Бранислав Нушич            Надгробная речь            Случилось это во вторник, то есть в самый обыкновенный день в неделе, когда происходит только самые обыкновенные вещи. Солнце, как и всегда, взошло с востока; господин начальник, как и всегда, запоздал в канцелярию; хозяйка, как и всегда, с самого утра ссорилась с мужем; словом, это были обыкновенные события, которые только и могут случиться в божий вторник.      Но в этот вторник произошло и нечто необыкновенное. Рано утром ко мне пришел один весьма необычный посетитель - жандарм из окружного правления, и тем необычнее показался мне этот визит, что на глазах жандарма я заметил слезы, а так как мне раньше никогда не приходилось видеть слезы на глазах жандармов, то я не мог скрыть любопытства.      - Господин... - начал жандарм.      - А? - отвечал я, считая каждую его слезу.      - Господин начальник послал меня к вам... - продолжал он дрожащим голосом.      - Ко мне? Хорошо. А зачем?      - ...послал меня к вам, чтоб отвести вас в правление, - закончил жандарм и заплакал.      Услышав последние слова, я тоже почувствовал слезы на глазах, так как, наконец, и я понял, что это действительно грустно, когда кого-нибудь ведут в правление. Похлопал я жандарма по плечу и спросил тоже дрожащим голосом:      - Ты, братец мой, случайно не знаешь, зачем это я понадобился господину начальнику?      - Приблизительно знаю. Вчера ночью умер Иосиф Стоич, купец... Умер внезапно. Вечером был жив, а ночью умер.      - Так, царство ему небесное! Но скажи мне, зачем я понадобился господину начальнику?      - Да по этому же делу!      - По этому делу? Как это? Может быть, братец мой, купец Стоич умер не своей смертью? Но ведь все знают, что я не принадлежу к числу его наследников.      - Известно, нет, - говорит жандарм, - но город готовится похоронить купца Иосифа как можно торжественнее, вот потому и вызывают вас...      - А, братец мой, так это совсем другое дело. Что касается этого... разумеется... так бы и сказал...      И я со спокойной душой и со слезами на глазах отправился с жандармом в окружное правление.      Весь город встревожился. Встретишь знакомого, он тихо подойдет к тебе, положит руку на твое плечо и дрожащим голосом скажет:      - Жаль, очень жаль. Иосиф Стоич умер, такие как он, теперь не рождаются.      Господин начальник принял меня очень любезно, пригласил сесть и в течение всей нашей беседы говорил дрожащим голосом. Можно смело сказать, что в этот день весь город говорил дрожащим голосом. Я думаю, что и моя хозяйка сегодня утром ругала своего мужа дрожащим голосом; я не заметил этого только потому, что не знал о несчастье, постигшем наш город.      - Сударь, - сказал мне господин начальник, - вам уже известно о несчастье, постигшем наш город. Вчера ночью скончался Иосиф Стоич, человек с большими заслугами, пользовавшийся уважением всего города. Вы и сами имеете представление о заслугах покойного перед нашим городом и о горячей любви и уважении, которые все мы испытываем к нему. Кроме всего прочего, необходимо, чтоб кто-нибудь из граждан произнес над гробом речь. Мне известно, что вы написали один веселенький водевиль, на основании чего можно заключить, что вы до некоторой степени литератор. И потому я считаю, что лучше вас никто не сумеет это сделать.      Все это господин начальник произнес серьезно и без запинки.      - Признаюсь, господин начальник, - начал я, немного смутившись, - меня действительно можно было бы назвать до некоторой степени литератором, но, знаете, этот жанр... надгробные речи...      - О, нет, нет, - поспешно перебил меня господин начальник, - я предоставляю вам полную свободу. Вы сами выберете стиль, какой хотите. И вообще, я же не требую, чтоб это было написано классически. Это же не для сцены, а так... - но тут господин начальник несколько смутился и задвигал стулом, на котором сидел.      - Хорошо, господин начальник, но видите ли, я не имею достаточно материала.      - Как! Вам неизвестны заслуги покойного?      - Нет.      - Ах, да, вы ведь недавно в нашем городе...      - Пожалуйста, прошу вас, перечислите хотя бы вкратце... - и я вытащил из кармана лист бумаги и карандаш.      - Да, да, разумеется... я вам скажу... - и тут господин начальник задумался, почесал голову и будто опять немного смутился: начал ерзать нач^гуле, схватил зачем-то канцелярские ножницы, с минуту поиграл ими и, наконец, произнес виноватым голосом: - Собственно я сам здесь всего лишь три года... Разумеется, я могу вас сказать, но это будут только общие фразы, а в данном случае нужны подробности, не правда ли?      - Совершенно верно, но у кого же я могу узнать эти подробности?      Но господин начальник уже придумал и заговорил быстро и весело:      - Знаете что? Пойдите к протоиерею. Самое лучшее это пойти к протоиерею.      Я простился с господином начальником и направился к протоиерею, обдумывая по дороге начало речи.      Господина протоиерея я застал дома. Он сидел кресле, в белых носках и вышитых домашних туфлях. В руках у него была книга под заглавием "Большая сербская народная поваренная книга". Ее написала госпожа Екатерина Попович-Миджина и посвятила своей матери Нанчик-Петрович-Пургер-майстер.      - Похвально, похвально! - не скрывая своего восхищения, сказал протоиерей, когда я сообщил ему цель моего визита.      - Вы, конечно, как протоиерей, лучше всех сумеете рассказать мне о заслугах покойного, которые необходимо упомянуть в надгробной речи.      - Конечно, конечно, - начал протоиерей, закинув правую ногу за левую и бросив годреливый взгляд на свои вышитые домашние туфли. - Видите ли, что касается церкви, то собственно здесь он не имел особых заслуг. Конечно, он был хорошим христианином, но главное - он был очень богатым человеком, самым богатым человеком в нашем городе. А так... как бы вам сказать... пойдите-ка вы лучше к господину председателю совета общины, уж он вам перечислит все заслуги покойного от аза до ижицы*.      Господин протоиерей проводил меня до ворот и, пожав мне на прощанье руку, сказал:      - А в общем похвально, очень похвально... Покойный Иосиф заслуживает большего, мы просто не в силах выразить нашей благодарности и уважения за его заслуги.      Председателя я застал в совете. В тот самый момент, когда я входил к нему, он кстати и некстати поминал отца и мать какого-то провинившегося мясника. Чтоб господин председатель не подумал, будто и я пришел к нему по делам общины, и чтоб заранее оградить себя от некультурного обращения, я поспешил обратиться к нему со словами:      - Ах, вы ведь уже знаете, какое горе постигло нащ город и как все опечалены смертью покойного Иосифа! Мне поручено произнести надгробную Речь!      Прежде чем отпустить мясника, председатель еще раз помянул его родителей, а затем, повернувшись ко мне, начал дрожащим голосом:      - Да, покойный Иосиф, жаль!      - Вы ведь давно его знаете?      - Я? Как же? Вместе росли...      - Я бы вас попросил перечислить мне все его заслуги от аза до ижицы,[1] чтоб я мог включить их в надгробную речь...      - Да, да, речь надо обязательно, и попрошу вас, как можно длиннее... Пусть все знают, что мы простились с ним как следует, как он этого действительно заслуживает. Я приказал всем членам совета общины собраться сегодня на заседание... может быть, совет общины найдет возможным возложить от себя венок на гроб покойного...      Я достал бумагу и карандаш.      - Итак, прошу вас, скажите все, что вы о нем знаете.      - Все, что я о нем знаю? - начал председатель - Прежде всего, я думаю, что следовало бы сказать две речи, жаль, что подходящих людей нет, а то можно было бы и больше: одну перед домом покойника, одну перед советом общины, одну перед церковью и вашу над самой могилой...      - Но, видите ли, я еще не знаю, что именно я буду говорить...      - Не знаете?! Да если вы скажете все, что о покойном Иосифе действительно следовало бы сказать, то и этого будет мало, - тут господин председатель быстро встал со стула, и так как последняя фраза показалась ему очень удачной, он повторил ее еще раз.      - Но я все же прошу вас, скажите мне все, что вы знаете о покойном.      - Разумеется, я расскажу вам все с начала до конца, так как в данном случае не следует ничего пропускать.      Председатель присел, слегка задумался и заговорил, растягивая слова:      - Покойник был очень богатым человеком...      - Это у меня уже записано...      - Что же касается остального, собственно я не знаю, чем могу быть вам полезен. Вам бы следовало прежде всего обратиться к господину начальнику...      - Господин начальник не мог мне ничего сказать. Он говорит, он сам мало знает, так как всего лишь три года живет в этом городе.      - Вот уж что правда, то правда. Вот что значит умный человек - не хочет вмешиваться в наши дела.      Председатель замолчал и стал шарить по карманам в поисках носового платка, но так как носового платка не оказалось, он позвонил и послал жандарма к себе домой, чтоб тот принес ему платок. Перерыв, образовавшийся в нашем разговоре, был ему на руку, так как за это время он успел придумать ответ и, быстро повернувшись ко мне, сказал:      - А скажите, зачем вы еще кого-то ищете, ведь наш протоиерей лучше всех расскажет вам об этом! Ступайте скорее к нему, а я вот вам и письмецо к нему дам...      - Спасибо, но я уже был у отца протоиерея, и он послал меня к вам.      - Ах, так?! - произнес председатель и опустил руки на колени, но тут же продолжал: - Знаете, если вы скажете все, что о покойном Иосифе действительно следовало бы сказать, то и этого будет мало. Пожалуй, было бы лучше, если бы было четыре речи: одна перед домом покойника, одна перед советом общины, одна перед церковью и одна над самой могилой. Вероятно, мог бы кто-нибудь сказать речь и перед здешней гимназией, тогда было бы пять речей, но это вовсе не много для покойного Иосифа...      - Нет, не много, - согласился я, - но прошу вас, скажите мне все, что нужно сказать о покойнике.      - Скажу, разумеется, скажу, - и председатель стал что-то припоминать. - А знаете что? Шли бы вы лучше, друг мой, к Янку Младеновичу, купцу, знаете его? Много лет он был председателем совета общины и считался близким другом покойника. Никто вам так обстоятельно и красиво не расскажет, как он. Разумеется, я тоже мог бы кое-что сказать, но ведь сразу всего не вспомнишь.      Председатель тоже проводил меня до дверей и, пожав мне руку, сказал:      - Когда будете у господина начальника, не забудьте передать ему мое мнение - не мешало бы побольше речей. Одну перед домом покойного, одну перед гимназией, и одну над самой могилой. А еще одну можно было бы и перед окружным правлением. Пусть господин начальник подумает об этом, - не мешало бы...      Янко Младенович встретил меня так:      - Я уж и не знаю, брат, зачем они посылают вас ко мне. Ничего я не знаю. Покойник был богатый человек, и все уважали его за заслуги, но за какие именно, этого я не могу вам сказать. Ступайте к господину начальнику...      - Я уже был.      - Сходите к протоиерею.      - И у него был...      - Хорошо, ступайте к председателю совета общины...      - И у него был...      - Ну, в таком случае я не знаю... Заслуги, заслуги. Понятно, были заслуги да еще какие! И нужно бы все это упомянуть в речи, ничего не пропустив, но я не могу передать вам всего этого. Шли бы вы к кому-нибудь другому. Вот, скажем, окружной доктор. Он его лечил, и уж он-то, наверное, все знает.      Я отправился к окружному доктору и застал его во дворе. Он сидел на маленьком трехногом стуле и солил огурцы.      - Вы, господин доктор, кажется, лечили покойного Стоича, которого, как вам известно, оплакивает весь город, - начал я, усаживаясь возле него.      - Да, лечил, но что я мог сделать! Я назначил ему самые легкие кушанья, а он вз" ял да наелся вчера фасоли. Представляете, съел целых три тарелки! Ну что я мог сделать? Вот вы, скажем, здоровый человек, попробуйте-ка сожрать три тарелки фасоли и, уверяю вас, околеете, как всякая скотина. А потом - окружной доктор, окружной доктор! А чем же, скажите на милость, виноват окружной доктор, если умирающий сжирает три тарелки фасоли...      - Бог его простит, - произнес я дрожащим голосом. - Этих трех тарелок хватит ему и на том свете.      - Да, вероятно, - отозвался доктор и опустил последний огурец в банку, которая и без того была уже полна.      После такого впечатляющего предисловия я сообщил доктору цель моего визита. Он начал было барабанить пальцами по колену, но затем сунул мизинец в рот и стал ковырять им в зубах.      - Покойный Стоич, малейший мой, был заслуженный человек, - начал он, наконец, и я сразу же приготовился записывать. - Он был очень богатым человеком и к тому же всеми уважаемым человеком, - продолжал доктор.      - Это у меня уже записано... но собственно о заслугах...      - О заслугах, милейший мой, о заслугах я вам не смогу ничего сказать. И вообще я не знаю, с чего это вам вздумалось прийти именно ко мне, когда в городе есть директор гимназии, человек по своему призванию обязанный дать вам самые точные сведения. Нет, я вам ничем не могу помочь.      Я встал и отправился к директору гимназии. Директор тоже был во дворе и занимался гимнастикой. Залез на самый верх турника и то повисал вниз головой, то кувыркался и, кажется, прости меня боже, гримасничал.      Минут через пять он сошел вниз весь красный и вспотевший. Расстегнув жилет, рубашку и первую пуговицу у брюк, он сел на скамейку и пригласил меня сесть рядом.      - Вы занимаетесь гимнастикой, сударь?      - Нет, господин директор, но я собираюсь говорить надгробную речь.      - А, покойному Стоичу, стоит, стоит! Это редкий человек. Наш город потерял достойного гражданина...      - Вот я и пришел к вам осведомиться о его заслугах, чтоб упомянуть о них в своей речи.      - Я и сам собирался сказать речь, - продолжал директор, вытирая платком шею, - но, если вы хотите меня заменить, тем лучше...      - Прошу вас, скажите мне все, о чем бы вы говорили в своей речи! - И я опять вынул из кармана бумагу и карандаш.      - Стоич был очень богатым человеком...      - Да, да, это я уже давно записал, но заслуги...      - Э, уважаемый, насчет заслуг я сам собирался обратиться к окружному инженеру, он, знаете, страшно любит заниматься общественными делами. Пожалуй, и вам следует сходить к нему. О, этот расскажет вам все до мельчайших подробностей.      И я отправился к окружному инженеру.                  * * *            Звонят все четыре колокола. Все лавки закрыты. Похоронная процессия спускается к площади: окружное правление, община во главе со своим советом, духовные лица, представители гимназии, начальной школы, купечества, ремесленников, венки и хоругви. Процессия вот-вот войдет в церковь, а я все еще собираю материал для надгробной речи.      Директор гимназии послал меня к окружному инженеру, окружной инженер к директору банка, директор банка к председателю городской читальни, председатель городской читальни к председателю благотворительного общества, председатель благотворительного общества к председателю певческого общества, председатель певческого общества к старшине купечества, а этот последний послал меня еще к кому-то, и так далее и так далее, а на моей бумажке, которую я готовился заполнить заметками о заслугах покойного Иосифа Стоича, красовалась только одна-единственная фраза: "Покойный Стоич был очень богатым человеком".            Примечания            1            "Аз" и" ижица" - первая и последняя буквы старославянского алфавита.