Борис Акунин
     
     Квест - LEVEL 5
     
     Level 5. Заповедник
     
     Красная, синяя, прозрачная
     
     - какую выбрать?
     Гальтон понюхал пробки.
     Никакого запаха - естественно. Одной и той же загадки в этой игре с непредсказуемым исходом не предлагают.
     Взболтал все три жидкости. Красная, зеленая, бесцветная...
     Они совершенно одинаково забулькали, пузырьков ни в одной из бутылочек не возникло.
     Стало быть, определяться с выбором придется только по цвету.
     Что ж...
     Доктор поставил пузырьки на пень, сел по-турецки и стал на них смотреть. Коллеги замерли, чтобы не мешать мыслительному процессу.
     Прозрачную жидкость Норд исключил сразу. Во всех предыдущих случаях самсонит был желтым.
     По спектру ближе всего к желтому цвету не зеленый, а красный.
     Стоп. Здесь ведь сталкиваются два цвета: стекла и самого раствора. В пузырьке красного стекла жидкость тоже красная - значит, на самом деле она красная или же бесцветная. Желтая казалась бы оранжевой. В синей бутылочке раствор зеленый, но это обман зрения! Именно зеленым и будет казаться желтое вещество, если на него смотреть сквозь синий фильтр!
     Задачка-то не из сложных.
     - Гальтон, погоди! Ты уверен?! - воскликнула Зоя, когда он без колебаний сорвал крышечку с синего пузырька.
     Одним глотком Норд осушил содержимое и зажмурился, чтобы целиком сосредоточиться на послании.
     - Гальтон, как ты себя чув...
     Он поднес палец к губам: тсссс!
     Внутри черепной коробки возникло легкое, довольно приятное щекотание. Молодой голос отчетливо выговорил по-французски: "Я не знаю, что об этом думать. Вся суть в эликсире, но это долго объяснять. Вот прибор, с помощью которого вы найдете меня. Смотрите на стрелку и слушайте сигнал".
     Все.
     Voila l'instrument qui vous aidera de me trouver?
     Речь могла идти только о серебряной луковице. Не о кольцах же!
     Норд схватил часы - не часы, компас - не компас. Стрелка чуть дрогнула от рывка и снова встала в прежнее положение. Доктор оглядел инструмент внимательней. Заметил сбоку маленькую кнопочку. Нажал. Раздался едва различимый прерывистый писк. Вот и сигнал!
     Значит, послания оставляет живой человек! И его можно отыскать по этому прибору!
     Стрелка показывала за реку, где простиралось травяное поле, а за ним темнела роща.
     - За мной! - вскочил Гальтон. - Все объясню по дороге! Вперед!
     
     Река, поле и роща остались позади. За ними были другие поля и рощи, луга и перелески. Первый час члены экспедиции шли очень быстро, потом начали уставать. Виноват в этом был "универсальный конструктор", который Айзенкопф и Норд несли по очереди: немец молча, Гальтон чертыхаясь. От проклятого чемодана, с которым Курт ни за что не желал расставаться, пользы был ноль, одна докука.
     Населенные пункты группа обходила. Всякий раз, когда делали крюк, стрелка прибора немного смещалась, но уверенно указывала на одно и то же направление.
     Советские деревни издали все выглядели одинаково, похожие на нищенок в серых лохмотьях. Бревенчатые домишки, над ними колокольня с оторванным крестом. Поля распаханы кое-как. Тракторов и прочей техники нигде не видно. Средние века, и только. От этого депрессивного пейзажа первоначальное возбуждение сменилось усталостью, а потом и беспокойством. Надежду вселяло лишь одно: непонятный прибор теперь пищал громче, чем раньше. А может быть, Гальтону это казалось.
     Все трое были отлично тренированными людьми, но любой выносливости есть предел. Первым взбунтовался железный Айзенкопф.
     - Я не могу так долго функционировать без питания! - объявил он, останавливаясь посреди большого луга. - Во-первых, это вредно для желудка. Во-вторых, просто хочется есть, ужасно! Норд, у вас были бутерброды.
     - В самом деле!
     Доктор, у которого в животе давно уже неистовствовали голодные спазмы, хлопнул себя по лбу.
     Есть же хлеб с колбасой! С отличнейшей ливерной колбасой!
     Он честно поделил бутерброды. Их было десять: каждому по три, плюс один, разломанный на три части.
     Мужчины жадно накинулись на еду, а княжна понюхала-понюхала и есть не стала.
     - Фи, - сказал она. - Чесночищем несет. Это мужчинам все равно, что жрать, а я лучше подожду какой-нибудь человеческой еды.
     - Заверните ее долю и уберите. - Курт алчно смотрел на несъеденные бутерброды. Свои он уже смолотил. - Если она до вечера не передумает, поделим пополам.
     
     
     *
     
     Полчаса отдыха, и двинулись дальше - как говорится в русских сказках, по полям, по долам. Писк постепенно становился звучнее, теперь его слышал не только Гальтон, но и остальные. К вечеру прибор зудел в руке Норда, будто пойманный комар. Цель, что бы она собою ни представляла, была близка.
     - Стрелка указывает вон туда, - сказал доктор, останавливаясь посреди широкого поля, на дальнем краю которого виднелась сплошная полоса деревьев. - Это настоящий большой лес. Возможно, нам придется в нем заночевать.
     - А вот мы сейчас узнаем, что там. Спросим-ка у аборигена, - предложила Зоя.
     Неподалеку пасся небольшой табун стреноженных лошадей. Рядом стоял дедок в рваном ватнике и пялился на чужаков.
     Еще бы: среди поля, да с багажом - не странно ли?
     - Здравствуйте, дедуля, - подошла к нему княжна. - Что это там вдали за лес?
     - Дык лес он, знамо, и есть лес, - певуче ответил старик, оглядывая странных людей смышленными глазами. - При старом прижиме звался Барский Лес, а таперича Лесной Массив. Вы, граждане хорошие, чай, заплутали? Вам, поди, на Боровский тракт надоть? Тады на закат ступайте, через Барсуковку.
     - А ежли напрямки, через чащу? - блеснул знанием просторечий Гальтон.
     - Не сполучится. Он проволокой колючей обороненный. Заказник там.
     - Какой еще заказник?
     - Куда ходить заказано. По ученому сказать - Заповедник.
     Дед почесал затылок и сплюнул, а у Норда во рту, наоборот, пересохло. Он вспомнил разговор двух охранников в Музее нового человечества. Молодой упомянул какой-то "заповедник", служить в который берут только самых лучших, а начальник вскинулся: откуда-де узнал, кто проболтался?
     Потом было слишком много самых разных событий, этот маленький эпизод выветрился у доктора из памяти, но теперь слово "заповедник" прозвучало раскатом грома.
     Не заметив, как изменился в лице Гальтон, княжна продолжала расспрашивать пастуха:
     - А почему в заповедник нельзя входить?
     - Леший его знает, - неохотно промямлил старик. - Не нашего лапотного умишка дело.
     Вдруг Зоя, все внимательней вглядывавшаяся в землистое лицо крестьянина, перешла на французский:
     - Vous utilisez trop lе langage populaire, monsieur. Pourtant vous кtes une personne cultivee, n'est-ce pas?
     - Был когда-то "культиве", да весь вышел. - Пастух скривился. Его речь магически выправилась. - Только и вы, мадемуазель, зря в кожанку вырядились. Манеры и лицо не спрячешь. Пролетарии нашего брата и вашу сестру за версту чуют.
     - Кто вы такой? - спросил Гальтон, решив пока не касаться заповедника - успеется.
     - Лев Константинович Лешко-Лешковский. Представитель побежденного класса. Бывший помещик. Моя семья владела когда-то сей латифундией. - Старик махнул в сторону домов на дальнем конце поля. - Теперь прохожу перевоспитание трудом. Чтоб не околеть с голоду и не попасть в ГПУ. Колхозники, бывшие мои крестьяне, покрывают по старой памяти. Плохого они от меня никогда не видели. Больницу им в свое время выстроил, школу.
     - Так вы пастух?
     - Пастух, конюх, навозных дел мастер. А что? Хорошая буколическая служба. Раньше разводил племенных жеребцов, теперь ухаживаю за колхозными. На моей рессорной коляске ныне ездит товарищ председатель. В моем бывшем доме сельсовет. Однако и я без крова не остался. Проживаю на сене-соломе, с лошадками. И абсолютно доволен этой компанией. Мои сожители самогона не пьют, матюгами не кроют. Опять же, настраивает на философский лад. Могу ли я, в свою очередь, поинтересоваться, с кем имею честь?
     - Зоя Константиновна Клинская, - столь же учтиво ответила княжна. - А моих друзей, с вашего позволения, я представлять не буду.
     - Из тех самых Клинских? - понимающе кивнул Лев Константинович. - Так я и подумал. Героические борцы с большевизом. Явились из дальних краев истреблять комиссаров и совпартработников. Давно что-то о вас ничего слышно не было. Я уж думал, вы угомонились. Что ж, безумству храбрых поем мы песню, как писал наш бывший кумир Максим Горький. Ладно, господа, мое дело сторона. Я, разумеется, на вас доносить не побегу и все такое. Но конспирация ваша, прямо сказать, отдает дилетантизмом. Кожаные куртки надели, а чемодан заграничный. Поразительно, что вас до сих пор не зацапали.
     - Мы не такие уж дилетанты, как это может показаться на первый взгляд, - уверил бывшего помещика Норд.
     - Наверное. Если уж к самому Заповеднику подобрались... Вас ведь интересует именно он? - Лешко-Лешковский нервно оглянулся. - Что знаю, расскажу, только давайте присядем под куст. В поле во время заката силуэты далеко видно.
     Сели под орешник.
     - Про Заповедник никто из местных ничего конкретного не знает, только перешептываются дома, по углам. С чужими ни боже мой... Там в середине леса раньше заброшенная усадьба была. Лет, наверное, пятьдесят пустовала. А после японской войны поселился один господин почтенных лет, привел дом в порядок, обжился. Видимо, думал мирно доживать свой век средь лесных кущ. Ошибся в расчетах. Как многие прочие, м-да-с...
     Теперь, когда колхозный пастух заговорил, не прикидываясь мужиком, а в своей естественной манере, стало видно, что черты лица у него тонкие, а на переносице, если приглядеться, можно было различить след от очков. Должно быть, у себя на конюшне, вдали от колхозников, Лев Константинович позволял себе и книги читать.
     - В революцию любителя природы, само собой, пожгли, пограбили, а для верности еще и в ЧК сдали, где он благополучно сгинул. Усадьба снова запустела. А году этак в 24-ом весь Барский лес обнесли колючкой, понаставили постов, и ходить туда строго-настрого запретили. Наши пейзане по привычке пробовали соваться - дровишек наворовать, детишки за грибами-ягодами, да быстро отучились. Ни один, кто за колючку перелез, обратно не вернулся.
     - Как это?
     - А так. Сгинули бесследно. Одного паренька отец с матерью слишком настырно искать стали. В райотдел милиции пошли, к прокурору в город поехали... С того дня никто их не видел. Вот какой это Заповедник. Автомобили по дороге в лес гоняют, мотоциклеты туда-обратно носятся. А к кому или от кого - неизвестно.
     - Что ж там секретного, в лесу?
     Помещик затянулся самодельным табаком, вежливо помахал рукой, отгоняя едкий дым от лица дамы.
     - Вам, господа, виднее. Очевидно, неспроста вас сюда прислали... Впрочем, не лезу и не интересуюсь. - Он замялся в нерешительности, но все-таки спросил. - Скажите, а правда, что председателя " Русского общевоинского союза " генерала Кутепова чекисты в Париже похитили среди бела дня ?
     - Правда, - сказала Зоя.
     - Вот видите. Они и в Париже творят, что пожелают, а вы пожаловали прямо к черту в зубы. Уезжали бы подобру-поздорову. Поверьте немолодому человеку, который, в отличие от вас, прожил все эти годы на родине. Не нужны вы тут никому. Никого не спасете и не образумите, только сами погибнете. Пока мои колхознички сами умишка и культуры не наберутся, большевики им будут милей нас с вами. Лет через сто приезжайте. А лучше через двести.
     Он горько засмеялся.
     - Нет, нам нужно в лес, - поднялся Гальтон, посматривая вверх - скоро ли стемнеет.
     - Ну, дело ваше. Я вас не видел, вы меня тоже.
     
     
     *
     
     Через поле шла на удивление хорошая дорога - не грунтовая, асфальтовая. Она упиралась в блокпост и шлагбаум, а потом уходила прямо в чащу. За все время по шоссе проехал один крытый грузовик: скрылся в лесу, через сорок минут проследовал в обратном направлении.
     - Ну, около поста нам делать нечего, - объявил Айзенкопф. - Отойдем на километр в сторону.
     Как только оформилась ясная задача: проникнуть на территорию Заповедника, немец сразу взял инициативу в свои руки - наверное, хотел продемонстрировать полезность после не вполне удачного участия в штурме бункера. Доктор с княжной и не думали оспаривать у биохимика первенство. Курт здесь был в своей стихии.
     - Проволока трехрядная, - сообщил немец, глядя в ночной бинокль. - Высотой метра полтора. Похоже, оснащена механическими датчиками тревоги. На прикосновение такие не реагируют, только на попытку нарушить целостность. Подберемся ближе...
     Пользуясь темнотой, они залегли у самой опушки. От первого ряда проволоки их отделяла только распаханная полоса.
     - Как же быть? - озадаченно спросил Норд. - Наступишь - останутся следы. Первый же обход нас раскроет...
     - Накаркал! - толкнула его Зоя.
     Из-за кустов показались трое военных с овчаркой на поводке. Пес замер на месте, навострил острые уши, залился лаем. Учуял!
     Бежать было бессмысленно. Заметят - откроют огонь.
     - У меня в "конструкторе" есть оружие... Не успею достать, - шепнул Айзенкопф. - Что делать?
     Зоя нервно схватила Гальтона за локоть:
     - Я с детства боюсь овчарок!
     Один караульный взял карабин на изготовку, второй светил во все стороны фонарем. Третий нагнулся к собаке.
     - Ты чего, Мурат? Чужой?
     Он спустил пса с поводка, и тот кинулся прямо на затаившуюся троицу.
     - Сделай что-нибудь, Гальтон! - ахнула княжна.
     А он и так уже делал. Вынул из саквояжа оставшиеся бутерброды с чесночной колбасой и швырнул навстречу собаке.
     Овчарка цапнула зубами сверток прямо на лету и урча сожрала вместе с бумагой. Чихнула. Замотала башкой. Фыркнула.
     - Мурат, ты чего нашел? - подбежал к псине часовой. - Бумажка какая-то. Фу! Выплюнь!
     Овчарка опустила голову, виновато поджала хвост. От зарослей, где залегла группа, ее отделяло не более десяти метров, но духовитый ливер отбил у Мурата способность воспринимать какие-либо запахи. А может, это была собачья благодарность.
     Так или иначе, но пес перестал лаять и затрусил прочь, уводя караул за собой.
     - Пронесло. - Норд вытер со лба испарину. - Однако проблема остается. Как преодолеть распаханную полосу и тройной ряд проволоки?
     Курт брякнул замками чемодана.
     - Вот вы обзывали мой универсальный конструктор всякими словами, а у меня там есть одна полезная вещица.
     Он достал металлическую планку, надавил на нее рукой. Планка приподнялась и упруго качнулась.
     - Это пружинная ступенька. Она позволяет совершать прыжки высотой до двух метров и протяженностью до двенадцати. Принцип прост: разбегаетесь, отталкиваетесь от ступеньки ногой и взлетаете. Я покажу, как это делается, прыгну первым. С грузом, жалко, не получится. Возьму только самое необходимое...
     Из чемодана он вынул рюкзак и принялся набивать его всякой всячиной.
     - Эх, больше не влезает. Жалко...
     Спрятал конструктор в заросшую травой яму.
     - Посветите-ка на ступеньку, чтоб я не промахнулся.
     Айзенкопф отошел назад, с топотом разогнался и одним махом перелетел через полосу и колючую проволоку, с шумом обрушившись на кусты.
     - ...Все нормально! - донесся приглушенный крик. - Только немножко оцарапался и штанину порвал.
     - Не бойся, милая. Я тебя поймаю, - пообещал Гальтон.
     Свой саквояж он тоже оставил в яме - не до багажа.
     Примерился, чтоб не вмазаться в дерево.
     Раз-два-три-четыре - прыжок!
     Словно в сказочных семимильных сапогах взмыл вверх и очень удачно приземлился на мягкий мох.
     - Зоя, давай сюда же!
     Княжна свалилась на него с темного неба подобно упавшей звезде. И удар по силе получился примерно таким же - будто метеорит врезался в Землю. Тело Зои было легким и упругим, но устоять на ногах было невозможно. Гальтон рухнул на спину, Зоя оказалась сверху.
     Некоторое время они лежали оглушенные, обхватив друг друга.
     Наконец она сказала:
     - Наелся ливера! Не дыши на меня чесноком, а то я одурею, как та собака.
     Курт прикрикнул на них:
     - Хватит лобызаться! Идемте! Мы в Заповеднике!
     
