Далия Трускиновская
     
     Пустоброд
     
     Сваху Неонилу Игнатьевну принимали достойно - угощение выставили с хозяйского стола. По негласному и очень древнему уговору домовые для таких случаев могли пользоваться хозяйской провизией. Сам домовой дедушка, и впрямь приходившийся невесте дедушкой, Матвей Некрасович, за круглым столом из красивой заморской банки посидел недолго, сам ушел и сына, Гаврилу Матвеевича, увел. Все эти заботы о приданом - бабье дело.
     Однако еще накануне, перед приходом свахи, наказал невестке Степаниде непременно посетить местожительство жениха и убедиться, что любимица Маланья Гавриловна будет там как сыр в масле кататься.
     Неонила же Игнатьевна заварила такую кашу, что и сама уж была не рада. Она поспорила с другими свахами, что уж ей-то удастся оженить одного из наилучших в городе молодцов, Трифона Орентьевича. А он вступать в супружество что-то не больно желал, да еще его дед от нашествия свах крепко зазнался, одних гонял, других привечал и вообще потерял последнюю совесть.
     Заклад был хороший, можно сказать, знаменитый заклад: соперницы-свахи поставили на кон восемнадцать наилучших городских кварталов вместе с обитавшими там невестами и женихами. Выиграй Неонила Игнатьевна - и все эти богатые дома будут ей принадлежать отныне и до веку, век же у домовых долгий, вчетверо, а то и поболее, против человечьего.
     А рисковала она не более не менее как своим пребыванием в городе. Если дело кончится крахом - собирай, голубушка, пожитки и ступай куда глаза глядят.
     Было над чем поломать голову...
     Уже и безместный домовой - печальное зрелище. Он, конечно, может приткнуться и к кому попало, но большинство людей настроено против загадочного подселенца, будут травить и выживать. Того, что домовой принесет удачу и поможет в хозяйстве, они не разумеют. А безместная домовиха, при том, что среди домовых именно по части женского пола недостаток, - совсем уж жалкая картина. Уважения к ней никакого - это до чего же нужно дожиться бабе, чтобы в безместные попасть? Уходить из города, в котором почитай что вся жизнь прошла, скитаться по проселочным дорогам, по заброшенным деревням с заколоченными домами, побираться у автозаправок - тьфу!
     Так что погорячилась Неонила Игнатьевна - и теперь сильно беспокоилась о своем дельце. С одной стороны, дед Трифона Орентьевича не говорил ни да, ни нет, а самого жениха она только раза два и сумела сманить с книижных полок, где он пропадал денно и нощно. С другой - Степанида Ермиловна, наученная Матвеем Некрасовичем, а, может, и свахами-соперницами, говорила кислым голоском и хвалилась, что-де дочка у нее нарасхват, и охота отдать замуж поскорее, потому что тогда можно женить сынка, Лукьяна Гаврилыча.
     И к решающей встрече Неонила Игнатьевна приготовилась так, что лучше не бывает. И заговоры на удачу прочитала, и заветную ладанку надела, вот только отворить дверь ногой не удалось - не дверь там была, а молния.
     Семейству Матвея Некрасовича хозяевами была предоставлена большая дорожная сумка в кладовой, ровесница хозяина, не иначе, с двумя широкими боковыми карманами, которые занимали дети, Маланья и Лукьян. Внутри Степанида Ермиловна обустроилась так, что любо-дорого посмотреть. Да еще к приходу свахи порядок навела. Хозяйская квартира тоже блестела-сверкала - домовиха умела подсказать хозяйке, когда отложить все дела и взяться за уборку, и сама на зубок пробовала все новомодные чистильные средства. Не стыдно было, набивая цену невесте, хоть дюжине свах показать!
     То ли заговоры, то ли ладанка - что-то сработало. Старшие, покряхтев, сообщили, что они не против, и тогда Неонила Игнатьевна спросила девицу Маланью Гавриловну. Маланья Гавриловна отвечала, что из родительской воли не выйдет, а только хочет сперва вместе с матерью поглядеть, где ей жить придется.
     Тут Неонила Игнатьевна и ахнула беззвучно.
     Такого подвоха она не ожидала.
     Конечно, у Трифона Орентьевича с хозяйством все в порядке. И можно в любой час гостям его показывать. Но как привести туда двух домових, когда жених еще своего согласия не давал? Это же что получится? Это же получится разборка с криком и визгом!
     А визжать домовихи умеют. Этому искусству они с малолетства обучаются. А если допустить, что соперницы следят теперь за каждым шагом Неонилы Игнатьевны, то тут же кто-нибудь и объявится с любопытной рожей и наставленным ухом.
     Пообещав, что вот этой же ночью и будет показан женихов дом, Неонила Игнатьевна убралась с миром, но далеко не ушла - тут же, в межэтажных перекрытиях, села и задумалась.
     Думала она долго - и так, и сяк, и наперекосяк, а выходило одно - скандал.
     Там, в перекрытиях, ее и обнаружил безместный домовой Аникей Киприянович.
     Внизу, под лестницей, за батареей парового отопления был угол, куда нога человека не ступала, поди, лет сорок. И у самого пола на стене висели объявления: вон домовой дедушка из сорок пятой квартиры банного искал, сорок пятая была изумительно велика и хозяин додумался установить там сауну. Или вон в семнадцатую квартиру подручный требовался. Аникей Киприянович лишился хорошего хозяина, уехавшего из этого самого дома за границу, с новым не поладил, но дома покидать не стал - знал, что рано или поздно он кому-нибудь пригодится, жил под самой крышей, кормился доброхотством соседей, а занимался исключительно объявлениями: то в ближних домах развешивал, то здешние проверял, то ходил знакомиться.
     - Ты что же это, кумушка? - изумился он. - Да этак об тебя споткнешься и ноги переломаешь!
     - Ахти мне! - отвечала домовиха. - Ввязалась я сдуру в это дельце, а теперь вижу, что и костей не соберу!..
     Аникей Киприянович сваху знал - и знал ее склонность к рискованным затеям.
     - Кого с кем на сей раз сосватала, кума? Давай, винись!
     Это он имел в виду давнее дельце - прослышала Неонила Игнатьевна, что на окраине-де семейство деревенских домовых обосновалось, а у них на выданье Ульянка. И, не спросясь броду, да бух в воду. Поспешила, полетела предлагать девице Ульянке в женихи Сидора Кузьмича. А как охнула Ульянкина мать, да как взрычал Ульянкин батя, да как вышел к старшим дородный добрый молодец Ульян Панкратьевич - так и вылетела пулей, и неслась наскипидаренным котом среди бела дня по улице!
     - Ох, Аникеюшка...
     - Ну, ну?
     - Ох, Аникеюшка!..
     Долго бился безместный домовой, пока вытянул из свахи правду. А как вытянул - поскреб в затылке.
     - Хочешь, кума, я тебя научу?
     Неонила Игнатьевна уставилась на него с невыразимой надеждой.
     - Но с условием, - продолжал Аникей Киприянович. - Я тебе извернуться помогу, а ты мне место хорошее приищи.
     - Да слыханное ли дело, чтобы сваха место искала? - удивилась домовиха.
     - А коли неслыханное, так тоскуй дальше, я пошел.
     Словом, сговорились.
     
