Далия Трускиновская
     
     Свист
     
     Доныне у домовых, когда заходит речь о сложных отношениях с человеком, рассказывают историю Лукулла Аристарховича. И клонят рассказчики обычно к тому, что даже ежели хозяин - дурак и не понимает тонких намеков домового, то обязательно сыщется человек, который его научит, да так научит - мало не покажется. А также к тому, что всякое дело нужно сперва попробовать сделать по-хорошему...
     Домовой дедушка Лукулл Аристархович среди своих считался разгильдяем. Он нахватался от хозяев, деда Венедиктова и его супруги Людмилы Анатольевны, всяких умных слов. И у него иногда очень даже ловко получалось прятать за этими словами свое безделье. Впрочем, как и у хозяев. Рассуждая о высоких материях, они напрочь забывали о житейских делах.
     Но что человеку интересно (а, может, и полезно, кто его знает, чем хозяева занимаются целыми днями, вне своих жилищ), то для домового - большая морока. Прежде всего, свои смотрят косо. Занятый высокими материями, Лукулл Аристархович несколько запустил хозяйство, а кто-то из домових, заскочив к нему на минуточку, увидел на кухне раскардач и тут же разнес по всему дому. Домовихи - они языкастые, и новость у них на языке не держится, а так и начинает порхать, и сама тащит за собой домовиху по всем соседям, пока не распространится и не станет потихоньку угасать. Но бабы-то посмеялись и повозмущались, а мужики, почтенные домовые дедушки, запомнили...
     Лукулл Аристархович имел хозяев себе под стать - не шибко домовитых, зато разговорчивых. Эти хозяева даже слегка гордились своей неприспособленностью к обычной жизни и парением в облаках. Достался им Лукулл Аристархович по наследству, вместе с ними переехал в новое жилье, и все бы ладно, да только хозяева имели детей и внуков. Эти дети и внуки с ними жить не пожелали, и, с точки зрения Лукулла Аристарховича, правильно сделали, для него и присмотр за двумя стариками был обременителен.
     Детей было двое - сын, Александр, и дочка, Ирина. У сына выросли двое своих, у дочки - тоже, и эта четверка внуков не то чтобы невзлюбила деда с бабкой - а искренне их не понимала. Более того - молодежь до такой степени сбила с толку маму Ирину, что надумала она в возрасте сорока пяти лет своего законного мужа из дому выгонять. Молодежь доходчиво ей объяснила, что годы у нее - самые сочные, что она еще классного мужика себе найдет, и хватит тратить время на лентяя и бездаря, неспособного себя прокормить. Последнее было чистой правдой. Иринушка нашла суженого в очень юном возрасте, в кругу, где вращались родители, и ей это казалось тогда просто изумительно. А потом она и разобралась понемногу, что к чему...
     Этот суженый-ряженый был музыкантом... Или нет, не так! Он вынужден был стать музыкантом, потому что музыке его выучили в детстве, невзирая на сопротивление, а ничего больше он усвоить не пожелал. Говорил, правда, много и охотно. В итоге большой и толстый мужчина, в возрасте, округло определяемом как "под пятьдесят", служил аккордеонистом в некой поздравительной фирме, которая нанималась проводить праздники в детских садах и школах, особенно лютуя под Новый год, а также брала заказы на обслуживание банкетов и выезжала на дом к разнообразным юбилярам, от двух до девятоста лет.
     Случалось, в месяц бывало и по шести заказов. А случалось - ни одного. Обедать же музыкант хотел каждый день.
     Этот зять был любимцем стариков, которые уважали его свободолюбивый нрав. Старики полагали, что зять не пожелал идти ни на какие компромиссы, ни с властями, ни с начальством, ни с государством, ни с теми силами, что даже выше государства, и решение Ирины выгнать из дому бездельника приняли в штыки. До такой даже степени, что предложили зятьку пожить у себя, иока дочка не одумается и не пустит его обратно.
     Он и перебрался к тестю с тещей вместе с аккордеоном.