     Только в страшных сказках
     
     бывает лес, подобный тому, через который продирались члены экспедиции. Именно "продирались", потому что чаща была дикой и дремучей. Много лет никто ее не чистил. Не прорежал бурелом, не собирал упавшие сучья, не рубил мертвых деревьев. Все вокруг говорило о том, что в эти дебри давным-давно не ступала нога человека. Если б не луна, выползшая на небо и кое-как осветившая ели с соснами, без фонарика не удалось бы сделать и пяти шагов. А включать его было рискованно.
     Здесь даже ночные птицы не кричали. Лес казался совершенно безжизненным. Кое-где в низинах мерцали черные лужи; рухнувшие стволы расчерчивали пространство безумными диагоналями.
     - А вдруг это просто лесной заповедник, и все? - сердито сказала Зоя, споткнувшись о корень. - Мы уже километра два прошли! Может, тут и нет ничего?
     - Есть. - Норд поднес к глазам луковицу. - Слышишь писк?
     - Смотрите! - показал Айзенкопф. - По-моему, лес кончается.
     За деревьями что-то светилось. Они ускорили шаг.
     Лес не кончился. Но его рассекал высокий забор, освещенный яркими лампами. Перед забором чернела распаханная полоса - такая же, как та, что опоясывала весь массив.
     Немец приложил к глазам бинокль.
     - Справа ворота, метров триста... Шоссе, которое мы видели, выводит к ним... Рядом, кажется, гараж... Караульная будка...
     Смерив взглядом ограду, доктор с досадой воскликнул:
     - Сюда бы вашу ступеньку!
     - Ничего бы не вышло. - Айзенкопф полез в рюкзак. - Забор высотой минимум метра три. Так высоко с пружинного трамплина не запрыгнуть. Но у меня на этот случай кое-что припасено...
     Он вытащил небольшой алюминиевый баллон с краником и шлангом. Потом какую-то аккуратно сложенную тряпку.
     - Портативный воздушный шар. Подсоединяем воздуховод... Поворачиваем кран... Вот так!
     Тряпка с шипением начала раздуваться и в считанные секунды превратилась в большой пузырь, жизнерадостно закачавшийся над землей.
     - Управление самое простое, - показывал биохимик. - Лямки продеваете под мышки. Повернули кран вправо - закачка газа продолжается, шар тянет вас вверх. Поднялись на нужную высоту - открываете вот этот клапан и начинаете спускаться.
     - Но нам мало подняться! - скептически заметила княжна. - Нужно перелететь через стену. У вас в рюкзаке случайно не найдется двигателя и пропеллера?
     - Портативный мотор и пропеллер были в кофре, который мы оставили на квартире, - скорбно сказал Курт. - Слишком большая тяжесть. Но есть средство попроще.
     В руках у него появилась какая-то катушка. Немец вытянул из нее конец тросика с крюком на конце. Как следует раскрутил - и очень ловко, с первой же попытки, зацепился за кромку забора.
     - Катушку прикрепляем к дереву... Вот так. Ну, я полетел.
     Он взялся одной рукой за трос, повернул кран, и пузырь с шипением стал разрастаться. Торжественный и бесстрастный, словно возносящийся на небо бодисатва, Айзенкопф оторвался от земли и медленно взмыл вверх.
     - Когда окажусь на той стороне, выпущу лишний газ, а вы тяните шар обратно.
     С этим напутствием он поплыл над контрольной полосой, перебирая руками по тросу.
     - Привидение, да и только! - прошептала Зоя.
     Оказавшись на заборе, Курт помахал рукой. Сфера над ним начала съеживаться. Еще раз махнув, биохимик спрыгнул вниз и скрылся из виду. Доктор потянул шар обратно. Ему не терпелось тоже очутиться на той стороне.
     Воздухоплавательный аппарат оказался восхитительно прост в эксплуатации.
     Поднявшись на нужную высоту, Гальтон завернул кран, заработал руками и через минуту уже был над забором. Заглянул - и чуть не застонал от нетерпения.
     Внутри было очень интересно!
     Там росли сосны и ели, но не дикие, как в чаще, а аккуратные и ухоженные. Между ними белели песчаные дорожки. Там и сям светились окна каких-то коттеджей. Скорее бы туда попасть!
     Но воспитание не позволяло. Нужно было дождаться даму.
     А княжна не слишком торопилась. Ей, кажется, понравилось летать. Она повисла в воздухе напротив Гальтона, грациозно покачиваясь.
     - Как здорово! Словно на седьмом небе! И ангелы поют!
     Откуда-то, действительно, доносилось сладкозвучное, тонкоголосое пение.
     - Хватит изображать райскую птицу! - сердито прошипел доктор и, балансируя на верхушке, ухватил Зою за подол. - Дел полно!
     Нелюбознательный Айзенкопф терпеливо ждал коллег под забором.
     - Осторожней с клапаном! Не повредите ткань!
     Зоя спрыгнула вниз и бросилась немцу на шею.
     - Курт, вы гений и волшебник! Прошу прощения за все шпильки и булавки, которые я в вас втыкала!
     Она поцеловала его в щеку.
     - Зря стараетесь. Я не чувствую поцелуев. Лучше помогите свернуть оболочку. Этот аппарат нам еще понадобится.
     А у Норда не хватило терпения ждать, пока они возятся с шаром.
     - Я на разведку! Догоняйте!
     - Я с тобой! Милый Курт, вы ведь управитесь сами?
     
     Укрывшись за елью, они смотрели на славный домик, окруженный чудесным газоном. Вокруг ни забора, ни ограды. Сбоку торчала очаровательная башенка, увенчанная сказочным петушком.
     Песчаная дорожка огибала участок и снова уходила в лес, но неподалеку, за деревьями, светились окна других домов.
     - Suburbian paradise , - заметила княжна. - Словно мы не в Подмосковье, а где-нибудь в Новой Англии.
     - Даже образцово-показательный поселок "Сокол" по сравнению с этой идиллией блекнет, - согласился Норд. - Кто это так хорошо поет? Давай подсмотрим.
     Они подкрались к окну и осторожно заглянули внутрь.
     Их взглядам открылась очаровательная картина. Славный семейный вечер: отец в кресле курит трубку, мать играет на пианино, сынишка поет. Комната - просто картинка. Все довольно скромно, но опрятно и чисто. На еще не убранном после ужина столе ваза с фруктами, пряники с баранками, чайные чашки и самовар.
     Мальчик выводил хрустальным голоском:
     
     На Волге, на Волге родимой,
     Где чаек разносится клич,
     На счастье отчизны любимой
     Родился великий Ильич.
     - Какая прелесть, - растрогалась Зоя. - Этому малютке петь бы в церковном хоре, а не про Ильича...
     Гальтон схватил ее за руку и оттащил от окна. По дорожке кто-то шел. Прятаться было поздно.
     Мужчина с вислыми усами увидел их, приподнял соломенную шляпу и приветливо поздоровался:
     - Добрый вечер, товарищи! Что-то не признаю... - Он подошел ближе. - А-а, вы, наверно, новенькие. Только прибыли?
     - Новенькие, - напряженно ответил Норд. - Прибыли. Да.
     - В 47-й? Вместо Киселевых?
     - Хм. Да. Вместо Киселевых.
     Незнакомец пожал руку сначала Гальтону, потом Зое.
     - Добро пожаловать. Заблудились в темноте? Это поначалу со всеми бывает. Все-таки лес. Хоть и без волков, - он добродушно засмеялся. - А я из 122-го. Опанас Иванович меня зовут.
     - Зоя.
     - Га... Гаврила... Лаврентьевич. Очень приятно...
     Опанас Иванович с интересом их рассматривал.
     - Какой у вас затравленный вид. Мы с Любой - это моя жена - в первые дни тоже были такие. Забудьте прошлое, как страшный сон. Все, что осталось по ту сторону забора, для нас больше не существует. Настоящая жизнь здесь.
     - Здесь? - переспросил Норд, ничего не понимая.
     - Ну да. В лесном поселке "Ленинский путь". Просто мы тут живем в конце этого пути, а вся остальная страна в самом его начале. Но она движется в нашу сторону, семимильными шагами. Помните, что вам очень повезло. Поздравляю. Так проводить вас до 47-го? Это на противоположном краю территории. Но я перед сном все равно гуляю, мне нетрудно.
     - Да, пожалуйста...
     
     Местный житель оказался приятнейшим гражданином - предупредительным, не слишком любопытным, а главное разговорчивым. Он повел новых знакомых по дорожке, которая петляла по лесу меж чудесных, уютных домиков. Иногда навстречу попадались прохожие, все тоже исключительно симпатичные люди. Опанас Иванович с ними раскланивался, про Гальтона и княжну говорил: "Это новенькие, вместо Киселевых".
     Удивительно, но никто, ни один человек, не поинтересовался, кто они такие и откуда приехали. В этом была какая-то странность.
     В поселке "Ленинский путь" странностей вообще хватало. За деревьями и коттеджами открылась большая поляна, застроенная красивыми каменными домами. Здесь было светло, всюду горели фонари. Чичероне объяснил, что это "оргцентр" поселка: все производственные, культурные и бытовые учреждения.
     - Здесь мебельная мастерская, где я работаю, - показывал он. - Люблю возиться с деревом. Мои стулья даже на выставку возили! А Любе нравится выращивать цветы. Видите стеклянную крышу? Это теплица, в ней тюльпаны лучше голландских. Обязательно загляните туда завтра, Люба будет рада.
     Нарядное здание с колоннами оказалось домом культуры: сверху - огромный портрет Ильича и горящая надпись из красных лампочек: "ВЕЧНО ЖИВОЙ!". Рядом украшенная флажками доска почета "Наши передовики" с множеством фотопортретов.
     - Третий в шестом ряду слева - это я. На Первое мая удостоился, - скромно сообщил Опанас Иванович.
     Были в поселке и школа, и детсад, и фабрика-кухня, и какой-то "Центр семдомбыта".
     - Время уже позднее. У нас после кино все обычно расходятся по домам, - словно извиняясь за пустые улицы, говорил провожатый. - Но магазин открыт, если вам что-нибудь нужно.
     Он с гордостью остановился перед освещенной стеклянной витриной. После скудных московских она поражала изобилием: тут лежали головы сыра, толстые и тонкие колбасы, всевозможные консервы, фрукты.
     - Какое у вас замечательное снабжение, - похвалила Зоя. - Не то что за забором. В Москве и за картошкой очередь стоит, а тут у вас и кабачки, и баклажаны.
     Сопровождающий со значением покашлял, будто она сказала что-то неприличное:
     - Зоенька, дорогая, разве вы забыли правило номер 6? "Новым членам Контингента строжайше запрещается рассказывать старым членам Контингента о жизни за пределами поселка; старым членам Контингента строжайше запрещается слушать подобные рассказы". Это, знаете, не шутки. Правила существуют для того, чтобы их соблюдать. Вас ведь предупреждали? И подписку брали?
     - Конечно. Просто она еще не привыкла, - быстро произнес Гальтон. - Не сердитесь.
     - Ничего, привыкнете. По правилам я должен буду об этом завтра доложить. Но я скажу, что заткнул уши и ничего не слышал, а вы сразу опомнились и прикусили язык. - Опанас Иванович снова заулыбался, давая понять, что инцидент исчерпан. - Да вы заходите в магазин, заходите!
     Внутри не было ни продавцов, ни кассового аппарата.
     - Удивляетесь? - абориген довольно рассмеялся. - У нас все на доверии. Цена написана на товаре. Видите? "Два талона", "Три талона", "Семь талонов". Нам зарплату выдают талонами. Берете, что вам нужно, а соответствующее количество талонов кладете в ящик. Почти как при коммунизме. Только при коммунизме каждый будет получать по потребностям, а у нас действует принцип социализма: от каждого по способностям, каждому по труду. Я вижу, вы смотрите на папиросы? Берите, Гаврила Лаврентьевич, берите. Вот, я кладу талон, а вы мне потом отдадите, с получки. Вы уже знаете, где будете работать?
     - Мы с женой медики.
     - Это превосходно! У нас чудесная амбулатория!
     Они пошли дальше. Посреди каждого перекрестка белело по гипсовой статуе: то колхозница со снопом, то рабочий с молотом, то шахтер в каске, то юный пионер.
     - У нас большой скульптурный цех, - объяснил гид. - Снабжаем наглядкой всю страну. Большой выбор представителей пролетариата, Ильичи в семи позах и шести размерах, товарищи Сталины в ассортименте. Была задумка развернуть литейное производство, чтоб наладить выпуск бронзово-чугунной продукции. Но администрация Спецсектора запретила. Шум, загазованность - это категорически запрещено...
     - Что это там? - перебил Норд, которому проблемы выпуска "наглядки" были неинтересны. - Парк культуры и отдыха?
     На некотором отдалении от "оргцентра", позади домов, была высокая ограда из железных прутьев, за ней смыкались деревья.
     - Это и есть Спецсектор. Там живет Он.
     Маловыразительное местоимение было произнесено с благоговейным придыханием. Гальтон с Зоей остановились.
     - Я первое время тоже все шею тянул, а потом привык, - шепотом сказал Опанас Иванович. - Иногда Он посещает поселок. Я Его лично видел пять... нет, шесть раз. Однажды даже разговаривал, недолго. Все строго по инструкции. Так потом и в отчете написал.
     Гальтон отвернулся, якобы чтобы прикурить. На самом деле нужно было взять себя в руки - не выдать волнения. А заодно взглянуть на луковицу. Ее стрелка неколебимо указывала на ограду. Писк был ровным, требовательным.
     - Надо же, начало мая, а уже комары, - удивился местный житель, обмахиваясь. - Слышите, зудит где-то?
     - И... каков Он? - кинув взгляд на Зою, очень осторожно спросил Гальтон. - Мы столько о Нем слышали...
     Он осекся. Возможно, вторая фраза была лишней.
     Но Опанас Иванович не удивился.
     - Милейший человек. Вы же знаете, он инвалид. Его катают.
     - На автомобиле? - спросила княжна.
     - Нет, что вы! В кресле. Автомобили на территории строго запрещены. Разве вас не предупреждали, что Ему противопоказан запах бензина? Вы же знаете правило номер 4. У нас тут даже электростанция не на жидком топливе, а на торфе и древесном угле.
     - Да-да, конечно. Правило номер 4, из головы вон. - Зоя обезоруживающе улыбнулась. - Скажите, ну а все-таки, как Он выглядит? Ужасно любопытно!
     - Как на фотографиях. Постарел только. Голова совсем лысая, бородка седая.
     Доктор и княжна переглянулись. На каких еще фотографиях?
     Они снова шли по лесной дорожке, мимо коттеджей. Писк стал чуть глуше. Они явно отдалялись от цели. Вдруг Гальтон уловил за спиной шорох. Обернулся - сзади, прячась за деревьями, крался Айзенкопф. Очень хорошо.
     - Вот и ваш сорок седьмой. - Сопровождающий остановился перед прелестным финским домиком, окна которого были темны. - Как обустроитесь, заглядывайте к нам с Любой в 122-й. И мой вам добрый совет: посерьезней относитесь к правилам. Не дай бог, выйдет, как с Киселевыми...
     Он печально вздохнул.
     Зоя спросила:
     - А что вышло с Кисе...
     Но Опанас Иванович быстро приложил палец к губам.
     - Забыли? Ай-я-яй. Правило номер 7... Ну, располагайтесь. А я загляну в 46-й. Скажу Ромашкиным, что вы прибыли. Это прекрасные люди. Всегда помогут по-соседски. Знаете: соль, спички, иголка-булавка... Ну, увидимся на утренней линейке.
     
