Пэлем Грэнвил Вудхауз
     
     Кодекс чести Вустеров
     
     ГЛАВА 1
     
     Я выпростал руку из-под одеяла и нажал на кнопку звонка, призывая Дживза.
     - Добрый вечер, Дживз.
     - Доброе утро, сэр.
     По правде говоря, я удивился.
     - Разве сейчас утро?
     - Да, сэр.
     - Ты уверен? Смотри, какая темень за окном.
     - Густой туман, сэр. Осмелюсь напомнить, наступила осень: сезон туманов и обильной жатвы.
     - Сезон чего?
     - Туманов, сэр, и обильной жатвы.
     - Да? Тебе виднее. Послушай, а ты не мог бы приготовить мне один из твоих живительных коктейлей?
     - Коктейль готов, сэр. Он стоит в холодильнике.
     И Дживз мгновенно исчез, а я сел в постели, чувствуя, что умираю. Прошлой ночью, из дружеских побуждений, я дал обед в честь Гусика Финк-Ноттля, который собирался распрощаться с холостяцкой жизнью и соединить себя священными узами с Медлин, единственной дочерью сэра Уаткина Бассета, а обеды такого рода не проходят даром. Честно признаться, перед тем как в комнату вошел Дживз, мне снилось, что какой-то громила вбивает в мою черепушку гвозди, причем не обычные, какими пользовалась Иезабель, жена Гебера, а докрасна раскаленные.
     Дживз вернулся с бокалом спасительной жидкости. Я осушил его залпом, и после того, как волосы дыбом встали у меня на голове, а глаза отлетели к стенке и рикошетом вернулись в глазные впадины (фирменные коктейли Дживза способны произвести еще и не такой эффект), почувствовал себя много лучше. Не стану врать, я не обрел былую форму, но умирать раздумал, и к тому же обрел способность рассуждать здраво.
     - Ха! - воскликнул я, поправляя глаза, не совсем правильно вставшие на место. - Ну, Дживз, поделись со мной новостями. Что это у тебя в руках? Газеты?
     - Нет, сэр. Рекламные брошюры из бюро путешествий. Мне пришло в голову, вам захочется их просмотреть.
     - Да? - спросил я. - А больше тебе ничего в голову не пришло?
     И на мгновенье наступила, если так можно выразиться, напряженная тишина. Мне кажется, когда два человека с необычайной силой воли живут вместе, время от времени между ними должна пробегать черная кошка, и одна из таких кошек недавно начала бегать в доме Вустера. Дживз пытался уговорить меня отправиться в кругосветное плавание, а я и слышать об этом не хотел. И тем не менее, невзирая на мой категорический отказ, дня не проходило, чтобы строптивый малый не подсовывал мне под нос красочные проспекты, которые продувные бестии из бюро рассылают доверчивым олухам, соблазняя последних открытыми просторами. Подобно кошке (необязательно черной), которая, не желая прислушаться к голосу разума, с ослиным упрямством приносит вам на кровать дохлую мышь, Дживз, словно заведенный, все время пичкал меня этой макулатурой.
     - Дживз, - сурово произнес я. - С меня хватит. Прекрати мне досаждать.
     - Путешествия познавательны, сэр.
     - Познаниями меня накачали по горло много лет назад. Новые познания в меня просто не влезут. Не хитри, Дживз, я прекрасно понимаю, где тут собака зарыта. В тебе вновь взыграла кровь викингов. Ты затосковал по соленым морским просторам. Ты спишь и видишь, как прохаживаешься по верхней палубе, нацепив морскую фуражку. Возможно, тебе не терпится увидеть танцовщиц острова Бали. Я тебя понимаю, и я тебе сочувствую. Но мне туда не надо. Не собираюсь хоронить себя на дурацком лайнере и таскаться по морям и океанам.
     - Слушаюсь, сэр.
     Он разговаривал с как-там-это-называется в голосе, и я понял, что хотя Дживз не высказал недовольства, довольным его тоже назвать было нельзя, поэтому со свойственным мне тактом я поменял тему.
     - Знаешь, Дживз, пирушка вчера удалась на славу.
     - Вот как, сэр?
     - Представь себе. Повеселились от души. Кстати, Гусик передает тебе большой привет.
     - Очень любезно с его стороны, сэр. Я надеюсь, мистер Финк-Ноттль был в хорошем расположении духа?
     - В прекрасном, особенно если учесть, что время его на исходе и вскоре он станет зятем сэра Уаткина Бассета. Слава богу, им стану не я, Дживз.
     Последнюю фразу я произнес с чувством, и сейчас объясню вам, почему. Несколько месяцев назад в ночь лодочных гонок между Оксфордом и Кембриджем я попал в лапы Закона, когда попытался разлучить полисмена с его шлемом, и, проворочавшись всю ночь на тюремных нарах, предстал утром перед судьей, который тут же воспользовался случаем содрать с меня пятерку. Так вот, судья, огласивший этот чудовищный, несправедливый приговор, сопровождая его, должен вам сказать, весьма оскорбительными замечаниями в мой адрес, был не кто иной, как старикашка Бассет, отец гусиковой невесты.
     Как выяснилось, я был одним из его последних клиентов, потому что через несколько недель он вышел в отставку и удалился в свое загородное имение, так как унаследовал кучу денег от какого-то дальнего родственника, приказавшего долго жить. По крайней мере, такие ходили слухи, но лично я считаю, он сам их распустил. Наверняка, не скупясь на штрафы и собирая дань с кого не лень, он вцеплялся в каждую пятерку как клещ. Там пятерка, тут пятерка, сами понимаете, сколько денег можно нахапать.
     - Ты еще помнишь этого жуткого типа, Дживз? Грозный старикашка, что?
     - Возможно, сэр Уаткин не так суров в обыденной жизни, сэр.
     - Сомневаюсь. Черт он и есть черт, сколько не называй его ангелом. Ладно, бог с ним, с Бассетом. Писем сегодня нет?
     - Нет, сэр.
     - По телефону кто-нибудь звонил?
     - Да, сэр. Миссис Траверс.
     - Тетя Делия? Значит она в городе?
     - Да, сэр. Миссис Траверс высказала пожелание, чтобы вы позвонили ей, как только встанете с постели.
     - Чем звонить, - добродушно сказал я, - лучше пойду и навещу ее. Она моя любимая тетя, и я хочу выказать ей свое уважение.
     Примерно через полчаса я вошел в дверь ее лондонской резиденции и, весело поприветствовал Сеппингза, дворецкого, даже не подозревая, что не успеет собака хвостом вильнуть, как я впутаюсь в пренеприятнейшую историю, которая потребует от Вустера столько душевных сил, какие он не тратил за всю свою жизнь. А чтобы вам было понятнее, речь пойдет о зловещем деле, в котором главные роли сыграли Гусик Финк-Ноттль, Медлин Бассет, старикашка Бассет, Стефи Бинг, Преподобный Г. П. ("Свинка") Пинкер, кувшинчик для сливок восемнадцатого века и маленькая записная книжка в коричневом кожаном переплете.
     
     
     * * *
     
     Однако, должен честно признаться, когда я весело приветствовал Сеппингза, у меня не было предчувствия надвигающейся беды. Напротив, я с большим нетерпением ждал встречи с тетей Делией - моей, как я уже упоминал, любимой тетей (не путать с тетей Агатой, которая могла давить крыс зубами и есть хрустальные бокалы, не морщась). Я предвкушал удовольствие, которое получу, болтая с ней о том, о сем, и, не хочу скрывать, надеялся, что мне удастся напроситься к ней на ленч. А благодаря виртуозности Анатоля, ее повара, любая трапеза в доме тети Делии превращалась в пиршество богов, которому позавидовал бы любой гурман.
     Проходя через холл, я обратил внимание, что дверь в комнату, где хранилась коллекция старинного серебра, была открыта, и краешком глаза увидел дядю Тома, по обыкновению возившегося со своими бесценными экспонатами. На мгновение мне в голову закралась мысль зайти посмотреть на дорогое его сердцу старье и заодно поинтересоваться, как у него дела с пищеварением, о котором он мог говорить часами, но моя осмотрительность взяла верх над любопытством. Моему дяде ничего не стоило загнать меня в угол и не выпускать до тех пор, пока он не сообщит всего, что знает, о завитках, гравировке, спиралях, чеканке, не говоря уже о лиственных и романских орнаментах в виде цепи выпуклых овалов по бордюрам изделий, и я решил, что лучше мне с ним не связываться. Соответственно, я бесшумно проскользнул мимо открытой двери и направил свои стопы в библиотеку, где, если верить Сеппингзу, в данный момент свила гнездо тетя Делия.
     Как выяснилось, моя ближайшая и дражайшая работала не покладая рук, зарывшись в валявшиеся по всему столу гранки. Всем известно, тетя Делия любезная и весьма популярная издательница еженедельного журнала для особ слабого пола "Будуар миледи". Однажды я внес вклад в ее дело, написав туда статью "Что носит хорошо одетый мужчина".
     Когда я вошел в библиотеку, она вынырнула из бумаг и поприветствовала меня гулким голосом, который снискал ей славу во всех охотничьих клубах, где ценилось умение строить каверзы несчастным британским лисам.
     - Привет, урод, - сказала она. - Каким ветром тебя занесло?
     - Мне передали, о моя престарелая плоть и кровь, ты хотела со мной поговорить.
     - Но я не хотела, чтобы ты вламывался ко мне, как в трактир, и мешал работать. Наверное, твое чутье тебе подсказало, что именно сегодня у меня дел по горло.
     - Если тебя беспокоит, смогу ли я остаться на ленч, можешь не волноваться. Как всегда, я к твоим услугам. Чем нас порадует Анатоль?
     - Тебя он ничем не порадует, мой юный козлик. Я жду на ленч известную писательницу, Помону Гриндл.
     - Буду счастлив с ней познакомиться.
     - Значит не видать тебе счастья как своих ушей. Нам надо поговорить tete-a-tete. Я должна вытянуть из нее сногсшибательный сериал для "Будуара". А тебе я всего-навсего хотела сказать, что ты должен сходить в антикварный магазин на Бромптон-Роуд - сразу за часовней, даже ты не заблудишься - и поиздеваться над кувшинчиком для сливок в форме коровы.
     По правде говоря, я растерялся. На мгновение мне даже показалось, от непосильных трудов у тети Делии поехала крыша.
     - Что над чем я должен?
     - Антиквар где-то раздобыл кувшинчик для сливок восемнадцатого века, и Том собирается его купить.
     Туман перед моими глазами рассеялся.
     - Ты имеешь в виду, он серебряный, что?
     - Да. Нечто вроде кружки в форме коровы. Зайди в магазин, попроси, чтобы тебе показали серебряную корову, а затем обдай ее презрением.
     - Да, но зачем?
     - Чтобы сбить с антиквара спесь, олух. Стоит только посеять в нем сомнения, он сбавит цену, а чем дешевле мой дражайший купит этот хлам, тем сильнее он обрадуется. Сам понимаешь, мне просто необходимо, чтобы он был в хорошем настроении, потому что, если я уломаю Гриндл и подпишу с ней контракт, мне придется раскошелить Тома на кругленькую сумму. Эти новомодные писательницы совсем с ума посходили. Требовать такие безумные гонорары тяжкий грех. Короче, беги скорее в магазин и начинай презрительно трясти головой.
     Я всегда рад оказать услугу доброй, старой тетушке, но на сей раз вынужден был, как выразился бы Дживз, заявить nolle prosequi. Никто не спорит, опохмелительные коктейли Дживза - чудо из чудес, но даже после них презрительно трясти головой не рекомендуется.
     - Сегодня я не могу презрительно трясти головой. Даже не проси.
     Она подозрительно на меня посмотрела, приподняв левую бровь.
     - Опять упился вчера до чертиков? Что ж, если беспробудное пьянство лишило тебя возможности презрительно трясти головой, надеюсь, у тебя остались силы презрительно поджать губы?
     - Сколько угодно.
     - Тогда вперед. И не забудь изумленно охнуть. Можешь поцокать языком. Ах да, и еще обязательно скажи, что это датский новодел.
     - Зачем?
     - Понятия не имею. По-видимому, для кувшинчика в форме коровы ничего страшнее быть не может.
     Она умолкла и окинула задумчивым взглядом мое, не стану скрывать, несколько измученное лицо.
     - Значит вчера ты пустился в загул, мой юный цыпленочек? Просто удивительно, каждый раз, когда я тебя вижу, ты на ногах не стоишь после очередной попойки. Открой секрет, ты когда-нибудь отрываешься от бутылки, или даже по ночам во сне потихоньку тянешь из горла?
     Я сделал вид, что обиделся.
     - Ты клевещешь на меня, любезная родственница. Бертрам Вустер отмечает только выдающиеся события. В остальных случаях он - само воздержание. Три-четыре коктейля, стакан вина за обедом и иногда пара рюмок ликера к кофе это все, что он себе позволяет. А вчера я устроил холостяцкую вечеринку в честь Гусика Финк-Ноттля.
     - Да ну?! - Она расхохоталась, по правде говоря, несколько громче, чем могла выдержать моя расшатанная нервная система, но с этим ничего нельзя было поделать. Когда тетя Делия изумляется, известка, как правило, начинает сыпаться с потолка. - Ты кутил с Пеньком-Бутыльком? Дай бог ему здоровья. Как поживает наш тритономанчик?
     - Очень даже неплохо.
     - Надеюсь, он порадовал общество речью перед началом оргии?
     - Представь себе, да. Я был просто поражен. Ни на минуту не сомневался, он покраснеет как рак и откажется. Не тут-то было. Когда мы выпили за его здоровье, он поднялся на ноги, и, холодный как льды в лунную ночь, пользуясь терминологией Анатоля, начал распинаться. Мы ушам своим не поверили.
     - Наверное, был в стельку пьян?
     - Напротив. Трезв как стеклышко.
     - Приятно слышать.
     Мы оба замолчали, вспомнив тот летний вечер в ее вустерширском поместье, когда обстоятельства вынудили Гусика заправиться под завязку как раз перед его выступлением в Маркет-Снодберийской классической средней школе, где он вручал призы юным талантам.
     По правде говоря, когда я начинаю рассказывать историю о парне, о котором рассказывал истории раньше, я никогда не знаю, что мне надо о нем объяснять, а что о нем объяснять не надо, если вы меня понимаете. С этой проблемой я вечно сталкиваюсь и каждый раз немного теряюсь. Я имею в виду, если я вдруг решу, что мои почитатели в курсе всех последних событий и, так сказать, помчусь вперед на всех парусах, бедолаги, которые пропустили мимо ушей мои прежние повествования, будут блуждать в потемках. Если же я, к примеру, приторможу и начну пересказывать восемь томов приключений Огастеса Финк-Ноттля, другие бедолаги, слушавшие меня до сих пор с открытыми ртами, начнут сладко зевать и бормотать про себя: "Кончай трепаться. Старо как мир".
     По-моему, из данного затруднительного положения существует один выход. Придется мне коротко перечислить основные факты для одних бедолаг и извиниться перед другими бедолагами, предложив им вздремнуть несколько минут или попить чайку, или еще что-нибудь.
     Итак, Гусик, о котором идет речь, был моим приятелем, сильно смахивающим на дохлую рыбину, который похоронил себя в глуши и всю свою жизнь посвятил изучению тритонов, разводя тупых тварей в стеклянных аквариумах и зорко следя за каждым их шагом. Вы запросто смогли бы назвать его законченным отшельником, если это слово вам знакомо, и оказались бы абсолютно правы. По всем законам божеским и человеческим Гусик никогда не должен был шептать в нежные ушки ласковых слов, которые рано или поздно приводят к неумеренной трате денег на обручальные кольца и свадебные пироги.
     Но с Любовью не поиграешь в прятки. Как-то раз, случайно встретив Медлин Бассет, он втюрился в нее по уши, отказался от затворничества, выполз на свет божий и принялся рьяно за ней ухлестывать, а добившись успеха, приготовился вдеть гардению в петлицу и отвести этот кошмар в юбке к алтарю.
     Поймите меня правильно, Вустеры галантные кавалеры, но они не стесняются говорить правду. Я назвал Медлин Бассет кошмаром в юбке, потому что она была кошмаром в юбке: слезливой, слюнявой, сопливо-сентиментальной особью женского пола, взирающей на мир глазами-блюдцами с поволокой, воркующей омерзительным слащавым голосом и имеющей весьма странные представления о звездах и кроликах. Помню, однажды она доверительно мне сообщила, что кролики это гномы, которых фея-королева устроила на работу, а звезды - гирлянда из маргариток, сотворенная Всевышним. Само собой, чепуха на постном масле. Быть того не могло.
     Тетя Делия ухмыльнулась и раскатисто хохотнула, потому что речь Гусика в Маркет-Снодберийской классической средней школе была одним из самых приятных ее воспоминаний.
     - Добрый, старый Пенек-Бутылек! Где он сейчас?
     - Гостит в загородном имении отца Медлин, Тотли-Тауэре, рядом с Тотли-на-нагорье в Глостере. Вернулся туда сегодня утренним поездом. Венчание состоится в местной церквушке.
     - Ты идешь?
     - Упаси меня бог.
     - Ах да, конечно. Тебе тяжело будет смотреть, как твоя любовь выходит замуж за другого.
     Я вздрогнул.
     - Любовь? К девице, которая убеждена, дети рождаются от того, что феи чихают?
     - Ты был с ней помолвлен, я точно помню.
     - В течение пяти минут, и не по своей вине. Дорогая моя тетушка, - сказал я, обиженный такой несправедливостью, - нехорошо с твоей стороны надо мной подтрунивать. Тебе прекрасно известны гнусные интриги, из-за которых я тогда попал в переделку.
     И я поморщился, словно съел ломтик лимона. Честно признаться, я не люблю вспоминать об этом несчастном случае из моей биографии. В двух словах попытаюсь рассказать вам, что произошло. Долгое общение с тритонами окончательно сломило дух Гусика, и когда пришла пора признаться в своих чувствах Медлин Бассет, он струсил как заяц и попросил меня поговорить с ней вместо него. Но стоило мне сказать всего несколько фраз, тупоголовая девица решила, что я объясняюсь ей в любви, а в результате, дав Гусику от ворот поворот после церемонии вручения призов, она вцепилась в меня мертвой хваткой, и мне ничего другого не оставалось, как смириться с неизбежным. Я имею в виду, если девушка вбила себе в черепушку, будто парень спит и видит, как бы на ней жениться, а затем отправила бывшего fiancee в отставку и сообщила тому парню, что теперь готова его осчастливить, куда бедолаге деться?
     К счастью, недоразумение уладилось, и два недоумка помирились, но при мысли об опасности, которой я подвергался, меня до сих пор трясло как в лихорадке. Я не сомневался, что не буду спать спокойно, пока священник не произнесет: "Согласен ли ты, Огастес?:", и Гусик стыдливо ответит: "Да".
     - Если хочешь знать, я тоже не пойду на свадьбу, - сказала тетя Делия. - Я не в восторге от сэра Уаткина Бассета и не собираюсь его поздравлять. Он еще тот фрукт!
     - Ты знаешь этого крохобора? - удивленно спросил я, хотя удивляться, собственно, было нечему. Я сам всегда утверждал, что мир тесен.
     - Конечно, знаю. Он друг Тома. Они оба собирают старое серебро и грызутся друг с другом из-за каждого изделия. Прошлым месяцем сэр Уаткин гостил у нас в Бринкли. Хочешь послушать, чем он отплатил мне за то, что я принимала его как дорогого гостя? Попытался за моей спиной украсть у меня Анатоля.
     - О, боже! Только не это!
     - К счастью, Анатоль остался мне верен, после того как я удвоила ему жалование.
     - Удвой ему жалование еще раз, - с чувством произнес я. - Удваивай ему жалование каждый день. Чем лишиться непревзойденного мастера соусов и подливок, лучше утопить его в деньгах.
     По правде говоря, я разволновался, дальше некуда. Мысль о том, что Анатоль, этот гений кухни, чуть было не перестал колдовать над блюдами в Бринкли-корте, куда я всегда мог нагрянуть с визитом, и не начал обслуживать старикашку Бассета, который никогда не позаботился бы поставить на обеденный стол прибор для Бертрама, встревожила меня до глубины души.
     - Да, - сказала тетя Делия, метнув глазами пару молний, - сэр Уаткин Бассет прохвост, проныра и жулик. Советую тебе предупредить Пенька-Бутылька, чтобы в день своей свадьбы он смотрел в оба. Стоит ему на мгновенье отвернуться, и старый хрыч свистнет у него обручальное кольцо в самый ответственный момент. А сейчас, - продолжала она, подвигая к себе толстую пачку гранок, - проваливай. Ах да, и передай эту статью из раздела "Мужья" Дживзу. Тут полно заумных рассуждений о галунах на мужских брюках, а я в них разбираюсь, как свинья в апельсинах. Может, тут все верно, а может, это коммунистическая пропаганда, так что пусть Дживз выскажет свое мнение. Значит я могу рассчитывать, что ты выполнишь мое поручение и ничего не напутаешь? Ну-ка повтори, что ты должен сделать?
     - Пойти в антикварный магазин:
     - :на Бромптон-Роуд:
     - :вот именно, на Бромптон-Роуд. Попросить, чтобы мне показали серебряный кувшинчик для сливок в форме коровы:
     - :и обдать его презрением. Все верно. Выматывайся. Закрой дверь с другой стороны.
     
     
     * * *
     
     С легким сердцем и улыбкой на устах я вышел на улицу и поймал такси. Многие на моем месте огорчились бы, посчитав утро потраченным впустую, но я испытывал огромное удовольствие от того, что в моей власти было сделать доброе дело. Ковырните Бертрама Вустера поглубже, как я частенько говорю своим друзьям и знакомым, и вы откопаете в нем самого настоящего бой-скаута.
     Антикварный магазин на Бромптон-Роуд оказался, как и предполагалось, антикварным магазином на Бромптон-Роуд. Подобно всем антикварным магазинам, за исключением шикарных заведений на Бонд-стрит, он был обшарпанным снаружи и мрачным, тусклым и полным разнообразных запахов внутри. Не знаю почему, но владельцы такого рода лавок вечно готовят себе пищу в задней комнате.
     - Здравствуйте, - сказал я, переступив через порог, и тут же умолк, заметив, что тип за прилавком обслуживает каких-то двух клиентов.
     "Прошу прощенья", - чуть было не добавил я, пытаясь показать, что помешал ему невольно, но слова замерли на моих устах.
     Обильные туманы вползли в дверь вслед за мной, но несмотря на плохую видимость, я обратил внимание, что хорошо знаю менее высокого и более пожилого из клиентов.
     Это был старикашка Бассет. Собственной персоной.
     
     
     * * *
     
     Вустеры обладают одной чертой характера, о которой все говорят: бульдожьей напористостью и хваткой. Человек слабовольный на моем месте попытался бы удалиться из магазина на цыпочках и как можно скорее скрыться за горизонтом, но я не сделал ни шагу назад. В конце концов, что было, то прошло. Разорившись на пятерку, я сполна заплатил свой долг Обществу, и мне не следовало бояться этого старого сморчка. Поэтому я остался стоять у двери, исподтишка за ним наблюдая.
     Когда я вошел, он обернулся и бросил на меня быстрый взгляд, и с тех пор все время наблюдал за мной краешком глаза. Я не сомневался, вскоре мозги у него сработают, и он вспомнит, что молодой человек незаурядной внешности, изящно опиравшийся на зонтик на заднем плане, был его старым знакомым. И точно, как только тип за прилавком удалился в заднюю комнату, старикашка подошел ко мне и, сверкая своими лобовыми стеклами, осмотрел с головы до ног.
     - Так, так, - произнес он. - Я вас знаю, юноша. У меня прекрасная память на лица. Однажды вы мне попались.
     Я слегка поклонился.
     - Но только однажды. Это приятно. Получили хороший урок? Стали жить честно? Замечательно. А теперь вспомним, за что же я вас осудил. Только не подсказывайте. Я никогда ничего не забываю. Ах да, конечно, за воровство сумок.
     - Нет, нет, я:
     - За воровство сумок, - решительно повторил он. - Как сейчас помню. Но не будем ворошить прошлое. Мы ведь начали новую жизнь, верно? Превосходно. Родерик, подойдите ко мне. Это вас заинтересует.
     Его приятель, рассматривавший поднос, поставил его на прилавок и присоединился к нашей компании.
     Я с самого начала подметил, что при одном взгляде на этого парня у кого угодно перехватило бы дыхание. Глядя на громадину семи футов ростом и шести в плечах (по крайней мере, такое впечатление создавал просторный ульстер) невозможно было отвести от него глаз. Казалось, Природа решила сотворить гориллу, но в последний момент почему-то передумала.
     Впрочем, не только его внушительные размеры производили неизгладимое впечатление. Вблизи больше всего поражало крупное лицо с квадратной челюстью и намеком на усики, причем весьма тонким. Взгляд у него был свирепым и пронзительным. Короче, его ничего не стоило спутать с каким-нибудь диктатором.
     - Родерик, - сказал старикашка Бассет, - посмотрите на этого человека. Он яркий пример того, что я всегда утверждал: тюрьма не ожесточает преступников, не портит их характеры, не мешает им подниматься по ступеням самих себя к сияющим вершинам совершенства.
     Я узнал остроту - она принадлежала Дживзу - и удивился, где он мог ее услышать.
     - Посмотрите на него внимательно. Совсем недавно он получил у меня три месяца за то, что выхватывал из рук сумки на вокзалах, и, совершенно очевидно, пребывание в тюрьме оказало на него самое благоприятное действие. Он исправился.
     - Да ну? - сказал диктатор.
     Не стану спорить, "да ну?" звучит лучше, чем "ну да!", и тем не менее тон диктатора мне не понравился. Он смотрел на меня крайне подозрительно, если вы понимаете, что я имею в виду. Помню, мне тогда пришло в голову, что этот парень идеально подошел бы для того, чтобы поиздеваться над кувшинчиком для сливок.
     - С чего вы взяли, что он исправился?
     - Естественно, он исправился. Судите сами. Выхолен, прекрасно одет, достойный член Общества. Не знаю, чем он сейчас занимается, но, совершенно очевидно, что не воровством сумок. Чем вы сейчас занимаетесь, молодой человек?
     - По всей видимости, воровством зонтиков, - заметил диктатор. - Ваш он уже украл.
     И я только собрался горячо запротестовать - и даже открыл рот, - когда внезапно у меня возникло ощущение, будто меня стукнули левее правого и правее левого уха чем-то тяжелым, и я понял, что на самом деле сказать мне нечего.
     Я имею в виду, я вдруг вспомнил, что вышел из дома без зонтика, однако в данную минуту я был в зонтике от нижней пуговицы жилета до пят. Что заставило меня взять этот предмет, прислоненный к креслу семнадцатого века, я понятия не имею, разве что тут сработал первобытный инстинкт, который заставляет цветы тянуться к солнцу, а homo sapiens без зонтика хватать первый, попавшийся ему под руку.
     Естественно, как истинный джентльмен я обязан был принести свои извинения.
     - Ох, ради бога, простите, - произнес я, передавая злополучный предмет из рук в руки. - Мне очень жаль, что так получилось.
     Старикашка заявил, что ему тоже очень жаль, и что он разочарован. Он сказал, подобные случаи не могут не нанести душевной травмы любому честному человеку.
     Диктатор не преминул влезть в разговор. Он спросил, не позвать ли ему полисмена, и на мгновение глаза Бассета загорелись. Мысль о том, чтобы позвать полисмена, дорога сердцу любого судьи. В этом отношении судьи напоминают тигров, почуявших запах крови. Но старикашка покачал головой.
     - Нет, Родерик. Не надо. Не хочу омрачать счастливейший день моей жизни.
     Диктатор поджал губы, словно хотел возразить, что чем счастливее день, тем приятнее совершать добрые дела.
     - Но, послушайте, - прерывающимся голосом сказал я. - Это досадное недоразумение.
     - Ха! - воскликнул диктатор.
     - Я решил, это мой зонтик.
     - Основная твоя ошибка заключается в том, мой милый, - назидательно произнес Бассет, - что ты абсолютно не способен отличить meum от tuum. На этот раз я не велю тебя арестовать, но впредь советую вести себя осмотрительнее. Пойдемте, Родерик.
     И они вышли из магазина, причем диктатор оглянулся на меня с порога и снова воскликнул "Ха!"
     Сами понимаете, я прошел через тяжелейшее испытание, а так как я человек чувствительный, мне первым делом захотелось вовсе даже не выполнять поручение тети Делии, а помчаться к себе домой и выпить еще один коктейль Дживза. Разгоряченные сердца мечтают о лесной прохладе, или как там, точно не помню. Только сейчас до меня дошло, что безумием было выходить на улицы Лондона, заправившись всего одним опохмелительным коктейлем, и я уже собрался потихоньку улизнуть и вернуться к живительному источнику, когда владелец магазина вынырнул из задней комнаты и, распространяя вокруг себя ароматы жареного мяса и грязного белья, спросил, что мне угодно. Благо он заговорил первым, я ответил, что насколько мне было известно, у него имеется на продажу серебряный кувшинчик для сливок восемнадцатого века в форме коровы.
     Он мрачно покачал головой. Он вообще был мрачным типом, а лицо свое тщательно скрывал за густой порослью седых бакенбард.
     - Вы опоздали. Кувшинчик обещан постоянному клиенту.
     - По имени Траверс?
     - Ах!
     - Ну, значит все в порядке. О, достойнейший из достойных антикваров, сказал я, стараясь говорить как можно любезнее, - вышеупомянутый Траверс - мой дядя. Он прислал меня, чтобы я оценил его будущее приобретение. Так что показывайте скорее. Сильно подозреваю, оно никуда не годится.
     - Вы не правы. Необычайно ценное и красивое изделие.
     - Ха! - воскликнул я, решив, что подражание диктаторам может мне помочь. Это вы так говорите. Что ж, посмотрим!
     Честно признаться, меня не волновало старое серебро, и хотя я из чувства жалости никогда не говорил об этом дяде Тому, мне казалось, его привязанность к древнему хламу может превратиться в тяжелую душевную болезнь, если он не начнет следить за собой самым тщательным образом. Поэтому, как вы понимаете, я не предполагал, что увижу нечто особенное, но когда старьевщик в бакенбардах вернулся с этой штуковиной, я не знал, плакать мне или смеяться. Мысль о том, что дядюшка собирается платить наличными за данный предмет потрясла меня до глубины души.
     Это была серебряная корова. Но когда я говорю "корова", не делайте скоропалительных выводов, потому что я не имел в виду приличное, порядочное, уважающее себя животное, уплетающее на лужайке причитающиеся ему зеленые витамины. Отнюдь. Перед моими глазами предстала нагло ухмыляющаяся зверюга, готовая в любой момент сплюнуть сквозь зубы и послать вас куда подальше, явно принадлежавшая к преступному миру. Она была примерно четыре дюйма в высоту и шесть в длину. Спина у нее открывалась на петельках, а хвост изгибался дугой и прикреплялся к спине, образуя ручку для любителей подобного рода кувшинчиков. По правде говоря, глядя на серебряное чудовище, я перенесся в какой-то страшный, доселе неведомый мне мир.
     Как вы понимаете, теперь я запросто мог выполнить программу действий, предписанную тетей Делией. Я презрительно поджал губы и зацокал языком одновременно. Изумленно охнуть я тоже не забыл. Короче говоря, я обдал корову презрением и с большим удовольствием отметил, что заплесневевшие бакенбарды встопорщились, словно я наступил им на любимую мозоль.
     - Ну и ну! - сказал я, вовсю цокая языком и продолжая презрительно поджимать губы. - Нет, так дело не пойдет. Не то, совсем не то.
     - Не то?
     - Не то. Датский новодел.
     - Датский новодел? - Не стану утверждать, что у него пошла пена изо рта, но бакенбарды задергались в предсмертных судорогах, словно не вынесли страшной душевной травмы. - При чем тут датский новодел? Это восемнадцатый век, Англия. Взгляните на клеймо.
     - Не вижу никакого клейма.
     - Вы ослепли? Выйдите на улицу. Там светлее.
     - Ну, ладно, - милостиво согласился я, и сначала неторопливо пошел к двери, изображая из себя коллекционера, которого даром заставляют терять время.
     Должно быть, вам резануло слух слово "сначала". Но сказал я его не случайно. Не успел я сделать и двух шагов, как споткнулся о кошку, а изображать из себя коллекционера, даром тратящего время, и одновременно спотыкаться о кошку, задача непосильная, по крайней мере для меня. Мне пришлось резко переключить скорости, после чего я пулей вылетел из дверей, словно удирал со всех ног от полисменов, пытавшихся арестовать меня за вождение в нетрезвом виде. Серебряная корова, кувыркаясь в воздухе, шлепнулась на землю, а я, к счастью, столкнулся на улице с собратом-лондонцем, и поэтому не улетел в придорожную канаву.
     Впрочем "к счастью" слишком сильно сказано, потому что мой полет остановил сэр Уаткин Бассет. Он стоял с отвисшей нижней челюстью, и в стеклах его пенсне отражались отвращение и негодование, как будто он мысленно загибал пальцы, перечисляя мои прегрешения. Сначала воровство сумок, затем умыкание зонтиков, а теперь новое безобразие. Казалось, чаша его терпения переполнилась.
     - Родерик! - завизжал он. - Зовите полицию!
     Диктатор радостно вскинулся и завопил:
     - Полиция!
     - Полиция! - козлиным тенором вторил ему старикашка Бассет.
     - Полиция! - басом взревел диктатор.
     И мгновением позже огромная черная дыра, возникшая в тумане, недовольно спросила:
     - Что тут у вас?
     По правде говоря, если б я остался и все объяснил бы, мне удалось бы уладить это маленькое недоразумение в шесть секунд, но дело в том, что я не собирался оставаться и все объяснять. Резва отскочив в сторону, я бросился бежать сломя голову. Голос за моей спиной заорал: "Стой!", но как вы понимаете, ни о каких "Стой" не могло идти и речи. Я имею в виду, глупее они ничего не могли придумать. Нашли дурака. Я бежал закоулками и переулками, и в конце концов вынырнул в районе Слоун-сквер, где поймал кэб, на котором намеревался вернуться к цивилизации.
     Вначале я решил отправиться в "Трутень", чтобы перекусить, но после недолгих размышлений понял, что такая задача была мне сейчас не по плечу. Больше чего бы то ни было я ценю клуб "Трутень": остроумные беседы, дух товарищества, атмосферу всего самого ценного, что только имеется в Метрополии: но я прекрасно знал, что во время ленча через стол будут летать хлебные корки, а я был не в том состоянии, чтобы уклоняться от летящих в меня хлебных корок. Мгновенно поменяв стратегию, я приказал кэбмену отвезти меня в ближайшую турецкую баню.
     Мне всегда нравилось подолгу задерживаться в турецких б., поэтому домой я вернулся довольно поздно. Мне удалось соснуть часок-другой в своей кабинке, а в комбинации с оздоровляющим потением в парной и последующим нырянием в бассейн с ледяной водой общая процедура, если так можно выразиться, оказала на меня самое благоприятное действие, вернув румянец моим щекам в лучшем виде. Хотите верьте, хотите нет, я с веселым "Тра-ля-ля" на устах открыл дверь ключом, а затем прошел в гостиную.
     В следующую секунду в голове моей вновь все помутилось при виде кипы телеграмм, лежащих на столике.
     
     ГЛАВА 2
     
     Не знаю, принадлежите ли вы к тем бедолагам, которые читали мой отчет о предыдущих приключениях Гусика Финк-Ноттля, но если вы из их числа, вам должно быть прекрасно известно, что в то время все мои неприятности начались вместе с приливной волной телеграмм, поэтому вряд ли вы сейчас удивитесь, узнав о смутном беспокойстве, которое я ощутил, глядя на груду конвертов. С некоторых пор я довольно подозрительно отношусь к большому количеству телеграфных сообщений, невольно ожидая от них какого-нибудь подвоха.
     С первого взгляда мне показалось, на столике валялось не менее двадцати страшных предвестников несчастья, но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что их было только три. Все они были отправлены из Тотли-на-нагорье и подписаны одним именем.
     Сейчас сообщу вам их содержание.
     Телеграмма первая:
     Вустеру,
     Беркли Меншнз,
     Беркли-сквер,
     Лондон
     Немедленно приезжай. Серьезно поссорился с Медлин. Жду ответа.
     Гусик
     Телеграмма вторая:
     Удивлен, не получив ответа на телеграмму: "Немедленно приезжай серьезно поссорился с Медлин жду ответа".
     Гусик
     Телеграмма третья и последняя:
     Послушай, Берти, куда ты подевался? Послал тебе сегодня две телеграммы: "Немедленно приезжай серьезно поссорился с Медлин жду ответа". Если не примчишься сюда на всех парах и срочно нас не помиришь, помолвка будет расторгнута. Жду ответа.
     Гусик
     Я уже говорил, что длительное пребывание в турецк. бане способствовало тому, что ко мне вернулся mens sana in corpore как-там-дальше. Ну так вот, после этих жутких сообщений у меня наступил рецидив. Мои страхи, как я и предвидел, оказались не напрасными. Внутренний голос, увидев мерзопакостные конверты, нашептал мне, что дело дрянь, и дело действительно оказалось дрянью.
     Видимо, звук знакомых ему шагов вызвал Дживза из небытия, в котором он пребывал, потому что услужливый малый неожиданно материализовался в гостиной.
     Одного взгляда на Бертрама Вустера оказалось для него достаточно, чтобы разобраться, в каком плачевном состоянии тот находился.
     - Вам нездоровится, сэр? - участливо спросил он.
     Я упал в кр. и дрожащей ру. отер вспотевшее че.
     - Нет, Дживз, я здоров, но, может быть, скоро умру. Прочти.
     Дживз пробежал досье глазами, затем поднял их на меня, и в его взгляде я прочитал волнение и беспокойство, которые он испытывал за своего молодого господина.
     - Неприятное известие, сэр.
     Голос у него был проникновенным, и я понял, он сразу уловил суть дела. Зловещий смысл телеграмм дошел до него так же быстро, как до меня.
     Сами понимаете, мы не обсуждаем эту тему, потому что не любим попусту трепать имя женщины, но Дживзу прекрасно известны все факты, касающиеся ситуации Вустер - Бассет, и он отдает себе полный отчет, что в любую минуту меня может постигнуть страшная участь. Мне не было нужды объяснять ему, почему я достал сигарету дрожащей рукой и с трудом унял дрожь в коленках.
     - Как ты думаешь, что случилось, Дживз?
     - Мне трудно высказать определенное предположение, сэр.
     - Он говорит, свадьба может не состояться. Почему? Вот в чем вопрос.
     - Да, сэр.
     - Не сомневаюсь, тебе тоже хочется сказать: "Вот в чем вопрос".
     - Да, сэр.
     - Тяжелый случай, Дживз.
     - Необычайно тяжелый, сэр.
     - Мы можем быть абсолютно уверены только в том, что Гусик в очередной раз отколол какой-то номер, - возможно, потом нам станет известно, какой именно, и, естественно, попал впросак.
     Я задумался об Огастесе Финк-Ноттле, вспоминая, как он с детских лет был на несколько голов придурковатее всех известных придурков. Самые строгие судьи считали его таковым много лет. Даже в частной школе, где мы с ним познакомились, ребята тут же дали ему прозвище "Тупица", хотя он заслужил его в тяжелой борьбе с Бинго Литтлом, Фредди Видженом и вашим покорным слугой.
     - Что мне делать, Дживз?
     - Мне кажется, вам следует отправиться в Тотли-Тауэр, сэр.
     - Легко сказать. Старикашка Бассет меня на порог не пустит.
     - Возможно, сэр, если вы телеграфируете мистеру Финк-Ноттлю и объясните ваше затруднительное положение, он сумеет найти какой-нибудь выход.
     Идея была не дурна. Я тут же отправился на почту и послал следующую телеграмму:
     Финк-Ноттль
     Тотли-Тауэр
     Тотли-на-нагорье
     Тебе хорошо говорить, приезжай немедленно, но как, прах побери, я могу приехать? Ты не знаешь наших отношений с папашей Бассетом. Уверяю тебя, он не примет Бертрама с распростертыми объятиями, он спустит на него собак. Можешь не предлагать мне нацепить фальшивые бакенбарды и сделать вид, будто я пришел чинить канализацию, старый дурень знает меня в лицо. Что посоветуешь? Что там у вас стряслось? Почему поссорились? Из-за чего поссорились? В каком смысле помолвка будет расторгнута? Чего ты опять натворил? Жду ответа.
     Берти
     Очередной конверт Дживз принес мне, когда я обедал.
     Вустер
     Беркли-сквер
     Лондон
     Понял. Постараюсь все уладить. Несмотря на ссору, Медлин со мной разговаривает. Скажу ей, получил от тебя срочное письмо, где ты умоляешь, чтобы тебе позволили приехать. Жди приглашения.
     Гусик
     А утром, проворочавшись полночи в постели, я получил сразу три телеграммы.
     Первая:
     Полный порядок. Приглашение в пути. Купи мне книгу "Мои друзья, тритоны" Лоретты Пибоди, издательство "Попгурд и Грули", продается во всех магазинах.
     Гусик
     Вторая:
     Берти, ослиная твоя голова, слышала, ты едешь к нам в гости. Умничка. Ты мне позарез нужен.
     Софи
     Третья:
     Конечно, приезжай, если хочешь, Берти, но, о Берти, разве это разумно? Разве тебе не больно видеть ту, которая никогда не будет твоей? Зачем, зачем ты бередишь свою рану?
     Медлин
     Пока я читал, Дживз подал мне чай, и я молча протянул ему телеграммы, а он молча их просмотрел. Заботливый малый заговорил только после того, как я выпил полчашки живительной влаги и немного пришел в себя.
     - Мне кажется, надо ехать немедленно, сэр.
     - Должно быть, ты прав.
     - Я упакую чемоданы, сэр. Прикажете позвонить миссис Траверс?
     - Зачем?
     - Сегодня утром, сэр, миссис Траверс пыталась несколько раз с вами связаться.
     - Правда? Тогда звони.
     - Возможно, я несколько поторопился, предложив вам свои услуги, сэр. Мне кажется, миссис Траверс здесь.
     Долгий, непрекращающийся звонок, какой бывает, когда тетя жмет на кнопку и не желает ее отпускать, раздался со стороны входной двери. Дживз наверняка все увидел своим третьим глазом или чем там еще, потому что и на сей раз он оказался прав. Громоподобный голос, который, объявляя о наличии лисы, когда-то чуть не выбивал охотников из седел и заставлял их хвататься за шляпы, прокатился по моей квартире.
     - Щенок еще спит, Дживз?: А, вот ты где!
     И тетя Делия ворвалась в мою спальню.
     
     
     * * *
     
     Благодаря тому, что в своей юности, невзирая на погодные условия, моя ближайшая и дражайшая сутками не вылезала из седла, ее лицо заметно потемнело и оставалось таковым во все времена года и при любых обстоятельствах, но сейчас я бы скорее назвал его побагровевшим. Моя тетушка тяжело дышала и с ненавистью сверкала глазами, так что люди, куда менее проницательные чем Бертрам Вустер, и те с первого взгляда поняли бы, что перед ними стоит особа женского пола, взбешенная, дальше некуда.
     Очевидно, ее так и подмывало высказать все, что у нее накипело, но она сдержалась и для начала накинулась на меня, заявив с присущей ей простотой, что только последний лодырь может в столь поздний час дрыхнуть без задних ног.
     - Я не дрыхну без задних ног, - с достоинством возразил я. - Если хочешь знать, я давно проснулся и как раз собираюсь позавтракать. Надеюсь, ты ко мне присоединишься? Само собой, можешь смело рассчитывать на яичницу с беконом, но одно твое слово, и мы раздобудем тебе копчушек.
     Она фыркнула с такой силой, что двадцать четыре часа назад я этого просто не вынес бы. Даже сейчас, более или менее восстановив форму, я воспринял ее фырканье как взрыв той газовой колонки, при котором, как писали недавно в газетах, "погибли шестеро".
     - Яичницы! Копчушки! Подай мне бренди с содовой. Пусть Дживз принесет полный бокал. Если он забудет налить содовую, тоже не страшно. Берти, произошло нечто ужасное.
     - Давай переберемся в столовую, о моя бесценная тетя, - предложил я. - Там нам никто не помешает. Сейчас сюда придет Дживз, чтобы упаковать чемоданы.
     - Ты уезжаешь?
     - Да. В Тотли-Тауэр. Представляешь, мне:
     - В Тотли-Тауэр? Будь я проклята! Я как раз пришла сказать, чтобы ты прекратил валять дурака и немедленно ехал в Тотли-Тауэр.
     - А?
     - Дело жизни и смерти.
     - В каком смысле?
     - Сейчас узнаешь. Я все объясню.
     - Да, но сначала все-таки перейдем в столовую. Итак, таинственная незнакомка, - шутливо продолжал я, когда Дживз принес завтрак и удалился, что у тебя стряслось?
     На мгновение наступила тишина, которую я нарушал, стукая чашкой кофе о блюдце, а тетя Делия - музыкально поглощая бренди с содовой. Затем она поставил пустой бокал на стол и перевела дыхание.
     - Берти, - прогремела моя ближайшая и дражайшая, - первым делом я хочу сказать несколько слов о сэре Уаткине Бассете. Пусть тля сожрет все его розы. Когда к нему на обед соберутся гости, пусть его повар налижется как свинья. Пусть все его курицы передохнут.
     - Разве он разводит куриц? - поинтересовался я.
     - Пускай в его доме лопнут все водопроводные трубы. Пускай термиты разрушат Тотли-Тауэр. Пускай в церкви, когда он отдаст руку Медлин Пеньку-Бутыльку, его одолеет насморк, а платок он забудет дома.
     Тетя Делия умолкла, явно облегчив душу, но я подумал, до сути она так и не дошла.
     - Оно конечно, - осторожно произнес я. Я полностью тебя поддерживаю, и согласен с тобой in toto, но в чем, собственно, дело?
     - Сейчас скажу. Помнишь серебряную корову?
     Я задрожал с головы до ног и ткнул вилкой в яичницу.
     - Думаешь, я смогу ее забыть? Ты не поверишь, но когда я зашел к антиквару, первым делом я столкнулся нос к носу со старикашкой Бассетом. Удивительное совпадение:
     - Совпадение, держи карман шире. Негодяй пошел в магазин специально, после того, как Том все уши ему своей коровой прожужжал. Представляешь, твой дядя ляпнул о своей покупке Бассету. Окончательно рехнулся. Естественно, подлец тут же начал строить козни, чтобы облапошить соперника. И ему это удалось. Вчера сэр Уаткин пригласил Тома на ленч в свой клуб, а в меню были омары, и этот Маккиавелли подсунул их Тому.
     У меня отвалилась нижняя челюсть.
     - Ты имеешь в виду, дядя Том ел омаров? - ошарашенно спросил я, потому что мне не хуже других было известно состояние капризного желудка дяди Тома. После того, как он чуть не загнулся от них на Рождество?
     - Подлец Бассет подзуживал его, пока Том не сломался. Он съел не только сотню омаров, но еще тонну свежих огурцов. Сегодня утром Том мне рассказал вчера он мог только стонать, - что сначала он проявил стойкость и мужество. Но обстоятельства оказались сильнее него. Оказывается, в клубе Бассета холодные закуски стоят на столе посередине комнаты, так что где бы ты ни сидел, тебе все видно.
     Я кивнул.
     - В "Трутне" то же самое. Помню, однажды Конина Пирбрайт бросил в пирог с дичью шесть булочек от дальнего окна и ни разу не промахнулся.
     - Сам понимаешь, Том не выдержал. Пока Бассет пытался его уломать, он еще держался, но вид омаров окончательно доконал беднягу. Он сдался, накинулся на них как голодающий эскимос, и в шесть вечера мне позвонил швейцар и попросил прислать такси за останками, которые корчились в углу библиотечной комнаты. Том приехал через полчаса и, еле ворочая языком, попросил питьевой соды. Ха! воскликнула тетя Делия каким-то утробным голосом. - Питьевой соды, чтоб ему пусто было! Два доктора с трудом откачали его с помощью помпы!
     - А тем временем? - спросил я, заранее зная, чем должна закончиться эта история.
     - А тем временем подлец Бассет помчался в магазин со всех ног и купил кувшинчик. Антиквар обещал попридержать его для Тома до трех часов и, естественно, расстался с ним не задумываясь, когда в три Том не пришел, а другой клиент выразил желание совершить покупку. Ну, вот. Вчера вечером Бассет сунул корову под мышку и отбыл вместе с ней в Тотли-Тауэр.
     Это была печальная история, которая только подтверждала мое мнение: судья, который способен содрать с парня пятерку за пустяковый проступок вместо того, чтобы ограничиться упреком в его адрес, способен на любую гадость. Но, по правде говоря, я не совсем понимал, как тетя Делия собирается помочь горю своего обожаемого супруга. В сложившейся ситуации оставалось только стиснуть зубы покрепче, постараться все забыть и начать жизнь сначала. Примерно так я и сказал, намазывая тост джемом.
     - Да? Значит вот ты как?
     - Что поделаешь, тетя Делия.
     - Надеюсь, ты согласен, что по всем законам, божеским и человеческим, корова принадлежит Тому?
     - О, конечно. Двух мнений быть не может.
     - И ты собираешься оставить эту гнусность безнаказанной? Ты позволишь этому бандиту улизнуть от ответственности? Наблюдая, как на твоих глазах совершается жульничество, каких свет не видывал, ты намерен укоризненно покачать головой, пробормотать "ай-яй-яй" и ничего больше?
     Я тщательно обдумал ее слова.
     - Ты не права, тетя Делия. Я не стану говорить "ай-яй-яй". Тут надо подобрать выражение похлеще. Но, не скрою, делать я ничего не буду, потому что просто не знаю, что тут можно сделать.
     - А я знаю. Том имеет на корову все права, и я умыкну ее, чего бы мне это не стоило.
     Я уставился на нее во все глаза. Честно признаться, хоть я и промолчал, в моем взгляде она запросто могла увидеть, как я укоризненно качаю головой и бормочу "ай-яй-яй". Спору нет, ее подставили в лучшем виде, но я не одобрял разбойничьих методов решения какой бы то ни было проблемы. Я только собирался спросить, как отнеслись бы к подобной идее ее друзья-приятели из охотничьих клубов, когда она добавила:
     - Вернее, не я, а ты!
     В этот момент я как раз закуривал сигарету, которая, если верить рекламе, настраивала на благодушный лад, но, видимо, мне попалась не та сигарета, потому что, услышав ее слова, я подскочил на кресле, словно в него было воткнуто шило.
     - Кто, я?
     - Вот именно. Сам видишь, как складно все получается. Ты едешь в Тотли. У тебя будет куча возможностей незаметно стащить:
     - Но, прах побери!
     - :кувшинчик, а мне он позарез нужен, чтобы выудить у Тома чек для Помоны Гриндл. А если Том останется без коровы, я останусь без чека. Вчера я подписала с Помоной Гриндл контракт на баснословную сумму, и первую половину должна буду выплатить через неделю. Так что вперед, мой мальчик. Не понимаю, чего ты раскипятился. Плевое дело. Мог бы и постараться для любимой тети.
     - Будь прокляты все плевые дела для любимых тетей. Даже не мечтай, что я:
     - О, нет, тебе не удастся отвертеться, потому что ты прекрасно знаешь, что произойдет, если ты попробуешь удрать в кусты. - Она многозначительно на меня посмотрела. - Вы следите за ходом моей мысли, Ватсон?
     Мне не надо было следить за ходом ее мысли, я без того знал, на что она намекала. Тетя Делия не в первый раз показывала мне свои коготки. Сами понимаете, тут дело в том, что моя безжалостная родственница обладает совершенным оружием, которым она бессовестно пользуется, а я при этом чувствую себя как тот парень, - как же его звали? Дживз хорошо с ним знаком, - над чьей головой висел чей-то там меч. Короче говоря, тетя Делия всегда может настоять на своем, пригрозив, что если я не подчинюсь ее воле, она больше на порог меня не пустит и таким образом навсегда отлучит от Анатоля. Я никогда не забуду, как однажды, в разгар сезона охоты на фазанов, она отказала мне от дома на целый месяц, и я сидел и глотал слюни, пока непревзойденный гений фазаньих (и прочих) блюд не отходил от плиты.
     Я сделал последнюю попытку ее урезонить.
     - Но для чего дяде Тому нужна эта жуткая корова? На нее смотреть противно. Уверяю тебя, без коровы ему будет куда спокойнее жить на свете.
     - Том так не считает. А если ты не выполнишь мое пустяковое, простое поручение, гости за моим столом начнут спрашивать: "А почему к тебе больше не заходит Берти Вустер? Куда он подевался?" Боже, какой ленч приготовил нам вчера Анатоль! Бесподобный, другого слова не подобрать. Как ты любишь говорить, все его блюда буквально тают во рту.
     Я сурово на нее посмотрел.
     - Тетя Делия, это шантаж!
     - Правда? Как ты догадался?
     И она упорхнула из комнаты.
     Я сжевал ломтик холодного бекона и угрюмо посмотрел на вошедшего Дживза.
     - Чемоданы упакованы, сэр.
     - Хорошо, Дживз. Не будем терять времени.
     