     Тут надо сказать, что от бескомпромиссного музыканта глава фирмы требовала не столько качественной игры, сколько постоянного обновления репертуара. Ибо в диезах и бемолях ни подвыпившие гости на банкете, ни малые детки ни шиша не смыслят, зато четко делят музыку на эксклюзивную и нафталин. Сыграть мелодию, которая отзвучала по радио месяц назад, - значит вызвать недоумение. А недоумение чревато плохой репутацией. И потому аккордеонисту постоянно приходилось делать дешевые, совсем тупые переложения модных хитов и по утрам их разучивать.
     Лукулл Аристархович же, как многие домовые, любил по утрам поспать. И вообразите себе его восторг, когда он услышал дикие хрипы и стоны, доносившиеся на кухню из хозяйской гостиной.
     - Кого это там черти дерут? - изумился домовой и побрел разбираться. А надо сказать, что у аккордеона по утрам бывает не менее похмельный голос, чем у иного мужика, прогулявшего всю ночь непонятно где и непонятно с кем, так что даже фонарь под глазом для него становится исполнен мистического смысла.
     Прокравшись, Лукулл Аристархович увидел свободолюбивого зятя, впрягшегося в странную штуковину, и выражение лица у зятя было аккурат как у великомученика в разгаре казни.
     Домовой понял, что эта странная хреновина за что-то зятя наказывает. И порешил вывести ее из строя.
     Он проделал это ночью.
     Домовые, как известно, проникают в довольно узкие щели, хотя не во все, а в гладкие. Если щель с зазубринами, они не лезут - не хотят ободрать бока. Аккордеон же имел щелочки округлые, вокруг белых кнопок. Соваться туда Лукулл Аристархович побоялся, поэтому шарился в футляре, набивая шишки, довольно долго, пока обнаружил гладенькую щель возле регистров. Он пропихнулся в аккордеонные внутренности, обалдел от мелкого разнообразия, дернул одно, ободрал другое, вылез и с чувством выполненного долга завалился спать.
     Наутро зять сел репетировать и тут же обнаружил поломку. Несколько кнопок западали сами по себе, и впридачу к реву и стонам аккордеон принялся еще и сопеть.
     Зять позвал тестя и попросил отвертку.
     Отвертка дома была, и Лукулл Аристархович прекрасно знал, где она валялась - за холодильником. А вот хозяева уже второй год как не знали. Понятное дело, выкатывать им потеряшку домовой не стал.
     Зять унес ворчащее чудовище, и Лукулл Аристархович вздохнул было с облегчением. Оказалось, он отнес аккордеон в мастерскую. На следующий день злодейская техника вернулась, и наутро зять уже исполнял песню, которой сам же и подпевал безумным голосом:
     - Я сош-ла с у-ма-а-а-а!!!
     Лукулл Аристархович взялся за голову.
     Сперва он надеялся, что хозяева одумаются и выгонят музыканта в тычки. Но хозяева проявили неожиданную гуманность и на время репетиций приспособились уходить в универсам. Там постоянно объявлялись скидки на продукты, и обычно хозяева, протрепавшись до двух-трех часов ночи, приходили в универсам тогда, когда подешевевшую гречку или сметану уже давно разобрали. Теперь же, благодаря зятю, они приобщились к такому великому понятию, как экономия. А на скидки в универсаме, кстати говоря, можно круто подсесть. И начать покупать все, что только подпало под скидку, пусть даже этот товар сто лет в дому не нужен. Не пропускать же скидку-то! Таким образом хозяева пустили всю экономию насмарку, и Лукулл Аристархович только хмыкал, обнаруживая их очередное приобретение - полуторалитровый пузырь лака для волос или комплект судков для специй, которому самое место было бы в заводской столовой образца 1970-х годов.
     Он довольно быстро сообразил, кто виновник этих бестолковых трат.
     Всякий домовой по своей сути бережлив и припаслив. Разгильдяй Лукулл Аристархович все-таки имел правильное понятие о домашнем порядке. Да и утренние репетиции его допекли.
     Он решил, что терпел долго, и пора выживать непрошенного гостя.