     
     *
     
     Они вошли в дом, на двери которого не было ни замка, ни засова. Включили свет. Едва успели окинуть взглядом уютную гостиную, как на крыльце послышались шаги.
     - Здравствуйте! - На пороге стоял лысоватый мужчина средних лет в полосатой пижаме. - Ваш сосед, Ромашкин Степан Сергеевич. Мне Опанас Иванович сказал. Добро пожаловать на нашу Пятую аллею.
     Познакомились.
     - Жена уже легла, а я перед сном сам с собой в шахматишки сражаюсь, - объяснил свой наряд Ромашкин. - Вы, Гаврила Лаврентьич, как насчет шахмат? Играете?
     - Немного.
     - Ну, значит, повоюем! - Сосед радостно потер ладони. - Не сегодня, конечно... Вам нужно акклиматизироваться, попривыкнуть. Сначала вам тут все будет в диковинку. Будто на острове. Но я все время говорил жене: "Нам страшно, нечеловечески повезло. Вспомни, где мы были раньше и где теперь. Это чудесный сон. Давай же его не нарушать. К черту пробуждение!" Поверьте, это самый лучший способ существования в условиях нашего искусственного рая.
     - Милости прошу, заходите, - улыбнулась ему Зоя. Пропустила гостя вперед, а Гальтону шепнула: "Этот, кажется, больше похож на живого человека. Я его разговорю".
     Она усадила Степана Сергеевича в кресло, поворковала о погоде и природе, об Алехине и Ласкере, а когда сосед был приручен и очарован, вполголоса призналась:
     - Честно говоря, милый Степан, мне немножко жутко здесь жить... Сама не пойму, в чем дело, но этот дом... Он какой-то зловещий. Я ощущаю это кожей, но не могу объяснить. Не случилось ли здесь чего-то ужасного? Или это пустые бабьи фантазии?
     Ромашкин смотрел на нее с сочувствием.
     - Не фантазии... - Он замялся. - В сущности, я не должен... Правило номер 7. Но вы все равно на что-нибудь наткнетесь. Или услышите краем уха и поневоле совершите ошибку...
     - Я знаю, до нас здесь жили какие-то Киселевы, - взяла быка за рога княжна. - Они что-то натворили? Степан, дорогой, расскажите! Я спать не смогу! Все буду бояться: вдруг здесь случился какой-нибудь ужас!
     - Нет-нет, спите спокойно. В самом доме ничего плохого не произошло. А что Киселевых депортировали, так они сами виноваты. - Степан Сергеевич пригорюнился. - Их, бедняг, жалко, но нарушать принятые обязательства - это в конце концов непорядочно и бесчестно. Вся человеческая жизнь, в сущности, представляет собой свод писаных и неписаных правил. Нарушение законов химии или физики тоже чревато необратимыми последствиями, ведь верно? Если вы, например, вздумаете шагнуть с крыши, то закон тяготения напомнит вам о себе самым жестким образом. Киселевы отлично знали, что в поселке "Ленинский путь" родители несут полную ответственность за поведение детей. Говорят "Сын за отца не ответчик" - это гуманно и справедливо. Но так же справедливо требовать, чтобы отец отвечал за чадо, которое он плохо воспитал. Я прав?
     - Не знаю, - сухо ответила княжна. Она больше не улыбалась. - Вы рассказали слишком много или слишком мало. Не останавливайтесь на середине.
     Сосед беспокойно заерзал, поднялся из кресла.
     - Я, пожалуй, пойду, - пролепетал он. - Уже поздно...
     Тут он ненароком посмотрел в окно и вздрогнул.
     - Там человек в кожаной куртке! Узкоглазый! - с ужасом прошептал Ромашкин. - Он стоит за кустом и чего-то ждет!
     - Это... наш товарищ. - Гальтон сделал успокоительный жест. - Он китаец... Он... нас сопровождает. Все в порядке.
     Лицо Степана Сергеевича побледнело и даже чуть ли не позеленело. Он понес околесицу:
     - Да, в наших органах служит много китайцев, и латышей, и евреев... Это нации, у которых высоко развито чувство пролетарского интернационализма... - Сбился и жалобно воскликнул. - Почему вы не предупредили, что вас сопровождают? Я бы не стал к вам соваться! Скажите, пожалуйста, товарищу сопровождающему, что я не собирался нарушать правило 7! Ради бога! А лучше ничего ему не говорите! У меня и так уже пять баллов!
     Зоя остановила его:
     - Перестаньте. Мы ничего ему не скажем.
     - Правда? Я вам верю. У вас хорошее лицо. - Ромашкин всхлипнул. - Мы будем дружить, да?
     - Конечно. Ведь мы соседи.
     - Ну, спокойной ночи. В восемь утренняя линейка. Там вас представят всему контингенту. Увидимся.
     Степан Сергеевич удалился. Он несколько раз поклонился кусту, за которым так неудачно спрятался Айзенкопф, и засеменил по дорожке.
     - Что за чертовщина здесь творится? - озабоченно произнесла княжна. - Ты что-нибудь понимаешь?
     - Только одно: у нас времени максимум до восьми утра.
     
     - Смотрите, что я нашел под крыльцом. Наверно, осталось от прежних обитателей. - Айзенкопф показал модель планера. - Резиномотор довольно оригинальной конструкции. Мальчишка, который придумал ее, далеко пойдет.
     - Вряд ли, - мрачно обронил Норд, но воздержался от объяснений.
     Зоя, обойдя комнаты, принесла тоненькую брошюрку.
     - Лежала в спальне на тумбочке. Называется "Правила поведения контингента коммуны-заповедника "Ленинский путь". И длинный перечень. Правило № 1: "Попытка проникновения в Спецсектор карается немедленной депортацией". Правило № 2: "При разговоре с Объектом запрещается выходить за рамки Инструкции под угрозой немедленной депортации". Правило № 3: "Любая попытка покинуть территорию поселка карается немедленной депортацией". Правило № 4: "Запрещается использовать любые бензиносодержащие материалы". Правило № 5: "Запрещается шуметь вблизи Спецсектора". Правило № 6 : "Новым членам Контингента строжайше запрещается рассказывать старым членам..." Ну, это мы уже слышали. Список очень длинный. Некоторые пункты выглядят не менее экзотично, чем запрет на бензиносодержащие материалы. Например, нельзя заниматься радиолюбительством и запускать воздушных змеев. В конце - "прейскурант": количество штрафных баллов по каждому пункту. Кто набрал 7 баллов, подлежит депортации.
     - Что все это значит? - спросил биохимик, не слышавший разговоров с аборигенами. - Может быть, мы с вами умерли и по ошибке попали в коммунистический рай?
     - Вряд ли. - Зоя поежилась. - Из рая не депортируют.
     Курт с нею не согласился:
     - Это как посмотреть. Вспомните Адама и Еву, которые тоже нарушили правила. Да и что за коммунистический рай без депортаций?
     Конец схоластической дискуссии положил Гальтон.
     - Кто эти люди? Сотрудники ГПУ? Вряд ли. Слишком они травоядные. К тому же Ромашкин сильно испугался, когда принял Курта за чекиста... Что в Спецсекторе? Кто такой этот "Объект", которого возят в инвалидном кресле? Почему нам должны быть знакомы его фотографии? Перед нами множество вопросов, на которые пока нет ответа. Но мы знаем, где ответ находится.
     - Где? - в один голос спросили остальные.
     - Там. - Доктор вытянул руку с загадочным прибором. Стрелка указывала назад - туда, где остался Спецсектор. - Придется нарушить правило № 1.
     
     
     *
     
     Было уже заполночь. Они двигались через лесок очень осторожно, но на песчаной дорожке им никто не встретился. Впереди светились пустые улицы "оргцентра", но группа обошла его стороной, все время держась деревьев.
     Вот справа показался угол огороженного парка.
     - Преграда номер три, - тихо сказал Айзенкопф. - После тройной колючей проволоки и трехметрового сплошного забора она выглядит слабовато. - Он припал к биноклю. - Вижу ворота. Они приветливо открыты, но внутренний голос подсказывает мне, что это гостеприимство обманчиво. Хм, в чем же здесь ловушка?
     - Да ни в чем. - Зоя была настроена по-боевому. - Просто им тут уже нечего опасаться. Вы сами сказали: это уже третья линия защиты. Никто чужой так близко к их Спецсектору не подберется, а "контингент" состоит из боязливых овечек. В ворота, конечно, соваться незачем. Надувайте свой аэростат и перелетим через ограду.
     Немец повел биноклем вдоль решетки.
     - Не стоит. Вам в темноте не видно. Там сплошная живая изгородь из высоких туй, а что за нею, не разглядеть. Я бы не рискнул лететь туда на шаре беззащитной мишенью... Есть способ проще и безопасней.
     Он порылся в своем спасительном рюкзаке, достал какую-то железку, напоминающую садовые ножницы.
     - Пересекаем освещенную зону по одному. Я первый.
     Низко нагнувшись, биохимик пробежал к ограде. Упал, распластался вдоль цоколя и стал почти невидим.
     Вторым открытое пространство преодолел Гальтон. Он увидел, что Айзенкопф не терял времени: укрепил свой инструмент меж двух прутьев и вертит какой-то винт.
     К ним присоединилась княжна.
     Прутья медленно, но покорно раздвигались. Теперь в зазор можно было пролезть.
     - Милости прошу, - величественным жестом пригласил Курт. Нынче ночью у него был настоящий бенефис.
     Через густые ветви туи лезть было тесно, колко. Зато по другую сторону живой изгороди не оказалось ничего опасного: кусты, деревья, дорожки; где-то неподалеку журчит вода; поодаль светятся огни - все очень мирно и чинно.
     - Идите вперед, - прошептал Айзенкопф. - Я должен прикрепить маячок. А то потом замучаемся искать лаз.
     Майская ночь была благоуханной и теплой. В этом году лето началось на добрый месяц раньше календарного срока. Вдоль аллеи росли чудесные старые липы. В небе светила круглая луна, в ее лучах белели античные статуи.
     - Это тебе не рабочий. - Зоя любовно погладила по мраморной ляжке Аполлона. Коснулась крутого бедра нимфы. - А это не колхозница... Как здесь чудесно! И до чего же похоже на наше имение! Господи, даже дом почти такой же...
     В сотне метров, за огромной клумбой с фонтаном, виднелось красивое здание с классическим фасадом и белыми колоннами.
     От лунного пейзажа веяло покоем и безмятежностью. Гальтон вслед за княжной ощутил странную размягченность. Это естественная релаксия после ожидания опасности, сказал себе доктор. Но дело было не только в релаксии. В самой атмосфере парка чувствовалось нечто расслабляющее, умиротворенное, настраивающее на философский, а то и лирический лад.
     Зоя остановилась перед сдвоенным мраморным гротом, в каждой из ниш которого негромко журчала вода - наверное, там из-под земли били родники.
     - Лета и Мнемозина , - прочла княжна греческие буквы. - Поток забвения и поток памяти...
     - В каком смысле? - спросил Гальтон, гуманитарное образование которого, как известно, оставляло желать лучшего.
     - Когда душа умершего спускается в подземное царство Аида, ей предоставляется выбор: выпить из реки забвения или из реки памяти. Почти все пьют из Леты и навечно забывают все, что оставили позади. Но есть немногие избранные, кто...
     Договорить ей не пришлось. Прямо в глаза ударил мощный луч, от которого Гальтон моментально ослеп. Он только успел понять, что прожектор установлен посреди клумбы.
     Сзади налетели какие-то люди, заломили доктору руки, пригнув его лицом к земле. Пронзительно вскрикнула Зоя.
     Кто-то противно скрипел хромовыми сапогами и шипел:
     - Тихо, ...., тихо! Если он из-за вас проснется - головы поотрываю! Выключите к ........ матери прожектор! А этих в караулку! Живо!
     