     
     * * *
     
     Первым делом поспешили эти заговорщики к дому, где жил Трифон Орентьевич с дедом.
     По дороге сваха обстоятельно расписала помощнику, в которой квартире кто из домовых прописался. Эти квартиры им были без надобности - а следовало очень быстро изучить другие, еще домовыми не освоенные. И желательно на том же этаже, лучше всего через стенку от Трифона Орентьевича.
     Такая квартира сыскалась. Забравшись туда, Неонила Игнатьевна и Аникей Киприянович прямо онемели. Судя по всему, здешний хозяин зарабатывал бешеные деньги. На стенках пустого места не было - ковры, да картины, да всякие диковины, да горка с фарфором и хрусталем, да шторы оконные чуть ли не из церковной парчи!
     - Ну, вот сюда и приведешь, - решил Аникей Киприянович. - Давай, разглядывай, что тут и как, а то опростоволосишься.
     - А потом?
     - А потом девка будет уже замужем, - резонно отвечал советчик. И то верно - развода у домовых нет.
     В назначенную ночь сваха повела невесту с ее матерью смотреть новое местожительство. Вела с трепетом - накануне она опять уламывала Трифона Орентьевича, пока он не сбежал в книжки, а дедушка Мартын Фомич на сей раз был помягче и даже изъявил желание ознакомиться с росписью приданого. Если бы он случайно наткнулся в своем доме на Степаниду Ермиловну и Маланью Гавриловну, если бы понял, что сваха плетет козни, - хрупкое согласие разлетелось бы в мелкие ошметочки.
     Шли межэтажными перекрытиями, а сзади на всякий случай крался Аникей Киприянович - мало ли что...
     И прав оказался безместный домовой - его помощь-таки потребовалась.
     На самых подступах к богатому жилью сваха услышала шаги и замерла. Не могло ж такого быть, чтобы они вдвоем не учуяли в той квартире присутствия домового! И, тем не менее, тот, кто брел навстречу, был именно домовой.
     - Кто это? - прошептала Степанида Ермиловна. - Уж не вор ли?
     Воровство среди домовых встречается крайне редко, однако бывают недоразумения. Решают их сходкой, и виновник торжества, если только действительно виновник, получает по первое число - могут и ухо откусить. Не сгоряча или со зла, а чтобы все видели, с кем имеют дело.
     - Ахти мне! - шепотом же отвечала сваха. - Нишкни, кума, сейчас увидим...
     Три домовихи прижались друг к дружке, готовые разразиться бешеным визгом.
     Тот, кто вышел им навстречу, вид имел до крайности унылый и жалкий. Так обыкновенно выглядит безместный домовой, пришедший в город издалека, оголодавший, нечесаный и еле волочащий ноги. Сходство усугублялось палкой, о которую он опирался, и не палкой даже, а целым посохом. Да еще тощим узелком за спиной.
     Увидев домових, этот странник вздохнул, покачал головой и еще раз вздохнул, хотя полагалось бы какое-никакое приветственное словцо молвить. А тут и Аникей Киприянович подоспел.
     - Ты кто таков? - строго спросил безместный домовой бродячего домового.
     - Твое какое дело? - уныло огрызнулся тот. - Брожу вот, места себе ищу, да повымерли людишки, все повымерли...
     - Как это - людишки повымерли? - чуть ли не хором спросили сваха и ее помощник.
     - А кто их разберет? Куда ни глянешь - нет хозяев, дома пустые стоят, в квартирах - один сор, а раньше-то и столы, и стулья, и кровати водились! Куда ни пойду - всюду одно, так и странствую... И вы ступайте, ничего более в мире хорошего нет...
     - В своем ли ты уме, дядя? - удивился Аникей Киприянович.
     - В своем, в своем! - обнадежил странник. - Вот за версту слышно было, тут квартира знатная (от мотнул башкой, показывая себе за спину, и сваха с ужасом поняла, о которой квартире речь). Сунулся туда, думал, с хозяином полажу. Какое! Ни тебе хозяина, ни обстановки! Как словно перед моим приходом все вынесли!
     - А... а жених?.. - спросила изумленная Степанида Ермиловна.
     - И с женихом вместе.
     - Ахти мне... - прошептала потрясенная сваха и села, потому что ноги больше не держали.
     - Ты ври, да не завирайся! - прикрикнул Аникей Киприянович. - Я сам здешний домовой дедушка, знаю, кто приехал, кто уехал! Вон домовихи пришли женихово жилье смотреть, а ты их пугаешь!
     - Кабы врал... - тоскливо произнес странник. - Не домовой ты дедушка, а самозванец. Не знаешь, кто в доме живет, а кто съехал. Пусти, побреду далее...
     - А ну, пошли вместе! - закричал Аникей Киприянович. - Хочу своими глазами увидеть, как это в богатой квартире вдруг все пропало! Она хоть и не моя, хоть пока и без домового, а твердо знаю - никто оттуда не съезжал! А вы, красавицы, погодите тут.
     И поспешил по перекрытиям к вентиляции, а странник, в очередной раз вздохнув, поплелся за ним. И в знатную квартиру они заглянули одновременно.
     - Что за притча! - воскликнул безместный домовой.
     - Пойдем, я тебе другие комнаты покажу, всюду одно и то же, - предложил странник.
     И точно - квартира была пуста, один сор на полу.
     - Как же оно стряслось? - сам себя спросил потрясенный Аникей Киприянович. - Не собирались же отсюда съезжать!
     - Не собирались, а съехали. И давно. Гляди, и паук вон сдох.
     - Как - давно? Что ты врешь? Двух дней не прошло, как я сюда заглядывал!
     - Каких тебе двух дней? Тут уж долгие годы никто не жил! А сказывали, квартира богатая, добра много! Врут! Неладное с этим городом творится! Я отсюда прочь пойду, да и ты уходи.
     Странник подумал и значительно добавил:
     - Пока жив.
     - Тьфу на тебя... - совсем растерявшись, сказал Аникей Киприянович. И вслед за тяжко вздыхающим странником побрел к вентиляции.
     То, что случилось, никак у него в голове не укладывалось. Сам же видел!..
     - Сам же видел... - пробормотал он.
     - А трогал? - осведомился странник.
     - Не-е...
     - Трогать надо. Это тебе отвод глаз был - будто тут богатое житье.
     - Кто ж его, отвод глаз, сделал?
     - А ты не понял?
     - Не-е... - Аникей Киприянович совсем присмирел.
     - А кикимора.
     - Кто, кикимора? Они ж на деревне!
     - В город, видать, подались. Глаза отвести - это они мастерицы. Кроме кикиморы - некому...
     Когда домовихи увидели унылую рожу странника и растерянную - Аникея Киприяновича, сваха тоненько взвизгнула "ой!"
     - Вот те и ой, - буркнул безместный домовой. - Убираться отсюда надобно. Кикимора завелась, и...
     Увидев приоткрывшиеся рты, он решительно заткнул уши, и правильно сделал - домовихи так завизжали в три глотки, что весь дом вздрогнул.
     А потом пустились наутек.
     Ни о каком осмотре жилья уже не было и речи.
     