     За советом он отправился к соседям - домовому дедушке Лукьяну Пафнутьевичу и к его супруге Матрене Даниловне, и скорее даже к супруге, которая умела ворожить и знала кое-какие скорые и сильные словечки.
     - Чего уж проще! - сказала домовиха и дала заговор, который следовало читать не просто так, а заметая след.
     Замести след за человеком несложно - как человек за дверь, так и ты тут же с веником, и выметай живенько пыль, по которой он ступал, на лестничную клетку. А еще бы неплохо сразу после этого и полы помыть.
     Лукулл Аристархович, как известно, за порядком в доме не очень следил. И у него не нашлось веника. А веник - это целый поход на улицу, туда, где можно наломать мелких веточек с кустов. И раз, и другой, и третий поход у него срывался - то после утренних музыкальных воплей домовой ложился вздремнуть, чтобы успокоить нервы, то хозяйка затевала стирку, и нужно было караулить, как бы вода из старой стиральной машины не вырвалась и не протекла к соседям. Словом, изготовление веника для разгильдяя стало какой-то роковой и неразрешимой задачей.
     А зять тем временем каждое утро исполнял ахинею.
     Идти к Лукьяну Пафнутьевичу с супругой Лукуллу Аристарховичу было уже неловко, и он направился за советом к домовому дедушке Ферапонту Киприановичу. Тот, кроме супруги, имел еще и трех дочек - вот же угораздило...
     Ферапонт Киприанович посочувствовал и предложил на время музыки перебираться в свое хозяйство. Тут можно будет и вздремнуть в тихом уголке, и перекусить.
     Ничего из этой затеи не вышло. Хозяева Ферапонта Киприановича были люди деловитые, работящие, вся семья уходила из дому рано, и только утренние часы домовые могли посвятить хозяйству - после обеда уже возвращались из школы дети. А поди вздремни, когда у тебя и жестяными мочалками прямо над ухом шоркают, и тяжелые банки с абразивным порошком таскают! Опять же, то и дело подвинуться просят. Лукулл Аристархович забрался в хозяйскую спальню, но там, как на грех, у домовых тоже нашлось дело.
     Хозяева новые шторы на старую штангу повесили, а штанга и так держалась на соплях. Приладить ее как следует домовым не удалось. И Ферапонт Киприанович решил, что лучше ее обрушить, пока хозяев дома нет, чем ждать, пока она самостоятельно кому-нибудь на голову свалится.
     Лукулла Аристарховича к этой затее пристроили - шнуры держать и вовремя в сторону тянуть. Намаялись вволю - два часа копошились, пока штангу уронили.
     - Молодец, сосед, выручил! - одобрительно сказал Ферапонт Киприанович. - Ты, если чего, зови, мы подсобим! А у нас, кстати, еще одно горе - кухонная полка накренилась, и очень мне это не нравится. Будем завтра посуду переставлять да полку укреплять, так что приходи! Мы на тебя рассчитываем.
     Разумеется, Лукулл Аристархович никуда не пошел, а сидел дома и слушал тошнотворную музыку.
     И от этой музыки страшно захотелось ему кусаться.
     Он побрел за советом к молодому домовому дедушке Ефиму Патрикеевичу. Тот со своей Василисой Назаровной и рады бы помочь старшему, предоставить ему утреннее убежище, да только их хозяева недавно завели щеночка, и куда ни сунься - всюду этот милый щеночек уже успел лужу оставить. А Лукулл Аристархович был брезглив.
     В конце концов страдалец забился на чердак. И там от одиночества как-то нечаянно завыл.
     Акустика на чердаке оказалась неожиданно хорошей. Тут же многие жившие в дому старики заволновались, а Лукьян Пафнутьевич послал подручного Акимку разобраться - что там за нечисть завелась. Был слух, что вроде кикимора в городе объявилась - так не она ли?
     Акимка доложил, что вовсе не кикимора, а сосед блажит. Лукьян Пафнутьевич взобрался наверх и дал соседу основательный нагоняй.
     В общем, Лукулл Аристархович подтвердил перед всем домом свое разгильдяйское звание, а зять так прижился в квартире, что хозяева, старики Венедиктовы, уже и сами были не рады.