     
     * * *
     
     - Плохи мои дела, - сказал я, нарушая тревожное молчание, царившее на протяжении восьмидесяти семи миль. - Я побывал в разных передрягах, но сейчас для меня наступил конец света.
     Мы продвигались по направлению к Тотли-Тауэр, я - за рулем, Дживз - рядом со мной, чемоданы - в багажнике. Из Лондона мы уехали в половине двенадцатого, и пока мы катили по шоссе, погода разгулялась, лучше не придумаешь. Стоял погожий, солнечный день, терпким воздухом дышалось легко и приятно, короче, если бы будущее не казалось мне таким мрачным, я бы веселился вовсю, не умолкая болтал бы с Дживзом, приветливо махал бы рукой встречным автомобилям и, возможно, даже мурлыкал бы себе под нос.
     К сожалению, будущее казалось мне более чем мрачным, а еще вернее, мне казалось, у меня вообще нет будущего, поэтому ни о каком мурлыканьи не могло быть и речи. По правде говоря, чем больше я думал об этом самом будущем, поджидавшем меня с камнем за пазухой в трижды проклятом Тотли-Тауэре, тем мрачнее я становился.
     - Конец света, - повторил я.
     - Сэр?
     Я нахмурился. Малый, если так можно выразиться, деликатничал, а сейчас было не время деликатничать.
     - Не делай вид, будто ничего не понимаешь, Дживз, - холодно сказал я. - Ты торчал в соседней комнате, пока я общался с тетей Делией, а ее голос наверняка слышали на другом конце Лондона.
     Он сбросил с себя маску.
     - Да, конечно, сэр. Вы правы. Должен признаться, в общих чертах мне известно содержание вашей беседы.
     - Вот так бы сразу. Ты согласен, что мне можно заказывать гроб?
     - Несомненно, вы попали в достаточно неприятное положение, сэр.
     Некоторое время я вел машину молча.
     - Если б я мог начать жить сначала, Дживз, - после непродолжительного раздумья произнес я, - я прожил бы свою жизнь круглой сиротой без единой тетушки. Скажи, это в Турции тетушек запихивают в мешки и топят в Босфоре?
     - Нет, сэр. Так поступают с одалисками.
     - Чем тетушки лучше? От них одни неприятности. Говорю тебе, Дживз, если разобраться, за каждым несчастным, невинным, безвредным бедолагой, который вляпывается по уши то в одну жуткую историю, то в другую, стоит его тетушка.
     - В том, что вы говорите, безусловно скрыт большой смысл, сэр.
     - Ты можешь возразить, что тетушки делятся на плохих тетушек и хороших тетушек. Ничего подобного. Все они одинаковы. Рано или поздно от любой тетушки начинает попахивать серой. Возьмем, к примеру, тетушку по имени Делия, Дживз. Сам знаешь, я всегда считал ее особой женского пола высшей пробы, классной тетушкой, а как она со мной поступила? Подложила свинью, хуже не придумаешь. Пришла и, глазом не моргнув, дала поручение, о котором даже говорить страшно. Вустера, разлучника полицейских с их шлемами, мы знаем. Нам известен Вустер, предположительно ворующий сумки на вокзалах. Но именно тетя по имени Делия вдруг решила явить миру Вустера, который приезжает погостить в дома отставных мировых судей и, вкушая их хлеб-соль, тащит у них серебряных коров почем зря. Фу! - сказал я, не в силах яснее выразить обуревавшие меня чувства.
     - Ситуация не из легких, сэр.
     - Хотел бы я знать, как примет меня старикашка Бассет, Дживз?
     - За его поведением интересно будет понаблюдать, сэр.
     - Раз я приглашен мисс Бассет, думаю, он не вышвырнет меня за дверь?
     - Нет, сэр.
     - Зато наверняка посмотрит на меня поверх своего пенсне и начнет фыркать. Хуже не бывает, Дживз.
     - Нет, сэр.
     - Я имею в виду, даже если б не надо было умыкать серебряных коров, мне вряд ли кто позавидовал бы.
     - Да, сэр. Осмелюсь спросить, вы собираетесь выполнить поручение миссис Траверс?
     Трудно отчаянно всплеснуть руками, когда ведешь машину на скорости пятьдесят миль в час, но по правде говоря, мне жутко захотелось ими всплеснуть, и наплевать на последствия.
     - Ты попал в самую точку, Дживз. Вот в чем вопрос. Вот почему я мучаюсь. Помнишь, ты пару раз упоминал о типе, который чего-то кому-то не позволил? Ты знаешь, о ком я говорю. У него еще была кошка.
     - Вы имеете в виду Макбета, сэр, персонажа из пьесы покойного Уильяма Шекспира. Речь шла о том, что позволил он "сейчас решусь я" прислуживать "не смею я", вокруг и около бродил, как бедный кот из древней поговорки.
     - Я его прекрасно понимаю. Мне тоже не легче. Я в нерешительности, Дживз, я колеблюсь: так можно сказать?
     - Вне всяких сомнений, сэр.
     - Когда я думаю, что меня навсегда отлучат от кухни, где командует божественный Анатоль, у меня руки чешутся умыкнуть корову как можно скорее. Но когда я вспоминаю, что мое имя в Тотли-Таузр давно смешано с грязью, и старикашка Бассет принимает меня за нечто среднее между разбойником с большой дороги и мелким жуликом, который тащит все, что плохо лежит:
     - Сэр?
     - Разве я тебе не рассказывал? Вчера мы с ним в очередной раз сцепились. Теперь он считает, что если я и не король преступного мира, то по крайней мере один из его первых заместителей, враг рода человеческого, по которому тюрьма плачет.
     Я вкратце рассказал Дживзу о моих вчерашних приключениях, и, можете представить себе мои чувства, когда я заметил, что бессовестного малого мой рассказ вроде как развеселил. Дживз не часто улыбается, но в данную минуту губы у него определенно задергались.
     - Забавное недоразумение, сэр.
     - Забавное, Дживз?
     Он сразу понял, что перехватил через край. Черты его лица приобрели былую строгость, а губы перестали отплясывать лезгинку.
     - Прошу прощения, сэр. Мне следовало сказать "досадное недоразумение".
     - Вот именно. Давно бы так.
     - Вы не могли не почувствовать некоторой неловкости, встретившись с сэром Уаткином в подобных обстоятельствах.
     - И я почувствую куда большую неловкость, если он застукает меня за воровством его любимой коровы. Я так и вижу, как он хватает меня за руку на месте преступления.
     - Я прекрасно вас понимаю, сэр. Теряется уверенность в себе от мрачных дум и тяжких размышлений, и вечные дерзанья и стремленья бессильной поступью в небытие уходят.
     - Вот-вот. В самую точку. Ты прочел мои мысли, Дживз.
     И я уставился на дорогу, мрачнея все больше и больше.
     - К тому же, Дживз, тут имеется еще одна сложность. Даже если я решу умыкнуть корову, где мне взять время? Так просто, за здорово живешь, ее не стащишь. Надо придумать какой-нибудь план, разработать программу действий, ну, и все такое. А как я могу придумывать и разрабатывать, когда первым делом мне необходимо решить проблему Гусика?
     - Совершенно справедливо, сэр. Затруднительное положение.
     - К тому же, мало мне было своих хлопот, Стефи свалилась мне как снег на голову. Помнишь третью телеграмму, которую я получил утром? Ее прислала мисс Стефани Бинг, кузина мисс Бассет, проживающая в Тотли-Тауэре. Весьма хрупкая девица невысокого роста, одним словом, пигалица.
     - О, конечно, сэр. Я прекрасно помню мисс Бинг. Очаровательная молодая леди.
     - Может, она и очаровательная, но что ей от меня надо? Вот в чем вопрос, Дживз. От Стефи можно ждать любой пакости, так что теперь мне и с ней не будет покоя. Ну и жизнь!
     - Да, сэр.
     - Тем не менее, закусим нижнюю губу и прорвемся, что?
     - Безусловно, сэр.
     Пока мы беседовали, машина, как вы понимаете, не стояла на месте, и я чуть было не прозевал столба, на котором было написано: "Тотли-на-нагорье, 8 миль". Вскоре нас окружили деревья, сквозь которые ясно просматривался дом эрла.
     Я притормозил.
     - Конец пути, Дживз?
     - Думаю, вы правы, сэр.
     И, естественно, я оказался прав. Мы проехали ворота и остановились у входной двери, где дворецкий сообщил нам, что мы не ошиблись адресом и прибыли куда полагается, а именно, в логово сэра Уаткина Бассета.
     - Чайльд Роланд до Башни тьмы добрался, сэр, - тихо сказал Дживз, когда мы выходили из машины, но, по правде говоря, его острота до меня не дошла, и поэтому, пробормотав что-то неопределенное, я переключил внимание на дворецкого, который говорил не переставая, видимо, желая сообщить мне нечто важное.
     Насколько я понял из его путаных объяснений, он пытался сказать, что если я надеялся поразвлечься в приятной компании, то выбрал неудачное время для визита, так как сэр Уаткин вышел подышать свежим воздухом.
     - Он прогуливается в саду вместе с мистером Родериком Споудом, сэр.
     Я вздрогнул. После истории в антикварном магазине имя "Родерик", как вы понимаете, запечатлелось в моей душе надолго, если не навечно.
     - Родерик Споуд? Высокий парень с крохотными усиками? Смотрит так, словно в два счета может открыть консервную банку взглядом?
     - Да, сэр. Он прибыл вчера из Лондона вместе с сэром Уаткином. Они ушли сразу после ленча. Мисс Медлин находится в доме, но неизвестно, где именно.
     - А мистер Финк-Ноттль?
     - Мне кажется, он вышел, сэр.
     - Да? В таком случае я тоже прогуляюсь.
     Честно признаться, я обрадовался, что какое-то время никого не увижу. Мне хотелось поразмышлять в одиночестве, и я принялся расхаживать взад-вперед по открытой террасе, обдумывая сложившуюся ситуацию.
     Не стану скрывать, услышав о том, что в доме обосновался Родерик Споуд, я окончательно расстроился. Я думал, он обычный клубный знакомый старика Бассета, который занимается делами в Метрополии, а не шляется где не попадя, чтобы убить время. Его пребывание в Тотли-Тауэр подкосило меня хуже не бывает, потому что вдвойне осложнило задачу, при мысли о которой даже у самых известных героев затряслись бы поджилки.
     Сами понимаете, что я имею в виду. Я имею в виду, попробуйте себе представить, что почувствовал бы бедолага-преступник, если б приехал прикончить кого-нибудь в загородный дом и неожиданно обнаружил бы там не только Шерлока Холмса, но еще и Эркюля Пуаро, решивших вместе отдохнуть денек-другой.
     По правде говоря, чем больше я думал о том, как стащить серебряный кувшинчик, тем меньше мне хотелось его воровать. Я изо всех сил напрягал свои мозги, стараясь найти такой выход, чтоб и волки были сыты и овцы целы. Я размышлял над своими возможностями, исследовал, так сказать, разнообразные пути, и ходил по террасе, склонив черепушку, в надежде, что в голову мне придет какая-нибудь гениальная мысль.
     Но в голову мне лезла всякая чушь, вроде той, что старикашка Бассет вложил свои деньги, лучше не придумаешь. Я большой знаток и ценитель загородных имений, и должен признаться, к Тотли-Тауэр трудно было придраться. Прекрасный фасад, большая усадьба, аккуратно подстриженные лужайки и так далее, и тому подобное, создавали атмосферу покоя и благополучия. Вдалеке мычали коровы, блеяли и чирикали овцы и птицы в указанном порядке, а совсем рядом неожиданно раздался звук выстрела, видимо, кто-то охотился на кроликов. Может, в Тотли-Тауэре и властвовала гнусность человеческая, но внешне все здесь радовало глаз.
     Я ходил взад и вперед, прикидывая, сколько времени потребовалось старому мошеннику, если, скажем, он штрафовал на пятерку по двадцать человек в день, чтобы заграбастать данное имение, когда мое внимание невольно привлек интерьер комнаты на первом этаже, который прекрасно просматривался сквозь распахнутые застекленные двери.
     Я увидел нечто вроде гостиной в миниатюре, если вы понимаете, что я имею в виду, где вам с трудом удалось бы повернуться, потому что она была до отказа забита стеклянными футлярами, которые в свою очередь были до отказа забиты всевозможными серебряными предметами. Совершенно очевидно, именно здесь находилась коллекция Бассета.
     Я остановился. Какая-то неведомая сила, казалось, заставила меня шагнуть в открытые двери. И в следующую секунду, хотите верьте, хотите нет, я очутился, как говорят французы, tet-a-tet со своей старой подружкой, серебряной коровой. Она стояла в небольшом футляре у входа, и я уставился на нее через стекло, тяжело дыша.
     Можете представить себе мои чувства, когда я убедился, что футляр не заперт.
     Я его открыл.
     Я протянул руку и выудил из него корову.
     Честно признаться, я и сам не знаю, собирался я просто повертеть ее в разные стороны, а затем поставить на место, или покончить с этим делом, изъяв корову у Бассета раз и навсегда. Я помню только, что никакого плана у меня в то время не было. Можно сказать, в ту минуту я сильно смахивал на кота из древней поговорки.
     Однако, мне не дали, как выразился бы Дживз, проанализировать ситуацию, потому что в этот момент голос за моей спиной произнес: "Руки вверх!" и, обернувшись, я увидел на пороге Родерика Споуда. В руках он держал ружье, и дуло его было направлено приблизительно на третью пуговицу моего жилета.
     Судя по небрежной позе этого парня, он был одним из тех, кто стреляет от бедра в яблочко, почти не целясь.
     
     ГЛАВА 3
     
     Интересуясь Родериком Споудом у дворецкого, я сказал, что он в два счета смог бы открыть консервную банку взглядом, и именно такой взгляд я сейчас ощутил на собственной персоне. К тому же я ошибся, предполагая, что он семь футов ростом. В нем было не меньше восьми. И еще я забыл упомянуть, что даже мускулы его челюстей, которые ритмично расслаблялись и напрягались, напоминали стальные канаты.
     Я наделся, он не скажет "Ха!", но мои надежды оказались напрасными, а так как голосовые связки у меня оказались парализованными, на этом наш диалог и закончился. Не отрывая от меня своего консервного взгляда, он крикнул: "Сэр Уаткин!"
     Издалека послышалось нечто вроде да-я-здесь-что-там-у-вас-стряслось.
     - Идите скорей сюда. Я вам кое-что покажу.
     И примерно через полминуты в дверях появился старикашка Бассет, на ходу поправляя пенсне.
     До сих пор я встречал сэра Уаткина в одеяниях, достойных Метрополии, и должен признаться, несмотря на жуткое положение, в которое я попал, дрожь пробежала по моему телу, когда я увидел, как он вырядился, не успев очутиться в своем поместье. Есть одна аксиома, по крайней мере Дживз так ее называет, что чем человек меньше ростом, тем ярче он одевается, и внешний вид Бассета вполне соответствовал недостатку в нем дюймов по высоте. По правде говоря, у меня зарябило в глазах, и, как ни странно, я немного успокоился, так как, глядя на его пестрый твидовый костюм, неожиданно понял, что теперь уже ничто не имеет значения.
     - Взгляните! - изрек Споуд. - Вы когда-нибудь могли себе такое представить?
     Старикашка смотрел на меня с отвисшей нижней челюстью, судорожно глотая слюну.
     - Боже великий! Вокзальный вор!
     - Да. Невероятно, правда?
     - Будь я проклят, да он меня преследует! Ходит за мной по пятам! Прямо прохода не дает! Как вам удалось его поймать?
     - Я шел по тропинке и случайно увидел, как кто-то незаметно проскользнул в комнату. Я побежал, а так как у меня было с собой ружье, велел преступнику поднять руки вверх. Должен вам сказать, я успел вовремя. Он уже начал вас грабить.
     - Очень вам признателен, Родерик. Это надо же, какой настырный парень. Просто уму непостижимо. Кто бы мог подумать, что после первой неудачной попытки он предпримет вторую? Да еще на следующий день и в другом месте? Что ж, он горько об этом пожалеет.
     - Наверное, преступление слишком серьезное, чтобы вы смогли вынести приговор на месте?
     - Я могу выписать ордер на арест. Отведите его в библиотеку, давайте не откладывать дела в долгий ящик. Скорее всего, им займется выездная сессия суда.
     - А как вы думаете, сколько ему дадут?
     - Трудно сказать. В любом случае не меньше:
     - Эй! - воскликнул я.
     Мне хотелось поговорить с ними тихо и спокойно, чтобы привлечь к себе внимание и объяснить, что я как-никак гость и нахожусь здесь по приглашению дочери хозяина дома, но почему-то мое "Эй" прозвучало примерно так, как если бы тетя Делия окликнула собрата-охотника, находившегося на расстоянии в полмили от нее, и старикашка Бассет подскочил как ужаленный и отпрыгнул в сторону, словно я попытался ткнуть ему горящей веткой в физиономию.
     Споуд и тут влез куда не надо и сделал мне замечание.
     - Не смейте так кричать!
     - Я чуть было не оглох! - пожаловался старикашка.
     - Послушайте! - взвыл я. - Дайте хоть слово сказать!
     В последующей перепалке я постарался объяснить, что произошло на самом деле, а оппозиция, не слушая моих объяснений, постаралась меня утихомирить, и в разгар нашего сражения, когда я, наконец, обрел голос и собрался с силами, дверь открылась, и кто-то произнес с порога:
     - О, господи!
     Я обернулся. Эти влажные губы: Эти глаза-блюдца с поволокой: Это смазливое личико:
     Можете не сомневаться, я прекрасно понимаю что, если б только я стал жаловаться на грозящую мне опасность стороннему наблюдателю, высказывая ему свои страхи перед женитьбой на этой девице, он изумленно на меня посмотрел бы и наверняка поднял бы брови. "Берти, - скорее всего заметил бы он, - ты сам не знаешь, чего хочешь", и, возможно, со вздохом добавил бы: "Мне бы твои заботы". И в чем-то он был бы прав, потому что экстерьер Медлин Бассет не оставлял желать лучшего; короче говоря, она была изящной, svelte, если я не путаю данного слова, и в обилии экипирована золотистыми волосами и прочими выдающимися атрибутами женской красоты.
     Да, в чем-то он был бы прав, и тем не менее допустил бы промашку, хуже не бывает, потому что, разглагольствуя о красоте, не принял бы в расчет тех ее качеств, от которых леденило кровь: слюнявой сентиментальности, слащавости и развития, остановившегося на уровне трехлетнего дитяти. Медлин Бассет, несомненно, была одной из тех особ женского пола, которым ничего не стоило подкрасться сзади к своему супругу, закрыть ему глаза и игриво спросить: "Угадай, кто?", когда он после разнообразно проведенной ночи бредет к столу, еле передвигая ноги и чувствуя, что голова у него сейчас расколется пополам.
     Помню, однажды я гостил у своего приятеля сразу после того, как он женился, и его очаровательная супруга вырезала на камине на самом видном месте надпись: "Два любящих сердца свили здесь гнездышко"; так вот, я никогда не забуду мучительную тоску во взоре второго любящего сердца этой надписи, когда оно входило в гостиную, где стоял камин. Я, конечно, не могу утверждать, что, выскочив замуж, Медлин Бассет последовала бы примеру той новобрачной, но судя по всему, она ее перещеголяла бы.
     В данный момент Медлин глядела на нас с невинным изумлением.
     - Что за шум? - спросила она. - Ой, Берти! Когда ты приехал?
     - Э-э-э, привет. Только что.
     - Нормально добрался?
     - Да, спасибо. На своей машине.
     - Наверное, ты ужасно устал.
     - Нет-нет, что ты. Совсем нет.
     - Чай скоро будет готов. Ты уже познакомился с папочкой?
     - Да, с папочкой я познакомился.
     - А с мистером Споудом?
     - С мистером Споудом я тоже познакомился.
     - Не знаю, где Огастес, но к чаю он наверняка придет домой.
     - Жду не дождусь, когда его увижу.
     Старикашка Бассет ошарашенно слушал этот обмен любезностями, время от времени открывая и закрывая рот, словно рыба, вытащенная из воды, которая барахтается на крючке и не понимает, что такое с ней приключилось и почему свет неожиданно перевернулся. Само собой, проследить ход его мысли было нетрудно. Для него Бертрам являлся существом из преступного мира, которое воровало сумки и зонтики где не попадя и, что хуже всего, каждый раз на воровстве попадалось. Ни один уважающий себя отец не захочет, чтобы его дочь была на дружеской ноге с неудачником.
     - Ты знаешь этого человека? - хрипло спросил он.
     Медлин Бассет рассмеялась серебристым музыкальным смехом, и меня чуть не вытошнило.
     - Ой, папочка, какой ты смешной. Конечно, я его знаю. Берти Вустер старый-престарый, дорогой мой друг. Я тебе говорила, он сегодня приедет.
     Старикашку Бассета ее слова не убедили. Споуда, по всей видимости, они тоже не убедили.
     - Ты хочешь сказать, это твой друг, Берти Вустер?
     - Ну конечно.
     - Но он ворует сумки.
     - И зонтики, - подсказал Споуд, словно он был королевским глашатаем или кем-то там еще.
     - И зонтики, - на лету подхватил Бассет. - К тому же он грабит антикварные лавки средь бела дня.
     Их слова, в свою очередь, не убедили Медлин, так что теперь их стало трое, и все не убежденные.
     - Папочка!
     Старикашка заупрямился.
     - Говорю тебе, он вор. Я поймал его за руку.
     - Я тоже поймал его за руку, - авторитетно подтвердил Споуд.
     - Мы оба поймали его за руку, - подвел итог Бассет. - Он орудует по всему Лондону. Куда в Лондоне не пойдешь, этот парень отовсюду тащит сумки и зонтики. А сейчас он перебрался в Глостершир.
     - Глупости! - заявила Медлин.
     Я понял, что пришла пора положить конец всему этому безобразию. Я имею в виду, я был по горло сыт ворованными сумками и ворованными зонтиками. Само собой, судья не должен помнить, кого он за что посадил (старикашка и так не мог пожаловаться на память, раз помнил в лицо своих клиентов), но всему есть предел, знаете ли.
     - Естественно, глупости! - прогремел я. - Забавное недоразумение, не более.
     По правде говоря, я думал, мое объяснение пройдет гладко, но, - увы! этого не произошло. Мне казалось, нескольких фраз будет достаточно, чтобы они расхохотались, а затем весело похлопали бы меня по спине и извинились бы за причиненное мне беспокойство. Не тут-то было. Старикашку заело, если вы меня понимаете. Должно быть, работа судьи вконец испортила его характер. Я имею в виду, он все время меня перебивал, иронически приподнимая бровь и задавая вопросы типа: "Одну минутку, скажите, а:" и "Значит, вы утверждаете:", а также "Правильно ли я вас понял:" Оскорбительно, дальше некуда.
     Однако, трудясь в поте лица, я в конце концов наставил его на путь истинный относительно зонтика, и он неохотно согласился, что, быть может, судил слишком поспешно.
     - А как насчет сумок?
     - Никаких сумок в помине не было.
     - Но я отчетливо помню, что приговорил вас к чему-то в суде на Бошер-стрит. У меня прекрасная память на лица.
     - Я стянул шлем у полисмена.
     - Это все равно, что воровать сумки.
     В разговор неожиданно вмешался Родерик Споуд. Во время допроса, - будь я проклят, именно допроса с пристрастием, иначе не назовешь, - он стоял рядом, задумчиво посасывая ствол ружья и всем своим видом показывая, что мои объяснения кажутся ему смехотворными, но сейчас его гранитное лицо приобрело более или менее человеческое выражение.
     - Нет, - сказал он, - мне кажется, вы зашли слишком далеко. Когда я учился в Оксфорде, я тоже как-то раз украл у полисмена шлем.
     Я был просто потрясен. Честно признаться, мне даже в голову не могло прийти, что этот человек, так сказать, когда-то тоже жил в Аркадии. Впрочем, я всегда утверждал, что в худших из нас при желании можно отыскать жемчужное зерно.
     Совершенно очевидно, старикашка Бассет был сражен наповал. Но он быстро пришел в себя.
     - Да? А что скажете по поводу антикварной лавки? Разве мы не поймали его, когда он удирал с моим кувшинчиком для сливок? Как он сможет это объяснить?
     Этот аргумент явно произвел на Споуда большое впечатление. Он перестал сосать дуло, опустил ружье и кивнул.
     - Тип в лавке дал мне посмотреть ваш кувшинчик, - коротко ответил я. - Он посоветовал мне выйти на улицу, так как в помещении было темно.
     - Вы пытались удрать.
     - Я пытался сохранить равновесие. Под ноги мне попалась кошка, и я споткнулся.
     - Какая кошка?
     - Обычная кошка. Должно быть, обитательница того самого заведения.
     - Гм-м-м. Я не видел кошки. Вы видели кошку, Родерик?
     - Никакой кошки я не видел.
     - Ха! Ладно, оставим кошку в покое и перейдем:
     - Да, но она не оставила меня в покое, - ответил я, мгновенно находя блестящий ответ, что со мной часто бывает.
     - Оставим кошку в покое, - повторил старикашка - перейдем к другой стороне вопроса. Для чего вам понадобился кувшинчик? Вы говорите, вам захотелось на него посмотреть. Вы пытаетесь убедить нас, что невинно изучали данный предмет старины. С какой целью? Зачем? Какой интерес может представлять для такого, как вы, серебро восемнадцатого века?
     - Вот именно, - поддакнул Споуд. - Только что собирался задать ему тот же вопрос.
     Поддержка приятеля подействовала на Бассета самым скверным образом. Он необычайно оживился, глаза его безумно загорелись, короче, он окончательно свихнулся, видимо, вообразив, что находится в зале своего дурацкого суда.
     - Вы утверждаете, владелец магазина сам дал вам кувшинчик. А я настаиваю, вы схватили его и попытались с ним скрыться. А сейчас мистер Споуд застал вас с моим кувшинчиком в руках. Что вы можете сказать в свое оправдание? А? Как вы объясните свое поведение?
     - Но, папочка! - сказала Медлин.
     Думаю, вы недоумеваете, почему болтливая девица молчала с тех самых пор, как воскликнула: "Глупости!" и не вмешивалась в ход текущих событий. Не удивляйтесь. Дело в том, что сказав: "Глупости!", она в порыве обуревавших ее чувств вдохнула в себя какое-то насекомое и отошла на задний план, стараясь всеми доступными средствами выбросить его из своей дыхательной системы. А так как обстановка была накаленной, мужчины не собирались обращать внимания на задыхающихся девиц, пока не обсудят повестку дня.
     Сейчас Медлин вышла вперед и все еще несколько сдавленным голосом произнесла:
     - Но, папочка! Естественно, первым делом Берти захотелось посмотреть на твое серебро. Конечно же, ему интересно. Ведь он племянник мистера Траверса.
     - Что?!
     - Разве ты не знал? У твоего дяди чудная коллекция, правда, Берти? Наверное, он много раз рассказывал тебе о папочкиных предметах старины.
     Наступило молчание. Старикашка Бассет запыхтел как паровоз. Выражение его лица мне не понравилось. Он переводил взгляд с меня на корову и с коровы на меня, а затем вновь на корову, и, можете не сомневаться, куда менее проницательный парень, чем Вустер, сразу бы догадался, что было у него на уме. Сэру Уаткину Бассету не понадобилось много времени, чтобы разобраться что к чему.
     - Ох! - сказал он.
     Наступило очередное молчание, причем весьма красноречивое.
     - Простите, - сказал я, - мне нужно срочно отправить телеграмму.
     - Можешь послать ее по телефону из библиотеки, - предложила Медлин. - Я тебя провожу.
     Она подвела меня к аппарату и ушла, сказав, что подождет в холле, пока я закончу свои дела, а я дрожащей рукой схватил телефонную трубку, позвонил на почту и после коротких переговоров с телеграфистом (по совместительству, деревенским идиотом) начал диктовать ему следующее:
     Миссис Траверс,
     47, Чарльз-сквер,
     Лондон.
     На мгновение я задумался, собрался с мыслями, потом продолжал:
     Глубоко сожалею, нет возможности выполнить твое поручение re сама знаешь что. Атмосфера глубочайшего недоверия, и любая моя попытка заранее обречена на провал. Видела бы ты физиономию Бассета, когда он узнал, я племянник дяди Тома. Старикашка стал похож на посла, который застукал девицу в маске у сейфа с секретными документами. Прости, и все такое, но номер не пройдет. Целую
     Берти
     Затем я спустился в холл к Медлин Бассет.
     
     
     * * *
     
     Медлин стояла у барометра, который, если б у него были мозги, должен был бы показывать на "Бурю", а не на "Ясно", и когда я к ней подошел, обернулась и посмотрела на меня с таким нежным участием, что душа у меня ушла в пятки, а по спине побежали мурашки. Мысль о том, что ненормальная девица разругалась с Гусиком и в любую минуту могла вернуть ему кольцо и подарки, вселяла в меня суеверный ужас.
     Сами понимаете, как человек многоопытный, я твердо решил посоветовать ей бросить валять дурака и помириться с женихом как можно скорее.
     - Ох, Берти, - произнесла она тихим дрожащим голосом, звуки которого почему-то напомнили мне бульканье пива, льющегося из бутылки, - тебе не следовало сюда приезжать!
     По правде говоря, после интервью с Родериком Споудом и сэром Уаткином я придерживался того же мнения, но у меня не было времени объяснять, что я не свежим воздухом дышать приехал, и что если б Гусик не прислал мне SOS, я бы скорее повесился, чем подошел к ее дому на пушечный выстрел. Она продолжала говорить, глядя на меня с тоской во взоре, словно я был кроликом, которого с минуты на минуту должны были превратить в гнома.
     - Зачем, зачем ты приехал? О, я знаю, что ты сейчас скажешь. Ты скажешь, что любой ценой захотел меня увидеть в последний раз. Ты скажешь, что не сумел справиться со своими чувствами. Ты скажешь, что решил запечатлеть мой образ в памяти, чтобы он скрасил твое одиночество. О, Берти, как ты похож на Руделя!
     Это было что-то новенькое.
     - На Руделя?
     - Да, на сеньора Жофруа Руделя, графа Blae-en-Saintonge.
     Я покачал головой.
     - Прости, я с ним не знаком. Твой друг?
     - Он жил в средние века. Жофруа был великим поэтом. И он полюбил принцессу триполийскую.
     Я нерешительно преступил с ноги на ногу. Сами понимаете, когда девицы рассказывают любовные истории, они по своей невинности могут ляпнуть какую-нибудь двусмысленность.
     - Он любил ее долгие годы и, наконец, не смог с собой совладать. Он отправился в Триполи на корабле, и слуги снесли его на носилках на берег.
     - Плохо перенес качку, что? - спросил я, не понимая, к чему она клонит. На море штормило?
     - Он умирал от любви.
     - Э-э-э, гм-м-м.
     - Слуги доставили его к принцессе Мелисанде, и у него хватило сил только прикоснуться к ее пальцам. Затем он умер у нее на руках.
     Она умолкла и испустила вздох, начавшийся как минимум в районе пяток. Наступило молчание.
     - Жуть! - воскликнул я, чувствуя, что мне необходимо хоть как-то отреагировать на ее житейский анекдот, хотя, честно признаться, он в подметки не годился анекдоту о странствующем торговце и дочери фермера. Само собой, может, я так и не думал бы, если б лично знал парня, который помер.
     Медлин вновь испустила вздох от пяток.
     - Теперь ты понимаешь, почему я сравнила тебя с Руделем. Как и он, ты приехал, чтобы в последний раз бросить взгляд на ту, которую любишь. Я тронута, Берти, и никогда этого не забуду. Я сохраню лишь сладостные воспоминания о твоем чувстве, которые всегда навевает завядший хрупкий цветок меж страниц старого альбома. Но мудро ли ты поступил, Берти? Не следовало ли тебе стиснуть зубы и покориться судьбе? Не лучше ли было бы сказать себе, что все кончено в тот день, когда мы попрощались в Бринкли-корте? Зачем ты себя мучаешь? Мы встретились, и ты полюбил меня, а я призналась, что мое сердце отдано другому. После этого мы должны были расстаться навсегда.
     - К гадалке не ходи, - согласился я. Сами понимаете, я имею в виду, она дело говорила. Если ее сердце действительно принадлежало другому, дай бог, чтобы оно на том и утихомирилось. Бертрама это устраивало на все сто. Оставалось точно выяснить, так это было или нет. - Послушай, но Гусик прислал мне телеграмму, что вы: э-э-э: разругались в дым.
     Она встрепенулась и бросила на меня такой взгляд, словно ей только что удалось разгадать последнее слово в кроссворде.
     - Так вот почему ты приехал! Ты решил, у тебя появился шанс? О, Берти, Берти, мне так жаль: бесконечно жаль: - Ее глаза-блюдца увеличились до размера тарелок и заполнились (так она сама наверняка выразилась бы) невыплаканными слезами. - Нет, Берти, у тебя нет шансов. Оставь всякую надежду, Берти. Не строй воздушных замков. Ты только причинишь себе ненужную боль. Я люблю Огастеса. Он моя половинка.
     - Значит вы не поругались?
     - Конечно, нет.
     - Тогда какого ладана он написал "серьезно поссорился с Медлин?"
     - О, вот ты о чем. - Она вновь рассмеялась своим тошнотворным серебристым смехом. - Сущие пустяки. Очень глупая и забавная история. Совсем маленькое, ну просто крошечное, недоразумение. Я подумала, он флиртует с моей кузиной, Стефани, приревновала и повела себя как последняя глупышка. Сегодня утром Огастес мне все объяснил. Оказывается, он всего-навсего вынимал мушку из ее глаза.
     По правде говоря, у меня были все основания разозлиться, потому что меня вытащили из Лондона бог весть куда без всякой надобности, но хотите верьте, хотите нет, я даже не расстроился. Наоборот, Бертрам чувствовал себя, лучше не придумаешь. По-моему, я уже упоминал что, получив гусикову телеграмму, затрясся от страха, опасаясь самого худшего. Когда же я получил информацию, так сказать, из первых рук, что дела между этой чумой в юбке и моим приятелем идут как по маслу, у меня словно гора с плеч свалилась.
     - Значит, у вас все хорошо, что?
     - Чудесно. Никогда еще я не любила Огастеса так сильно, как сейчас.
     - Да ну, правда?
     - Каждую секунду, что я с ним рядом, его яркая сущность раскрывается передо мной, как нежные лепестки прекрасного цветка.
     - В самом деле?
     - Каждый день я узнаю об этом удивительном человеке что-то неожиданное, новое. Вот, например: ты ведь его недавно видел?
     - Да, конечно. Два дня назад в "Трутне" я дал обед в его честь.
     - Скажи, ты не заметил в нем никаких перемен?
     Я мысленно перенесся на два дня назад. Насколько я помнил, Гусик каким уродом был, таким и остался.
     - Перемен? Знаешь, по-моему, нет. Само собой, за столом я не смог уделить ему достаточно внимания, так сказать, проанализировать его яркую сущность, если ты меня понимаешь. Он сидел рядом со мной, и мы болтали о том, о сем, но ведь сама знаешь, я играл роль хозяина, а это обязывает: то за официантами надо было проследить, то поддержать разговор, а еще урезонить Конину Пирбрайта, пытавшегося изобразить недорезанную свинью, ну и все такое, короче говоря, не упустить тысячу мелочей. А какие перемены ты имела в виду?
     - Естественно, к лучшему, хотя Он и так само совершенство. Скажи, Берти, тебе никогда не казалось, что несмотря на все свои достоинства, Огастес бывает излишне робок?
     - Ах, да, само собой. - Я вспомнил, как Дживз однажды обозвал Гусика. Мимоза стыдливая, что?
     - Верно, Берти. Ты знаток Шелли.
     - Правда?
     - Именно так я всегда о нем думала: мимоза стыдливая, едва ли способная выдержать грубости современной бурной жизни. Но недавно, - если быть точной, неделю назад, - наряду с удивительными, нежными качествами мечтателя я заметила в нем силу характера, о которой раньше даже не подозревала. От нерешительности Огастеса не осталось и следа.
     - Прах побери, ты абсолютно права! - воскликнул я, припоминая Гусика двухдневной давности. - Так оно и есть. Представляешь, перед началом нашего обеда он произнес речь, причем весьма пламенную. Более того:
     Я прикусил язык. Честно признаться, я чуть было не ляпнул: "Более того, предварительно он не влил в себя три кварты разнообразных алкогольных напитков, как перед вручением призов в Маркет-Снодберийской классической школе, а накачался одним апельсиновым соком". К счастью, я вовремя спохватился. Представление, которое устроил в Маркет Снодсбери предмет ее обожания, Медлин наверняка старалась не вспоминать.
     - Сегодня утром, например, - сказала она, - он весьма резко разговаривал с Родериком Споудом.
     - Неужели?
     - Они о чем-то поспорили, и Огастес посоветовал Родерику пойти проветриться и не молоть чушь.
     - Ну-ну, - произнес я.
     Естественно, я не поверил ни единому ее слову. Я имею в виду, поспорил с Родериком Споудом. Я имею в виду, это надо же! С Родериком Споудом, я имею в виду, деятелем, один вид которого даже боксера-тяжеловеса заставил бы выбирать выражения. Быть такого не могло.
     Само собой, я ее прекрасно понимал. Несомненно, ей хотелось похвастаться своим кумиром, и, как все особы женского пола, она явно перегибала палку. Впрочем, я давно заметил, что так же ведут себя молодые жены, которые пытаются внушить вам, что их Герберт, Джордж или кто там еще обладает скрытыми достоинствами, недоступными пониманию простого смертного. Женщины часто увлекаются, закусывают удила, а когда их несет, никак не могут остановиться.
     Помню, мисс Бинго Литтл вскоре после замужества сказала мне, что Бинго поэтическая натура и особо возвышенно говорит о закатах, но при этом она не учла ближайших и лучших друзей придурка, которые знали его как облупленного и могли бы заверить ее, что Бинго плевать хотел на все закаты в мире, а если б спьяну и заметил какой-нибудь закат, обратил бы внимание только на то, что тот напоминает ему ростбиф, поджаренный в самый раз.
     Однако девушке нельзя сказать в глаза, что она нагло лжет, поэтому я и ограничился коротким "Ну-ну".
     - Уверенность в своих силах - единственное, чего не хватало Огастесу для полного совершенства. Иногда, Берти, я спрашиваю себя, достойна ли я такой редкой души.
     - Ну, знаешь, на твоем месте я не задавал бы себе идиотских вопросов. Конечно, достойна. Двух мнений быть не может.
     - Ох, Берти, какой ты благородный!
     - Ничего подобного. Вы двое смотритесь так же хорошо, как свинина с бобами. Дураку ясно, у вас будет как-там-он-называется: идеальный брак. Я знаю Гусика с детства, и если б мне давали по шиллингу каждый раз, когда я думал, ему нужна именно такая девушка как ты, я давно стал бы миллионером.
     - Правда?
     - На все сто. А когда я с тобой познакомился, тут же решил: "Вот оно! Эта пташка просто создана для него. Наконец-то!" Когда свадьба?
     - Двадцать третьего.
     - Почему не раньше? Выходи за него как можно скорее.
     - Ты думаешь?
     - Уверен. Чем скорее покончишь с этим делом, тем спокойнее будет у ме: у тебя на душе. За такого, как Гусик, нельзя выйти замуж слишком рано. Прекрасный парень. Замечательный. Второго такого днем с огнем не сыщешь. Таких как он не было и не будет. Гений, да и только.
     Она вцепилась в мою руку и изо всех сил ее сжала. Неприятно, конечно, но без добра не бывает худа.
     - Ах, Берти! Твое великодушие не знает границ!
     - Да ну, брось. Говорю, что думаю.
     - Я так счастлива, что: все это: не повлияло на твою дружбу с Гусиком.
     - Исключено. Мы друзья до гроба.
     - Многие на твоем месте ожесточились бы:
     - Дуракам закон не писан.
     - Но только не ты. Порывами твоей щедрой души нельзя не восхищаться. Ты так прекрасно говорил о моем Огастесе.
     - Само собой.
     - О, Берти!
     На этой радостной ноте мы расстались: она умотала, чтобы заняться неведомыми мне домашними делами, а я отправился в гостиную пить чай, от которого Медлин отказалась, так как сидела на какой-то диете.
     И когда я подошел к приоткрытой двери и собрался распахнуть ее настежь, из гостиной до меня донесся голос, а говорил он следующее: "Будьте так любезны, не мелите чушь, Споуд!"
     Ошибиться насчет голоса было невозможно. С юношеских лет Гусик отличался tembre, который напоминал нечто среднее между шипением газа из лопнувшей трубы и блеянием овцы в брачный период.
     Ошибиться насчет того, что он сказал, тоже было невозможно. Его фразу я процитировал, и, честно признаться, в тот момент мое изумление не поддавалось никакому описанию. Фантастическая история Медлин Бассет становилась похожей на правду. Я имею в виду, Огастес Финк-Ноттль, заявивший Родерику Споуду, чтобы тот не молол чушь, вполне мог быть Огастесом Финк-Ноттлем, отправившим Родерика Споуда пойти проветриться.
     Все еще изумляясь, я вошел в гостиную.
     
     
     * * *
     
     За исключением туманной фигуры, которая могла принадлежать какой угодно родственнице хозяина дома, в комнате находились сэр Уаткин Бассет, Родерик Споуд и Гусик. Гусик стоял на коврике у камина, расставив ноги и греясь у огня, явно разведенного специально для седалища сэра Уаткина, и, глядя на придурка, я сразу понял, почему Медлин Бассет сказала, что от его нерешительности не осталось и следа.
     Он увидел меня и помахал в мою сторону рукой, прах его побери, весьма покровительственно. Точь-в-точь краснощекий сквайр, милостиво согласившийся принять делегацию арендаторов.
     - Ах, это ты, Берти. Приехал все-таки.
     - Да.
     - Заходи, не стесняйся. Замори червячка.
     - Спасибо.
     - Ты привез мне книгу?
     - Ох, прости пожалуйста. Совсем выскочило из головы.
     - Берти, ты дашь сто очков вперед самому тупоголовому барану на свете. Ладно, бог с тобой, живи.
     И небрежным жестом дав мне понять, что аудиенция закончена, он потребовал, чтобы ему подали еще один сэндвич с ветчиной.
     По правде говоря, первую трапезу в Тотли-Тауэре я не могу включить в число приятных воспоминаний моей жизни. Как правило, я всегда наслаждаюсь чашкой чая в загородных домах после долгого пути. Мне нравится потрескивание поленьев в камине, игра света и тени, запах поджаренных тостов, атмосфера ленивого благодушия. Меня трогают до глубины души улыбка хозяйки и вкрадчивый шепот хозяина, который предлагает мне незаметно улизнуть и выпить виски с содовой в оружейной комнате. Всем известно, что в подобных обстоятельствах Бертрам Вустер может проявить себя с лучшей стороны.
     Но сейчас ни о каком bien-etre не могло идти речи из-за Гусика, у которого был такой вид, будто он купил дом вместе с его обитателями, и когда старикашка с диктатором оставили нас наедине, я испытал самое настоящее облегчение. Теперь у меня появилась возможность разгадать необъяснимое превращение Гусика в неведомую птицу.
     Однако сначала я решил получить подтверждение из вторых уст о благополучном примирении придурка с Медлин. Само собой, она уже сообщила мне, что дела у них шли как по маслу, но осторожность прежде всего.
     - Я только что видел Медлин, - сказал я. - Она говорит, у вас все в порядке. Верно?
     - Естественно. Наши отношения несколько охладились после того, как я вынул мушку из глаза Стефани Бинг, и я в панике послал тебе телеграмму. Мне казалось, ты сможешь помочь уладить это маленькое недоразумение. Однако, все обошлось. Я поставил Медлин на место, так что в твоем приезде не было необходимости. Но раз уж ты здесь, можешь погостить денек-другой.
     - Ну, спасибо.
     - Кстати, могу тебя обрадовать. Насколько мне известно, сегодня вечером сюда прибывает твоя тетушка.
     По правде говоря, я растерялся. Моя тетя Агата, о чем я знал доподлинно, лежала в частной клинике с желтухой, и я не далее как два дня назад отнес ей туда цветы. И, само собой, речь не могла идти о моей тете Делии, потому что она ничего не говорила мне о своих планах нагрянуть в Тотли-Тауэр собственной персоной.
     - Послушай, а ты не путаешь? - спросил я.
     - Ничего я не путаю. Медлин показала мне телеграмму, пришедшую сегодня утром, где твоя тетя интересуется, не причинит ли она неудобств, если приедет погостить на несколько дней. Кстати, телеграмма отправлена из Лондона, а не из Бринкли-Корта.
     Я вздрогнул.
     - Ты ведь не мою тетю Делию имеешь в виду?
     - Естественно, я имею в виду твою тетю Делию.
     - Ты хочешь сказать, тетя Делия приезжает в Тотли сегодня вечером?
     - Вот именно.
     Это были плохие новости, и я даже прикусил губу, напряженно обдумывая сложившуюся ситуацию. Внезапное решение поехать в Тотли-Тауэр могло означать только, что тетя Делия, пораскинув мозгами, решила за мной проследить. Очевидно, моя ближайшая и дражайшая сильно сомневалась, что у меня хватит духу довести дело до конца, и намеревалась стоять над моей душой, чтобы я не улизнул от выполнения поставленной передо мной задачи. А так как я твердо решил от выполнения этой задачи улизнуть, я догадывался, что меня ждет. Непокорный племянник наверняка вызовет у тетушки такую же бурю негодования, как гончая, не сумевшая догнать лисицу.
     - Скажи мне, - продолжал Гусик, - твоя тетя так и не умерила мощь своего голоса? Я потому спрашиваю, что если она вздумает издавать свои охотничьи кличи, разговаривая со мной, мне придется поставить ее на место. Я не потерплю, чтобы она орала на меня, как в Бринкли-корте.
     Может, я и продолжал бы обдумывать беды, грозящие мне в связи с приездом тети Делии, но слова Гусика предоставили мне возможность начать потихоньку разгадывать тайну происшедших в нем перемен.
     - Что с тобой случилось, Гусик? - спросил я.
     - А?
     - С каких это пор ты так себя ведешь?
     - Я тебя не понимаю.
     - Ну, к примеру, ты только что заявил, что собираешься поставить тетю Делию на место. В Бринкли ты сгибался перед ней в три погибели. Вот еще пример: ты сказал Споуду, чтобы он не молол чушь. Кстати, о чем шла речь?
     - Не помню. Он все время мелет чушь.
     - У меня бы пороху не хватило заявить Споуду, чтобы он не молол чушь, честно признался я.
     Моя откровенность имела успех.
     - По правде говоря, Берти, - доверительно произнес Гусик, - неделю назад и я бы спасовал.
     - Что переменилось с тех пор?
     - Я духовно переродился. И все благодаря Дживзу. Он гений, Берти!
     - Ах, вот оно что.
     - Да. Мы маленькие дети, боящиеся темноты, а Дживз - мудрая няня, которая берет нас за руку и:
     - Включает свет?
     - Точно. Хочешь знать, что он мне посоветовал?
     - Конечно, хочу. - Я поудобнее устроился в кресле, закурил сигарету и приготовился слушать.
     Некоторое время Гусик стоял молча. Мне стало ясно, что он приводит свои мысли в порядок. Сняв очки, он тщательно протер стекла и начал свой рассказ:
     - Неделю назад, Берти, у меня, можно сказать, наступил кризис. Мне предстояло выдержать испытание, при одной мысли о котором я чуть было не умер от страха. Как выяснилось, все ожидали от меня речи за свадебным столом.
     - А как же иначе?
     - Да, знаю, но почему-то я совсем упустил этот момент из виду, и напоминание о нем явилось для меня сокрушительным ударом. А знаешь, почему я чуть было не умер от страха? Потому что за свадебным столом не могли не присутствовать Родерик Споуд и сэр Уаткин Бассет. Скажи, ты близко знаком с сэром Уаткином?
     - Само собой, нет. Как-то раз он оштрафовал меня на пятерку в суде на Бошер-стрит.
     - Можешь мне поверить, он крепкий орешек, и к тому же совсем не жаждет видеть меня своим зятем. Он даже не скрывает, что предпочел бы выдать Медлин за Родерика Споуда, который, о чем мне следует упомянуть, любит ее чуть ли не с пеленок.
     - Да ну? - воскликнул я, с трудом скрывая свое изумление по поводу того, что нашелся еще один придурок кроме Гусика, способный любить эту чуму в юбке.
     - Да. Но даже если исключить тот факт, что Медлин хочет выйти замуж за меня, Споуд не собирается на ней жениться. Дело в том, он считает себя Избранником Судьбы и чувствует, что женитьба помешает ему выполнить ее миссию.
     Я сам себе поразился. Такому тонкому чутью, как у меня, кто угодно мог бы позавидовать. Если помните, не успел я увидеть Споуда, мне сразу пришла в голову мысль: "Надо же! Вылитый диктатор!", и он оказался диктатором, к гадалке не ходи. Я не сумел бы сказать о нем точнее, даже если б был знаменитым сыщиком, который, разок взглянув на какого-нибудь пешехода, тут же объявил бы, что это живущий в Клэпхеме и измученный ревматизмом в левой руке отставной изготовитель тарельчатых клапанов по имени Робинсон.
     - Послушай, но откуда сэр Уаткин знает Родерика Споуда? Я видел, как они шатались по всему Лондону, словно два матроса с одного корабля, отпущенные на берег.
     - Сэр Уаткин обручен с тетей Споуда, миссис Винтергрин, вдовой покойного полковника Х. Х. Винтергрина, проживающей на Понт-стрит.
     Когда тебя зацапали, и судья смотрит поверх пенсне и говорит о тебе как об "арестованном Вустере", его можно изучить в лучшем виде, и в тот день на Бошер-стрит меня больше всего потрясли угрюмость и мрачный вид сэра Уаткина Бассета. С другой стороны, когда я встретил его в антикварном магазине, он выглядел так, словно поймал жар-птицу за хвост. Подпрыгивая, будто у него было шило в одном месте, сэр Уаткин поминутно обращался к Споуду за советом, чирикая нечто вроде: "Как вы думаете, вашей тете это понравится? А, может, вот это?", и так далее, и тому подобное. Теперь у меня появились улики, объясняющие столь игривое поведение старикашки.
     - Знаешь, Гусик, - сказал я, - по-моему, вчера он одержал над ней окончательную победу.
     - Весьма возможно. Бог с ними обоими. Не в них дело.
     - Да, конечно. Но все равно любопытно.
     - Ни капельки.
     - Может, ты и прав.
     - Послушай, давай не будем отвлекаться по пустякам, - раздраженно заявил Гусик, призывая меня к порядку. - Где я остановился?
     - Понятия не имею.
     - А я имею. Я говорил, что сэр Уаткин Бассет не жаждет видеть меня своим зятем. Споуд тоже противник нашего с Медлин брака. И, кстати, ничуть этого не скрывает. У него вошло в привычку выскакивать передо мной в самых неожиданных местах и бормотать в мой адрес угрозы.
     - Вряд ли это приводит тебя в восторг.
     - Да уж.
     - А с какой стати он тебе угрожает?
     - Видишь ли, хоть он и не собирается жениться на Медлин, даже если б она хотела за него выйти, Споуд считает себя эдаким рыцарем, заботящимся о ее благополучии. Он все время твердит мне, что счастье малышки для него самое главное, и если когда-нибудь я ее обижу, он переломает мне все кости. Это лишь одна из его угроз, так что, сам понимаешь, я пришел в несколько возбужденное состояние, когда Медлин стала разговаривать со мной сквозь зубы, подловив меня со Стефани Бинг.
     - Скажи, Гусик, а чем вы со Стефи занимались на самом деле?
     - Я вынимал мушку из ее глаза.
     Я кивнул. Даже если он врал, то был абсолютно прав, не желая никому пробалтываться.
     - Ну, кажется, о Споуде я тебе все рассказал. Перейдем к сэру Уаткину Бассету. Когда мы с ним познакомились, он сразу дал мне понять, что я не был героем его романа.
     - Меня он тоже терпеть не может.
     - Как тебе известно, мы с Медлин обручились в Бринкли-корте. Соответственно, о помолвке старикан узнал из письма, и я думаю, моя милая девочка расписала меня в таких красках, что он решил, будто я нечто среднее между Робертом Тэйлором и Эйнштейном. По крайней мере, когда я был ему представлен в качестве жениха его дочери, он уставился на меня остекленевшим взглядом и сказал: "Как?" с таким неподдельным изумлением, словно не сомневался, что это глупый розыгрыш, и настоящий жених сейчас выскочит из-за кресла и закричит: "С первым апреля!" Когда, наконец, до него дошло, что тут нет обмана, он забился в угол и довольно долго сидел в кресле, закрыв лицо руками. С тех пор он при каждом удобном случае разглядывает меня поверх своего пенсне. Ужасно неприятное ощущение.
     Честно признаться, я прекрасно его понимал. Я уже упоминал о взгляде-поверх-пенсне старикашки Бассета, и очень живо представлял, как данный взгляд должен был действовать на тюфяка и тихоню Гусика.
     - К тому же он все время фыркает. А когда старикан узнал от Медлин, что я держу в спальне тритонов, он сказал нечто оскорбительное, правда, себе под нос, но я все слышал.
     - Ты привез сюда своих подопечных?
     - Естественно. Я провожу очень тонкий эксперимент, и сейчас наступила его решающая стадия. Один американский профессор открыл, что полная луна влияет на любовную жизнь некоторых обитателей моря, включая один вид рыб, две группы морских звезд, восемь типов червей и лентообразную водоросль Dyctotia. Полнолуние наступит дня через два-три, и мне необходимо выяснить, не влияет ли оно так же на любовную жизнь тритонов.
     - Разве это жизнь? Ты ведь сам как-то говорил мне, что в брачный период они просто махают друг на друга хвостами.
     - Примерно так.
     Я пожал плечами.
     - Не мое дело, но такая любовь не по мне. Значит старикашке Бассету не нравятся твои зверюшки?
     - Ему не нравится все, что имеет ко мне хоть малейшее отношение. Сам понимаешь, когда будущий тесть так к тебе относится, приятного мало. А тут еще Споуд со своими угрозами: в общем, неудивительно, что я места себе на находил. А затем грянул гром среди ясного неба, я имею в виду, мне напомнили, что за свадебным столом я должен буду произнести речь, и, как я уже упоминал, на церемонии не могли не присутствовать сэр Уаткин Бассет и Родерик Споуд.
     Он умолк и судорожно сглотнул, как пекинка, которой засунули в горло пилюлю и сжали пасть.
     - Я человек стеснительный, Берти. Нерешительность - цена, которую я плачу за свою чувствительную натуру. Мое отношение к каким бы то ни было речам тебе прекрасно известно. Когда ты втравил меня в эту историю с раздачей призов в Маркет-Снодберийской классической средней школе, и я представил себе, как окажусь перед толпой веснушчатых хулиганов, я готов был сквозь землю провалиться. Я потерял покой и сон. А теперь постарайся вообразить, что я почувствовал, узнав о предстоящем мне испытании. Если б еще дело ограничилось выступлением перед кучей тетушек и кузин, я сжал бы зубы и что-нибудь из себя выдавил бы, но зная, что по одну руку будет находиться Родерик Споуд, а по другую - сэр Уаткин Бассет, я: короче, я понял, что погиб. А затем, когда я совсем отчаялся и оказался во тьме, передо мной забрезжил луч надежды. Я подумал о Дживзе.
     Рука его невольно дернулась вверх, словно он хотел снять шляпу и благоговейно склонить голову, но старания его оказались напрасными, потому что на нем не было шляпы.
     - Я подумал о Дживзе, - повторил он, - первым же поездом отправился в Лондон и попросил гениального малого решить мою проблему. Мне повезло, что он еще не уехал.
     - В каком смысле "не уехал"?
     - Из Англии.
     - Дживз не собирается уезжать из Англии.
     - Он сказал, вы со дня на день отплываете в какое-то кругосветное путешествие.
     - А, вот ты о чем. Никуда мы не отплываем. Я против.
     - Дживз тоже против?
     - Нет, но будет по-моему.
     - Да?
     Он как-то странно на меня посмотрел, и мне показалось, хотел что-то добавить по этому поводу, но ограничился тем, что фыркнул и продолжил свой рассказ:
     - Ну вот, я изложил Дживзу все факты. Я умолял его помочь мне найти хоть какой-нибудь выход из моего ужасного положения, и заверил его, что не произнесу ни слова в упрек, если у него ничего не получится, так как сам я, напряженно обдумывая ситуацию в течение нескольких дней, убедился, что помочь мне - выше человеческих сил. Ты будешь потрясен, Берти, но не успел я выпить полстакана апельсинового сока, который Дживз мне любезно подал, он щелкнул мою проблему, как орешек. Никогда бы не поверил, что такое возможно. Интересно, сколько весит его мозг?
     - Думаю, не мало. Дживз ест кучу рыбы. Значит его идея оказалась удачной?
     - Блестящей. Он рассмотрел мой вопрос с точки зрения психологии. В конечном счете, - сказал он, -нежелание произносить речи перед аудиторией объясняется страхом индивидуума перед этой аудиторией.
     - Это и я мог бы тебе сказать.
     - Да, но Дживз прописал лекарство, которое должно было мне помочь. Мы, объяснил он, не боимся тех, кого презираем, а следовательно, надо вызвать в себе презрение к тем, кто тебя слушает.
     - Как?
     - Очень просто. Необходимо думать о них всякие гадости, например, все время повторять: "У Смита прыщ на носу: У Джорджа уши как у осла: Вспомни, как глупо выглядел Робинсон, когда его сцапали за то, что с билетом третьего класса он ехал в первом: Не забывай, ты своими глазами видел, как малыша Брауна вытошнило прямо на ковер:", ну и так далее. Если затем приходится обращаться к Смиту, Джонсу, Робинсону и Брауну, они выглядят жалкими, а не страшными. Ты как бы их подавляешь.
     Я задумался.
     - Понятно. Мысль не плоха. Но ты уверен, что это сработает на практике?
     - Дорогой мой, уже сработало, и ты даже представить себе не можешь, насколько здорово сработало. Помнишь мою речь на обеде, который ты устроил?
     Я вздрогнул.
     - Надеюсь, нас ты не презирал?
     - Еще как презирал. На всю катушку.
     - Как? И меня тоже?
     - И тебя, и Фредди Виджена, и Бинго Литтла, и Конину Пирбрайта, и Кислятину Фотерингейт-Фиппса, и всех, кто там присутствовал. "Жалкие черви, сказал я себе. - Ну и типы! - сказал я себе. Возьмем старину Берти, - сказал я себе. - О боже! - сказал я себе. - Чего только я о нем не знаю!" И в результате я играл на вас как на струнах и добился блестящих успехов.
     Честно признаться, вначале мне стало обидно. Я имею в виду, если тебя презирает такой придурок, как Гусик, да еще в тот момент, когда он наедается до отвала за твой счет мясом и упивается апельсиновым соком, это уж слишком.
     Но вскоре мое благородство одержало верх над обидой. В конце концов, подумал я, самым главным было как можно скорее засунуть этого Финк-Ноттля под венец и отправить в свадебное путешествие. Все остальное не имело никакого значения. А если бы не совет Дживза, Родерик Споуд, бормотавший угрозы, и сэр Уаткин Бассет, фыркавший и смотревший поверх пенсне, запросто могли бы сломить дух Гусика и заставить его отменить свадебные торжества и отправиться в Африку охотиться на тритонов.
     - Ну, ладно, - сказал я. - Мне понятно, что ты имеешь в виду. Но, прах побери, Гусик, даже допуская, что тебе есть за что презирать Кислятину Фотерингейт-Фиппса, и Конину Пирбрайта, и: с натяжкой: меня, ты просто не можешь презирать Родерика Споуда.
     - Правда? - Он рассмеялся каким-то кудахтающим смехом. - Еще как могу. Мне это раз плюнуть. И сэра Уаткина Бассета тоже. Уверяю тебя, Берти, я ни капельки не волнуюсь. Я весел, решителен и уверен в себе. За свадебным столом я не буду, подобно другим женихам, заикаться, запинаться, теребить скатерть, ну, и все прочее. Я посмотрю и Споуду, и сэру Уаткину прямо в глаза и покорю их своей волей. Что касается тетушек и кузин, я сражу их наповал. Как только Дживз дал мне свой совет, я вспомнил о Родерике Споуде и сэре Уаткине Бассете такое, что не может не вызвать презрения у любого здравомыслящего человека. Я могу рассказать тебе сотню анекдотов о сэре Уаткине, и услышав их, ты крайне удивишься, почему этого морального и физического урода терпели в Англии столько лет. У меня все записано в блокноте.
     - Ты ведешь записи в блокноте?
     - Скорее, в небольшой записной книжке в кожаном переплете. Я купил ее в деревне.
     Должен признаться, я разволновался, дальше некуда. Хоть я и не сомневался, что придурок держит свою записную книжку под замком, ее существование вызывало у меня опасения. Мне даже думать не хотелось, что произойдет, если она случайно попадет в чужие руки. Записи такого рода хуже динамита, если вы меня понимаете.
     - А где ты ее хранишь?
     - В нагрудном кармане. Вот она. Нет: куда же она подевалась? Странно, сказал Гусик. - Должно быть, я где-то ее выронил.
     