     Двое в белых комбинезонах
     
     очень ловко и быстро волокли Норда по аллее, так вывернув ему руки, что он почти ничего вокруг не видел. Лишь то, что следом точно тем же манером, безо всякого снисхождения к женскому полу, ведут княжну. А минуту спустя из кустов вывалилась еще пара белых, как ангелы, громил - у них в руках чертыхался скрученный Айзенкопф.
     - Живей! Живей! - сдавленным голосом поторапливал скрипучий, забегая то с одной, то с другой стороны. - Зараза! Свет зажегся!
     Повернув голову, доктор увидел, что на втором этаже дома между колоннами зажглось окно.
     Зловещая процессия свернула с главной дорожки и полубегом-полуволоком направилась к приземистой постройке, в которой, вероятно, когда-то располагалась барская конюшня.
     Человек в хромовых сапогах рысцой подбежал к двери, оправляя свою белую униформу, и вошел первым.
     Потом втащили арестованных. Гальтону грубо стянули руки за спиной, сцепили их наручниками и лишь после этого позволили распрямиться. Рядом поставили Курта и Зою, тоже со скованными руками. Они стояли в ряд у стены. Обширное помещение, на первый взгляд, напоминало ультрасовременный блок управления электростанции. Или золотохранилища Федерального Резервного Банка: пульты с рычажками и кнопками, белые металлические шкафы, шеренга телефонов. Только в Федеральном Банке на стене вряд ли висели бы портреты революционных вождей.
     - Вон в чем дело... - углом рта шепнул Айзенкопф и кивнул на большую схему, которая мерцала огоньками на противоположной стене.
     Это был электрифицированный план Спецсектора. Ограду обозначал пунктир из маленьких лампочек. Все они горели ровно кроме одной - та предостерегающе помигивала.
     Загадка объяснилась. Решетка парка оснащена электродатчиками. Когда Айзенкопф разжал прутья, на пульте охраны сработал сигнал. Кто мог ожидать от большевиков такой технической оснащенности? В том же золотохранилище Федерального Резервного Банка систему электросигнализации ввели совсем недавно! Однако пенять на собственную неосторожность было поздно. Ситуация требовала срочного си-ди-эм, а именно сейчас с креативностью у Норда были нелады. Он никак не мог опомниться - все случилось слишком стремительно.
     Главным здесь был сухой желтолицый коротышка, единственный из всех одетый не в белое, а в обычный штатский костюм. Сдвинув брови, он слушал своего помощника. Тот нагнулся к самому уху начальника и вполголоса докладывал что-то, нервно переступая с ноги на ногу и хрустя своими сверкающими сапогами. До слуха Гальтона долетали обрывки фраз и отдельные слова:
     - ...В тридцать четвертом секторе... Согласно плану "Проникновение"... Думал, опять какой-нибудь мальчишка... Сработали четко... Старались не шуметь...
     Желтолицый не перебивал, но хмурился все сильней и все чаще постукивал карандашом по столу.
     - Ясно, - отрывисто сказал он наконец и рявкнул на охранников. - Что вылупились, медбратья хреновы? Ты и ты - остаться. Остальные, марш по постам!
     Четверо верзил, которых коротышка почему-то назвал "медбратьями", вышли. Двое оставшихся встали возле задержанных - слева и справа.
     - Товарищ заведующий, у косоглазого взяли мешок.
     Помощник поставил на стол рюкзак Айзенкопфа. Дергая тощим лицом, старший принялся доставать оттуда разные предметы, один страннее другого: стальные трубки, алюминиевые коробочки, какие-то винты, спирали, бутылочки.
     - Черт-те что, - сказал начальник, повертев некую штуку, похожую на согнутый велосипедный насос. И брезгливо спросил. - Кто такие?
     - Не могу знать, товарищ заведующий!
     - Не тебя спрашиваю. Вы кто такие? - оказывается, "заведующий" обращался к арестованным. - Что это за хлам?
     - Мы вместо Киселевых. Новенькие, из 47-го. Заблудились, - ответил Гальтон - просто чтобы потянуть время.
     Один из телефонов на столе зазвонил.
     Трубку взял помощник, послушал и с виноватым видом доложил заведующему:
     - Это Сырников. Объект интересуется, почему шум в парке.
     - Дай. - Коротышка сказал в телефон. - Сырников, скажи ему, медведь из лесу забрел... Нет, скажи, никто косолапого не тронул, шерстинки не упало. Вежливо выпроводили... Ну давай. Если что - рапортуй.
     Он яростно почесал свою желтую щеку.
     - Какие Киселевы?
     - Это у которых мальчишка нарушил правило номер один, - объяснил помощник. - Самолет через ограду запустил. Я докладывал. Но замена прибудет только на следующей неделе. Муж, жена, двое детей. Это не они.
     - Спасибо, - саркастически оскалился заведующий. - А то я без тебя бы не догадался... Погоди-ка! - Карандаш треснул у него в пальцах, разломившись пополам. - Лысый и баба по приметам совпадают с данными ориентировки от 5 мая! Там был еще третий - пожилой, бородатый. Про косоглазого в ориентировке ничего нет. В любом случае нужно доложить. Что у них там творится? Хрень какая-то! Из Института не звонят. Инструкций не поступает. Ну-ка, соедини с товарищем Картусовым!
     - Так ведь нет его! Я и днем пробовал, и вечером.
     - Значит, с приемной соедини! Скажи, у нас ЧП!
     Пока начальники препирались, а "медбратья" слушали их разговор, Айзенкопф, стоявший справа от Норда, коснулся его руки. Кисть Гальтона кольнуло что-то острое.
     Булавка!
     Доктор быстро взял ее, ощупал. Булавка была непростая, с крючком на конце. Оказывается, запасливый биохимик не все полезные техсредства держал в рюкзаке. Сам Айзенкопф, надо полагать, свои наручники уже расстегнул.
     Пальцы у доктора Норда были ловкие. Просунуть крючок в скважину он сумел с первой же попытки. Чтоб не было слышно щелчка, громко закашлялся.
     Есть! Руки свободны.
     И момент как раз образовался исключительно удобный. Помощник стоял спиной, набирая телефонный номер, заведующий строчил что-то на листке - должно быть, пункты доклада начальству. Охранники напряженно ждали. Наверное, им нечасто доводилось быть свидетелями важного объяснения в высших сферах.
     Не стоило расходовать драгоценные секунды, чтоб освободить от наручников и княжну. Управиться с охраной можно вдвоем. Тем более что ни у кого из белых комбинезонов не видно оружия.
     - Go! - скомандовал Норд и бросился на левого "медбрата".
     Курт был наготове - он напал на правого.
     Неожиданное нападение со стороны объекта, вроде бы не представляющего опасности, способно застать врасплох даже профессионала самого высокого класса. Каменный кулак Гальтона с размаха и разбега обрушился на висок охранника. Такой удар свалил бы с ног и быка. Айзенкопф поступил со своим подопечным еще свирепей: врезал раскрытой дугой наручника по лицу, вцепился в виски и с хрустом вывернул голову, ломая шейные позвонки.
     Зоя не была предупреждена об атаке, но повела себя так, словно действовала по заранее согласованному плану. Нагнувшись, она налетела на помощника сзади и боднула его головой в спину. Тот обрушился на стол, уронил телефон, да еще сбил со стула своего начальника.
     - Коротышка - мой! - крикнул Гальтон.
     Перепрыгнул через стол, упал на заведующего и хорошим хуком отправил его в нокаут. А биохимик управился с помощником. Одной рукой схватил за горло, другой за лоб, дернул назад. Снова раздался тошнотворный хруст.
     - Готово. - Айзенкопф выпустил мертвое тело. - А ваш охранник, Норд, всего лишь оглушен. Нечисто работаете. Сейчас я его добью.
     - Лучше снимите с меня наручники, кровопийца. - Княжна стояла спиной, вытягивая скованные руки. - И наденьте их на парня. Он нам может понадобиться в качестве "языка".
     - Зачем? Есть вот этот.
     Биохимик сковал руки желтолицему и усадил его на стул. Шишковатая голова заведующего свесилась на сторону. На оглушенного "медбрата" наручники надел Гальтон и оттащил беднягу подальше, в угол - чтоб Айзенкопф обращал на него поменьше внимания.
     - Может, в ваших бездонных карманах и нашатырь найдется? - обратилась княжна к Курту. - Очень хочется поговорить с товарищем заведующим.
     - Обойдемся без нашатыря.
     Две звонкие оплеухи заставили коротышку вскинуться и заморгать глазами.
     Гальтон сел перед ним прямо на стол. Немец встал сбоку, красноречиво держа кулак на весу. В кулаке были зажаты измазанные кровью наручники.
     - Отвечать на вопросы будете? - вежливо спросил доктор.
     Пленник покосился на страшного азиата, кивнул.
     - Тогда первый вопрос. Кто содержится в господском доме?
     - Объект, - не сразу выдавил из себя желтолицый.
     - Кто он?
     - Пациент Спецсектора.
     Айзенкопф левой рукой взял неразговорчивого "языка" за шею.
     - Я врежу ему, чтоб отвечал как следует?
     - Он ответит как следует. Кто это - "пациент"?
     Пожевав губами, чекист неохотно сказал:
     - Сами увидите. Вы ведь явились за ним. Без него, поди, не уйдете? - Курт взмахнул рукой, человечек сжался. - Не надо! Не мое дело, кто он на самом деле. Мое дело - обеспечивать уход и охрану. Любопытство у нас не в почете. Следим за здоровьем. Докладываем товарищу Громову. Он каждый день по несколько раз телефонирует... Сегодня, правда, почему-то не звонил.
     - У меня вопрос, - вмешался биохимик. - Как организована охрана Заповедника? И не крути мне, а то...
     - В Спецсекторе - медбратья и два дежурных врача. Медбратья охраняют парк, врачи все время находятся с пациентом... В поселке персонала нет, только контингент...
     Зоя перебила:
     - Что это за люди?
     - Контингент? Зеки. Специально подобраны. Живут, как в раю, с семьями. Но дают подписку соблюдать правила проживания. Нарушения случаются редко.
     - Как с мальчиком Киселевых? Он забрался в парк, и вы депортировали всю семью? Что значит "депортировали"? Убили, да?
     Айзенкопф раздраженно воскликнул:
     - Отстаньте вы с вашей лирикой, Норд! Некогда отвлекаться! Надо дело сделать и вовремя убраться! - Он тряхнул заведующего за ворот. - Рассказывай дальше про систему охраны. Кто караулит выезд из поселка?
     - Там контрольный пункт. Казарма, в ней взвод особого назначения.
     - А блокпост и патрули на опушке леса?
     - Внешняя охрана. У нее допуска на территорию нет.
     - Кто в Заповеднике самый главный? Ты?
     - ...Да, я.
     - И все три кольца охраны подчиняются тебе?
     Заведующий колебался. Похоже, хотел соврать, но не решился.
     - По инструкции я не имею права покидать Спецсектор. Ни при каких обстоятельствах. Я даже за пределы парка не выхожу. За контингент и за режим в поселке отвечает мой заместитель. - Он покосился на бездыханного помощника. - Но я назначаю дневной пароль, который является пропуском через все зоны.
     - И ты мне его сейчас скажешь, правда?
     Айзенкопф задушевно положил руку на плечо "языку". Тот содрогнулся, но промолчал. Его глаза смотрели в одну точку - на портрет основателя ЧК товарища Дзержинского , словно заведующий надеялся одолжить у Железного Феликса стойкости. Под портретом, на фоне щита и меча алел девиз: "У чекиста должны быть чистые руки, холодная голова и горячее сердце".
     Биохимик сделал знак, чтоб Гальтон и Зоя не вмешивались.
     - Не упрямься, герой. А то я тебе оторву чистые руки, отверну холодную голову, выдеру горячее сердце, положу на щит и нашинкую мечом.
     - ...На сегодня пароль "Ильич живее всех живых", - сипло произнес заведующий.
     - Сейчас проверим. У ворот поселка гараж. Как туда позвонить?
     - ...На пульте написано. Достаточно нажать кнопку.
     Человечек кивнул на коммутатор, где возле каждой из кнопок была маленькая табличка.
     Задумчиво поглядев на чекиста, Курт сказал словно самому себе:
     - Если наврал - ох, что я с ним сделаю...
     - Я не наврал.
     - Рад за тебя.
     Айзенкопф приложил к уху трубку и нажал кнопку, около которой зажегся красный огонек.
     - "Ильич живее всех живых", - сказал он после короткой паузы - очевидно, когда назвался дежурный. - ...Распоряжение будет такое: приготовить автомобиль... Выполняйте.
     - Сработало! - радостно сообщил он коллегам, рассоединившись. - Если б умел - улыбнулся бы. Пароль правильный! Уедем отсюда цивилизованно - в казенном автомобиле, по асфальтовому шоссе.
     - Это замечательно, - сказал Гальтон. - Но сначала нужно довести дело до конца. Пора познакомиться с Пациентом. Как бы только избавиться от остальных "медбратьев", чтоб не помешали? У нас даже нет оружия.
     Он открыл ящики стола, надеясь обнаружить револьвер или пистолет. Ничего - только канцелярские принадлежности.
     Заведующий непонимающе наблюдал за его действиями, но потом сообразил, в чем дело.
     - Огнестрельное оружие в Спецсекторе запрещено. Такова инструкция. Пациент не выносит громкого шума, а от порохового дыма даже в минимальной концентрации может впасть в кому. У него аллергия.
     - Обойдемся без огнестрельного. - Курт взял со стола один из диковинных инструментов, что были извлечены из рюкзака, - тот самый согнутый "насос". - Мое личное изобретение. Пневматический пистолет для стрельбы из-за угла. Смотреть нужно в трубку, вот тут мини-перископ. Загнутый конец высовывается наружу. Убойная дистанция - двадцать метров.
     - У меня остались усыпляющие иглы, - напомнил Норд.
     - К черту. Снотворное действует не моментально. Уколотый может поднять шум и погубит все дело. Пуля в череп надежней.
     - Но как вы будете стрелять в охранника с вашим кривым дулом? Оно не годится для прямого выстрела. Где вы в парке возьмете угол?
     Айзенкопф почесал затылок.
     - М-да. Эта задача потребует некоторых геометрических исчислений.
     Вдруг пленник шумно вздохнул и сказал:
     - Не нужно исчислений. Я помогу вам.
     
     Мне теперь все равно
     
     стенка. За то, что вас прошляпил и Пациента не уберег, так на так расстреляют, железно. У нас в органах служебная оплошность приравнивается к госизмене. Лучше я буду государственный изменник, зато живой. Возьмите меня с собой, граждане американские диверсанты. Я вам пригожусь. Я много чего знаю.
     Члены экспедиции переглянулись. Предложение было неожиданным, но интересным.
     - Молодец, - похвалил Курт чекиста. - Насчет рук и сердца не знаю, но голова у тебя хорошей температуры, мозги не кипяченые. Помоги нейтрализовать своих "медбратьев", и можешь называть нас не "граждане", а "товарищи". Валяй, проявляй инициативу.
     Из заведующего уже не приходилось вытягивать слова клещами. Приняв решение, он заговорил по-иному: уверенно и быстро.
     - Каждый "медбрат" отвечает за определенный сектор парка. Я поворачиваю рычажок на пульте охраны. На вершине постовой будки зажигается лампочка вызова. Даже если "медбрат" в это время делает обход, как только он увидит огонек, обязан немедленно явиться сюда. Дальше - ваше дело.
     - Просто и гениально. А ну-ка, наведем тут порядок!
     Они вытащили трупы в соседнее помещение. Туда же положили и оглушенного, причем Гальтон для верности еще и уколол его иголкой. Сам доктор и Зоя тоже спрятались.
     Перебежчику биохимик расковал руки, но на всякий случай прицепил его за щиколотку к ножке кресла. И предупредил:
     - Смотри, Холодная Голова. Если что, пули и на тебя хватит. Пора. Жми свой рычажок!
     Айзенкопф встал за шкаф, где его было не видно, и высунул кончик кривого дула.
     - Обзор отличный, - сообщил он.
     Стук в дверь раздался через две минуты.
     - Товарищ заведующий, Третий по вашему приказанию прибыл!
     Вытерев со лба пот, начальник крикнул:
     - Войди!
     Белый комбинезон перешагнул через порог.
     Простуженно чихнул пневмопистолет. "Медбрат" взмахнул руками и рухнул.
     - Зови следующего! - приказал Айзенкопф, передергивая поршень своего "насоса". - Доктор, сиятельство, ваш выход!
     Норд подхватил мертвеца под мышки и поволок к остальным. Зоя вытерла тряпкой багровые капли крови.
     Едва они спрятались обратно - снова стук в дверь.
     - Товарищ заведующий, Четвертый по вашему приказанию явился!
     - Войди!
     Гальтон оттащил покойника, княжна подтерла следы.
     Дело встало на поток.
     
     Пять минут и еще два покойника спустя с охраной парка было покончено.
     Бледный, но не утративший решительности изменник сказал:
     - Теперь остались только спецмедики в доме. Без меня вам туда не попасть. Действовать предлагаю так. Я подхожу первым. Вы скрытно двигаетесь сзади. Когда откроют - врывайтесь и... Ну, сами знаете.
     - Знаем, - подтвердил Айзенкопф. - В упор я не промажу даже из кривого ствола. Норд, мне нужна одна минута, чтобы уложить рюкзак, и я буду готов.
     
