него болото, мшаники, бурелом навален - самое медвежье место. Переезжать через такие ручьи - последнее дело: лошади вязнут по брюхо. Мы и подались кверху, к вершинам, где пошли кедрачи. А троп много, потому зверья до черта, всюду видны следы. То вдавилась медвежья треугольная пята, то кусты объедены - лось проходил, то промелькнет между деревьями желтый бок маралухи.      _______________      * Т а с к ы л - скалистая, безлесная вершина.      ** Б о м ы - карнизы.            Повременить бы там, мы бы без охоты не вернулись. Но нас обчество послало, мы торопим коней, вздымаемся в гору и наконец видим "обо": камни навалены кучей, хворост сверху и цветные тряпочки на ветках. Это монголы и сойоты, как дойдут до самой вершины хребта, камень на "обо" подкидывают - подарок ихнему богу, что гору стережет.      Мы обрадовались, что добрались до перевала. Сошли с коней, табачок раскуриваем, а Шарик мой лай поднял в кустах. Как видит, что винтовку беру, - разве его удержишь! Я с ним всегда белковать ходил. Лает Шарик, заливается. Думаю: будь ты неладен! Кто там в кустах хоронится?      Только подумал - выходят три сойота. Два бедных, шубы на них рваные, винтовки самодельные, кремневые на вилках. А один похозяйственней, шуба крыта синей талембой* и обшита бархатом, на голове шапка с плисовыми отворотами. А винтовка в руках настоящая аглицкая. Мы ничего, честь честью поздоровкались:      - Мен-ду!      - Мен-ду!      _______________      * Т а л е м б а - китайская дешевая материя вроде ситца служила      для меновой торговли у охотников вместо денег.            Табаком их угостили. Сели они, посмотрели мы ихнюю аглицкую винтовку, а они - наши. Объяснили сперва, что охотятся на горных козлов - дзеренов, а потом признались, что ихний начальник - нойон - послал следить на этот перевал - пойдут ли на Урянхай белые, или кто другой - и донести.      Мы им тут набрехали, что нас до страсти много, что за нами сотен пять партизан подтягиваются, и просим растолковать нам дальше дорогу. Тут они нам все и выложили.      - На монгольской стороне, - говорят, - за хребтом Тануолой идут щеки, глубокие да узкие, с трясинным дном, где конь наверняка утопнет. Потому надо идти по хребтинам. Из этих щек сбегают ручьи в большую речку Тэс; вьется она, как уж вертлявый, между скалами и вливается в большое озеро - Упса-Нор. Вокруг озера собралось много монголов с баранами, быками и верблюдами. Пришли и урянхи. Там и аулы их, где они помаленьку хлеб подсевают: просо, ячмень, а также арбузы и мак для курева, чтобы обалдеть. Не доходя до Упсы-Нор, повыше к хребтам, тоже есть озеро, но помельче. Раньше около тех озер монголы и урянхи стояли, но только все враз оттуда разбежались...      - А почему, - спрашиваю я, - разбежались?      - А потому, - говорят, - что там в одном озере большой гад завелся, никто его убить не может: уж больно гад хитер, умнее человека. Все из воды видит, а на берег не лезет. Если бараны или телята пойдут на водопой, то гад схватит за ногу или за морду и утащит под воду. А озеро называется Кара-Нор, значит, Черное озеро, и дна в нем нет, трубой уходит неведомо куда под хребет.      Тут мы с Бабкиным переглянулись и подмигиваем. Васька и говорит:      - Вот бы, паря, к этой Карьей норе попасть и гада взять на мушку.      Я тоже говорю, что медведей я без счета бивал, рысей, лосей, марала, а про гада водяного и не слыхивал. То-то будет разговоров по всему Урянхаю и Абаканской степи, что мы гада подшибли. Тогда сразу собьем славу нашим охотникам - Турову, и Нагибину, и самому Цедрику*.      _______________      * Известные урянхайские охотники в 20-х годах.            Расспросили мы еще сойотов, как до Кара-Нора добраться, отдали они нам окорок козла, на огне подкопченный, и тронулись мы с Бабкиным дальше. Тут нас взяло сомнение: зачем сойоты сидели на перевале, не подосланы ли белыми следить за тропами? Бабкин и говорит:      - Меня не то беспокоит, а не посылают ли они нас ненароком на Карью нору, потому что там, может быть, этот самый отряд Бакича и засел? Оттого-то монголы во все стороны и разбежались, потому Бакич самый гад и есть, а на озере никакого гада и нет.      