     И вот однажды ночью на Лукулла Аристарховича сошло просветление.
     Он выбрался из своего закоулочка, встал перед диваном в гостиной, на котором дрых зять, и с ненавистью уставился на торчащую из-под одеяла голую пятку. Желание кусаться, обуревавшее домового, когда он слушал аккордеонную попсу, вспыхнуло с новой силой. И Лукулл Аристархович, сам себя не разумея, подпрыгнул и вцепился зубами в пятку.
     Укус домового - вещь опасная. Снаружи он не виден, а внутри болит. Как это получается - домовые не знают, тем более, что, скажем, царапина от когтей домового видна и снаружи. Лукулл Аристархович не то что искусал, а прямо изжевал пятку, хотя зять, чуя сквозь сон какой-то дискомфорт, стал брыкаться. Но домовой повис у него на ноге и не успокоился, пока усталость не одолела. Тогда только соскочил.
     - Не имеет права, - сказал он пятке. - Ишь! Распоясался!
     Наутро зять хромал, бурчал, жаловался непонятно на что. Наконец, позвонил главе своей поздравительной фирмы и сообщил, что сегодня из дому не выйдет, потому что не может. От главы ему, видать, нагорело.
     - Чего это она на тебя орет? - заинтересовался дед Венедиктов. - Ты что, ответить не можешь?
     - На нее нужно жаловаться, - добавила Людмила Анатольевна.
     - Куда? - заинтересовался зять.
     - Куда-нибудь!
     Посидев и перебрав варианты, остановились на каком-то международном комитете по правам человека. Потому как фирма - дело частное, и даже президент страны на нее повлиять не может. А вот заграничный комитет - другое дело. Он, поди, и целое постановление против этой фирмы примет!
     Лукулл Аристархович слушал и наслаждался. При этом он напрочь забыл, что зять пострадал от его укусов, и если уж заграничный комитет начнет разбираться всерьез - так, пожалуй, и впрямь виновника сыщет.
     Потом зять лег на диван и стал лелеять покусанную пятку, а Лукулл Аристархович поспешил к старенькому домовому дедушке Аникею Фролычу - похвастаться, как он ловко усмирил музыканта.
     А у Аникея Фролыча своя морока объявилась - хозяева ремонт затеяли. А новые обои в магазине были одного цвета, дома же, поклеенные на стенки, оказались совсем другого цвета, и решено было их менять. Опять, значит, суета! Вот из-за этого Аникей Фролыч на хозяев озлился.
     - Кусать - это да! - согласился он. - А есть еще способ выжить из дому.
     - Какой?
     - Хорошо ночью, когда спят, сверху залезть, шею оседлать и давить, давить, давить!
     - А можно? - пискнул Лукулл Аристархович.
     - Ты в своем праве, дурень! Тебе жить мешают!
     Но, когда Лукулл Аристархович убрался, Аникей Фролыч несколько остыл. И понял, что наговорил лишнего, однако бежать, догонять, - это было не в его натуре, да и годы не те.
     Ночью Лукулл Аристархович, отчаянно труся, вскарабкался на диван, где спал зять, и взобрался музыканту на грудь. Несколько потоптался, однако седлать шею не решился.
     Наутро зять чувствовал себя разбитым, играть на злодейском аккордеоне отказался, и на работу тоже не пошел.
     Если бы старики Венедиктовы догадались намекнуть своему домовому, что зятек им уже сделался обременителен! Тогда он бы постарался вбить кое-какие клинья между хозяевами и постояльцем, быстренько их перессорить и избыть свою докуку.
     Но Лукулл Аристархович привык к тому, что его хозяева защищают всякого убогого, что права индивидуума для них важнее правил социума (эту формулировку он выучил крепко), да еще они яростно возмущались главой поздравительной фирмы, которая собралась избавляться от прогульщика. Он понял, что может рассчитывать только на себя.
     Как только зять, вовсе не желавший терять единственную работу, которую он хоть как-то мог выполнять, снова сел репетировать, Лукулл Аристархович решил пустить в ход страшное средство - седлание шеи.