     ГЛАВА 4
     
     Не знаю, испытывали ли вы когда-нибудь такое ощущение, но лично я, путешествуя по жизни, иногда натыкаюсь на события, если так можно выразиться, которые, хоть и неприметны на первый взгляд, я сразу распознаю как из ряда вон выходящие. Я имею в виду, внутренний голос словно подсказывает вам, что события эти останутся врезанными, - надеюсь, слово "врезанными" тут подходит, - в вашу память и в последующие годы не раз заставят вас просыпаться в холодном поту и вертеться в постели подобно ужу на сковородке.
     Одно из таких событий, врезавшееся в мою память, произошло со мной в частной школе, когда я пробрался в кабинет директора ночной порою (узнав от своих шпионов, что он прячет коробку печенья в нижнем ящике стола, над которым висела книжная полка) и неожиданно убедился, - после того как вошел в кабинет, - что все мои труды пропали даром, так как старый дурень сидел за своим столом и, по странному совпадению, которое невозможно объяснить с помощью научных методов, проверял мое годовое сочинение, оказавшееся, кстати, никуда не годным, судя по оценке.
     Я погрешил бы против истины, если б заявил, что тогда не потерял присутствия духа. Но будь я проклят, если сейчас мое лицо не исказилось от страха в два раза сильнее, чем когда я стоял перед огненным взором достопочтенного Обри Апджона.
     - Выронил? - дрожащим голосом переспросил я.
     - Да, наверное. Но это не беда.
     - Не беда?
     - Конечно. Я и так все помню.
     - Все?
     - До последнего слова.
     - И много там было слов?
     - Вполне достаточно.
     - Поздравляю. Надеюсь, слова были хлесткими?
     - О, я разделал Споуда и сэра Уаткина под орех.
     - Замечательно.
     Я смотрел на Гусика и диву давался. Пусть даже он был выдающимся идиотом, у меня никак не укладывалось в голове, почему он до сих пор не осознал, что Судьба в любую секунду может подкрасться к нему сзади и дать такого пинка, что у него искры из глаз посыплются. Хотите верьте, хотите нет, придурок был полон elan и espieglerie, словно весь мир валялся у его ног. Он сиял как медный таз, и его очки в роговой оправе победно поблескивали. Короче, от подметок до воротничка - парень как парень, от воротничка и выше - железобетон, а все вместе - Огастес Финк-Ноттль.
     - Да уж, - похвастался он, - я от них камня на камне не оставил, и прекрасно помню все, что написал. Всю последнюю неделю я исследовал Родерика Споуда и сэра Уаткина Бассета самым тщательным образом. Я проник в тайники душ этих двух надутых индюков. Удивительно, сколько можно собрать материала, когда занимаешься глубоким анализом. Ты когда-нибудь слышал, как сэр Уаткин расправляется с тарелкой супа? Очень похоже на шотландский экспресс, несущийся по тоннелю. Ты когда-нибудь видел, как Споуд ест спаржу? Омерзительное зрелище. Сидя с ними за столом, начинаешь сомневаться, что человек - венец творения.
     - О том, как они едят, ты тоже записал в свою книжку?
     - Всего несколько строк. На такие мелочи жаль бумаги. Меня интересовали куда более серьезные недостатки этих особ.
     - Понятно. Ты перемыл им все косточки?
     - Можешь не сомневаться.
     - Тщательно и со вкусом?
     - А как же иначе?
     - Прекрасно. Я имею в виду, старикашке Бассету не придется скучать во время чтения.
     - Какого чтения?
     - Твоей записной книжки. Если, конечно, ее найдет он, а не кто-нибудь другой.
     Я помню, Дживз как-то раз заметил, когда мы рассуждали о капризах погоды, что часто наблюдал, как сверкающее утро, позолотив вершины гор величественным оком, превращается в отвратительный день. С Гусиком сейчас произошло примерно то же самое. Он сиял как прожектор, пока я не упомянул, так сказать, об обратной стороне медали, и вдруг сияние исчезло, словно кто-то выключил рубильник.
     Придурок стоял с отвисшей нижней челюстью, глядя на меня примерно так же, как я глядел на достопочтенного О. Апджона в вышеупомянутом мною эпизоде, а выражение его физиономии стало точь-в-точь как у рыбины - не помню ее названия, - которую я видел в королевском аквариуме Монако.
     - Об этом я совсем не подумал!
     - Начинай думать, пока не поздно.
     - Боже великий!
     - Вот именно.
     - Боже правый!
     - Не спорю.
     - Боже всемогущий!
     - И опять ты прав.
     Он подошел к чайному столику, двигаясь как во сне, взял холодный тост и принялся его жевать, затем посмотрел на меня выпученными глазами.
     - Как думаешь, что будет, если Бассет найдет мою записную книжку?
     На этот вопрос мне нетрудно было ответить.
     - Немедленно наложит вето на свадебные торжества.
     - Ты уверен?
     - Естественно, - сказал я. - Ты говорил, он не жаждет видеть тебя своим зятем. Прочитав твою записную книжку, он вряд ли изменит мнение о тебе к лучшему. После первых же строк старикашка отменит заказ на свадебный пирог и заявит Медлин, что она выйдет за тебя замуж только через его труп. А Медлин не из тех девушек, кто смеют ослушаться отца.
     - О, боже!
     - Но я не стал бы на твоем месте волноваться по таким пустякам, - бодро произнес я. - Утешайся тем, что задолго до того, как сэр Уаткин испортит твою жизнь, Родерик Споуд переломает тебе все кости.
     Он потянулся за вторым тостом дрожащей рукой.
     - Кошмар какой-то.
     - Да, не повезло.
     - Я влип, Берти.
     - По уши.
     - Что мне делать?
     - Понятия не имею.
     - Неужели ты ничего не можешь придумать?
     - Нет. Мы должны довериться высшим силам.
     - Ты имеешь в виду, Дживзу?
     - Даже Дживз тут не поможет. Очевидно, что в данных обстоятельствах нам необходимо найти твою книжку прежде, чем она попадет в руки старикашке Бассету. Почему, прах побери, ты не держал ее где-нибудь под замком?
     - Я все время делал в ней новые записи. Откуда мне было знать, когда на меня снизойдет вдохновение?
     - Ты уверен, что книжка была в твоем нагрудном кармане?
     - Конечно, уверен.
     - Ты, случайно, не мог оставить ее в спальне?
     - Нет. Я все время носил ее с собой, для большей безопасности.
     - Для большей безопасности? Понятно.
     - И еще потому, как я уже говорил, что я все время ей пользовался. Погоди. Я пытаюсь вспомнить, когда видел ее в последний раз. Секундочку. Да, конечно. У колонки.
     - Какой колонки?
     - Рядом с конюшней, где берут воду для лошадей. Да, в последний раз я видел ее именно там, а было это вчера перед ленчем. Я вытащил ее из кармана, чтобы сделать запись о манере сэра Уаткина набивать себе рот свининой за завтраком, затем положил на место, а потом ко мне подошла Стефани Бинг, и я вынул мушку: Берти! - вскричал он, не закончив фразы. Стекла его очков загадочно блеснули, и он изо всех сил стукнул кулаком по чайному столику. Баран он и есть баран. Мог бы и догадаться, что зальет чаем и молоком всю скатерть. - Берти, я вспомнил! У меня словно пелена с глаз упала! Сначала я достал книжку и сделал запись о свинине. Затем я положил книжку в нагрудный карман. В тот самый карман, где у меня лежит носовой платок.
     - Ну, а дальше?
     - В тот самый карман, где у меня лежит носовой платок, - повторил он. Неужели не понимаешь? Пошевели мозгами. Когда девушке надо достать из глаза мушку, что ты прежде всего сделаешь?
     Я невольно вскрикнул.
     - Возьму носовой платок?
     - Вот именно. Возьмешь носовой платок и вынешь мушку его уголком. А если вместе с платком в кармане лежит записная книжка:
     - :она вывалится:
     - На землю:
     - :неизвестно куда.
     - Но мне известно, куда. Я точно знаю, где ее искать.
     На какое-то мгновение я воодушевился, но мое хорошее настроение быстро улетучилось.
     - Говоришь, вчера перед ленчем? Прошло столько времени, что твою книжку наверняка кто-нибудь нашел.
     - Подожди, не торопись, я еще не закончил. Сразу после того, как я вынул мушку из ее глаза, Стефани воскликнула: "А это что такое?", и я увидел, как она наклонилась и подобрала какой-то предмет. По правде говоря, в тот момент мне было не до Стефани и не до ее находки, потому что я неожиданно заметил Медлин. Она стояла у конюшенных ворот и смотрела на меня отсутствующим взглядом. Наверное, мне надо упомянуть, что одной рукой я держал Стефани за подбородок, чтобы закрепить ее голову в нужном положении.
     - Понятно.
     - Когда вынимаешь мушку, голова должна оставаться неподвижной.
     - Само собой.
     - Если голова болтается в разные стороны, вытащить мушку невозможно. Я попытался объяснить это Медлин, но она не стала меня слушать и ушла, вздернув нос, а я пошел следом. Только сегодня утром мне удалось доказать ей свою правоту. Тем временем я начисто забыл "А что это такое?" Стефани. Совершенно очевидно, предмет, который она подобрала, был моей записной книжкой.
     - Ты прав.
     - Тогда все в порядке. Нам надо разыскать мисс Бинг, попросить ее вернуть мою записную книжку, и дело с концом. Думаю, она посмеется над моей неуклюжестью.
     - А где сейчас Стефи?
     - Мне кажется, мисс Бинг говорила, что собирается прогуляться до деревни. По-моему, она ходит туда, чтобы поболтать с викарием. Если тебе нечего делать, можешь пройтись и встретить ее где-нибудь по дороге.
     - Хорошо.
     - Скорее всего, она ушла вместе со своим псом, так что поостерегись.
     - Ах, да. Спасибо, что напомнил.
     Гусик сообщил мне о наличии у Стефи абердинского терьера еще за обедом, который я дал в его честь. Кстати, в тот момент как раз подавали sole manierre, и я пропустил изумительное блюдо только потому, что придурок отвлек меня, демонстрируя синяк на своей ноге.
     - Он кусается, как ненормальный.
     - Ладно. Принял к сведению. Я пошел. Не будем откладывать дела в долгий ящик.
     Я довольно быстро добрался до ворот усадьбы и остановился, решив, что чем тратить силы попусту, подожду Стефи здесь. Закурив сигарету, я предался размышлениям.
     По правде говоря, хоть мне и полегчало, я все еще чувствовал себя не в своей тарелке. Пока записная книжка Гусика не вернулась к хозяину, душа Вустера не могла обрести покоя. Слишком многое от нее зависело. Как я уже говорил, если б старикашка Бассет решил изобразить из себя сурового отца и запретил бы свадебные торжества, Медлин никогда в жизни не вздернула бы подбородок, подобно новомодным девицам, и не заявила бы, как они: "Не суй свой поганый нос не в свое собачье дело". С первого взгляда было ясно, что дочка Бассета принадлежала к той малочисленной категории особ женского пола, которые продолжают беспрекословно слушаться отцов в вопросах замужества, и я готов был поставить сотню фунтов против восьми, что в данных обстоятельствах она вздохнула бы, выдавила из себя скупую слезу, и, глазом не моргнув, рассталась бы с Гусиком раз и навсегда.
     Я все еще предавался своим мрачным размышлениям, когда ход моих мыслей был нарушен. На дороге за воротами передо мной разыгралась человеческая драма.
     
     
     * * *
     
     Наступил вечер, и тени удлинились, как им полагалось, но видимость все еще была прекрасной, и я без труда разглядел крупного, полного, круглолицего полисмена, который катил на велосипеде в мою сторону. Не знаю, покончил ли он со своими служебными обязанностями на сегодняшний день, но сейчас он явно был не при исполнении, и голова у него ни от чего не болела, даже от шлема.
     И вы поймете, почему голова у него ни от чего не болела, если я далее сообщу вам, что с беспечной веселостью и благодушием этот толстяк ехал, что называется, "без рук".
     Драма же заключалась в том, что совершенно очевидно, он понятия не имел об охоте, бесшумной и стремительной, которую устроил на него абердинский терьер. Картина был следующей: полисмен безмятежно ехал на велосипеде, вдыхая вечерние ароматы и наслаждаясь легким ветерком, а абердинец, встопорщив бакенбарды и взлохматив брови, несся за ним сломя голову. Как потом сказал Дживз, услышав от меня описание этой сцены, ситуация напомнила ему какую-то греческую трагедию, где кто-то молодой и красивый считал, что мир у его ног, а в результате остался с носом.
     Констебль, как я уже говорил, ехал без рук, и именно поэтому он не отделался легким испугом, а попал в аварию. Я и сам в молодости был неплохим велосипедистом, - по-моему, я где-то упоминал, что однажды выиграл приз в гонках с гандикапом среди мальчиков, поющих в хоре, - и могу с уверенностью утверждать, что когда едешь без рук - самое главное, это полная свобода действий и отсутствие каких бы то ни было помех со стороны. Неожиданное, даже самое легкое прикосновение терьера к лодыжке, и велосипед резко виляет. И, как всем известно, когда велосипед резко виляет, а ты не держишь крепко руль, начинает пахнуть жареным.
     И, можете не сомневаться, мой нюх меня не подвел. По правде говоря, я впервые удостоился чести наблюдать за таким прекрасным, смачным кувырком представителя закона. Секунду назад, веселый и беззаботный, он, можно сказать был на коне; секунду спустя он очутился в канаве и стал похож на macedoine рук, ног и колес, а терьер остановился на обочине, глядя на него с наглым, самодовольным выражением святой невинности на морде, которое я часто подмечал у абердинских терьеров, когда они пакостили существам человеческой породы.
     И пока констебль барахтался в канаве, пытаясь не запутаться в руках, ногах и колесах, из-за поворота появилась довольно привлекательная молодая пигалица, задрапированная в пестрый шерстяной наряд, и я узнал знакомые черты С. Бинг.
     После разговора с Гусиком я, естественно, должен был догадаться, что она сейчас появится. Увидев абердинского терьера, мне сразу следовало подумать о Стефи. Я просто обязан был спросить самого себя: "Раз по дороге несется абердинец, намного ли ему удалось оторваться от Стефи?"
     Стефани была явно недовольна полисменом и не скрывала своего раздражения. Зацепив пса крюком палки за ошейник, она оттащила его от обочины, затем обратилась к констеблю, который поднимался из канавы, как Венера из морской пены.
     - Вы зачем хулиганите? - требовательно спросила она.
     Само собой, это было не мое дело, но у меня возникло такое ощущение, что Стефи могла бы более деликатно приступить к обсуждению весьма щекотливой ситуации. Полисмен, судя по всему, тоже так думал, по крайней мере даже сквозь толстый слой грязи на его лице просматривалось обиженное выражение.
     - Вы могли до смерти напугать мою собаку. Бартоломью, мальчик, этот урод чуть нас не задавил?
     И вновь я при всем желании не смог бы назвать ее высказывание особо тактичным. Обозвав слугу народа уродом, она, конечно, не погрешила против истины. Только в том случае, если б его соперниками были сэр Уаткин Бассет, Денежный Мешок Поссер (завсегдатай "Трутня") и еще несколько деятелей в том же духе, констеблю удалось бы выиграть первый приз на конкурсе красоты. Но человека нельзя тыкать физиономией в его физические недостатки. В подобных случаях надо быть обходительным. Обходительность прежде всего.
     Полисмен с велосипедом выбрались из канавы, и первый начал самым тщательным образом исследовать последний на предмет повреждений. Убедившись, что оные были незначительными, полисмен повернулся к Стефи и посмотрел на нее примерно так, как старикашка Бассет на Бертрама Вустера, находившегося на скамье подсудимых.
     - Я следовал по опшественной дороге, - ровным, тягучим голосом, словно давал показания в суде, начал он, - и собака напала на меня с аггрыссивными намерениями. Я был выбит из седла своего велосипеда:
     Стефи мгновенно воспользовалась предоставленной ей лазейкой и кинулась в атаку, как будто всю жизнь участвовала в судебных прениях.
     - Сами виноваты. Зачем вы ехали на велосипеде? Бартоломью ненавидит велосипеды.
     - Я пользуюсь велосипедом, мисс, потому что если бы я не пользовался велосипедом, мне пришлось бы обходить свой участок пешком.
     - Вам это пошло бы на пользу. Порастрясли бы жирок.
     - Это не имеет никакого отношения к проишшедшему ынцыденту, - заявил полисмен, вне всяких сомнений тоже искусный спорщик. - А проишшедший ынцыдент заключается в том, что животное второй раз совершило аггрыссивное нападение на мою особу, и я вынужден буду вновь вызвать вас в суд, мисс, как владелицу свирепой собаки, представляющей угрозу опшшеству.
     Удар был сильным, но Стефи и не подумала сдаться.
     - Не валяйте дурака, Оутс. Вы не можете требовать от собаки, чтобы она спокойно прошла мимо полицейского на велосипеде. Это выше сил человеческих. И вообще, могу поспорить, вы первый начали. Наверняка дразнили бедняжку, или еще что-нибудь, и я вам ответственно заявляю, что выиграю это дело, даже если мне придется дойти до Палаты Лордов. Этот джентльмен будет моим свидетелем. - Она повернулась ко мне и впервые обратила внимание, что я был не джентльменом, а ее старым другом. - Берти? Привет.
     - Привет, Стефи.
     - Давно здесь стоишь?
     - Не очень.
     - Видел, что произошло?
     - Считай, был в первых рядах.
     - Прекрасно. Жди повестки в суд.
     - Как скажешь.
     Полисмен тем временем тщательно себя обследовал, делая записи в блокноте. Затем он предъявил счет.
     - Содранная кожа на правом колене. Синяк или ушиб левого локтя. Царапина на носу. Испачканный мундир, требующий чистки. А также - сильный шок. До свидания, мисс. Вас вызовут.
     Он оседлал свой велосипед и покатил по дороге, а Бартоломью рванулся за ним с такой силой, что чуть было не сорвался с крюка палки. Некоторое время Стефи стояла молча, тоскливо глядя полисмену вслед, словно жалела, что под рукой у нее не оказалось половинки кирпича. Затем она повернулась ко мне, и я сразу взял быка за рога.
     - Стефи, - беззаботно произнес я, - счастлив тебя видеть, ты прекрасно выглядишь, и все такое, а теперь скажи, маленькая коричневая записная книжка в кожаном переплете, которую Гусик вчера обронил рядом с конюшней, случайно не у тебя?
     Она мне не ответила, все еще продолжая тосковать, несомненно, по поводу Оутса. Я повторил вопрос, и Стефи вышла из транса.
     - Записная книжка?
     - Маленькая, коричневая, в кожаном переплете.
     - Исписанная всякими забавными наблюдениями?
     - Вот именно.
     - У меня.
     Я воздел руки небу и испустил крик радости. Бартоломью неприязненно на меня посмотрел и что-то пробормотал себе под нос по-гаэльски, но я не обратил на него никакого внимания. Если б свора абердинских терьеров начала сейчас бешено вращать на меня глазами и обнажать клыки мудрости, они не смогли бы испортить мне настроения.
     - Господи, какое счастье!
     - Это книжка Гусика Финк-Ноттля?
     - Да.
     - Ты хочешь сказать, это Гусик так изумительно точно определил характеры Родерика Споуда и дяди Уаткина? Никогда бы не поверила, что он на такое способен.
     - Никто бы не поверил. Хочешь знать, что с ним произошло? Представляешь:
     - Хотя зачем ему понадобилось тратить время на Споуда и дядю Уаткина, когда Оутс просто напрашивается, чтобы о нем написали, ума не приложу. Поверишь ли, Берти, никогда еще не встречала такой занозы, как этот Юстас Оутс. Он меня утомил. Специально шастает на своем велосипеде где не попадя, а потом жалуется, что получил по заслугам. И с какой стати он взъелся на Бартоломью? Дискриминация, вот как я это называю. Все уважающие себя деревенские собаки пройти мимо его него не могут, чтобы не вцепиться в него мертвой хваткой, и Оутсу прекрасно об этом известно.
     - Где записная книжка, Стефи? - спросил я, возвращаясь к res.
     - При чем тут твои записные книжки? Мы говорим об Оутсе. Как думаешь, он действительно пришлет мне повестку?
     Я сказал, судя по прозрачным намекам Оутса, думаю, что пришлет, и она исполнила нечто вроде moue: или не moue?: Я имею в виду, когда выпячиваешь губы, а затем быстро их втягиваешь.
     - Боюсь, ты прав. Юстас Оутс раковая опухоль, вот кто он такой. Так и норовит наделать кучу гадостей. Ох, ну ладно. Дяде Уаткину опять придется потрудиться.
     - В каком смысле?
     - Он будет меня судить и объявит приговор.
     - Значит он все еще занимается делами, несмотря на то, что ушел в отставку? - спросил я, поеживаясь при воспоминании о разговоре экс-крючкотвора с Родериком Споудом, когда они застукали меня с серебряной коровой в руках.
     - Он ушел в отставку только из полицейского суда на Бошер-стрит. Если судейство у человека в крови, эту дурь из него палками не выбьешь. Сейчас дядя Уаткин мировой судья и выносит приговоры у себя в кабинете. Мне уже не раз пришлось там побывать. Я ухаживаю за цветами, гуляю или просто отдыхаю в своей комнате с книгой, и в это время появляется дворецкий и говорит, что меня вызывают в библиотеку. А в библиотеке за столом сидит дядя Уаткин и с непреклонным видом слушает, как Оутс дает показания.
     Я представил себе нарисованную ею картину, и, по правде говоря, мне стало жаль Стефи. Вряд ли судебные процедуры могли скрасить жизнь молодой девушки в загородном доме.
     - А заканчивается его правосудие одним и тем же: он обдирает меня как липку и не слушает ни одного моего слова. По-моему, дядя Уаткин разбирается в законах, как свинья в апельсинах. Он такой же судья, как я китайский император.
     - Знаешь, у меня сложилось такое же впечатление, когда он учинил надо мной расправу в своем трибунале на Бошер-стрит.
     - И хуже всего, дядюшка прекрасно знает размер моего пособия. В этом году он уже дважды обобрал меня до нитки по наущению Оутса; первый раз за превышение скорости в населенном пункте, а второй за то, что Бартоломью слегка цапнул, хотя на самом деле не цапнул, а слегка придавил зубами лодыжку Оутса.
     Я сочувственно поцокал языком, но, честно признаться, я предпочел бы перевести разговор на записную книжку Гусика. Впрочем, в данный момент об этом не могло быть и речи, потому что девушки в расстроенных чувствах терпеть не могут разговаривать на темы, не имеющие отношения к их несчастьям.
     - Оутс распинался перед дядей Уаткином, словно из ноги у него выдрали фунт мяса. Наверняка сейчас он тоже наврет с три короба. Полицейские преследования сидят у меня поперек горла, Берти. Можно подумать, я живу в Пруссии. Ты ведь презираешь полисменов, Берти?
     По правде говоря, я не был готов зайти так далеко в своем отношении к полиции, как таковой, состоящей в целом из весьма приличных парней.
     - Как тебе сказать, не en masse, если ты меня понимаешь. Должно быть, среди них встречаются разные деятели, одни симпатичные, другие не очень. С констеблем, который дежурит у "Трутня", я, например, на дружеской ноге. Что же касается твоего Оутса, я видел его лишь мельком и не успел составить о нем мнения.
     - Ну тогда знай, что хуже, чем Оутс, никого нет и быть не может. И его ждет справедливое возмездие. Помнишь, однажды в Лондоне ты пригласил меня на ленч и рассказал, как пытался украсть шлем у полисмена на Лестерской площади?
     Я вздрогнул. Ежу было ясно, куда она клонит.
     - Надеюсь, ты не собираешься стащить у Оутса шлем?
     - Естественно, нет.
     - Пай-девочка.
     - Может, я и сумасшедшая, но не до такой степени. Не женское это дело воровать шлемы. Пусть Оутсом займется Гарольд. Он тыщу раз говорил, что сделает для меня все на свете.
     Как правило, на ангельском личике Стефи царит мечтательное выражение, и со стороны кажется, в ее головке проплывают мудрые, прекрасные мысли. На самом же деле, не сомневайтесь ни на минуту, она не распознала бы мудрой, прекрасной мысли, если б ей подали ее на блюдечке с золотой каемочкой, да еще приправили бы соусом. Как и Дживз, она редко улыбается, но сейчас губы ее раздвинулись в улыбке экстаза, - надо будет проконсультироваться у Дживза, подходит ли тут это слово, - и в глазах появились золотые искорки.
     - Что за человек! - воскликнула она. - Знаешь, мы с ним помолвлены.
     - Да ну?
     - Только не вздумай проболтаться. Это строжайший секрет. Дядя Уаткин ни о чем не должен подозревать, пока мне не удастся его ублажить.
     - А кто он, твой Гарольд?
     - Деревенский викарий. - Она наклонилась к Бартоломью. - Наш любименький викарий украдет для пусеньки-мамусеньки шлем у злого, гадкого полисмена? спросила она у пса. - Вот пусенька-мамусенька обрадуется, правда?
     Может, я не точно передаю ее диалект, но смысл ее сюсюканий не вызывал сомнений.
     Я уставился на юную вредину, до глубины души потрясенный отсутствием у нее всяких моральных устоев, если вы меня понимаете. Знаете, чем больше я вижу женщин, тем сильнее убеждаюсь, что нам необходим какой-нибудь закон. Я имею в виду, если не принять срочных мер против особей слабого пола, они весь мир на куски разнесут, и тогда все мы останемся с носом.
     - Викарий? - переспросил я. - Но, Стефи, ты не можешь заставить викария стащить у полисмена шлем.
     - Это еще почему?
     - Ну, так не делается. Из-за тебя беднягу лишат духовного сана.
     - Лишат сана?
     - У них так полагается, когда священника подловят на каком-нибудь дурном поступке. А дикое поручение, которое ты собираешься дать святому Гарольду, наверняка расценят как дурной поступок. Двух мнений быть не может.
     - Ничего дикого в моем поручении нет.
     - По-твоему, викарии должны воровать шлемы как само собой разумеющееся?
     - Вот именно. Гарольду это раз плюнуть. Когда он учился в Магдалене, до того как увидел свет истины, он еще и не такое вытворял. Ему сам черт был не брат.
     Упоминание Стефи о Магдалене меня заинтересовало. Я тоже учился в этом колледже.
     - Он выпускник Магдалены? Какого года? Возможно, я его знаю.
     - Естественно, ты его знаешь. Он часто о тебе говорит и очень обрадовался, когда я сказала, что ты приезжаешь. Гарольд Пинкер.
     Я был потрясен, дальше некуда.
     - Гарольд Пинкер? Старина Свинка Пинкер? Будь я проклят! А мне невдомек было, куда он подевался. Вот уж точно говорят, гора с горой не сходятся, а человек с кем угодно сойдется. Свинка Пинкер, прах меня побери! Неужели Свинка действительно взялся за лечение душ?
     - И весьма успешно. Все шишки в округе его любят и ценят. В любую минуту он может получить свой приход, и тогда ему удержу не будет. Вот увидишь, когда-нибудь он станет епископом.
     Радостное возбуждение, которое я испытал, предвкушая скорую встречу с исчезнувшим бог весть куда старым другом, постепенно улеглось, и в голову мне снова полезли мрачные мысли.
     И я сейчас объясню вам, почему мрачные мысли полезли мне в голову. Стефи сколько угодно могла твердить, что Гарольду умыкнуть шлем - раз плюнуть, она не знала Свинку так хорошо, как я. С Гарольдом Пинкером мы были неразлучны долгие годы, и я мог с уверенностью утверждать, что во всех отношениях он сильно смахивал на огромного и добродушного щенка ньюфаундленда, вне всяких сомнений, энергичного, безусловно, старательного, но вечно попадающего в переплет, если вы меня понимаете. По правде говоря, я не помню такого случая, чтобы Свинка, с энтузиазмом взявшись за дело, с треском его не провалил бы. Он вечно вляпывался то в одну историю, то в другую, и никогда не выходил сухим из воды. При мысли о том, что ему придется выполнить такую тонкую работу, как умыкание шлема констебля Оутса, кровь леденела в моих жилах. У Свинки не было ни одного шанса на успех.
     Я вспомнил, каким он был в молодости. Напоминая телосложением Родерика Споуда, он играл в регби не только за родной университет, но и в сборной Англии, а в искусстве швырять соперников в грязь и вдавливать их туда бутсами ему практически не было равных. Если бы мне понадобилась помощь в усмирении бешеного быка, я в первую очередь подумал бы о Свинке. Если б меня засунули в камеру пыток, я бы предпочел, чтобы по каминной трубе ко мне пробрался Гарольд Пинкер и никто другой. Но наличие мускулов не делает из человека специалиста по умыканию полицейских шлемов. Тут требуется умение тонко чувствовать.
     - Епископом, говоришь? - спросил я. - Держи карман шире! До епископства ему как до луны, если его застукают на воровстве шлемов у паствы.
     - Не бойся, не застукают.
     - Еще как застукают! В нашей Alma Mater не было такого случая, чтобы Свинку на чем-то не застукали. Он начисто лишен способностей деликатно, с должным тактом, провернуть любое сомнительное дельце. Прекрати, Стефи. Выкинь блажь из головы.
     - Нет!
     - Стефи!
     - Ни за что. Будет так, как я сказала.
     Я сдался. Отговаривать Стефи было бессмысленно, я только попусту терял время. В ней было не меньше ослиного упрямства, чем в Роберте Уикхэм, которая как-то раз подначила меня прокрасться ночью в комнату одного парня, с которым мы вместе гостили в загородном доме, и проткнуть его грелку палкой со штопальной иглой на конце.
     - Бог с тобой, - покорно сказал я. - По крайней мере попытайся внушить своему Гарольду, что самым главным условием умыкания шлемов является движение вперед от себя. Я имею в виду, прежде чем сдергивать с головы полисмена шлем, его надо рвануть вперед, чтобы ремешок не зацепился за подбородок. Только потому, что я не предусмотрел этой жизненно важной детали, меня сцапали на Лестерской площади. Я рванул шлем вверх, ремешок врезался в подбородок, и фараон успел повернуться и схватить меня за шкирку, после чего я оглянуться не успел, как оказался на скамье подсудимых и отвечал: "Да, Ваша Честь", "Нет, Ваша Честь", твоему дяде Уаткину.
     Я подумал о том, какая участь ждет в недалеком будущем моего бедного друга и, честно признаться, мне взгрустнулось. Никто не назовет Бертрама Вустера человеком безвольным, но в тот момент я засомневался, правильно ли я поступил, прижав к ногтю Дживза с его кругосветным путешествием. Что бы не говорили о подобных дурацких мероприятиях - теснота на корабле, необходимость общаться с жуткими занудами, раздражающий осмотр Тадж-Махала, - от них была польза хотя бы в том отношении, что в круизах не приходилось испытывать душевных мук, глядя на невинных викариев, которые, плюнув на закон божий и свою духовную карьеру, попадаются на мелком воровстве у прихожан.
     Я глубоко вздохнул и возобновил прерванный диалог.
     - А почему ты не сказала мне за ленчем в Лондоне, что вы со Свинкой помолвлены?
     - Тогда мы еще не были помолвлены. Ох, Берти, я так счастлива, что готова пуститься в пляс. И обязательно пущусь, когда нам удастся настроить дядю Уаткина на "Благословляю вас, дети мои" лад.
     - Ах да, ты уже говорила, что собираешься его ублажить. В каком смысле ублажить?
     - Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Помнишь, я писала в телеграмме, что ты позарез мне нужен?
     Я вздрогнул. Хотите верьте, хотите нет, мне стало не по себе. Я совсем забыл о ее угрожающей телеграмме.
     - Ты должен будешь кое-что для меня сделать. Сущие пустяки.
     По правде говоря, я сильно в этом сомневался. Я имею в виду, если она считала, что умыкание шлемов входит чуть ли не в обязанности викариев, мне даже страшно было представить, какое дело она собиралась поручить мне, простому грешнику. Я подумал, пришла пора поставить Стефи на место.
     - Да ну? - сказал я. - Так вот, позволь мне заявить категорически и бесповоротно, что делать я ничего не буду.
     - Трус. Ты даже пожелтел от страха.
     - Можешь считать, я стал желтее тети Агаты.
     - А что с ней такое?
     - У нее желтуха.
     - Вот видишь, до чего ты довел свою бедную тетю? Ты даже не знаешь, в чем заключается моя просьба.
     - И не хочу знать.
     - Все равно я скажу.
     - Не собираюсь тебя слушать.
     - Предпочитаешь, чтобы я спустила с поводка Бартоломью? Я давно заметила, он как-то странно на тебя смотрит. По-моему, ты ему не понравился. Некоторых типов он с первого взгляда терпеть не может.
     Вустеры храбры, но осмотрительны. Я покорно побрел за ней на аллею, и мы уселись на скамейку. Вечер, насколько я помню, был чудесным, повсюду царили тишина и покой. Вот ведь как бывает.
     - Долго я тебя не задержу, - сказала Стефи. - Собственно, мне и рассказывать особо нечего. Но прежде чем вдаваться в подробности, хочу объяснить, почему нам приходится держать помолвку в строгом секрете. В этом виноват твой Гусик.
     - Что он опять натворил?
     - Вполне достаточно того, что он Гусик. Существо без подбородка, которое ходит, вылупившись на мир стеклами очков, и держит тритонов в спальне. Я понимаю дядю Уаткина. Единственная дочь сообщает ему, что выходит замуж. "О! восклицает он. - Ну-ка, посмотрим на твоего героя!" И тут появляется Гусик. Любящему отцу такое в страшном сне не могло бы присниться.
     - Что верно, то верно.
     - Ну вот, пока он не оправился от удара, который нанесла ему дочь, подсунув Гусика в зятья, я просто не могу радостно объявить, что его племянница собралась за викария.
     Вообще-то ход ее мысли был мне понятен. Фредди Трипвуд как-то рассказывал мне, какой скандал разразился в замке Бландингз, когда одна из многочисленных Фреддиных кузин вознамерилась выскочить за викария. Насколько я понял, в том случае страсти несколько улеглись после того, как выяснилось, что жених был единственным наследником какого-то ливерпульского миллионера, но в принципе родители не приветствуют браков своих дочерей с викариями, и, видимо, то же самое можно сказать о дядюшках и их племянницах.
     - Ничего не попишешь. К сожалению, викарии не идут нарасхват, и поэтому, прежде чем рассекретить нашу помолвку, надо выставить Гарольда перед дядей Уаткином в самом выгодном свете. Если мы с тобой разыграем карты правильно, надеюсь, дядя Уаткин даст Гарольду приход, благо это в его власти. А когда Гарольд получит свой приход, можно считать, дело в шляпе.
     Мне жутко не понравились слова "мы с тобой", но я понял, куда она клонила, и, честно признаться, даже пожалел, что мне придется развеять ее мечты и чаяния.
     - Предлагаешь мне замолвить за Свинку словечко? Хочешь, чтобы я отвел твоего дядю в сторонку и шепнул ему на ухо, какой Свинка замечательный парень? Дорогая моя Стефи, я был бы счастлив ублажить сэра Уаткина, но, к сожалению, мы с ним не в тех отношениях.
     - Не бойся, тебе не придется его ублажать.
     - Ну, не знаю, чем еще я могу помочь.
     - Сейчас узнаешь, - сказала она, и вновь я почувствовал себя не в своей тарелке. Мысленно собравшись с силами, я решил проявить твердость характера, но из головы у меня почему-то не шла Роберта Уикхэм и палка со штопальной иглой на конце. Так часто бывает: человек считает, что он тверже стали (или железа, если вам больше нравится) и вдруг, сам того не замечая, позволяет сопливой девчонке вертеть собой, как ей вздумается, и начинает совершать всякие дурацкие поступки. Возьмите, к примеру, хоть Самсона, из которого Делила веревки вила, как хотела.
     - Да? - осторожно спросил я.
     На мгновение она отвлеклась, чтобы почесать Бартоломью за ухом, потом продолжала:
     - Петь Гарольду дифирамбы перед дядей Уаткином все равно, что воду в ступе толочь. Нет, нам надо придумать что-нибудь сногсшибательное, чтобы до дяди Уаткина сразу дошло, какое Гарольд бесценное сокровище. Несколько дней назад мне показалось, я нашла блестящее решение вопроса. Ты хоть изредка читаешь "Будуар миледи?"
     - Однажды я написал в него статью "Что носит хорошо одетый мужчина". Но я его не выписываю. А в чем, собственно, дело?
     - На прошлой неделе там был опубликован рассказ о герцоге, который не позволял дочери выйти замуж за молодого секретаря, и тогда секретарь подговорил своего друга покататься с герцогом по озеру и перевернуть лодку, а когда герцог очутился за бортом, секретарь бросился в воду и спас его, после чего герцог дал согласие на брак не сходя с места.
     Я понял, что должен задавить данную идею в зародыше, если вы меня понимаете.
     - Если ты думаешь, я собираюсь кататься с сэром У. Бассетом на лодке и купать его в озере, немедленно выкини этот бред из головы. Начнем с того, что старикашка ни за какие коврижки не поедет со мной кататься.
     - Верно. К тому же у нас нет озера. И Гарольд сказал, я могу даже не мечтать о деревенском пруде, потому что вода в это время года слишком холодная, чтобы лезть в нее ради спасения утопающих. Мой Гарольд такой забавный!
     - Могу только поаплодировать его здравому смыслу.
     - Затем отличную мысль подсказал мне другой рассказ. Там говорилось о молодом влюбленном, который попросил своего друга переодеться бродягой и напасть на отца девушки. Само собой, юноша спас отца и заслужил его вечную признательность.
     Я ласково потрепал ее по руке.
     - Вся беда в том, Стефи, - сказал я, - что во всех твоих рассказах у героя имеется друг-придурок, готовый ради него попасть в любое идиотское положение. Но у Свинки такого друга нет. Я прекрасно к нему отношусь, считай, люблю его как брата, но существует определенный предел тому, что я готов для него сделать.
     - Говори, что хочешь, все равно Гарольд не одобрил моей идеи. Насколько я поняла, приходскому священнику может не понравиться, если история получит огласку. Зато от моего нового плана Гарольд пришел в восторг.
     - О, так у тебя появился еще один план?
     - Да, причем первоклассный. И, самое главное, Гарольда не в чем будет упрекнуть. Тысяча приходских священников не смогут к нему придраться. До сих пор вся загвоздка заключалась в том, что ему было не обойтись без напарника, и пока я не узнала, что ты приезжаешь, мы как раз ломали головы, кого бы нам подыскать. Но теперь ты здесь, так что все в порядке.
     - Неужели? Я проинформировал вас в самом начале и информирую непосредственно сейчас, юная леди, что ни за какие коврижки не соглашусь участвовать в ваших мерзопакостных планах.
     - Но, Берти, ты должен нам помочь! Мы так на тебя надеялись! И тебе почти ничего не придется делать. Украдешь серебряную корову у дяди Уаткина, и можешь быть свободен.
     Не знаю, как вы поступили бы на моем месте, если б девица в пестром шерстяном наряде попыталась подложить вам свинью, которую восемью часами раньше с успехом подложила вам ваша багроволицая тетя. Возможно, вы вскричали бы от негодования. По крайней мере, большинство парней точно вскричали бы, уж я-то знаю. Хотите верьте, хотите нет, лично я скорее развеселился, чем пришел в ужас. По правде говоря, если мне не изменяет память, я даже расхохотался. И если она действительно мне не изменяет, хорошо, что я посмеялся от души, так как в дальнейшем у меня уже не было поводов для веселья.
     - Да ну? - сказал я. - Расскажи-ка поподробнее, - сказал я, заранее предвкушая удовольствие от того, что сейчас поразвлекаюсь на славу. - Украсть корову и больше ничего?
     - Да. Это такой кувшинчик для сливок, который дядя Уаткин привез из Лондона для своей коллекции. Он сделан в форме коровы с идиотским выражением на морде. Дядя Уаткин прямо трясется над своим приобретением. Вчера за обедом он поставил корову перед собой на стол и болтал о ней без умолку. Тогда-то мне и пришла в голову гениальная мысль. Если Гарольд стащит корову, а затем ее вернет, дядя Уаткин будет так ему признателен, что осыплет его приходами с головы до ног. Но потом я нашла в своем плане один изъян.
     - Неужели?
     - Представь себе. Разве ты не понимаешь? Откуда, скажи на милость, у Гарольда вдруг появилась бы корова? Если ценный предмет исчезает из коллекции, а на следующий день викарий как ни в чем не бывало возвращает его владельцу, этому викарию придется как следует попотеть, объясняя, где и каким образом он его раздобыл. Ежу ясно, нам был нужен вор со стороны.
     - Вот теперь я понял. Ты хочешь, чтобы я надел черную маску, проник через окно в комнату, стянул objet d'art и передал его Свинке? Ну-ну.
     Я говорил с горькой иронией, которую нельзя было спутать ни с чем, кроме горькой иронии, но Стефи посмотрела на меня с восхищением и одобрением.
     - Умничка, Берти. В самую точку. Но маску надевать не обязательно.
     - Тебе не кажется, черная маска поможет мне войти в роль? - спросил я все с той же гор. ир.
     - Ну, как хочешь. Тебе виднее. Самое главное - это залезть в окно. Не забудь про перчатки, чтобы не оставить отпечатков пальцев.
     - А как же.
     - Гарольд будет ждать тебя в саду. Отдай ему корову как можно скорее.
     - Чтобы пораньше сесть в Дартмур?
     - Не говори глупостей. Естественно, в схватке тебе удастся бежать.
     - В какой схватке?
     - После чего Гарольд, весь в крови, вбегает в дом:
     - В чьей крови?
     - Я сказала, в твоей, но Гарольд сначала не согласился. Понимаешь, нам нужны следы борьбы, чтобы зрелище было более захватывающим, и я предложила, чтобы он разбил тебе нос. Но Гарольд утверждает, будет куда правдоподобнее, если оба вы будете забрызганы кровью. В результате мы договорились, что вы разобьете носы один другому. А затем Гарольд перебудит весь дом, покажет дяде Уаткину серебряную корову и объяснит, как было дело. Дальше все пойдет как по маслу. Я имею в виду, не сможет же дядя Уаткин просто сказать "спасибо" и пойти спать. Если в нем есть хоть капля порядочности, он должен будет тут же раскошелиться на приход. Правда ведь прекрасный план, Берти?
     Я встал со скамейки. Лицо у меня было холодным и каменным, если вы меня понимаете.
     - Бесподобный. К сожалению:
     - Я тебе все разжевала и в рот положила. Сам видишь, дело плевое и займет не больше десяти минут твоего драгоценного времени. Надеюсь, у тебя не хватит наглости заявить, что ты отказываешься выполнить мою просьбу?
     - Не бойся, хватит. Естественно, отказываюсь. Даже не надейся.
     - Берти, ты большая свинья.
     - Если я и свинья, то практичная и рассудительная. К серебряной корове я не подойду на пушечный выстрел. Говорю тебе, я знаю Свинку. Не могу точно сказать, где он даст маху, но, можешь не сомневаться, ему удастся найти способ засыпаться самому и посадить всех нас в хорошую лужу. А теперь гони мне книжку.
     - Какую книжку? А, ты имеешь в виду записную книжку Гусика.
     - Да.
     - Зачем она тебе?
     - Затем, - мрачно ответил я, - что растяпа-Гусик не подходит на роль ее владельца. Он способен снова ее потерять, а в этом случае она может попасть в руки твоего дяди, а в этом случае он наверняка взбеленится и наложит вето на свадебные торжества, а в этом случае я влипну по самые уши.
     - Ты?
     - Собственной персоной.
     - Ты-то здесь при чем?
     - Сейчас расскажу.
     И в нескольких словах я обрисовал ей события, происшедшие в Бринкли-корте, ситуацию, сложившуюся в результате этих событий, и ужасную участь, которая ждала меня, если Гусику дадут от ворот поворот.
     - Пойми меня правильно, - продолжал я, - когда я говорю, что готов скорее повеситься, чем связать себя брачными узами с твоей кузиной, Медлин, я не хочу сказать о ней ничего плохого. Для нее тут нет ничего обидного. Точно так же я отнесся бы к мысли о женитьбе на многих, самых прекрасных женщинах мира. Есть определенный тип особ слабого пола, которых можно уважать, боготворить, восхищаться ими, но только издали. При малейшей попытке с их стороны подойти поближе надо брать в руки резиновую дубинку. Именно к данному типу особ принадлежит твоя кузина, Медлин. Очаровательная девушка, идеальная пара Огастесу Финк-Ноттлю, но муравей в штанах для Бертрама.
     Она буквально впитывала каждое мое слово.
     - Да уж, нашу Медлин иначе как "Прости меня, господи!" не назовешь.
     - Я бы никогда не назвал ее "Прости меня, господи!" Слишком сильно сказано, а я человек воспитанный. Но раз уж ты сама употребила это выражение, считай, я под ним подписался.
     - Я даже не подозревала, что у вас такие сложные отношения. Неудивительно, что тебе позарез нужна записная книжка Гусика.
     - Вот именно.
     - Подожди, дай подумать.
     На ее ангельском личике вновь появилось невинное, мечтательное выражение. Приподняв ногу, она нежно помассировала туфлей спину Бартоломью.
     - Кончай валять дурака, - сказал я, раздосадованный задержкой. - Гони книжку.
     - Минутку. Сначала я должна разобраться в своих чувствах. Знаешь, Берти, мне ведь придется отдать записки Гусика дяде Уаткину.
     - Что?!
     - Так велит мне моя совесть. В конце концов, я всем ему обязана. Долгие годы он был мне вторым отцом. Разве мне не следует поставить его в известность о том, как относится к нему будущий зять? Я имею в виду, старикану не сладко придется, когда он потом выяснит, что пригрел на своей груди не безвредного тритонопомешанного, а гадюку, злобно шипящую каждый раз, когда он хлюпает супом. Впрочем, ты так любезно согласился украсть для нас с Гарольдом серебряную корову, что ради тебя я готова утихомирить свою совесть.
     Мы, Вустеры, отличаемся небывалой сообразительностью. Не прошло и пяти минут, как мне стало ясно, на что она намекала. А разобравшись в ее черных мыслях, я задрожал с головы до ног.
     Как говорится в детективных романах, она запросила свою цену за документы, другими словами, после того, как за завтраком меня шантажировала тетушка, ее сестра по духу взялась шантажировать меня перед обедом. Даже в наш послевоенный век распущенных нравов это, знаете ли, было слишком.
     - Стефи! - вскричал я.
     - Можешь кричать "Стефи!" до посинения, все равно никто тебе не поможет. Либо ты выполнишь мою просьбу, либо дяде Уаткину завтра утром за яйцами и кофе предстоит увлекательное чтение. Советую тебе хорошенько подумать, Берти.
     Она встала, дернула Бартоломью за ошейник и пошла по аллее, но прежде чем свернуть к дому, обернулась и бросила на меня через плечо многозначительный взгляд, пронзивший мое сердце, словно кинжал.
     Я откинулся на спинку скамейки и впал в транс. Должно быть, я пробыл в нем довольно долго, потому что вечерние тени сгустились, а всевозможные крылатые существа стали натыкаться на меня все чаще, когда голос, раздавшийся над моим ухом, вывел меня из оцепенения.
     - Добрый вечер, Вустер, - сказал голос.
     Я поднял голову. Глыба мрака, нависавшая надо мной, оказалась Родериком Споудом.
     
     
     * * *
     
     Мне кажется, диктаторы тоже люди и иногда бывают не прочь покутить в хорошей компании, но, глядя на Родерика Споуда, мне сразу стало ясно, что если в нем и присутствовали задатки нормального человека, в данный момент он не собирался их демонстрировать. Лицо у него было суровым. Поза угрожающей. Благодушных ноток в его timbre я тоже не уловил.
     - Я хочу сказать вам несколько слов, Вустер.
     - Да?
     - Мы только что беседовали с сэром Уаткином, и он рассказал мне всю историю серебряного кувшинчика для сливок.
     - Да?
     - Теперь мы знаем, зачем вы сюда пожаловали.
     - Да?
     - Немедленно прекратите "дакать", жалкий, ничтожный червь, и извольте внимательно меня выслушать.
     Можете не сомневаться, его оскорбительный тон кого угодно возмутил бы. По крайней мере меня он возмутил, дальше некуда. Но сами знаете, как это бывает. На свете существует множество типов, которых можно разделать под орех, если они называют вас жалким, ничтожным червем, но Родерик Споуд был не из их числа.
     - Да, - сказал он, явно обезьянничая (ему, видите ли, было можно, а мне нельзя), - нам прекрасно известно, почему вы здесь появились. Ваш дядя велел вам выкрасть серебряный кувшинчик. И не трудитесь отрицать. Сегодня утром я поймал вас на месте преступления. А сейчас мы узнали, что сюда приезжает ваша тетя. Ха! Стервятники слетаются!
     Он помолчал, затем со вкусом повторил: "Стервятники слетаются", словно сказал невесть какую остроту. Лично я не понимал, что в ней было смешного.
     - Ну, так вот, я специально пришел сказать вам, Вустер, что вы находитесь под неусыпным наблюдением. И смею вас уверить, если вы попадетесь на краже кувшинчика, вас посадят в тюрьму. Не тешьте себя мыслью, что сэр Уаткин побоится громкого скандала. Он исполнит свой долг как гражданин и мировой судья.
     Тут он положил руку мне на плечо, и, честно признаться, не помню, когда я испытывал более неприятное ощущение. Может, подобный жест и был символическим (так назвал бы его Дживз), но хватка Споуда напоминала укус кобылы.
     - Вы, кажется, сказали "Да?", - спросил он.
     - Нет, - уверил я его.
     - Прекрасно. И вот еще что. Несомненно, вы убеждены, что не попадетесь. Вы вообразили, вам с вашей драгоценной тетушкой всех удастся обмануть. Так вот, это вам тоже не поможет. Если кувшинчик пропадет, как бы удачно вы и ваша тетушка не замели следы, я пойму, кто его украл, и тут же сделаю из вас отбивную. Отбивную, - с наслаждением повторил он, облизывая губы, словно дегустировал старый, выдержанный портвейн. Надеюсь, вам все ясно?
     - О, вполне.
     - Вы уверены, что поняли меня правильно?
     - О, конечно.
     - Рад за вас.
     Туманная фигура приближалась к нам по аллее, и он мгновенно заговорил фальшивым до безобразия добродушным тоном.
     - Какой прекрасный стоит вечер, вы не находите, Вустер? Очень теплый. В это время года обычно бывает куда холоднее. Ну, не буду вас больше задерживать. Пора переодеваться к обеду. Мы, знаете, тут обходимся без церемоний, так что можете надеть черный галстук. Да?
     Вопрос был адресован к туманной фигуре. Знакомое покашливание выявило, кому она принадлежала.
     - С вашего разрешения, я хотел обратиться к мистеру Вустеру, сэр. Мне необходимо передать ему сообщение от миссис Траверс. Миссис Траверс просила сказать вам, сэр, что она находится в голубой комнате и будет рада, если вы навестите ее, как только освободитесь. Миссис Траверс намерена обсудить с вами дело чрезвычайной важности.
     В темноте я не видел лица Споуда, но фыркнул он достаточно убедительно.
     - Значит миссис Траверс уже приехала?
     - Да, сэр.
     - А теперь собирается обсудить дело чрезвычайной важности с мистером Вустером?
     - Да, сэр.
     - Ха! - воскликнул Споуд и скрылся во тьме, коротко рассмеявшись.
     Я поднялся со скамейки.
     - Дживз, - сказал я, - приготовься шевелить мозгами. Будешь моим советником. Скоро тут заварится такая каша, что небу станет жарко.
     
     ГЛАВА 5
     
     Я надел нижнее белье и нырнул в рубашку.
     - Ну, Дживз? - спросил я. - Что скажешь?
     По дороге домой я вкратце изложил ему суть событий, чтобы он как следует их обмозговал и нашел решение проблемы, пока я быстренько приму ванну. Сейчас я смотрел на него с надеждой во взоре, как тюлень на смотрителя в ожидании рыбы.
     - Ты что-нибудь придумал, Дживз?
     - Мне очень жаль, сэр, но пока еще нет.
     - Как, совсем ничего?
     - Боюсь, что нет, сэр.
     Я глухо застонал и влез в брюки. Я уже привык к мысли о том, что стоило мне попасть в беду, сметливый малый сразу предлагал шикарный план, как из нее выпутаться, и, по правде говоря, я и представить себе не мог, что на этот раз он вдруг даст осечку. Сами понимаете, удар был страшным, и хотите верьте, хотите нет, я стал натягивать носки дрожащими руками. У меня возникло такое ощущение, что и мое тело, и мои мозги оцепенели, словно их пару дней назад засунули в холодильник и забыли разморозить.
     - Послушай, Дживз, - сказал я, - а, может, ты не уяснил до конца сценарий? Я ведь торопился поработать мочалкой, так что успел рассказать тебе о событиях лишь в общих чертах. Давай сделаем, как в детективах. Ты любишь детективы, Дживз?
     - Не очень, сэр.
     - Ну, там всегда говорится о сыщиках, которые запутываются до такой степени, что не могут обойтись без листа бумаги, где они записывают подозреваемых, время, алиби, улики, ну и все такое прочее. Мы тоже так попробуем. Бери бумагу и карандаш, Дживз, сейчас разберемся что к чему. Для начала напиши заглавными буквами "Вустер, Б. - Положение дел". Готов?
     - Да, сэр.
     - Хорошо. Теперь, дальше. Пункт первый: если я не умыкну и не отдам тете Делии серебряную корову, не видать мне больше стряпни Анатоля как своих ушей.
     - Да, сэр.
     - Переходим к пункту второму: если я умыкну серебряную корову и отдам ее тете Делии, Споуд сделает из меня отбивную.
     - Да, сэр.
     - Пункт третий, самый страшный: если я умыкну серебряную корову и отдам ее тете Делии, а не Гарольду Пинкеру, помимо того, что из меня сделают вышеуказанную отбивную, Стефи вручит записную книжку Гусика сэру Уаткину Бассету. А нам с тобой прекрасно известно, что произойдет в этом случае. Ну, вот. Таков расклад. Ты все записал?
     - Да, сэр. Должен признаться, положение ваших дел весьма неблагоприятное.
     Я бросил на него один из своих взглядов, сами знаете какой.
     - Дживз, - сказал я, - не испытывай моего терпения. "Весьма неблагоприятное", пропади все пропадом! О ком ты мне давеча рассказывал, помнишь, на чью голову свалились все печали мира?
     - О Моне Лизе, сэр.
     - Так вот, если б я сейчас встретил Мону Лизу, я пожал бы ей руку и заверил бы, что прекрасно ее понимаю. Ты видишь перед собой, Дживз, жабу, раздавленную колесом телеги.
     - Да, сэр. Возможно, брюки следует поддернуть на дюйм, сэр, чтобы складка над подъемом ботинка создавала эффект небрежного изящества. Тут необходим очень тонкий расчет, сэр.
     - Вот так?
     - Восхитительно, сэр.
     Я вздохнул.
     - В жизни бывают минуты, Дживз, когда я невольно спрашиваю себя: "Какое значение имеют брюки?"
     - Это у вас пройдет, сэр.
     - С какой стати? Если даже ты не можешь мне помочь, значит наступил конец света. Впрочем, - продолжал я с надеждой в голосе, - может у тебя просто не было времени, чтобы поломать голову над моей проблемой? Пока я обедаю, Дживз, исследуй ее со всех сторон, так сказать, вдоль и поперек. Возможно, на тебя снизойдет вдохновение. Кстати, вдохновение действительно снисходит? Как молния или еще что-нибудь?
     - Да, сэр. Известно, что математик Архимед, принимая ванну однажды утром, открыл закон, позднее названный его именем.
     - Ну вот, а я что говорю? И ведь наверняка звезд с неба не хватал. Я имею в виду, тебе он и в подметки не годился.
     - Его считали весьма одаренным человеком, сэр. Когда он погиб от руки простого солдата, это вызвало всеобщее сожаление.
     - Да, не повезло бедолаге. Тем не менее, все мы смертны, что?
     - Совершенно справедливо, сэр.
     Я задумчиво закурил сигарету, и благо мне было не до Архимеда, переключился на свои неприятности, в которые втянула меня бессовестная Стефи.
     - Знаешь, Дживз, - после непродолжительного молчания произнес я, - если разобраться, это уму непостижимо, почему особы противоположного пола все время из кожи вон лезут, чтобы как-нибудь мне напакостить. Помнишь Роберту Уикхэм и палку со штопальной иглой на конце?
     - Да, сэр.
     - А Глэйдис-как-там-дальше, которая засунула своего дружка со сломанной ногой в мою постель?
     - Да, сэр.
     - А Полину Стоунер, проникшую ко мне ночью в купальном костюме?
     - Да, сэр.
     - Ну и пол! Ну и пол, Дживз! Но ни одна из его смертоносных представительниц даже рядом не лежала со Стефи. Как звали того типа, "Берегитесь!", - чье имя вело всех остальных? У него еще вроде бы был ангел.
     - Абу бен Адем, сэр.
     - Вылитый Стефи. У меня слов не хватает, чтобы сказать, кто она такая. Да, Дживз?
     - Я лишь хотел спросить вас, сэр, во время вашей беседы с мисс Бинг, когда она пригрозила отдать записную книжку мистера Финк-Ноттля сэру Уаткину, не увидели ли вы случайно озорного огонька в ее глазах?
     - Ты имеешь в виду, жульнического, чтобы показать, она вроде как меня стращает? Даже не мечтай, Дживз. Уверяю тебя, я перевидал кучу глаз, в которых не горели огоньки, но такого отсутствия огоньков, как в глазах Стефи, мне еще наблюдать не приходилось. Она не шутила. Она говорила, что думала. Более того, она прекрасно понимала, что совершает поступок, непозволительный даже для женщины, но ей было на это глубоко наплевать. К несчастью, эмансипация закончилась тем, что особы слабого пола задирают теперь перед всеми носы и делают гадости, глазом не моргнув, и не опасаясь никаких последствий. Во времена королевы Виктории этот номер у них не прошел бы. Принц-консорт наверняка сказал бы пару ласковых такой девице, как Стефи, что?
     - Я вполне допускаю, Его королевское высочество не одобрил бы поведения мисс Бинг.
     - Он перегнул бы ее через колено и отхлестал бы домашним тапочком, прежде чем она рот успела бы открыть. Кстати, я бы не удивился, если бы он точно так же поступил с тетей Делией. И, раз уж мы заговорили о тете Делии, наверное, мне пора навестить старушку.
     - Судя по нетерпению, проявленному миссис Траверс, сэр, она срочно хотела с вами поговорить.
     - Тут наши желания не совпали. По правде говоря, Дживз, я отнюдь не жажду попасть на этот seanse.
     - Нет, сэр?
     - Нет, Дживз. Видишь ли, прямо перед чаепитием я послал ей телеграмму, где указал, что не собираюсь умыкать никаких коров, а тетя Делия наверняка уехала из Лондона задолго до того, как получила мое сообщение. Короче говоря, она уверена, что ее племянник вкалывает как бобр на запруде, стараясь ей угодить, и теперь мне придется как-нибудь помягче сообщить, что наша сделка расторгнута. Тете Делии это не понравится, Дживз, и не стану от тебя скрывать, чем больше я думаю о предстоящем мне разговоре, тем быстрее душа у меня уходит в пятки.
     - Если позволите предложить вам, сэр: разумеется, это всего лишь полумера, но по имеющимся наблюдениям вечерний туалет, строго соответствующий этикету, в трудные минуты сильно поднимает дух.
     - Считаешь, мне надо надеть белый галстук? Споуд говорил, черный.
     - Я думаю, крайняя необходимость оправдывает некоторое отклонение от правил дома, сэр.
     - Может, ты прав.
     И, естественно, Дживз оказался прав. В тонкостях психологии он плавает как рыба в воде и никогда не ошибается. Не успел я облачиться, так сказать, в парадную форму, как мгновенно почувствовал уверенность в себе. Моя душа вернулась из пяток куда ей полагалось, в моих глазах появился стальной блеск, а сердце радостно забилось в груди, словно его подкачали велосипедным насосом. Я смотрел в зеркало, любуясь происшедшими во мне переменами, нежно поглаживая узел галстука и размышляя, как я цыкну на тетю Делию, если она вздумает буянить, когда дверь отворилась и в комнату вошел Гусик.
     