     
     * * *
     
     Вражда между кикиморами и домовыми не то чтобы совсем из области преданий, но, скажем так, имеет исторические корни.
     Домовые сжились с людьми, называют их хозяевами, блюдут их интересы. Кикиморы же, наоборот, вредят. Все они - старые девки, никому не нужные, и коли одной из десятка посчастливилось, набредя в лесу на холостого и не шибко умного лешего, стать лешачихой, то прочие девять, маясь своим девическим состоянием, копят злобу и пакостят, где только могут. Особенно от них достается молодым хозяйкам - раньше пряжу путали, ткацкий стан разлаживали, молоко заставляли киснуть буквально на глазах, а также метили домашний скот, выстригая шерсть на боках. Иная вредная кикимора могла и девичью косу серпом отхватить, за что изгонялась знающим человеком в лес, на сухую осину, там и висела лет по десять и более, до полного отощания, скуля и воя на ужас всему лесному населению.
     Теперь, когда бабы не прядут, не ткут, коров не доят, скота не держат, кикиморы заскучали. Они, устроив себе жилище в печной трубе, хнычут там целыми ночами. Задобрить их сложно - им бы мужика справного, а где его взять? Домовые этих красавиц, понятное дело, гоняют, и даже успешно гоняют. Но попадется кикимора поумнее - может и домового из дому выжить вместе с хозяином...
     А, главное, искать в их поступках хоть какую-то логику - безнадежное дело.
     Вот поэтому ни Аникей Киприянович, ни Неонила Игнатьевна, ни невестина мать с невестой даже не задумались, какой прок кикиморе в этом отводе глаз. Шкодит - и точка.
     И Неонила Игнатьевна даже вздохнула с облегчением - свахи-соперницы, узнав про вмешательство кикиморы, наверняка отнесутся к делу с пониманием и отменят битье об заклад. Даже с определенной бабьей радостью отменят - все они обломали зубы об Трифона Орентьевича с его дедом, так что проказы кикиморы были бы неплохим наказанием для несговорчивого жениха! И даже слушок пустить можно - что жених-де уже кикиморой попорченный! Недоглядел деде - а они и того!
     А вот Маланья Гавриловна, которую мать чуть ли не в охапке вытащила из заколдованного дома, призадумалась.
     Она была девицей на выданье, а ничего домовихе так не хочется, как замуж. Опять же, девок у домовых мало, выбор женихов препорядочный, за кого попало девку не отдадут, и Малаша уже настроилась на лучшего в городе жениха.
     Она еще не любила его - должна была полюбить при встрече. Однако уже видела в нем мужа. И то, что Трифон Орентьевич попал в беду, ее огорчило.
     Пока сваха со Степанидой Ермиловной ахали, охали, причитали да клялись, что ноги их в этом доме больше не будет, а Аникей Киприянович благоразумно смылся, Малаша тихонько подошла к страннику. Тому, видать, было все равно, куда направить стопы, раз он без всякого движения стоял неподалеку от галдящих домових.
     - А что, дедушка, - почтительно обратилась она, - кикимора только глаза домовым отводит, или чего похуже может натворить?
     - Домовым? - уточнил унылый странник.
     - Домовым.
     - А не ведаю. Сейчас нам вот глаза отвела, а потом, может, дымоход заткнет, с нее станется.
     Даже не задумавшись, откуда бы в доме с центральным отоплением взяться дымоходу, юная домовиха продолжала расспросы.
     - Что же этот Мартын Фомич от кикиморы избавиться не может? Ведь к ним ни одна невеста не пойдет, коли там кикимора угнездилась.
     - А кто его разберет...
     - А ты не слыхал ли, дедушка, как ее извести? Может, наговор прочитать надо? Или можжевеловым дымом покурить?
     - Почем я знаю!
     Малаша задумалась.
     - Послушай, дедушка! А какая она из себя? Большая, маленькая?
     Странник поскреб в затылке.
     - Разные, поди, бывают, - уклончиво отвечал он. - Я вот одну видывал - так с тебя ростом, пожалуй, была. Такая неприбранная, простоволосая.
     - С меня? - и тут Малашенька, невольно поправив на голове платочек, крепко задумалась.
     О том, что все кикиморы - старые девки, она знала. Так не пакостит ли здешняя, чтобы хорошую невесту от Трифона Орентьевича отвадить да самой за него замуж пойти?
     - А лицом какова?
     - Уймись, девка. Я на ее рожу не смотрел, - уже не очень вежливо отвечал странник.
     И Малаша поняла, что кикимора, возможно, даже попригляднее домовихи будет. А что старая девка - так это потому, что их много развелось.
     О том, кто и для чего рожает кикимор в таком количестве, вмиг ставшая ревнивицей Малаша даже не задумалась.
     Она вспомнила, как нахваливала жениха Неонила Игнатьевна, и увидела его перед собой как живого - красавчика писаного, собой крепенького и нравом приятного.
     Такого жениха нельзя было уступать приблудной кикиморе! Он, бедненький, поди, и не понимает, кто вокруг него петли вьет!..
     То, что пришло Малаше на ум, было для домовихи отчаянной смелостью. Она вдруг решила отыскать жениха и открыть ему глаза на разлучницу. И пусть этот Трифон Орентьевич после попробует на ней не жениться!
     Время было ночное, однако совсем немного оставалось до рассвета. Понимая, что мать вот-вот возьмет ее за руку и поведет из женихова дома прочь, Малаша бочком-бочком, да в щелку, да подвалом, да в неизвестно куда ведущую трубу - так и скрылась.
     И не слышала, как сваха с матерью заголосили наперебой:
     - Ахти мне! Кикимора невесту унесла!..
     