     Он добился предсмертного хрипа и тогда лишь убрался в свой закуток, безмерно гордый, что сумел постоять за собственные права.
     На следующий день он обошел всех соседей и всем похвастался своим подвигом.
     - Зря ты это, - сказала Матрена Даниловна. - Давят злодея, ну, жену неверную.
     - Он и есть злодей, - буркнул Лукулл Аристархович. - Он мои права нарушает. Имею я право утром в тишине отдохнуть?!
     - От каких таких трудов? - полюбопытствовал Лукьян Пафнутьевич, но ответа не дождался.
     Пока Лукулл Аристархович шастал по соседям, дома у него развивались совсем неприятные события.
     К хозяевам приехала в гости бывшая соседка. Не то чтоб без нее жить не могли - скорее уж эта Анна Никитична, простая душа, соскучилась без Венедиктовых. Была она добродушной бабкой, имела деревенское происхождение и воспоминаниями немало раздражала Людмилу Анатольевну. Да и как иначе - одну и ту же историю, как поклонник лез в окно к старшей сестре, перепутал окна, вызвал переполох и, спасаясь огородами, провалился в сортир, она рассказывала по меньшей мере раз в месяц.
     Соседка привезла вафельный торт и конфеты, Людмила Анатольевна заварила свежий чай. Зять пристроился к накрытому столу, потому что страстно любил сладкое. Как-то очень естественно речь зашла о старческих хворобах, и тут зять, почуяв большую специалистку, пожаловался - ночью прямо дышать нечем, и за пятки что-то щиплет впридачу.
     - Ох, милок, это ж тебя домовой выживает! - сообразила Анна Никитична. - Обидел ты его. Давай мирись скорее. Блюдечко сливок ему на кухне оставь, а то - рюмашечку.
     Венедиктовы были люди передовые. Про ауру и каналы связи с потусторонним миром они знали твердо, к спиритизму относились настороженно, в последнее время провозгласили верность корням и повесили иконы, а вот домовых почему-то отрицали. Так гостье и сказали.
     - Это вы напрасно. С домовым нужно в ладу жить, - ответила старушка. - Он и в беде поможет, и по хозяйству за всем приглядит. Домового всегда уважали. Вот у нас дед и бабушка дома свистеть запрещали.
     - Свистеть - это деньги просвистеть, - возразила Людмила Анатольевна.
     - И деньги тоже. А вот что домовой свиста не любит и уходит - это точно. Уйдет - и все вразлад пойдет... Вот, помню, от нас через три дома жили Петраковы...
     Людмила Анатольевна, вовсе не желая слушать про неизвестных Петраковых, тут же вспомнила про долгожданную передачу и включила телевизор.
     Когда Лукулл Аристархович вернулся, Анна Никитична, которую он хорошо помнил, уже уехала, Людмила Анатольевна и дед Венедиктов пошли погулять, а зять тоже умелся в неизвестном направлении. Домовой немного пошустрил по хозяйству, дождался вечера, вместе с хозяевами исподтишка посмотрел кино и залег было спать...
     Проснулся Лукулл Аристархович он резкого подшерстного зуда. Казалось, все тело словно огнем охватило. Он подскочил и еще удивился, что оглох. Уши словно какими-то железками заткнули!
     Несколько секунд спустя он понял - это свист!
     До той поры Лукулл Аристархович слышал свист довольно редко. И всякий раз его передергивало. Но те посвисты были короткими, да и непонятно где - то на улице, то в загадочном нутре телевизора. А тут - извольте радоваться, над самым ухом... нет, в самом ухе!
     - Это что же такое деется?! - пробормотал ошарашенный Лукулл Аристархович. - Выживают?!? Кого - меня?!?
     И кинулся прочь, зажав лапами уши.
     Время было позднее, пожаловаться - некому. Послонявшись там и сям, Лукулл Аристархович тихонько прокрался домой. Было тихо. Он забрался в свою потайную каморку и задремал...