     
     * * *
     
     Как только я увидел этого очкарика лапчатого, меня захлестнула волна сострадания, потому что он, совершенно очевидно, не был в курсе последних событий. Поведение придурка яснее ясного говорило, что Стефи не сочла нужным посвятить его в свои планы. Короче говоря, он был бодр и весел, и мы с Дживзом многозначительно переглянулись. "Ничего-то он не знает", - сказал мой взгляд, и взгляд Дживза сказал то же самое.
     - Салют! - радостно воскликнул Гусик. - Салют! Привет, Дживз!
     - Добрый вечер, сэр.
     - Ну, Берти, что новенького? Видел Стефи?
     Волна состр. нахлынула на меня с новой силой. В глубине своей души я тяжело вздохнул. Сами понимаете, мне предстояло отправить старого друга в нокаут, и эта прискорбная обязанность смущала меня, дальше некуда.
     Тем не менее, неприятности надо встречать мужественно, лицом к лицу. Я имею в виду, иногда бывает не обойтись без хирургического вмешательства.
     - Да, - сказал я. - Да, видел. Дживз, у нас имеется бренди?
     - Нет, сэр.
     - Ты не смог бы где-нибудь раздобыть рюмку-другую?
     - Вне всяких сомнений, сэр.
     - Ну, тогда тащи сюда полный бокал.
     - Слушаюсь, сэр.
     Он растаял в воздухе, а Гусик уставился на меня с неподдельным изумлением.
     - С ума сошел? Неужели ты собираешься пить бренди перед обедом?
     - Естественно, нет. Я заказал бренди для тебя, о мой страдающий друг и великомученик перед распятием на кресте.
     - Я не пью спиртного.
     - Могу поспорить, что выпьешь и попросишь добавки. Присядь, Гусик, и давай поболтаем о том, о сем.
     И, поместив его в удобное кресло, я принялся рассуждать о погоде и урожаях. Мне не хотелось его ошарашивать, пока восстанавливающая силы жидкость не окажется у меня под рукой. Я молол всякую чушь, одновременно пытаясь своей болтовней подготовить его к самому худшему, и вскоре обратил внимание, что он как-то странно на меня смотрит.
     - Берти, по-моему, ты в стельку пьян.
     - Ничего подобного.
     - Тогда зачем ты несешь околесицу?
     - Просто тяну время и жду Дживза. Ах, вот и он. Спасибо, Дживз.
     Я взял из рук Дживза бокал, наполненный до краев, и нежно вложил его в пальцы Гусика.
     - Мне кажется, Дживз, тебе следует сходить к тете Делии и объяснить ей, что по независящим от меня обстоятельствам я не смогу к ней присоединиться. Некоторое время я буду занят.
     - Слушаюсь, сэр.
     Я повернулся к Гусику, который стал похож на изумленного палтуса.
     - Гусик, - сказал я, - пей бренди и слушай. Боюсь, у меня для тебя плохие новости. Я имею в виду записную книжку.
     - Записную книжку?
     - Да.
     - Ты имеешь в виду, у Стефи ее нет?
     - В том-то все и дело. Твоя книжка у Стефи, но она собирается вручить ее папаше Бассету.
     Я не сомневался, что от моего сообщения Гусик подпрыгнет до потолка, но не учел, что в руках у него все еще был полный бокал. Когда он взлетел с кресла, бодрящая жидкость брызнула во все стороны, и в комнате запахло как в пивном баре субботним вечером.
     - Что?!
     - Увы! Ничего не попишешь.
     - Но: Боже великий!
     - Да.
     - Послушай, а ты не шутишь?
     - Нет.
     - Но почему?
     - У нее есть на то свои причины.
     - Она просто не понимает, что произойдет.
     - Не бойся, она прекрасно все понимает.
     - Мне конец!
     - Само собой.
     - О, господи!
     Недаром говорят, что когда Вустеров припирают к стенке, они действуют решительно и хладнокровно. Я ощутил в себе ледяное спокойствие и потрепал бедолагу по плечу.
     - Мужайся, Гусик! Вспомни Архимеда.
     - Зачем?
     - Он погиб от руки простого солдата.
     - Что с того?
     - Ну, вряд ли ему это было приятно, и тем не менее он, несомненно, умер с улыбкой на устах.
     Мое бесстрашное поведение оказало на него самое благоприятное действие, и он немного успокоился, хотя, не скрою, оба мы в тот момент слегка напоминали двух французских аристократов, ожидающих свидания с гильотиной.
     - Когда она тебе об этом сказала?
     - Совсем недавно, на аллее.
     - И она говорила вполне серьезно?
     - Да.
     - Скажи, ты случайно не заметил:
     - Озорного огонька в ее глазах? Нет. Никаких огоньков.
     - Неужели ей никак нельзя помешать?
     Я, конечно, предвидел, что рано или поздно он задаст этот вопрос, но все равно расстроился. По правде говоря, мне вовсе не хотелось тратить время на бессмысленные споры.
     - Можно. Она говорит, что откажется от своего ужасного замысла, если я украду у старикашки Бассета серебряный кувшинчик для сливок.
     - Ты имеешь в виду серебряную корову, которой он хвастался нам вчера за обедом?
     - Ее самую.
     - Но зачем?
     Я объяснил ему положение дел. Он слушал меня внимательно, и с каждой минутой его лицо светлело все больше.
     - Теперь понял. Совсем другое дело! А я-то ломал себе голову, зачем ей это понадобилось. Ее поведение казалось мне необъяснимым. Слава богу, все стало на свои места. Полный порядок.
     Мне жутко не хотелось развеивать его мечты, но выхода меня не было.
     - Не совсем. Я не собираюсь воровать никаких коров.
     - Что?! Это еще почему?
     - Потому что, как сказал Родерик Споуд, если корова исчезнет, он сделает из меня отбивную.
     - При чем здесь Родерик Споуд?
     - Он рьяно взялся отстаивать интересы этой коровы. Несомненно, из уважения к старикашке Бассету.
     - Гм-м-м. Ну, вряд ли ты боишься Родерика Споуда.
     - Еще как боюсь.
     - Глупости! Я тебя лучше знаю.
     - Нет, не знаешь.
     Он зашагал взад и вперед по комнате.
     - Но, Берти, такие, как Споуд, вовсе не страшны. Гора мяса и мускулов. Наверняка он с трудом передвигает ноги. Ему никогда не удастся тебя поймать.
     - Я не собираюсь состязаться с ним в спринте.
     - К тому же тебе вовсе не обязательно здесь оставаться. Ты можешь уехать сразу, как сделаешь дело. Пошли Стефиному викарию записку, чтобы он ждал тебя, начиная с полуночи, и действуй. Допустим, кража коровы займет у тебя от пятнадцати минут до получаса, пусть даже сорок минут, учитывая непредвиденные обстоятельства. Смотри, как здорово все получается. В двенадцать сорок ты отдаешь корову викарию, в двенадцать сорок пять садишься в машину и в двенадцать пятьдесят мчишь по дороге в Лондон, удовлетворенный прекрасно выполненной работой. Не понимаю, чего ты беспокоишься. Твоя задача до смешного проста.
     - Тем не менее:
     - Ты отказываешься?
     - Да.
     Он подошел к камину, взял с полки фарфоровую статуэтку, отдаленно напоминавшую пастушку, и принялся вертеть ее в руках.
     - И это говорит Берти Вустер?
     - Он самый.
     - Берти Вустер, которым я так восхищался в школе, мальчик по прозвищу "Сорвиголова Берти"?
     - Ты не ошибся.
     - Ну, тогда говорить больше не о чем.
     - Вот именно.
     - У нас остается один выход: забрать записную книжку у мисс Бинг.
     - Каким образом?
     Он нахмурился. Затем его маленькие серые клеточки, видимо, пришли в движение.
     - Я понял. Слушай меня внимательно. Ведь эта книжка много для нее значит, верно?
     - Верно.
     - А раз так, Стефи наверняка с ней не расстается и носит с собой, как в свое время носил я.
     - Должно быть, ты прав.
     - Подумай, куда девушка может спрятать маленькую записную книжку? Скорее всего, в резинку чулка. Что ж, дело ясное.
     - В каком смысле "дело ясное"?
     - Неужели не понимаешь, к чему я клоню?
     - Нет.
     - Ладно, слушай. Ты запросто сможешь завести с ней разговор о всякой всячине, а затем: ну, сам понимаешь: вроде как шутливо обнять и:
     Я резко его прервал. Существуют границы, которые мы, Вустеры, никогда не нарушаем.
     - Гусик, ты предлагаешь мне ощупать Стефины ноги?
     - Да.
     - Ни за что на свете!
     - Почему?
     - Давай не будем углубляться. Хватит с тебя того, что на меня можешь не рассчитывать.
     Он бросил на меня взгляд, полный немого укора, - должно быть, так смотрел на него умирающий тритон, которому он забыл сменить воду в аквариуме.
     - Да, ты здорово опустился. Совсем не похож на того мальчика, с которым я учился в школе. Ни пыла. Ни жара. Ни изюминки. Алкоголь тебя доконал.
     Он глубоко вздохнул, уронил пастушку, разбившуюся вдребезги, и мы пошли к двери. Когда я ее открыл, Гусик бросил на меня еще один взгляд.
     - Надеюсь, ты не собираешься появиться за столом в таком виде? С какой стати ты нацепил белый галстук?
     - Дживз порекомендовал его для поднятия духа.
     - Ты будешь выглядеть последним идиотом. Папаша Бассет обедает в прокуренном, засаленном бархатном пиджаке с пятнами супа на лацканах. Не валяй дурака.
     В чем-то, конечно, Гусик был прав. Никому не хочется быть белой вороной. Я решил рискнуть своим духом, вернулся к туалетному столику, и едва успел перевязать галстук, как снизу из гостиной послышался громкий, радостный девичий голос, певший под аккомпанемент рояля нечто вроде английской народной песни. Ну, сами знаете, "тра-ля-ля, тра-ля-ля", и все такое.
     При первых звуках, нарушивших тишину и покой, стекла очков Гусика засверкали как люстры, словно чаша его терпения переполнилась.
     - Стефани Бинг, - с горечью сказал он. - Она еще смеет петь!
     И, громко фыркнув, придурок выскочил из комнаты, а я повернулся к зеркалу, намереваясь поправить черный галстук, когда в дверях материализовался Дживз.
     - Миссис Траверс, сэр, - доложил он.
     
     
     * * *
     
     Хотите верьте, хотите нет, я невольно воскликнул: "О, господи!" Я, конечно, понимал, что после слов Дживза появится тетя Делия собственной персоной, но бедолага, который вышел прогуляться и неожиданно увидел, как с аэроплана над его головой падает бомба, тоже понимает, что сейчас она на него свалится, однако ему от этого не легче.
     С первого взгляда мне стало ясно, что моя ближайшая и дражайшая не в своей тарелке, точнее, в растрепанных чувствах, если так можно выразиться, и я поторопился как можно любезнее усадить ее в кресло и принести свои извинения.
     - Ради бога, прости, дорогой мой предок, - сказал я, - что не смог зайти к тебе по первому зову. Мы с Гусиком Финк-Ноттлем обсуждали проблему чрезвычайной важности, касающуюся нас обоих. С тех пор, как мы в последний раз виделись, мои дела несколько запутались. Вернее, последние события совсем меня доконали. Можно даже сказать, передо мной распахнулись врата ада. Я не преувеличиваю, Дживз?
     - Нет, сэр.
     - Значит у тебя тоже неприятности? Не знаю, как насчет твоих последних событий, а от последнего события в моей жизни хочется волком выть. Я все бросила и примчалась сюда сломя голову, потому что если мы не примем срочных мер, мой дом провалится в тартарары.
     По правде говоря, я подумал, что даже Моне Лизе вряд ли приходилось так несладко. Я имею в виду, несчастья навалились на меня одно за другим, если вы меня понимаете.
     - В чем дело? - спросил я. - Что стряслось?
     Она несколько раз открыла рот, явно задыхаясь, затем выдавила из себя одно слово:
     - Анатоль!
     - Анатоль? - Я успокаивающе сжал ей руку. - Рассказывайте, больная, шутливо произнес я. На что вы, собственно, жалуетесь? В каком смысле "Анатоль"?
     - Если мы ничего не придумаем, я его потеряю.
     Казалось, сердце замерло у меня в груди.
     - Потеряешь?
     - Как пить дать.
     - Даже после того, как ты удвоила ему жалованье?
     - Даже после того, как я удвоила ему жалованье. Послушай, Берти. Перед тем как я уехала из Бринкли, Тому пришло письмо от сэра Уаткина Бассета. Когда я говорю "перед тем, как я уехала", я имею в виду, что уехала я именно из-за этого письма. Знаешь, что в нем было?
     - Что?
     - Предложение поменять кувшинчик для сливок на Анатоля. Более того, Том обдумывает, как ему поступить!
     Глаза у меня полезли на лоб.
     - Что? Невыразимо!
     - Невообразимо, сэр.
     - Спасибо, Дживз. Невообразимо! Никогда такому не поверю. Дядя Том не согласится, хоть режь его на кусочки.
     - Да ну? Хорошо же ты его знаешь! Помнишь Поумроя, дворецкого, который служил у нас до Сеппингза?
     - Конечно, помню. Разве его можно забыть?
     - Сокровище.
     - Жемчужина среди дворецких. Я так и не понял, зачем вы допустили, чтобы он от вас ушел.
     - Том обменял его у Бессингтон-Коупса на серебряную овальную чашку для шоколада на трех изогнутых ножках.
     Я попытался побороть охватившее меня отчаяние.
     - Но ведь старый дурень: я хочу сказать, дядя Том, не настолько свихнулся, чтобы избавиться от Анатоля, как от ненужного хлама?
     - Настолько.
     Она заерзала в кресле, встала и подошла к камину. Я понял, для того, чтобы успокоиться, грубо говоря, дать выход своим чувствам, тете Делии необходимо было что-нибудь расколошматить, - то, что Дживз назвал бы полумерой, - и любезно указал ей на терракотовую статуэтку коленопреклоненного младенца Самуила. Она коротко кивнула в знак благодарности и с размаху швырнула Самуилом в противоположную стену.
     - Говорю тебе, Берти, спятивший собиратель старины родную мать продаст, чтобы пополнить свою коллекцию недостающим предметом. Когда Том дал мне почитать письмо, он сказал, что с удовольствием содрал бы с Бассета кожу и сварил бы в кипящем масле, но, к сожалению, не видит другого выхода, как согласиться на его условия. Я с трудом уговорила его подождать с ответом, объяснив, что ты специально отправился в Тотли-Тауэр, чтобы добыть для него корову и передать ее мне не позднее завтрашнего дня. Как твои успехи, Берти? Дела идут? Ты уже составил план действий? Когда ты ее свистнешь? Нельзя терять времени. Каждая минута на счету.
     Я почувствовал, как кости в моем теле потихонечку начали превращаться в желе. Пришла пора разбить надежды тети Делии, и мне хотелось надеяться, что битьем надежд дело ограничится. Моя тетушка - мощная старушенция, особенно в гневе, а перед моими глазами лежало то, что совсем недавно было младенцем Самуилом.
     - Только что собирался поговорить с тобой на эту тему, - сказал я. Дживз, у тебя сохранился документ, который мы составили?
     - Вот он, сэр.
     - Спасибо, Дживз. Мне кажется, тебе следует сходить за очередной порцией бренди.
     - Слушаюсь, сэр.
     Он удалился, а я протянул тете Делии лист бумаги и попросил прочитать как можно внимательнее. Она скосила глаз на текст.
     - Это еще что?
     - Сейчас поймешь. Обрати внимание на заглавие: "Вустер, Б. - Положение дел". Этими словами все сказано. Далее говорится, - тут я попятился, приготовившись увернуться от какого-нибудь тяжелого предмета, - почему я, к глубочайшему моему сожалению, не могу стащить корову у старикашки Бассета.
     - Что?!
     - Я послал тебе телеграмму сегодня днем, где изложил все факты, но ты, конечно, ее не получила.
     Она умоляюще на меня посмотрела - так нежная мать смотрит на ребенка-дебила, совершившего нечто выходящее за рамки обычного идиотизма.
     - Но, Берти, мой мальчик, разве ты не понял, что мы теряем Анатоля? Может, ты меня не расслышал? Может, я плохо объяснила?
     - Нет, нет, что ты.
     - Тогда, скажи, ты сошел с ума? Я понимаю, сходить тебе не с чего, но:
     Я поднял руку, не дав своей драж. и ближ. Закончить фразы.
     - Позволь мне изложить суть дела. Если помнишь, я говорил, что последние события совсем меня доконали. Знай же, сэру Уаткину Бассету прекрасно известно, что я приехал сюда специально, чтобы умыкнуть у него корову, и он зорко следит за каждым моим шагом. Более того, он рассказал обо мне и моих планах своему дружку, Споуду. Возможно, ты видела Споуда, когда приехала в Тотли?
     - Ты имеешь в виду верзилу, похожего на шкаф?
     - Лично я назвал бы его великаном, похожим на колокольню, но не стану спорить. Итак, как я упомянул, сэр Уаткин рассказал Споуду о моих планах, и я слышал из собственных уст последнего, что если серебряная корова неожиданно исчезнет, он сделает из меня отбивную. Вот почему я бессилен.
     После моих слов наступило довольно продолжительное молчание. Я видел, что тетя Делия переваривает полученную от меня информацию и с большой неохотой приходит к выводу, что Бертрам не из простого каприза бросил ее на произвол судьбы. Она явно поняла, что он стоит на краю пропасти и, если не ошибаюсь, содрогнулась при мысли о грозящей ему опасности.
     Вообще-то у моей тетушки, когда я был мальчиком, и даже юношей, вошло в привычку отвешивать мне подзатыльники всякий раз, когда она считала, что я того заслуживаю, - а считала она так довольно часто, - и хотя сейчас я стал взрослым, мне никак было не избавиться от ощущения, что у нее руки чесались вспомнить молодость (мою, разумеется). Впрочем, под подзатыльниковой оболочкой тети Делии билось нежное сердце, и любовь к Бертраму, я точно знаю, пустила глубокие корни в ее душе. Тетя Делия никогда не пожелала бы, чтобы ее племяннику выбили глаз или свернули шею на сторону.
     - Понятно, - сказал она после долгого раздумья. - Да, тяжелый случай.
     - Тяжелее не придумаешь. Если ты назовешь данную ситуацию impasse, я не стану возражать.
     - Так и сказал, что сделает из тебя отбивную?
     - Слово в слово. И на всякий случай повторил еще раз.
     - Ну, мне вовсе не хочется, чтобы тебя разделали под орех. Ты не в силах тягаться с этой гориллой. Пикнуть не успеешь, как от тебя мокрого места не останется. Оторвет тебе руки-ноги, а кусочки разбросает по ветру.
     Я поморщился.
     - Не рано ли ты меня хоронишь, о моя плоть и кровь?
     - Ты уверен, что он говорил серьезно?
     - Вполне.
     - Тебе не показалось, он просто тебя запугивает?
     Я печально улыбнулся.
     - Понимаю, к чему ты клонишь, тетя Делия, - сказал я. - Через минуту ты спросишь, не было ли озорного огонька в его глазах. Уверяю тебя, когда в нашей с ним беседе Споуд заявил, что сделает из меня отбивную, он имел в виду, что сделает из меня именно отбивную, а не что-нибудь другое.
     - Ну, тогда дела наши плохи. Если, конечно, Дживз не сможет нам помочь, сказал она, с надеждой глядя на услужливого малого, который вплыл в комнату с бокалом бренди на подносе. Должен признаться, появился Дживз вовремя. Я даже не понял, почему он так задержался. - Мы беседуем о мистере Споуде, Дживз.
     - Да, мадам?
     - Мы с Дживзом уже обсуждали, как избавиться от Споуда, - мрачно сказал я, - и Дживз признался, что сбит с толку. Впервые его могучий ум оказался в затруднении и не смог найти ответа на поставленный вопрос.
     На лице тети Делии, которая с наслаждением пила бренди и слушала меня вполуха, появилось задумчивое выражение.
     - Знаешь, что мне пришло в голову? - спросила она.
     - Выкладывай, единокровная, - все еще мрачно произнес я. - Могу поспорить, ничего путного тебе в голову прийти не могло.
     - Как всегда ошибаешься. Если я права, мы снова возьмем бразды правления в свои руки. Я подумала, у вашего Споуда может быть какая-нибудь страшная тайна. Ты ничего не знаешь о Споуде, Дживз?
     - Нет, мадам.
     - В каком смысле "страшная тайна"?
     - Меня вдруг осенило. У каждого человека есть слабинка, и если б мы узнали, где у Споуда, так сказать, ахиллесова пята, нам ничего не стоило бы держать его в узде. Он стал бы не опасен. Помню, в молодости я случайно увидела, как твой дядя Джордж целуется с моей гувернанткой. Ты не поверишь, как легко мне стало жить на свете, в особенности когда речь шла о том, чтобы остаться после уроков или написать сочинение об импорте и экспорте Великобритании. Понимаешь, что я имею в виду? Допустим, нам станет известно, что Споуд подстрелил лису или кого-нибудь еще. Тебе не нравится моя идея? спросила она, заметив, что я с сомнением поджал губы.
     - Вообще-то мысль не плоха. Но ее осуществление упирается в одну маленькую деталь - ничего такого о Споуде мы не знаем.
     - Тут ты прав. - Она встала с кресла. - Считай, я размечталась. Пойду, смочу виски одеколоном, а то голова у меня разорвется, как бомба.
     Дверь за тетей Делией закрылась, а я упал в кресло, где она только что сидела, и дрожащей рукой отер вспотевшее че.
     - Ну, кажется пронесло, - с облегчением сказал я. - Тетя Делия перенесла удар куда лучше, чем я предполагал. Все-таки охотничьи клубы славно воспитывают своих дочерей. Она и виду не подала, что на душе у нее кошки скребли, но бокал бренди прикончила, глазом не моргнув. Кстати, куда это ты запропастился, когда ушел за бренди? Сенбернар-спасатель справился бы с задачей вдвое быстрее тебя.
     - Да, сэр. Приношу вам свои извинения. Меня задержал мистер Финк-Ноттль.
     Я задумался.
     - Знаешь, Дживз, а ведь тете Делии действительно пришла в голову замечательная мысль. Я имею в виду насчет того, чтобы, если так можно выразиться, накопать грязи на Споуда. Если б вдруг оказалось, что у Споуда, так сказать, рыльце в пуху, с ним запросто можно было бы не считаться. Говоришь, тебе ничего о нем неизвестно?
     - Нет, сэр.
     - Да, скорее всего, он чист как стеклышко. С первого взгляда ясно, что среди типов, которые ходят по струнке и боятся на улице плюнуть, чтобы не нарушить закон, Родерик Споуд занимает одно из первых мест. Боюсь, сколько грязи на него не копай, грязнее его мерзопакостных усов ничего накопать не удастся, а так как он носит их с гордостью и не скрывает от посторонних взоров, видимо, человечество не имеет против них возражений, потому что в противном случае Споуд давно сбрил бы эту гадость.
     - Совершенно справедливо, сэр. Тем не менее, есть смысл провести небольшое расследование.
     - Да, но как?
     - Я подумал о "Юниорах Ганимеда", сэр. Это клуб на Керзон-стрит для личных слуг джентльменов, членом которого я состою вот уже несколько лет. Мистер Споуд занимает достаточно высокое положение в обществе, и его слуга наверняка тоже является членом нашего клуба, а следовательно, он сообщил секретарю сведения для занесения в клубную книгу.
     - Что такое?
     - Согласно параграфу одиннадцатому Правил, при поступлении в клуб каждый обязан выдать полную информацию о своем господине. Это позволяет не только коротать вечера за весьма интересным чтением, но также служит предупреждением членам клуба, если бы они захотели поступить на службу к джентльменам, в некотором роде далеким от идеала.
     От пришедшей мне в голову мысли я вздрогнул. По правде говоря, я вздрогнул, как никогда.
     - А что произошло при твоем поступлении?
     - Сэр?
     - Я имею в виду, ты им все обо мне рассказал?
     - О, конечно, сэр.
     - Как, все?! И о том, как меня пытался изловить Стоукер, а я вымазал лицо и руки ваксой, чтобы он меня не узнал?
     - Да, сэр.
     - И о том, как я возвращался домой после вечеринки, которую устроил Горилла Твистлтон, и принял фонарный столб за грабителя?
     - Да, сэр. Дождливыми вечерами члены клуба с удовольствием читают истории с приключениями.
     - Вот как? Допустим, в один из дождливых вечеров их прочтет моя тетя Агата? Об этом ты не подумал?
     - Вероятность того, что миссис Спенсер Грегсон когда-нибудь получит доступ к записям в клубной книге, ничтожно мала, сэр.
     - Надеюсь, что так, хотя последние события под крышей дома, где мы сейчас находимся, должны были показать тебе, что женщины с легкостью получают доступ к самым секретным записям.
     Я погрузился в молчание, пораженный тем, что узнал, когда Дживз приоткрыл мне завесу тайны, окружавшей "Юниоров Ганимеда", о существовании которых я даже не подозревал. Естественно, я обратил внимание, что по вечерам Дживз частенько напяливает старенький котелок и смывается из квартиры, но мне всегда казалось, он уходит посидеть в баре или поторчать в каком-нибудь кабачке. Ни о каких клубах на Керзон-стрит я понятия не имел.
     Еще меньше я имел понятия о том, что, если так можно выразиться, самые чудовищные "ляпы" Бертрама Вустера были занесены в какую-то книгу. Все это сильно попахивало Абу бен Адемом и ангелами, отмечающими, если я не путаю, каждый его шаг, а меня такое положение вещей, как вы сами понимаете, не могло привести в восторг.
     Впрочем, тут ничего нельзя было поделать, поэтому я вернулся к тому, что констебль Оутс назвал бы проишшедшим ынцыдентом.
     - Так что же ты предлагаешь? Обратиться к секретарю клуба за информацией о Споуде?
     - Да, сэр.
     - Думаешь, он все тебе выложит?
     - О, конечно, сэр.
     - Хочешь сказать, он раздает важные сведения, исключительно опасные сведения, жуткие сведения, которые могут погубить человека, направо и налево, кому не попадя?
     - Только членам клуба, сэр.
     - Когда ты сможешь с ним связаться?
     - Я могу позвонить ему по телефону прямо сейчас, сэр.
     - Звони, Дживз, и если возможно, запиши звонок на счет Бассета. И не волнуйся, когда девушка тебе скажет: "Три минуты". Продолжай говорить как ни в чем не бывало. Сколько бы денег ты не спалил, объясни своему секр., и объясни обстоятельно, что пришла пора каждому честному человеку выступить в защиту справедливости.
     - Я думаю, сэр, мне удастся его убедить, что дело не терпит отлагательств.
     - А если он заартачится, сошлись на меня.
     - Слушаюсь, сэр.
     И Дживз отправился действовать в защиту справедливости, но когда он был уже в дверях, я его притормозил.
     - Кстати, Дживз, - спросил я, - ты говорил, что видел Гусика?
     - Да, сэр.
     - Он сообщил тебе какие-нибудь новости?
     - Да, сэр. Насколько я понял, его отношения с мисс Бассет прерваны. Помолвка расторгнута, сэр.
     И он растворился в воздухе, а я подпрыгнул на три фута. Можете мне поверить, тяжело подпрыгнуть на три фута, когда сидишь в кресле, но мне это удалось.
     - Дживз! - взвыл я.
     Но его и след простыл.
     Снизу до меня внезапно донесся звук гонга, возвещавшего о начале обеда.
     
     ГЛАВА 6
     
     Я всегда вспоминаю тот обед с чувством сожаления, потому что душевные муки, которые я испытывал, помешали мне оценить блюда, вкушая которые при более счастливых обстоятельствах, я получил бы истинное наслаждение. Как бы низко ни пал сэр Уаткин Бассет, своим гостям он устроил пиршество богов, и несмотря на мое угнетенное состояние, мне уже через пять минут стало ясно, что в душе его поварихи горела искра божья. От первоклассного супа мы перешли к таявшей во рту рыбе, а от таявшей во рту рыбы к колбаскам из дичи, под которыми не стыдно было бы подписаться самому Анатолю. Прибавьте сюда же спаржу, омлет с джемом и подрумяненные тосты с сардинами, и вы наверняка поймете, что тот обед мог дать любому другому обеду сто очков форы.
     Само собой, мне было не до еды. Как сказал один тип, лучше щипать травку с друзьями-приятелями, чем пировать с кем попало, а глядя на присутствующих, включая Гусика и Медлин, которые сидели бок о бок, я никак не мог отделаться от ощущения, что жую безвкусную бумагу.
     Сами знаете, как ведут себя в компании влюбленные парочки. Все время наклоняются друг к другу и о чем-то шепчутся. Хихикают и толкаются. Перемигиваются и незаметно обнимаются. Лично я однажды своими глазами видел, как женская половина duo кормила своего знакомого с вилки. С Гусиком же и Медлин явно происходило неладное. Он был бледен как полотно и сильно смахивал на окоченевший труп, она сидела с холодным, гордым и отрешенным видом. Оба они занимались тем, что катали хлебные катыши из крошек, и за все время, что я за ними наблюдал, не обмолвились ни словом. Ах нет, вру, как-то он попросил передать соль, а она вручила ему перец, и он сказал: "Я просил соль", а она ответила: "Правда?" и сунула ему горчицу.
     Не оставалось сомнений, Дживз, как всегда, оказался прав. Влюбленные разругались в пух и прах, и я мучился изо всех сил, потому что данное событие было не только трагичным, но еще и загадочным. Сколько я не ломал себе голову, где тут собака зарыта, ничего путного я так и не придумал, а посему с нетерпением ждал конца обеда в надежде, что когда особы женского пола смоются, мы с Гусиком пропустим по стаканчику портвейна, и он объяснит мне, что к чему.
     Однако, к моему изумлению, Гусик, который держал дверь открытой, пока дамы выходили из столовой, пулей вылетел вслед за последней из них и исчез, словно его и не было, оставив меня наедине с хозяином дома и Родериком Споудом. А так как они сидели рядышком на другом конце стола, вполголоса разговаривая друг с другом и время от времени бросая на меня подозрительные взгляды, как будто я был незваным гостем, напросившимся на обед, и за мной нужен был глаз да глаз, чтобы не пропали вилки, я тоже вскоре откланялся, пробормотав, что мне необходимо сходить за портсигаром или чем-то еще, точно не помню. По правде говоря, я решил просто побыть в своей комнате, не сомневаясь, что рано или поздно туда зайдут либо Гусик, либо Дживз, и сообщат мне последние новости.
     Веселый огонь полыхал в камине, и, чтобы убить время, я подвинул к огню кресло и углубился в детективный роман, который привез из Лондона. Благо я его перелистал, прежде чем купить, и знал, что в нем полно всяческих веских улик и кровавых убийств, вскоре я увлекся и перестал обращать внимание на окружающее. Однако, не успел я войти во вкус, как дверь скрипнула, и в комнату ввалился не кто иной, как Родерик Споуд.
     Честно признаться, я посмотрел на него с некоторым недоумением. Я имею в виду, кого-кого, а Споуда я никак не ожидал увидеть у себя в спальне, тем более, он пришел явно не для того, чтобы извиниться за свое безобразное поведение на аллее, - когда наряду с угрозами в мой адрес он позволил себе обозвать меня жалким, ничтожным червем, - или попросить прощенья за подозрительные взгляды, которые он бросал на меня за обеденным столом. В таких вещах я, слава богу, разбираюсь. Когда человек собирается принести извинения, он делает это очаровательно улыбаясь или смущенно ухмыляясь, а на физиономии Споуда ни того, ни другого выражения в помине не было.
     По правде говоря, он выглядел даже более устрашающе, чем обычно, и его вид настолько мне не понравился, что я сам изобразил нечто среднее между очаровательной улыбкой и смущенной ухмылкой. Вряд ли, конечно, такая мелочь могла его угомонить, но с этим верзилой мелочами тоже не следовало пренебрегать.
     - А, это вы, Споуд, - дружелюбно произнес я. - Заходите, не стесняйтесь. Чем могу?
     Не ответив ни слова, он подошел к шкафу, резко распахнул обе его дверцы, сунул голову внутрь, затем повернулся и уставился на меня со знакомой мне неприязнью.
     - Я думал, там Финк-Ноттль.
     - Его там нет.
     - Вижу.
     - Вы ожидали найти Гусика в шкафу?
     - Да.
     - Правда?
     Наступило молчание.
     - Что-нибудь передать, если я случайно с ним встречусь?
     - Да. Передайте, что я сверну ему шею.
     - Свернете шею?
     - Да. Вы глухой? Сверну шею.
     Я миролюбиво кивнул.
     - Понятно. Свернете шею. А если он спросит, за что?
     - Он знает, за что. За то, что он мотылек, который играет женскими сердцами, а затем выкидывает их, как старые перчатки.
     - Ладно, передам. - До сих пор я понятия не имел, что мотыльки ведут подобный образ жизни. Век живи, век учись. - Я имею в виду, передам, если увижу.
     - Благодарю вас.
     И он стремительно удалился, сильно хлопнув дверью, а я положил книгу на колени и задумался над причудами истории, которая сама себя повторяла, если так можно выразиться. Я имею в виду, данная ситуация была точь-в-точь такой же, как несколько месяцев назад в Бринкли-корте, когда Тяпа Глоссоп ввалился ко мне в комнату, преследуя ту же цель, которую сейчас поставил перед собой Родерик Споуд. Правда, Тяпа, если не ошибаюсь, собирался вывернуть Гусика наизнанку и заставить проглотить самого себя, в то время как Споуд хотел свернуть ему шею, но для Гусика это не имело принципиального значения.
     Само собой, я понял, что произошло. Хотите верьте, хотите нет, я ожидал подобного развития событий. Из моей памяти еще не стерся рассказ Гусика о том, как Споуд предупредил его о своем намерении переломать ему все кости, если когда-нибудь он обидит Медлин Бассет. Несомненно, Споуд тщательно расспросил ее обо всем за чашечкой кофе и теперь горел желанием выполнить обещанное.
     Глупее всего, я до сих пор не имел ни малейшего представления, что же такое могло случиться, хотя, судя по ярости Споуда, произошло нечто из ряда вон выходящее, и Гусик сделал очередную вопиющую глупость. Ситуация, как вы понимаете, хуже не придумаешь, и если б только я мог как-то ее изменить, можете не сомневаться, я не преминул бы вмешаться в развитие событий, но так как я понятия не имел, в какие события надо вмешиваться, я решил, что все должно идти своим чередом. С легким вздохом я уткнулся в книгу, и только почувствовал, как по моей коже побежали мурашки, когда загробный голос произнес: "Послушай, Берти!", и я подскочил в кресле, задрожав как осиновый лист.
     По правде говоря, я подумал, что какое-то семейное привидение пришло по мою душу. Все еще дрожа, я осторожно оглянулся и увидел Огастеса Финк-Ноттля, вылезавшего из-под кровати.
     
     
     * * *
     
     Неожиданно обнаружив, что мой язык запутался в миндалинах, чуть меня не удушив, на какое-то время я лишился дара речи и способен был лишь издавать нечленораздельные звуки, глядя на Гусика вытаращенными глазами. Впрочем, даже взгляда вытаращенными глазами было достаточно, чтобы понять: придурок слышал нашу беседу со Споудом до последнего слова и прекрасно понимал, что, попадись он ему в руки, песенка его будет спета. Волосы у Гусика стояли дыбом, глаза бегали в разные стороны, нос дергался. Примерно так же выглядел бы кролик, со всех ног улепетывающий от лисицы, конечно, за тем исключением, что у кролика не могло быть очков в роговой оправе.
     - Слава богу, пронесло, - пискнул он дрожащим голосом и направился к двери на негнущихся ногах. - Если не возражаешь, я запру дверь. Он может вернуться. Ума не приложу, как ему не пришло в голову заглянуть под кровать? Мне всегда казалось, диктаторы ничего не забывают.
     С некоторым трудом я выпутал язык из миндалин.
     - Кровати и диктаторы меня не волнуют. Что произошло у вас с Медлин Бассет?
     Он поморщился.
     - Если не трудно, давай не обсуждать эту тему.
     - Нет, трудно. К тому же это единственная тема, которую я намерен обсуждать. С какой стати она расторгла помолвку? Что ты опять натворил?
     Он снова поморщился, словно я отдавил ему больную мозоль.
     - Понимаешь, я не сделал Медлин ничего плохого. Все дело в Стефани Бинг.
     - В Стефи?
     - Да!
     - Что плохого ты сделал Стефи?
     Он явно смутился.
     - Я: гм-м-м: по правде говоря: э-э-э: сейчас-то я понимаю, что совершил ошибку, но в тот момент: видишь ли:
     - Кончай мямлить.
     Он судорожно вздохнул и с трудом взял себя в руки.
     - Не знаю, помнишь ли ты, Берти, о чем мы разговаривали перед обедом: ты еще согласился, что записную книжку Стефи должна носить с собой: я тогда предположил, она, возможно, прячет ее за резинку чулка: мы еще обсуждали:
     Все поплыло у меня перед глазами. Я понял, на что он намекает.
     - Ты не?:
     - Вот именно.
     - Когда?
     Он снова смутился.
     - Как раз перед обедом. Если не забыл, она пела в гостиной народные английские песни. Когда я спустился вниз, Стефи сидела за пианино: одна. По крайней мере я решил, что она одна: и внезапно мне пришло в голову, у меня появилась шикарная возможность: понимаешь, я не знал, что Медлин, хоть ее и не было видно, тоже находилась в гостиной. Она зашла за ширму в углу, чтобы достать ноты из сундука: и: ну, короче говоря, как раз когда я: как бы это сказать?: как раз когда я начал действовать, она вышла из-за ширмы: и: в общем, сам понимаешь : я имею в виду, только вчера я объяснялся с Медлин по поводу мушки в глазу, а сегодня: короче, мне не удалось отговориться. Вот и все. Ты умеешь связывать простыни, Берти?
     Честно признаться, я не совсем понял, как говорит Дживз, столь резкого поворота мысли.
     - Связывать простыни?
     - Пока вы со Споудом разговаривали, я лежал под кроватью, обдумывая ситуацию, и понял, что у меня нет другого выхода, как связать простыни с твоей кровати и спуститься по ним из окна. Я читал про такое в книгах и один раз даже видел в кино. Затем я возьму твою машину и уеду в Лондон. А там видно будет. Может, отправлюсь в Калифорнию.
     - В Калифорнию?
     - Она в семи тысячах миль отсюда. Вряд ли Споуд последует за мной в Калифорнию.
     У меня отвалилась нижняя челюсть.
     - Надеюсь, ты не собираешься удрать?
     - Естественно, я собираюсь удрать. Причем немедленно. Ты слышал, что сказал Споуд?
     - Но ведь ты не боишься Споуда?
     - Еще как боюсь.
     - Если не ошибаюсь, ты говорил, он гора мышц и мяса, и с трудом передвигает ноги.
     - Говорил. Но тогда он собирался свернуть шею тебе. Сейчас мои взгляды переменились.
     - Послушай, Гусик, возьми себя в руки. Не можешь же ты просто так взять и исчезнуть.
     - А что мне остается?
     - Ну, ты должен остаться и попробовать помириться с Медлин. Ты даже не пытался попросить у нее прощения.
     - Нет, пытался. За обедом, когда подали рыбу. Она заморозила меня своим взглядом и принялась делать из хлебных крошек катыши.
     Я напряг свои мозги как никогда. Не могло такого быть, чтобы Вустер не выкрутился из любой передряги, и точно: не прошло полминуты, мне стало ясно, как надо действовать.
     - Тебе необходимо вернуть свою записную книжку, - сказал я. - Если ты покажешь ее Медлин, и она прочтет твою писанину, даже ей будет понятно, что ты полез под: э-э-э: обыскивал Стефи с самыми чистыми, непорочными намерениями. Медлин осознает, что твое поведение было: было: так и вертится на кончике языка: актом отчаяния, вот. Она все поймет и простит.
     На какое-то мгновение стекла его очков блеснули лучом надежды.
     - Это мысль, - согласился он. - Где-то ты прав, Берти. Идея совсем не плоха.
     - Можешь не сомневаться, она сработает. Как говорится, tout comprendre, c'est tout pardonner.
     Стекла его очков погасли.
     - Но как мне вернуть мою книжку? Где она может быть?
     - У Стефи ее точно нет?
     - По-моему, нет. Сам понимаешь, при сложившихся обстоятельствах мои исследования были весьма поверхностными.
     - Тогда книжка, скорее всего, у нее в комнате.
     - То-то и оно. Не могу же я забраться к девушке в комнату.
     - Почему? Видишь книгу? Я читал ее, пока ты торчал под диваном. По странному совпадению, - я сказал, совпадению, но возможно, это знак свыше, посланный нам с определенной целью, - я как раз дошел до того места, где банда преступников обыскивает комнату девушки. Так что действуй, Гусик. Не медли. Наверняка Стефи сейчас в гостиной и проторчит там не меньше часа.
     - Вообще-то, она ушла в деревню. Приходской священник решил прочитать деревенским матерям лекцию о Святой Земле и проиллюстрировать свое выступление цветными слайдами, а Стефи будет ему аккомпанировать на пианино. И все же: нет, Берти, не могу. Наверное, ты прав: ты даже наверняка прав: но я боюсь. А вдруг Споуд зайдет и увидит меня в комнате Стефи?
     - Ну, знаешь! Вряд ли Споуд шляется по комнатам девушек.
     - Нет, не знаю. Нельзя строить планы, основываясь на столь легкомысленных предложениях. Споуд еще тот тип. Он может шляться где угодно. Все кончено, Берти. Мое сердце разбито, мое будущее мертво, и мне ничего не остается, как смириться с неизбежным и начать связывать простыни. Помоги мне.
     - Мои простыни ты связывать не будешь. Даже не надейся.
     - Но, прах побери, моя жизнь в опасности!
     - А мне плевать. Я отказываюсь становиться соучастником твоего позорного бегства. Если собираешься улепетывать без оглядки, на меня можешь не рассчитывать.
     - И это говорит Берти Вустер?
     - Тебе не надоело повторять одно и то же?
     - Нет, не надоело. Последний раз спрашиваю, Берти, ты одолжишь мне свои простыни?
     - Ни за что.
     - Ну, тогда мне придется куда-нибудь спрятаться, а на рассвете уехать товарным поездом. Прощай, Берти. Я в тебе разочаровался.
     - Это я в тебе разочаровался. Ты жалкий трус. Кишка тонка остаться, что?
     - Я не трус. А что касается кишок, мне вовсе не хочется, чтобы Споуд начал выяснять, какого они у меня цвета.
     Он посмотрел на меня взглядом издыхающего тритона и осторожно приоткрыл дверь. Повертев головой и убедившись, что путь споудободен, он выскользнул из комнаты и был таков; а я, чем сидеть и мучиться, накручивая самого себя, вновь углубился в книгу.
     Прошло некоторое время, и неожиданно я ощутил рядом с собой присутствие Дживза. Я не слышал как он вошел, но, сами понимаете, в этом не было ничего удивительного. Мое подозрение, что невидимый малый перемещается из пункта А в пункт Б по воздуху, давно превратилось в уверенность.
     