Все же мы решили ехать на озеро Кара-Нор, - у сойотов тоже, поди, совесть человеческая, к тому же ребята артельные, козлятины нам дали по-хорошему.                  3. ОЗЕРО, ОТ КОТОРОГО ВСЕ УБЕГАЮТ            Дня через два мы озеро нашли. Как урянхи говорили: длинное, километров на восемь, вначале узкое, а посередине шириной километра на два. На высоких берегах - осина, березняк и смородинные кусты. Один край берега чистый, засыпан мелкой галькой, хорошо бы с него скотину поить. Мы еще издалека, как его завидели, коней за горой в лощинке привязали, между кустами хоронимся, ползем, скрадываемся, как звери.      Тихо на озере. Малость рябит от ветерка. Вода черная, блестящая, как смола. Шарика на ремне держу, и он, чего-то тоже, подлюга, смекает, уши насторожил, не рвется, а глядит вперед и носом поводит - дух, что ли, чует какой. Подобрались ближе. Никого, все тихо. Утки пролетели над озером, снизились, да будто их шибануло, опять поднялись и дальше перелетели. Сели, головки подняли, вертят по сторонам. Будто что их тревожит.      Бабкин меня подталкивает: гляди, значит, в оба, чего-то на озере есть! А чего - не видать. Мы на высоком берегу лежим в кустах, а озеро под нами, как в миске. Кругом сопки, на них листвяк, рябины, елки. В монгольскую сторону сопки все ниже, а далеко опять поднялись высокие хребты с таскылами. Те горы Кукей прозываются, высоченные, под самое небо, и на них снег под солнцем блестит.      Тут мы видим, будто кто-то в малиннике на том берегу шевелится. Ветки шатаются, а кто - не понять. Бурый бок виден - то ли медведь, то ли бык. Я бы его снял в два счета, да не к чему раньше времени тревогу подымать. Потом кусты затихли, - видно, зверь отошел подальше.      Подождали мы маленько, опять поползли вдоль берега. Видим - поляна, мелким щебнем и кругляком усыпана. За ней откос, на нем сосны и под деревьями избенка, низкая, вся в землю ушла, только крыша высунулась, из бревен связанная. Окошечко что глазок, в четверть, чтобы зверь не влез, а винтовку оттуда можно высунуть - и пали!      Смотрим - не выйдет ли кто? И вот из избы вылезает на кукорках баба в синей монгольской рубахе. Дверь, видно, тоже махонькая, в шубе едва пролезешь. Вскочила она, в одной руке туесок берестяной, а в другой - топор на зверя. Спустилась по откосу, подбежала к ручью, зачерпнула туеском и бегом назад, кругом оглядывается. Вползла опять на кукорках в сруб и дверкой хлопнула.      Бабкин мне шепчет на ухо, сам позеленел и глазами косит:      - Верно, здесь медведи табунами ходят, коли баба так в избе прячется и по воду с топором ходит. Кабы зверь наших коней не задрал. Давай шить с этого места!      - А ты, что ли, медведей не видал? - говорю. - Сами, кажись, своей охотой сюда зашли. А коли баба здесь, значит, и мужик имеется - без него одна баба хозяйства не заведет ни в жисть!      Повременили малость, поползли дальше. Стали петлять, задумали избенку обойти и к тому месту выйти, где в кустах зверь шерепенился. Большой круг мы дали и вышли опять к озеру. Тихое да гладкое, ничего на нем не приметно. Залегли в кустах, малину и белую смородину подъедаем. Глядим: человек спускается между валунов, и совсем голый, как палец. Спекло его на монгольском солнце, так что бурый стал, что ржаной каравай. А волосы на голове стоят копной, что у туранского* попа, и борода в лохмах до пояса. Совсем одичал, бедняга. На плече тащит пеструю кабаргу** удавленную. Подошел близко к воде, поднял высоко кабаргу, покликал: "Мен-ду, менду!" - да и бросил в воду. По озеру волна пошла, точно большая рыба стаей пронеслась.      _______________      * Т у р а н - большой поселок в северной части Тувинской АССР,      ныне город.      ** К а б а р г а - маленькая пестрая газель; представляет      ценность благодаря так называемой "струе" (вытяжке желез), покупаемой      китайцами для изготовления лекарств. Кабарга крайне пуглива и ловится      обычно петлями и силками.            А из кустов выскочили две собаки, шерсть в клочьях, репьях, и напустились на нас. Храпят, давятся, так и лезут к горлу.                  4. ОДИЧАВШИЙ СТАРАТЕЛЬ            Голый человек насторожился и бросился бегом к нам... В руке у него, видим, топор-колун на длинной рукояти. Я встаю и иду открыто к нему, - чего мне бояться: у нас винтовки, а у него топор. А он, как увидел меня, взбеленился и начал крыть почем зря:      - Чего вы сюда пришли, острожники? Здесь места меченые, застолбованные. Монгольские правители мне документ выдали. Убирайтесь отсюда, а то я на вас моих гадов посвищу, они вам глотки перегрызут.      Смотрю я на него, дивлюсь, а он прыгает на камне, топором машет, кричит, слова сказать не дает. Вся морда шерстью заросла, только серые гляделки словно проколоть хотят. Думаю: где я рыжую башку эту раньше видел? И говорю:      - Карлушка Миллер, немецкая душа, не ты ли это? Как сюда попал?      Остановился он меня честить, разглядывает, а все поднятый топор держит.      - А ты кто такой? И откуда меня знаешь? А тебе я не Карлушка, а Карл Федорович Миллер.      - Неужто забыл, Карлушка Федоровна, как мы с тобой на речке Подпорожной* золотишко мыли, ничего не намыли, а последнее, что имели, проели?      _______________      * П о д п о р о ж н а я - приток Верхнего Енисея, около Больших      порогов.            - Теперь я вас припоминаю, геноссэ Хаджимуков. Мы в самом деле на Подпорожной золото мыли, и даже, как честный человек, скажу, что я вам остался должен за полфунта пороха и сто пистонов. Только если вы пришли долг спрашивать, то пороха здесь ближе, чем в Улясутае, не достать. А если хотите золотишком промышлять, так милости просим - откатывайте на другие озера, а здесь все занято, и я никого не пущу.      - Полно дурака валять, Карлушка! Мы к тебе с доброй душой пришли, никакого мне долга не надо. Ты только расскажи толком, какие здесь кругом люди живут, показываются ли белые и далеко ли монголы?      - Ничего я ни про кого не знаю, - говорит. - Я ч е л о в е к о н е н а в и с т н и к. Живу один вместе с медведями, лесом и озером, и очень рад, что не встречаю ни одной человеческой рожи. Люди всегда меня обманывали. Как только найду я где золотую жилу, налетят все, как галки, меня оттеснят, нажиться им поскорее надо. Оттого я и ушел от них в дикие места. До свидания. Ауфидерзэен!      - Постой, Карлушка, - говорю, - ведь мы с тобой приятели были, калачи вместе ломали. И хотя ты гостей принять не хочешь, а все же мы против тебя злобы не имеем и вертаем назад. Только ты скажи нам последнее слово: правда ли, что в этом озере гад живет и баранов за морду таскает?      - Здесь обитает животное очень древнее, в других местах его больше нет, и ш т ы з а в р у с  называется. Других людей и зверей, это верно, он хватает, а мы с ним дружны. Если бы не он, сюда бы народу прикочевало столько, что и меня бы отсюда вытеснили. А я этого гада подкармливаю и через два дня на третий приношу ему кабаргу или другую дохлятину. Для того я в тайге засеки* навалил и петли в проходах повесил.      _______________      * В глухой тайге охотники устраивают заборы из наваленных      деревьев, оставляя узкие проходы, где вешается петля. Засеки тянутся      иногда до 2 - 3 километров, перегораживая путь зверю. Охотничьими      законами засеки запрещаются.            - Значит, - говорю, - коли ты это животное кормить не будешь, оно тебя съест?      - И вас съест, геноссэ Хаджимуков, если вы в озере купаться вздумаете. Я очень извиняюсь, что больше не могу разговаривать с вами, потому я человеконенавистник...      - Не крути, Карлушка, не всех же ты ненавидишь. К примеру, в срубе не твою ли жену мы видели, монголку?      - Какое свинячество, что вы могли подглядывать в чужой дом! Фуй, как вам не стыдно! Больше я с вами не разговариваю. До свиданья. Смотрите, если только вы будете близко подходить к моему дому, я буду стрелять картечью. - Тут кликнул Карлушка своих собак и побежал в кусты, волоса по ветру треплются. Овчарки кинулись за ним, и все стихло.      Колесников ударил ладонями по коленям, прервал рассказ Хаджимукова:      - Дивные дела! Чего только не бывает! А я ведь Карлушку хорошо знаю. Далеко же он от нас подался! Я его давно заприметил, еще когда он на Усу, на Золотой речке, золото мыл. Чудной был немец, вроде у него ум за разум зацепился. В круглой соломенной шляпе ходил, сам ее из камыша сплел. Ученый человек был, - гимназию, говорит, в Риге кончил, латинские слова знал и занятно рассказывал про всякие камни, зверей и звезды. Слух ходил, будто он на родине тещу убил самоваром, - очень она ему досаждала, в семейные дела мешалась. Его на каторгу сослали, и он с другими острожниками строил Усинскую дорогу*. Оттуда через тайгу к нам прибежал спасаться. Все хвалился, что найдет главную золотую жилу, с которой золотой песок смывается. Возле него и жались разные старатели, думали от него поживиться. А теперь, поди ж ты, в Монголии, у Карьей норы объявился. Не иначе как там золотую жилу раскопал... Ну, Хаджимука, валяй дальше! Что еще с вами было?      _______________      * Большая шоссейная дорога от Минусинска в Туву (до г. Кызыла),      построенная действительно "каторжным трудом" каторжников, проложивших      ее в вековой тайге через Саянский хребет.                  5. ГЛАЗ В ВОДЕ            - Поговорили это мы с Бабкиным, - продолжал Хаджимуков, - чего же дальше делать? Озеро как озеро, ничего в нем не видать. Купаться в озеро пойти - боязно. Может, и впрямь в нем гад ползает и за ноги в воду стащит. Пошли мы малость дальше берегом и увидали около воды большие камни-кругляки. Тут мы осмелели и спустили лайку, чтобы кругом пошарила. Шарик встряхнулся, завертел рыжей метелкой и забегал по берегу, камни обнюхивает.      - Зря спустили его, - ворчит Бабкин.      Стали мы подзывать к себе Шарика, а тот заливается, тявкает, как на лисью нору, лезет в воду, а шерсть вздыбилась, и зубы оскалил.      Вдруг выбросилась из воды лошадиная морда с острыми щучьими зубами, вытянулась кверху на зеленой гусиной шее, изогнулась да как схватит Шарика за спину. Взлетел Шарик на воздух, трепыхнул лапами, взвизгнул в последний раз и шлепнулся в воду. Покатились во все стороны светлые круги, а Шарика мы больше так и не видели.      Посмотрели мы с Бабкиным друг на дружку.      - Что же это такое? - говорю.      - Самый этот гад и был. Чего зевал? Надо было палить. Теперь твоему Шарику каюк! Уйдем-ка отсюда подобру-поздорову.      - Нет, - говорю, - шалишь! Партизан, да чтобы гада испугался? Не может этого быть: Колчака мы свалили, Унгерна колотим, Бакича ловим, - нет, так я не уйду! Давай-ка приляжем за камень.      Положили мы винтовки перед собой и стали следить за озером. А солнце уже садилось за елки, скоро и заворачивать надо.      И замечаю я на воде глаз - большой, темный, навыкате, как у вола. Лежит глаз на темной воде и смотрит на меня сторожко так да умно. Потом серое веко затянуло глаз, он опять открылся, прищурился и передвинулся поближе.      - Гляди, черная точка на воде, - шепнул я Бабкину.      - Где, где? - всполошился он.      Стал я наводить винтовку на глаз, а Бабкин уже заметил и шепчет:      - Постой, мы ему другую штучку покажем...      Отцепил он с пояса гранату, сорвал кольцо и спустился ниже к воде. Тихо, чтобы не вспугнуть, поднял гранату и бросил ее в темный глаз.      Граната на тихом озере взорвалась, точно чебултыхнулось на нас самое небо. Гром прошел, и во всех горах застукало. Вода забурлила, выкинулись зеленые лапы, захлопали, пену взбивают. Круглое брюхо, белое, с бурыми подпалинами, выпучилось над водой, перевернулось. Показалась злобная морда, нос разодран, весь в крови, на макушке петушиный зеленый гребень. Колесом покатился гад по озеру, волны будоражит, длинный зубчатый хвост узлом крутит. Потом скрылся под воду, еще раз показался, хлестнул хвостом и нырнул в последний раз.      - А если в озере еще такие звери остались? - говорит Бабкин. - И он поплыл на дно звать себе на подмогу? Давай-ка сматываться отсюда к лешему.      Думаю: время к вечеру, пока доберемся до лошадей - совсем стемнеет. Быстро пошли знакомой дорогой. Кони на своем месте. Развели огонь. Ночью не спалось. С озера шел какой-то рев. То ли гад кричал, то ли Карлушка по своем дружке панихиду служил, али медведь ревел, - кто разберет?      Хаджимуков замолчал, набивая трубку табаком. Партизаны наблюдали за ним, ожидая продолжения рассказа.      - Ну, а дальше что? - спросил Колесников.      - Мы к озеру больше не вертались. Проехали кружным путем к реке Тэсу, встретили там юрты монголов. Они нам поведали все, что знали про белых, и я с Бабкиным через несколько дней стрелись с нашей главной партизанской силой на Улясутайском тракте. Ребята ехали уже с песнями, - они навалились врасплох на белобандитов, когда те стояли лагерем и не снилось им, что с сопок и сбоку, и сзади начнется стрельба. Посадили они на автомобили своих барынь - и ходу назад, в Монголию. Все, кто мог, - на конях и пешие - бежали, побросав лагерь. А мы большую добычу забрали: и палатки, и оружие, и пулеметы, и серебро...      Колесников, прищуря недоверчивые глаза, прервал Хаджимукова:      - Это мы знаем, многие сами участвовали. А вот что мне сумлительно. Ты вот сказал, что плетка твоя из сосунка гада. Где же ты ее подобрал?      - Где? Мне Карлушка ее подарил. Утром ведь он разыскал нас на другой день - нюх у него стал звериный. "От лошадей, говорит, дух ветром принесло". И пришел он к нам уже в портках из талембы и соломенной шляпе. Принес он мне эту нагайку и объясняет: "За порох и пистоны, что я должен остался, я вам, геноссэ, такую плетку дарю, какой во всех Европах ни у кого нет. У этого иштызавруса сосунок был, молоком его кормился. Подох он, и к берегу его ветром прибило. Я из шкуры его ремней накроил, петель наделал, чтобы в засеках кабаргу ловить. Так матка все приплывала, в сосунка носом тычет и мычит, - думала, что очнется. А потом волки мясо объели, одни кости остались. Я с того места подальше перебрался и тут сруб сложил, где вы мою супругу-монголку стрели".      Последние огни облизывали раскаленные вишневые угли. Черная ночь все затягивала своей бархатной полой. Партизаны подбросили в костер хворосту и стали укладываться. Становилось холодно, и в оранжевом свете вспыхнувших сучьев было видно, как нагольные полушубки и приклады ружей покрылись матовым налетом серебристого инея...      Колесников пробормотал:      - И чего только немцу с голодухи не придет на ум! Сперва обезьяну выдумал, а теперь, поди ты, с гадом подружился. Не зря говорят: немец без уловки и с лавки не свалится!..                  1929            __________________________________________________________________________            ИСТОЧНИК ПОЛУЧЕНИЯ ТЕКСТА И ИЛЛЮСТРАЦИЙ:            Ян В.      Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. Исторические повести:      Юность полководца; Молотобойцы. Рассказы. Записки пешехода. Голубые      дали Азии. / От составит. М. В. Янчевецкого. - М.: Правда, 1989. -      576 с, 4 л. ил. (Библиотека "Огонек")      84 Р7 Я60      Собрание сочинений выходит под редакцией председателя Комиссии по      литературному наследию В. Яна Н. Т. Федоренко.      Составление и подготовка текста М. В. Янчевецкого.                  ИБ 1968            Редактор тома Е. А. Ромашкина.      Оформление художника А. А. Шпакова.      Технический редактор В. Н. Веселовская.      Индекс 70579            __________________________________________________________________________      Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 12.05.2001      О найденных в тексте ошибках сообщать: mailto:vgershov@chat.ru      Новые редакции текста можно получить на: http://lib.ru/~vgershov