     На штурм усадьбы отправились таким порядком: заведующий шел по аллее, члены экспедиции - параллельным курсом, через кусты.
     Большую клумбу пришлось обойти по краю - она просматривалась из дома. Снова миновали фонтан, сдвоенный грот с журчащими родниками. И опять на Гальтона нашло странное, успокаивающее оцепенение. Есть на земле уголки, в которых будто сконцентрировано то или иное настроение. Архитекторы прежних веков умели его чувствовать. Они знали, где следует ставить церковь или монастырь, где - грозную крепость, а где - загородную усадьбу, предназначенную для отдохновения и блаженной созерцательности.
     Ощущению безмятежности способствовало и ленивое сияние луны. Невозможно было поверить, что в этом красивом, меланхолическом мире только что убивали людей. И будут убивать еще.
     Глядя на маленького чекиста, который в одиночестве, низко опустив голову, шагал по освещенному пространству, Гальтон попытался представить себе, что творится в душе у предателя, который спасает свою жизнь ценой смерти товарищей. Поежился, но так и не представил. Не хватило воображения.
     - Волнуешься? - тихо спросила Зоя по-английски. -Я тоже вся дрожу. Это потому что близится финал... Сейчас все откроется и все прояснится. Все ...
     Это слово - everything - она произнесла как-то странно, чуть не с ужасом.
     - А что волноваться? - удивился он, потому что думал совершенно о другом. - С таким троянским конем мы возьмем эту крепость без проблем. Тебя интригует таинственный Пациент? А я знаю, кто это.
     - Откуда?
     - Догадался.
     Гальтон оглянулся на Айзенкопфа, прислушивавшегося к их разговору.
     Версия созрела еще в поселке, однако доктор не решался проговорить ее вслух - слишком она казалась невероятной. Но здесь, в Заповеднике, невероятным было вообще все. Дикая гипотеза казалась не столь уж дикой.
     - В СССР есть только один человек, ради которого большевики стали бы возводить такие турусы на колесах , - употребил он непонятную, но звучную идиому . - Владимир Ильич Ленин.
     Курт закашлялся.
     - Ленин шесть лет как умер! Его мумия лежит в Мавзолее на Красной площади!
     - А может быть, там лежит восковая кукла? Что если Громову и его коллегам удается как-то поддерживать искру жизни в своем обожаемом вожде, которого они считают величайшим гением человечества? Что если Ленина содержат в этом Спецсекторе в качестве пчелиной матки всего социалистического улья? И доят из его мозга сок, которым подпитывают нового вождя, суррогатного гения?
     Эту идею Гальтон выдал не без гордости - она казалась ему не просто правдоподобной, а блестящей. Но коллеги восприняли смелую гипотезу без восторга.
     - С ума вы что ли спятили, - проворчал биохимик.
     Княжна выразилась деликатнее:
     - Интересное предположение.
     Уязвленный реакцией, доктор сказал:
     - Сейчас сами увидите.
     Они уже были возле самого дома. Слабый свет горел в одном из окон второго этажа, остальные были темны.
     "Троянский конь" медленно поднимался по ступенькам.
     Быстро перебежав через открытое пространство, члены экспедиции заняли боевую позицию: Курт со своим "насосом" справа от двери, Гальтон и Зоя слева.
     - Звоню? - спросил заведующий. Его лицо было таким же застывшим, как маска Айзенкопфа. - Ночью никто кроме меня не имеет права входить в дом. По инструкции, один медик спустится в прихожую. Я назовусь, он откроет дверь...
     - Давай, давай! Не тяни! Все ясно, - поторопил его немец.
     Неожиданно коротышка улыбнулся.
     - Перекреститься хочется, - сказал он. - Да мировоззрение не позволяет.
     И нажал на кнопку.
     Доктор, выражаясь по-русски, навострил уши , но звонка слышно не было. Как и шагов, спускающихся по лестнице.
     Вместо этого наверху распахнулось окно. Норд вжался в стену. А как же инструкция?!
     - Товарищ заведующий? - послышался удивленный голос. - В чем дело?
     - ШЛИССЕЛЬБУРГ! ШЛИС-СЕЛЬ-БУРГ! - дважды выкрикнул начальник. - СКОРЕЕ!
     Толкнул Норда, Айзенкопфа лягнул ногой и побежал вниз по ступенькам.
     В руке немца чихнул пневмопистолет. Чекист, всплеснув руками, скатился на гравий. Вот тебе и троянский конь...
     Рама с шумом захлопнулась.
     Гальтон попытался вышибить дверь - бесполезно. Зоя подняла камень и с размаху бросила его в окно первого этажа - оно даже не дрогнуло. Пуленепробиваемое стекло...
     - Курт, надо что-то делать! Они поднимут тревогу! За воротами взвод охраны!
     - Я и делаю...
     Биохимик, присев на корточки, рылся в своем рюкзаке.
     - В сторону! - прокряхтел он, прилепляя к двери какую-то коробочку. - Сейчас рванет!
     - Поднимать шум нельзя! Тогда уж точно нагрянут!
     - В сторону, черт бы вас побрал! - Айзенкопф оттащил доктора за выступ. - Не считайте меня идиотом. Это бесшумный динамит. Оригинальная разработка нашей лабора...
     Пуффф! - охнула дверь, выдула клуб белого дыма и провалилась внутрь.
     Грохоту и лязгу от ее падения было немало, но вряд ли этот шум могли слышать за пределами парка.
     Быстроногая княжна ринулась в дымный проем первой. Гальтон с Куртом нагнали ее только на лестнице. Разглядывать, что вокруг, было некогда. Да и ничего интересного интерьер дома собою не представлял - обычное санаторно-госпитальное сочетание чего-то белого с чем-то металлическим. От обстановки дореволюционной усадьбы здесь ничего не осталось.
     На верхней площадке, моментально сориентировавшись, Норд бросился вправо - освещенное окно находилось в той стороне.
     Они пробежали через анфиладу каких-то помещений, где стояла мебель под белыми чехлами и зеленели растения в кадках.
     Вот и освещенная комната. По виду - приемная. Стол с телефонами, кожаные кресла, диван со смятой подушкой. Несомненно, здесь и дежурили спецмедики. Их в кабинете не было, но впереди виднелась еще одна дверь - двойная, из матового стекла. Оттуда доносились возбужденные голоса.
     Айзенкопф подпрыгнул, мощным ударом ноги вышиб обе створки. В облаке осколков и щепок он вломился в соседнюю комнату.
     Она была абсолютно не похожа на остальные и больше всего напоминала детскую - для девочки из стародавних времен. На потолке были нарисованы феи и эльфы, в большом открытом шкафу на полках чинно сидели старинные фарфоровые куклы, большой бархатный медведь, линялый заяц, турок в потускневшей парчовой чалме. Хорошо, что первым в эту игрушечную лавку ворвался Курт, а не Гальтон, у которого от неожиданности мог произойти сбой реакции. Но Айзенкопф не стал отвлекаться на чудной антураж. Он вывернул локоть, наставив свой кривой пистолет вроде бы в стену, а на самом деле дулом в сторону кровати.
     Посередине странной комнаты стояло ложе под балдахином. Над ложем склонились двое мужчин в белых халатах. Один кого-то приподнимал с постели. Видно было лишь тощую старческую руку, в которую второй медик делал укол. Посередине спины на белой ткани расцвела красная гвоздика. Шприц со звоном упал на пол. Застреленный свалился на человека, которому делал инъекцию, и сполз на пол.
     Уцелевший врач отпрыгнул и вскинул руки кверху:
     - Товарищи, я только выполняю инстру...
     "Товарищи"? Должно быть, он принял нападающих за коллег-соперников из армейской контрразведки.
     - Товарищи все умерли, - злобно рявкнул Курт, выстрелив еще раз, и не дал спецмедику закончить фразу.
     Норд наклонился над кроватью.
     Увидел худое, изможденное лицо с высоким лбом и скорбно запавшими глазами. Несмотря на шелковистую седую бороду и возрастные пигментационные пятна, оно было какое-то удивительно невзрослое , словно у заколдованного, искусственно состаренного мальчика.
     - Это не Ленин! - тупо сказал Норд.
     Но коллеги, кажется, уже не помнили о гипотезе, которую он выдвинул с таким апломбом. Они вообще не обращали внимания на Гальтона. Немец довольно бесцеремонно отодвинул доктора в сторону, приоткрыл лежащему морщинистое веко. Княжна щупала ему пульс.
     - Все симптомы сверхострого анафилактического шока. Летальная аллергическая реакция, - отрывисто сказал Курт. - ... Ему вкололи что-то спиртосодержащее.
     - Пульса нет! - воскликнула Зоя. - Они убили его! Нужен аппарат искусственного дыхания! Или хотя бы кардиостимулятор! - Она беспомощно оглянулась. - Айзенкопф, у вас должен быть комплект экстренной медпомощи!
     - Остался в чемодане. Не мог же я взять все!
     Княжна выпустила руку старика, и она безжизненно упала на одеяло.
     Норду было горько, что главная тайна останется неразгаданной. Что это за старик? Почему большевики с ним так носились? Почему предпочли умертвить, но не выпускать из рук?
     Биохимик яростно пнул ножку кровати.
     - Тащились по полям, прыгали через проволоку, летали на шаре, положили кучу чекистов! Неужто все зря?! Что это за киндергартен? Чем они тут занимались? Слева и справа еще какие-то двери...
     Он подошел к одной из них, выглянул.
     - Биохимическая лаборатория... Отлично оснащенная. - Зашел внутрь. - Здесь работал ученый очень высокого уровня. Ну-ка, а там что? - Снова пересек "детскую", открыл вторую дверь и выругался. - Проклятье! Что бы мне раньше сюда посмотреть! Глядите, здесь полный реанимационный комплекс! Есть даже аппарат Дринкера !
     Гальтон и Зоя бросились к нему.
     Комната представляла собой одновременно операционную, блок интенсивной терапии и хранилище фармацевтических препаратов - все вместе.
     - А вдруг еще не поздно? - воскликнула Зоя. - Скорее, мы перенесем его сюда! Клиническая смерть - это еще не конец!
     Она кинулась назад к кровати - и замерла.
     Норд с разбегу налетел на нее.
     - Ты что?!
     Княжна молча показала пальцем, что само по себе было невероятно. Барышня аристократического воспитания - пальцем?!
     Гальтон повернул голову и не поверил глазам.
     Покойник шевелился!
     Он беспокойно двигал головой, перебирал пальцами одеяло, а главное дышал- грудь тяжело вздымалась и опускалась.
     - Что встали?! - заорал Айзенкопф. - Несите в медблок! Быстро!
     
     Через несколько минут больной лежал в железном контейнере Дринкера - аппарате "искусственное легкое". Дыхание выровнялось, пульс сделался почти нормальным.
     Члены экспедиции, не отрываясь, следили за показаниями датчиков.
     - Как у Громова... Регенерация, - прошептал Гальтон. -Этот человек тоже принимал "эликсир бессмертия"! Он не умрет!
     Зоя покачала головой:
     - Не могу поверить. Он уже был мертв! А теперь все жизненные процессы восстанавливаются. Еще минут пять, и он очнется!
     - Значит, подождем, - рассудительно произнес Айзенкопф.
     Напряжение чуть спало, и Норд почувствовал, что должен объясниться с коллегами. Ему было стыдно за нелепое предположение. Вот тебе и си-ди-эм!
     - Понимаете, когда я увидел в поселке портрет Ленина и лозунг "Всегда живой", меня как ударило. Бывают ложные озарения, которые производят впечатление подлинности... Еще я вспомнил, как Опанас Иванович говорил: "Он такой же, как на фотографиях, только постарел..." Ну и общая атмосфера сумасшествия, которое висит над этим местом...
     Он сбился, сам чувствуя, что начинает заговариваться.
     - "Ленин всегда живой" и "Ленин живее всех живых" - это обычные советские лозунги. В Москве ты просто не обращал на них внимания. - Зоя обращалась к Гальтону, но смотрела на больного и на датчики. - С фотографиями тоже понятно. Новым кандидатам в Контингент, перед тем как допустить в поселок, вдалбливают в голову, как себя вести при встрече с Объектом. Правило номер какое-то, не помню. Наверняка и фотокарточки показывают...
     - А еще я виноват, - продолжал каяться доктор, - что не раскусил железного мини-феликса. Хотя мог бы сообразить: на такой ответственный пост ГПУ слабака не назначит. Что он кричал про Шлиссельбург?
     - У охраны была жесткая инструкция уничтожить Пациента, если его попытаются похитить.- Зоя, нахмурившись, повернула тумблер, чтобы увеличить тягу. - Кодовое слово - "Шлиссельбург". Возможно, это связано с убийством царя Иоанна Шестого . Он был свергнут с трона в младенчестве и содержался в Шлиссельбургской крепости под строгим надзором. Когда заговорщики попытались освободить узника, приставы его убили, действуя согласно полученным инструкциям... Мне это не нравится! - воскликнула она и заклацала кнопками. - Смотрите! Дыхание опять сбивается. И сердце слабеет. Ему становится хуже!
     Норд и Айзенкопф с тревогой наблюдали за стрелками приборов.
     - Ничего не понимаю! Ciliary arrhythmia! Arterial pressure is dropping! - Гальтон не заметил, что перешел на английский. Краткий курс обучения русскому языку не включал знакомство с медицинской терминологией. - But Gromov said that "эликсир бессмертия" guarantees complete cell regeneration without any after-effects!
     Из-под металлического кожуха аппарата еле слышно донеслось, тоже по-английски:
     - Я принял дезактиватор. Еще тринадцать лет назад. Нечестно пользоваться привилегиями, когда снимаешь с себя Статус.
     Голос был совсем тихий, но Гальтон все равно сразу его узнал по тембру и особой манере очень четко выговаривать звуки.
     Это был голос из тайников - вне всякого сомнения.
     