     ГЛАВА 7
     
     Само собой, я не стану утверждать, что Дживз ухмылялся, но лицо у него было умиротворенное, и я внезапно вспомнил о том, что начисто вылетело у меня из головы после омерзительной сцены с придурком Финк-Ноттлем, а именно: последний раз, когда я видел Дживза, он отправился звонить секретарю клуба "Юниоры Ганимеда". Я поспешно встал с кресла. Насколько я знал толкового малого, он принес мне добрые вести.
     - Ну, дозвонился секр-ю, Дживз?
     - Да, сэр. Мы только что закончили разговаривать.
     - Он тебе все выложил?
     - Я получил полную информацию, сэр.
     - И у Споуда есть тайна?
     - Да, сэр.
     Я с чувством хлопнул себя по брючине.
     - Зря я сомневался в тете Делии, Дживз. Тети всегда знают, что говорят. У них это называется интуицией. Рассказывай скорей, в чем там дело.
     - Боюсь, я не смогу удовлетворить ваше любопытство, сэр. Клубные правила, касающиеся передачи задокументированной информации, необычайно строги.
     - Ты имеешь в виду, твой рот на замке?
     - Да, сэр.
     - Тогда какого ладана ты вообще звонил?
     - Мне запрещено сообщать лишь детали, сэр, но я имею полное право поставить вас в известность, что вам с легкостью удастся удержать мистера Споуда от агрессивных поступков, если вы скажете ему, что знаете все об Эйлали.
     - Эйлали?
     - Эйлали, сэр.
     - Думаешь, это его остановит?
     - Да, сэр.
     Я нахмурился. По правде говоря, полученная информация меня особо не обнадежила.
     - А ты не мог бы хоть намекнуть, о чем идет речь, Дживз?
     - Нет, сэр. Если я позволю себе лишнее слово, вполне возможно, от меня потребуют написать заявление о выходе из клуба.
     - Ну, тогда, конечно. - Мне даже думать не хотелось, как камердинеры выстраиваются в две шеренги и проводят Дживза сквозь строй, обрывая ему пуговицы. - Тем не менее, ты уверен, что несколько жалких звуков заставят Споуда поджать хвост? Давай внесем ясность. Допустим, ты Споуд, и я подхожу к тебе и говорю: "Споуд, я все знаю об Эйлали". Скажи, ты тут же увянешь, как цветок без поливки?
     - Да, сэр. Джентльмен, занимающий такое видное положение в обществе, как мистер Споуд, несомненно не захочет, чтобы имя Эйлали было предано гласности.
     Я решил немного попрактиковаться. Подойдя к комоду, я сунул руки в карманы и заявил: "Споуд, я все знаю об Эйлали". Затем я попробовал произнести ту же фразу, вынув руки из карманов. Потом я сказал ее в третий раз, скрестив руки на груди. Честно признаться, получалось у меня неубедительно. Впрочем, я вовремя вспомнил, что Дживз никогда не ошибается, и сразу повеселел.
     - Ладно, тебе виднее, Дживз. Пойду, успокою Гусика, пока придурка кондрашка не хватила от страха.
     - Сэр?
     - Ах да, конечно, ты ведь не в курсе, верно? Хочу поставить тебя в известность, Дживз, что с момента нашей последней встречи все перепуталось, хуже не бывает. Ты знал, что Споуд любит Медлин Бассет чуть ли не с пеленок?
     - Нет, сэр.
     - Ну вот. Счастье мисс Бассет для Споуда превыше всего, и когда ее помолвка разлетелась вдребезги при сомнительных обстоятельствах, не делающих чести особе мужского пола, за которого она собиралась замуж, Споуд решил свернуть Гусику шею.
     - Вот как, сэр?
     - Двух мнений быть не может. Споуд только что был здесь и во всеуслышание заявил о своем намерении, а Гусик в это время валялся под кроватью и все слышал. В результате придурок только и думает, как бы ему связать мои простыни, вылезти по ним из окна и умотать в Калифорнию. Сам понимаешь, мы не можем этого допустить. Если он действительно удерет, тогда мне крышка. Жизненно важно, чтобы Гусик остался и добился примирения со своей девицей.
     - Да, сэр.
     - Он не может добиться с ней примирения, если отчалит в Калифорнию.
     - Нет, сэр.
     - Поэтому первым делом я хочу его разыскать, хотя, должен заметить, сделать это будет совсем не просто. На данном этапе своей карьеры бедолага может находиться где угодно. Не удивлюсь, если он сидит на крыше и пытается превратиться в птичку.
     Мои худшие опасения подтвердились. Я обошел весь дом, но Гусиком нигде даже не пахло. Тотли-Тауэр спрятал Огастеса Финк-Ноттля с концами. Я поискал его еще немного, затем плюнул на это дело, вернулся к себе и, будь я проклят, если первое, что я увидел, войдя в комнату, был не искомый мной придурок собственной персоной. Он стоял у моей кровати и связывал простыни.
     А благо стоял он спиной к двери, и на полу лежал ковер, о моем присутствии ему ничего не было известно до тех пор, пока я не заговорил. Мое "Эй!", произнесенное резким тоном, потому что я терпеть не могу, когда посторонние копаются в моем постельном белье, заставило его подпрыгнуть чуть ли не до потолка. У него даже губы посинели от страха.
     - Ох! - воскликнул он. - Я принял тебя за Споуда!
     На смену испугу пришло возмущение. Он бросил на меня уничтожающий взгляд. Его глаза за стеклами очков холодно заблестели. Он стал похож на раздраженного палтуса.
     - Чтоб тебе пусто было, Вустер. С какой стати ты подкрадываешься ко мне и орешь: "Эй!" дурным голосом? Меня чуть кондрашка не хватила.
     Сами понимаете, в долгу я не остался.
     - Чтоб ты на месте провалился, Финк-Ноттль. С какой стати ты портишь мое постельное белье, да еще после того, как я категорически запретил тебе к нему прикасаться? Можно подумать, у тебя своих простыней нет. Иди и связывай их сколько тебе влезет.
     - По-твоему я сумасшедший? На моей кровати сидит Споуд.
     - Да ну?
     - Представь себе. Ждет, когда я появлюсь. К счастью, он закашлялся, прежде чем я успел войти в комнату.
     Я решил, пришла пора успокоить его мятущуюся душу.
     - Можешь больше не бояться Споуда, Гусик.
     - В каком это смысле я могу его больше не бояться? Выражайся яснее.
     - Яснее не бывает. Споуд qua гроза всего живого, если, конечно, qua здесь подходит, остался в далеком прошлом. Благодаря блестяще поставленной секретной службе Дживза мне стала известна тайна Споуда, которую он не хочет разглашать ни за какие коврижки.
     - Какая тайна?
     - Увы, тут ты меня подловил. Когда я сказал: "Мне стала известна тайна Споуда", я имел в виду, она стала известна Дживзу, а рот Дживза, к несчастью, находится на замке. Однако, я знаю волшебное слово, которое заставит Споуда поджать хвост и поднять лапки кверху, если он вдруг вздумает хулиганить направо и налево. - Я умолк и прислушался к шагам в коридоре. - Кто-то идет. Возможно, та самая особа, о которой мы только что говорили.
     Из горла Гусика вырвалось нечто напоминающее звериный рык.
     - Немедленно запри дверь!
     Я небрежно помахал рукой.
     - К чему? Пусть себе идет на здоровье. С удовольствием его поприветствую. Увидишь, как я с ним разделаюсь, Гусик. Тебя это развлечет.
     Моя догадка, как всегда, оказалась верной. Видимо, Споуду надоело торчать на кровати в пустой комнате, и он решил снова поболтать с Вустером в надежде хоть немного развлечься. По своему обыкновению ввалившись ко мне без стука, Споуд первым делом увидел Гусика, от неожиданности замер на месте, затем издал победный клич и запыхтел как паровоз.
     Казалось, со времени нашей последней встречи он заметно подрос и сейчас был не меньше восьми футов шести дюймов ростом, и если б я получил информацию in re Споуда из менее авторитетного источника, я тысячу раз подумал бы, прежде чем ею воспользоваться. Но за долгие годы привычка не сомневаться в правоте Дживза вошла в мою плоть и кровь, поэтому я остался абсолютно спокоен.
     С сожалением должен отметить, что Гусик не разделял моей непоколебимой уверенности. Возможно, я не успел изложить ему всех фактов, а может, увидев Споуда живьем, если так можно выразиться, он просто-напросто сломался, но как бы то ни было, бедолага попятился к стенке и попытался пройти сквозь нее в соседнее помещение, а потерпев фиаско, покорно опустил руки и стал похож на чучело, тщательно изготовленное таксидермистом. Я же тем временем повернулся к незваному гостю и посмотрел на него одновременно свысока и с некоторым изумлением. У меня это здорово получилось.
     - Ну, Споуд, - спросил я, - что еще вам угодно?
     Высокомерие и изумление, о которых только что говорилось, я вложил в слово "еще", но судя по поведению верзилы-диктатора, я даром сотрясал воздух.
     Никак не отреагировав на мой вопрос, словно он был глухим аспидом из Священного Писания, Споуд медленно направился к Гусику, гипнотизируя его своим взглядом. Скулы у него ходили ходуном, совсем как в ту минуту, когда ему посчастливилось застукать меня наедине с коровой старикашки Бассета, и я бы не удивился, если б в пылу обуревавших его страстей он гулко застучал бы себя кулаками в грудь, подобно рассвирепевшей горилле.
     - Ха! - сказал Споуд.
     Сами понимаете, я не собирался терпеть такой наглости. Его диктаторские замашки и идиотское "Ха!", которое он произносил по всякому поводу и без повода, следовало пресечь в корне, причем незамедлительно.
     - Споуд! - резко воскликнул я и по-моему, точно не помню, даже постучал по столу костяшками пальцев.
     Мне кажется, он только сейчас заметил, что я тоже присутствую в комнате. На мгновение остановившись, он бросил на меня недовольный взгляд.
     - Ну, а вам что нужно?
     Я приподнял сначала одну бровь, затем, для убедительности, обе сразу.
     - Что мне нужно? Это мне нравится. Это интересно. Но раз уж вы соблаговолили задать данный вопрос, мне нужно знать, за каким ладаном вы все время впираетесь в мою комнату, занимая место, не для вас предназначенное, и нарушаете мой покой, когда я беседую с друзьями? Право, в этом доме чувствуешь себя какой-то стриптизершей. У вас что, своей комнаты нет? Шли бы туда, чванливый индюк, и для разнообразия занялись бы каким-нибудь делом.
     Не удержавшись, я украдкой бросил на Гусика взгляд, чтобы посмотреть, как он отреагирует на мое выступление, и с удовольствием отметил на его лице выражение благоговейного восхищения, совсем как у попавшей в переплет средневековой девицы при виде рыцаря, который в поте лица отбивает ее у дракона. Совершенно очевидно, Гусик вновь считал меня Сорвиголовой Вустером прежних дней и мучился от стыда, вспоминая свои гнусные насмешки в мой адрес.
     На Споуда, казалась, моя речь тоже произвела сильное впечатление, хоть и не такое благоприятное, как на Гусика. От изумления у верзилы-диктатора отвалилась нижняя челюсть, и он уставился на меня, как солдат на вошь. У меня сложилось впечатление, что у него в голове не укладывалось, как это существо, совсем недавно поджимавшее перед ним хвост на аллее, вдруг осмелилось на него затявкать. Споуд выглядел так, будто его неожиданно укусил кролик.
     Он осведомился, ему послышалось, или я действительно сказал, что он индюк, и я ответил утвердительно.
     - Чванливый индюк?
     - Чванливый индюк. Давно было пора, - продолжал я, - хоть кому-то, не стесняясь, назвать вещи своими именами. Ваша беда в том, Споуд, что вы слишком много о себе воображаете.
     Он явно, как говорится, боролся с собой.
     - Вот как? Ха! Ну ладно, с вами я потом разберусь.
     - А я, - с быстротой молнии последовал мой ответ, - разберусь с вами прямо сейчас. - Я небрежно закурил сигарету. - Споуд, - произнес я, вводя в бой тяжелую артиллерию, - мне известна ваша тайна.
     - Что?
     - Я все знаю о:
     - О чем?
     Именно этот вопрос я задал сам себе, потому что, хотите верьте, хотите нет, в этот решительный момент, когда я больше всего на свете нуждался в магическом имени для усмирения диктаторов, которое сообщил мне Дживз, оно начисто выскочило у меня из головы. Я даже не помнил, с какой буквы оно начиналось.
     По правде говоря, имена - дело удивительное, если вы меня понимаете. Не сомневаюсь, с вами такое тоже часто случалось. Я имею в виду, у этих имен есть дурная привычка улетучиваться из памяти как черт-те что. У меня куры денег не клевали бы, если бы я получал по фунту каждый раз, когда на улице ко мне подлетали типы со знакомыми до неприличия физиономиями, чьих имен я, хоть убей, не помнил, и радостно вопили: "Привет, Вустер!" В подобных случаях всегда чувствуешь себя как рыба, вытащенная из воды, но до сих пор я еще не чувствовал себя рыбой, вытащенной из воды, до такой степени.
     - О чем? - повторил Споуд.
     - По правде говоря, забыл, - честно признался я.
     То ли полупридушенный крик, то ли судорожный всхлип, раздавшийся на другом конце сцены вновь приковал мой взор к Гусику, и мне сразу стало ясно, что мое признание не ускользнуло от его слуха. Он опять попытался пройти сквозь стену, и опять неудачно, после чего глаза его отчаянно забегали из стороны в сторону. Затем, когда Споуд начал медленно к нему приближаться, на его лице внезапно появилось решительное, я бы даже сказал, непреклонное выражение.
     Мне всегда нравится вспоминать, как Огастес Финк-Ноттль проявил себя в ту минуту. Двух мнений быть не может, он оказался на высоте. Вообще-то я никогда не считал его человеком действия. Тюфяк и тихоня, вот как я о нем думал с детских лет. Но сейчас он повел себя как заправский забияка и задира с пристаней Сан-Франциско.
     Если помните, он стоял, вжавшись в стену, на которой, прямо над его головой, висела картина, где какой-то щеголь в бриджах и треуголке глазел на девицу, ворковавшую то ли с домашним, то ли с диким голубем, если, конечно, я не ошибаюсь. По правде говоря, эта картина давно меня раздражала, и я чуть было не всучил ее тете Делии вместо младенца Самуила, но к счастью вовремя удержался, потому что если б тетя Делия изничтожила щеголя с девицей, Гусик никак не смог бы сорвать их со стены и мощным движением кистей опустить на голову Родерику Споуду.
     Я сказал "к счастью", так как, по моему глубокому убеждению, Споуд больше чем кто бы то ни было нуждался в том, чтобы ему шарахнули картиной по черепушке. Только этого Споуду и не хватало, вот что я вам скажу. Каждым своим словом, каждым поступком он просто напрашивался, чтобы ему заехали как полагается. Но в каждой бочке меда есть ложка дегтя, и через мгновение я убедился, что благие намерения Гусика не привели к каким-либо существенным результатам. Само собой, ему следовало держать картину боком и лупить Споуда тяжелой, крепкой рамой, а придурок нанес удар плашмя, после чего диктатор прошел сквозь холст как цирковой наездник сквозь круг, обтянутый бумагой, Другими словами, усилия Гусика оказались не более чем простым жестом, как выразился бы Дживз.
     Хорошо хоть, на некоторое время верзила растерялся. Он стоял, тупо моргая, с картиной вместо воротничка на шее, и небольшая передышка дала мне возможность начать военные действия.
     Поведите нас в бой, дайте нам понять, что на войне все средства хороши, и мы, Вустеры, никогда не останемся в стороне. В одну секунду я схватил простыню, которую Гусик бросил на кровать, когда я помешал ему вязать на ней узлы, и набросил ее на Споуда. Много воды утекло с тех пор, как я изучал римскую историю, и, прежде чем утверждать наверняка, мне необходимо проконсультироваться у Дживза, но по-моему точно так же поступали гладиаторы на арене под одобрительные выкрики толпы.
     Должно быть, парень, схлопотавший картиной по черепушке и сразу же после этого накрытый простыней, не в состоянии мыслить ясно и логично. Любой друг Споуда, блюдя его интересы, посоветовал бы ему в данный момент угомониться и не дергаться, пока он не выберется из кокона. В противном случае, наверняка заметил бы этот друг, в комнате, битком набитой стульями, столиками, креслами и прочей дребеденью можно грохнуться в шесть секунд.
     Но рядом со Споудом, как вы понимаете, друзей не было, и, услышав свист ветра, сопровождавший бегство Гусика, он бросился в предполагаемом направлении своей жертвы и, естественно, рухнул как подкошенный. И пока Гусик, развив бешеную скорость, вылетал в дверь, Споуд барахтался на полу, запутываясь в простыне все больше и больше.
     Должен вам сказать, если бы комнате находился мой друг, он несомненно посоветовал бы мне умотать оттуда как можно скорее, и, оглядываясь назад, я понимаю, что действовал необдуманно, когда задержался, чтобы нанести удар по выпуклости, изрыгавшей проклятья, фарфоровой китайской вазой, стоявшей на каминной полке неподалеку от того места, где недавно молился младенец Самуил. Как выяснилось, я допустил стратегическую ошибку. Само собой, я не промахнулся, и ваза разлетелась вдребезги, что меня порадовало (сами понимаете, чем больше уничтожалось вещей, принадлежавших такому типу, как сэр Уаткин Бассет, тем веселее становилось жить на свете), но в процессе нанесения удара я не удержал равновесия, и в следующую секунду похожая на окорок рука выскочила из-под простыни и ухватила меня за рукав фрака.
     Это была катастрофа, и многие на моем месте поняли бы, что погибли, и прекратили бы всякое сопротивление. Но вся загвоздка в том, что мы, Вустеры, о чем я неоднократно упоминал ранее, не принадлежим к числу этих многих. Вустеры никогда не теряются. Они соображают в мгновенье ока и действуют в мгновенье ока. Если помните, перед тем как известить Споуда, что мне известна его тайна, я закурил сигарету, и она все еще дымилась в мундштуке, который я крепко сжимал зубами. Быстро выхватив мундштук, я прижал горящий кончик сигареты к захватившему меня в плен окороку.
     Результатом я остался доволен, дальше некуда. Мне кажется, развитие событий должно было насторожить Споуда, так сказать, подготовить его к любым неожиданностям, но он оказался абсолютно не готов к моему более чем простому маневру. Дико вскрикнув, он отпустил фрак, и я не стал медлить. Бертрам Вустер всегда чувствует, когда его присутствие желательно, а когда - нет. Если Бертрам Вустер видит льва, идущего ему навстречу, он (Вустер, не лев) сворачивает в сторону и улепетывает со всех ног. Я стартовал с бешеной скоростью, и если б мы бежали с Гусиком наперегонки, наверняка опередил бы его на корпус-другой, но я никак не мог предположить, что в дверях у меня произойдет лобовое столкновение с каким-то твердым предметом. Помнится, хватаясь за плечи этого предмета и ощущая его руки на своих плечах, я подумал, что в Тотли-Тауэре скучать не приходится.
     Должно быть, запах одеколона в районе висков помог мне определить, что твердым предметом была моя тетя Делия, хотя даже если б от нее никаким одеколоном не пахло, я все равно распознал бы тетушку по сочному охотничьему возгласу, сорвавшемуся с ее нежных уст. Мы грохнулись на пол бесформенной кучей и, наверное, покатились от двери внутрь помещения, потому что не прошло и нескольких секунд, как мы столкнулись с опутанным простыней Споудом, который, когда я в последний раз его видел, находился на противоположном конце комнаты. Несомненно, объяснение напрашивалось само собой. Видимо, пока мы перемещались на северо-северо-восток, он следовал курсом юго-юго-запад, и мы встретились где-то посередине пересекаемого нами пространства.
     Споуд, как я заметил, когда туман перед моими глазами рассеялся, вцепился в левую ногу тети Делии, и ей это, судя по всему, жутко не понравилось. Встречный удар племянника значительно поубавил воздуха в ее груди, но его осталось вполне достаточно, чтобы она смогла высказать все, что думала, с присущим ей жаром.
     - Куда это я попала? - возмущенно поинтересовалась моя тетушка. - В психушку? С ума все посходили, что ли? Сначала Пенек-Бутылек проскакал по коридору как дикий мустанг, затем ты решил пройти сквозь меня, словно я облако. А сейчас джентльмен в бурнусе щиплет мою ногу, - не помню, чтобы меня хоть раз ущипнули после охотничьего бала в году тысяча девятьсот двадцать первом.
     Видимо, ее пылкая речь пробилась в затуманенное сознание Споуда и пробудила в нем элементарное чувство приличия, потому что он ее отпустил, хоть и неохотно, и она поднялась на ноги, отряхивая платье.
     - А теперь, - продолжала тетя Делия более спокойным тоном, - я требую объяснений, причем немедленно. В чем дело? Что вы тут затеяли? Кто, черт побери, завернулся в эту дурацкую простыню?
     Я представил их друг другу.
     - Ты ведь видела Споуда, когда приехала? Мистер Родерик Споуд, миссис Траверс.
     Споуд выпутался из простыни, но голова его все еще торчала из картины, и тетя Делия с удивлением на нее посмотрела.
     - Господи помилуй, зачем вы нацепили эту штуковину на шею? - спросила она, затем снисходительно добавила. - Нет, конечно, носите ее, если хочется, но она вам не к лицу.
     Диктатор не ответил. Он тяжело дышал. Сами понимаете, придраться к нему было нельзя, - на его месте я тоже пыхтел бы как паровоз, - но хрипел Споуд крайне неприятно, и мне это не нравилось. К тому же он пожирал меня глазами, и это мне тоже не нравилось. Лицо у него раскраснелось, а волосы (если б не увидел, никогда бы не поверил, что такое возможно) приподнялись над головой "как перья вспугнутой цесарки", - так однажды выразился Дживз о Кислятине Фотеренгейт-Фиппсе, который поставил кругленькую сумму на стопроцентного верняка и замер в ужасе, когда тот пришел шестым на скачках в Ньюмаркете.
     Я помню, однажды, во время вынужденного расставания с Дживзом, мне пришлось ненадолго взять камердинера из бюро по найму, и буквально через неделю он нарезался как свинья, устроил в квартире пожар и попытался искромсать меня кухонным ножом. Представьте, заявил, что желает увидеть цвет моих внутренностей, - глупее ему ничего в голову не пришло. Так вот, до сих пор я считал тот эпизод самым неприятным в моей жизни, но сейчас он отошел на второй план.
     Тип, о котором я вам рассказывал, был простым, наивным парнем, в то время как Споуд получил прекрасное образование и занимал определенное положение в обществе, но у меня не вызывало сомнений, что души их стремились к одному и тому же. Вряд ли им удалось бы сойтись в мнениях по любому поводу, но когда речь шла о цвете моих внутренностей, мыслили они одинаково. Правда, мой слуга считал, что исследование необходимо провести с помощью кухонного ножа, а Споуд, судя по всему, не сомневался, что можно ограничиться голыми руками, но в остальном их взгляды полностью совпадали.
     - Я вынужден попросить вас удалиться, мадам, - прохрипел Споуд.
     - Но я только что пришла.
     - Мне необходимо надрать этому человеку уши.
     Сами понимаете, он крупно ошибся, взяв подобный тон с тетей Делией. Чувство клановой солидарности, если так можно выразиться, развито у моей престарелой родственницы в лучшем виде, и, как я уже говорил, она души не чает в Бертраме. Ее чело омрачилось.
     - Вы и пальцем не тронете моего племянника.
     - Я ему все кости переломаю.
     - Даже не мечтайте. Какая наглость: Эй!
     Резкий возглас, сорвавшийся с уст тети Делии, было легко объяснить, так как Споуд, не обращая на ее слова ни малейшего внимания, сделал резкое движение в мою сторону, ясно говорившее о его кровожадных намерениях.
     Учитывая безумный блеск в его глазах, встопорщенные усы, скрежет зубов и сжатые в кулаки руки, данное движение должно было заставить меня отскочить в сторону с легкостью Нижинского, и если б диктатор бросился на меня несколькими минутами раньше, я, несомненно, упорхнул бы от него как птичка. Но я не шелохнулся. Не помню точно, скрестил ли я руки на груди, но, можете не сомневаться, на губах моих блуждала легкая, презрительная улыбка.
     А дело в том, что коротенький слог "эй" сделал то, чего я не смог добиться в течение четверти часа, как ни напрягал свои мозги, а именно: выдернул, так сказать, затычку из фонтана памяти. Все, что говорил мне Дживз, нахлынуло на меня приливной волной. Только что в моей черепушке была полная пустота, а в следующую секунду тот самый фонтан заработал как черт-те что. Со мной часто такое бывает.
     - Минутку, Споуд, - спокойно сказал я. - Одну минутку. Прежде чем вы сделаете очередную глупость, хочу поставить вас в известность, что я все знаю об Эйлали.
     Это было бесподобно. Я почувствовал себя как один из тех деятелей, которые нажимают на кнопки и взрывают мины. Если б не моя непоколебимая вера в Дживза, я был бы потрясен тем, как доморощенный диктатор отреагировал на мое сообщение. К гадалке не ходи, его шарахнуло, лучше не придумаешь. Он отпрянул от меня, словно его кипятком окатили, изменился в лице, а во взгляде его отразились ужас и тревога.
     Создавшаяся ситуация живо напомнила мне одно событие прежних лет, когда я учился в Оксфорде, и сердце мое было молодо. Однажды я прогуливался с девицей как-там-ее по берегу реки, когда, откуда ни возьмись, здоровенная псина помчалась к нам на галопе, исходя истошным лаем и явно намереваясь истратить на нас запас своих сил. По правде говоря, я уже вручил свою душу господу и распрощался с тридцатью шиллингами, - ценой моих старых, добрых брюк, - когда девица с необычайным присутствием духа в последнюю секунду раскрыла свой японский зонтик прямо в морду зверюге, после чего та проделала три кульбита, поджала хвост и ретировалась.
     Родерик Споуд не делал кульбитов и не поджимал хвоста, но выглядел он точь-в-точь как побитая собака, не сомневайтесь в этом ни на минуту. Сначала у него отвисла нижняя челюсть. Затем он прошептал: "Да?" Потом губы его искривились в жалком подобии улыбки, после чего он сглотнул шесть, - а может семь - раз, будто в горле у него застряла рыбья кость. И, наконец, он заговорил. А когда он заговорил, голос его напомнил мне самое нежное воркованье голубя, причем хорошо воспитанного голубя, которое я когда-либо слышал.
     - Правда? - сказал он.
     - Святая правда, - подтвердил я.
     Догадайся он спросить меня, что я о ней знаю, мне пришлось бы туго, но диктаторам, видимо, догадливость ни к чему.
     - Э-э-э: а как вы узнали?
     - Воспользовался одним из своих методов.
     - Да?
     - Да.
     Он снова умолк, затем заскользил ко мне, - я не шучу, именно заскользил, чего я никак не ожидал от такой туши.
     - Вы ведь никому не скажете, Вустер? Вы ведь никому не скажете, правда, Вустер?
     - Не скажу:
     - Спасибо, Вустер, спасибо.
     - :на том условии, - продолжал я, - что вы прекратите безобразничать и устраивать: какое слово тут подходит?
     Он скользнул ко мне почти вплотную.
     - Конечно, конечно. Я вел себя опрометчиво. - Он вытянул руку и погладил меня по рукаву. - Кажется, я помял ваш фрак, Вустер? Мне очень жаль. Я забылся. Больше этого не повторится.
     - Еще бы повторилось! Боже великий! Впервые вижу, чтобы парней хватали за фраки и грозили переломать им все кости.
     - Простите, Вустер, простите. Я был неправ.
     - Еще бы вы были правы! Если будете хулиганить, я приму самые строгие меры, Споуд.
     - Да-да, понимаю.
     - Ваше поведение мне сразу не понравилось. А как вы смотрели на меня за обедом? Думаете, я ничего не заметил? Глубоко заблуждаетесь. Я всегда все замечаю.
     - Конечно, конечно.
     - К тому же вы назвали меня жалким, ничтожным червем.
     - Я сожалею, что назвал вас жалким, ничтожным червем, Вустер. Я сказал, не подумав.
     - Сначала думайте, потом говорите, Споуд. Это все. Можете идти.
     - Спокойной ночи, Вустер.
     - Спокойной ночи, Споуд.
     Склонив голову, он торопливо вышел из комнаты, а я повернулся к тете Делии, которая до сих пор находилась на заднем плане и изредка издавала звуки, похожие на фырчанье велосипеда с моторчиком. Она посмотрела на меня так, словно увидела привидение. Ничего удивительного. Человека непосвященного мой разговор со Споудом должен был потрясти, дальше некуда.
     - Пошла бы я в:
     К счастью, она не закончила фразу. Находясь в возбужденном состоянии, моя тетя Делия частенько забывает, что она не в чистом поле на охоте, и существительное, которое она не договорила, могло оказаться слишком сочным, учитывая присутствие мужчины в нашей компании.
     - Берти! Что происходит?
     Я небрежно помахал рукой.
     - О, ничего особенного, тетя Делия. Просто я поставил Споуда на место. Таких типов, как Споуд, надо держать в узде, не то они совсем обнаглеют.
     - Кто такая Эйлали?
     - Увы, к сожалению я не смогу удовлетворить твоего любопытства. За информацией по этому поводу ты должна обратиться к Дживзу, но он тоже тебе ничего не скажет, потому что правила строго-настрого запрещают членам клуба трепать языком и, вообще, болтать лишнее. Дживз, - продолжал я, отдавая должное честному малому, потому что Вустеры всегда отдают должное тем, кому положено, - совсем недавно доложил мне, что если я сообщу Споуду, будто все знаю об Эйлали, он, если так можно выразиться, лопнет как мыльный пузырь. Заметь, именно как мыльный пузырь Споуд и лопнул, двух мнений быть не может. Что же касается вышеупомянутой, я даже представить себе не могу, с чем ее едят. Можно лишь предположить, она - часть темного прошлого Споуда, которое не делает ему чести.
     Я глубоко вздохнул, потому что, по правде говоря, мне взгрустнулось.
     - Догадаться не трудно, как думаешь, тетя Делия? Доверчивая девушка, которая слишком поздно поняла, что мужчины - предатели: маленький сверток: берег реки: всплеск: отчаянный детский крик: Тебе не кажется, так оно и было? Недаром Споуд чуть не умер от страха. Естественно, он не хочет, чтобы весь мир узнал о его безобразиях.
     Тетя Делия просияла. Можно сказать, лицо у нее стало одухотворенным.
     - Добрый, старый шантаж! Я всегда говорила, говорю и говорить буду, шантаж незаменим! Срабатывает не хуже волшебной палочки! Берти! - вскричала она. - Ты хоть понимаешь, что теперь получается?
     - "Получается", о моя плоть и кровь?
     - Раз ты держишь Споуда на крючке, тебе ничто не мешает умыкнуть кувшинчик для сливок. Путь свободен. Можешь заняться этим сегодня же вечером.
     Я с сожалением покачал головой. Честно признаться, я так и думал, что она придет к подобному выводу, и даже расстроился, потому что сейчас передо мной стояла неприятная задача: отнять чашу радости от губ тетушки, которая когда-то укачивала меня на своих коленях.
     - Нет, - сказал я. - Тут ты ошибаешься. Прости, конечно, но ты совсем не шевелишь мозгами. Споуд нам больше не страшен, верно, но записная книжка Гусика все еще находится у Стефи. А прежде чем я сделаю хоть один шаг к твоей корове, мне нужно добыть эту книжку.
     - Но зачем? Ах да, наверное, ты не знаешь. Полчаса назад Медлин Бассет сообщила мне по великому секрету, что расторгла помолвку с Пеньком-Бутыльком. Ну, вот. Ты боялся, что юная Стефи помешает их браку, показав книжку папаше Бассету. Но раз брак все равно не состоится:
     Я снова покачал своей черепушкой.
     - Моя дражайшая и ближайшая умница-разумница, - сказал я, - ты попала пальцем в небо. Пока у Стефи находится записная книжка, я не могу показать ее Медлин Бассет. А пока я не покажу ее Медлин Бассет, Гусик не сможет доказать, что полез под: э-э-э: щипал Стефи за ноги с самыми благородными намерениями. И только в том случае, если он докажет благородность своих намерений, они с Медлин помирятся и дело будет в шляпе. А когда они помирятся и дело будет в шляпе, у меня отпадет необходимость самому жениться на этой дурацкой Бассет. Так что, сама понимаешь, могу только повторить, я шагу не сделаю к корове, пока не раздобуду записной книжки Гусика.
     Вроде бы мои безукоризненные доводы ее убедили. Тетя Делия нахмурилась и прикусила нижнюю губу, словно только что до дна испила чашу горечи.
     - Пока не раздобудешь? Скажи на милость, как?
     - Я намерен обыскать Стефину комнату.
     - Это еще зачем?
     - Моя добрая старая тетушка, исследования Гусика показали, что Стефи не носит книжку с собой. Рассуждая логически, приходим к заключению, она должна быть в ее комнате.
     - Да, но где именно, олух царя небесного? Проще найти иголку в стоге сена. Тебе не приходило в голову, что книжка наверняка хорошо спрятана?
     Мое удивленное восклицание (то ли "Ох!", то ли "Ах!") сказало тете Делии яснее всяких слов, что в голову мне это не приходило, потому что она фыркнула как бизон на водопое.
     - Бедный дурачок, ты, видимо, не сомневался, что книжка лежит на туалетном столике на самом видном месте. Ладно, обыскивай комнату Стефи сколько влезет. По крайней мере займешься делом и не будешь путаться под ногами. Одному из нас давно пора начать шевелить мозгами, а у меня они есть.
     Она направилась к двери, но, прежде чем уйти, сняла с каминной полки фарфоровую лошадку, швырнула ее на пол и прыгнула на осколки обеими ногами, а я, чувствуя себя не в своей тарелке из-за того, что план мой, как выяснилось, оказался непродуманным, сел в кресло и напрягся как никогда, пытаясь найти выход из создавшегося положения.
     И чем больше я пытался найти выход, тем сильней я убеждался, что моя ближайшая и дражайшая была права на все сто. Оглядывая свою собственную комнату, я пришел к выводу, что если б мне понадобилось спрятать в ней маленькую записную книжку в коричневом кожаном переплете, где чуть ли не на каждой странице говорилось о манерах старикашки Бассета чавкать и хлюпать супом, я сделал бы это без малейшего труда. Несомненно, логово Стефи в этом отношении мало чем отличалось от моего, а следовательно, отправившись туда, я брался за непосильную задачу, перед которой спасовала бы даже чистокровная ищейка, не говоря уже о парне, который с детства играл в прятки хуже не придумаешь.
     Я решил дать своим мозгам передышку, чтобы потом взяться за решение проблемы со свежими силами, и вновь углубился в книгу, вызывавшую мурашки на коже. И, будь я проклят, если, прочитав всего полстраницы, не вскрикнул от изумления. Хотите верьте, хотите нет, я наткнулся на отрывок первостепенной важности.
     - Дживз, - сказал я, обращаясь к усердному малому, который только что вошел в комнату, - я наткнулся на отрывок первостепенной важности.
     - Сэр?
     Я понял, что увлекся, не снабдив свое замечание необходимыми комментариями.
     - Я говорю об отрывке из потрясной книги, которую читаю. Но, прежде чем мы его обсудим, хочу выразить свое восхищение и отдать тебе должное, Дживз. Твоя информация re Споуда блестяще подтвердилась. Даже не знаю, как тебя благодарить. Ты сказал, имя Эйлали заставит его поджать хвост, - так оно и вышло. Споуд qua угроза обществу: кстати, qua тут подходит?
     - Да, сэр. Вполне.
     - Так я и думал. Ну вот, Споуд qua угроза обществу приказал долго жить. Скончался. Помер. Загнулся.
     - Приятные новости, сэр.
     - Не то слово. И тем не менее, мы все еще не перешли Руби-как-его, потому что юная Стефи вцепилась в записную книжку Гусика как клещ и не желает с ней расставаться, а пока мы не разлучили Стефи с данной записной книжкой, руки наши связаны. Несколько минут назад от меня ушла тетя Делия, и могу тебе сообщить, настроение у нее было аховое. С одной стороны она осознает, что мемуары Гусика находятся в берлоге нахальной девицы, а с другой - даже не надеется, что их удастся там отыскать. Тетушка уверена, что легче найти иголку в стоге сена.
     - Миссис Траверс безусловно права, сэр.
     - Да, но ты забыл об отрывке первостепенной важности, Дживз. Он светит нам во тьме, как путеводная звезда. Сейчас я тебе его прочту. Сыщик разговаривает со своим приятелем, и "они" означает пока еще неизвестных типов, которые "потрошат" комнату девицы, разыскивая исчезнувшие драгоценности. Слушай внимательно, Дживз: "Дорогой мой Постлетуэйт, они перевернули все вверх дном, но не догадались посмотреть в единственном месте, где могли что-нибудь найти. Любители, Постлетуэйт, жалкие любители. Им даже в голову не пришло пошарить на шкафу, куда в первую очередь полез бы опытный жулик, которому прекрасно известно, что больше всего на свете, - обрати внимание, Дживз,- именно там женщины любят прятать дорогие их сердцу вещи".
     Я оторвался от книги и зорко посмотрел на сметливого малого.
     - Надеюсь, ты понимаешь первостепенную важность данного отрывка, Дживз?
     - Если не ошибаюсь, сэр, вы имеете в виду, что записная книжка мистера Финк-Ноттля может находиться на шкафу в комнате мисс Бинг?
     - Что значит "может находиться"? Не может не находиться, вот как надо сказать, Дживз. Где же ей еще быть? Сыщик не дурак. Он знает, что говорит. Я верю ему на все сто и собираюсь строго следовать его совету.
     - Но, сэр, вы ведь не предполагаете:
     - Нет, предполагаю. Причем немедленно. Стефи отправилась трудиться в поте лица, так что скоро ее ждать не приходится. Смешно думать, что стадо деревенских матерей насытится цветными слайдами Святой Земли под аккомпанемент раньше чем часа через два. Самое время действовать, пока путь свободен. Бери ноги в руки, Дживз, и пойдем.
     - Видите ли, сэр:
     - Опять ты за старое, Дживз. Мне надоело повторять, я не одобряю твоей дурацкой привычки говорить: "Видите ли, сэр" слащавым тоном каждый раз, когда я предлагаю определенную программу действий. Поменьше "Видите ли, сэр", Дживз, и побольше дела. Вспомни о феодальном духе. Ты знаешь, где комната Стефи?
     - Да, сэр.
     - Тогда вперед, Дживз!
     По правде говоря, несмотря на решительность, с которой я поставил Дживза на место, если вы меня понимаете, мне было немного не по себе, и чем ближе мы подходили к месту нашего назначения, тем больше не по себе мне становилось. Примерно такие же чувства я испытывал, когда позволил Роберте Уикхэм уговорить меня проткнуть грелку штопальной иглой, привязанной к палке. Терпеть не могу делать что-то исподтишка. Берти Вустер любит идти по жизни с гордо поднятой головой, твердо ступая по земле, а не красться на цыпочках, сгибаясь в три погибели.
     Честно признаться, я предвидел свое тяжелое душевное состояние и взял с собой Дживза, чтобы он оказал мне моральную поддержку, ну, и все прочее. Я надеялся, он с радостью бросится на выручку своему молодому господину и будет во всем ему помогать, не жалея сил, а бессовестный малый не сделал ни того, ни другого. С самого начала было видно, что Дживз не одобряет моего поведения. Он шагал с отрешенным видом, и это меня возмущало, дальше некуда. Благодаря его отрешенности и моей возмущенности, весь путь мы проделали в молчании, и в комнату тоже вошли молча. Я включил свет.
     С первого взгляда на апартаменты Стефи мне стало ясно, что юная шантажистка неплохо устроилась. Тотли-Тауэр был выстроен в те времена, когда спальня считалась уютным гнездышком только в том случае, если туда тайком от владельца замка можно было пригласить на танцы пар пятьдесят своих друзей, и в помещении, где мы очутились, с удобством разместились бы с дюжину Стефи. При свете тусклой электрической лампочки на потолке оно, казалось, простиралось на несколько миль во все стороны, и в голову мне пришла страшная мысль, что, если сыщик вдруг допустил промашку, записная книжка Гусика могла находиться в любой точке этих открытых пространств.
     Я стоял, размышляя и надеясь на лучшее, когда мои размышления прервал странный рокочущий звук, напоминавший нечто среднее между атмосферными помехами по радио и раскатом грома, и, чтобы не морочить вам голову, сразу скажу, что звук этот исходил из гортани пса Бартоломью.
     Животное пристально смотрело на нас с кровати, царапая лапами покрывало, и настолько ясно выражало взглядом свои намерения, что мы действовали мгновенно, с одной и той же думой в двух умах. В тот самый момент, когда я, как орел, взлетел на комод, Дживз, подобно ласточке, вспорхнул на шкаф. Зверюга соскочила с кровати, вышла на середину комнаты и уселась, неприятно сопя носом и глядя на нас из-под кустистых бровей, словно шотландский проповедник, обличающий грешников с кафедры.
     Некоторое время сцена оставалась без изменений.
     
     ГЛАВА 8
     
     Дживз первым нарушил довольно напряженное, если так можно выразиться, молчание.
     - Книжки здесь нет, сэр.
     - А?
     - Я осмотрел шкаф, сэр, но записной книжки не обнаружил.
     Возможно, мой ответ не отличался особой деликатностью, но, едва не попав в капкан мощных челюстей, с которых капала слюна, я немного разнервничался.
     - Плевать на книжку, Дживз! Как насчет собаки?
     - Да, сэр.
     - В каком смысле "Да, сэр"?
     - Я лишь хотел довести до вашего сведения, сэр, что вполне вас понимаю. Неожиданное появление животного, безусловно, создало определенную проблему. До тех пор, пока оно относится к нам недоброжелательно, мы не сможем начать поиски записной книжки мистера Финк-Ноттля, так как наша свобода действий будет весьма ограничена.
     - Что же нам делать?
     - Трудно сказать, сэр.
     - Ты ничего не можешь предложить?
     - Нет, сэр.
     Само собой, я сказал бы ему пару теплых слов, - не знаю каких, но обязательно сказал бы, - однако я сдержался. Мне подумалось, что хоть Дживз и был гением, он не мог каждый раз срабатывать как русский Ванька-встанька, если вы меня понимаете. Я имею в виду, его блестящая мысль, позволившая мне одержать верх над силами тьмы в лице Р. Споуда наверняка стоила ему неимоверного труда и на какое-то время опустошила его мозг. Оставалось лишь ждать и надеяться, что колесики в его черепушке скоро опять завертятся, и он начнет щелкать самые сложные проблемы как орешки.
     И чем скорее это произойдет, - продолжал думать я, оценивая ситуацию, тем лучше, так как теперь уже не вызывало сомнений, что сидящего посередине комнаты, мягко говоря, собачьего сына, сдвинуть с места можно было только начав широкомасштабные военные действия. Я еще не видел пса, у которого яснее всяких слов на морде было бы написано, что он скорее пустит корни, чем тронется с места, пока его хозяйка не вернется домой. А я довольно туманно представлял себе, как мне разговаривать со Стефи, если она войдет в комнату и увидит, что я свил гнездо на ее комоде.
     Наблюдая за животным, делавшим вид, что оно - статуя, мне взгрустнулось. Я вспомнил, как Фредди Виджен, которого овчарка загнала на комод, когда он гостил в загородном доме своих друзей, рассказывал мне, что больше всего на свете он переживал из-за испытанного унижения, оскорбления величия, если вы меня понимаете, короче говоря, чувства, что он, можно сказать, Наследник Веков, вынужден торчать на верхотуре благодаря капризу дурацкой зверюги.
     Честно признаться, я чувствовал то же самое. Не подобает, конечно, хвастаться древностью своего рода, и все такое, но в конце концов Вустеры появились в Англии вместе с Вильгельмом Завоевателем и были с ним на дружеской ноге, дальше некуда, а что толку являться вместе с Завоевателями, если в результате вам приходится улепетывать от абердинских терьеров, которые издеваются над вами как хотят.
     Сами понимаете, подобные мысли привели меня в довольно раздраженное состояние, и я посмотрел на животное с нескрываемой неприязнью.
     - Просто чудовищно, Дживз, - сказал я, давая волю своим чувствам, - что пса держат в спальне. Никакой гигиены.
     - Да, сэр.
     - От шотландских терьеров, даже самых породистых, дурно пахнет. Помнишь, как несло от Макинтоша, когда тетя Агата подсунула мне его на несколько недель? Я тебе все время об этом говорил.
     - Да, сэр.
     - А данный терьер распространяет аромат, хуже не бывает. Совершенно очевидно, его место в конюшне. Прах побери, у Гусика в спальне тритоны, у Стефи - собаки; скоро Тотли-Тауэр превратится в зоопарк, и я этому ни капельки не удивлюсь.
     - Нет, сэр.
     - А теперь рассмотрим дело с другой стороны, - произнес я, воодушевляясь от собственных рассуждений. - Я имею в виду, опасность пребывания свирепой и жестокой зверюги в спальне, где она может изодрать любого, кто сюда войдет. Нам с тобой удалось позаботиться о себе и избежать опасности, но, допустим, мы были бы какой-нибудь пугливой служанкой.
     - Да, сэр.
     - Прямо-таки вижу, как она появляется в комнате: хрупкая, нервная девушка с большими глазами и безмятежным выражением на лице. Представь, она не спеша открывает дверь. Потом неторопливо подходит к постели. И вдруг на нее обрушивается пес-людоед. О последствиях мне даже думать не хочется.
     - Нет, сэр.
     Я нахмурился.
     - Я предпочел бы, чтобы ты не сидел как истукан, твердя "Да, сэр", "Нет, сэр", а сделал бы что-нибудь толковое, Дживз.
     - Что именно, сэр?
     - Ну, вообще. Начни действовать, Дживз. Да, в данных обст. нам необходимы смелые, решительные действия. Интересно, ты не забыл, как однажды мы нанесли визит моей тете Агате в Уллем Черси, ее загородное хартфордширское имение? Я говорю об инциденте, когда свирепый лебедь, гнездившийся на острове, загнал меня и достопочтенного мистера А. Б. Филмера, кабинетного министра, на крышу здания.
     - Я живо помню тот случай, сэр.
     - И я тоже. В моей памяти запечатлелась картина: можно так выразиться, Дживз?:
     - Да, сэр.
     - :как ты, всем своим видом показывая "этот номер у тебя не пройдет", набросил плащ на голову лебедя, тем самым обманув его ожидания и нарушив мерзкие планы. Очень ловко у тебя получилось, Дживз. Высший класс.
     - Благодарю вас, сэр. Я рад, что смог оказаться вам полезен.
     - Полезен, дальше некуда, Дживз. И мне неожиданно пришло в голову, что если ты провернешь с псом подобную операцию, он будет выглядеть дурак-дураком.
     - Несомненно, сэр. Но у меня нет плаща.
     - Тогда вот тебе мой совет: воспользуйся простыней. А если тебе кажется, простыня не сработает как плащ, хочу поставить тебя в известность, как раз перед твоим приходом я испытал ее на мистере Споуде и добился блестящих результатов. Он сражался с ней как лев, но простыня его одолела.
     - Вот как, сэр?
     - Представь себе, Дживз. Лучшего оружия тебе не найти. Сам понимаешь, на кровати не может не быть простыней.
     - Да, сэр. На кровати.
     Наступило молчание. Мне жутко не хотелось думать плохо о честном малом, но если в его поведении не было noble prosequi, уж не знаю, какое еще выражение тут подобрать. Отсутствующий, лишенный всякого энтузиазма взгляд Дживза лишний раз убедил меня в моей правоте, и я предпринял попытку задеть его за живое, как пытался задеть меня за живое Гусик во время наших pourparlers относительно Споуда.
     - Неужели ты боишься жалкой, маленькой собачонки, Дживз?
     Он почтительно меня поправил, высказав мнение, что речь идет не о жалкой маленькой собачонке, а о животном с сильно развитой мускулатурой и, самое главное, необычайно острыми зубами.
     Я попытался его успокоить.
     - Ну, если ты совершишь рывок, он ими даже лязгнуть не успеет. Можно броситься на кровать, схватить простыню и замотать в нее пса, прежде чем он глазом успеет моргнуть.
     - Да, сэр.
     - Так ты готов совершить рывок?
     - Нет, сэр.
     Наступило довольно напряженное молчание, в течение которого зверь Бартоломью смотрел на меня, не отрываясь, и я вновь поймал себя на мысли, что меня возмущает высокомерное, ханжеское выражение на песьей морде. Сидеть на комоде, куда тебя загнал абердинский терьер, удовольствие ниже среднего, но по крайней мере всегда надеешься, что животное отнесется к твоему положению с пониманием и не будет сыпать соль на твои раны, словно спрашивая взглядом, покаялся ли ты перед смертью в своих грехах.
     Не стерпев подобной наглости я сделал, как выразился бы Дживз, жест и зашвырнул в собаку огарком свечи, стоявшим в одном из парных подсвечников на комоде. Гнусная тварь мотнула головой, поймала огарок на лету и сожрала его в мгновение ока с явным удовольствием, затем на минуту забыла о моем существовании, так как ее вытошнило на ковер, после чего вновь уставилась на меня своим мерзким взглядом.
     В этот момент дверь отворилась, и в комнату вошла Стефи - задолго до того, как я ожидал ее увидеть.
     Мне сразу бросилось в глаза, что она была не в настроении. Как правило, Стефи порхает с места на место как мотылек, с беззаботностью юности, по-моему, есть такое выражение, - а сейчас она двигалась, еле волоча ноги, подобно русскому бурлаку на Волге. Рассеянно на нас посмотрев и пробормотав: "Привет, Берти", "Здравствуй, Дживз", девица словно забыта о нашем существовании. Она подошла к туалетному столику, сняла шляпку и села, хмуро уставившись на свое отражение в зеркале. Не вызывало сомнений, ее душа, привыкшая мчаться по жизни с бешеной скоростью, неожиданно проколола все четыре колеса; и понимая, что если я не заговорю, неловкое молчание может затянуться, я весело произнес:
     - Салют, Стефи.
     - Салют.
     - Прекрасный сегодня вечер. Твою собаку стошнило на ковер.
     Сами понимаете, я специально начал издалека, чтобы потом перейти к сути.
     - Должно быть, ты удивилась, застав нас в своей комнате?
     - Ничуть. Вы искали записную книжку?
     - Верно. Вот именно. В самую точку. Хотя к поискам мы приступить не успели. Твой любименький гав-гав нам помешал. (Заметьте, я говорил непринужденно. В подобных случаях - самая верная тактика). Он почему-то невзлюбил нас с первого взгляда.
     - Да?
     - Представляешь? Тебя не затруднит взять его на крепкий поводок ради торжества демократии?
     - Затруднит.
     - Неужели тебе не хочется спасти жизнь двум таким же человеческим существам, как ты сама?
     - Нет, не хочется. Вы не такие же. Вы - мужчины. Презираю мужчин. Всех до единого. Надеюсь, Бартоломью вас до крови искусает.
     Тут я понял, что к Стефи необходим особый подход, и переключился на другой point d'appui.
     - Не ждал, что ты вернешься так быстро, - сказал я. - Мне казалось, ты отправилась бить по клавишам, пока старина Свинка будет читать лекцию и демонстрировать Святую Землю в цвете.
     - Все верно.
     - Пришла пораньше, что?
     - Да. Лекция не состоялась. Гарольд разбил слайды.
     - Правда? - спросил я, ничуть не удивившись, потому что хорошо знал Свинку. - Как ему это удалось?
     Она вяло погладила по голове Бартоломью, который подошел к ней, чтобы выразить свою собачью преданность.
     - Он их уронил.
     - Почему?
     - У него был шок, когда я расторгла нашу помолвку.
     - Что?!
     - Да. - Глаза ее мстительно заблестели, словно она заново увидела приятную ей сцену, а в голосе появились металлические нотки, совсем как у тети Агаты при общении со мной. От вялости Стефи не осталось и следа; впервые она заговорила с девичьей страстностью. - Я пришла к Гарольду домой, и после того, как мы поболтали о том, о сем, спросила: "Дорогой, когда же ты собираешься умыкнуть шлем у Оутса?" Поверишь ли, Берти, он посмотрел на меня взглядом побитой собаки и проблеял, что долго уговаривал свою совесть в надежде получить от нее согласие, но та даже слышать не хотела ни о каких шлемах Оутса, поэтому умыкание отменяется. "Вот как? - спросила я. Значит, отменяется? В таком случае наша помолвка тоже отменяется", и он выронил кучу слайдов, которые держал в руках, а я повернулась и ушла.
     - Насчет помолвки ты ведь сгоряча ляпнула, верно?
     - Ничего подобного. Если он собирается каждый раз отказывать мне в пустяковых просьбах, я вовремя спохватилась. Я считаю, мне крупно повезло. Я просто счастлива, что не выйду за него замуж.
     Тут она шмыгнула носом, закрыла свою тыкву руками и зарыдала, что называется, взахлеб.
     Сами понимаете, ужасно неловкое положение, и, по правде говоря, я сочувствовал ей от всей души. Вряд ли в W.i. почтовом отделении Лондона найдется адресат, которого женское горе трогало бы больше, чем меня. Стоял бы я к Стефи поближе, я погладил бы ее по головке, к гадалке не ходи. Но хотя Вустеры - сама доброта, в практичности им тоже не откажешь, и я почти сразу же понял выгодную сторону сложившейся ситуации.
     - Да, плохо дело, - задумчиво произнес я. - Сердце кровью обливается, правда, Дживз?
     - Безусловно, сэр.
     - Обливается, хуже не придумаешь. Могу лишь заметить, что Время, великий целитель, наверняка затянет твою рану. И кстати, благо в данных обстоятельствах записная книжка Гусика больше тебе не пригодится, может, отдашь ее мне?
     - Что?
     - Я имею в виду, раз ваш предполагаемый союз со Свинкой распался, ты ведь не станешь хранить записную книжку Гусика на память о:
     - Оставь меня в покое со своими записными книжками.
     - Да, да, конечно. Но когда сочтешь возможным: со временем: если тебя не затруднит:
     - Ох, ну ладно. Но сейчас все равно ничего не получится. Книжки здесь нет.
     - То есть как?
     - Очень просто. Я положила ее: Это еще что?
     Она умолкла на самом интересном месте, потому что внезапно мы услышали какое-то постукивание. Доносилось оно со стороны окна. Нечто вроде тук-тук-тук.
     В комнате Стефи, о чем мне следовало упомянуть раньше, помимо кроватей с пологами на столбиках, шикарных картин, мягких кожаных кресел и прочих ценных вещей, которых юная заноза (плюющая на человека и доставляющая ему массу хлопот несмотря на то, что он угощал ее ленчем в своей лондонской квартире) была недостойна, имелся небольшой балкон. Стук, о котором говорилось выше, доносился именно оттуда.
     Очевидно, пес Бартоломью разобрался в ситуации раньше нас, потому что он стрелой подлетел к балконным дверям и попытался прогрызть себе путь наружу. До сих пор наглый зверь вел себя с большим достоинством, сдерживая обуревавшие его чувства и ограничиваясь оскорбительными взглядами, а тут словно с цепи сорвался. И, честно признаться, глядя, как он работает челюстями и слушая его комментарии, я поздравил себя, что не потерял лишней секунды, смывшись от него на комод. Костодробитель, каких мало, вот как я назвал бы Бартоломью Бинга. Негоже, конечно, критиковать Промысл Божий, но будь я проклят, если мне было понятно, почему этой шавке при раздаче достались челюсти и зубы крокодила. Само собой, теперь уже ничего с этим поделать было нельзя.
     Стефи, замерев на мгновение от неожиданности, что и следовало ожидать от девушки, услышавшей стук в свое окно, встала с кресла и пошла выяснять, в чем дело. Сами понимаете, я мало что видел с того места, куда меня загнали, но Стефи заняла более выгодную стратегическую позицию. Одернув занавеску, она схватилась рукой за горло, совсем как героиня одной из модных пьес, а с ее губ сорвался крик, заглушивший даже громкую ругань взбешенного терьера.
     - Гарольд! - взвыла она, и мне стало ясно как дважды два, что деятель на балконе был не кто иной, как Свинка Пинкер, мой закадычный викарий.
     В голосе маленькой задиры радости было не меньше, чем у повидавшей виды женщины, встретившей демона-любовника после долгой разлуки, но, судя по всему, она быстро вспомнила о своих отношениях с Преподобным, поняла, что взяла неверный тон, и тут же заговорила холодно и враждебно. Я отчетливо слышал каждое ее слово, так как она подхватила озверевшего Бартоломью на руки и зажала ему пасть рукой, - чего я не сделал бы ни за какие коврижки.
     - Что тебе надо?
     Благодаря тому, что Бартоломью, наконец, заткнулся, ответ Свинки тоже не остался для меня тайной за семью печатями, хоть и прозвучал приглушенно.
     - Стефи!
     - Ну?
     - Можно войти?
     - Нет.
     - Но я кое-что тебе принес.
     Стефи издала очередной вопль радости.
     - Гарольд! Ангел мой! Ты сделал, что я просила?
     - Да.
     - Ох, Гарольд!
     Она торопливо открыла балконную дверь дрожащими руками, и по комнате загулял холодный ветер. Но старина Свинка, к моему удивлению, вслед за ветром в комнате не появился. Впрочем, через несколько секунд мне стало ясно, почему произошла заминка.
     - Послушай, Стефи, старушка, а как там твой зверь?
     - Да, конечно. Подожди минутку.
     Она подошла к шкафу, распахнула дверцу, швырнула туда Бартоломью и закрыла шкаф на ключ, а так как никаких замечаний со стороны пса после этого не последовало, я сделал вывод, что он свернулся клубком и уснул. Шотландцы философы и умеют приспосабливаться к вечно меняющимся условиям жизни. Когда надо, они действуют, а когда надо - спят.
     - Порядок, мой сладенький, - сказала Стефи, возвращаясь к балконным дверям как раз вовремя, чтобы утонуть в медвежьих объятиях покинувшего балконное убежище Свинки.
     Следующие несколько секунд мужские и женские части тел настолько переплелись, что трудно было определить, какая кому принадлежала, но в конце концов Свинка высвободился из захвата, и я получил возможность рассмотреть его, как полагается. А рассмотрев его, как полагается, я понял, что Свинки стало намного больше, чем в последний раз, когда я с ним виделся. Деревенское масло и простая жизнь, которую ведут викарии, прибавила не один фунт к его фигуре, всегда выглядевшей достаточно внушительно. Сами понимаете, тому, кто теперь захотел бы узнать, каким Свинка был в юности, следовало подловить его во время Великого Поста.
     Но изменился он, как выяснилось, только внешне. Сделав всего один шаг, мой добрый, старый друг зацепился за ковер, врезался в маленький столик, и одним махом скинул все, что на нем лежало, тем самым доказав мне, что в душе он остался все тем же рассеянным увальнем с двумя левыми ногами, который умудрился бы на что-нибудь наткнуться и куда-нибудь вляпаться даже в пустыне Гоби.
     Сколько я помнил Свинку, он всегда отличался отменным здоровьем и добродушием. В здоровом виде ему и сейчас нельзя было отказать, - щеки у него напоминали цветом свеклу, - но добродушия на данный момент ему явно недоставало. Его лицо казалось озабоченным и измученным, словно Совесть изгрызла ему все внутренности. И, несомненно, так оно и было, потому что в одной руке Свинка держал шлем, который, когда я в последний раз его видел, украшал купол констебля Юстаса Оутса. Нервным, резким движением человека, внезапно осознавшего, что он схватил тухлую рыбину, Свинка сунул шлем Стефи, взвизгнувшей от восторга.
     - Ох, Гарольд!
     - Держи, - безжизненным голосом произнес он. - А вот твои перчатки. Ты их забыла. Вернее, одна перчатка. Вторую я нигде не смог найти.
     - Спасибо, мой ангел. Бог с ними, с перчатками. Скорее рассказывай, как было дело.
     Свинка открыл рот, да так и замер, а в глазах у него появился лихорадочный блеск, после чего я понял, что он смотрит прямо на меня. Затем бедолага чуть повернул голову и бросил взгляд на Дживза. Прочитать его мысли было нетрудно. К гадалке не ходи, Свинка никак не мог разобраться, видит ли он нас на самом деле или у него начались галлюцинации от нервного перенапряжения.
     - Стефи, скажи, только не оглядывайся, - трагичным шепотом произнес он, что у тебя на комоде?
     - А? Ох, конечно. Это Берти Вустер.
     - Правда? - просияв, спросил Свинка. - Понимаешь, я его сразу не узнал. А на шкафу тоже кто-то сидит?
     - Камердинер Берти, Дживз.
     - Да ну? Добрый день.
     - Добрый день, сэр, - ответил Дживз.
     Мы спустились на пол, и я подошел к Свинке, протягивая ему руку, чтобы поскорее возобновить прерванное знакомство.
     - Салют, Свинка.
     - Привет, Берти.
     - Тыщу лет, тыщу зим.
     - Да, давненько не виделись.
     - Говорят, ты стал викарием?
     - Верно.
     - Ну, и как поживают души?
     - Полный порядок.
     Мы немного помолчали, и я собрался было спросить, давно ли он виделся с тем-то и тем-то, или не слышал ли чего-нибудь о как-там его, чтобы поддержать разговор, который обычно не клеится, когда два старых школьных приятеля встречаются после долгих лет разлуки, но прежде чем я успел раскрыть рот, Стефи, ворковавшая над шлемом как мать над колыбелью дитяти, напялила его на голову, ухмыляясь до ушей, и это дикое зрелище, видимо, подействовало на Свинку как удар ниже пояса, напомнив ему о совершенном им страшном деянии. Возможно, вы слышали расхожую фразу: "Несчастный полностью осознавал весь ужас своего положения". Можете на сомневаться, если б вы примерили ее на Гарольда Пинкера, она пришлась бы ему впору. Он отпрыгнул в сторону как вспугнутый конь, смахнул предметы домашнего туалета с очередного столика, опрокинул кресло, поднял его и сел, закрыв лицо руками.
     - Если об этом узнают в школе, где я преподаю Священное Писание: простонал он, задрожав с головы до ног.
     По правде говоря, я прекрасно понимал Свинку. Человеку в его положении необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Сами понимаете, от викария ждут, что он будет ревностно исполнять свои служебные обязанности. Всем нравится, когда он объясняет детишкам Слово Божье, одергивает согрешивших, раздает куриный суп и одеяла страждущим, и все такое прочее. Но стоит людям пронюхать, что Святой Отец занимается обесшлемливанием полисменов, они переглядываются, поднимая брови, и спрашивают себя, подходит ли им данный субъект в качестве священника. Похоже, именно это и беспокоило Свинку, мешая ему быть веселым, жизнерадостным викарием, чей задорный смех воодушевлял участников последних спортивных соревнований в школе.
     Стефи попыталась его подбодрить.
     - Прости, мой сладенький. Если шлем тебя беспокоит, я его спрячу. - Она подошла к комоду и засунула головной убор Оутса в один из ящиков. - И чего ты так волнуешься, - продолжала она, возвращаясь на прежнее место, - представить себе не могу. Я думала, ты будешь собой гордиться и сиять от счастья. Давай, рассказывай, как было дело.
     - Да, - согласился я, - хорошо бы узнать подробности из первых рук.
     - Ты подкрался к нему сзади как леопард, милый? - спросила Стефи.
     - Естественно, как леопард, - немного раздраженно ответил я, поражаясь глупости этой гусыни. - Может, ты считаешь, он подошел к нему спереди как ни в чем не бывало? Признайся, Свинка, ты ведь наверняка выслеживал его, как индеец, и начал действовать, когда он прислонился к забору или еще куда-нибудь?
     Бедолага сидел, глядя перед собой остановившимся взглядом. Лицо у него было мученическим.
     - Он не прислонялся к забору. Просто сидел на скамейке. Я как раз вышел прогуляться и почти сразу же на него наткнулся.
     Я кивнул. Ситуация была мне более или менее ясна.
     - Надеюсь, - сказал я, - ты не забыл толкнуть его в грудь, прежде чем дернуть шлем вверх?
     - В этом не было необходимости. Оутс снял шлем с головы и положил рядом с собой на землю. А я тихонечко подполз и забрал его.
     Я вздрогнул и поджал губы.
     - Это не по правилам, Свинка.
     - Глупости! - запальчиво выкрикнула Стефи. - Очень даже здорово придумано.
     Сами понимаете, я не мог отказаться от своих слов. В "Трутне" мы придерживаемся самых строгих взглядов на подобное нарушение приличий.
     - Существуют честный и бесчестный способ умыкания полицейских шлемов, твердо произнес я.
     - Какая чушь! - воскликнула Стефи. - Ты был просто великолепен, милый.
     Я пожал плечами.
     - А ты как думаешь, Дживз?
     - Простите, сэр, но вряд ли мне подобает высказывать свое мнение по данному поводу.
     - Вот именно, - сказала Стефи. - А уж тебе с неумытой рожей тем более не подобает высказывать своего мнения, Берти Вустер. Да кто ты такой, распаляясь все больше и больше, продолжала она, - чтобы вламываться в спальню по девушки как к себе домой, да еще рассуждать о честных и бесчестных способах умыкания шлемов? Тоже мне, умыкатель выискался. Не тебя ли сцапали за этим самым занятием и приволокли на Бошер-стрит, где ты на коленях ползал перед дядей Уаткином, чтобы он взял с тебя штраф, а не засадил в кутузку?
     Можете мне поверить, я в долгу не остался.
     - Ни на каких коленях перед старым хрычом я не ползал. Я вел себя так же стойко, как краснокожий под пыткой. Что же касается штрафа:
     Тут Стефи меня перебила и попросила заткнуться.
     - Я только хотел сказать, что приговор меня поразил, дальше некуда. Дело выеденного яйца не стоило, так что твой дядя мог ограничиться простым замечанием в мой адрес. Однако, это не имеет отношения к существу вопроса, который заключается в том, что Свинка, попросту говоря, смухлевал. Я считаю, он поступил так же аморально, как если бы подстрелил сидящую на гнезде птицу. И мнения своего не изменю, хоть ножом меня режь.
     - А я не изменю мнения, что тебе не место в моей спальне. Чего тебя сюда принесло?
     - Да, действительно, - сказал Свинка, явно оживившись. По правде говоря, я понимал его недоумение. Он не мог не удивиться, увидев столпотворение в спальне, которая принадлежала его единственной и неповторимой, обладавшей исключительным правом пользования данным помещением.
     Я сурово посмотрел на наглую девицу.
     - Ты прекрасно знаешь, почему я здесь очутился. По-моему я не скрывал, что пришел:
     - Ах, да. Берти пришел, чтобы одолжить у меня книжку, милый. Но, - тут она холодно на меня уставилась, и глаза ее зловеще блеснули, - боюсь, он немного поторопился. Я еще не успела ее дочитать. И, кстати, - продолжала она, все еще леденя меня взглядом, - Берти говорит, что будет счастлив помочь нам выкрасть кувшинчик для сливок.
     - Правда, старина? - обрадованно спросил Свинка.
     - Конечно, правда, - глазом не моргнув, ответила Стефи. - Услышав о нашем плане, он сам напросился принять в нем участие.
     - И ты не против, если я стукну тебя по носу?
     - Естественно, он не против.
     - Понимаешь, нам нужна кровь. Без крови дело может не выгореть.
     - Да, да, да, да, - нетерпеливо выкрикнула Стефи. Казалось, ей хотелось закончить разговор как можно скорее. - Он понимает. Он все понимает.
     - А когда ты сможешь приступить, Берти?
     - Он сможет приступить сегодня, - сказала Стефи. - Нет смысла откладывать дела в долгий ящик. Жди у дома ровно в полночь, милый. Полночь тебя устроит, Берти? Да, Берти говорит, полночь его устроит. Значит, решено. А теперь ты должен идти, мой сладенький. Если кто-нибудь тебя здесь увидит, нас не поймут. Спокойной ночи, солнышко.
     - Спокойной ночи, малышка.
     - Спокойной ночи, любимый.
     - Спокойной ночи, ласточка.
     - Минутку! - вскричал я, прерывая их тошнотворные излияния и надеясь, что в последний момент мне удастся вразумить Свинку.
     - У него нет минутки. Ему пора. Не забудь, мой ангел, будь на месте и в полной боевой готовности в двенадцать ноль-ноль. Спокойной ночи, любимый.
     - Спокойной ночи, ласточка.
     - Спокойной ночи, мой сладенький.
     - Спокойной ночи, солнышко.
     Они вышли на балкон, продолжая обмениваться такими же омерзительно-слащавыми фразами, а я повернулся к Дживзу, и, можете мне поверить, лицо мое было суровым.
     - Фу, Дживз!
     - Сэр?
     - Я сказал "Фу!" Я - человек широких взглядов, но сейчас потрясен, - и не стесняюсь употребить столь сильное выражение, - до глубины души. И дело тут вовсе не в том, что я нахожу поведение Стефи отвратительным. Она женщина, а особи слабого пола славятся неумением отличать пристойное от непристойного. Но то, что Гарольд Пинкер, слуга Божий, парень, который носит воротничок задом наперед, готов пойти на подобный шаг, меня поражает. Он знает, что записная книжка Гусика находится у Стефи. Он знает, что с помощью данной записной книжки девица связала меня по рукам и ногам. Но разве он потребовал, чтобы она вернула мне то, что ей не принадлежит? Нет! Напротив, он самым бессовестным образом ее поддерживает. Мне жаль паству Тотли-на-нагорье, если она постарается не сбиться с пути истинного с таким пастырем. Хороший же он подает пример детишкам, которым читает Священное Писание! Несколько лет обучения морали и этики в понимании Гарольда Пинкера, и каждое дитя, слушавшее его с открытым ртом, отправится отбывать долгий срок в тюрьму за откровенный шантаж.
     Я умолк, чуть не захлебнувшись обуревавшими меня чувствами. По правде говоря, я даже дышал с трудом.
     - Мне кажется, вы несправедливы к мистеру Пинкеру, сэр.
     - Что?
     - Я уверен, джентльмен находится под впечатлением, что вы согласились ему помочь исключительно по доброте душевной, чтобы выручить из беды старого друга.
     - Думаешь, она ничего не сказала ему о записной книжке Гусика?
     - Я в этом убежден, сэр. Я пришел к данному выводу, наблюдая за поведением мисс Бинг.
     - А я ничего такого в ее поведении не заметил.
     - Когда вы собирались упомянуть о записной книжке, сэр, мисс Бинг явно смутилась. Она сразу заговорила на другую тему, испугавшись, что мистер Пинкер начнет расспрашивать, о чем идет речь, и, узнав факты, заставит ее поменять решение.
     - Прах побери, Дживз! По-моему, ты прав.
     Я попытался вспомнить сцену, о которой говорил Дживз. К гадалке не ходи, сметливый малый в очередной раз попал в самую точку. Стефи, хоть и принадлежала к числу девиц, сочетавших упрямство армейского мула с ледяным insouciance замороженной рыбы, разнервничалась как черт-те что, когда я начал объяснять Свинке причину моего пребывания в ее спальне. К тому же она постаралась как можно скорее от него избавиться, действуя так же неуклюже, как неказистый вышибала в баре, выставляющий за дверь пьяного громилу.
     - Ну и дела! - воскликнул я, с уважением посмотрев на Дживза.
     Со стороны балкона донесся приглушенный звук падения чего-то тяжелого, и через несколько секунд в комнату вошла Стефи.
     - Гарольд свалился с лестницы, - весело сообщила она. - Ну, Берти, надеюсь ты все уяснил? Этой ночью тебе придется попотеть.
     Я достал сигарету и не торопясь закурил.
     - Минутку, - сказал я. - Не спеши. Осади коней, юная леди.
     Сами понимаете, я говорил с такой уверенностью, что Стефи прямо-таки опешила. Она моргнула и вопросительно на меня посмотрела, а я глубоко затянулся и небрежно выпустил дым из ноздрей.
     Если помните, в рассказе о моих и Огастеса Финк-Ноттля приключениях в Бринкли-корте, я упоминал, что читал в каком-то историческом романе об одном типе, - то ли он был вождем краснокожих, то ли итальянским мафиози, - который, желая поставить на место зарвавшегося собеседника, лениво опускал веки и стряхивал пылинку с безупречных кружевных манжет. Если память мне не изменяет, я также говорил, что добился потрясающих результатов, в точности копируя этого типа. Именно так я сейчас и поступил.
     - Стефи, - сказал я, лениво опустив веки и стряхивая пылинку с безупречно белого манжета, - я попросил бы тебя вернуть мне записную книжку.
     Ее недоумение усилилось. Ежу было ясно, Стефи пребывала в полной растерянности. Она не сомневалась, что Бертрам находится у нее под каблуком, а он вдруг взбрыкнул как разгорячившийся двухлетка и пустился вскачь.
     - Что ты имеешь в виду?
     Я опустил веки ленивее прежнего.
     - Смею предположить, - ответил я, продолжая небрежно стряхивать пылинки, я выразился весьма понятно. - Мне нужна записная книжка Гусика, причем немедленно и без лишних слов.
     Она поджала губы.
     - Получишь ее завтра: если Гарольд доложит мне, что ты был паинькой.
     - Я получу ее сейчас.
     - Ха, и еще раз ха.
     - Твои хаханьки волнуют меня как прошлогодний снег. Повторяю, я получу ее сейчас. А если нет, я пойду к старине Свинке и все ему выложу.
     - Что ты ему выложишь?
     - Я все ему выложу. Не сомневаюсь, он находится под впечатлением, что я согласился ему помочь исключительно по доброте душевной, чтобы выручить из беды старого друга. Убежден, о записной книжке Гусика ты и словом не обмолвилась. Я пришел к данному выводу, наблюдая за твоим поведением. Когда я собирался упомянуть о записной книжке, ты смутилась. Ты сразу заговорила на другую тему, испугавшись, что Свинка начнет расспрашивать, о чем идет речь, и, узнав факты, заставит тебя поменять решение.
     Ее глаза блеснули, и я понял, что Дживз был прав на все сто.
     - Глупости, - сказала она, но явно неуверенно и с дрожью в гол.
     - Да? Ну, тогда я пошел. Поговорю со Свинкой.
     Я сделал несколько шагов в сторону двери, и, как и ожидалось, она умоляюще меня окликнула.
     - Нет, Берти! Не ходи!
     Я вернулся.
     - Ах вот как! Значит, ты признаешь, что Свинка ничего не знает о: потрясающее словечко, которое употребила тетя Делия, разговаривая о сэре Уаткине Бассете, пришло мне на ум, - :твоей гнусности?
     - Не понимаю, почему гнусности.
     - Зато я понимаю. И Свинка тоже поймет, когда изложу ему суть дела, потому что из нашего викария высокие моральные принципы так и сыплются. - Я вновь сделал ш. к двери. - Ладно, мне пора.
     - Берти, подожди!
     - Ну?
     - Берти, миленький:
     - Я тебе не миленький. Тоже мне, нашла миленького! Никакие миленькие тебе не помогут. Поезд ушел.
     - Но, Берти, миленький, я должна тебе все объяснить. Конечно, я не посмела рассказать Гарольду о записной книжке. Он закатил бы мне жуткий скандал, обвинил бы во всех смертных грехах, да я и сама понимаю, что сыграла с тобой злую шутку. Но что мне оставалось делать? Разве был другой способ заручиться твоей помощью?
     - Можешь не сомневаться, не было.
     - Но ведь ты нам поможешь, правда?
     - Даже не надейся.
     - Я так на тебя рассчитывала:
     - Само собой, но твои расчеты не оправдались.
     Должен заметить, что где-то после второй или третьей фразы нашего диалога ее глаза начали увлажняться, губы задрожали, и так называемая жемчужная слеза воровато поползла по щеке, постепенно превращаясь в ручеек, который, в свою очередь, превратился в бурную реку, как бывает, когда прорвет плотину. Вкратце сообщив мне, что лучше бы она умерла, и что я буду выглядеть как последний болван, когда, глядя на ее хладный труп, неожиданно пойму, что она сыграла в ящик из-за моей бесчеловечности, девица бросилась на кровать и начала сопеть и хлюпать носом.
     Совсем недавно Стефи уже демонстрировала свое умение рыдать взахлеб, и, если помните, это выбило меня из колеи. Честно признаться, сейчас я тоже почувствовал себя неуютно и принялся нервно теребить галстук. Кажется, я уже упоминал, что женская печаль действует на Вустера определенным образом.
     - Хлюп, - не унималась девица.
     - Но, Стефи: - сказал я.
     - Хлюп: хлюп:
     - Но, Стефи, старушка, подумай хорошенько. Будь умницей. Не можешь же ты всерьез рассчитывать, что я стащу для тебя кувшинчик?
     - От этого зависит вся наша хлюп.
     - Возможно. Но, послушай. Ты просто не в курсе. Твой проклятущий дядя следит за мной как удав за кроликом. Только и ждет, когда я оступлюсь. И в любом случае дело никогда не выгорело бы, потому что ты подключила к нему Свинку. Я ведь уже говорил, что из Свинки преступник, как из ветра шуба. Не знаю как, но он найдет способ все испортить. За примером и ходить далеко не надо. Сама видела: он даже с лестницы не смог спуститься, чтоб не грохнуться.
     - Хлюп.
     - И вообще, советую тебе подвергнуть твой план самому тщательному анализу. Ты считаешь, что гвоздь программы, это когда Свинка ворвется к сэру Уаткину весь в крови и сообщит, что расквасил мародеру нос. Ну, а дальше? "Ха! заявит твой дядя, который, несомненно, разбирается в уликах не хуже кого другого. - Значит, нос? А подать мне сюда распухший нос!" И, первым делом, домочадцы наткнутся на Бертрама с носом до ушей. Тебе кажется, сэр Уаткин не сделает надлежащих выводов?
     Я закончил блестящую, - надеюсь, вы со мной спорить не станете, - речь в свою защиту ни капельки не сомневаясь, что девице ничего не остается, как покорно вздохнуть и сказать: "Ну, ладно. Теперь я поняла. Должно быть, ты прав". Но, как ни странно, хлюпанья продолжались, и я обратился к Дживзу, который до сих пор хранил вежливое молчание.
     - Ты следил за ходом моей мысли, Дживз?
     - Безусловно, сэр.
     - Ты согласен, что вышеуказанная программа действий, если привести ее в исполнение, закончится полным провалом?
     - Да, сэр. Вне всяких сомнений, она трудно выполнима. Если позволите, я мог бы предложить вам альтернативный план.
     Я уставился на толкового малого.
     - Как?! Ты хочешь сказать, что нашел решение проблемы?
     - Да, сэр.
     Стефи наконец-то отхлюпалась. Думаю, никто в мире, кроме Дживза, не смог бы угомонить ее с такой быстротой. Она уселась на кровати, глядя на своего спасителя с надеждой во взоре.
     - Дживз! Это правда?
     - Да, мисс.
     - О, боже! Ты просто чудо!
     - Благодарю вас, мисс.
     - Что ж, Дживз, выкладывай, - сказал я, закуривая еще одну сигарету и с облегчением опускаясь в кресло. - Будем надеяться, ты не ошибся, хотя лично я не вижу выхода из сложившейся ситуации.
     - Мне кажется, его можно найти, сэр, если посмотреть на дело с точки зрения психологии.
     - Ах, психологии?
     - Да, сэр.
     - Психологии индивида?
     - Совершенно верно, сэр.
     - Понятно. Дживз, - объяснил я Стефи, которая, само собой, имела о честном малом весьма смутное представление (не более, чем о молчаливой фигуре, ловко подававшей картофель, когда я угощал ее ленчем в своей квартире), - большой дока во всем, что касается психологии индивида. Кого хочешь насквозь видит. Какого индивида, Дживз?
     - Сэра Уаткина Бассета, сэр.
     Я нахмурился и с сомнением поджал губы.
     - Ты предлагаешь нам смягчить сердце этого врага рода человеческого? Боюсь, номер не пройдет, разве что с помощью доброго, старого кастета.
     - Нет, сэр. Смягчить сердце сэра Уаткина, человека, как вы справедливо дали понять, сурового, задача не из легких. Но мне пришла в голову мысль, что мы могли бы с успехом воспользоваться тем, как он к вам относится. Сэру Уаткину вы крайне не нравитесь.
     - Подумаешь! Мне он еще больше не нравится.
     - Безусловно, сэр. Но для нас важен тот факт, что, испытывая к вам неприязнь, сэр Уаткин, соответственно, получит самый настоящий шок, если вы вдруг сообщите ему, что помолвлены с мисс Бинг и собираетесь в самом скором времени связать себя с нею брачными узами.
     - Что?! Ты хочешь, чтобы я сообщил ему, будто мы со Стефи любим друг друга?
     - Вот именно, сэр.
     Я покачал головой.
     - Не вижу в этом смысла, Дживз. Само собой, шутка неплоха, - я имею в виду, забавно будет посмотреть как у старого дурня челюсть отвалится, - но толку от нее никакого.
     Стефи, казалось, тоже была разочарована. По крайней мере лицо ее не озарилось радостью.
     - По-моему, ты перемудрил, - сказала она. - Что нам это даст, Дживз?
     - Если позволите, я объясню, мисс. Узнав о предполагаемом союзе, сэр Уаткин, как только что заметил мистер Вустер, будет потрясен.
     - Он потолок головой прошибет.
     - Вот именно, мисс. Очень образно сказано. И если вы не медля уверите его, что в утверждении мистера Вустера нет ни слова правды, более того, что на самом деле вы обручены с мистером Пинкером, мне кажется, сэр Уаткин испытает такое облегчение, что посмотрит на ваш брак с викарием совсем другими глазами.
     Лично я в жизни не слышал большей бестолковщины, и, можете не сомневаться, дал это понять Дживзу всем своим видом. Стефи же, напротив, ухватилась за дурацкую идею безумного малого руками и ногами. Продемонстрировав нам несколько па какого-то дикого танца, должно быть, означавшего пробуждение жизни весной, она воскликнула:
     - Замечательно, Дживз! Гениальный план!
     - Думаю, он поможет вам достичь желаемой цели, мисс.
     - Еще бы! Дядюшка даже не пикнет. Только представь себе, Берти, лапочка, что произойдет, когда ты сообщишь ему, что хочешь на мне жениться. Да если после этого я скажу: "Ну что ты, дядя Уаткин, какая ерунда! На самом деле я собираюсь выйти замуж за чистильщика сапог", он зарыдает от радости, прижмет меня к своей груди и пообещает танцевать на моей свадьбе до упаду. А если он узнает, что мой будущий супруг - человек умный, талантливый, находчивый и вообще, бесподобный, короче, Гарольд, считай, дело в шляпе. Дживз, ты не просто чудо, ты чудо из чудес.
     - Благодарю вас, мисс. Мне приятно, что я смог оказаться вам полезен.
     Я встал с кресла. Можете мне поверить, я был сыт по горло. Я имею в виду, у меня нет возражений, когда люди несут чушь, но, знаете ли, всему есть предел. Я повернулся к Стефи, которая выделывала заключительные коленца своего весеннего танца, и произнес вежливо, но твердо:
     - А теперь, будь любезна, отдай мне записную книжку.
     Стефи, которая дотанцевала до комода и в данный момент поправляла букет роз, стоявший в вазе, на мгновение прервала свое занятие.
     - Книжку?
     - Книжку.
     - Сначала сходи поговори с дядей Уаткином.
     - То есть как?
     - Очень просто. Не то, чтобы я тебе не доверяла, Берти, лапочка, но я буду чувствовать себя куда спокойнее, если книжка пока останется у меня, и ты будешь знать, что она у меня, а я уверена, что мое спокойствие для тебя дороже всего. Исчезни, Берти. Дуй к дядюшке, хватай его под жабры, а потом поговорим.
     Я нахмурился.
     - Можешь не сомневаться, - холодно произнес я, - сейчас исчезну. Но дуть к твоему дядюшке - слуга покорный. Хотел бы я посмотреть, как схвачу его за жабры!
     Она пытливо, если так можно выразиться, на меня посмотрела.
     - Но, Берти, никак ты пытаешься увильнуть?
     - Ты жутко догадлива.
     - Послушай, ведь ты не оставишь меня в трудный час?
     - Еще как оставлю. И не поморщусь.
     - Неужели тебе не нравится наш шикарный план?
     - Нет. Дживз заявил, ему приятно, что он оказался тебе полезен. Так вот, мне от него пользы никакой. Я считаю, его идея побила все рекорды дурости, и, честно признаться, поражен, что она пришла ему в голову. Давай сюда книжку, Стефи, не тяни резину.
     Помолчав с минутку, она задумчиво произнесла:
     - Я сильно подозревала, что именно так ты себя и поведешь.
     - А теперь твои подозрения подтвердились, - отпарировал я. - Не валяй дурака, Стефи. Гони книжку Гусика.
     - И не подумаю.
     - Дело твое. Тогда я пойду к Свинке и все ему выложу.
     - Валяй. Но прежде чем ты успеешь приблизиться к нему на пушечный выстрел, я разыщу дядю Уаткина и тоже все ему выложу.
     И она вздернула подбородок совсем как нашкодившая девчонка, уверенная, что ее никогда не поймают на содеянной пакости, а я неожиданно почувствовал себя жуком, наколотым на булавку. По правде говоря, у меня и в мыслях не было, что Стефи сможет так ловко вывернуться и припереть меня к стенке. Я пораскинул мозгами, но, к сожалению, ничего кроме глубокомысленного "гмм" выдавить из себя мне не удалось. К чему скрывать - Бертрам был ошарашен, хуже не придумаешь.
     - Ну что, съел? Теперь будешь паинькой?
     Сами понимаете, парню, который только что мужественно поставил девицу на место, не слишком приятно превращаться в размазню и чуть ли не умолять ту самую девицу о пощаде, но, - увы! - выхода у меня не было. Мой голос, до этой поры твердый и властный, неожиданно дал петуха.
     - Но, Стефи, прах побери! Ты ведь шутишь, верно?
     - Если ты сей же час не отправишься умасливать дядю Уаткина, тебе будет не до шуток.
     - Послушай, разве я способен его умаслить? Ты не можешь требовать, чтобы я обрек себя на смертные муки.
     - Могу. И при чем здесь смертные муки, скажи на милость? Не бойся, он тебя не съест.
     Ее слова заставили меня задуматься.
     - Что правда, то правда, - неохотно согласился я. - Пожалуй, это единственное, чего он со мной не сделает.
     - Не психуй, Берти. Считай, ты идешь к зубному врачу.
     - Лучше б мне пойти к шести зубным врачам, чем к твоему дяде.
     - Тогда представь себе, какое ты испытаешь облегчение, когда все закончится.
     По правде говоря, никакого облегчения я себе представить не смог. Я посмотрел на Стефи в надежде, что ее все-таки удастся вразумить и разжалобить, но выражение на ее ангельском личике было и оставалось таким же каменным, как ресторанный бифштекс. Киплинг был прав. Проклятое племя, эти женщины. Никуда от этого не денешься.
     Я попытался в последний раз воззвать, если так можно выразиться, к ее лучшим чувствам.
     - Ты не отступишься от своего решения?
     - Ни на шаг.
     - Несмотря на то, - извини, но приходится тебе напомнить, - что я угостил тебя в Лондоне шикарным ленчем, не скупясь ни на какие затраты?
     - Вот именно.
     Я пожал плечами, должно быть, совсем как один из римских гладиаторов (если помните, я уже говорил, что эти ребята развлекались, набрасывая связанные узлами простыни на кого не попадя), которому неожиданно сообщили, что он доигрался и настал его черед повеселить публику.
     - Что ж, придется пойти, - сказал я.
     Она просияла, и улыбнулась мне, как нежная мать проказнику-ребенку.
     - Ах ты, мой храбренький! Так держать, Берти!
     В другое время я ни за какие коврижки не потерпел бы столь фамильярного обращения, но в данный момент мне было не до воспитания наглой девицы, тем более, что в этот трудный час для меня ничто уже не имело значения.
     - А где сейчас твой жуткий дядюшка?
     - Наверняка в библиотеке.
     - Ладно, я пошел.
     Не знаю, рассказывали ли вам в детстве историю о собаке, сожравшей бесценную рукопись одного деятеля, над которой он корпел всю жизнь. Если помните, в результате этот деятель посмотрел на пса с немым укором и воскликнул: "О, Алмаз, Алмаз, тебе неизвестно (а может, неведомо тебе), что сделал ты (или - что ты содеял) и как (или - сколь) мне тяжело (а может, тяжко)". Стишки засели у меня в голове с юных лет, а говорю я это к тому, что выходя из комнаты, я посмотрел на Дживза совсем как тот деятель на собаку. Само собой, цитировать я не стал, но думаю, Дживз и так все понял.
     По правде говоря, я предпочел бы, чтобы Стефи не закричала мне вслед: "Ату его! Ату!" Шутка, я бы сказал, в дурном вкусе и вовсе даже не к месту.
     