     Тут квартиру снова заполнил свист! Домовой подхватился и выскочил наружу.
     Тут он как раз напоролся на домового дедушку Евсея Карповича. Тот непонятно зачем околачивался возле жилища Лукьяна Пафнутьевича.
     - Ты чего это, сосед, такой взъерошенный? - поинтересовался Евсей Карпович.
     - Выживают!
     - Кто, Венедиктовы? Да ты сдурел. Они же без тебя вообще пропадут.
     Волей-неволей Лукулл Аристархович вынужден был рассказать про зятя-аккордеониста.
     - Стало быть, ты его в пятку кусал, а потом и вовсе шею ночью оседлал? - переспросил Евсей Карпович, очень удивленный тем, что разгильдяй оказался таким сердитым, прямо бешеным. Но Лукулл Аристархович подвоха в вопросе не учуял.
     - Но почему, почему? На каком основании? Допустим, я неправ! Допустим, у нас конфликт! Но конфликт должен быть разрешен гуманными методами! Почему сразу - свист?! Есть инстанции! В нашем государстве хрен чего добьешься, но есть международный суд в Гааге!
     - Ясно, - заметил Евсей Карпович. - Стало быть, ты в Гаагу собрался. Ну, скатертью дорожка. Если хочешь, я тебе в компьютере карту Европы найду и распечатку сделаю.
     Вдруг до Лукулла Аристарховича дошло, что до Гааги очень далеко, он заткнулся и пригорюнился.
     - Пошли ко мне, - сказал тогда Евсей Карпович. - Дело серьезное, нужно сходку созывать. Хоть ты и разгильдяй, а свой.
     - Не надо сходки! - воскликнул Лукулл Аристархович. Он прямо-таки внутренним ухом услышал густой голос Лукьяна Пафнутьевича: "А чего ж ты, бездельник, за этим зятем попросту след не замел? Оно и надежно, и безболезненно!"
     - Ах, не надо?
     Но сходку все же собирать пришлось, потому что зять нашел себе новое занятие - он прикупил свистков, верещащих на разные лады, и стал их осваивать. У него уже получались какие-то обрывки мелодий, и зять искренне надеялся, что, став единственным в городе мастером художественного свиста, он начнет зарабатывать бешеные деньги.
     Сходка решала два вопроса. Первый - как выкурить из дома свистуна. Второй - что делать с разгильдяем, по милости которого завелся этот вредитель.
     С первым вопросом справились быстро - Лукьяна Пафнутьевича обязали привлечь к делу супругу. Она позвала на помощь других домових, и когда зять вместе с аккордеоном уперся на очередной банкет, все вместе с наговором замели след. После чего зятя в доме больше не видели. А главное - не слышали.
     Второй вопрос чуть было не кончился дракой.
     Лукуллу Аристарховичу удалось сбежать, и он две недели скрывался в магазине хозтоваров, совсем отощал. Строгий домовой дедушка Лукьян Пафнутьевич клялся и божился, что больше разгильдяя на порог дома вовеки не пустит. Это надо же - по его милости весь дом чуть домовых не лишили, да у всех хозяев чуть деньги не высвистели!
     И принято было суровое, но справедливое решение. К Венедиктовым поставить домовым дедушкой Акимку, подручного Лукьяна Пафнутьевича. Парень дельный, толковый, пусть начинает самостоятельную жизнь. Хозяйство, правда, запущенное, да уж как-нибудь разберется. Тем более, что воспитание он получил правильное, и прислушиваться к хозяйским бредням не будет.
     Акимка, поняв, что теперь он сможет к кому-нибудь заслать сваху, от восторга так и понесся кувырком!
     А разгильдяя определили в подвальные. Там, в подвале, сапожная мастерская завелась, шибко большой чистоты от нее и не требуется, но присмотр обеспечить надо. Опять же, от сапожника плохому не научишься. Телевизора, правда, нет, и кухни тоже, но соседи помереть голодной смертью не дадут. Если же сапожная мастерская не нравится - вот дверь, а вот карта Европы.
     Пришлось согласиться...
     
     Рига
     
     
     2004