     Пациент открыл глаза
     
     и смотрел прямо на Гальтона. Он был в сознании, даже улыбался - слабой, словно извиняющейся улыбкой.
     - Защита дезактивируется не сразу, постепенно. Мозг работает удовлетворительно, а вот тело без подпитки совсем износилось... На этот раз, думаю, все. И очень хорошо... Я слишком зажился на свете...
     Человек, лежащий в железном ящике, прищурил выцветшие глаза, когда-то бывшие голубыми. Речь давалась ему с трудом.
     - Вы от него, да? От него? Я знал, что рано или поздно вы появитесь. Подойдите ближе, я не вижу вашего лица.
     Норд сделал шаг вперед и наклонился. Он очень боялся, что старик снова лишится чувств и умолкнет. Уже навсегда.
     - Ну конечно, от него... - Пациент опять улыбнулся. - Он всегда умел подбирать идеальных помощников...
     Его глаза закатились. Рот остался приоткрытым.
     - Сейчас, сейчас! - Зоя регулировала жизнеобеспечивающую аппаратуру. - Увеличу концентрацию кислорода, и он очнется.
     Гальтон от напряжения закусил губу.
     - Кто умеет подбирать помощников? Мистер Ротвеллер?
     Его отодвинул Айзенкопф.
     - Старик бредит. А вы только зря теряете время. Нужно выяснить, где "эликсир бессмертия", и дать ему дозу. Это единственное, что может его спасти!
     Пациент моргнул и с удивлением уставился на узкоглазую физиономию.
     - Вы кто? Те Гуанцзы? Не может быть!
     - Кто это "Те Гуанцзы"? - прошептал Норд.
     Биохимик пожал плечами и поднял палец: не мешайте.
     - Да, я Те Гуанцзы. Где вы прячете "эликсир бессмертия"? Нужно срочно его выпить, иначе вы умрете!
     Больной забеспокоился.
     - Вы меня обманываете. Те Гуанцзы, если он еще жив, ни за что не спустится со своей горы... Что вы так смотрите? У меня нет эликсира. Я не оставил себе ни капли, все отдал Петру Ивановичу. Мне не нужно, а ему пригодится.
     - Пропал "эликсир бессмертия!" - горько сказал Гальтон вполголоса. - Громов наверняка хранил его у себя в лаборатории. После взрыва там ничего не осталось...
     - Отойдите, вы нечестный человек, - пролепетал старик немцу. - Я не буду с вами говорить. Где тот, с ясными глазами?
     Зоя заправляла шприц.
     - Вы его нервируете, Курт. Гальтон, давай лучше ты. Я сделаю ему укрепляющий укол.
     Она с трудом попала иглой в вялую вену. Старик даже не поморщился. Он смотрел на Гальтона и улыбался.
     - Итак, вы передали "эликсир бессмертия" Громову? - осторожно сказал доктор, боясь нарушить хрупкий контакт.
     - Да. Еще в Цюрихе.
     - Тринадцать лет назад? Когда приняли дезактиватор?
     - Да, в апреле семнадцатого. Петр Иванович возвращался на родину. Я убедился, что он был прав, когда предсказывал революцию. И я решил удалиться от дел. На покой. Сюда, в свое имение. Только покоя не получилось...
     Укол подействовал. Больной говорил более внятно и почти без пауз.
     Гальтон вспомнил, что конюх-помещик рассказывал про бывшего владельца усадьбы. Кое-что начинало проясняться. Едва-едва. Очень хотелось спросить, от каких это дел удалился Пациент в апреле семнадцатого года, но чутье подсказывало, что таким вопросом можно все испортить.
     Кто же это такой?
     - А почему вы решили... удалиться от дел?
     - Ну как же! Ведь я был за все в ответе. Я старался, я не жалел сил... - Старик заволновался, его речь снова стала сбивчивой. - Я развивал науку, я помогал прогрессу, я внедрял человеколюбивые идеи - и во что все вылилось! Ужасная бессмысленная бойня на самом цивилизованном континенте! Миллионы смертей! Все научные достижения - ради чего? Чтоб травить ядовитым газом, бросать с аэропланов бомбы, жечь людей из огнеметов? Человечеству не помогли мои усилия, оно сошло с ума... Я устал, я изверился. Я был в отчаянии... А он всегда говорил, что мир нужно переустроить.
     - Громов?
     - Да, Петр Иванович. Мой ученик. Он чувствовал эпоху лучше, чем я. Я отстал от времени, мне было лучше уйти...
     Это не бред - вот единственное, что понял потрясенный доктор Норд. Я развивал науку, я помогал прогрессу? Человечеству не помогли мои усилия? Такое может говорить только... Господь Бог.
     А что если Бог совсем не то, чем Его воображает христианская церковь? Что если Господь - пожухший старый мальчик, всемогущий и беспомощный, отчаявшийся и умирающий от тотальной аллергии?
     Гальтон затряс головой, отгоняя эту безумную мысль.
     - Я растерялся... В моем распоряжении находилось мощное средство, а я не знал, как его употребить...
     Это он об "эликсире власти" , догадался доктор.
     - Все вокруг рушилось, гибло, а я бездействовал. И тогда Петр Иванович привел ко мне того человека. Он обладал всеми признаками идеального кандидата: целеустремленный, сильный, уверенный, с правильной примесью сумасшедшинки. А главное, он знал, кто виноват и что делать .
     - Вы говорите про Владимира Ленина?
     - Да. Невероятно сильный логик и диалектик. Но ему не хватало сил справиться с торжеством Хаоса, который обрушился на мир. И я согласился помочь. Я дал ему эликсир... Этот человек сделал невозможное. За несколько месяцев превратил горстку единомышленников в сильную партию. Взял власть. Начал перекраивать и перестраивать. А стройка - дело грязное. Я тогда не понимал: нельзя возвести здание, даже самое прекрасное, сначала не вырыв яму. И когда начались аресты и расстрелы, я убежал сюда. Я перестал давать ему эликсир... Это была ужасная ошибка! - Больной хватал ртом воздух, его губы посинели, но слова лились сплошным потоком, и Гальтон боялся пошевелиться, чтоб не сбить говорящего. - Понимаете, революция, когда на нее смотришь снизу, вблизи, это ужасно. Сюда пришли дикие люди, все разбили, разломали... Меня посадили в тюрьму, где было много несчастных. А потом увезли в лес и всех расстреляли. Дезактиватор еще только начинал разрушать регенерацию клеток, и я остался жив, только ноги отнялись. Это ладно. В России миллионы калек, чем я лучше? Ужасно другое. Я вообразил, что большевизм - чудовищное заблуждение. А на самом деле заблуждался я сам. Без повторных инъекций эликсира мозг вождя стал высыхать. Я погубил Владимира Ильича...
     - Вы отдали Громову "эликсир бессмертия", а "эликсир власти" оставили себе? И несколько лет где-то прятались?
     - Да. Только не спрашивайте, где. Это были очень хорошие люди, и я не хочу их подводить. Я и Петру Ивановичу не стал про них рассказывать, когда он меня отыскал.
     - А когда он вас отыскал?
     - Шесть лет назад.
     Значит, в 1924 году, когда Ленин уже умер. Лешко-Лешковский рассказывал, что именно тогда и был устроен лесной заповедник...
     - Петр Иванович объяснил мне, что я ничего не понимаю в диалектике. Он сказал, что страшные годы позади и теперь жизнь будет улучшаться сказочными темпами, потому что создан новый мир, где царят справедливость и разум. Он привез меня сюда, обеспечил всем необходимым. Полностью восстановил мою любимую комнату... Сначала я ему не очень верил. Но он снова доказал свою правоту. Большевики действительно совершили чудо. Вы посмотрите вокруг! Как изменилась жизнь! Как изменились люди! Мне трудно выбираться из дома. Я болен. Дезактиватор разрушил иммунную систему организма, наградил меня жесточайшей аллергозависимостью, но я читаю газеты, слушаю радиопередачи, иногда беседую с местными жителями. Коммунизм - превосходная вещь. Я всегда считал его недостижимой утопией, но эта утопия становится реальностью прямо на глазах!
     - Бедняжка, - шепнула Зоя. - Ясно, что газеты ему печатают в одном экземпляре, радиостанция вещает персонально для него, а "местных жителей" мы видели...
     - И все-таки у вас остаются сомнения. "Эликсир власти" вы им пока не отдали. Большевики его ищут, но не могут найти. - Гальтон вспомнил о папке "Ответы". - Скажите, часто ли вам делают инъекции?
     - Часто. У меня очень заботливые врачи. Даже слишком заботливые. Каждые три дня они погружают меня в релаксирующий сон...
     - Это препарат, подавляющий волю, - громко сказала княжна. - Они пытаются вызнать, где спрятан эликсир.
     Старик повернул голову и замигал.
     - Я слышу женский голос, очень милый. И он прав. Я подозревал нечто подобное. Всякий раз во время релаксации мне снится один и тот же сон. Кто-то настойчиво спрашивает: "Где тайник? Где тайник?" Но я предвидел это, и принял свои меры предосторожности. Слово "тайник" в моей подкорке включает совсем другой ассоциативный ряд... Впрочем, это долго рассказывать, а у меня нет сил...
     - У вас есть сомнения по поводу Громова и большевистского земного рая? - повторил свой вопрос Норд.
     - Да, кое-какие... - Старик снова перевел взгляд на доктора. - Понимаете, это слишком ответственное решение - назначить полноправного Преемника. Здесь в поселке очень хорошо. Чисто, культурно, разумно. И люди просто чудесные, с кем ни поговори. Но у них боязливые глаза... У всех до одного. Это меня беспокоит...
     И опять вмешалась Зоя. Она наклонилась над больным.
     - Вы правильно поступили, сохранив "эликсир власти" у себя. Но нам вы можете его отдать. Он попадет к тому, к кому нужно.
     Гальтон дернул ее за руку: полегче, полегче, ты все испортишь! Но Зоя красноречиво кивнула на прибор. Стрелка кардиоактивности трепетала у самого нуля. Просто удивительно, как у старика хватало сил шевелить языком.
     - Еще укол? - Айзенкопф показал готовый шприц и сам себе ответил. - Нет, это его убьет.
     А умирающий не слушал. Он смотрел только на Зою.
     - Кто эта очаровательная особа? Ваша жена?
     Тратить время на объяснения, в каких отношениях состоят они с Зоей, Норд не стал.
     - Да, жена... Скажите, а для кого вы оставляли послания в Ректории, в Английском клубе, в церкви?
     - Ближе, сударыня, ближе, - медленно выговаривая слова, попросил пациент. Вопроса он, кажется, не расслышал. Княжна наклонилась еще ниже. - Да. Вы, действительно, очень милая. Жены вообще очень милые. Я это знаю... Вы просите отдать вам "эликсир власти". Но я должен быть совершенно уверен. Я ведь не Бог. Я и так слишком часто ошибался. А тут ошибиться нельзя...
     Зоя ласково гладила его по морщинистому лбу, а Гальтон подумал: гипотеза про Бога оказалась такой же идиотской, как гипотеза про вечно живого Ильича.
     - Что такое Бог? - нежно сказала княжна. - Всего лишь случайность, которая нарушает наши планы.
     По лицу умирающего скользнула улыбка.
     - Но это не избавляет нас от ответственности за свои поступки, верно?
     Рассердившись, Гальтон прошептал Зое: "Ты тратишь его последние силы на пустую болтовню!"
     И вдруг старик очень просто, без колебаний сказал:
     - А секретик совсем простой. Детский. Моя жена пользовалась им в раннем детстве. Он так и назывался: "секретик". У ее любимого мишки в животе... Когда я восстанавливал этот дом, на чердаке нашел сундук с ее старыми игрушками. Принес их сюда. А комнату сделал точь-в-точь как во времена ее детства. В революцию все ценное разграбили, но кому нужны драные зайцы и облезлые медведи?
     Ахнув, Курт выбежал из палаты в детскую и вернулся с бархатным мишкой в руках.
     - Есть... Есть! - выкрикнул он, разрывая пальцами шов и доставая бутылочку, в которой плескалась красноватая жидкость.
     Бутылочка была совсем маленькая, из толстого, полупрозрачного материала, плотно закрытая завинчивающейся серебряной пробкой в виде головы египетского бога Анубиса .
     - Уберите, уберите! - жалобно попросил старик. - Я не могу ее отогнать, у меня не свободны руки!
     Он с испугом и отвращением смотрел на бабочку, порхавшую над аппаратом.
     - Обычно они появляются только в июне, но этот май очень теплый! Их так много в парке! Как будто нарочно, чтоб меня мучить!
     - У вас на них аллергия? - спросил Норд, ловя насекомое за белое крылышко с широкой дымчатой полоской. Бабочка из рода Parnassius, рассеянно подумал он и выпустил насекомое в форточку.
     Как странно, что Пациент так легко отдал эликсир людям, про которых ничего не знает! Вдруг это какая-то хитрость?
     О том же подумал и биохимик.
     - Он нам не наврал? Поговорите с ним еще!
     Но княжна печально сказала:
     - Не получится. Он потерял сознание. И больше не очнется. До утра ему не дотянуть...
     - Жаль, - обронил Айзенкопф, с сомнением разглядывая бутылочку. - Значит, у него уже ничего не выяснишь. Нужно уходить. Уберемся поскорей из этой полоумной страны. Мне необходимо попасть в лабораторию. Я не смогу ни спать, ни есть, пока не сделаю анализ этого состава.
     - Но как быть с ним? - Норд смотрел на прерывисто дышащего старика. - Мы не можем его так оставить.
     Биохимик кивнул, взбалтывая жидкость:
     - Конечно, не можем. Нужно отсоединить его от аппаратов... Хм, не пенится...
     - Я не позволю его убить! - воскликнул Гальтон.
     Немец удивился:
     - Но есть риск, что он дотянет до утра и снова попадет в руки большевиков. Вдруг они его вернут к жизни? Хотя бы ненадолго? Он может обо всем проболтаться. Зачем рисковать?
     - Если есть хоть крошечная вероятность, что он выживет, бросать его нельзя! Судя по показаниям приборов, надежды нет. Но час назад он уже умирал, а потом воскрес. Дезактиватор еще не полностью нейтрализовал действие клеточного регенератора! Мы должны вывезти его отсюда. Во всяком случае, попытаться это сделать! Не забывайте: за воротами поселка ждет автомобиль.
     Почесав подбородок (что было совершенно атавистическим жестом, ибо чесаться подбородок никак не мог), Айзенкопф подумал и сказал:
     - Вы забыли. Он не выносит бензина. Вывезти его на автомобиле нельзя. Снова будет аллергический шок. Мы все равно его угробим. Лишь потеряем время.
     Он был прав. Но оставлять старика чекистам, тем более - насильственно обрывать его жизнь Гальтон ни за что бы не согласился. Не может быть, чтоб не нашлось какое-то решение! Оно всегда есть, нужно только как следует подумать.
     - Я знаю! Нужно на автомобиле доехать до деревни, которую мы видели на краю поля. Наш знакомый, мистер... - Двойная фамилия бывшего помещика вылетела из головы, и доктор нетерпеливо махнул рукой. - ...Который теперь служит конюхом в колхозе, говорил, что в конюшне хорошие кони, а у председателя отличная дореволюционная бричка. Я пригоню ее сюда. Пароль известен, охрана меня не остановит. До рассвета еще есть время.
     Зоя не принимала участия в споре. Она была занята только умирающим: то регулировала работу аппаратуры, то перебирала разложенные на столе хирургические инструменты и медикаменты. Потом стала заправлять шприцы.
     Тем неожиданней была ее поддержка.
     - Гальтон прав. Мы обязаны попытаться. Отправляйся за повозкой. Я сделаю серию укрепляющих уколов. Соберу в дорогу комплект кардиостимуляторов, аллергоблокаторов и всего, что может понадобиться. Здесь у них превосходный набор на все случаи. Скорее всего, старик скончается в дороге. Но, по крайней мере, мы не будем корить себя, что не сделали все возможное. Поспеши!
     Оказавшись в меньшинстве, Айзенкопф не стал упорствовать. Больше всего его интересовал эликсир.
     - Черт побери! - Он стукнул себя по лбу. - Зачем ждать, пока я попаду в свою лабораторию? У этого чудака превосходно оборудованный кабинет со всеми необходимыми приборами и реактивами! Я сделаю анализ прямо сейчас! Сколько времени вам понадобится, Норд? Я успею?
     Гальтон прикинул: добраться до гаража - десять минут; доехать до деревни - еще столько же; отыскать конюшню, разбудить конюха, запрячь повозку...
     - Полагаю, что вернусь через восемьдесят–девяносто минут.
     - Ну, тогда мне лучше поторопиться...
     Айзенкопф выбежал из палаты, прижимая к груди драгоценную бутылочку, в которой плескалась жидкость цвета крови.
     Еще быстрей, не рысцой, а размашистым стайерским бегом, мчался через парк доктор Норд. По центральной аллее, мимо клумбы с фонтаном, мимо гротов с загробными названиями, потом через поселок "Ленинский путь".
     У гаража он был через семь с половиной минут, то есть с опережением намеченного графика.
     Разговора с охраной доктор ждал с некоторой нервозностью. Вдруг одного пароля мало? Вдруг спросят, кто он такой, откуда взялся, да решат на всякий случай перепроверить, позвонят в Спецсектор?
     Но возникла другая проблема, неожиданная. Навстречу бегущему человеку в кожаной куртке от ворот бросился человек в фуражке.
     - Вы за автомашиной?
     - Да. "Ильич живее..."
     Не дослушав пароль, военный виновато развел руками:
     - Выкатили, как велено. А сейчас проверили - колесо спущено. Меняем. Обождать придется, товарищ.
     По ту сторону ворот, у автомобиля с зажженными фарами, возились двое в спецовках.
     Доктор скрипнул зубами, стал смотреть на часы.
     Непредвиденная задержка украла шестнадцать минут.
     Наконец, можно было ехать.
     - Я скоро вернусь. На бричке! - крикнул Гальтон и дал полный газ.
     Он гнал по лесному шоссе на восьмидесяти, чтобы наверстать упущенное время.
     На крутом повороте пришлось сбросить скорость. Норд вывернул руль, красиво описал дугу по самой обочине, выровнял машину.
     Фары скользнули по стволам деревьев, по кустам и вдруг выхватили из тьмы нечто совершенно невероятное: обнаженную женскую фигуру.
     Беззащитная, белая, как молоко, она стояла спиной к машине прямо посреди дороги. Гальтон вскрикнул и что было силы вжал педаль тормоза.
     Его бросило лицом и грудью на руль.
     