     
     * * *
     
     Аникей Киприянович хотел немного отсидеться в подвале, а потом уж пробираться в тот дом, где имел местожительство на чердаке. Он порядком испугался кикимориных шкод и затаился тихо, как мышка. Так бы и сидел, думая о своем, но вдруг услышал легкие бабьи шаги.
     Аникей Киприянович стал отступать, но шаги его преследовали и по межэтажным перекрытиям, и по вентиляционной шахте. Это оказалось настолько страшно, что он тихонечко заскулил. Злая и голодная кикимора шла по его следу - а ростом эти твари бывают даже с человека, так ему рассказывала давным-давно бабушка. Схрумкает - и не подавится!
     Стоило заскулить - шаги стихли. Очевидно, кикимора сообразила, где прячется домовой, и изготовилась к прыжку.
     - Ты меня не тронь! - негромко, но по возможности внушительно предупредил домовой. - Я вот наговор скажу - и тебя отсюда ветром вынесет!
     Никакого наговора он, понятное дело, не знал.
     - А ты не грозись, тетенька! - отвечал дрожащий девичий голосок. - Я тебе за жениха глазенки-то повыцарапаю! Ишь, ловкая нашлась - чужих женихов отбивать!
     - Какая я тебе тетенька?!?
     Тут воцарилось молчание. Оба собеседника боялись пошевелиться.
     - Это ты, Аникей Киприянович, что ли? - первой догадалась Малаша.
     - Маланья Гавриловна?
     Они поспешили друг к дружке.
     - Как же ты, Аникей Киприянович, не заметил, что к тебе в дом кикимора забралась? - укоризненно спросила Малаша. - Она, поди, на моего жениха глаз положила и всех, кто свататься затеет, будет пугать.
     Тут только безместный домовой вспомнил, что корчил из себя одного из здешних домовых дедушек.
     - Так она же след путать умеет, - выкрутился он. - И может голодная хоть полгода, хоть год сидеть.
     - Так что же - она тут у тебя уже год сидит? Так за год же она с моим женихом спутаться могла! - закричала Малаша. - А дуре-свахе и невдомек!
     - Тихо ты, девка! - прикрикнул Аникей Киприянович. - Откуда я знаю, что у кикиморы на уме? Коли она уже старая, ей, может, женихов дед, Мартын Фомич, полюбился?
     - Пошли разбираться, - решительно сказала Малаша. - Вдвоем не так страшно.
     И оказалось, что домовиха прекрасно запомнила дорогу в богатую квартиру, которая внезапно оказалась самой что ни на есть разоренной.
     - Трифон Орентьевич! - позвала Малаша и выглянула из вентиляции.
     Зарешеченная дырка выходила на кухню, и сперва Малаша, а за ней и Аникей Киприянович увидели: вся мебель на месте и даже оконные занавесочки сверкают белизной.
     Они спустились так, как умеют спускаться по стенам только домовые, используя вместе ступеньки любую трещинку и даже завиток узора на обоях.
     - Что за диво! Все, как было! И ковер вон! И ваза! - приговаривал Аникей Киприянович, ступая по паркету из натурального дуба.
     - Ты их позови, - велела Малаша. - Сперва Мартына Фомича, а потом Трифона Орентьевича.
     Безместный домовой прекрасно знал, что никто ему не отзовется, но исправно голосил, пока не стало ясно - хозяева в отсутствии.
     - А не похитила ли их кикимора? - предположила Малаша.
     - Для чего бы? - удивился было Аникей Киприянович, но вдруг вспомнил всю суету со сватовством, вспомнил Неонилу Игнатьевну, и решил, что лучшего способа помочь ей просто на свете нет. - А что? Очень даже может быть! Я слыхивал, что кикимора со злости и выкрасть домового может.
     - А потом?
     - Потом мучает. Щиплет, теребит, шерсть ему дерет, - страшным голосом врал Аникей Киприянович.
     - Ахти мне! Так спасать же надобно!
     - Уже не спасешь. Пойдем-ка лучше, мать твою отыщем со свахой, да всех предупредим, что в доме кикимора шалит.
     Аникей Киприянович рассчитал разумно - чем больше тумана теперь напустить вокруг этого сватовства, тем больше надежды, что свахи-соперницы расторгнут договор, и Неонила Игнатьевна не пострадает. А, кстати, если свахи испугаются и какое-то время не станут сюда более соваться, глядишь, разборчивый жених и одумается. Тут-то Неонила Игнатьевна его и сцапает!
     Он только не мог понять - что же происходит на самом деле в этой странной квартире. Если кикимора - чего она тут забыла? Ведь коли она принялась бы отводить глаза здешним хозяевам - они бы давно съехали. А вот живут же, из спальни хозяйский храп доносится, в детской тоже кто-то сопит...
     Выведя утирающую слезки Малашу, сдав ее с рук на руки перепуганной матери, Аникей Киприянович тихонько дернул Неонилу Игнатьевну.
     - Доведешь их до дому - и жди меня под лестницей, - приказал беззвучно, однако внушительно.
     Сам он хотел подождать, пока домовихи отойдут подалее, и тогда уж пуститься в дорогу. Кроме того, что следовало оправдывать свое вранье, домовой просто не хотел слушать бабьи причитания. Иная домовиха так расхнычется, что хуже всякой кикиморы...
     Он неторопливо двинулся вдоль стенки, соображая, с кем бы из стариков посоветоваться о странном деле. И споткнулся о вытянутые ноги.
     Привалившись к стене и закрыв глаза, сидел странник и тяжко дышал.
     - Да ты никак помираешь! - схватился Аникей Киприянович и уложил страдальца плашмя.
     - Тяжко... - прошептал странник. - Пусто... Никого не вижу...
     - А слышишь?
     - Слышу...
     - Ты продержись немного! Сейчас я позову кого-нибудь, в тепло тебя отнесем, вылечим! - пообещал Аникей Киприянович и понесся через асфальтовую дорожку и газон в магазин-стекляшку, где вполне мог жить кто-то из своих. Магазин - такое место, где простые женщины работают, которые еще понимают необходимость домовых и угадывают их присутствие, там и еды на тарелке в углу оставят, и по праздникам - рюмочку...
     Магазинный домовой был ему незнаком. Обнаружил его Аникей Киприянович занятого делом - дохлую мышь на двор выволакивал.
     - Развелись, спасу нет! - пожаловался магазинный. - Их ядом травят, а яд неправильный попался, они от него только толстеют.
     - А эта от обжорства, что ли, померла?
     - А эта в ловушку попала. Я на них ловушки ставлю там, где не видно.
     Аникей Киприянович растолковал, что на дворе, у стенки, того гляди, покойник образуется.
     - Может, его просто-напросто покормить следует? - предположил весьма упитанный и кругломордый магазинный. - Сейчас ко мне заведем, у меня тут всякого добра - прорва!
     Подхватив странника с двух сторон, они через щель, образовавшуюся между квадратными бетонными блоками, дорошкой выложенными вокруг магазина, и магазинной стеной, втащили его на склад.
     - Ну, выбирай, чего душеньке угодно! - щедро распорядился магазинный.
     - А чего выбирать? Пустота одна... - прошептал странник. - Стенки голые, пыль на полах... одни запахи остались...
     - Какие еще голые стенки? - магазинный обвел взглядом свое хозяйство и вдруг дико заорал:
     - Обокрали!!!
     