     ГЛАВА 9
     
     Те, кто хорошо знают Бертрама Вустера, разбуди их ночью, скажут вам, что он, как правило, парень несгибаемый, и даже когда дела его плохи, поднимается по самым гнилым ступеням самого себя к сияющим вершинам совершенства. Не часто бывает, что я вешаю нос или перестаю радовать друзей лучезарной улыбкой.
     И тем не менее, хочу вам честно признаться, что, направляясь в библиотеку на выполнение стефиного задания, которое и в кошмарном сне не приснится, я чувствовал, что удача повернулась ко мне, мягко говоря, спиной, а счастье изменило с первым встречным. Я брел по коридору, понурившись, а ноги мои, как пишут в книгах, стали свинцовыми и явно не желали следовать в заданном направлении.
     Стефи сравнила предстоящий мне дурацкий розыгрыш с визитом к зубному врачу, но к концу своего путешествия я чувствовал себя вовсе даже не пациентом, а мальчишкой, которому предстояла запланированная встреча с директором школы. Если помните, я рассказывал, как однажды в юном возрасте прокрался ночью в логово Обри Апджона, надеясь полакомиться печеньем, и неожиданно столкнулся с вредным старикашкой нос к носу, причем я был одет в веселенькую пижаму, а он - закован в твидовый костюм и гнусную усмешку. Перед тем как мы расстались, он назначил мне на завтра свидание в том же месте в половине четвертого, и сейчас мои ощущения почти полностью совпали с теми, которые я испытывал в ту далекую минуту, когда постучал в директорскую дверь и услышал, как голос, весьма отдаленно напоминавший человеческий, пригласил меня войти.
     Единственное различие заключалось в том, что если Обри Апджон находился в полном одиночестве, сэр Уаткин Бассет развлекался в компании. Когда я занес руку, чтобы постучать в дверь, до моего слуха донеслось невнятное бормотание голосов, а когда вошел в библиотеку, то убедился, что уши меня не обманули. Папаша Бассет сидел за столом, а рядом с ним стоял констебль Юстас Оутс.
     Данное зрелище окончательно меня доконало. Не знаю, сажали ли вас когда-нибудь на скамью подсудимых, но если вам доводилось бывать в подобной ситуации, вы поймете, что воспоминания такого рода не вышибешь из памяти за просто так; я имею в виду, если спустя какое-то время вы вдруг увидите перед собой восседающего мирового судью и торчащего как столб констебля, душа у вас наверняка уйдет в пятки, и вообще, вы почувствуете себя, хуже не придумаешь.
     Пронзительный взгляд из-под бровей, которым одарил меня старикашка Б. никак не улучшил моего настроения.
     - Да, мистер Вустер?
     - Э-э-э, гмм: не могли бы вы уделить мне несколько минут для разговора?
     - Для разговора? - Ежу было ясно, отвращение по поводу того, что всякие там Вустеры поганят его Святая святых, боролось в сэре Уаткине с обязанностью, которую каждый хозяин испытывает по отношению к гостю. В результате этой борьбы, исход которой до последней секунды был неясен, последнее чувство все-таки одержало победу, хоть и весьма сомнительную. - Да, конечно: я имею в виду: если вам действительно так необходимо: вне всяких сомнений: прошу вас, садитесь.
     Я плюхнулся в кресло, и, по правде говоря, мне сразу полегчало. Сами понимаете, когда тебя распекают в суде, приходится стоять. Старикашка Бассет подозрительно на меня посмотрел и, убедившись, что я украдкой не запихиваю себе за пазуху его ковер, вновь заговорил с констеблем.
     - На сегодня все, Оутс.
     - Слушаюсь, сэр.
     - Вы поняли, что вам надлежит сделать?
     - Да, сэр.
     - Что же касается ваших подозрений, я, несомненно, их учту и, смею вас заверить, проведу самое тщательное расследование.
     Усердный служака затопал к двери и исчез, а старикан Бассет, поворошив (наверняка, для виду) на столе какие-то бумаги, скосил на меня глаз.
     - Это был констебль Оутс, мистер Вустер.
     - Я знаю.
     - Вы с ним знакомы?
     - Видел один раз.
     - Когда?
     - Сегодня днем.
     - А с тех пор он вам не встречался?
     - Нет.
     - Вы в этом уверены?
     - О, само собой.
     - Гм-м-мм.
     Он вновь поворошил бумаги, затем вдруг заговорил на другую тему:
     - Нам всем недоставало вас в гостиной после обеда, мистер Вустер.
     Сами понимаете, неловко получилось. Воспитанному гостю трудно честно признаться, что хозяин дома был для него хуже прокаженного, от которого надо держаться как можно дальше.
     - Всех нас разочаровало ваше отсутствие, мистер Вустер.
     - Да ну, правда? Виноват. Знаете, у меня разболелась голова, и я прилег отдохнуть.
     - Вот как? И вы никуда не выходили?
     - Нет.
     - Вы, случайно, не пошли подышать свежим воздухом, чтобы облегчить свои страдания?
     - Нет-нет, что вы. Лежал, как прикованный.
     - Странно. Моя дочь, Медлин, говорит, что после обеда дважды заходила в вашу комнату, но вас не застала.
     - Серьезно? Разве меня там не было?
     - Вот именно, мистер Вустер, вас там не было.
     - Ну, значит я был в другом месте.
     - Представьте, меня посетила та же мысль.
     - Вспомнил! Я пару раз выходил проветриться.
     - Так-так.
     Старикашка наклонился, повертел в руках вечное перо, затем постучал им по собственным пальцам.
     - Сегодня вечером некто украл шлем у констебля Оутса, - сообщил он, в очередной раз меняя тему разговора.
     - Не повезло бедняге.
     - Да. К несчастью, ему не удалось увидеть нарушителя закона.
     - Не удалось?
     - Нет. В тот момент, когда совершалось это безобразие, Оутс стоял к преступнику спиной.
     - Оно, конечно, увидеть нарушителя закона спиной, труднее не придумаешь.
     - Вы, безусловно, правы.
     - Само собой.
     Наступило молчание, как мне показалось, довольно напряженное, и это несмотря на то, что папаша Бассет вроде бы во всем со мной соглашался и вообще вел себя тихо-спокойно. Я решил разрядить обстановку, если вы меня понимаете, и заодно блеснуть одной забористой фразой, которая засела в моей черепушке еще с тех времен, когда я пребывал in statu pupillary.
     - Как говорится, "Quis custodiet ipsos custodes", что?
     - Простите?
     - Латинский юмор, - объяснил я туго соображавшему старикашке. - "Quis кто - custodiet - будет сторожить - ipsos custodes - самих сторожей?" Я имею в виду, - продолжал я, стараясь выразить свою мысль простым языком, доступным пониманию грудного младенца, - деятель, который должен охранять деятелей, чтобы деятели не умыкнули у них что плохо лежит, нарвался на деятеля, который умыкнул что плохо лежит у него самого.
     - Ах, вот вы о чем. Да, я вполне допускаю, что для человека с определенным складом ума ситуация может показаться забавной. Но, уверяю вас, мистер Вустер, мне она таковой не кажется. Я необычайно ответственно отношусь к данному делу, и как только преступник будет обнаружен и арестован, приложу все усилия, дабы он понес заслуженное суровое наказание.
     Мне это не понравилось. Я подумал о бедолаге Свинке и, по правде говоря, жутко разволновался.
     - Послушайте, не подскажете, что его ждет?
     - Я ценю вашу тягу к знаниям, мистер Вустер, но в настоящий момент не готов ответить вам определенно. Говоря словами покойного лорда Асквита, "Поживем - увидим". Думаю, вам довольно скоро удастся удовлетворить свое любопытство.
     Вообще-то я не люблю бередить старые раны, потому что кто старое помянет, ну, и так далее, но сейчас я решил подсказать старикашке решение проблемы.
     - Меня вы оштрафовали на пятерку.
     - Вы уже упоминали об этом сегодня днем, - сказал он, холодно сверкнув на меня стеклами пенсне. - Но если я правильно вас понял, отвратительный поступок, в результате которого вы очутились в суде на Бошер-стрит, был совершен в ночь после ежегодной регаты между Кембриджским и Оксфордским университетами, когда закон традиционно смотрит на правонарушения сквозь пальцы. В настоящем случае таких смягчающих обстоятельств не существует. естественно, я не собираюсь приговаривать к простому штрафу преступника, нагло укравшего государственное имущество, доверенное констеблю Оутсу.
     - Но, послушайте, не засадите же вы его в кутузку?
     - По-моему, я ясно дал понять, что не готов с вами откровенничать, мистер Вустер, но раз мы зашли так далеко, я отвечу на ваш вопрос, и отвечу утвердительно.
     И вновь наступило молчание, в течение которого папаша Бассет продолжал колошматить себя вечным пером по пальцам, а я, если мне не изменяет память, теребить галстук. Честно признаться, я был озабочен, хуже не придумаешь. Любой, кто принимал интересы Свинки близко к сердцу, переживал бы на моем месте вовсю, прекрасно понимая, что как только бедного увальня засадят в Бастилию, ему придется поставить крест на своей карьере. Сами понимаете, не может викарий разглагольствовать о небесах, если сам он какое-то время видел небо только в клеточку.
     Старикашка положил вечное перо на место.
     - Итак, мистер Вустер, мне кажется, вы хотели о чем-то со мной поговорить?
     Хотите верьте, хотите нет, я даже вздрогнул. Само собой, я не забыл, зачем сюда явился, но мрачные высказывания сэра Уаткина как бы загнали мысли о цели моего визита в глубину моих мозгов, и внезапность, с которой они выскочили наружу, немного меня ошарашила.
     - Э-э-э, гм-м, да. Собственно, я решил заглянуть к вам, чтобы немного поболтать.
     - Так-так.
     Я сразу понял, что без предварительных pourparlers здесь не обойдешься. Я имею в виду, если отношения между одной особой и другой особой вроде как натянутые, вторая особа не может, так сказать, заявить с места в карьер, что собирается жениться не племяннице первой особы. А если может, значит она (вторая особа) не обладает чувством того, что положено и что не положено, присущим всем Вустерам. Нет, старикашку необходимо было подготовить, и я внезапно понял, как это сделать. Почувствовав прилив сил, если вы меня понимаете, я ринулся в бой.
     - Вы когда-нибудь размышляли о любви, сэр Уаткин?
     - Простите?
     - О любви. Она вас когда-нибудь интересовала?
     - Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы разговаривать о любви?
     - Ошибаетесь. Именно для этого я и пришел. Не сомневайтесь в этом ни на минуту. Может, вы не заметили, но любовь - забавная штуковина, я хочу сказать, она повсюду, куда ни плюнь. Никуда от нее не денешься. Я имею в виду, от любви. Чем ни занимайся, она так и норовит пихнуть тебя под локоть, причем повсюду. Поразительно. Возьмем, к примеру, тритонов.
     - Вы хорошо себя чувствуете, мистер Вустер?
     - О, спасибо. Превосходно. Так вот, возьмем к примеру тритонов. Вы не поверите, Гусик Финк-Ноттль сообщил мне, в брачный сезон они только любовью и занимаются. Представьте, выстраиваются в шеренгу и махают хвостами перед местными тритонихами. Морские звезды тоже времени даром не теряют. И еще черви.
     - Мистер Вустер:
     - И, по словам Гусика, даже лентообразная водоросль не прочь поразвлечься. Вас это удивляет, что? Честно признаться, я и сам удивился, дальше некуда. Чего надо лентообразной водоросли и на что она надеется, я вам сказать не могу, но когда на небе полная луна, она занимается ухаживаниями вместе с червями и всеми прочими, не желая ударить лицом в грязь. Должно быть, ей просто хочется похвастаться перед другими ленточными водорослями, которым, само собой, при полной луне тоже удержу нет. Как бы там ни было, я веду свой разговор к тому, что сейчас у нас полная луна, и если она даже ленточную водоросль заставляет валять дурака, не станете же вы винить простого парня, как я, за то, что у него тоже взыграла кровь?
     - Боюсь:
     - Ведь правда не станете? - повторил я, продолжая на него давить, и для пущей убедительности пару раз спросил "а?" и "что?"
     Все-таки старикашка был туп как пень. Мои блестящие, более чем прозрачные намеки он попросту пропустил мимо ушей. Сэр Уаткин выглядел непробиваемым в начале разговора, и продолжал выглядеть непробиваемым в его конце.
     - Боюсь, мистер Вустер, вы сочтете меня недогадливым, но я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.
     Теперь, когда настала пора без всяких там экивоков рубануть прямо сплеча, я неожиданно понял, что от дрожи в коленках, которая напала на меня по пути в библиотеку, не осталось и следа. Не буду врать, я еще не мог лениво опустить веки и стряхнуть пылинку с безупречных кружевных манжет, но мне стало спокойно, как никогда.
     А успокоила меня, если хотите знать, мысль о том, что не пройдет и секунды, как я вставлю старому дурню фитиль в одно место, и это научит его впредь не считать, что жизнь состоит из одних удовольствий. Когда мировой судья за мальчишескую, можно сказать, шалость сдирает с тебя пятерку вместо того, чтобы просто погрозить пальцем и ласково пожурить, ну, вроде: "Смотри у меня! Никогда так не делай!", нет удовольствия больше, чем заставить этого самого судью подпрыгивать, будто черти жарят его на сковородке.
     - Я имею в виду себя и Стефи.
     - Стефи?
     - Стефани.
     - Стефани? Мою племянницу?
     - Вот именно. Вашу племянницу. Сэр Уаткин, - сказал я, вспомнив одну шикарную фразу, - я имею честь просить руки вашей племянницы.
     - Вы: что?
     - Имею честь просить руки вашей племянницы.
     - Ничего не понимаю.
     - Что тут непонятного? По-моему, все проще простого. Я хочу жениться на юной Стефани. Она хочет выйти замуж на меня. Ну, теперь уяснили? Я ведь не зря вам рассказывал о ленточной водоросли.
     За такое зрелище кто угодно заплатил бы любые деньги. Услышав "руки вашей племянницы", старикашка стартовал с кресла, как вспугнутый фазан, а когда я закончил свою мысль, рухнул обратно и принялся обмахиваться вечным пером как веером. Он осунулся и постарел прямо на глазах.
     - Она хочет выйти за вас замуж?
     - Ждет не дождется.
     - Но я понятия не имел, что вы знакомы с моей племянницей.
     - Ну, что вы. Мы со Стефи, если так можно выразиться, тыщу лет друг друга знаем. Еще бы я не знал Стефи! Я имею в виду, если б я не был с ней знаком, разве я захотел бы на ней жениться?
     До старикана наконец-то дошло, что мои доводы неотразимы. Он умолк и то ли застонал, то ли всхлипнул. Я вспомнил еще одну шикарную фразу.
     - Вы не потеряете племянницу, сэр Уаткин. Вы приобретете племянника.
     - Проклятье! Мне не нужен племянник!
     Само собой, ему было виднее.
     Он встал и, бормоча себе под нос что-то вроде: "Боже мой, Боже мой!", подошел к камину, дрожащим пальцем ткнул в кнопку звонка, затем вернулся к столу, плюхнулся в кресло, закрыл лицо руками и просидел в позе умирающего лебедя вплоть до прибытия дворецкого.
     - Баттерфилд, - выдавил он из себя хриплым, срывающимся голосом, разыщите мисс Стефани и передайте, что я хочу ее видеть.
     Начался антракт, совсем как в театре, но, хотите верьте, хотите нет, длился он недолго. Не прошло и минуты, как на сцене появилась Стефи. Лично я ни секунды не сомневаюсь, она специально слонялась неподалеку, ожидая, когда ее вызовут на ковер. Девица впорхнула в библиотеку, сияя как медный таз.
     - Ты меня звал, дядя Уаткин? Ой, Берти, привет.
     - Привет.
     - Не знала, что ты здесь. Как мило, что ты зашел поболтать с дядюшкой.
     Папаша Бассет, у которого при виде Стефи началась кома, неожиданно ожил и издал предсмертный крик того самого лебедя.
     - Мило! - пискнул он, облизывая пепельно-серые губы. - В данном случае я употребил бы другое слово. Мистер Вустер только что поставил меня в известность, что он хочет на тебе жениться.
     Честно признаться, девица сыграла свою роль в лучшем виде. Сначала она уставилась на него. Потом на меня. Затем всплеснула руками и, не берусь утверждать, но по-моему умудрилась покраснеть.
     - Ох, Берти! Это большая честь для меня.
     - Честь?! - обалдело (другого слова тут не подберешь) спросил сэр Уаткин. - Ты сказала "честь"?
     - Ну, сам знаешь, это самый большой комплимент, который мужчина может сделать женщине. По крайней мере все шишки так утверждают. Я польщена, тронута, и все такое. Но, Берти, дорогой: боюсь, ничего не выйдет. Как ни жаль, мне придется тебе отказать. Прости.
     Я никогда не думал, что в мире есть средство, способное привести в чувство умирающего быстрее, чем фугасный коктейль Дживза, но Стефины слова оказали на сэра Уаткина куда более сильное действие. Он сидел в своем кресле скрючившись, с потухшим взором, явно покорившись злой судьбе. Услышав последние известия, он вздрогнул, глаза у него заблестели, а губы задергались. Лицо его, если так можно выразиться, озарилось надеждой.
     - Отказать? Разве ты не хочешь выйти за него замуж?
     - Нет.
     - Но он сказал, ты ждешь не дождешься, когда вы поженитесь.
     - Должно быть, спутал меня с парой своих подружек. Нет, Берти, дорогой, это невозможно. Я люблю другого.
     Старикашка вздрогнул.
     - Какого другого?
     - Самого удивительного человека в мире.
     - Надеюсь, у него есть имя?
     - Его зовут Гарольд Пинкер.
     - Гарольд Пинкер?: Пинкер: Я знаю только одного Пинкера:
     - Викария. Это он.
     - Ты любишь викария?
     - Ах! - воскликнула Стефи, закатывая глаза и становясь похожей на тетю Делию, когда та рассуждала о достоинствах шантажа. - Несколько недель назад мы тайно обручились.
     По старикашке было незаметно, чтобы услышанная им новость привела его в телячий восторг. Он сурово свел брови, совсем как клиент ресторана, который, заказав с дюжину устриц и проглотив первую, неожиданно почувствовал, что она с тухлинкой. Похоже, Стефи неплохо разбиралась в человеческой природе, если вы меня понимаете, ведь она предупреждала, что старикана необходимо как следует ублажить, прежде чем заводить с ним разговоры о своих чувствах к каким-то там викариям. Похоже, сэр Уаткин полностью разделял общепринятое мнение родителей и дядюшек, что на викариях свет клином не сошелся.
     - Ты ведь распоряжаешься церковным приходом, дядя Уаткин, вот мы с Гарольдом и подумали, как только ты отдашь его Гарольду, мы сразу поженимся. Гарольду необходимо совершенствоваться, ну, и лишние деньжата нам тоже не помешают. Понимаешь, ему никак не удается развернуться, но как только он получит приход, кого хочешь за пояс заткнет, вот увидишь. Когда у Гарольда развяжутся руки, ему просто удержу не будет. Ты даже представить себе не можешь, как далеко он пойдет.
     Стефи болтала взахлеб, вознося достоинства Свинки до небес с девичьим энтузиазмом, но у сэра Уаткина девичьего энтузиазма вы бы не увидели, даже если б положили старикашку под микроскоп. Ну, в общем вы меня понимаете.
     - Это просто смешно!
     - Почему?
     - Я слышать не хочу:
     - А в чем дело?
     - Во-первых, ты слишком молода:
     - Глупости. Три девицы, с которыми я училась в школе, выскочили замуж в прошлом году. По сравнению с детишками, которые напяливают на себя фату в наше время, я древняя старуха.
     Старикашка Бассет что было сил трахнул кулаком по столу, угодив прямо в перевернутое пресс-папье. Видимо, физическая травма заставила его распалиться пуще прежнего.
     - Абсурд! Речи быть не может. Я отказываюсь разговаривать на эту тему.
     - Чем тебе не угодил Гарольд?
     - Речь идет не о том, угодил он мне, как ты изволила выразиться, или нет. Насколько мне известно, мистер Пинкер усердно исполняет свои обязанности и пользуется уважением среди прихожан.
     - Он кроток как ягненочек.
     - Вне всяких сомнений.
     - Он выступал в сборной Англии по регби.
     - Весьма возможно.
     - Он потрясающе играет в теннис.
     - Не спорю. Но это не причина, чтобы жениться на моей племяннице. У него имеется какой-нибудь доход помимо стипендии викария?
     - Пятьсот фунтов в год.
     - Ха!
     - Ну, знаешь, не так уж это и плохо. Пятьсот фунтов тоже на дороге не валяются, вот что я тебе скажу. К тому же деньги не имеют никакого значения.
     - Деньги имеют очень даже большое значение.
     - Ты в этом так уверен?
     - Естественно. Во всех случаях жизни необходимо думать о будущем.
     - Да? Ну ладно. Раз ты предпочитаешь, чтобы я вышла замуж за денежный мешок, пусть будет по-твоему. Берти, я согласна. Не забудь сшить себе свадебный костюм.
     Ее слова произвели, как вы понимаете, самую настоящую сенсацию. Вопль старикана: "Что?!" столкнулся в воздухе с моим криком души: "Эй, послушай!" и, хотите верьте, хотите нет, я заорал громче, чем он. Честно признаться, я пришел в ужас. Особы женского пола способны отколоть любой номер, я в этом не раз убеждался на собственной шкуре. Стефи ничего не стоило затащить меня к алтарю просто для того, чтобы сделать жест, а с жестами я знаком вдоль и поперек. Прошлым летом в Бринкли-корте от жестов проходу не было.
     - У Берти денег куры не клюют, и раз ты уверен, надо думать о будущем, я, пожалуй, пощиплю вустерские миллионы. Берти, дорогой, надеюсь, ты понимаешь, я никогда не смогу полюбить тебя так, как Гарольда, но раз дяде Уаткину Гарольд не нравится:
     Старикан Бассет снова изо всех сил грохнул кулаком по пресс-папье, но на этот раз, судя по всему, боли не почувствовал.
     - Девочка моя, как ты можешь? Я никогда не утверждал, что он мне не нравится. Совсем наоборот, я ценю и уважаю его. Ты меня неправильно поняла. Мистер Пинкер превосходный молодой человек, и если ты считаешь, что будешь с ним счастлива, я никогда в жизни не стану тебе поперек дороги. Твое счастье для меня дороже всего. Ради бога, выходи за него замуж, я не возражаю. Другой:
     Он умолк, посмотрел на меня долгим взглядом и задрожал с головы до ног. Затем, словно испугавшись, что от моего вида его кондрашка хватит, он отвернулся, но тут же вновь покосился в мою сторону, после чего закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, дыша как паровоз. Делать мне в библиотеке больше было нечего, поэтому я потихонечку удалился, стараясь не обращать внимания на Стефи, кинувшейся к дядюшке с объятиями, на которые тот отвечал крайне вяло и неохотно.
     Должно быть, если б вас сподобило иметь такого дядюшку, как сэр Уаткин Бассет, вы тоже постарались бы обнимать его не слишком долго, поэтому я ни капельки не удивился, когда примерно через минуту после моего ухода Стефи выскочила из библиотеки и немедленно пустилась в пляс, вновь исполнив свой весенний танец.
     - Что за человек! Нет, что за человек! Гений! Ну просто, гений! - заявила девица, радостно махая руками и выказывая прочие признаки bien-etre. - Дживз, - пояснила она, словно испугавшись, что я решу, будто она говорит о своем придурке-дядюшке. - Разве он не сказал, что дело выгорит? Сказал. Соврал он или нет? Нет. Берти, как думаешь, поцеловать Дживза прилично?
     - Ты совсем свихнулась.
     - Тогда хочешь, я тебя поцелую?
     - Спасибо, не надо. Все, что от тебя требуется, юная леди, это записная книжка Гусика.
     - Но я должна хоть кого-нибудь поцеловать, а я скорее лопну, чем поцелую констебля Юстаса Оутса.
     Выпалив последнюю фразу, Стефи внезапно умолкла, и на ее физиономии появилось озабоченное выражение.
     - Юстас Оутс, - задумчиво повторила она. - Понимаешь, Берти, я совсем о нем позабыла, а ведь мы с ним перекинулись парой слов, когда я торчала на лестничной площадке перед библиотекой, сам знаешь зачем. Наш констебль заболел подозрительностью.
     - Где записная книжка?
     - Отстань ты со своей книжкой. В данный момент мы обсуждаем Юстаса Оутса и его подозрительность. Оутс убежден, это я свистнула у него шлем. Более того, он напал на мой след.
     - Что?
     - Да. Я - первая в списке подозреваемых. Оутс говорит, что читал кучу детективных романов, и в каждом из них сыщик перво-наперво узнает причину и время преступления, а потом добывает улики. Так вот, Оутс заявил, причина у меня имелась, потому что я разозлилась на него из-за Бартоломью, и где я находилась во время кражи, тоже никому неизвестно, поэтому возможностей у меня хоть отбавляй. Что же касается улик: как думаешь, чем он похвастался? Одной из моих перчаток! Сказал, что подобрал ее на месте преступления, когда то ли изучал следы, то ли собирал сигаретный пепел. Помнишь, Гарольд принес мне только одну перчатку? Вторую он, должно быть, посеял, когда умыкал шлем.
     Хотите верьте, хотите нет, когда я услышал об очередной дурости косолапого увальня, мне стало так тоскливо и муторно, словно меня пыльным мешком по голове ударили. Свинка будто нарочно каждый раз выискивал новый способ, как поглубже сесть в лужу.
     - Он такой.
     - В каком смысле "он такой"?
     - Ведь он посеял твою перчатку?
     - Это вовсе даже не значит, что "он такой". Оставь свои глупые ухмылочки и дурацкий тон при себе. Тоже мне, критик выискался! И вообще, Берти, я тебя не понимаю. С какой стати ты все время придираешься к моему Гарольду? Не ты ли утверждал с пеной у рта, что любишь его чуть ли не как родного брата?
     - Все верно. Но это не мешает мне считать его самым косолапым увальнем и разиней из всех, кто когда-либо проповедовал Святое слово.
     - Он и вполовину не такой разиня, как ты.
     - Он в тридцать три раза больший разиня, чем я. Казалось бы, невозможно, но он даже больший разиня чем Гусик, ты уж меня прости.
     Судя по всему, Стефи еле сдержалась, чтобы не высказать все, что она обо мне думает.
     - Ладно, хватит. Мы говорили, Юстас Оутс напал на мой след, и мне необходимо выглядеть невинной овечкой, а заодно найти для его шлема более подходящее место, чем комод в моей комнате. Я глазом не успею моргнуть, как ОГПУ там все перероет. Как думаешь, куда можно запрятать шлем?
     По правде говоря, я от нее отмахнулся.
     - Этот вопрос ты и без меня прекрасно решишь. А теперь выкладывай, где записная книжка Гусика.
     - Ох, Берти, ну и надоел ты мне! Какой же ты все-таки зануда. Неужели ты не можешь говорить ни о чем другом?
     - Нет. Не могу. Где книжка?
     - Когда я скажу, ты будешь смеяться до слез.
     Я бросил на нее взгляд, надеюсь, не надо объяснять, какой.
     - Вряд ли я когда-нибудь снова смогу смеяться, а если и засмеюсь, то по крайней мере не в этом доме ужасов. Где книжка?
     - Ну, раз тебе так приспичило, я засунула ее в кувшинчик для сливок.
     Должно быть, каждый из вас читал в одном из романов, как мир перед каким-нибудь героем неожиданно темнел и плыл перед глазами. Так вот, после слов Стефи я вдруг увидел, что она превратилась в негритянку и заклубилась по коридору, как туман.
     - Ты: что?:
     - Спрятала книжку в кувшинчик для сливок.
     - Зачем?!
     - Ну, не знаю. Спрятала, и все тут.
     - Но как же я ее достану?
     Юная вредина ухмыльнулась во весь рот.
     - Этот вопрос ты и без меня прекрасно решишь. Пока-пока.
     И она умчалась на всех парах, а я, честно признаться, прислонился к лестничным перилам, туго соображая что к чему и чувствуя слабость в коленках. Туман все еще клубился перед моими глазами, и прошло не меньше минуты, прежде чем до меня дошло, что ко мне обращается клубящийся дворецкий.
     - Прошу прощенья, сэр. Мисс Медлин просила передать, она будет весьма рада, если вы сможете уделить ей несколько минут.
     Я посмотрел на услужливого малого с тоской и страхом - так преступник смотрит на тюремщика, который зашел к нему в камеру с сообщением, что веревку уже намылили. Само собой, я прекрасно знал, где тут собака зарыта. Глас дворецкого возвещал мою погибель. Медлин, желавшая, чтобы я уделил ей несколько минут, могла радоваться только по одному поводу.
     - Вот как?
     - Да, сэр.
     - А где сейчас мисс Бассет?
     - В гостиной, сэр.
     - Уже иду. - Я встряхнулся. Боевой задор Вустеров как всегда одержал верх над моей минутной слабостью. Мой подбородок вздернулся сам собой, а плечи распрямились абсолютно самостоятельно. - Вперед, дворецкий! - сказал я и пошел за ним следом.
     
     ГЛАВА 10
     
     Нежная, печальная музыка, доносившаяся из гостиной, превратила мои подозрения в уверенность, а когда я вошел и увидел за пианино Медлин Бассет, похожую на обвисшее пальто, мне жутко захотелось развернуться на сто восемьдесят градусов и смыться. Однако, я поборол в себе то, что многие назвали бы непреодолимым желанием, и взял старт, весело воскликнув: "Привет!"
     Мои старания успехом не увенчались, потому что ответа не последовало. Она встала из-за пианино и примерно с полминуты смотрела на меня с тоской во взоре, совсем как Мона Лиза, до которой однажды поутру вдруг дошло, что еще немного, и печали мира окончательно ее доконают. В конце концов, когда я совсем уже было решил заполнить тишину рассуждениями о погоде, девица заговорила:
     - Берти:
     Впрочем, это была лишь искра, из которой никакого пламени не возгорелось. Ее закупорило, и вновь наступила тишина.
     - Берти:
     Из второй попытки тоже ничего не вышло. Полный провал.
     По правде говоря, я начал чувствовать себя неуютно. Однажды летом в Бринкли-корте наша беседа тоже напоминала разговор двух глухонемых, и мне пришлось изрядно попотеть, чтобы выкрутиться из дурацкого положения. Но тогда, если помните, мы находились в столовой среди океана холодных закусок, и я с блеском разряжал обстановку, подсовывая ей то вареное яйцо, то сырную палочку. В отсутствие продуктов нам оставалось лишь глазеть друг на друга, а это всегда выбивает из колеи, хуже не придумаешь.
     Губы ее разомкнулись. Сомневаться не приходилось, девицу вот-вот должно было прорвать. Несколько раз судорожно сглотнув, она, наконец-то, взялась за дело.
     - Берти, я хотела тебя видеть: я попросила тебя прийти, потому что хотела тебе сказать: мне надо сообщить тебе: Берти, я расторгла помолвку с Огастесом.
     - Да, знаю.
     - Как? Ты уже слышал?
     - Само собой. От Гусика.
     - В таком случае ты не можешь не понимать, зачем я попросила тебя прийти. Я хотела тебе сказать:
     - Да?
     - Что я готова:
     - Да?
     - Сделать тебя счастливым.
     Должно быть, с горлом у нее все-таки было не в порядке, потому что она снова несколько раз судорожно сглотнула.
     - Я буду твоей женой, Берти.
     Можете не сомневаться, большинство парней на моем месте решили бы, что сопротивление бесполезно, махнули бы на все рукой и покорились бы неизбежному, но я стиснул зубы и ринулся в бой. Сами понимаете, слишком многое было поставлено на карту, и я счел бы себя последним тупицей, если б не использовал малейший шанс выбить блажь из головы взбалмошной особы женского пола.
     - Очень благородно с твоей стороны, - вежливо сказал я. - Я тронут, признателен, ну, и все такое. Но хорошо ли ты подумала? Все ли ты взвесила? Тебе не кажется, ты поступаешь немного жестоко по отношению к бедняге Гусику?
     - Как! После того, что произошло сегодня вечером?
     - Вот-вот. Об этом я и хотел с тобой поговорить. Лично я в таких случаях, - надеюсь ты со мной согласишься, - считаю необходимым посоветоваться с человеком опытным, разбирающимся что к чему, прежде чем пускаться во все тяжкие. Ведь не хочешь же ты в самом деле потом заламывать руки, повторяя сквозь слезы: "О, если б я только знала!" По-моему, сначала надо обмозговать ситуацию. Если хочешь знать мое мнение, ты несправедлива к Гусику.
     - Несправедлива? Когда я собственными глазами видела, как он:
     - Да, но ты посмотри на это дело с другой стороны. Позволь мне объяснить:
     - Никаких объяснений нет и быть не может. Хватит, Берти. Я не желаю больше говорить на эту тему. Я раз и навсегда вычеркнула Огастеса из своей жизни. Я смотрела на него сквозь золотистый туман своей любви и считала человеком безупречным. Сегодня же он показал себя тем, кем является на самом деле: настоящим сатиром.
     - Вот тут-то ты и ошибаешься. Именно здесь ты допустила промашку. Я как раз хотел тебе сказать:
     - Я не желаю больше говорить на эту тему.
     - Но:
     - Прошу тебя!
     - Ох, ну хорошо.
     Я сдался. Девице невозможно вдолбить в черепушку так называемое tout comprendre, c'est tout pardonner, если она не желает тебя выслушать.
     Она печально опустила свою тыкву, само собой, чтобы спрятать набежавшую слезу, и наступил коротенький перерыв, в течение которого Медлин усердно промакивала глаза дамским платочком, а я сунул нос в горшочек potpourri, стоявший на пианино, и вдыхал соответствующие ароматы. Через некоторое время она вновь принялась сотрясать воздух.
     - Бесполезно, Берти. Я, конечно, знаю, почему ты за него заступаешься. Ты великодушен и благороден, этого у тебя не отнять. Ты пойдешь на что угодно, чтобы помочь своему другу, даже если это означает крушение всех твоих надежд. Но что бы ты ни говорил, я не изменю своего решения. С Огастесом покончено раз и навсегда. Теперь он останется лишь в моей памяти, и воспоминания о нем будут тускнеть в течение долгих лет, по мере того, как мы с тобой будем становиться все ближе и ближе. Ты поможешь мне забыться и забыть. Рядом с тобой я найду в себе силы стряхнуть колдовские чары любви, навеянные Огастесом: и хватит об этом. А сейчас я пойду и расскажу обо всем папочке.
     По правде говоря, у меня отвалилась нижняя челюсть. Я все еще видел физиономию старикашки Бассета, когда он услышал, что заполучит меня в племянники, и мне казалось, это будет явный перебор, если бедолаге, потрясенному до глубины души чудесным избавлением от опасности в последнюю минуту, вдруг сообщат, что я стану его зятем. Я не был в восторге от папаши Бассета, но мы, Вустеры, всегда славились своим гуманизмом.
     - Святые угодники и их тетушка! - воскликнул я. - Не ходи!
     - Но, Берти, я должна пойти. Папочке необходимо знать, что я выхожу за тебя замуж. Он считает, ровно через три недели состоится наша свадьба с Огастесом.
     Я обдумал ситуацию. Само собой, ход ее мысли был мне понятен. Дочка обязана держать отца в курсе последних событий. Она не может повести себя как ни в чем не бывало и тем самым заставить бедного старика нацепить фрак с цилиндром, а затем притащиться в церковь и узнать, что свадьбы не будет, но его забыли поставить об этом в известность.
     - По крайней мере не говори ему ничего сегодня, - как можно убедительнее попросил я. - Пусть немного опомнится. Бедняга только что испытал сильный шок.
     - Шок?
     - Да. По правде говоря, он немного не в себе.
     Она выпучила глаза, и лицо ее приняло озабоченное выражение.
     - Значит, я была права. Я недавно встретила его, когда он выходил из библиотеки, и мне сразу показалось, что-то с ним неладно. Он все время отирал пот со лба и дышал как-то странно, со всхлипом. А когда я спросила, не случилось ли чего-нибудь, он сказал, в этом мире каждый из нас должен нести свой крест, но ему не следует жаловаться, потому что все могло быть гораздо хуже, чем есть на самом деле. Я так и не поняла, что он имел в виду. А потом он сказал, что собирается забраться в теплую ванну, принять три таблетки аспирина и лечь спать. Что с ним такое, Берти? Что случилось?
     Сами понимаете, вдаваться в объяснения означало запутать и без того запутанную историю, поэтому я открыл ей лишь часть истины.
     - Стефи сообщила ему, что собирается выйти замуж за викария.
     - Стефани? За викария? За мистера Пинкера?
     - Точно. За старину Свинку Пинкера. Твоего папу это выбило из колеи, хуже не придумаешь. Как выяснилось, у него аллергия на викариев.
     Она тяжело задышала, совсем как пес Бартоломью после того, как сожрал огарок свечи.
     - Но: но:
     - Да?
     - Разве Стефани любит мистера Пинкера?
     - Души в нем не чает. Двух мнений быть не может.
     - Но тогда:
     Я сразу понял, что у нее на уме, и продолжил ее мысль на лету.
     - Тогда между нею и Гусиком ничего нет и быть не может, ты это хотела сказать? Вот именно. Теперь ты мне веришь? А ведь это я и пытался втолковать тебе с самого начала.
     - Но он:
     - Да, знаю. Тем не менее Гусик чист, как первый снег. Даже чище. Сейчас я тебе все расскажу, и готов заключить пари сто к восьми, когда я закончу, ты сама скажешь, что несчастного надо не осудить, а пожалеть.
     Дайте Бертраму Вустеру возможность блеснуть, рассказав какую-нибудь историю, и он блеснет как черт-те что. Я начал свое повествование с ужаса, охватившего Гусика перед необходимостью произнести речь на собственной свадьбе, а затем шаг за шагом описал дальнейшее развитие событий, и, можете не сомневаться, я был в ударе. По крайней мере, к концу последней главы, хотя я видел, что девицу все еще гложет червь сомнения, глаза у нее вновь выпучились, и она явно заколебалась.
     - Так ты утверждаешь, Стефани спрятала записную книжку в кувшинчик для сливок?
     - Вот-вот. Ты уловила самую суть.
     - Никогда в жизни не слышала более нелепой истории.
     - Нелепой, но правдоподобной, тебе не кажется? Сама понимаешь, тут надо учитывать психологию индивида. Само собой, психология Стефи тебе ни за какие коврижки не нужна, но тут уж ничего не попишешь. Она такая, и все тут.
     - Признайся, Берти, ты все это выдумал?
     - Ну, что ты! С какой стати?
     - Я слишком хорошо знаю твою добрую душу.
     - О, понял. Нет, я ничего не выдумал. Могу подписаться, что говорил чистую правду. Ты мне не веришь?
     - Поверю, если найду книжку там, где ты говоришь. Пойду, посмотрю.
     - Обязательно сходи.
     - Естественно, я пойду.
     - Умница.
     Она умчалась на всех парах, а я уселся за пианино и принялся наигрывать одним пальцем "Вернулись вновь счастливые денечки", чтобы как-то выразить свои чувства. Я бы выразил их куда лучше, умяв пару вареных яиц, поскольку труды по выбиванию блажи из головы дурной девицы основательно меня обессилили, но, как я уже упоминал, вареных яиц поблизости не имелось.
     Честно признаться, я был на седьмом небе, если так можно выразиться. Я чувствовал себя словно какой-нибудь марафонский бегун, который, трудясь как бобр на запруде в течение долгих часов, наконец-то срывает грудью финишную ленту. Мое шикарное настроение омрачала лишь невольно закравшаяся мысль, что в этом злосчастном доме все может пойти кувырком в любую секунду. Мне почему-то казалось, Тотли-Тауэр только делает вид, что смирился, а на самом деле готовит очередную пакость.
     Хотите верьте, хотите нет, мое предчувствие меня не обмануло. Не прошло и нескольких минут, как Медлин Бассет вернулась, но никакой записной книжки в руках у нее не было, и она с места в карьер заявила, что обыскала корову с головы до ног, но ничего кроме пустоты не обнаружила. По ее тону и некоторым замечаниям мне стало ясно как дважды два, что вера девицы в зап. книж. не просто поколеблена, а исчезла навеки.
     Не знаю, выплескивали ли вам когда-нибудь ведро холодной воды прямо в физиономию, но однажды в детстве я имел это удовольствие, когда разошелся во мнениях по одному поводу с нашим грумом. Я полетел вверх тормашками тогда, и у меня возникло такое ощущение, что я лечу вверх тормашками сейчас.
     Честно признаться, я ничего не понимал. Как сказал констебль Оутс, любой уважающий себя сыщик, когда в воздухе пахнет жареным, первым делом докапывается до причины преступления, а я никак не мог взять в толк, по какой такой причине Стефи меня надула, заявив, что записная книжка находится в кувшинчике для сливок, если ею там даже не пахло. Глазом не моргнув, девица наврала мне с три короба, но почему, - вот в чем был вопрос, - почему она мне наврала?
     Я сделал все возможное, чтобы исправить положение дел.
     - А ты хорошо посмотрела?
     - Конечно, хорошо.
     - Я имею в виду, ты посмотрела тщательно?
     - Самым тщательным образом.
     - Ничего не понимаю. Стефи клялась и божилась, что положила книжку в кувшинчик.
     - Вот как?
     - В каком смысле "вот как"?
     - Если тебя интересует смысл мною сказанного, знай, я считаю, никакой записной книжки в помине не было.
     - Как! Ты намекаешь, я все придумал?
     - Вот именно.
     Сами понимаете, говорить больше было не о чем.
     Может, я и пробормотал "Да?" или что-то в этом роде, - точно не помню, но затем иссяк, бочком пробрался к двери и вышел из гостиной словно во сне, лихорадочно соображая, как мне быть.
     Надеюсь, мне не надо объяснять, что происходит, когда ты словно во сне и одновременно лихорадочно соображаешь, как тебе быть. Мозги в подобных случаях начинают шевелиться вовсю, и ты уже ни на что не обращаешь внимания, даже на фено-как-там-они-называются. Должно быть, я был на полпути к своей комнате, когда до меня вдруг дошло, что в доме разразилась гроза, и я остановился, прислушиваясь к этому самому фено-как-там-дальше.
     