     Удар был сильный
     
     , но сознания Норд не потерял, только задохнулся. Рывком выпрямился.
     Машина стояла, полуразвернувшись. Женщины на дороге не было - ни голой, ни одетой. Зато разом распахнулись дверцы и в голову Гальтону уперлись два ствола.
     - Рученьки остаются на руле, - сказал голос, который показался свихнувшемуся доктору знакомым.
     Пистолеты - это ладно, это понятно. Но обнаженная женщина! Галлюцинация? Наваждение? Помутнение рассудка?
     Он ошарашенно замотал головой, ударился виском о дуло.
     - А ну-ка, в середку.
     Его подпихнули в бок. Еще не пришедший в себя Гальтон послушно сдвинулся. Слева сел один человек, справа другой. Доктор оказался тесно зажат с обеих сторон.
     Кто-то включил лампочку в кабине.
     Норд повернул голову вправо - увидел парня-молодожена, с которым ехал в одном купе. Обернулся влево - товарищ Октябрьский, собственной персоной. Смотрит, довольно улыбается.
     - Что это было? - спросил доктор, снова покосившись на дорогу - не вернулось ли видение.
     - Не узнали? - Русский рассмеялся. - Естественно. Вы ведь ее не видели в таком виде - с лучшей, так сказать, стороны. Лиза Стрекозкина, моя сотрудница. А это Никифор Люсин. Они вас "пасли" в поезде, изображая молодую счастливую семью. Понравился вам мой экспромт? Задача: как остановить автомобиль, бешено мчащийся по темной дороге? Ответ: если за рулем мужчина - очень просто. Ни один нормальный мужик не задавит девушку. Одетую еще может. Голую - никогда. Особенно, если она сложена, как наша Лиза. Инстинкт не позволит. - Он высунулся из окна. - Стрекозкина! Живей одевайся! Люди ждут!
     С облегчением Гальтон потер виски. С психикой, слава богу, у него был порядок.
     - Ясно. Ваши люди должны были убедиться, что мы пересечем границу. А когда мы сошли в Малоярославце, они проследили, куда мы направляемся. Поздравляю. Ваша пара сработала очень аккуратно.
     - Если бы пара. Кроме вас троих весь вагон, включая проводника, был мой. Из-за вас я не пожалел свои лучшие кадры. У ребят был приказ: если соскочите с поезда - проследить. А если вас попытаются арестовать конкуренты из ГПУ - списать вчистую. Ничего не попишешь, се ля ви... - Контрразведчик подмигнул, словно рассчитывал развеселить собеседника этим признанием. - Жалко вы не видели, что началось на станции, когда вы так внезапно сошли. Мне рассказывали - умора. За вами высыпал весь вагон. Товарищи собирались баиньки, некоторые уже легли. Бегут кто с зубной щеткой, кто в трусах-майке, одного агента третьего разряда даже с унитаза сорвали. - Октябрьский захохотал, и "молодожен" тоже хихикнул. - Ох, и крыли они вас, наймитов американского капитала!
     - За нами следила целая орда агентов? По всему пути следования? - не мог поверить Гальтон.
     - А вы как думали? Я лопухов у себя не держу. Когда ребята протелефонировали мне из колхозной конторы, что вы засели на подходе к заповеднику "Ленинский путь" и дожидаетесь темноты, я навел справки, что это за объект такой. Поразительная обнаружилась штука! Означенный заповедник нигде не числится. Ни за Наркоматом лесного хозяйства, ни за ОГПУ, ни за Совнаркомом, ни за ЦК, ни за ЦИКом! Официально его вообще не существует. Тогда я взял ноги в руки и - аллюр "три креста" - прямо сюда. Видел в бинокль, как вы через проволоку сигали. Красота! Что, думаю, за чудо такое? А это, оказывается, хитрая ступенька на пружинах. Я и сам, даром что большой начальник с двумя ромбами, тоже с удовольствием скакнул. За мной Никифор, за ним Стрекозкина, а потом один наш товарищ ста килограммов весом топнул своей ножищей и поломал к черту американское изобретение. Остались мои орлы с той стороны. Не с боями же им через блокпост прорываться? Это уж будет новая гражданская война. Но я рассудил, что и втроем управимся. Как говорится, не числом, а умением. Вас ведь тоже только трое? Где, кстати, прелестная Зоя и член Великого Народного Хурала?
     - Про это потом, - осторожно сказал Норд. - Покрышка проколотая - ваша работа?
     - Само собой. У нас ведь воздушного шара не припасено, пришлось за забором остаться. Не могу передать, до чего это было обидно. Однако набрались терпения, ждем. Вдруг смотрю - охрана засуетилась, из гаража машину выкатывает. Надо же было как следует рассмотреть, кто в нее сядет? Вот и подослал Люсина слегка подпортить социалистическую собственность. Ну, а когда появился мистер Норд, да принялся распоряжаться, стало мне от любопытства просто невмоготу. Вот и сымпровизировал мизансцену. Одна секунда озарения, десять минут препирательств с товарищем Стрекозкиной (она у нас застенчивая), еще пять минут на выбор места и раздевание... А вот и наша наяда.
     На дорогу, оправляя юбку, вышла девушка. Гальтон узнал в ней попутчицу из вагона.
     - Чего вы обзываетесь, товарищ Октябрьский? - сказала она, глядя в сторону. Даже в тусклом свете, падавшем из кабины, было видно, что ее курносое личико покрыто красными пятнами. - А ты, Никишка, сволочь, если подглядывал!
     - Лиз, я ж честное комсомольское давал! Я в сторону глядел, вот чтоб мне провалиться!
     Начальник с комической торжественностью заявил:
     - Молодец, товарищ Стрекозкина. Преодолела мещанскую застенчивость ради пользы дела. Получишь благодарность в приказе. И не переживай. Люсин - парень положительный, раз обещал не подглядывать, то не подглядывал. Мистер Норд не в счет, он иностранец и вообще без пяти минут покойник. А меня тебе смущаться нечего. - Он толкнул Гальтона локтем в бок и подмигнул. - Мы с товарищем Стрекозкиной состоим в здоровых физиологических отношениях. Само собой, во внеслужебное время.
     - Бесстыжий ты, Леша! - жалобно сказала сотрудница, садясь на заднее сиденье.
     Октябрьский ответил ей строго:
     - В данный момент, товарищ агент второго разряда, я вам не Леша, потому что мы находимся на задании. Ясно?
     - Так точно, ясно.
     Девушка надулась и стала смотреть в окно.
     Вся эта сцена, возможно, позабавила бы доктора, если б не оброненное вскользь замечание о "без пяти минут покойнике". Вспомнилось, как при расставании у вокзала русский посоветовал "выметаться из страны" и больше ему не попадаться.
     Но больше ничего угрожающего Октябрьский пока не говорил. Он даже убрал оружие - правда, "молодожен" по-прежнему держал американца на мушке.
     - Видите, мистер Норд, я раскрыл вам все свои секреты, вплоть до интимных. Жду взаимности. Я сгораю от любопытства. Что там, в лесу, за высоким забором? Только, пожалуйста, не омрачайте наши высокие отношения мелким враньем.
     А Гальтон и не собирался врать. Во-первых, он с детства плохо владел этим тонким искусством. Во-вторых, отлично понимал, что обмануть такого оппонента все равно не удастся. В-третьих же, доктор уже определил линию поведения: говорить правду, одну только правду и ничего кроме правды. Ноне всюправду . Например, о старом мальчике товарищу Октябрьскому знать незачем. Контрразведчик преодолел неимоверные препятствия, чтобы истребить Громова. И уж тем более захочет уничтожить того, крохами с чьего стола Громов питался...
     - Для начала, мой американский друг, объясните-ка, почему вы тут распоряжаетесь, а охрана подает вам персональное авто, словно члену ВЦИК?
     - Потому что я назвал пароль.
     - Откуда вы его узнали?
     - От заведующего Заповедником.
     Октябрьский рассердился.
     - Я что, информацию из вас по капле буду выжимать? Это невежливо. Почему гражданин заведующий вздумал сообщить вам пароль?
     Норд молчал. Он вдруг передумал говорить правду и ничего кроме правды. Октябрьский слишком умен. Не успокоится, пока не выяснит все до конца. Появилась другая идея: прибегнуть к помощи эффектного отвлекающего маневра.
     - Я его загипнотизировал. Я в совершенстве владею техникой гипноза.
     - Не морочьте мне голову, - оскорбился русский. - Мы серьезные люди.
     - Не верите?
     Одного взгляда на контрразведчика было довольно, чтобы понять: неподатливый материал. Норд посмотрел на Никифора Люсина. Обернулся на девушку.
     Пожалуй, она. Судя по глазам и выражению лица, степень внушаемости у нее высокая.
     - Пожалуйста, смотрите на меня.
     Девушка презрительно фыркнула и отвернулась.
     - Смотри на него, Лиза, смотри. Он тебя не укусит.
     - Есть смотреть.
     Стрекозкина исполнительно уставилась на американца.
     - Вода, вы видите воду... Она журчит, шелестит, шепчет... Сверкает искорками...
     Доктор медленно проговаривал обычную гипногенную абракадабру, изобилующую шипящими и свистящими, делая рукой пассы.
     Материал оказался идеально податливым. Уже на второй минуте ресницы девушки дрогнули, голова начала клониться книзу. Стрекозкина глубоко вздохнула и погрузилась в глубокий сон.
     - Впечатлительно, - с уважением сказал Октябрьский. - Надо будет поучиться. Удобнейшая вещь! Особенно в общении с женщинами. От материалистических взглядов не отрекаюсь, но вношу в них некоторую коррекцию: существуют явления, для которых у современной науки пока нет объяснений... Все, Лиза, просыпайся!
     - Она не проснется. Пока я сам не выведу ее из этого состояния.
     - Правда что ли? Ну черт с ней, пусть отдохнет. Бедняжка устала, набегалась... Хорошо. С паролем ясно. Теперь рассказывайте про "Ленинский путь". Что там такое? Ради чего столько таинственности?
     - Ради "эликсира власти". Не суррогатного, а подлинного. Он был спрятан на территории поселка. Выяснилось вот что...
     Приподняв брови, русский внимательно выслушал рассказ о загадочном препарате, делающем вождей гениальными. Выслушал и не поверил.
     - Ну уж это абсолютная мистика. Нет никакого "эликсира власти".
     - Есть. Можете считать его еще одним феноменом, который современной науке не по зубам. Сотрудники ГПУ несколько лет ходили вокруг да около, огородили предполагаемое местонахождение тайника тройной охраной, но так и не нашли. А я нашел.
     - Вот в это я верю. Вы господин оборотистый. Рассказывайте, рассказывайте. Что представляет собой сие волшебное зелье? - скептически спросил Октябрьский. - Куда вы гнали на машине? Почему один? Где ваши напарники?
     - "Эликсир власти" - это не зелье, это аппарат непонятного устройства. Там все время происходит химическая реакция и выделяется жидкость, свойства которой еще предстоит изучить.
     Доктор сам поражался, какие в нем открывались таланты. Оказывается, он все-таки умел врать, причем вдохновенно.
     - ...Внешним видом реактор напоминает котелок или кастрюлю. Сверху - воздухозаборная трубка. Такое ощущение, что для питания аппарату достаточно свежего лесного воздуха, то есть это почти перпетуум-мобиле. Однако любые примеси, особенно спиртосодержащие, выводят систему из строя. Поэтому на территорию поселка не допускаются автомобили и запрещены любые двигатели на жидком топливе. Мне пришла в голову идея вывезти "эликсир" на повозке, запряженной лошадьми. Понимаете, вечером в поле мы познакомились с одним человеком. Он служит конюхом на колхозной конюшне... Нужно вывезти реактор до утра, а то будет поздно.
     Контрразведчик снял фуражку и почесал бритый череп.
     - Вот уж не думал, что поверю в такую ерундистику. Перпетуум-мобиле в виде кастрюли! Но я разговаривал с вашим знакомым, гражданином Лешко-Лешковским, 1875 года рождения, лишенным гражданских прав по причине непролетарского происхождения... Сведения совпадают.
     Эта маленькая деталь, кажется, решила дело. Октябрьский еще некоторое время что-то домозговывал, но махнул помощнику, чтоб убрал пистолет. Это обнадеживало.
     - Сделаем так. - Русский энергично потер ладони. - Разговор в высшей степени увлекательный, но вы правы. Ночь не резиновая. Нужно торопиться. Не спрашиваю, чем у вас там закончилось с заведующим. Полагаю, вы загипнотизировали его до летального исхода, иначе не вели бы себя тут по-хозяйски. За это преступление против советской власти, равно как и за все предыдущие, объявляю вам от своего имени полную амнистию. Более того, я сам озабочусь конной тягой. От вас требуется только одно: вынесите из-за забора эту интересную кастрюлю. Я бы пошел с вами, да, боюсь, моя физиономия может быть известна кому-то из охраны. Буду ждать вас в лесу, на троечке с колокольчиками. Лады?
     - А что будет дальше? - настороженно спросил Норд.
     - Все по-честному. Исследуем реактор. При участии американских специалистов. Что смотрите недоверчиво? Я вас когда-нибудь обманывал? Даю честное большевистское: все так и будет.
     Гальтон кивнул.
     - Будите Лизу. Она и Никифор будут вас сопровождать.
     Эта идея доктору не понравилась. Сотрудники контрразведки не должны увидеть Пациента. Понятно, что в одиночку американца Октябрьский не выпустит, но, по крайней мере, пусть надсмотрщиков будет меньше.
     - Ваша Стрекозкина находится в фазе сверхглубокого сна. Сейчас будить ее опасно. Это может привести к нервному шоку и длительной психической заторможенности.
     - Тогда пускай спит. Затормаживать Лизу мы не станем, она и так по сообразиловке не Софья Ковалевская . Значит, Люсин, идешь с мистером один. Пароль все спишет. Я на выходе из леса тоже им воспользуюсь. Там ярких фонарей нет, авось не опознают. Ну а пойму, что опознали - им же хуже... Какой у нас пароль? ...Понятно. Очень оригинально. Ну, живее, так живее. Все, граждане. Не будем рассусоливать. Встретимся у этого железного гроба, где почиет наша спящая красавица. Моторчик выключим, чтоб на деликатную кастрюлю не воняло бензином ...
     Первая выдающаяся женщина-математик, писательница, доктор философии Геттингенского университета.
     Уже выйдя из машины, Октябрьский взял Гальтона за рукав и тихо, но убедительно сказал:
     - Только ты, американец, не вздумай со мной в Колобка сыграть: я от бабушки ушел, я от дедушки ушел. Я и сам, знаешь, Колобок.
     Он погладил себя по блестящему скальпу, осклабился и упруго побежал по дороге в сторону блокпоста.
     - Идем, чего застыл? - дернул доктора за рукав товарищ Люсин.
     
     По пути к воротам они не обменялись ни единым словом. Люсин все время держался сбоку и сзади, а правую руку не вынимал из кармана. Но Гальтон не обращал на это внимания. Он был поглощен куда более насущной проблемой.
     Осложнений с караульным начальником не возникло. Тот лишь спросил, откозыряв:
     - Вы вроде хотели на бричке вернуться?
     Норд не потрудился ответить.
     - Ты, товарищ, гляди в оба. Сигнал поступил.
     - Какой сигнал?
     - В лесу замечено подозрительное движение. Стрелять без предупреждения по всем, кто приблизится к воротам.
     Он широко зашагал в сторону поселка. Никифор еле поспевал за длинноногим американцем.
     - Чего это "стрелять без предупреждения"? - подозрительно спросил он, когда ворота скрылись за поворотом. - Не было такого уговора!
     - Отстань, думать мешаешь.
     - Ты с кем разговариваешь, вражина!
     Агент выхватил из кармана пистолет, но поднять его не успел - железный кулак доктора Норда сбил Никифора с ног. Оружие Гальтон забрал себе, пригодится. В товарища Люсина воткнул целых две иголки. Этого хватит на час нездорового, но крепкого сна.
     - Говорят тебе, думать мешаешь, - пробормотал Норд, оттаскивая тело в кусты.
     А подумать было о чем. И мысли все такие - хоть на Луну вой.
     