     
     * * *
     
     Впоследствии, вспоминая эту диковинную историю, Аникей Киприянович очень удачно изображал в лицах, как вопил магазинный и как сам он, увидев взамен ящиков и стеллажей с товаром полнейшую пустоту, тряс башкой и протирал глаза. А с особым удовольствием и успехом - что было потом.
     - Бежать, бежать скорее, искать воров, ловить, хватить! - голосил магазинный. - Может, еще недалеко утащили! Телефон у заведующей! В милицию звонить!
     Подвал был длинный, в конце имелась дверь, очевидно, открытая, потому что именно к ней понесся магазинный и вдруг его что-то отбросило. Башка его мотнулась, он шлепнулся на мохнатый зад и схватился рукой за лоб.
     Аникей Киприянович поспешил на помощь.
     - Тут кто-то есть, - заплетающимся языком сообщил магазинный. - К двери меня не пускает. Ступай ты, может, тебя пропустит...
     - Ага, и меня по лбу благословит! - огрызнулся Аникей Киприянович и стал мелкими шажками продвигаться к двери, и не просто так, а в стойке кулачного бойца - левым боком вперед, левая согнутая прикрывает грудь, правая готова сверху нанести крутой и стремительный удар, при удаче стесывающий вражий нос вровень со щеками.
     Именно потому, что он двигался медленно, то и не пострадал, а уперся плечом в нечто плотное, хотя и незримое. Тут только до него дошло, что в дело опять вмешалась кикимора и отвела всем глаза. Ощупав незримое, он установил, что это край железного стеллажа, на котором стоят пакеты и банки.
     - Эй! Ты того, не волнуйся! Ничего не украдено! - сообщил Аникей Киприянович магазинному. - Это нам кикимора глаза отвела...
     Сказал он это - и задумался.
     Выходит, кикимора за незваными гостями следом поплелась?
     И на кой ей это все нужно?
     - Отродясь у меня тут кикимор не бывало, - обиженно отозвался магазинный. - Я за порядком круто слежу! Кабы завелась бы - я бы всех на помощь позвал, а ее выставил!
     - Кого это - всех?
     - А тут у нас общество, - сообщил магазинный. - В соседних домах довольно много домовых завелось, мы на чердаке собираемся, это зовется сходка. Кикимора никому не нужна, мы бы ее всем миром выперли!
     Аникей Киприянович знал, что у домовых нет такой привычки - что-то делать всем миром. Впрочем, кикимора - такой подарок, что ради нее, пожалуй, и самые сварливые домовые дедушки объединят усилия.
     - Иди к старшим, собирай сходку, - сказал Аникей Киприянович. - А пока хоть наощупь нужно чего-то сыскать и найденыша покормить, пока не помер. Где тут у тебя ну хоть печенье в пакетах?
     Растирая правой лапой пострадавший лоб, а левой ведя вдоль края стеллажа, магазинный пошел искать печенье.
     - Морок это, - вдруг сообщил странник. - Нет тут печенья и не будет.
     - Точно, нет печенья... - удивленно подтвердил магазинный. - Это что же делается?!
     Аникей Киприянович опустился рядом с ним на корточки и крепко встряхнул за плечи.
     - Будешь под лапу говорить - пасть порву, - тихо, но увесисто пообещал он. - Ишь, разболтался, покойник!
     - Ты меня не трожь... - прошипел странник. - Меня обижать не велено...
     - Кем это не велено?
     - А не помню, - основательно подумав, произнес странник, и по роже было видно - прекрасно помнит, но скрытничает.
     - Ну, ладно... - Аникей Киприянович выпрямился. - Ну-ка, брат магазинный, помоги мне найденыша обратно на двор вытащить! Обижать его не велено! Ну так и кормить тоже не велено!
     - Погоди... - магазинный обшаривал полки. - Тут у меня шпроты, тут сардины...
     - Потом банки сочтешь. Бери его слева, а я справа.
     Через ту же щель они выволокли странника и уложили на травку.
     - Пусто, сыро... - пробормотал тот.
     - На кой хрен ты с ним связался? - безнадежно спросил магазинный. Но Аникей Киприянович, не отвечая, полез обратно в щель.
     Как он и думал, магазинный склад был виден во всех подробностях.
     - Ступай сюда! - крикнул он. - И гляди внимательно, все ли на месте!
     Магазинный ворвался на склад и ахнул.
     - Как это у т-т-тебя получилось? - спросил, теряя и вновь обретая дыхание.
     - Беги, собирай своих, - велел Аникей Киприянович. - А я этого постерегу. Близко подходить уже не стану. Кто это диво разберет - вроде помирает, а никак не помрет и вон что творит...
     - Да что ж это за диво такое? - уже предчувствуя ответ, без голоса произнес магазинный.
     - Сдается мне, что это мы с тобой кикимору изловили...
     
     
     * * *
     
     Деревенские домовые хотя и плохо знают повадки нежелательной соседки, однако ни разу ее на превращении в мужской пол не ловили. А городские домовые уже не знают, какой пакости ожидать, и потому ожидают всех пакостей разом. С другой стороны, вот вычитал Трифон Орентьевич в книгах не шибко длинное, но ученое слово "мутация". И как сели разбираться - так и обнаружили, что городской домовой от деревенского уже заметно отличается - шерстка шелковая, особенно у домових, у которого растут усы - так длинные и упругие, как у холеного кота, и уши как-то иначе торчат.
     Сказалось, видимо, и то, что городским очень хотелось чем-то отличаться от деревенских родственников.
     А раз с домовыми приключилась эта самая мутация, то почему бы ей не приключиться с кикиморой? Раньше не умела мужиком перекидываться, а теперь вот выучилась. И ведь ее, заразу, от домового не отличить! Правда, домового тощего и изможденного, а такие встречаются очень редко. Но на то, чтобы упитанность изобразить, у проклятой кикиморы, надо думать, сил уже недостало.
     Так рассуждало высыпавшее из квартир на улицу незримое для человека население.
     К тяжко дышащему страннику близко подойти боялись - следили за ним из углов и щелей, строили домыслы и догадки, иной домовой помоложе кидал в него камушком и получал за это от старших подзатыльник.
     - Кто эту дрянь сюда приволок - тот пусть и уволакивает! - распорядился домовой дедушка Анисим Клавдиевич. - Эй, ты, безместный! Твоя ведь работа!
     - Так я ж ее из дома выманил, на двор доставил! - отбивался Аникей Киприянович. - Кабы не я - она так бы и шкодила в доме!
     - Пришибить ее, и точка! - перебегая с места на место, убеждал каждого поодиночке сварливый Евкарпий Трофимович. - Раз уж попалась нам в лапы - беспременно пришибить. А как дух испустит - сразу к ней ее натуральный облик вернется!
     Почтенный домовой дедушка Мартын Фомич не столько вопил, сколько поглядывал по сторонам - вот-вот должны были появиться люди.
     Дом, из которого Анисим Клавдиевич с риском для жизни, как ему теперь уже казалось, вытащил кикимору, уже был разбужен до срока совместным визгом трех домових. Мартын Фомич знал, что люди с утра что-то больно суетились, нервничали, и очень не хотел, чтобы такой вот нервный и недоспавший человек случайно вмешался в сходку. Заметить домового в кустах и в траве мудрено, и даже на куче гравия мудрено, и с асфальтом он уже научился сливаться, но голоса-то не спрячешь!
     - Ступал бы ты прочь, - посоветовал он Аникею Киприяновичу. - Как ты смоешься, так и они угомонятся.
     - А кикимора?
     - Жалеть ты ее, что ли, вздумал? Все одно помирает.
     - А коли притворяется?
     - Хм... Ну, ты все равно ступай. Сами разберемся. Где живешь-то?
     - За Матвеевским рынком.
     - Ого... Ишь откуда забежал... А чего у нас в доме ночью искал?
     - Да вот мимо пробегал, как-то оно вышло... притомился... - забормотал безместный домовой, но Мартын Фомич был сметлив.
     - Невесту нам сватали из-за Матвеевского рынка. Уж не по этому ли дельцу ты приходил? - он задумался, почесал в затылке, и тут его осенило. - Понял! Раскусил! Это ты нарочно все затеял, чтобы нашего жениха опорочить! Да ведь как станет известно, что мы из дому кикимору изжить не можем, так ни одна девка за него не пойдет!
     И кинулся домовой дедушка с кулаками на Аникея Киприяновича.
     Домовые нередко схватываются драться, но там, где никто их забаве не помешает. Правила драки у них довольно расплывчаты. Давным-давно, еще в пору деревенского житья, они были более определенными: одно дело, когда домовой дедушка защищает свое жилье, и совсем другое - когда пришлый домовой на это жилье покушается. Но один закон соблюдается свято: людей в свои разборки не путать!
     Так что побоище на обочине асфальтовой дорожке можно объяснить только временным помешательством умов от вторжения кикиморы.
     Прочие домовые сразу не сообразили, из-за чего лай и склока, потому с изумлением наблюдали за дракой, не решаясь вмешаться и развести буянов по углам.
     И тут явился наконец виновник всей этой катавасии - тот, из-за кого сваха Неонила Игнатьевна билась об заклад с соперницами и затеяла свой хитросплетенный обман. Явился молодой домовой, ходивший пока в подручных у родного деда, - сам Трифон Орентьевич, наизавиднейший жених во всей округе.
     - Дед, ты сбрендил? - с тем Трифон Орентьевич решительно отпихнул Аникея Киприяновича, а Мартына Фомича поймал в охапку.
     - Пусти! Пусти, крысиный выкормыш! - верещал дед. - Я ему все кости переломаю! Ишь, чего удумал! Кикимору в наш дом подсадил!
     Вот как преобразилось событие в голове у шибко взволнованного домового дедушки.
     - Кикимор не бывает, - строго отвечал внук. - Это одни предрассудки деревенские.
     - Ни хрена себе предрассудки! Вон же она лежит, кикимора!
     - Где?
     - Вон, на травке!
     - Не вижу никакой кикиморы.
     И точно, пока домовые дрались, помирающий странник подхватился и убрел куда-то.
     - Морок! - воскликнул Анисим Клавдиевич. - Я ж ее своими глазами видел! Вот тут лежала и кряхтела!
     - Кто? Кикимора? - уточнил Трифон Орентьевич. - И как же она выглядела?
     - Да вроде... - Мартые Фомич задумался. - Вроде нашего дедушки Феодула Мардарьевича. Такая же ветхая. Только вся в клочьях...
     - То есть, кикимора была с лица как мы, домовые? - продолжал следствие Трифон Орентьевич.
     В отличие от прочих городских домовых, редких домоседов, он за недолгую свою жизнь успел постранствовать, побывал в деревне и даже ездил дважды на автомобиле, потому с его жизненным опытом считались и старики.
     - С лица - да. Это она так перекинулась! - сообразил магазинный.
     - Я ты, дядя, когда-либо кикимору видел? Не перекинутую?
     Оказалось, что нет, и никто из присутствующих тоже не встречал.
     - Так, может, это и был домовой?
     - А глаза кто тогда отводит?!
     Услышав, как на складе исчез и снова возник товар, Трифон Орентьевич крепко задумался.
     - Значит, безместный домовой из-за Матвеевского рынка при вашей кикиморе состоял? - уточнил он. - И где же тот домовой?
     Но Аникея Киприяновича, понятное дело, уже не догнали...
     