     
     * * *
     
     То, что я принял за раскаты грома, как выяснилось, было всего лишь гулкими ударами, словно кто-то изо всех сил по чему-то колошматил. И я едва успел подумать: "Только колошматчика мне и не хватало", как увидел его своими глазами. Представьте, им оказался не кто иной, как Родерик Споуд, а колошматил он в дверь гусиковой спальни. Когда я подошел ближе, он в очередной раз пытался прошибить дверь одним ударом. Хотите верьте, хотите нет, данное зрелище самым благотворным образом подействовало на мою вдрызг расшатанную нервную систему. Я мгновенно почувствовал себя другим человеком, и сейчас объясню, в чем тут дело.
     Мне кажется, все вы испытывали огромное облегчение, я бы даже сказал удовольствие, если сразу после того, как силы вам неподвластные швыряли вами как мячиком, вы получали возможность безнаказанно сорвать на ком-нибудь то, что накипело у вас на душе. Богатый купец, когда дело у него не выгорело, орет на старшего клерка. Старший клерк отходит в сторонку и задает трепку мальчишке-посыльному. Мальчишка-посыльный втихаря пинает ногой кошку. Кошка уматывает на улицу и находит котенка, который в свою очередь, когда выяснение отношений с кошкой закончено, ныряет в подвал и ловит мышь. Со мной произошло то же самое, если вы меня понимаете. Доведенный, можно сказать, до взрывоопасного состояния папашами Бассетами, Медлинами Бассетами, Стефани Бингами, и прочими, и прочими, затравленный безжалостной Судьбой, как олень собаками, я нашел успокоение при мысли о том, что все еще могу отчихвостить Споуда как полагается.
     - Споуд! - вскричал я.
     Он замер с занесенным над дверью кулаком и повернулся ко мне, пылая от гнева, красный как вареный рак. Затем, увидев, кто с ним разговаривает, придурок явно стушевался и пылать перестал.
     - Ну, Споуд, в чем дело?
     - А, это вы, Вустер. Добрый вечер.
     Я продолжал выкладывать то, что накипело у меня на душе.
     - Меня не волнует, какой сегодня вечер, - сказал я. - Вечер тут ни при чем. Прах побери, Споуд, это уж слишком. Это уже ни в какие ворота не лезет. Это уже чересчур. Подобный перебор надо пресекать в корне, причем с применением самых решительных мер.
     - Но, Вустер:
     - За каким ладаном вы грохочете на весь дом? Что вы этим хотите сказать? Разве я не порекомендовал вам самым тщательным образом проследить за этой вашей дурной склонностью крушить все подряд словно вы взбесившийся гиппопотам? Мне казалось, после того как я сделал вам замечание, вы должны были бы улечься в теплую постель и почитать перед сном какую-нибудь полезную книжку. Но вас, как я вижу, ничто не учит. Вы, как я посмотрю, вновь возобновили кипучую деятельность по нападению на моих друзей. Хочу предупредить вас, Споуд, мое терпение не безгранично.
     - Но, Вустер, вы не понимаете:
     - Чего я не понимаю?
     - Вы представить себе не можете, как меня спровоцировал этот пучеглазый тритон. - На его физиономии появилось сладострастное выражение. - Сейчас я сверну ему шею.
     - Вы не свернете ему шею.
     - Ну, вытряхну из него всю душу.
     - И не вытряхнете из него всю душу.
     - Но он говорит, я чванливый осел.
     - Это когда он сказал?
     - Ну, не совсем сказал. Написал. Взгляните сами. Вот здесь.
     И на моих глазах, полезших на лоб, он достал из кармана маленькую записную книжку в коричневом кожаном переплете.
     Походя возвращаясь к тому деятелю, о котором рассказывал мне Дживз, я имею в виду Архимеда, должен признаться, его история оказала на меня глубочайшее впечатление, и картина происшедшего буквально стояла перед моими глазами. Я видел, как он осторожно пробует ногой, не горяча ли вода: заступает в ванну: погружает туловище. Я был с ним душой, когда он с наслаждением тер себя мочалкой: медленно намыливал голову. Я слышал, как радостная песня льется из его уст. И вот, внезапно, взяв высокую ноту, он замолкает, и наступает мертвая тишина. Сквозь водяные пары видно, как глаза у него загораются странным светом. Мочалка падает из его рук, но он этого даже не замечает. А затем восторженный крик: "Есть! Вот оно! Закон Архимеда!" И он выпрыгивает из ванной, чувствуя себя так, словно нашел на дороге миллион долларов.
     Можете не сомневаться, при чудесном появлении записной книжки со мной произошло в точности то же самое, что с Архимедом. Несколько мгновений мертвой тишины: радостный крик: Уверен, когда я требовательно протянул руку, глаза мои горели странным светом.
     - Дайте сюда, Споуд!
     - Да, конечно, мне самому хотелось, чтобы вы ее почитали. Быть может тогда вы меня поймете, Вустер. Эта книжка, - продолжал он - попала ко мне в руки самым удивительным образом. Я вдруг подумал, сэр Уаткин будет спать куда спокойнее, если я лично присмотрю за его кувшинчиком для сливок, - тут нахал бросил на меня испуганный взгляд и торопливо добавил. - Последнее время по соседству участились грабежи, а балконные двери крайне ненадежны. Ну вот, э-э-э, я зашел в комнату, где хранится коллекция, достал кувшинчик из футляра и к своему изумлению вдруг услышал, как там что-то перекатывается. Заглянув внутрь, я обнаружил эту записную книжку. Взгляните, - он ткнул в меня пальцем размером с банан, - вот что здесь написано о том, как я ем спаржу.
     Должно быть, придурок решил, сейчас мы вместе с ним начнем с жадностью читать страницу за страницей. Когда он увидел, как я сунул книжку в карман, маленькие глазки на его циферблате выразили явное разочарование.
     - Вы хотите оставить книжку у себя, Вустер?
     - Вот именно.
     - Но я думал показать ее сэру Уаткину. О нем там тоже много чего написано.
     - Мы не станем понапрасну огорчать сэра Уаткина, Споуд.
     - Возможно, вы правы. Тогда я займусь дверью. Ведь сейчас вы не станете возражать, если я ее высажу?
     - Еще как стану, - сурово произнес я. - Единственное, что вы сейчас сделаете, это умотаете отсюда как можно скорее.
     - Умотаю?
     - Умотаете. Вы свободны, Споуд. Я желаю остаться в одиночестве.
     Подождав, пока он исчезнет за поворотом коридора, я решительно постучал в дверь.
     - Гусик!
     Нет ответа.
     - Гусик, выходи.
     - Нашел дурака. Будьте все вы прокляты.
     - Выходи, старый осел. Это я, Вустер.
     Но мои уверения не дали никаких результатов.
     Позднее Гусик объяснил мне, он был уверен, это Споуд решил его обхитрить и подделал мой голос. В конце концов мне удалось убедить бедолагу, что с ним говорит старый добрый друг, после чего послышались звуки отодвигаемой мебели, дверь приоткрылась, и в щелку осторожно пролезла гусикова голова, напомнив мне улитку, которая высунулась проверить, не закончилась ли гроза.
     Последующую сцену я описывать не стану, поскольку вы наверняка не раз видели нечто подобное на серебряном экране, когда американские пехотинцы в последнюю секунду приходили на помощь осажденному гарнизону. Подводя итоги, лишь замечу, что Гусик на меня накинулся, находясь под впечатлением, что я проиграл решительную схватку с Родериком Споудом, а так как у меня не было ни сил, ни охоты его переубеждать, я просто сунул записную книжку ему в руки, отправил его объясняться к Медлин Бассет и ушел к себе.
     Дживз торчал у меня в комнате, исполняя какие-то свои обязанности. По правде говоря, при первом удобном случае я намеревался строжайшим образом отчитать строптивого малого за то, что он подверг меня пытке, заставив объясняться со старикашкой Бассетом. Тем не менее я подарил ему не ледяной взгляд, а сердечную улыбку. В конце концов план Дживза сработал в лучшем виде, да и в любом случае сейчас было не время для выяснения отношений. Веллингтон не закатывал скандалов своим подчиненным после битвы при Ватерлоо. Он хлопал их по плечам и подносил им рюмку за рюмкой.
     - Вот ты где, Дживз?
     - Да, сэр.
     - Можешь складывать чемоданы.
     - Сэр?
     - Мы отчаливаем. Завтра.
     - Вы больше не намерены, сэр, продлевать своего пребывания в Тотли-Тауэре?
     Я рассмеялся, как полагалось в данном случае: небрежно и весело.
     - Не задавай мне дурацких вопросов, Дживз. Как думаешь, существует на свете парень, который захочет продлить свое пребывание в Тотли-Тауэре без крайней на то необходимости? У меня, слава всевышнему, подобная необходимость отпала. Дело сделано. С завтрашнего дня ноги моей здесь не будет. Собирай мои вещи как можно тщательнее, чтобы не задержаться здесь несколько лишних минут. Тебе ведь не долго укладываться?
     - Нет, сэр. У вас всего два чемодана.
     Он достал их из-под кровати и, открыв тот, что побольше, принялся усердно набивать его фраками, пиджаками и всем прочим, в то время как я, удобно развалившись в кресле, начал посвящать его в курс последних событий.
     - Ну, Дживз, твой план сработал на все сто.
     - Приятная новость, сэр.
     - Замнем для ясности, что разговор со старикашкой Бассетом будет преследовать меня в кошмарных снах всю мою жизнь. Забудем, что именно ты втравил меня в эту передрягу. Не будем поминать старое, потому что все прошло без сучка и без задоринки. Благословение выскочило из дядюшки как пробка из бутылки шампанского, и Стефи со Свинкой теперь уже ничто не помешает отправиться прямиком к алтарю.
     - Замечательно, сэр. Значит, сэр Уаткин отреагировал так, как мы предполагали?
     - Более того, Дживз. Ты когда-нибудь видел баркас в бушующем море?
     - Нет, сэр. Мой отдых на курортах всегда сопровождала безветренная погода.
     - Можешь мне поверить, старикан как две капли воды был похож на баркас в бушующем море, когда я сообщил ему, что стану его племянником, женившись на Стефи. Глядя на него, я невольно вспомнил историю кораблекрушения "Hesperus". Помнишь? Корабль ушел зимой в море, и шкипер взял с собой дочурку, чтобы коротать дни.
     - Да, сэр. Глаза голубые небес голубей, и щеки поспорят с зарей, а груди подснежников белых белей, цветущих весенней порой.
     - Вот именно. Я и говорю, папаша Бассет дал трещину по швам и пошел ко дну, не в силах оправиться от страшного удара. А когда появилась Стефи и сообщила ему, что произошла ошибка, так как promesso sposo на самом деле является старина Свинка, его радости не было границ. Он мгновенно дал разрешение на брак. Так торопился согласиться, пока она не передумала, что слова проглатывал. Впрочем, к чему я тебе это рассказываю? Только время теряю. Мелочь, на которую не стоит обращать внимания. Главная новость впереди, Дживз. Слушай сенсационное сообщение, которое потрясет chancelleries. Я добыл записную книжку Гусика.
     - Вот как, сэр?
     - Да, Дживз. Я обнаружил ее у Споуда, отобрал, и сейчас Гусик трясет ею перед Медлин Бассет, восстанавливая свое доброе имя. Не удивлюсь, если в эту самую минуту они заключили друг друга в объятия.
     - Исход, о котором можно только мечтать, сэр.
     - В самую точку, Дживз.
     - Значит, вам больше не о чем беспокоиться, сэр.
     - Абсолютно не о чем. Ты даже представить себе не можешь, как легко мне дышится. У меня словно гора с плеч свалилась. Не сомневайся ни на минуту, как только Гусик покажет ей свою писанину, дело будет в шляпе, и ничто уже не помешает двум придуркам пожениться.
     - Безусловно, сэр.
     - Послушай, Берти, - сказал Гусик, неожиданно просачиваясь в комнату и напоминая своим видом выдавленный соковыжималкой лимон, - все пропало. Свадьба отменяется.
     
     ГЛАВА 11
     
     Хотите верьте, хотите нет, я покачнулся и отер чело дрожащей рукой.
     - Отменяется?
     - Да.
     - Твоя свадьба?
     - Да.
     - Твоя свадьба отменяется?
     - Да.
     - Отменяется?!
     - Да.
     Не знаю, как на моем месте поступила бы Мона Лиза, но мне кажется, она не задумываясь последовала бы моему примеру.
     - Дживз, - прохрипел я, - бренди!
     - Слушаюсь, сэр.
     Услужливый малый мгновенно исчез, чтобы как можно скорее оказать помощь своему господину, а я посмотрел на Гусика, который слонялся по комнате сам не свой, и, казалось, вот-вот либо вообразит себя Цезарем, либо закричит петухом.
     - Нет, мне этого не пережить, - услышал я невнятное бормотание. - Жизнь без Медлин не имеет смысла.
     Само собой, заявление удивительное, дальше некуда, но о вкусах не спорят. То, что одному кажется медом, для другого - отрава, и vice versa. Даже моя тетя Агата, насколько я помню, в свое время была весьма неравнодушна к покойному Спенсеру Грегсону. Продолжая слоняться по комнате, Гусик наткнулся на кровать и остановился, уставившись на связанную узлами простыню.
     - Должно быть, - произнес он утробным голосом, - на ней можно повеситься.
     Сами понимаете, подобные выходки необходимо пресекать в корне. Честно признаться, я уже более или менее привык, что из моей спальни сделали нечто похожее на зал заседаний, но я не собирался терпеть, будь оно все неладно, чтобы она превратилась в помещение, которое помечается буквой "Х". Всему есть предел, знаете ли.
     - Здесь ты не повесишься.
     - Какая разница, где вешаться?
     - Вешайся где угодно, только не в моей спальне.
     Он поднял брови.
     - Ты не возражаешь, если я посижу в твоем кресле?
     - Сиди сколько влезет.
     Он уселся и тупо уставился прямо перед собой.
     - Послушай, Гусик, - сказал я. - Давай поговорим. Что за чушь ты тут порол? В каком смысле свадьба отменяется?
     - В прямом.
     - Разве ты не показал Медлин записную книжку?
     - Показал. Она ее видела.
     - И прочла?
     - Да.
     - И tout pardonner?
     - Да.
     - Тогда ты все перепутал. Свадьба не может не состояться.
     - Говорю тебе, свадьба отменяется. Может, ты думаешь, я не знаю, должна состояться моя собственная свадьба или не должна? Сэр Уаткин запретил Медлин выходить за меня замуж.
     По правде говоря, такого поворота событий я не предвидел.
     - Почему? Вы поругались?
     - Да. Из-за тритонов. Ему не понравилось, что я запустил их в ванну.
     - Ты запустил тритонов в ванну?
     - Да.
     Подобно адвокату, который кропотливо докапывается до истины, ведя перекрестный допрос, я принялся выуживать из Гусика, что произошло на самом деле.
     - Зачем?
     Губы у него задрожали, словно он наконец-то собрался закричать петухом.
     - Я разбил аквариум. Аквариум, который стоял у меня в спальне. Аквариум, где я держу тритонов. Я разбил аквариум, который стоял у меня в спальне, и мне некуда было деть тритонов. Только в ванну. Ванна большая. Тритонам необходимо пространство. Я запустил их в ванну. Ведь я разбил аквариум. Аквариум, который стоял у меня в спальне. Аквариум, где я держу:
     Ежу было ясно, если его не остановить, сам он уже никогда не остановится, поэтому я провел отвлекающий маневр, уронив китайскую вазу с каминной полки.
     - Твоя мысль мне ясна, - сказал я, ногой подпихивая черепки поближе к камину. - Продолжай. Какое отношение имеет папаша Бассет к твоим тритонам?
     - Он пошел принять ванну. Мне в голову не пришло, что в столь поздний час кому-то может понадобиться ванна. Я сидел в гостиной, когда он ворвался туда с криком: "Медлин, этот урод, Финк-Ноттль, напустил мне полную ванну жаб!" Боюсь, я тоже не сдержался, потому что закричал в ответ: "О, боже! Не смейте трогать моих тритонов, старый дурак! Я провожу важнейший эксперимент!"
     - Понятно. И?:
     - Я попытался объяснить ему, что намерен определить, как полная луна влияет на любовную жизнь тритонов в брачный период. Лицо у него странно изменилось, он задрожал мелкой дрожью, а затем сообщил мне, что выдернул из ванной пробку и спустил всех моих тритонов в канализацию.
     Мне показалось, в этот момент Гусик собрался броситься на мою кровать и отвернуться лицом к стене, но я быстро его отвлек. Я был намерен строго придерживаться res.
     - Ну, а дальше?
     - Я выдал ему все, что о нем думал. Я обозвал его всеми нехорошими словами, какие знал, и теми, о которых даже не подозревал, что знаю. Должно быть, до поры до времени они хранились в моем подсознании. Сначала я чувствовал некоторую неловкость, потому что рядом со мной сидела Медлин, но он довольно быстро отправил ее спать, и тогда я смог развернуться по-настоящему. А когда я умолк, чтобы перевести дыхание, он заявил, что запрещает Медлин выходить за меня замуж, и свадьба отменяется. Мне стало так нехорошо, что я вызвал Баттерфилда и велел ему принести мне стакан апельсинового сока.
     - Апельсинового сока?
     - Мне нужно было встряхнуться.
     - С помощью апельсинового сока? В такую-то минуту?
     - Я чувствовал, он мне поможет.
     Я пожал плечами.
     - Тебе лучше знать.
     Само собой, еще одно доказательство моей правоты, ведь я всегда утверждал, в семье не без урода.
     - Честно признаться, я и сейчас не отказался бы выпить.
     - Бутылка с соком у твоего локтя.
     - Спасибо: Ах! То, что надо.
     - Пей, не стесняйся.
     - Нет, спасибо. Я знаю, когда мне хватит. Такие вот дела, Берти. Он отменил свадьбу, и теперь я лихорадочно думаю, как бы его умиротворить. Понимаешь, я не только его обозвал:
     - А как ты его обозвал?
     - Ну, гнидой, если мне не изменяет память. И еще псом. Да, точно, я назвал его шелудивым псом. Но он бы меня простил, как пить дать, простил, если б я не начал издеваться над его кувшинчиком для сливок.
     - О, боже!
     Восклицание вырвалось у меня невольно, потому что внезапно мне в голову пришла гениальная мысль. Уже в течение нескольких минут я использовал мощный вустерский интеллект для решения гусиковой проблемы, а когда Вустеры пускают в ход свой интеллект, они щелкают самые сложные проблемы как орешки. Вот и сейчас при упоминании о кувшинчике для сливок мои мозги встрепенулись, подобно гончей, унюхавшей след, и понеслись вперед за добычей.
     - Да. Зная, как он ценит свое приобретение, и желая уколоть побольнее, я заявил, что это - современное датское серебро. Еще из вчерашних разговоров мне стало ясно, что ничего оскорбительнее в адрес кувшинчика я сказать не мог. "Тоже мне знаток! - вскричал я. - Это такой же восемнадцатый век, как я китайский император. Грубый датский новодел!" Он посинел, потом позеленел и проорал нечто вроде того, что свадьба состоится только через его труп.
     - Послушай, Гусик, - небрежно сказал я. - Зря ты так убиваешься. Я знаю, как тебе выкрутиться.
     Лицо его озарилось, а на губах заиграла счастливая улыбка. Совершенно очевидно, гусиков оптимизм поднял голову и задрыгал ногами от радости. Данный Финк-Ноттль вообще был по натуре оптимистом. Тот, кто слышал его речь перед учениками классической средней школы в Маркет Снодсбери, помнит, что он долго уговаривал шалопаев весело идти по жизни и никогда не становиться пессимистами.
     - Да, я нашел решение проблемы. Ты запросто поправишь свои дела, если умыкнешь кувшинчик для сливок.
     Губы у него приоткрылись, и я решил, придурок сейчас спросит "а?" или "что?", но я ошибся. Молчание и несколько пузырей - видимо, на большее он был не способен.
     - Умыкание кувшинчика - твой первый и решительный шаг. Далее поставишь старикана в известность, что ему не видать кувшинчика как своих ушей, если он не согласится на твои условия. Уверяю тебя, папаша Бассет под чем угодно подпишется, лишь бы вернуть себе эту мерзопакостную корову. Ты ведь знаешь коллекционеров. Психи, все до единого. К примеру, мой дядя Том помешался на той же самой корове и мечтает о ней так страстно, что готов выменять ее на своего неподражаемого повара Анатоля.
     - Того, кто готовил в Бринкли, когда я там гостил?
     - Того самого.
     - Того, кто кормил нас nonnettes de poulet Agnes Sorel?
     - Того, и никого другого.
     - Послушай, ты не шутишь? Твой дядя считает, корова лучше Анатоля?
     - Не веришь мне, спроси у тети Делии.
     - Тогда ты прав. Твой план поможет мне решить все вопросы, если, конечно, сэр Уаткин ценит свою безделушку так же, как твой дядя.
     - Куда больше. Дживз тебе подтвердит, - сказал я, обращаясь за поддержкой к толковому малому, который появился неведомо откуда с бокалом бренди на подносе. - Сэр Уаткин Бассет отменил свадьбу, и я только что посоветовал Гусику стащить кувшинчик для сливок и не отдавать его до тех пор, пока папаша не утихомирится. Как думаешь, Дживз? Сработает?
     - Безусловно, сэр. Если вышеуказанный objet d'art окажется в распоряжении мистера Финк-Ноттля, мистер Финк-Ноттль сможет диктовать любые условия. Остроумный план, сэр.
     - Спасибо, Дживз. Да, план недурен, в особенности если учесть, что мне пришлось составлять его на ходу и прорабатывать стратегию, сам понимаешь, с лету. Если б я был на твоем месте, Гусик, я не стал бы медлить.
     - Прошу прощенья, сэр.
     - Ты, кажется, что-то сказал, Дживз?
     - Да, сэр. Я лишь хотел поставить вас в известность, что прежде чем мистер Финк-Ноттль начнет действовать, ему необходимо будет преодолеть определенное препятствие.
     - О чем ты, Дживз?
     - Блюдя свои интересы, сэр Уаткин поставил констебля Оутса на стражу в той комнате, где находится коллекция.
     - Что?!
     - Да, сэр.
     Лицо Гусика, до сих пор озаренное, мгновенно погасло, и он издал горлом звук, напомнивший мне шипение закончившейся граммофонной пластинки.
     - Однако, сэр, прибегнув к небольшой хитрости, устранить мешающий нам фактор не составит труда. Вы еще не забыли, сэр, случай в Чафнел-холле, когда сэр Родерик Глоссоп оказался запертым в сарае, и все ваши усилия его освободить ни к чему не привели, так как у дверей сарая стоял на страже констебль Добсон?
     - Прекрасно помню, Дживз.
     - Я тогда осмелился предположить, констебля Добсона можно заставить покинуть свой пост, сообщив ему, что горничная Мэри, с которой он был обручен, желает с ним переговорить и ждет его в кустах малины. Вы привели мой план в исполнение, сэр, и он оказался весьма удачным.
     - Твоя правда, Дживз. Но, - я с сомнением покачал головой, - в данной ситуации провернуть что-либо подобное нам вряд ли удастся. Если помнишь, констебль Добсон был пылким романтичным юношей, который при одном упоминании о девицах готов был лезть за ними в любые кусты. Юстас Оутс - совсем другое дело. В нем нет огонька, если ты меня понимаешь. К тому же он намного старше Добсона, наверняка женат, имеет кучу детей, и, чем лазать по кустам, куда с большим удовольствием посидит дома за чашечкой чая.
     - Да, сэр. Вы абсолютно правы. Констебль Оутс не обладает жгучим темпераментом. Но я говорю о принципе, который можно применить в том случае, когда возникает острая необходимость. Надо лишь подобрать приманку, наиболее соответствующую психологии конкретного индивида. Я бы посоветовал мистеру Финк-Ноттлю, простите меня за вольность, сообщить констеблю Оутсу, что он видел его шлем у вас в комнате.
     - Ну, ты даешь, Дживз!
     - Да, сэр.
     - Твоя мысль мне ясна. Здорово придумал. Наверняка сработает.
     Гусик смотрел на нас остекленевшим взглядом, и я поторопился объяснить ему,что к чему.
     - Ранним вечером, Гусик, чья-то ловкая рука лишила жандарма его прикрышки и оставила с носом. Дживз говорит, если ты сообщишь Оутсу, что видел его кастрюлю в моей комнате, он помчится сюда со всех ног, оставив коллекцию без присмотра. В результате поле боя останется за тобой, и ты получишь полную свободу действий. Я правильно тебя понял, Дживз?
     - Вне всяких сомнений, сэр.
     Физиономия Гусика вновь потихоньку начала озаряться.
     - Ясно. Это называется маневром.
     - Вот именно. Я бы даже сказал, маневром что надо. Молодец, Дживз.
     - Спасибо, сэр.
     - Все будет в порядке, Гусик. Сообщишь, что шлем у меня, подождешь, пока Оутс умотает, вытащишь из стеклянного футляра корову и быстренько ее прикарманишь. Проще простого. Ребенок, и тот справился бы. Я жалею лишь о том, Дживз, что теперь тетя Делия лишается малейшего шанса заполучить эту серебряную тварь. К несчастью, на нее слишком большой спрос.
     - Да, сэр. Но, возможно, миссис Траверс поймет, что нужда мистера Финк-Ноттля сильнее ее нужды, и философски отнесется к утрате.
     - Может, и отнесется. А может, нет. Тем не менее, когда происходит столкновение интересов, если так можно выразиться, кому-то всегда достается короткая соломинка.
     - Очень тонко подмечено, сэр.
     - Нельзя раздавать счастливые концы направо и налево, я имею в виду, по счастливому концу на нос.
     - Нет, сэр.
     - Самое главное - устроить дела Гусика. Проваливай, Гусик. Одна нога здесь, другая там, и да поможет тебе бог.
     Я закурил сигарету.
     - Складно у тебя получилось, Дживз. Прекрасная мысль. Хотел бы я знать, как она пришла тебе в голову?
     - Видите ли, сэр, мне подал ее не кто другой, как констебль Оутс, когда мы недавно с ним беседовали. Из некоторых его замечаний я сделал вывод, что он на самом деле подозревает в краже шлема именно вас.
     - Меня?! С какой стати? Я едва с ним знаком. Мне казалось, он считает виновницей Стефи.
     - Вначале так оно и было, сэр. Мистер Оутс и сейчас продолжает считать мисс Бинг рганизатором преступления, но он убежден, у нее имелся сообщник, который выполнил черную работу. Насколько я понял, сэр Уаткин придерживается того же мнения.
     Внезапно я вспомнил начало нашего разговора с папашей Бассетом в библиотеке, и наконец-то до меня дошло, к чему он клонил. То, что я принял за пустую болтовню, можно сказать, сплетни, оказывается, имело зловещий смысл. Мне казалось, мы просто обмениваемся новостями, как два приятеля, а он все это время пытался меня подловить и засадить в кутузку.
     - Но с чего Оутс вдруг решил, что сообщник именно я?
     - Насколько я понял, сэр, констебль был поражен сердечными отношениями между вами и мисс Бинг, когда сегодня утром встретил вас на дороге; он укрепился в своих подозрениях, когда нашел на месте преступления перчатку.
     - При чем тут перчатка?
     - Констебль предположил, вы без памяти влюблены в мисс Бинг, сэр, и поэтому носите ее перчатку у сердца.
     - Если б я носил ее у сердца, как я мог бы ее выронить?
     - Он убежден, вы достали перчатку, чтобы запечатлеть на ней свой поцелуй.
     - Да ну, Дживз, брось. Разве я сумасшедший? Неужто я стал бы целовать перчатки в ту минуту, когда умыкаю шлем?
     - По всей видимости, мистер Пинкер поступил именно так, сэр.
     Я только начал объяснять бестолковому малому, что между поступками старины Свинки и любого нормального человека, у которого мозгов на две унции больше, чем у часов с кукушкой, существует большая разница, как мои объяснения были прерваны неожиданным возвращением блудного Гусика. По его кислой физиономии мне сразу стало ясно, что хорошими новостями он не богат.
     - Дживз оказался прав, Берти, - сообщил мне придурок. - Он словно насквозь Оутса видел.
     - Твоя информация его расшевелила?
     - Никогда в жизни не видел более взволнованного полисмена. Он забыл обо всем на свете и чуть было не бросился в твою комнату сломя голову.
     - Что же его остановило?
     - В последнюю секунду Оутс вспомнил, что сэр Уаткин строго-настрого велел ему не покидать поста ни при каких обстоятельствах.
     По правде говоря, психология Оутса была мне ясна, как день. Капитан тоже стоит на горящей палубе и, стиснув зубы, смотрит, как все остальные улепетывают с корабля.
     - Значит, теперь ему придется уведомить папашу Бассета о том, что случилось, и испросить у него разрешения уйти со стражи?
     - Да. Думаю, Оутс появится у тебя с минуты на минуту.
     - Тогда твое место не здесь, а в холле. Затаись и жди.
     - Уже бегу. Я зашел доложить, как обстоят дела.
     - Приготовься умыкнуть корову, как только Оутс смоется.
     - Не беспокойся. Осечки не будет. Здорово ты придумал, Дживз.
     - Благодарю вас, сэр.
     - Даже странно, как легко я себя чувствую, зная, что через несколько минут всем моим неприятностям придет конец, - сказал Гусик. - Жаль только, задумчиво добавил он, - что я отдал старикану свою записную книжку.
     Он сказал это небрежно, как бы между прочим, так что сначала я даже пропустил его слова мимо ушей, но затем прямо-таки опешил и чуть язык не проглотил от изумления. Моя нервная система испытала шок, хуже не бывает. Хотите верьте, хотите нет, я почувствовал себя так, словно уселся на стул, а он ни с того ни с сего оказался электрическим.
     - Ты отдал ему записную книжку?!
     - Да. В самом конце разговора. Я подумал, быть может, там есть прозвища, которыми я забыл его обозвать.
     Чтобы не упасть, я оперся дрожащей рукой о каминную полку.
     - Дживз!
     - Сэр?
     - Бренди!
     - Слушаюсь, сэр.
     - И прекрати подавать его крошечными порциями, словно это радий. Принеси бочку.
     Гусик недоуменно на меня посмотрел.
     - Что-нибудь случилось, Берти?
     - Случилось? - Я рассмеялся замогильным см. - Ха! Считай, тебе крышка.
     - В каком смысле "крышка"? Почему?
     - Ты что, не понимаешь, что ты натворил, глупая твоя голова? Можешь больше не умыкать никаких коров. Это бессмысленно. Если только папаша Бассет ознакомился с содержанием твоей книжки, он больше в твою сторону не посмотрит, хоть ты из кожи вон вылези.
     - Но почему?
     - Разве ты не видел, как отреагировал на твою писанину Споуд? Вряд ли сэр Уаткин с большим удовольствием, чем Споуд, прочтет о себе святую правду.
     - Он уже слышал о себе святую правду. Я ведь тебе рассказывал, как его отделал.
     - Верно, но это могло сойти тебе с рук. Пожалуйста, не обращайте внимания: я погорячился: с кем не бывает: сам не знаю, как у меня вырвалось, ну, и все такое. То, что ты день за днем марал в записной книжке, будучи в здравом уме и трезвой памяти - совсем другое дело.
     Наконец-то его проняло. Лицо у придурка вновь вытянулось и позеленело, а рот приоткрылся совсем как у золотой рыбки, вознамерившейся полакомиться муравьиным яйцом, которое ее приятельница вдруг стащила у нее прямо из-под носа.
     - Господи помилуй!
     - Вот именно.
     - Но что же мне делать?
     - Понятия не имею.
     - Думай, Берти, думай!
     Я напряг свои мозги и, само собой, был вознагражден. Удачная мысль посетила меня буквально через несколько секунд.
     - Мне надо в точности знать, что произошло после вашей вульгарной стычки, - сказал я. - Постарайся вспомнить, как было дело. Ты протянул ему записную книжку. Он тут же углубился в чтение?
     - Нет. Сунул ее в карман.
     - А как тебе показалось, он все еще собирался принять ванну?
     - Да.
     - Тогда ответь мне, в какой карман? Я имею в виду, что на нем было надето?
     - Халат.
     - Поверх - напрягись, как никогда, Финк-Ноттль, потому что от твоего ответа зависит твоя судьба - рубашки, брюк и всего прочего?
     - Да, брюки на нем были. Я точно помню.
     - В таком случае не все потеряно. Расставшись с тобой, он наверняка отправился к себе в комнату, чтобы скинуть свои одеяния. Говоришь, он был взбешен до потери пульса?
     - Примерно так.
     - Прекрасно. Я знаю человеческую природу, Гусик, и смею тебя уверить, человек, взбешенный до потери пульса, не станет шарить по карманам, чтобы отыскать записную книжку и заняться ее изучением. Он наверняка швырнет свою одежду как попало и затопает в salle de bain. Нет сомнений, книжка все еще лежит в кармане его халата, брошенного на спинку кровати или кресла, так что тебе надо лишь тайком проникнуть к старикашке в спальню и незаметно конфисковать у него свое произведение.
     Мне казалось, предложенный мною сверхчеткий план действий заслуживает бури аплодисментов и долгих слов благодарности. По меньшей мере я ожидал, Гусик завопит от радости и, естественно в переносном смысле, бросится мне на шею. Но придурок лишь с сомнением на меня посмотрел и нерешительно переступил с ноги на ногу.
     - Проникнуть к нему в спальню?
     - Да.
     - Прах побери!
     - В чем дело?
     - А ты уверен, что ничего другого нельзя придумать?
     - Конечно, уверен.
     - Понятно: Послушай, Берти, а ты не мог бы пойти вместо меня?
     - Нет, не мог бы.
     - Куча моих знакомых меня подменили бы, чтобы выручить из беды старого школьного друга.
     - Куча твоих знакомых - недоумки.
     - Разве ты забыл золотые дни, которые мы провели в доброй старой школе?
     - Начисто.
     - Но ты ведь помнишь, как я поделился с тобой моей последней плиткой молочного шоколада?
     - Нет.
     - Тем не менее, я ею поделился, и ты сказал, если у тебя когда-нибудь появится возможность что-нибудь для меня сделать: Однако, если долг - заметь, для многих святой долг, - для тебя пустой звук, говорить тут не о чем.
     Он вновь переступил с ноги на ногу, явно изображая из себя того самого бедного кота из древней поговорки, затем, вытащив из недр фрака кабинетную фотографию Медлин Бассет, пытливо на нее уставился. Видимо, она подействовала на него лучше виски и даже сильнее апельсинового сока. Глаза его засверкали. С лица исчезло тупое рыбье выражение. Он гордо вышел из комнаты и тут же вернулся, с силой захлопнув за собой дверь.
     - Послушай, Берти, там Споуд!
     - Что с того?
     - Он чуть было меня не сцапал.
     Я нахмурился. Можете мне поверить, я человек терпеливый, но меня тоже можно довести. Казалось невероятным, что после всех моих самых серьезных последних предупреждений Споуд все еще махал кулаками. Я подошел к двери и распахнул ее настежь.
     И точно, Споуд торчал в коридоре, как памятник охотнику в засаде. Когда наглец меня увидел, спеси у него поубавилось. Он сник и отвел глаза. Можете мне поверить, я обратился к нему сурово и холодно.
     - Что вам угодно, Споуд?
     - Нет, нет, ничего, не беспокойтесь.
     - Вперед, Гусик.
     Я подождал, пока жалкий трус, обогнув гориллу в человеческом облике, не скрылся из вцду, затем повернулся к Споуду.
     - Споуд, - произнес я ледяным тоном, - говорил я вам или не говорил, чтобы вы оставили Гусика в покое?
     Он умоляюще на меня посмотрел.
     - Послушайте, Вустер, может, вы мне позволите хоть что-нибудь с ним сделать? Пойдите мне навстречу, отвернитесь на минутку, когда я прошибу им стену.
     - Даже не надейтесь.
     - Да-да, конечно, как скажете. - Он рассеянно поскреб щеку. - Вы прочли его записную книжку, Вустер?
     - Нет.
     - Он пишет, мои усы похожи на грязный след от раздавленной в раковине мухи.
     - Гусик всегда был поэтом по натуре.
     - Он пишет, когда я ем спаржу, начинаешь сомневаться, что человек - венец творения.
     - Да, это я от него слышал. Кстати, он абсолютно прав. В будущем вам бы следовало аккуратно закладывать данный овощ в свою мясорубку, а не лязгать на него зубами, словно вы акула.
     - Ха-ха! Словно акула. Остроумно, Вустер. Хорошо сказано.
     Он все еще хихикал, правда, весьма неубедительно, когда рядом со мной появился Дживз с графином на подносе.
     - Бренди, сэр.
     - Наконец-то, Дживз!
     - Я во второй раз вынужден принести свои извинения, сэр. Меня вновь задержал констебль Оутс.
     - Ты опять с ним болтал?
     - Не столько болтал, сэр, сколько помогал остановить кровь.
     - Кровь?
     - Да, сэр. С констеблем произошел несчастный случай.
     Мое плохое настроение испарилось как дым, и, если можно так выразиться, душа моя возликовала. Хотя пребывание в Тотли-Тауэре сделало меня толстокожим, начисто лишив эмоций, я не мог не испытать чувства глубокой благодарности к Судьбе, решившей наказать Оутса за все его прегрешения. По правде говоря, я порадовался бы больше только в том случае, если б мне сообщили, что старикашка Бассет поскользнулся на куске мыла и полетел в ванной кверх тормашками.
     - А что случилось?
     - На него было совершено нападение, сэр, в тот момент, когда он пытался схватить мародера, укравшего кувшинчик для сливок.
     Споуд подпрыгнул, словно ему всадили заряд дроби в одно место.
     - Кувшинчик для сливок украден?
     - Да, сэр.
     Видимо, последние известия окончательно выбили Родерика Споуда из колеи. Если помните, он с самого начала жутко беспокоился за эту корову и пекся о ней, как о родной дочери. Не дожидаясь продолжения истории, он умчался на галопе, а я увлек Дживза за собой в комнату, горя нетерпением узнать подробности.
     - Ну, Дживз, выкладывай.
     - Видите ли, сэр, констебль находился не в том состоянии, чтобы внятно ответить на мои вопросы, но, насколько я понял, ему не сиделось на месте, и он сильно нервничал:
     - Должно быть потому, что никак не мог испросить у старикашки Бассета, который, как мы знаем, плескался в ванной, разрешения покинуть свой пост и ринуться меня арестовывать.
     - Вне всяких сомнений, сэр. Будучи в нервном состоянии, он испытал сильнейшее желание закурить трубку. Однако, понимая, что его могут справедливо упрекнуть за курение при исполнении служебных обязанностей, - а это могло произойти, если бы он закурил в закрытом помещении, где запах табачного дыма долго не выветривается, - он решил не рисковать и
     вышел в сад.
     - Черепушка у него варит.
     - Балконные двери он оставил открытыми. Прошло некоторое время, и его внимание привлекли звуки, доносившиеся изнутри.
     - Какие звуки?
     - Крадущихся шагов, сэр.
     - Ты имеешь в виду, шаги были крадущимися?
     - Именно так, сэр. Затем послышался звон разбитого стекла. Констебль Оутс тут же вернулся в комнату, которая, естественно, не была освещена.
     - Почему?
     - Потому что он выключил свет, сэр.
     Я кивнул. Мне сразу стало ясно, зачем он так поступил.
     - Сэр Уаткин приказал констеблю стоять на часах в полной темноте, дабы у грабителя сложилось впечатление, что в комнате никого нет.
     Я снова кивнул. Грязная уловка, которая могла прийти на ум разве что бывшему мировому судье.
     - Констебль поспешно подошел к стеклянному футляру, где хранился кувшинчик для сливок, и зажег спичку. И хотя спичка почти сразу погасла, он успел убедиться, что objet d'art исчез. Пребывая в некоторой растерянности, констебль не знал, что предпринять, когда внезапно услышал легкий шум, и, повернув голову, увидел в балконных дверях фигуру. Он бросился ее преследовать и почти догнал, намереваясь произвести арест, когда выскочившая из темноты туманная фигура:
     - Та же самая туманная фигура?
     - Нет, сэр. Другая.
     - Сегодня ночью туманных фигур хоть отбавляй.
     - Да, сэр.
     - В дальнейшем называй их Пат и Майк, Дживз, а то мы с тобой окончательно запутаемся.
     - Быть может, следует обозначить их "А" и "Б", сэр?
     - Если тебе так больше нравится, пусть будет А и Б. Скажем, Оутс гнался за туманной фигурой А, когда туманная фигура Б выскочила из темноты и?:
     - :стукнула его по носу, сэр.
     Я не удержался от восклиц. Несчастный случай с констеблем Оутсом больше не был для меня загадкой.
     - Старина Свинка!
     - Да. сэр. Видимо, мисс Бинг неумышленно забыла поставить его в известность, что планы на сегодняшний вечер переменились.
     - А он сидел в засаде, поджидая меня.
     - Мне кажется, вы абсолютно правы, сэр.
     Я невольно вздохнул. Когда я подумал о разукрашенной физиономии Оутса и представил себя на его месте: скажем прямо, Бертрам Вустер в рубашке родился.
     - Неожиданное нападение отвлекло внимание констебля, и объекту преследования удалось скрыться.
     - А что Свинка?
     - Узнав сержанта, сэр, мистер Пинкер принес свои извинения и покинул место происшествия.
     - Я его понимаю. Пожалуй, это единственное, что бедняга сделал правильно. Ума не приложу, в чем тут дело, Дживз. Я говорю о туманной фигуре А. Кто бы это мог быть? Оутс не высказывал своих соображений на этот счет?
     - Высказывал, и весьма определенные, сэр. Он убежден, что кувшинчик украли вы.
     - Я?! Прах побери, почему во всем, что происходит в этом трижды проклятом доме, виноват я?
     - В его намерения входит заручиться поддержкой сэра Уаткина и при первой возможности явиться сюда, чтобы обыскать вашу комнату.
     - Он в любом случае собирался притащиться ко мне за своим шлемом.
     - Да, сэр.
     По правде говоря, я не смог удержаться от улыбки. Ситуация сложилась, забавнее не придумаешь.
     - Смех да и только, Дживз. Представляю, как будут вытягиваться их физиономии по мере обыска. Где корова и шлем? Нет коровы и шлема. Куда же они запропастились? Просто здорово, Дживз. Два упрямых осла сядут в преогромнейшую лужу.
     - Зрелище, не лишенное интереса, сэр.
     - А когда обыск закончится, и они будут стоять с отвисшими челюстями, покаянно бормоча извинения, я выдам им по первое число. Сложу руки на груди, вытянусь во весь рост:
     В коридоре послышался стук копыт, которые могли принадлежать только моей дражайшей родственнице, и через несколько секунд тетя Делия, скача во весь опор, ворвалась в комнату.
     - Берти, - не переводя дыхания выпалила она, - спрячь куда-нибудь поскорее.
     И она сунула мне в руки кувшинчик для сливок.
     
     ГЛАВА 12
     
     Когда совсем недавно я рисовал вам портрет сэра Уаткина Бассета, внезапно услышавшего, что я собираюсь стать членом его семьи, мне, если вы помните, пришла в голову удачная мысль сравнить старикашку с умирающим лебедем. Так вот, сейчас меня запросто можно было принять за близнеца-брата того лебедя. Я стоял, открывая и закрывая рот, словно рыба, затем, пустив в ход всю свою волю, издал горлом звук, напоминавший отчаянный птичий крик.
     Я посмотрел на Дживза. Дживз посмотрел на меня. Я не произнес ни единого слова, но тренированный мозг верного малого мгновенно прочел мои мысли по моим глазам.
     - Спасибо, Дживз.
     Не обращая внимания на бокал, я взял с подноса графин, и когда оторвался от горлышка, уровень жидкости в хрустальном сосуде значительно понизился. Преодолев таким образом начинавшийся паралич, я повернулся к своей престарелой родственнице, блаженно развалившейся в кресле.
     Нет такого деятеля, даже в "Трутне", который с готовностью не признал бы тот факт, что Бертрам Вустер - сама галантность по отношению к противоположному полу, рыцарь parfait gentil. Не скрою, в пылком возрасте шести лет я сгоряча саданул свою няню по макушке мисочкой для супа, но раз в жизни с каждым может случиться. С тех самых пор, хотя, можете мне поверить, мало кого особы слабого пола донимали так как меня, я никогда не поднимал на женщину руку. Но в данный момент я лучше всего выразил бы свои чувства, честно признавшись, что я, preux chevalier, - о ужас! - был на волосок от того, чтобы не засветить любимой тетушке в глаз слоном из papier-mache, единственным украшением на каминной полке, которое пощадила бурная жизнь в Тотли-Тауэре.
     Пока в душе моей происходила борьба, моя тетушка продолжала блаженствовать, сияя как медный таз. Отдышавшись, она начала болтать, весело и непринужденно, сама того не понимая, что каждым своим словом вонзает нож мне в сердце. У нее на лице было написано, что она, подобно Этому-как-его там, ие ведала, что сотворила.
     - Давненько я так хорошо не охотилась, - трещала она. - Ни одной заминки от старта до финиша. Добрый, старый английский спорт, вот что я тебе скажу. Но какую-то секунду я стояла на краю пропасти, Берти. Фараон уже дышал мне в спину. Если б спасательная экспедиция из викариев не свалилась с небес и не пришла мне на выручку, он бы меня сцапал. Послушай, откуда в доме полисмен? Мне никто не говорил ни о каких полисменах.
     - Это был констебль Оутс, бдительный страж порядка в Тотли-на-нагорье, ответил я, еле сдерживаясь, чтобы не завыть волком, задрав голову к потолку. Сэр Уаткин поручил ему стеречь свою коллекцию. Оутс сидел в засаде, а ждал он меня.
     - Хорошо, что не дождался. Ты бы только все дело испортил. Такая задача тебе не по плечу, мой мальчик. Ты бы затрясся, чтобы не сказать хуже, от страха и стоял бы как истукан, пока тебя бы не замели. Честно признаться, когда этот тип внезапно вошел в комнату, я словно окаменела. Тем не менее, все хорошо, что хорошо кончается.
     Я печально покачал своей черепушкой.
     - Ты глубоко заблуждаешься, беспечная моя старушка. Все только начинается. Папаша Бассет перевернет небо и землю ради своей коровы.
     - Ну и пусть.
     - А когда он с констеблем Оутсом явится сюда и обыщет комнату?
     - Не посмеет.
     - Еще как посмеет. Во-первых, Оутс убежден, здесь находится его шлем, а во-вторых, не сомневается - причем Дживз слышал это из его собственных уст, когда останавливал поток крови, - что преследовал он именно меня.
     Блаженное выражение, как я и предвидел, постепенно исчезло с ее лица. Я говорил, тетушка сияла как медный таз. Сиять она перестала. При внимательном рассмотрении я увидел, что ее чело, решительное с юных лет, туманной мыслью омрачилось.
     - Гм-мм. Неприятная история.
     - В высшей степени неприятная.
     - Если они найдут кувшинчик, объяснить, как он тут оказался, будет затруднительно. - Она поднялась с кресла, взяла с каминной полки слона и задумчиво его разломала. - Главное - спокойствие. Мы должны сказать себе: "Как поступил бы Наполеон на нашем месте?" Он был малый не промах. Кого угодно мог вокруг пальца обвести. Мы должны придумать нечто очень умное, необычное, особое, чтобы сбить ищеек с толку. Давай, Берти. Я жду твоих предложений.
     - Я могу предложить тебе умотать отсюда как можно скорее вместе с коровой.
     - И нарваться на сыщиков в коридоре? Дудки! А ты ничего не мог бы нам посоветовать, Дживз?
     - В настоящий момент ничего, мадам.
     - У тебя нет про запас какой-нибудь тайны, от которой сэр Уаткин поджал бы хвост, как Споуд?
     - Нет, мадам.
     - Да, наверное я слишком многого хочу. Тогда нам надо куда-то запрятать эту зверюгу. Но куда? Вечная проблема, которая портит жизнь всем убийцам: как избавиться от трупа. Я думаю, номер с "Похищенным письмом" у нас не пройдет?
     - Миссис Траверс ссылается на известный рассказ покойного Эдгара Аллана По, сэр, - пояснил Дживз, заметив, что слова тетушки для меня - китайская грамота. - Это история о человеке, который похитил важный документ и запутал полицию, спрятав его среди старых писем на самом видном месте согласно теории, что на очевидное очень часто не обращают внимания. Миссис Траверс предлагает поставить objet d'art на каминную полку, сэр.
     Я рассмеялся сами понимаете каким смехом.
     - На каминную полку! Разуй глаза, ведь на ней хоть шаром покати. Даже ураган так чисто ее не вымел бы. Как же, спрячешь там корову.
     - Да, тут ты прав, - неохотно согласилась тетя Делия.
     - Запихни эту тварь в чемодан, Дживз.
     - Берти:
     Я поднял вторую руку.
     - Тебе это не поможет. В чемодан они обязательно полезут.
     - В качестве полумеры, - объяснил я. - Не могу на нее смотреть. Убери ее с глаз долой, Дживз.
     - Слушаюсь, сэр.
     Наступило молчание, которое, естественно, очень скоро нарушила тетя Делия, предложив забаррикадироваться и приготовиться к осаде. Она еще не успела договорить, как в коридоре послышался топот ног.
     - Пожаловали, - сказал я.
     - Торопятся, как на пожар, - заметила тетя Делия.
     Она оказалась права. Топот приближался с быстротой молнии. Дживз подошел к двери и выглянул в коридор.
     - Это мистер Финк-Ноттль, сэр.
     И в следующую секунду на сцене появился Гусик, ворвавшийся в комнату на всех парах. Невооруженным глазом было видно, что бежал он вовсе не для того, чтобы сохранить свою спортивную форму. Даже стекла его очков блестели испуганно.
     - Не возражаешь, если я подожду здесь до отхода товарного поезда, Берти? выпалил он. - Я не буду тебе мешать. Полежу под кроватью.
     - Что случилось?
     - Или нет. Где простыня? Так еще лучше.
     Фырканье, похожее как две капли воды на выстрел из охотничьего ружья, сказало мне яснее всяких слов, что тетя Джулия была не в настроении принимать гостей.
     - Пошел вон, злосчастный Пенек-Бутылек, - сурово произнесла она. - Берти, если ты хотя бы раз прислушаешься к совету своей тетушки, ты прихлопнешь этого типа и выметешь его за дверь.
     Я поднял руку.
     - Подожди! Я хочу разобраться, в чем тут дело. Оставь мои простыни в покое, Гусик, и обьясни, что такое стряслось. Тебя опять донимает Споуд? Не беспокойся, я:
     - Нет, не Споуд. Сэр Уаткин.
     Тетя Делия опять фыркнула, словно ее попросили сымитировать охотничий выстрел на бис.
     - Потерпи минутку, мой добрый старый предок. В каком смысле сэр Уаткин? Почему? С какой стати он на тебя ополчился?
     - Он прочел мою записную книжку.
     - Что?!
     - Да.
     - Берти, я всего лишь слабая женщина:
     Я поднял третью руку. Честно признаться, мне было не до тетушек.
     - Продолжай, - вяло сказал я.
     Он поднял очки и вытер их дрожащим носовым платком. Не вызывало сомнений, бедолага только что выполз из пещи огненной.
     - Сразу от тебя я отправился к нему. Дверь была полуоткрыта, и я осторожно вошел в комнату. Как выяснилось, сэр Уаткин находился не в ванной. Он сидел на кровати, сверкая нижним бельем, и читал записную книжку. Когда я переступил через порог, старик поднял голову и глаза наши встретились. Ты представить себе не можешь, какой меня охватил ужас.
     - Нет, могу. Однажды я вляпался примерно в такую же историю с достопочтенным Обри Апджоном.
     - На какое-то мгновение мы оба замерли. Потом он то ли застонал, то ли захрипел и вскочил на ноги. Лицо у него перекосилось, и он на меня бросился. Я еле успел удрать. Старик бежал за мной по пятам. На лестнице он чуть было меня не догнал. Я опередил его только потому, что он задержался в холле, снимая со стены охотничий хлыст. Надеюсь, он не знает, куда я:
     - Берти, - сказал тетя Делия, - я всего лишь слабая женщина, но если ты сей же час не раздавишь это насекомое и не выкинешь его в помойное ведро, я примусь за дело сама. События чрезвычайной важности требуют нашего самого пристального внимания: Судьбы многих и многих поставлены на карту: Каждая секунда на вес золота: а он приперся сюда и плачется тебе в жилетку. Эй, вы, недоеденный кусок очкастого сыра, уберетесь вы отсюда или нет?
     В моей ближайшей и дражайшей, если она нервничает, пробуждается все сметающая на своем пути сила, которой невозможно не подчиниться. Люди говорили мне, что в те далекие времена, когда она гонялась за лисицами, охотники, находившиеся от нее за два вспаханных поля и пару холмов, беспрекословно выполняли любое ее распоряжение. Слово "нет" не успело вылететь из нее наподобие пушечного ядра, как Гусик, в результате прямого попадания, поднялся в воздух на шесть дюймов, а опустившись на terra firma забормотал подобострастным тоном:
     - Да, миссис Траверс. Уже ухожу, миссис Траверс. Берти, если вы с Дживзом подержите простыню:
     - Вы хотите спуститься из окна по простыне?
     - Да, миссис Траверс. Тогда я смогу одолжить у Берти машину и уехать в Лондон.
     - До земли далеко.
     - О, ничего страшного, миссис Траверс.
     - Вы запросто можете сломать себе шею.
     - Ну, что вы, миссис Траверс. Не беспокойтесь, миссис Траверс.
     - Конечно, можете, - убежденно произнесла тетя Делия. - Берти, чего ты ждешь? - с энтузиазмом в голосе обратилась она ко мне. - Спускай этого типа как можно скорее. Пошевеливайся.
     Я повернулся к Дживзу.
     - Ты готов, Дживз?
     - Да, сэр. - Он слегка кашлянул. - Возможно, если мистер Финк-Ноттль уезжает в Лондон, его не затруднит захватить с собой ваш чемодан и завезти его в вашу квартиру?
     У меня перехватило дыхание. У тети Делии тоже.
     Я уставился на Дживза. Она последовала моему примеру. Затем мы с тетушкой посмотрели друг на друга и, можете мне поверить, ничего кроме благоговейного страха наши глаза не выражали. У меня не было слов. Мгновением раньше мне казалось, я погорел окончательно и бесповоротно. Я даже чувствовал тяжелую руку Закона на своем плече. И вдруг!
     Несколько минут назад тетя Делия утверждала, что Наполеону ничего не стоило выкрутиться из любой передряги, но я готов был поспорить на любую сумму, что он никогда бы до такого не додумался. Дживз его переплюнул, к гадалке не ходи. В который раз честный малый приходил на выручку своему молодому господину, и я разорился бы на сигарах, если б выдавал ему по сигаре за каждую гениальную мысль.
     - Ты прав, Дживз, - с трудом проговорил я. - Ему это будет не трудно.
     - Да, сэр.
     - Захватишь мой чемодан, Гусик? Если ты забираешь мою машину, мне придется поехать поездом. Я тоже уезжаю завтра утром. Сам знаешь, как неудобно тащить с собой кучу багажа.
     - Ну, конечно.
     - Тогда мы спустим тебя на простыне, а потом сбросим вниз чемодан. Ты готов, Дживз?
     - Да, сэр.
     - Поехали!
     По-моему, до сих пор мне не приходилось участвовать в церемонии, которая доставила бы удовольствие всем и каждому. Простыня выдержала, на радость Гусика. Никто нам не помешал, на радость мне. А когда я сбросил чемодан вниз, он угодил Гусику по черепушке, что несказанно порадовало тетю Делию. Что же касается Дживза, сразу было видно, он сиял от счастья, так как смог оказаться мне полезен. Девиз Дживза - "Безупречная служба".
     После долгих переживаний я, естественно, чувствовал некоторую слабость, и, по правде говоря, вздохнул с облегчением, когда тетя Делия, произнеся пламенную речь с благодарностью нашему спасителю, удалилась, заявив, что отправляется на разведку в стан врага. Кресло, которое она не покинула бы ни за какие коврижки, после ее ухода освободилось, и я буквально упал на мягкие подушки, чуть ли не застонав.
     - Как хорошо, Дживз!
     - Да, сэр.
     - Твои мозги вновь сработали с быстротой молнии, Дживз, отведя неминуемую беду.
     - Вы очень добры, сэр.
     - Я вовсе не добр, Дживз. Говорю, что сказал бы любой на моем месте, если он не последний болван. Я не встревал, когда тетя Делия возносила тебя до небес, но считай, готов подписаться под каждым ее словом. Второго такого как ты нет и быть не может. Какой у тебя размер шляпы?
     - Восьмой, сэр.
     - А мне казалось, одиннадцатый или двенадцатый.
     Я отхлебнул виски из бокала и покатал бодрящую жидкость на кончике языка. После стресса, который я испытал, расслабиться было чистым наслаждением.
     - Ну, Дживз, здорово нам досталось, что?
     - Безусловно, сэр.
     - После такой встряски начинаешь понимать, что чувствовал шкипер "Неарегиз", глядя на свою дочурку. Должно быть, все эти заботы и испытания здорово закаляют характер.
     - Вне всяких сомнений, сэр.
     - Делают его сильным.
     - Да, сэр.
     - Тем не менее, я рад, что все позади. Хорошенького понемножку. А в том, что все позади, я уверен на все сто. Даже этот мерзопакостный дом не сможет устроить нам очередную гадость.
     - Возможно, вы правы, сэр.
     - Нет, Дживз, все закончилось. Если мы будем сидеть тихо-мирно, Тотли-Тауэр останется с носом. Это приятно, Дживз.
     - Необычайно приятно, сэр.
     - Еще как приятно. Продолжай укладывать вещи. Когда закончишь, я пойду спать.
     Он открыл чемодан, а я закурил сигарету и начал развивать мысль о том, какую мораль следует вынести из всех наших мытарств.
     - Да, Дживз, "приятно", иначе не скажешь. Совсем недавно со всех сторон на нас неслись грозовые тучи, а сейчас, куда ни глянь, на небе ни облачка. Правда, свадьба Гусика расстроилась, но тут уж ничего не попишешь. Мы получили хороший урок, Дживз: судьба, можно сказать, научила нас никогда не роптать, никогда не жаловаться, никогда не вешать носа и всегда помнить, что на смену проливным дождям приходит ясное солнышко.
     Я умолк. Мне показалось, он слушает меня невнимательно. Лицо у него вроде как напряглось и стало задумчивым.
     - Что такое, Дживз?
     - Сэр?
     - По-моему, ты отвлекся.
     - Да, сэр. Я только что обнаружил в вашем чемодане полицейский шлем.
     