     Про честное большевистское
     
     товарищ Октябрьский ляпнул зря. От просто "честного слова", которому Гальтон, возможно, и поверил бы, оно отличалось принципиальным образом: коммунист обязан быть честным только перед своей партией. Если она прикажет соврать во имя Великого Дела, никакого греха, с большевистской точки зрения, в том нет - одна доблесть. Как же, станут большевики пускать "американских специалистов" в свои сокровенные тайны!
     Однако то, что Гальтон не поверил русскому контрразведчику, это полбеды. Даже четверть беды. Гораздо хуже то, что Октябрьский поверил американцу.
     Ведь не мог этот матерый волчище не понимать, что от лопуха-сопровождающего доктор избавится без большого труда. И все же отпустил...
     Откуда такая уверенность, что американцы никуда не денутся?
     Вот от чего у Гальтона сжималось сердце и лихорадочно скакали мысли.
     Как только он услышал прощальную реплику про Колобка, мозг словно пронзило лучом ледяного света, озарившим безжалостную истину.
     Колобок! Имя дурацкой булочки из детской сказки впервые прозвучало из уст Зои. Увидев Гальтона наголо обритым, она очень странно на него посмотрела и прошептала: "Колобок, я тебя съем". Норд очень хорошо это запомнил. Точно с таким же выражением лица она рассматривала и Октябрьского, когда они разговаривали в ЦыгЦИКе. Будто сравнивала или выбирала... А еще, оглушенная разрядом тока, она назвала Гальтона "Алешей". И потом, даже под угрозой повторного удара, не стала отвечать на самый невинный вопрос: "Какой еще Алеша?". Достаточно было бы ответить: "Мой брат". Но аппарат сразу среагировал бы на ложь!
     Это Октябрьского зовут "Алеша" или "Леша", как назвала его Лиза Стрекозкина, с которой он состоит "в здоровых физиологических отношениях". Помнится, Зоя на пароходе говорила что-то о "лучшем образце самца", который выбрала для своих изысканий в области секса. Уже не во время ли ее прошлогоднего приезда в Москву это произошло?
     Воспоминания нахлынули одно за другим. Мелочи, которым Норд в свое время не придал значения, теперь соединялись звено к звену. Все эти московские связи и полезные знакомства, благодаря которым княжна так кстати узнавала все необходимые сведения! А как она предложила поискать таксомотор возле "Гранд-отеля" - и под видом таксиста приехал человек Октябрьского!
     Но самым главным элементом, на котором, как на замке, держалась вся убийственная цепочка, была безмятежность, с которой контрразведчик выпустил американца. Октябрьский рассчитывал вовсе не на дурачка Никифора, а на гораздо более надежного надсмотрщика. То есть надсмотрщицу...
     Дойдя в своих логических выкладках до этой точки, Гальтон остановился, как вкопанный, и с изумлением уставился на собственную тень, что чернела на гравиевой дорожке парка.
     "Что с вами, доктор? - спросил он у тени. - Что с вами происходит в этой скособоченной стране? Вы научились врать складней, чем Шахерезада. И сомневаться в том, в чем сомневаться нельзя. Почему нельзя? Потому что станет незачем жить".
     И сделалось ему стыдно. Невыносимо стыдно, даже в жар бросило. Он вспомнил полет на парашюте, вспомнил благоуханную темноту каюты, вспомнил, как Зоя смеется и как она плачет. Логика покатилась к чертовой матери, поджав свой облезлый хвост, а Гальтон встряхнулся, будто скинул с плеч тяжеленный груз, и быстро пошел дальше.
     Свод его жизненных правил обогатился еще одним законом - возможно, самым важным. Но над точной формулировкой еще надо было поломать голову.
     Не сейчас, потом. Когда будет исполнено то, что должно быть исполнено.
     Появление на сцене Октябрьского сильно усложнило и без того сложную ситуацию. Теперь вывезти Пациента в коляске не получится.
     Что ж, нельзя по земле, значит, улетим по воздуху. Есть ведь воздушный шар. Это средство передвижения только кажется рискованным, а на самом деле ни тряски, ни аллергенных запахов. Интересно, какова максимальная грузоподъемность? Гальтона, в котором почти двести пятьдесят фунтов, аэростат перевозил безо всякого труда. Старик почти ничего не весит. Если соорудить из одеяла нечто вроде люльки, которую будет придерживать Зоя, они вдвоем легко поднимутся в воздух. Ночной ветерок (северо-восточный, определил доктор) пронесет их над лесом и опустит за пределами Заповедника. Курт с Гальтоном проделают тот же путь по земле.
     Завтра в ОГПУ начнется переполох. Картусов и его начальники еще не успели опомниться после уничтожения Института, а здесь новый сюрприз, почище первого. Пускай ищут ветра в поле. Бегать от них никто не будет. Нужно взять на вооружение опыт цыганских конокрадов - затаиться где-нибудь в непосредственной близости от места "преступления". Пациент все равно нетранспортабелен. Одно из двух: или умрет, и тут уж ничего не поделаешь; или остаточное действие "эликсира бессмертия" вернет его к жизни. Тогда положение существенно упростится.
     Доктор был уже возле центральной клумбы, проходил мимо гротов Леты и Мнемозины. Впереди, в господском доме светились окна. Там Курт колдовал в лаборатории над анализом, а Зоя в палате пыталась спасти Пациента. Только бы у нее получилось! Иначе так и не узнать, кто этот древний мальчик, преемником которого мечтал стать профессор Громов...
     На сером гравии, ярко освещенном луной, трепетало темное пятнышко. Сначала Гальтон просто скользнул по нему взглядом. Мало ли - может быть, сорванный ветром лист. Но пятно было живое.
     Он взглянул снова.
     Бабочка из рода Parnassius. Точно такая же порхала над Пациентом. Он еще жаловался, что они прилетают нарочно его мучить. Теперь, когда она смирно сидела, чуть подрагивая крылышками, можно было с уверенностью определить вид: " черный аполлон ".
     "Черный аполлон"?!
     Доктор пошатнулся, словно от удара.
     В папке из громовского сейфа все ответы расшифрованы - кроме одного, который так и остался неразгаданным.
     3) 17.04 Черный пополон (второе слово неразборчиво)
     Не "пополон" - "аполлон". "Черный аполлон!" Чекист, записывавший ответы, просто не расслышал.
     Старик так странно среагировал на бабочку не из-за аллергии. Тут что-то другое!
     Аккуратно, чтоб не сломать, доктор снял бабочку и стал рассматривать.
     Передние крылья белые, слегка прозрачные, с широкой дымчатой полосой на наружном крае. В средней части два пятна. "Черный аполлон" охотнее летает утром и вечером, но от необычно теплого мая бабочки слегка не в себе, их обычный ритм жизни нарушен.
     Норд порылся в памяти. Что еще ему известно об этих скромных представительницах отряда чешуекрылых? Их научное наименование Parnassius mnemosyne, отчего бабочек еще называют "мнемозинами".
     Как-как?!
     Он оглянулся на сдвоенный грот. На каком из них высечено "Мнемозина", река вечной памяти? Кажется, на правом...
     Доктор зажег фонарик. После трех предшествующих тайников он примерно уже представлял себе, как нужно искать.
     Белым мрамором грот был облицован только снаружи. Луч нетерпеливо шарил по серым камням, сплошь поросшим мхом. На всякий случай Гальтон еще и ощупывал поверхность пальцами.
     На своде ничего... На стенках тоже...
     Внизу, где в квадратном резервуаре из плотно подогнанных плит побулькивала вода, вытекая по утопленному в земле желобу, зеленело патиной бронзовое кольцо. Должно быть, когда-то за него можно было взяться, но от времени оно срослось с камнем. Ухватиться не получалось. Нужен был инструмент.
     Доктор стал ощупывать мох вокруг кольца.
     Есть! Есть!
     Он соскреб бархатистое зеленое покрытие. Под ним были вырезаны кривоватые буквы S и K - такие же, как на ступеньке Спасо-Преображенской церкви!
     Нужно скорей бежать в дом! У Айзенкопфа в рюкзаке наверняка найдется, чем подцепить кольцо!
     Чутье подсказывало Гальтону, что здесь спрятана самая главная из всех разгадок. Последняя и окончательная!
     Он вскочил и очертя голову понесся к дому.
     Скоро, прямо сейчас все, наконец, разъяснится.
     Какая ночь! Ах, что за ночь!
     
     
     *
     
     Одним махом он взлетел на второй этаж. Пробежал через анфиладу до приемной, где дежурили "спецмедики", но на пороге спальни заставил себя сбавить шаг. Шуметь по соседству с реанимацией нельзя.
     В "детской" все осталось без изменений: скомканная постель, два неподвижных тела на полу. Справа матово светилась стеклянная дверь медицинского блока, слева - лаборатории. У Айзенкопфа было тихо, немец священнодействовал над "эликсиром власти" (если, конечно, это был эликсир). Из палаты доносилось энергичное позвякивание. Значит, борьба за жизнь Пациента еще не проиграна.
     На цыпочках, чтобы не отвлекать Зою от работы, Норд подошел и осторожно приоткрыл дверь.
     В первую минуту он не понял, что происходит. Княжна стояла спиной к входу, загораживая аппарат и Пациента. Она была в белом халате и резиновых перчатках по локоть. На соседнем столе зачем-то стояла большая стеклянная емкость, на две трети наполненная прозрачной жидкостью.
     Производя какие-то точно выверенные, ритмичные движения, Зоя слегка раскачивалась из стороны в сторону. Она была всецело сконцентрирована на своем странном занятии.
     На миг прервалась, распрямилась, стерла рукавом пот со лба. При этом слегка повернула голову, и Гальтон увидел, что у нее на лице хирургическая повязка. На белой марле виднелись алые пятнышки - будто кто-то брызнул на маску кровью.
     По-прежнему не замечая Норда, княжна снова наклонилась, очень бережно подняла обеими руками какой-то, по-видимому, довольно тяжелый предмет. Мелко переступая, двинулась боком к столу.
     Она больше не загораживала Пациента.
     
     Доктор Норд всегда считал, что обладает исключительно крепкой нервной системой, и не представлял, как это здоровый мужчина может взять и бухнуться в обморок. Но когда он увидел обезглавленное тело и перетянутый жгутом багровый обрубок шеи, ему невыносимозахотелось лишиться чувств - по-другому, пожалуй, не скажешь.
     - Ты...Ты... - начал он и не договорил.
     Сознание отказалось смириться с увиденным и покинуло Гальтона.
     Он покачнулся и с облегчением упал в черную пустоту.
     
     С каким удовольствием
     
     он никогда бы из нее не возвращался. Но сердце у Норда было исключительно здоровое. Оно не остановилось, не разорвалось. По нему всего лишь прошла трещина, да и ту не обнаружил бы никакой кардиологический прибор. Нормальное кровоснабжение мозга через некоторое время восстановилось, нервный шок миновал, сознание разблокировалось.
     Открыв глаза, Гальтон увидел над собой белый потолок и сразу все вспомнил. Скосил голову на аппарат "железное легкое" - не примерещился ли кошмар.
     Не примерещился. Обезглавленный труп все так же лежал, закованный в металлический кокон. На аккуратном срезе белел кружок отпиленного позвоночного столба. Княжны в палате не было, а со стола исчезла стеклянная емкость.
     Понесла предъявлять трофей, вяло подумал доктор. Теперь получит за свой подвиг Орден Красного Знамени . Хотя нет. Убийство, конечно, свалят на американского диверсанта Норда, а свою любовницу "лучший образец самца" отблагодарит на собственный лад...
     Гальтон содрогнулся от омерзения.
     Но гадостней всего показалось ему то, что гнусная предательница даже не удосужилась его прикончить. Просто перешагнула, как через кучу грязи, и пошла своей дорогой. Правильно сделала. Такого жалкого идиота и слабака убивать - много чести. Она наверняка рассмеялась, когда он грохнулся в обморок. И поспешила унести добычу, пока не вернулся Айзенкопф...
     Эта мысль заставила Гальтона вспомнить об "эликсире власти". Почему в лаборатории было так тихо? Что если эта женщина ...
     Запросто! Подкралась сзади к увлеченному работой биохимику, убила его, флакон забрала себе, а потом уже занялась жертвой более легкой - беспомощным стариком.
     Доктор вскочил, уперся рукой о стену - его немного пошатывало. Побежал в лабораторию.
     
     Айзенкопфа там не было. Ни живого, ни мертвого.
     Склянки с реактивами и приборы стояли на прежних местах. К ним явно никто не прикасался. Но на столе поблескивала знакомая бутылочка с пробкой в виде головы Анубиса. Бутылочка была пустая. Кто-то перелил из нее кроваво-красную жидкость до последней капли...
     Исчез и рюкзак. На стуле лежал какой-то аккуратный сверток - ровно посередине. В этой педантичности чувствовалась рука Айзенкопфа. В свертке оказался сдутый аэростат с вложенным в него баллоном газа.
     Гальтон застонал и схватился за голову.
     Курт?! И Курт тоже?!
     Никакого анализа биохимик в лаборатории не делал! Просто перелил эликсир в какой-то другой сосуд и скрылся! А лишний груз из рюкзака выложил. Зачем ему летать на шаре? Его встретят за воротами с распростертыми объятьями...
     Ну и экспедицию снарядил в Москву многоумный Джей-Пи. Два предателя под руководством кретина.
     "Спокойно, не будь размазней, - приказал себе доктор, стряхивая с ресниц слезинку. - Помни жизненное правило № 3: "Хорош не тот, кто никогда не падает, а тот, кто всегда поднимается". Это не нокаут, это нокдаун! Счет еще идет, поднимайся! Вставай на ноги, сукин сын, и дерись!"
     По очкам бой безусловно проигран. Но не всухую, не всухую!
     Необходимо вернуться в Нью-Йорк и обо всем доложить мистеру Ротвеллеру. Он должен знать, что, хоть Институт ингениологии уничтожен и Громов убит, проблема не устранена. Возможно, она приобрела еще более злокачественный характер, ведь теперь у большевиков в руках не суррогатный, а настоящий "эликсир власти". Один Бог ведает, как они им распорядятся.
     Выбраться отсюда живым будет очень непросто. Возможно, Зоя (он даже мысленно выговорил это скользкое имя с отвращением) потому и не стала пачкать руки, что отлично знает: никуда Гальтон не денется. Если так - плохо она его изучила!
     Он взял со стола пустой флакон и бережно завернул его в платок. Очень может быть, что на донышке остались какие-нибудь микрочастицы, которые можно будет подвергнуть анализу.
     Плюс остается последний, неубитый козырь. О нем не знают ни Айзенкопф, ни эта женщина . Тайник Мнемозины, к которому по чудесному стечению обстоятельств Гальтона вывел "черный аполлон".
     Гонг еще не ударил, последний раунд не закончился!
     
     
     *
     
     Когда на человека обрушился сокрушительный удар судьбы, не все еще потеряно, если у тебя остается важное дело, которое во что бы то ни стало нужно исполнить. Оно как якорь, который не позволяет волнам выкинуть потерявший мачты корабль на скалы.
     Весь во власти цели, Норд заставил себя не думать о той, кого любил, и о том, которого считал другом. Незримый хронометр принялся отщелкивать в голове доктора секунды. До рассвета оставалось мало времени. Расходовать его следовало экономно.
     Так.
     Флакон из-под эликсира во внутренний карман.
     Свернутый аэростат пригодится - сунуть под мышку.
     Нужно что-то вроде кирки, чтоб подцепить бронзовое кольцо... Он быстро прошелся через комнаты. Увидел в одной из них очаг. Каминная кочерга - годится.
     Ну, а теперь к гроту Мнемозины.
     В обратном направлении он несся уже не так безоглядно, как получасом ранее, когда ночь казалась ему восхитительной. Но теперь для Гальтона темный силуэт грота приобрел несравненно большее значение. Это было последнее, что у него осталось.
     Четвертый тайник должен все изменить, все разъяснить, все расставить по своим местам. Гальтон знал: под плитой с кольцом спрятано то, что его спасет .
     А спасать доктора было необходимо. Разбитое сердце и пожар мозга - симптомы, мало совместимые с жизнью.
     Он установил фонарь, чтобы свет падал прямо на кольцо. Вставил под него загнутый конец кочерги, несколько раз ударил сверху каблуком. Навалился.
     Зашевелилось!
     Поворот - и металлический круг отделился от камня, к которому, казалось, прирос навечно. Интеллектуальные и душевные силы Гальтона, возможно, оставили, но с физическими, слава богу, все было в порядке.
     Он взялся за кольцо обеими руками, ожидая, что плита окажется неимоверно тяжелой, но она вышла из паза очень легко. Такой груз без труда подняла бы и женщина.
     Дыра в полу темнела, словно черный квадрат модного русского художника Малевича.
     - Ну вот и все, - с удовлетворением прошептал Норд, протягивая руку за фонариком.
     Сейчас, вероятно, опять придется "играть в бутылочку" - угадывать, где самсонит, а где яд. Мысль о возможной ошибке Гальтона не очень-то и пугала. Между прочим, не самый плохой финал - с учетом всех сложившихся обстоятельств.
     Он посветил в выемку и в первый миг ничего не понял.
     Бутылочек там не было.
     Там вообще ничего не было. Кроме пустоты.
     Не поверив глазам, он сел на колени и ощупал нишу. Пальцы стали серыми от пыли - вот и весь результат.
     Гальтон сунул в дыру голову. Вдохнул Запах Пустоты. Он был сух и горек.
     - Ну вот теперь, действительно, все, - сказал себе доктор уже не шепотом, а в полный голос.
     Это последнее предательство окончательно его подкосило.
     Он зажмурился, чтобы больше ничего не видеть. Этого показалось мало - еще и закрыл лицо ладонями.
     Но зрение вышло из-под контроля. Перед закрытыми глазами Гальтона вертелась диковинная карусель. Разухабистые танцоры, взявшись за руки, крутили хоровод и разгонялись все быстрей, быстрей. Мелькнула сверкающая голова Октябрьского, чеховская бородка Картусова, потом сразу несколько Айзенкопфов - с головой бурша, с головой колхозника, с головой китайца, потом два плясуна вовсе без головы - один в громовском белом халате, другой, как водолаз, в железном панцире, еще какие-то фигуры, вроде бы с головами и даже в фуражках, но без лиц, и одна женщина, смотреть на которую было совсем невыносимо.
     Гальтон убрал ладони и открыл глаза - лучше уж видеть перед собой тайник, в котором спрятана Пустота.
     Он вышел из грота и направился к воротам. Никакой особенной цели это движение не имело. Просто Норд боялся, что если останется на месте, то отвратительный хоровод закрутится опять.
     Ветер зашумел верхушками деревьев. По небу летели жирные облака, с одного края подцвеченные красным. Они напоминали насосавшихся крови пиявок.
     В небе было скверно. Но не сквернее, чем на земле. Оцепеневший мозг доктора Норда отказывался делать какие-либо умозаключения и отдавать команды. Руки действовали сами по себе.
     Они развернули аэростат, повернули кран на баллоне, и плотная ткань начала наполняться газом. Руки проделись в лямки, застегнули на груди замок.
     Шар тянул Гальтона вверх все настойчивей. Оторвал от земли. Стал поднимать выше, выше. Ветер подхватил доктора и повлек на запад, прочь от солнца, выползающего из-за горизонта.
     Вниз Норд не смотрел. На его взгляд успокоительно действовала чернота, по направлению к которой его нес воздушный шар.
     Чернота и пустота - в сущности одно и то же, думал Гальтон. Пустота во флаконе, пустота в тайнике Мнемозины. Может быть, в этом и есть ответ.
     На что?
     На главный вопрос бытия, см. Жизненное Правило № 1. Быть или не быть?
     Он взглянул на свои руки, крепко вцепившиеся в лямки аэростата. Расстегнул пряжку на груди. Теперь его удерживала только сила кистей.
     А не разжать ли их?
     Если разгадка всех разгадок - Пустота, не сделать ли руки пустыми?