     
     * * *
     
     Матвеевский рынок был по человеческим понятиям далеко - сперва на трамвае до вокзала, потом оттуда на другом трамвае. Но если у кого ноги здоровы и нет нужды тащить кошелку с дешевыми продуктами, то можно и пешком напрямик. Домовые транспортом не пользовались, разве что у кого брат-сват пошел с горя в автомобильные. Да и то - скорее ради баловства. Куда домовому путешествовать? На какие курорты?
     Трифон Орентьевич прикинул - кто из знакомцев обитает за Матвеевским рынком. Очень его заинтересовала вся эта история с беглой кикиморой. То все в книжках про диковины вычитывал, а то - вон она, диковина, сама в гости пожаловала. И, потолковав еще с молодым домовым дедушкой Никифором Авдеевичем, обнаружил: знают они оба из тамошнего населения только сваху Неонилу Игнатьевну.
     Женатому Никифору Авдеевичу сваха была уже не страшна. А вот Трифон Орентьевич призадумался - уж больно настырно она его домогалась, девку какую-то ему на шею пыталась навязать. А что за девка может жить за Матвеевским рынком? Безграмотная какая-нибудь, с кем разумного разговора не заведешь, а только приставить ее мертвую паутину обчищать и подгоревшие сковородки по ночам надраивать...
     Однако любопытство оказалось сильнее неприязни к свахе и ее девке. Трифон Орентьевич собрался в дорогу.
     Возня с книжками принесла ему ту пользу, что он немного освоил географию и выучился читать планы городов. У хозяев были хорошие автомобильные атласы, был и отдельный план, изданный для туристов и очень подробный. Трифон Орентьевич ночью расстелил его в кабинете, поползал по нему, сколько требовалось, и срисовал на бумажку маршрут до Матвеевского рынка. А на следующую ночь и отправился.
     Домовые, как кошки, умеют перемещаться очень быстро, но на небольшое расстояние - дыхание у них короткое. Трифон Орентьевич был еще слишком молод, чтобы от быстрого шага за сердечко хвататься, но берег себя, двигался где - шажком, где - короткими перебежками. Рынок обошел чуть ли не за три версты - ходили слухи, что там обосновалась колония совсем уж одичавших безместных домовых, зовущих себя рыночными, и питаются они всякой дрянью, а говорят так, что не сразу и поймешь. Нравы, сказывали, у них мордобойные.
     За рынком было уже попроще - начинались деревянные дома с печками, а там чуть ли не за каждой печкой свой брат домовой проживает. На первом же дворе Трифон Орентьевич переполошил сторожевого барбоса, вылез готовый к труду и обороне местный домовой дедушка, а дальше, слово за слово да от двора ко двору, к рассвету Трифон Орентьевич добрался до свахиной квартиры.
     Неонила Игнатьевна обитала у доброй старушки. Старушка, впрочем, была убеждена, что подкармливает домового дедушку, а не домовиху-сваху. Правда, казалось ей странным, что не ведется никакой войны ни с тараканами, ни даже с пауками, о чем она особо просила, выставляя в особый уголок в чулане блюдечко с молоком. Откуда старушке было знать, что гонять тараканов - мужское занятие! А пауков Неонила Игнатьевна откровенно побаивалась.
     Жила эта наивная старушка на втором этаже, третьего не было, а только чердак. Оттуда можно было попасть в чулан - так Трифону Орентьевичу и растолковали. И он спокойно двигался по указанному маршруту, когда из-за чердачной рухляди услышал приятный голосок:
     - Неонила Игнатьевна! А я тебя заждалась!
     Он остановился.
     - Я это, Малаша, не бойся! - продолжал голосок. - Что же ты? Разведала? Узнала?
     Трифон Орентьевич чуть вслух не охнул - девку из-за Матвеевского рынка, которую ему сватали, тоже звали Маланьей!
     - Что ж ты встала в пень, Неонила Игнатьевна? Я одна пришла, без мамки! Не бойся!
     Трифон Орентьевич понял, что сваха чем-то против невестиных родителей согрешила.
     - Кхм... - он насколько мог тоненько прокашлялся.
     - Неонила Игнатьевна! - девка Маланья полезла из своей засады навстречу. - Просквозило тебя, что ли? Так сейчас пойдем к тебе в чуланчик, травками полечимся! И все мне расскажешь! Судьба мне или не судьба быть за Тришенькой?
     Трифон Орентьевич понял - она! Она самая!
     И ведь как ласково выговорила "Тришенька"!
     Хотя до свадьбы таращиться на невесту не полагается, но, во-первых, еще неведомо, будет та свадьба или нет, а во-вторых, дело такое, что не до старинного вежества. И Трифон Орентьевич решительно шагнул навстречу девке.
     - Ахти мне! - воскликнула Малаша. - Ты кто еще таков? Откуда взялся?
     - К свахе по своему дельцу пришел, - честно отвечал Трифон Орентьевич. - А свахи, как я погляжу, и нет.
     - Вот и я ее жду. Она как к бабке Бахтеяровне убрела, так и пропала.
     - А что за бабка Бахтеяровна? - очень удивленный странным восточным прозванием, полюбопытствовал Трифон Орентьевич, во все глаза пялясь на Малашу.
     Девка была как раз такая, что хоть сию минуту женись. Росточком маленькая, ладненькая, кругленькая, с виду - настоящая домовитая домовиха, и глазки этак живенько поблескивают.
     - А умная бабка. Она уж совсем ветхая, у правнуков на покое живет и по важным делам гадает, - объяснила Малаша.
     - Откуда ж у нее отчество такое нездешнее?
     - А кабы не сама себе придумала... Знаешь, молодец, коли гадалка - Терентьевна или там Федотовна, то к ней уважение одно, а коли Бахтеяровна или еще вот Рудольфовна - то уважение совсем другое!
     - Что, и Рудольфовна тоже есть?
     - Есть, только далеко, она за банным замужем, а баня у нас через... через восемь кварталов наискосок!
     Ишь ты, обрадовался Трифон Орентьевич, и счету обучена!
     Они еще потолковали об отсутствующей свахе и вздумали, что с ней могла стрястись неведомая беда. Так что следовало обоим немедленно спешить к гадалке Бахтеяровне, а оттуда - по следу незадачливой свахи.
     