     ГЛАВА 13
     
     Я как в воду глядел насчет того, что испытания и заботы, беспрестанно сыпавшиеся на меня с тех самых пор, как я очутился в резиденции сэра Уаткина Бассета, здорово закалили мой характер. Потихоньку-полегоньку, день за днем, шаг за шагом они превратили меня из изнеженного завсегдатая клубов и boulvardier в человека крепче стали. Какой-нибудь новичок, только что попавший в этот чумной дом, закатил бы глаза и хлопнулся бы в обморок, услышав новости, которые только что сообщил мне Дживз. Я же, закаленный как черт-те что, подготовленный ко всему рутиной Тотли-Тауэра, без перерыва подставлявшего мне ножку, сумел не потерять головы и сохранить ясность мысли.
     Это не значит, что я не подскочил на кресле как кролик, случайно усевшийся на кактус, но, спустившись с небес на землю, я не стал тратить время попусту. Первым делом я подошел к двери и запер ее. Затем посмотрел на Дживза, который задумчиво покачивал шлем, держа его за ремешок.
     Когда бестолковый малый заговорил, мне сразу стало ясно, он абсолютно не разобрался в ситуации.
     - Вы поступили бы гораздо мудрее, сэр, - сказал он с легким упреком в голосе, - если б выбрали для шлема другое потайное место.
     Я покачал головой. Быть может, я даже улыбнулся: иронически, как вы понимаете. Сообразительность, присущая всем Вустерам, позволила мне мгновенно разобраться, что к чему.
     - Не я, Дживз. Стефи.
     - Сэр?
     - Рука, уложившая в чемодан этот шлем, принадлежала не мне, а С. Бинг. Он находился у нее в комнате. Она боялась, ОГПу произведет обыск, и когда мы в последний раз беседовали, лихорадочно думала, где бы ей подыскать для шлема более безопасное место. Видимо, ей пришло в голову, что у меня безопаснее всего.
     Я вздохнул.
     - Не подскажешь, Дживз, откуда берутся такие, как Стефи?
     - Юная леди, безусловно, несколько эксцентрична, сэр.
     - Эксцентрична? Если она случайно зайдет в психушку, на нее только раз глянут и запрут в обитую войлоком камеру, не задавая лишних вопросов. Ее там примут с распростертыми объятиями. Чем больше я думаю об этой заразе, тем страшнее мне становится. А если заглянуть в будущее, можно вообще содрогнуться от ужаса. Посмотрим правде в глаза, Дживз: Стефи, полоумная от туфелек до шляпки, вскоре выйдет замуж за преподобного Г. П. Пинкера, который всегда был со сдвигом, и нет никаких оснований предполагать - здесь мы тоже должны посмотреть правде в глаза, - что их союз не будет благословен. Пройдет совсем немного времени, и маленькие ножки, так сказать, затопают по их дому. А теперь спросим у себя, Дживз: каким опасностям будет подвергаться жизнь человеческая поблизости от данных ножек, если учесть, - а другого учесть нам не дано, - что они унаследуют совместное помешательство двух своих родителей? Поверь мне, Дживз, я с жалостъю думаю о бедных нянях, гувернантках, учителях частной школы и преподавателях университета, которые с легким сердцем возьмут на себя ответственность присматривать за отпрыском Стефани Бинг и Гарольда Пинкера, даже не подозревая, что лучше бы они взяли на воспитание тигра. Однако, продолжал я, прерывая свои философские рассуждения, - как ни интересно мое исследование, оно, - увы! - не имеет ни малейшего отношения к сложившейся ситуации. Возвращаясь к делу о шлеме, с учетом того факта, что два комедианта, Оутс и Бассет, могут в любую секунду нагрянуть сюда с обыском, что бы ты мне посоветовал?
     - Затруднительно дать вам совет, сэр. Предмет слишком громоздок, чтобы подыскать для него подходяший тайник.
     - Что верно, то верно. Эта паскудная, прости меня, штуковина занимает чуть ли не полкомнаты.
     - Безусловно, шлем бросается в глаза, сэр.
     - Вот именно. Власти потрудились на славу, сконструировав головной убор для констебля Оутса. Они желали, чтобы полисмен выглядел внушительно, а посему не стали прикрывать ему макушку скорлупкой грецкого ореха. Эту посудину в непроходимых джунглях не спрячешь. Ну, и бог с ним, - сказал я. - Все равно у меня осталось единственное оружие: такт и изысканная вежливость. Интересно, когда эти два типа заявятся? Должно быть, с минуты на минуту. О! По-моему, рука Закона до меня добралась, Дживз.
     Но, предположив, что стукач, если так можно выразиться, который в данную минуту постучал в дверь, был сэром Уаткиным Бассетом, я глубоко ошибся. Из коридора послышался голос Стефи.
     - Берти! Открой!
     Пожалуй, больше всего на свете я хотел видеть сейчас именно Стефи, но это не означало, что я мгновенно впустил ее в комнату. Благоразумие требовало, чтобы я провел предварительное расследование.
     - Ты одна или со своим дурным псом?
     - Одна. Бартоломью выгуливает дворецкий.
     - В таком случае, милости прошу.
     Стефи вошла и увидела перед собой Бертрама со скрещенными на груди руками и пронзительным взглядом. Однако мне показалось, мой суровый вид на нее не подействовал.
     - Берти, лапочка:
     Девица умолкла, пораженная звериным рычанием, вырвавшимся из горла Вустера.
     - Прекрати называть меня "Берти, лапочка". Полицейский шлем - единственная тема, которую я готов с тобой обсуждать. Это ты запихнула его в мой чемодан?
     - Конечно я. Не задавай идиотских вопросов. Для того и пришла, чтобы об этом тебе сказать. Помнишь, я пыталась найти для него подходящее место? Я думала и думала, пока моя голова чуть не лопнула, и вдруг меня словно молнией ударило.
     - Жаль, что я не молния.
     Мой ледяной тон явно ее удивил. Она посмотрела на меня с девичьим изумлением, я имею в виду, широко открытыми глазами.
     - Но, Берти, лапочка, чем ты недоволен? Тебе-то какая разница?
     - Ха!
     - Не понимаю. Мне казалось, ты будешь рад выручить меня из беды.
     - Да? - сказал я, и, можете мне поверить, вложил в это слово определенный смысл, чтобы как следует подколоть наглую девицу.
     - Сам понимаешь, я не могла рисковать. Представь, вдруг дядя Уаткин обнаружил бы в моей комнате полицейский шлем?
     - Ты предпочла, чтобы он обнаружил его в моей?
     - Соображаешь, что ты несешь? Он не может заявиться к тебе с обыском.
     - Правда?
     - Не валяй дурака, Берти. Ты - его гость.
     - Думаешь, это удержит твоего дядюшку? - Я улыбнулся своей особой улыбкой: горькой и сардонической. - Заразный старикан понятия не имеет о законах гостеприимства, можешь не сомневаться в этом ни на минуту. Должен тебе сообщить, он определенно собирается обыскать мою комнату, и, насколько мне известно, его до сих пор тут нет по единственной причине: он рыщет по всему дому с охотничьим хлыстом в поисках Гусика.
     - Гусика?
     - Папаша Бассет гоняется за Гусиком, чтобы как следует его высечь. Но он не будет гоняться за ним всю свою жизнь. Рано или поздно старикашка поймет, что дичь от него упорхнула, и прискачет ко мне, вооружившись до зубов увеличительным стеклом и прихватив с собой ищейку.
     Наконец-то до нее дошло, в каком безнадеж. полож. я очутился. Девица до того растерялась, что даже взвизгнула, а глаза у нее если и не наполнились слезами, то по крайней мере округлились.
     - Ох, Берти! Должно быть, я здорово тебя подвела.
     - Вот теперь ты попала в самую точку.
     - Зря я попросила Гарольда умыкнуть эту дрянь. Я сделала ошибку. Признаю. Но все равно, зря ты так кипятишься. Пусть дядя Уаткин найдет у тебя шлем, что с того? Какое это имеет значение?
     - Ты слышал, Дживз?
     - Да, сэр.
     - Значит, со слухом у меня все в порядке. Говоришь, какое это имеет значение?
     - Ну, да. Я имею в виду, твоя репутация никак не пострадает. Всем известно, ты только тем и занимаешься, что тянешь полицейские шлемы почем зря. Одним больше, одним меньше, какая разница?
     - Ха! А с чего ты взяла, юная Стефи, что когда ассириец бросится ко мне, как волк к овчарне, вину приму покорно на себя я, а не: как там дальше, Дживз?
     - :вскричу, поведав правду миру, сэр.
     - Спасибо, Дживз. Так вот, с чего ты взяла, что вину приму покорно на себя я, а не вскричу, поведав правду миру?
     Если помните, я упоминал, что совсем недавно Стефи посмотрела на меня широко открытыми глазами. Сейчас они не просто открылись, а прямо-таки распахнулись. По правде говоря, никогда бы не поверил, что такое возможно. К тому же девица снова взвизгнула, вернее, завизжала, причем так громко, что у меня в ушах зазвенело.
     - Берти!
     - Чего тебе?
     - Берти!
     - Я тебя слушаю.
     - Но, Берти, ты ведь поможешь Гарольду выкрутиться? Возьмешь вину на себя? Ты сам говорил сегодня днем, его могут лишить духовного сана. Я не позволю, чтобы его лишили духовного сана. Куда он денется, если его лишат духовного сана? На викария без духовного сана будет коситься всяк, кому не лень. Почему ты не хочешь сказать, что это ты украл шлем? Тебя всего-навсего выкинут из дома, а ты ведь и сам не хочешь здесь оставаться, правда?
     - Возможно, тебе неизвестно, что твой полоумный дядюшка собирается засадить исполнителя данного преступления в кутузку.
     - Ох, нет. В худшем случае он тебя оштрафует.
     - Как же! Он лично меня заверил, что упрячет негодяя за решетку, и не поморщится.
     - Наверняка взял тебя на испуг. Уверена, когда он говорил:
     - Даже не надейся. Не было в его глазах озорного огонька.
     - Ну, тогда вопрос решен. Я не могу допустить, чтобы мой любименький Гарольд торчал в тюрьме.
     - А как насчет твоего лапочки Бертрама?
     - Мой Гарольд такой чувствительный!
     - Подумаешь! Я тоже чувствительный.
     - Ты вполовину не такой чувствительный, как Гарольд. Берти, ты ведь не станешь вставлять мне палки в колеса? Куда подевался твой спортивный дух? Помнишь, ты как-то сказал, кодекс чести Вустеров гласит: "Друзья - в первую очередь"?
     Она нащупала мое слабое место. Тот, кто говорит со мной о кодексе чести Вустеров, затрагивает в моей душе как-там-они-называются струны. В железной броне Бертрама образовалась брешь.
     - Тебе хорошо говорить:
     - Берти, лапочка!
     - Да, но, прах побери:
     - Берти!
     - Ох, ну хорошо.
     - Ты выгородишь Гарольда? Возьмешь вину на себя?
     - Придется.
     Стефи восторженно взвыла, и, если б я не отскочил в сторону, наверняка бросилась бы мне на шею. По крайней мере она сделала такую попытку, вытянув руки и шагнув вперед. Одураченная моей ловкостью, девица вновь взялась за старое и начала выписывать свои па, словно была закоренелой весенней танцономанкой.
     - Берти, миленький, огромное тебе спасибо. Так и знала, что ты не подкачаешь. Я так тебе благодарна, так тобой восхищаюсь. Ты напоминаешь мне Картера Паттерсона: нет, не его: Ника Картера: нет, не Ника Картера: Дживз, кого напоминает мне мистер Вустер?
     - Сиднея Картона, мисс.
     - Вот именно. Сиднея Картона. Но он сопляк по сравнению с тобой, Берти. И вообще, мне кажется, ты делаешь из мухи слона. С чего ты взял, что дядя Уаткин найдет шлем, если обыщет комнату? Да его можно запрятать куда угодно.
     И прежде чем я раскрыл рот, чтобы спросить: "Например?", она протанцевала к двери и вытанцевала в коридор. Постепенно ее шаги и завывания, которые она, несомненно, считала пением, затихли в отдаленьи.
     Я повернулся к Дживзу, и, можете мне поверить, на устах моих блуждала горькая улыбка.
     - Женщины, Дживз!
     - Да, сэр.
     - Итак, Дживз, - сказал я, в то время как моя рука сама собой потянулась к графину, - это конец.
     - Нет, сэр.
     Моя самостоятельная рука дернулась с такой силой, что я чуть было не вывихнул себе плечо.
     - Это не конец?
     - Нет, сэр.
     - Ты имеешь в виду, тебя осенило?
     - Да, сэр.
     - Но совсем недавно ты говорил, что ничего не можешь придумать.
     - Да, сэр. Но с тех пор я некоторое время размышлял над сложившейся ситуацией, и теперь могу сказать "Эврика!"
     - Что сказать?
     - Эврика, сэр. Подобно Архимеду.
     - Разве он сказал "Эврика?" Мне казалось, это был Шекспир.
     - Нет, сэр. Архимед. Я осмелюсь порекомендовать вам, сэр, выбросить шлем из окна. Я считаю наиболее невероятным, что сэру Уаткину придет в голову осматривать окрестности Тотли-Тауэра, а впоследствии мы сможем отыскать шлем не торопясь. - Он умолк и наклонил голову. - Если вы одобряете мою мысль, сэр, мне кажется, следует поторопится с ее осуществлением. Я слышу звуки приближающихся шагов.
     Как всегда, Дживз оказался прав. Хотите верьте, хотите нет, даже воздух дрожал от топота, и если это не стадо бизонов неслось по коридорам Тотли-Тауэра, значит, к нам пожаловал враг. С живостью ягненка в овчарне, увидевшего приближающихся ассирийцев, я подскочил к окну и выбросил проклятую железку в темную ночь. По правде говоря, я даже не успел с облегчением вздохнуть, как дверь распахнулась настежь, и в комнату ввалились в нижеперечисленном порядке: тетя Делия, улыбавшаяся удивленно и снисходительно, словно она решила позабавить детей и согласилась поиграть с ними в какую-то дурацкую игру; папаша Бассет в лиловом халате и констебль Оутс, время от времени прикладывавший к центру своей физиономии носовой платок.
     - Ради бога, прости за беспокойство, Берти, - учтиво произнесла моя престарелая родственница.
     - Ну, что ты, - в такой же изысканной манере любезно ответил я. - Чем могу?
     - Сэр Уаткин почему-то вбил себе в голову, что ему необходимо обыскать твою комнату.
     - Обыскать мою комнату?
     - Я все вверх дном тут переверну, - пообещал мне вредный старикашка, принимая Бошер-стритный вид.
     Я взглянул на тетю Делию и приподнял бровь.
     - Ничего не понимаю. В чем дело?
     Она снисходительно рассмеялась.
     - Ты не поверишь, Берти, но он считает, здесь находится его кувшинчик для сливок.
     - Кувшинчик потерялся?
     - Его украли.
     - Не может быть!
     - Представь себе, да.
     - Ничего себе!
     - Сэр Уаткин очень взволнован.
     - Неудивительно.
     - Он ужасно нервничает.
     - Бедный старичок!
     Я участливо положил руку на плечо папаши Бассета, но, видимо, допустил промашку, потому что мой жест его не успокоил.
     - Я с легкостью обойдусь без ваших утешений, мистер Вустер, и буду вам весьма признателен, если впредь вы воздержитесь от упоминаний обо мне, как о "старичке". У меня имеются все основания предполагать, у вас находится не только мой кувшинчик для сливок, но также шлем констебля Оутса.
     Сами понимаете, в данный момент мне следовало весело рассмеяться, поэтому я рассмеялся, и очень весело.
     - Ха-ха!
     Тетя Делия меня поддержала.
     - Ха-ха!
     - Какой абсурд!
     - Какая нелепость!
     - Зачем, скажите на милость, мне сдались ваши кувшинчики для сливок?
     - Или полицейские шлемы.
     - Вот именно.
     - Ты когда-нибудь слышал нечто подобное?
     - Конечно, нет. Мой добрый старый хозяин дома, - сказал я, - давайте не будем нервничать и спокойно разберемся что к чему. Не хочу вас обидеть, и вообще, говорю с наилучшими намерениями, но должен вам заметить, вы сядете, если уже не сели, в преогромнейшую лужу. Так не пойдет, знаете ли. Нельзя врываться к людям за просто так и обвинять их невесть в каких преступлениях, не имея на это ни малейших оснований.
     - Не беспокойтесь, мистер Вустер, у меня имеются доказательства.
     - Это вы так решили. А я утверждаю, именно тут вы и промахнулись, дальше некуда. Не подскажете, когда умыкнули этот ваш датский новодел?
     Кадык у него задергался как живой, а кончик носа почему-то порозовел.
     - Это не датский новодел!
     - Вопрос спорный. Но меня интересует, в котором часу он исчез из дома?
     - Он не исчезал из дома!
     - Повторяю, это вы так решили. Ну, хорошо, когда его украли?
     - Примерно двадцать минут назад.
     - Ну вот, что я говорил? Двадцать минут назад я находился в своей комнате.
     Мое утверждение его потрясло. Я так и думал, что спеси в нем поубавится.
     - Вы находились в своей комнате?
     - Находился.
     - Один?
     - Напротив. Со мной был Дживз.
     - Кто такой Дживз?
     - Как? Вы не знаете Дживза? Вот он, Дживз. Дживз: сэр Уаткин Бассет.
     - Что ты здесь делаешь, мой милый?
     - Вот именно, делает. Он делает свою работу и, должен заметить, делает ее превосходно.
     - Благодарю вас, сэр.
     - Не за что, Дживз. Заслужил.
     Уродская, чтобы не сказать хуже, ухмылка обезобразила лицо папаши Бассета, если, конечно, считать, что подобную физиономию можно было хоть чем-то обезобразить.
     - Сожалею, мистер Вустер, но я не готов принять в качестве доказательства вашей невиновности никем не подтвержденное слово вашего лакея.
     - Говорите, никем не подтвержденное? Дживз, тащи сюда мистера Споуда. Скажи, для разнообразия ему предстоит шесть секунд побыть моим алиби.
     - Слушаюсь, сэр.
     Дживз мелькнул и исчез, а папаша Бассет несколько раз судорожно сглотнул, словно с обеда в горле у него застряла кость.
     - Разве Родерик был с вами?
     - Не сомневайтесь в этом ни на минуту. Возможно, ему вы поверите?
     - Естественно, Родерику Споуду я поверю.
     - Вот и договорились. Сейчас он к нам пожалует.
     Старикашка задумался.
     - Ну, что ж. Возможно я ошибался, предположив, что у вас находится мой кувшинчик для сливок. Значит, он был похищен кем-то другим.
     - Могу об заклад побиться, неизвестными грабителями, - сказала тетя Делия.
     - Вероятнее всего, без международных гангстеров здесь не обошлось, заявил я.
     - Похоже, так оно и есть.
     - Наверняка о покупке сэра Уаткина каждая собака знала. Ты ведь помнишь, сначала корову собирался приобрести дядя Том, а он как пить дать разболтал всем и каждому, в чьи руки она попала. Международные гангстеры всегда держат ухо востро, и узнать подобные новости для них раз плюнуть.
     - Гангстерам палец в рот не клади, - согласилась моя ближайшая и дражайщая.
     Мне показалось, при упоминании имени дяди Тома папаша Бассет слегка поморщился. Муки совести трудились вовсю, грызя старикашке внутренности, как и положено было мукам совести.
     - Будем считать данный вопрос решенным, - произнес он. - Что касается кувшинчика, признаю, вы полностью сняли с себя подозрения. А теперь вернемся к шлему констебля Оутса. Мне доподлинно известно, мистер Вустер, что вы его присвоили.
     - Да ну?
     - Именно присвоили. Констебль получил необходимую информацию от свидетеля. Таким образом, я намерен незамедлительно приступить к обыску вашей комнаты.
     - Вы уверены, что не пожалеете?
     - Абсолютно уверен.
     Я пожал плечами.
     - Дело ваше. Как хотите. Если вы именно так истолковываете обязанности, которые надлежит выполнять хозяину дома, пожалуйста, не стесняйтесь. Могу лишь заметить, вы несколько странно печетесь об удобстве своих гостей. Можете не рассчитывать, что я приеду сюда еще раз.
     Если помните, я говорил Дживзу, мне будет забавно стоять и смотреть, как по мере обыска у придурка и его коллеги будут вытягиваться физиономии. Я оказался прав на все сто. Не помню, когда еще я так веселился. Но всему на свете приходит конец, и минут через десять мне стало ясно: ищейки поджали хвосты и собираются разбежаться в разные стороны.
     Когда папаша Бассет, взмокший от трудов праведных, ко мне повернулся, у него был такой кислый вид, словно он объелся лимонов.
     - Похоже, я вынужден принести вам свои извинения, мистер Вустер.
     - Сэр У. Бассет, - торжественно ответил я, - впервые я слышу из ваших уст правдивое слово.
     А затем, скрестив руки на груди и вытянувшись во весь рост, я выдал ему по первое число.
     Я не могу в точности припомнить, как я его отделал, так что моя блестящая речь потеряна для человечества. Жаль, рядом не оказалось стенографистки, потому что я превзошел самого себя, двух мнений быть не может. Правда, два-три раза в "Трутне" (само собой, под влиянием горячительных напитков) я тоже блистал, срывая аплодисменты, но никогда еще не достигал тех высот, на которых парил сейчас. Папаша Бассет трещал и тек по швам прямо на глазах.
     Но по мере того, как я развивал свою мысль, а мои изречения становились все ярче и сочнее, я вдруг заметил, что больше не держу ситуацию под контролем. Старикашка перестал меня слушать и замер на месте, глядя через мое плечо. К гадалке не ходи, он увидел какое-то потрясающее зрелище, поэтому я быстро обернулся, чтобы случайно не прозевать чего-нибудь интересного.
     В соляной столб сэра Уаткина Бассета превратил не кто иной, как дворецкий, который стоял в дверях, держа серебряный поднос в правой руке. А на серебряном подносе лежал полицейский шлем.
     
     ГЛАВА 14
     
     Я помню, старина Свинка Пинкер, который в конце своей оксфордской карьеры шлялся по весьма неприглядным районам Лондона, занимаясь благотворительностью, как-то описал мне в деталях свои ощущения, когда в один прекрасный день (в тот момент он проливал свет перед заблудшими овцами в Бетнал-Грин) его неожиданно саданул ногой в живот торговец рыбой. Мой старый друг, по его словам, очутился словно в полусне, и ему казалось, он двигается сквозь густой туман. Можете мне поверить, только сейчас до меня дошло, что Свинка имел в виду.
     Если помните, когда я в последний раз видел данного дворецкого, явившегося сообщить мне, что Медлин Бассет просит меня уделить ей несколько минут, он передо мной клубился как хотел. Теперь же я глядел не на клубящегося малого, а на сгустившийся до неприличия воздух, внутри которого шевелилось нечто дворецкое. Затем шоры упали с моих глаз, и я смог обратить внимание на реакцию окружающих.
     А на их реакцию стоило посмотреть, не сомневайтесь в этом ни на минуту. Папаша Бассет, подобно тому типу в поэме, которую меня заставили переписать пятьдесят раз за то, что я решил познакомить белую мышь с преподавателем английской литературы, был похож на звездочета, наконец-то поймавшего в свой телескоп неизвестную планету, в то время как тетя Делия и констебль Оутс, соответственно, напоминали непоколебимого Кортеса, уставившегося на Тихий океан, и его людей, подозрительно оглядывающих друг друга и окрестности с безмолвной горы в Дарьене.
     Хотите верьте, хотите нет, на минуту-другую сцена словно застыла. Затем, полупридушенно вскрикнув, совсем как мать, нашедшая свое дитя после долгой разлуки, Оутс бросился к своей кастрюле, схватил ее и прижал к груди, сияя от восторга.
     После этого все пришло в движение. Папаша Бассет ожил, будто кто-то нажал в нем на кнопку.
     - Откуда: откуда у вас шлем, Баттерфилд?
     - Я обнаружил его в клумбе, сэр Уаткин.
     - В клумбе?
     - Странно, - сказал я. - Ничего не понимаю.
     - Да, сэр. Я гулял с собакой мисс Бинг и, проходя этой стороной дома, заметил, как мистер Вустер что-то уронил из окна. Предмет упал в клумбу и при ближайшем рассмотрении оказался вот этим шлемом.
     Старикашка Бассет судорожно вздохнул.
     - Благодарю вас, Баттерфилд.
     Дворецкий величественно удалился, а папаша Б. повернулся вокруг своей оси и засверкал на меня пенсне.
     - Так! - сказал он.
     Честно признаться, трудно придумать в ответ что-нибудь хлесткое, когда тебе ни с того ни с сего говорят "Так!", поэтому я благоразумно промолчал.
     - Не может быть, - взяла слово тетя Делия с присущей ей неустрашимостью, которой она славилась долгие годы. - Ерунда собачья. Наверняка шлем выпал из другого окна. По ночам все кошки серы.
     - Ха!
     - Или этот тип нагло лжет. Тут что-то нечисто. Ну, конечно, теперь мне все ясно. Ваш хваленый дворецкий - преступник. Украл шлем, а когда понял, что началась охота и деваться ему некуда, сделал ход конем и спихнул всю вину на Берти. Что скажешь, Берти?
     - Ничуть не удивлюсь, если ты права, тетя Делия. Очень даже возможно.
     - Наверняка, так оно и есть. Я убеждаюсь в этом все больше с каждой минутой. Разве можно доверять дворецким, которые корчат из себя святош?
     - Конечно, нельзя.
     - Лично я сразу подумала, у него глаза бегают.
     - Полностью с тобой согласен.
     - Ты тоже заметил его глаза?
     - Сразу, как приехал.
     - Он как две капли воды похож на Мургатройда. Помнишь дворецкого в Бринкли, Берти?
     - Типа, который служил до Поумроя? С пузом?
     - Точно. И лицом, которому сам архиепископ мог позавидовать. Святоша, да и только. Это лицо всех нас надуло. Мы доверяли ему, как самим себе, и что? Негодяй свистнул столовое серебро, загнал его, а деньги просадил на собачьих бегах. Двух мнений быть не может, Баттерфилд - Мургатройд номер два.
     - Скорее всего, дальний родственник.
     - Или близкий. Ну ладно, раз мы так хорошо во всем разобрались, и Берти теперь свободен от подозрений, а его репутация восстановлена, не отправиться ли нам всем баиньки? Час поздний, а если я не украду свои восемь часов, хожу потом, как мокрая курица.
     Она так ловко повернула дело, болтая, словно все мы были закадычными друзьями-приятелями, уладившими небольшое недоразумение, что я испытал самый настоящий шок, когда старикашка Бассет и не подумал с ней согласиться. Наоборот, он тут же влил в бочку меда две бочки дегтя.
     - Я полностью солидарен с вами, миссис Траверс, когда вы утверждаете, что кто-то лжет. Но осмелюсь оспорить вашу теорию, что лжет мой дворецкий. Мистер Вустер, несомненно, крайне изобретателен и умен:
     - О, спасибо. Вы очень любезны.
     - :но, боюсь, его репутация не восстановлена, и я не могу, как вы предположили, освободить его от подозрений. Более того, скажем прямо, я намерен не освободить его, а арестовать.
     Он холодно и устрашающе сверкнул на меня пенсне. По правде говоря, этот тип нравился мне все меньше и меньше.
     - Возможно, вы не забыли, мистер Вустер, что во время нашей беседы в библиотеке я проинформировал вас касательно серьезности моих намерений по отношению к правонарушителю. Вы тогда предложили мне ограничиться штрафом в пять фунтов, как и в том случае, когда вы предстали передо мной в суде на Бошер-стрит по обвинению в сходном преступлении, но я отклонил ваше предложение. Напротив, я уверил вас, что негодяй, совершивший чудовищную несправедливость по отношению к констеблю Оутсу, понесет заслуженное наказание и отсидит в тюрьме положенный срок. Хочу вам сообщить, что я не вижу причин менять свое решение.
     Мнения публики по поводу его тирады разошлись. Юстас Оутс отнесся к ней положительно. Он на мгновение оторвался от шлема, одобрительно улыбнулся и, если б не железная дисциплина, наверняка крикнул бы: "Браво!" Само собой, мы с тетей Делией остались недовольны.
     - Ну, знаете, сэр Уаткин, это уж я не знаю, знаете, прах побери! укоризненно произнесла она, как всегда бросаясь грудью вперед на защиту интересов клана. - Вы не имеете никакого права так поступать.
     - Не только имею, но обязательно им воспользуюсь, мадам. - Старикашка махнул рукой в сторону Юстаса Оутса. - Констебль!
     Он не добавил: "Арестуйте этого человека!" или "Выполняйте свой долг!", но сержант был малый не промах, и рьяно кинулся вперед. Я думал, он положит мне руку на плечо, а в худшем случае обует в кандалы, я имею в виду, оденет на меня наручники, но Оутс лишь подошел ко мне, словно мы собирались петь дуэтом, и остановился, победно поводя распухшим носом.
     Тетя Делия попыталась еще раз урезонить старикашку.
     - Вы не можете сначала пригласить человека в гости, а затем спокойно запихнуть его в каталажку, как только он переступит порог вашего дома. Если это глостерширское гостеприимство, да поможет бог Глостерширу!
     - Мистер Вустер не мой гость. Он находится здесь по приглашению моей дочери.
     - Какая разница? Не выкручивайтесь, сэр Уаткин. Он ваш гость. Он ел вашу соль. И кстати, раз мы заговорили на эту тему, суп был сильно пересолен.
     - Ты считаешь, пересолен? - заинтересованно спросил я. - А мне показалось, в самый раз.
     - Нет. Пересолен.
     Папаша Бассет не дал нам закончить спор.
     - Приношу вам свои извинения за недостатки моего повара. Возможно, вскоре я его сменю. Тем временем вернемся к предмету, который мы обсуждаем. Мистер Вустер находится под арестом, и завтра я предприму необходимые шаги:
     - А что его ждет сегодня?
     - В нашей деревне имеется небольшой, но вполне приличный полицейский участок, которым заведует констебль Оутс. Несомненно, Оутс сумеет найти в нем место мистеру Вустеру.
     - Послушайте, неужели вы допустите, чтобы беднягу тащили ночью в полицейский участок? По крайней мере дайте ему нормально выспаться.
     - Не возражаю. Мне вовсе не хочется проявлять бессмысленную жестокость. До завтрашнего дня вы можете остаться в своей комнате, мистер Вустер.
     - И на том спасибо.
     - Я запру двери:
     - Само собой.
     - И заберу с собой ключ:
     - Нет проблем.
     - А весь остаток ночи констебль Оутс будет стоять на страже под вашим окном.
     - Сэр?
     - Это удержит мистера Вустера, который склонен ронять вещи из окон, от опрометчивых шагов. Вы займете свой пост не медля ни секунды, Оутс.
     - Слушаюсь, сэр.
     Сами понимаете, голос у констебля был мученическим, а самодовольное выражение, с которым он следил за ходом событий, будто ветром сдуло с его физиономии. Видимо, так же как тете Делии, ему необходимо было украсть свои восемь часов. Он печально отдал честь и зашаркал на выход, выражая спиной отчаяние и явно задаваясь вопросом, стоит ли ломать стулья из-за шлемов, как бы дороги они ни были сердцу.
     - А сейчас, миссис Траверс, если позволите, я хотел бы поговорить с вами наедине.
     Они умотали, и я остался один.
     Честно признаться, когда ключ повернулся в замочной скважине, я почувствовал себя несколько странно. С одной стороны мне было приятно, что меня никуда не уволокли, и я нахожусь в своей комнате, с другой - меня посадили под домашний арест, и я понятия не имел, как выкрутиться из создавшегося положения.
     Само собой, я уже бывал в подобных переделках и слышал, как лязгает ключ в замке тюремной камеры на Бошер-стрит. Но тогда я мог утешить себя мыслью о том, что через несколько часов меня ждет суровая отповедь судьи, а в крайнем случае (как и оказалось на самом деле) удар по моему карману. Мне не грозили, как грозили сейчас, тридцать суток тюрьмы, где мне вряд ли стали бы подавать по утрам чашечку чая.
     Сознание собственной невиновности тоже мало мне помогло. Меня вовсе даже не утешал тот факт, что Стефани Бинг считала меня похожим на Сиднея Картона. По правде говоря, я не знал этого парня, но, насколько я понял, он из кожи лез вон, лишь бы услужить попавшим в беду девицам, а это делало его в моих глазах придурком каких мало. Сидней Картон и Бертрам Вустер - два сапога пара. Сидней - баран, и Бертрам недалеко от него ушел.
     Вспомнив, как испортилось настроение у констебля Оутса, когда до него дошло, ему предстоит не спать всю ночь, я выглянул в окно, питая слабую надежду, что он смоется, как только начальство перестанет наблюдать за ним бдительным оком. Не тут-то было. Сержант бодрствовал, шагая взад-вперед по лужайке.
     Я подошел к умывальнику, взял кусок мыла и совсем было собрался запустить им в стража порядка, чтобы хоть немного отвести свою израненную душу, когда дверная ручка забренчала. Я сделал шаг к двери.
     - Кто там?
     - Это я, сэр. Дживз.
     - А, Дживз. Привет.
     - Мне кажется, дверь заперта, сэр.
     - Поверь мне, Дживз, это тебе не кажется. Дверь заперта, и запер ее сэр Уаткин Бассет. Кстати, ключ он прихватил с собой.
     - Сэр?
     - Меня замели.
     - Вот как, сэр?
     - Что ты сказал?
     - Я сказал "Вот как, сэр?"
     - Неужели? Да, именно так. Сейчас объясню, что случилось.
     И я вкратце изложил суть дела. Слышимость сквозь дубовую дверь, как вы понимаете, была не из лучших, но я не сомневался, что в захватывающих дух местах Дживз уважительно цокает языком.
     - Несчастный случай, сэр.
     - Более чем несчастный. А у тебя какие новости, Дживз?
     - Я попытался найти мистера Споуда, сэр, но безуспешно. Он вышел погулять. Надеюсь, его отсутствие будет недолгим.
     - Ну, теперь Споуд нам ни к чему. События развивались так стремительно, что мы больше не нуждаемся в его услугах. А что еще новенького?
     - Я разговаривал с мисс Бинг, сэр.
     - Знаешь, я тоже не отказался бы сказать ей пару слов. Что там у нее?
     - Молодая леди находится в крайне подавленном настроении, сэр, из-за того, что сэр Уаткин запретил ей выходить замуж за преподобного мистера Пинкера.
     - Боже великий, Дживз! Это еще почему?
     - Сэр Уаткин остался крайне недоволен той ролью, которую сыграл мистер Пинкер, невольно оказав помощь вору и способствовав его бегству.
     - Почему ты говоришь "его"?
     - Благоразумие прежде всего, сэр. У стен есть уши.
     - Понял. Ловко у тебя получилось, Дживз.
     - Благодарю вас, сэр.
     Я задумался над последними известиями. Похоже, сегодня ночью разбитых сердец в Глостершире было хоть пруд пруди. Чудно, но в душе у меня защемило. Несмотря на то, что в данную передрягу я попал только благодаря Стефи, я хотел юной безумице только хорошего, и переживал, что для нее наступили тяжелые времена.
     - Значит, старикашка загробил и любовь Стефи, и любовь Гусика? Что-то он сегодня разбушевался, Дживз.
     - Да, сэр.
     - И угомонить его невозможно, по крайней мере мне ничего путного в голову не приходит. А тебе ничего путного в голову не приходит, Дживз?
     - Нет, сэр.
     - Возвращаясь к нашим баранам, надеюсь у тебя имеется какой-нибудь план, чтобы незамедлительно вытащить меня отсюда?
     - Мой план еще не полностью созрел, сэр. Я обдумываю одну идею.
     - Обдумывай, Дживз, обдумывай. Не жалей мозгов.
     - В настоящий момент еще ничего не ясно, сэр.
     - Должно быть, твоя идея требует тонкого расчета?
     - Да, сэр.
     Я покачал головой. Глупо, конечно, потому что все равно он меня не видел. Тем не менее головой я покачал.
     - Опять ты за старое, Дживз. Сейчас не время быть вычурным. Нужно действовать прямо и просто, и чем скорее, тем лучше. Послушай, что я придумал. Ты не забыл, совсем недавно мы беседовали о констебле Доббсоне, который охранял все входы и выходы из сарая, куда заперли сэра Родерика Глоссопа? Помнишь, как папаша Стоукер собирался решить данную проблему?
     - Если мне не изменяет память, сэр, мистер Стоукер порекомендовал применить по отношению к сержанту физическое насилие. "Врежьте ему по башке лопатой", - выражение, которое мистер Стоукер употребил в тот момент.
     - Все верно, Дживз. Именно так он и сказал. И хотя мы отвергли его идею, я считаю, мыслил он вполне здраво. Все практичные деятели предпочитают действовать быстро и без затей. Констебль Оутс стоит на часах под моим окном. Связанные узлами простыни у меня имеются, и привязать их к ножке кровати или еще куда-нибудь, раз плюнуть. Если б ты одолжил у садовника лопату и:
     - Боюсь, сэр:
     - Перестань, Дживз. Сейчас не время для nolle prosequi. Знаю, тебе спокойно не живется без сложностей, но должен же ты понять, никакие сногсшибательные планы нам сейчас не помогут. Настал час, когда в ход должны пойти лопаты. Подойдешь к Оутсу, заведешь с ним разговор, а лопату спрячешь за спиной и будешь ждать психологического момента:
     - Прошу прощения, сэр. Сюда кто-то идет.
     - Обмозгуй, что я сказал. А кто там?
     - Сэр Уаткин Бассет и миссис Траверс, сэр. Мне кажется, они собираются вас навестить.
     - Так и знал, что в покое меня здесь не оставят. Ладно, бог с ними. Мы, Вустеры, принимаем в любое время дня и ночи.
     Однако, когда примерно через полминуты дверь открылась, в комнату вошла только тетя Делия. Ни слова не говоря, моя ближайшая и дражайшая подошла к полюбившемуся ей креслу и тут же в него плюхнулась. Она была мрачнее тучи, и у меня исчезла всякая надежда, что мне принесли сообщение, будто папаша Бассет одумался и в конце концов решил меня не арестовывать. И тем не менее, разрази меня гром, именно это сообщение тетушка мне и принесла.
     - Итак, Берти, - произнесла она, намолчавшись вдоволь, - можешь готовиться к отъезду.
     - Что?
     - Он отменил свое решение.
     - Отменил?
     - Да. Тебе не предъявят обвинения.
     - Ты имеешь в виду, мне не придется сидеть в кутузке?
     - Да.
     Мой дух возликовал до такой степени, что прошло некоторое время, прежде чем я понял, моя плоть и кровь не обращает ни малейшего внимания на танец дикарей в моем исполнении.
     - Ты словно не рада.
     - Ну, что ты. Очень рада.
     - В таком случае ты тщательно это скрываешь, - холодно заметил я. - Мне казалось, узнав о том, что племянника, можно сказать, вытащили из петли, ты будешь прыгать до потолка.
     Из ее груди вырвался глубокий вздох.
     - Видишь ли, Берти, не все так просто. Дело в том, что старый козел поставил мне условие.
     - Какое?
     - Он требует Анатоля.
     Хотите верьте, хотите нет, глаза у меня полезли на лоб.
     - Требует Анатоля?
     - Да. Такова цена твоей свободы. Он согласился не выдвигать обвинения, если я уступлю ему Анатоля. Шантажист поганый!
     Черты ее лица страдальчески исказились. Совсем недавно она до небес возносила достоинства шантажа и одобряла его на все сто, но чтобы получать от шантажа истинное удовольствие, надо, если вы меня понимаете, крепко держать его за хвост. Как только он поворачивается к вам мордой, дело ваше дрянь, и вы начинаете мучаться совсем как тетя Делия.
     По правде говоря, я тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Время от времени, на протяжении всего повествования, я частенько упоминал о том, какие чувства бушуют в моей груди при упоминании об Анатоле, непревзойденном, иначе не скажешь, артисте кухни, и, надеюсь, вы не забыли, как я был шокирован, когда тетя Делия сообщила мне о попытках сэра Уаткина Бассета, гостившего в Бринкли-корте, переманить его к себе.
     Само собой, тем, кто не пробовал волшебных жареных и тушеных блюд Анатоля, трудно понять тех, кто их пробовал. Могу лишь сказать, что отведав всего лишь раз любой из его шедевров, вы решите. жизнь скучна и не имеет никакого смысла, если у вас нет возможности каждый день зарываться по уши в пищу, тающую во рту. Мысль о том, что тетя Делия готова принести в жертву это седьмое чудо света только для того, чтобы ее племянник не увидел неба в клеточку, потрясла меня до глубины души. Можете мне поверить, я был тронут, дальше некуда.
     Точно не помню, но когда я посмотрел на нее, кажется, на глаза мои навернулись слезы. Она напомнила мне Сиднея Картона.
     - Ради меня ты готова расстаться с Анатолем? - выдохнул я.
     - Естественно.
     - Естественно, прах побери, нет! Слышать об этом не хочу.
     - Не можешь же ты сесть в тюрьму.
     - Не только могу, но как пить дать сяду, если великий маэстро останется на своем посту. Не вздумай уступить старикашке Бассету. Даже не мечтай.
     - Берти! Ты не шутишь?
     - Какие могут быть шутки? Подумаешь, тридцать суток. Мелочи жизни. Да я отсижу их, стоя на голове. Бассету хочется меня упечь? Ну и пусть. Зато потом, - добавил я уже другим голосом, - когда мои мытарства закончатся, и я стану свободным человеком, попроси Анатоля развернуться. После месяца на хлебе и воде, или чем там еще кормят, у меня наверняка разыграется аппетит. В тот вечер, когда меня отпустят, я желаю получить обед, о котором будут складывать легенды.
     - Ты его получишь.
     - Детали можем обсудить прямо сейчас.
     - Ты прав. Сейчас самое время. Начнем с икры? Или мускусной дыни?
     - И того, и другого. А сразу после - ароматный суп.
     - Суп или бульон?
     - Бульон.
     - Ты не забыл о Veloute aux fleurs de courgette?
     - Само собой, нет. Но я предпочел бы Consomme aux Pommes d'Amour.
     - Возможно, ты прав.
     - Думаю, да. Я чувствую, так будет лучше.
     - Знаешь, составляй меню сам. Не стану тебе мешать.
     - Мудрое решение.
     Я взял бумагу, карандаш, и примерно через десять минут объявил результаты своих трудов.
     - Значит так, - сказал я. - Учти, это не считая дополнений, если в тюремной камере меня осенит.
     И я прочитал:
     Le Diner
     Икра Frais
     Мускусная дыня
     Consomme aux Pommes d'Amour
     Sylphides a la creme d'Ecrevisses
     Mignonnette de polet petit-Duc
     Points d'asperges a la Mistinguette
     Supreme de foie gras au champagne
     Neige aux Perles des Alpes
     Timbale de ris de veau Toulousaine
     Salade d'endive et de celeri
     Пудинг с изюмом
     L'Etoeile au Berger
     Benedictins Blancs
     Bombe Nero
     Friandises
     Diablotins
     Фрукты
     - Вроде бы я ничего не упустил, тетя Делия?
     - Похоже, нет.
     - Тогда нам остается позвать негодяя и презреть его. Бассет! - во все горло заорал я.
     - Бассет! - во все горло заорала тетя Делия.
     Звон в моих ушах не успел стихнуть, как старикашка ворвался в комнату, пыхтя от негодования.
     - С ума вы все посходили, что ли? Чего вы вопите?
     - Бассет, - сказал я, не откладывая дела в долгий ящик, - мы решили вас презреть:
     Старикашка явно растерялся. Повернув голову, он вопросительно посмотрел на тетю Делию. Очевидно, ему показалось, Бертрам говорит загадками.
     - Берти, - пояснила моя ближайшая и дражайшая, - имеет в виду ваше идиотское предложение позабыть о случившемся, если я уступлю вам Анатоля. Какая чушь! Ничего глупее в жизни не слышала! Мы с Берти хохотали до слез. Правда, Берти?
     - Животики надорвали от смеха, - подтвердил я.
     Папаша Бассет был потрясен, дальше некуда.
     - Вы отказываетесь от моего предложения?
     - Естественно, мы отказываемся. Я должна была знать, что мой племянник не погрузит в траур дом любимой тетушки ради того, чтобы избежать мелких неприятностей. Вустеры не такие. Правда, Берти?
     - Еще бы!
     - О себе они думают в последнюю очередь.
     - В самую последнюю.
     - Мне не следовало оскорблять племянника, передавая ему ваше предложение. Прости меня, Берти.
     - Ничего страшного, старушка.
     Она пожала мне руку.
     - Спокойной ночи, Берти, дорогой. До свидания, вернее au revoir. Скоро увидимся.
     - Само собой. Не пройдет и года.
     - Кстати, ты не забыл о Nonats de la Mediterranie au Fenouil?
     - Конечно, забыл. И еще о Selle d'Agneau aux laitues a la Grecque. Включи их в список, ладно?
     Она вышла из комнаты, бросив на меня восхищенный и полный уважения взгляд с порога, после чего наступило непродолжительное молчание, причем, можете мне поверить, я молчал с достоинством. Затем папаша Бассет заговорил срывающимся, неприятным голосом:
     - Что ж, мистер Вустер, как выяснилось, вам все-таки придется сполна заплатить за вашу глупость.
     - Ясно.
     - Хочу сказать, я изменил свое решение относительно того, где вы будете ночевать. Вам придется отправиться в полицейский участок.
     - Жалкая месть, Бассет.
     - Ничуть. Не вижу причин лишать констебля Оутса заслуженного отдыха только ради того, чтобы не причинить вам неудобств. Сейчас я за ним пошлю. - Он открыл дверь. - Эй, ты!
     Никто и никогда не обращался так к Дживзу, но преданный малый и виду не подал, что чем-то недоволен.
     - Сэр?
     - На лужайке перед домом стоит констебль Оутс. Приведи его сюда.
     - Слушаюсь, сэр. Мистер Споуд желает сказать вам несколько слов, сэр.
     - Что такое?
     - Мистер Споуд, сэр. Он направляется к вам по коридору.
     Недовольно нахмурившись, старикашка вернулся в комнату.
     - Лучше бы Родерику сейчас меня не беспокоить, - ворчливо пробормотал он. - Не понимаю, зачем я ему понадобился?
     По правде говоря, я не удержался от смеха. Слишком уж забавно все получилось.
     - Он хочет сообщить вам - немного поздно, - что находился со мной рядом, когда ваш кувшинчик для сливок умыкнули, и тем самым восстановить мое доброе имя.
     - Ах да, вы правы. Но со своим сообщением он действительно немного опоздал. Придется ему обьяснить: Добрый вечер, Родерик.
     Туша Родерика Споуда заполнила собой дверной проем.
     - Входите, Родерик, входите. Но вам не стоило беспокоиться, мой мальчик. Мистер Вустер со всей очевидностью доказал, что не имеет никакого отношения к краже моего кувшинчика. Ведь вы за этим сюда пришли? Хотели подтвердить его невиновность?
     - Ну: э-э-э: не совсем, - сказал Родерик Споуд.
     Лицо у него было какое-то странное. Его скулы ходили ходуном, глаза остекленело смотрели вдаль, и при всем при том он ухитрялся крутить то, что крутить было невозможно - свои микроскопические усы.
     - Ну: э-э-э: не совсем, - сказал Родерик Споуд. - Я слышал, в доме переполох из-за шлема, который я украл у констебля Оутса.
     Воцарилась звенящая тишина. Папаша Бассет перестал дышать. Я тоже перестал дышать. Родерик Споуд продолжал крутить свои несуществующие усы.
     - Глупо, конечно, - вновь заговорил он. - Теперь я это понимаю. Но тогда: э-э-э: я поддался искушению, сам не знаю почему. Такое ведь с каждым может случиться, как вы думаете? Помните, я говорил вам, что украл полицейский шлем, когда учился в Оксфорде? Ну вот, сейчас мне никак не удалось удержаться от соблазна. Я считал, никто ничего не узнает, но камердинер Вустера говорит, вы решили, шлем украл Вустер, поэтому, естественно, я должен был к вам прийти и сказать всю правду. А теперь я пойду спать. Спокойной ночи, - заключил Родерик Споуд.
     Он бочком выбрался в коридор, и звенящая тишина, которой, вероятно, понравилось царствовать, вновь заняла свое привычное место.
     Должно быть, на свете существовало много типов, которые выглядели глупее, чем выглядел в данный момент сэр Уаткин Бассет, но, честно признаться, я ни одного такого типа не видел. Кончик носа у него стал ярко-красным, а пенсне съехало набок и перегородило физиономию под углом в сорок пять градусов. И хотя с первой минуты нашего знакомства папаша Бассет придирался ко мне изо всех сил, сейчас я в какой-то степени чувствовал жалость к несчастному старичку.
     - Гррмп! - выдавил он из себя минут через пять, и после долгой борьбы с голосовыми связками, которые, видимо, перекрутились у него в горле, сдавленно произнес. - Я должен принести вам свои извинения, мистер Вустер.
     - Ничего страшного, Бассет.
     - Прошу простить меня за все, что произошло.
     - Не будем об этом. Моя невиновность доказана, а остальное не имеет значения. Думаю, теперь я свободен, и смогу покинуть ваш дом?
     - О, конечно, конечно. Спокойной ночи, мистер Вустер.
     - Спокойной ночи, Бассет. Вряд ли стоит говорить, я надеюсь, эта история послужит вам хорошим уроком.
     Я холодно кивнул и, глядя на закрывавшуюся за папашей Бассетом дверь, глубоко задумался. По правде говоря, я ничего не понимал. Добрый, старый, испытанный метод Оутса, повсюду рыскавшего в поисках причин, тоже меня не выручил, если не считать, мне пришла в голову мысль, что Споуду вдруг захотелось стать похожим на Сиднея Картона.
     А затем, внезапно, в моей черепушке словно молния вспыхнула.
     - Дживз!
     - Сэр?
     - Это твои штучки?
     - Сэр?
     - Прекрати говорить "Сэр?", словно тебе не понятно, о чем идет речь. Это ты подбил Споуда сознаться насчет шлема?
     Не могу сказать, что он улыбнулся, - Дживз никогда не улыбается, - но мускул в уголке его рта слегка дрогнул.
     - Я осмелился, сэр, предложить мистеру Споуду совершить благородный поступок и взять вину на себя. В ходе нашей беседы я объяснил ему, что тем самым он спасет вас от многих неприятностей, ничем при этом не рискуя. Я указал мистеру Споуду, что сэр Уаткин, будучи обручен с его тетей, вряд ли вынесет ему такой же суровый приговор, который он вынес вам. Нельзя посадить джентльмена в тюрьму, если намереваешься вступить в законный брак с его тетей.
     - Глубокая мысль, Дживз. Но все равно странно. Ты имеешь в виду, он согласился без звука? Встал и пошел?
     - Не совсем "без звука", сэр. Должен признаться, вначале мистер Споуд отнесся к моему предложению крайне неодобрительно. Я повлиял на его решение, сообщив, что мне все известно об:
     Я громко вскрикнул.
     - Эйлали!
     - Да, сэр.
     Честно признаться, меня охватило страстное желание выяснить, что тут к чему. Я решил во что бы то ни стало докопаться до сути дела.
     - Послушай, Дживз. Скажи, что Споуд сотворил с этой Эйлали? Убил и закопал?
     - Боюсь, сэр, я не имею права говорить на эту тему.
     - Да ну, Дживз. Брось.
     - Не имею права, сэр.
     Я сдался.
     - Ох, ладно.
     Я стал готовиться к заслуженному отдыху. Скинул свои одеяния. Надел пижаму. Скользнул в кровать. Простынями в узлах, как вы понимаете, я не воспользовался, решив потерпеть одну ночь и промучиться между двумя одеялами. Быстрая смена событий настроила меня на меланхолический лад. Я сел в подушках, обхватил руками колени, и предался размышлениям.
     - Странная штука жизнь, Дживз, что?
     - Необычайно странная, сэр.
     - Никогда не знаешь, как все повернется. Приведу тебе самый простой пример: разве могло мне прийти в голову полчаса назад, что я буду сидеть на кровати в пижаме и смотреть, как ты складываешь в чемодан мои вещи? Сам понимаешь, передо мной маячило совсем другое будущее.
     - Да, сэр.
     - Можно было подумать, меня сглазили.
     - Безусловно, сэр.
     - А сейчас мои неприятности исчезли, можно сказать, как капли росы с этих-как-они-там-называются. И все благодаря тебе, Дживз.
     - Я счастлив, что смог услужить вам, сэр.
     - Ты превзошел самого себя, Дживз. И тем не менее, в бочке меда не обошлось без капли дегтя.
     - Сэр?
     - Послушай, прекрати твердить "Сэр?", словно ты попугай. Я имею в виду, Дживз, разбитые сердца так и остались разбитыми сердцами. Со мной-то все в порядке, двух мнений быть не может, но про Гусика этого не скажешь, и про Стефи тоже. Вот тебе и капля дегтя.
     - Да, сэр.
     - Хотя, раз уж мы заговорили на эту тему, я никогда не понимал, каким образом капля дегтя может очутиться в бочке с медом. Не подскажешь, кто ее туда капает, Дживз?
     - Прошу прощенья за вольность, сэр:
     - Да, Дживз?
     - Я лишь хотел поинтересоваться, не собираетесь ли вы подать на сэра Уаткина в суд за незаконный арест и клевету перед свидетелями?
     - Честно признаться, над этим я как-то не задумывался. Ты считаешь, старикашка нарушил какие-то законы?
     - Несомненно, сэр. И миссис Траверс, и я можем дать показания, неопровержимо доказывающие вину сэра Уаткина. В вашем положении, сэр, вы можете потребовать с сэра Уаткина возмещения убытков и получить довольно большую сумму.
     - Знаешь, должно быть, ты прав. Теперь понятно, почему старикашка чуть не помер от удушья, когда Споуд порадовал его последними известиями.
     - Да, сэр. Прекрасно разбираясь в юриспруденции, сэр Уаткин мгновенно осознал, что ему грозят большие неприятности.
     - Я и представить себе не мог, что человеческий нос может покраснеть до такой степени. А ты мог себе такое представить, Дживз?
     - Нет, сэр.
     - Ну, он и так вляпался по уши, и снова смешивать его с грязью как-то неловко. У меня нет особого желания топтать старикашку каблуками, Дживз.
     - Я лишь подумал о том, сэр, что если б вы только пригрозили подать на него в суд, сэр Уаткин, дабы избежать скандала, с радостью согласился бы на брак мисс Медлин с мистером Финк-Ноттлем, а также не стал бы возражать против союза мисс Стефани Бинг и преподобного мистера Пинкера.
     - Боже великий, Дживз! Снова шантаж?
     - Совершенно справедливо, сэр.
     - Начнем, не теряя ни минуты.
     Я соскочил с постели и подбежал к двери.
     - Бассет! - во все горло заорал я.
     Поначалу никаких результатов я не добился. Видимо, старикашка юркнул к себе в норку и не желал ничего слышать и видеть. Но, продолжая вопить все громче через равные промежутки времени, я добился своего: вдалеке послышался топот, и папаша Бассет подбежал ко мне трусцой. Сами понимаете, от его грозного вида, которым он устрашал нас с тетей Делией в подобной ситуации, не осталось и следа. Сейчас старикашку запросто можно было спутать с побитой собакой или проштрафившимся официантом, забывшим о своих клиентах.
     - Да, мистер Вустер?
     Я зашел в комнату и снова нырнул под одеяло.
     - Вы хотите мне что-то сказать, мистер Вустер?
     - Я много чего хочу вам сказать, Бассет, но постараюсь быть кратким. Вы в курсе, что тупое упрямство, с которым вы натравливали на меня полицейских и запирали в собственной комнате, дает мне право подать на вас в суд за: как там, Дживз?
     - Незаконный арест и клевету перед свидетелями, сэр.
     - Оно самое. Я могу вас разорить, оглянуться не успеете. Что скажете, Бассет?
     Его передернуло, словно за шиворот ему заполз таракан.
     - А скажете вы вот что, - продолжал я. - Вы скажете, причем не сходя с места, что согласны на брак вашей дочери Медлин с Огастесом Финк-Ноттлем, а также на брак вашей племянницы Стефани с преподобным Г. П. Пинкером.
     В нем явно происходила борьба. Правда длилась она недолго и закончилась, как только он поймал мой взгляд.
     - Хорошо, мистер Вустер.
     - И еще. Вполне вероятно, международные гангстеры, укравшие ваш кувшинчик, продадут его дяде Тому. Их осведомителям наверняка известно, дядя Том скупает серебряных коров и все прочее. Так вот, вы даже не пикнете, если впоследствии увидите этот кувшинчик в его коллекции.
     - Хорошо, мистер Вустер.
     - А теперь последнее. Вы должны мне пятерку.
     - Простите?
     - Вы содрали с меня пятерку на Бошер-стрит. Я хочу ее получить до своего отьезда.
     - Завтра утром я выпишу чек.
     - Надеюсь, он будет лежать на моем подносе рядом с чашкой чая. Спокойной ночи, Бассет.
     - Спокойной ночи, мистер Вустер. Прошу прощенья, это не бренди? Если не возражаете, я бы выпил рюмку.
     - Дживз, бокал сэру Уаткину Бассету.
     - Слушаюсь, сэр.
     Старикашка схватил бокал, с благодарностью его осушил и вприпрыжку выбежал из комнаты. Возможно, вполне безвредный старичок, если узнать его поближе.
     Дживз нарушил наступившее молчание.
     - Я закончил укладывать ваши вещи, сэр.
     - Замечательно. Мне давно пора видеть десятый сон. Открой окно, Дживз.
     - Слушаюсь, сэр.
     - Что там на улице?
     - Погода резко испортилась, сэр. Идет проливной дождь.
     Внезапно я услышал, как кто-то чихнул.
     - Это еще что, Дживз? В саду люди?
     - Констебль Оутс, сэр.
     - Ты имеешь в виду, он не ушел домой?
     - Нет, сэр. Мне кажется, занятый совсем другими делами, сэр Уаткин упустил из виду, что констеблю больше не обязательно стоять на своем посту.
     Я умиротворенно вздохнул. День заканчивался, лучше не придумаешь. При мысли о том, что констебль Оутс бродит под дождем подобно войскам мидийцев вместо того, чтобы лежать дома в уютной кровати, у меня стало тепло на душе.
     - Какой удачный сегодня день, Дживз. Как ты там сочинил про жаворонков?
     - Сэр?
     - И еще про улиток.
     - Ах да, сэр. "Так каждый год и много лет весна приходит прытко, и поутру лежит роса - травы прекрасной страж:"
     - Да, но куда подевались жаворонки, Дживз? Где улитки? Я точно помню, о жаворонках и улитках ты мне рассказывал.
     - Я как раз собирался прочитать о жаворонках и улитках, сэр. "Там жаворонок на крыле, там - под листом улитка:"
     - Совсем другое дело. А в чем суть?
     - "И Господь Бог на небесах, и мир прекрасен наш".
     - В самую точку, Дживз. Даже у меня лучше не получилось бы. И все же, одна мысль меня гложет, Дживз. Я бы предпочел, чтобы ты сообщил мне секретные факты насчет Эйлали.
     - Боюсь, сэр:
     - Я никому не скажу. Ты ведь меня знаешь: я - могила.
     - Правила "Юниоров Ганимеда" чрезвычайно строги, сэр.
     - Помню. Но ты мог бы хоть немного пойти мне навстречу.
     - Прошу прощенья, сэр:
     Я принял великое решение.
     - Дживз, - сказал я, - выложи мне все как на духу, и я отправлюсь в твое дурацкое кругосветное путешествие.
     Он заколебался.
     - Строго конфиденциально, сэр:
     - Само собой.
     - Мистер Споуд - конструктор нижнего дамского белья, сэр. Он необычайно талантлив и тайно работает в этом направлении много лет. Мистер Споуд основатель и владелец широко известной фирмы на Бонд-стрит, известной как "Eulalie Soeurs".
     - Не может быть! Ты не шутишь?
     - Нет, сэр.
     - Великий боже, Дживз! Неудивительно, он до смерти боится, как бы об этом не пронюхали.
     - Вот именно, сэр.
     Я задумался.
     - Что ж, я ни о чем не жалею, Дживз. Честно признаться, я бы всю ночь проворочался, если б ничего не узнал. Может, круиз окажется не таким мерзопакостным, как я предполагал.
     - Многие джентльмены находят его весьма привлекательным, сэр.
     - Правда?
     - Да, сэр. Новые лица.
     - Что верно, то верно. Об этом я как-то не подумал. Лица действительно будут новыми, что? Тысячи и тысячи лиц, и среди них ни одного лица Стефи.
     - Совершенно справедливо, сэр.
     - Ладно, завтра же отправляйся за билетами.
     - Билеты давно куплены, сэр. Спокойной ночи, сэр.
     Дверь закрылась. Я выключил свет. Некоторое время я лежал, слушая мерный топот ног констебля Оутса и размышляя о Гусике, Медлин Бассет, Стефи и старине Свинке Пинкере, жизнь которых должна была сейчас пойти как по маслу. Мне вспомнился и дядя Том, который, заполучив свою корову, наверняка раскошелится и выпишет тете Делии чек с несколькими нулями для ее "Будуара Миледи". Дживз как всегда смотрел в корень. Улитка была на крыле, жаворонок под листом, вернее, наоборот, - и Господь Бог был на небесах, и наш мир был прекрасен.
     Мои глаза сами собой закрылись, мышцы расслабились, дыхание стало ровным, и сон, который делает что-то, не помню что, нахлынул на меня целительной приливной волной.