     
     * * *
     
     Бабка Бахтеяровна жилище имела в одном месте, в подполье хорошего дома, настоящего стародавнего сруба-пятистенка, а прием вела совсем в другом месте, в сарае при огороде. Правнук, молодой, но старательный домовой дедушка, очень не одобрял нашествия клиентов. А гадалкой бабка, судя по всему, была хорошей.
     Едва увидев на пороге сарая парочку, она прищурилась и сходу заявила:
     - Будет прок! Только рановато вы вместе-то ходите! Не положено!
     - Какой прок, бабушка? - спросил Трифон Орентьевич и вдруг все понял. Малаша же сперва уставилась на бабку Бахтеяровну в полнейшем недоумении, а потом возмутилась.
     - Потому и вместе, что мне этот молодец - никто! А жених мой - Трифон Орентьевич, что за Матвеевским рынком живет!
     Жених чуть было не брякнул: "Да сама же ты, девка, живешь за Матвеевским рынком!"
     Бабка Бахтеяровна посмотрела на него из-под ладошки.
     - Про рынок не скажу, а прок вот с ним будет.
     Малаша повернулась к своему спутнику.
     - Пойдем, молодец, что-то нам бабушка не то говорит. Я ради тебя от своего жениха не отступлюсь, так и знай.
     - Так вот он и есть, твой жених! - воскликнула бабка. - Ты спроси, как его звать-то! Да пусть не врет!
     Малаша уставилась на незнакомца во все глаза. И вдруг сообразила!
     Ахнув, она вылетела из сарая и опрометью понеслась по грядкам.
     - А ты стой, как стоишь! - велела гадалка. - Нечего до свадьбы с невестой ходить. Неприлично!
     - Я по другому дельцу, - сказал Трифон Орентьевич. - Сваха у нас пропала, Неонила Игнатьевна. Пошла к тебе, да и не вернулась.
     - За сваху не беспокойся, оснований нет.
     - Есть основания. У нас тут кикимора пропала...
     - Кто пропал?!
     - Кикимора, - тут Трифон Орентьевич понял, как нелепо прозвучали его совершенно правдивые слова.
     - И у вас?!
     - А что, еще у кого-то?!.
     - Ну-ка, выкладывай все, как есть! - приказала бабка.
     Трифон Орентьевич вкратце рассказал про переполох в своем доме, про домового-странника, который, возможно, на самом деле - перекинувшаяся кикимора, про безместного домового из-за Матвеевского рынка, которого он полагал сыскать с помощью свахи, и еще про то, что, коли кикимора увязалась за тем домовым и оказалась в здешних краях, то беспокойства от нее может быть много. Тут и выяснилось, что они имеют в виду одну и ту же кикимору.
     Сам он не очень-то верил в эту загадочную особу, но кто ее разберет - вдруг окажется, что она есть и шкодит на полную катушку? И, вопреки всем древним правилам, перекидывается домовым?
     - Говоришь, ободранный весь, облезлый, морда жалобная, мослы торчат? - вдруг принялась уточнять бабка Бахтеяровна.
     - Как будто десять лет не ел, не пил, - подтвердил Трифон Орентьевич.
     Бабка хмыкнула.
     - Насчет свахи не бойся, я ее как раз за тем безместным домовым и послала, который с этой вашей кикиморой возился, - утешила она. - Им бы вдвоем прийти следовало, ну да ладно. Сдается мне, знаю я эту кикимору, ох, знаю, ох, знаю...
     И замолчала. Крепко замолчала. Надолго. Трифон Орентьевич отродясь не видывал такого тяжкого, увесистого молчания. Он сперва ждал, чтобы старая домовиха еще чего-нибудь изрекла, а потом вдруг понял, что и дышать боится.
     Тут на пороге сарая появились Неонила Игнатьевна с Аникеем Киприяновичем.
     Увидев жениха, Неонила Игнатьевна, до смерти напуганная последними событиями, сперва глазам не поверила - она же шла к гадалке, чтобы просмотреть будущее с учетом появления кикиморы: сладится или не сладится эта свадьба? И сперва ей показалось, что бабка Бахтеяровна, слава о которой шла великая, колдовским путем перенесла сюда Трифона Орентьевича. Решив, что вот сейчас начнется разборка и выплывет правда о хождении в чужую квартиру, она метнулась было прочь, но Аникей Кипрриянович вовремя словил ее за шиворот.
     - Умом тронулась, кума?!
     - Сюда ступай, - велела гадалка. - Садись в угол, жди. А я с вами, молодцами, побеседую. Ты у нас - безместный Аникей Киприянович, что ли?
     - Он самый.
     - Место будет. И недели не пройдет, как будет. А теперь рассказывай, какие такие чудеса творила кикимора? Как именно отвод глаз делала? И каковыми побочными явлениями сие сопровождалось?
     Трифон Орентьевич прямо в восторг пришел - до чего же складно гадалка выразилась! А безместный домовой уже в который раз принялся докладывать про опустевшую квартиру и опустевший магазинный склад.
     - Довольно, - сказала бабка. - Погоди-ка...
     Она полезла в свои колдовские припасы, вынула травку сушеную, побормотала над ней, искрошила ее в прах и упаковала в фунтик из газетной бумаги.
     - Поджечь да покурить в том доме, где отвод глаз делался, - велела она. - Более кикимора там носу не покажет. Неси скорее (это уже относилось отдельно к Трифону Орентьевичу) да при всем обществе курение произведи. Чтобы все видели и поняли - кикимора не вернется!
     С тем оба домовых и были выставлены из сарая.
     - Выходит, кикиморы все же есть? - удивленно спросил Трифон Орентьевич.
     - Есть, выходит, коли от них курение помогает, - ответил Аникей Киприянович. - Пойдем, провожу. И до свадьбы тут носу не кажи. Бабы правы - непорядок.
     Трифон Орентьевич вспомнил тут, что ни на какую свадьбу согласия не давал, но возражать не стал. Но безместному домовому не следовало напоминать о брачных делах - тут же Трифон Орентьевич вспомнил, что за всей суетой так и не спросил безместного, какая нелегкая понесла его вместо со свахой в жениховский дом?
     Сказать правду об этом деле Аникей Киприянович никак не мог - правда бы единым махом разрушила все это многострадальное сватовство! Впридачу подсовывание фальшивого местожительства испортило бы свахе репутацию навеки, да и тому, кто выдумал эту пакость, не поздоровилось бы, поэтому Аникей Киприянович забормотал несуразицу - он-де по объявлению, а сваха просто так следом увязалась.
     Трифон Орентьевич не так давно сильно пострадал из-за вранья, чуть было родного дома навеки не лишился, и с того времени стал чуять вранье примерно так же, как пес чует след. Он, возмутившись, гаркнул на Аникея Карповича, тот сперва огрызнулся, а потом дал деру. Здешние места были ему родные - главное было успеть пересечь огород, а потом уж он успешно затярелся в закоулках. Трифон Орентьевич гнал его, гнал, упустил да и плюнул.
     Не все ли равно? Врет, не врет - какая разница? Зато невеста хорошая оказалась, с правильным понятием о бабьей верности, и счету обучена.
     Может, и не стоит больше гордость разводить, нос задирать, на свах фыркать?
     
     
     * * *
     
     Когда домовихи остались одни, сваха долго ждала, чтобы бабка Бахтеяровна умное словцо изронила. Но та опять замолчала.
     Вдруг гадалка горестно вздохнула.
     - Хоть тебе покаюсь... - пробормотала она.
     - А что, бабушка, а что?
     - Натворила я дел...
     - С кикиморой?
     - Какая кикимора?.. Нет никакой кикиморы...
     - А кто же в жениховом доме шалил?
     - То-то и оно...
     Старая домовиха взяла горстку мелких камушков, раскинула на дощечке, получилось что-то нехорошее. Она смахнула камушки обратно в мешок из мышьей шкуры.
     - Думаешь, почему я так зажилась? - спросила вдруг. - Вот уж и правнуков вынянчила, и скоро праправнука обещались мне принести?
     - Здоровье у тебя такое оказалось, - предположила Неонила Игнатьевна.
     - Ну, и здоровье тоже, я все то и дело поправляю. Средство у меня такое имеется. Поправим, что ли?
     Средство оказалось ядреной настойкой, от которой во рту - огонь, а в башке - сперва блаженная пустота, потом мысли, похожие на разноцветный птичий пух.
     Возможно, бабка Бахтеяровна просто хотела самом себе развязать наконец язык.
     - И когда же это было? А, поди, при государе императоре... - неожиданно сказала она. - Хозяева лошадей держали, хозяйский сынок в каваре... кавареле. ка-ва-лер-гардах служил! Да ты пей, пей, оно не вредное. И посватали мне домового дедушку из хорошего, богатого дома. А я девкой была норовистая - нет и нет! Другой мне полюбился...
     - Как это? Так не бывает, чтобы девке кто-то полюбился! - убежденно воскликнула уже пьяненькая сваха.
     - Не галди! Бывает! И я к нему самовольно ушла.
     - Ахти мне!
     Действительно - дело было неслыханное, и для теперешнего шалопутного времени отчаянное, а при государе императоре - и вовсе невозможное.
     - Вот те и ахти... Недолго я с ним прожила - он счастья своего не умел понять! - грозно произнесла бабка. - Другую ему сватать стали. Гляжу - он к свадьбе готовится! Три дня и три ночи ревела я не переставая - слышишь, девка? Теперь так уже не ревут!
     Неонила Игнатьевна на "девку" не обиделась - понимала, что для бабки Бахтеяровны она еще - несмышленыш.
     - И от этого рева в меня сила вошла...
     - Какая сила, бабушка? - удивилась сваха.
     - Сама не пойму. Я даже и не заметила, как это сделалось. Вот я его перед собой поставила и спрашиваю: ну, так с кем из нас жить будешь? Он жался, изворачивался, наконец брякнул: к той пойду! И я ему в ответ: пойдешь, да не дойдешь! Помяни мое слово!
     - Ахти мне! - в который уже раз ужаснулась сваха.
     - Кабы он мне не перечил - может, и обошлось бы. Так нет же! И чего такого сказал - не помню, только взбеленилась я до крайности! Ступай, кричу, и чтоб те пусто было, крысиный выкормыш, чтоб те было пусто! И кто слова-то подсказал - до сих пор не ведаю. Он и пошел...
     - Куда, бабушка?
     - А не ведаю. Знаю только, что до той невесты так и не дошел. Искали его, искали, да и бросили. Пропал. Я потом опомнилась, поумнела, скромненько жила, замуж меня взяли. Но только после того крику стала я гадать. И как-то на него камушки бросила. Знать хотела - жив или уж нет? А ему все дорога да дорога выпадает, идет он и идет, все никак до своей невесты не дойдет, поганец! И всюду ему - пусто...
     - Вон оно что! - догадалась сваха. - Так погоди, бабушка! Неужто та пустота - заразная? Вот ведь и Аникею Киприяновичу она померещилась! И потом - магазинному...
     - Выходит, заразная... - старая домовиха вздохнула. - Или же пустота в нем самом до того разрослась, что ее уже на все окрестности с лихвой хватает... Столько по миру бездомно шастать - и впрямь пустой сделаешься, ну как пакет из-под картошки...
     - Да-а... - пробормотала Неонила Игнатьевна, с трудом осознавая, какую горестную судьбу устроила своему изменщику бабка Бахтеяровна. - Это. значит, куда бы он ни сунулся - всюду ничего, окромя пустоты, не находит?
     - Что сам в себе несет - то и вокруг находит. Это я уж потом поняла. А как теперь быть - ума не приложу! Освободить бы его пора - а как?
     - Ну, скажи: чтоб те полно было! - предложила сваха.
     - Пробовала. Не выходит.
     - Может, сперва вдругорядь три дня и три ночи реветь надо?
     - Может, и надо. Да только стара я стала и так, как тогда, реветь уж не умею.
     - Крепко ты его припечатала! - с неожиданным для самой себя восхищением воскликнула сваха.
     - Ага, крепко. Да и себя заодно. Чем дальше - тем хуже. И его я этим отчаянным словом по миру гоняю, и себя обременила...
     - Тебе-то что? Детей родила, внуков вырастила, правнуков, вот полезным делом занимаешься, - стала разбираться сваха. - Все тебя уважают, подношения тащат.
     - Дочку с зятем пережила, сына с невесткой пережила. Для домовихи что главное? Семья! А ведь я свою семью пережила...
     И пригорюнилась бабка Бахтеяровна, повязанная чересчур сильным словом, не имеющим супротивного слова, и, глядя на нее, пригорюнилась сваха Неонила Игнатьевна.
     А в щель между дверью и порогом уже блестели молодые глаза - это Малаша, уняв свой девичий испуг, принеслась выспрашивать о знатном женихе Трифоне Орентьевиче. И ей хотелось знать сию же минуту - понравилась она или не понравилась. Раз уж в этом сватовстве все не по правилам, не по прежнему разумному порядку, раз уж они до свадьбы встретились - то ведь очень важно понравиться. А то, глядишь, и никакой свадьбы не будет...
     А коли свадьбы не будет - так будет рев в три ручья, и будут всякие злые и глупые слова, и много всяких неприятностей.
     Довольно уже и того, что бредет не-разбери-поймешь куда позабывший свое имя дряхлый домовой, бредет от пустоты к пустоте и остановиться не может. Лишь изредка вспоминает - вроде бы к невесте шел. И тут же забывает обратно.
     
     Рига
     
     
     2003