Владислав Русанов
     
     Золотой вепрь
     
     Часть первая
     
     Дезертиры империи
     
     Глава 1
     
     Весь мастеровой люд, населяющий гончарный квартал Аксамалы, знал фра Розарио как заядлого голубятника.
     Вообще-то, в столице Сасандрийской империи до недавнего времени трудно было удивить народ подобным увлечением. И в Верхнем городе, среди белостенных дворцов и рвущихся ввысь храмов, и в Нижнем, где обитали люди попроще - купцы, банкиры, ремесленники, лавочники, ученые, - голубей любили. Еще бы, птица, угодная самому Триединому. Ведь всем известно, когда Господь умирал от голода и жажды в пустыне, скрываясь от гонителей веры, именно голуби приносили ему в зобу воду и ячменные зерна. Теперь они запросто разгуливали по мозаичным полам храмов, заставляя верующих постоянно смотреть себе под ноги (не раздавить бы!), мельтешили меж колоннами портиков, безнаказанно гадили на головы бронзовых и мраморных статуй, увековечивающих генералов и адмиралов, прославивших империю силой оружия и мудростью военной мысли. Да что там! Сам император, да живет он вечно, содержал голубятню на несколько тысяч птиц и частенько в молодые годы проводил дни напролет среди клеток под монотонное воркование.
     А каких только пород голубей не вывели в Сасандре! На самый взыскательный вкус, на самого утонченного любителя. Иной неискушенный человек взглянет и плюнет в сердцах - уродство, да и только. А оказывается - порода!
     Дутыши - мьельские, тьяльские, литийские... Словно удивительные, заканчивающиеся сверху шаром свечки на тоненьких ножках, щеголяли друг перед другом самцы дутышей. Сизые, вороные с отливом, пегие, палевые...
     Бородавчатые аксамалианские отличались мясистыми багровыми наростами на клювах - ни дать ни взять последствия неведомой болезни. Да еще вокруг глаз красные круги. Ночью приснится - любая бруха[1] отдыхает в холодке. Конечно, вельсгундские бородавчатые тоже красавцы хоть куда - как вспомнишь, так вздрогнешь, - но аксамалианская порода ценилась выше прочих.
     Уннарские мохноногие и браильские очковые.
     Турманы, поражающие воображение наблюдателя петлями и восьмерками, которые они без устали выделывают в синем небе на пределе видимости.
     Но любовью фра Розарио на долгие годы оставались почтовые голуби. Внешне невзрачные птицы - ни тебе яркой расцветки, ни особых украшений из перьев или кожистых наростов. Маленькие, верткие и стремительные. Аксамалианские почтовые за день могут преодолеть шестьсот - семьсот миль, летят над морем, невзирая на туман, возвращаются, даже если их увезли от родного дома на тысячу и больше миль. Многие честные имперцы считали такую способность благодатью Триединого, которой он отметил своих спасителей. Ни одному сасандрийцу и в голову не пришло бы убивать голубей. Это в Айшасе[2] вывели мясную породу и с удовольствием поедают священных птиц. Ну, айшасианы все не от мира сего - разум верующего в Триединого не в силах постигнуть их обычаев.
     Но, конечно, далеко не каждый почтовик сумеет правильно определить направление и вернуться в голубятню из далека-далека, пролететь сотни миль, удрать от чеглоков и увернуться от перепелятников, не дать себя увлечь диким голубкам. Опытные голубятники устраивают для птиц испытания, проходит которые один из сотни, а то и из тысячи. Их ценят на вес золота. И это не красивые слова, а самая что ни на есть истина! Если на одну чашу весов посадить с любовью выращенного, кропотливо обученного почтового голубя, то на другую чашу толковый купец, не скупясь, кладет десять унций[3] золота.
     Казалось бы, прямой путь обогатиться для любого голубятника. Да не тут-то было! Не у каждого получится выкормить, взлелеять ценную птицу. У кого-то не хватает умения, у кого-то - терпения. Зато фра Розарио умел добиться желаемого результата, не затрачивая на первый взгляд ни малейших усилий. Уж кто-кто, а он мог бы стать самым настоящим богачом. Как говорят в народе, грести деньги лопатой. Но сухощавый пышноусый аксамалианец с выдубленным солнцем и ветром лицом - сказывалась привычка с утра до вечера торчать на плоской крыше - о презренном металле и не думал. Он открыто и резко отзывался о людях, трепетно складывающих скудо[4] к скудо, солид к солиду, и занимался птицами исключительно для своего удовольствия. В свободное время помогал сестре и ее мужу, которые содержали небольшую булочную в самом дальнем конце Прорезной улицы. Ворочал мешки с мукой и кадушки с тестом, разжигал печь, с удовольствием ухаживал за стареньким осликом, таскающим тележку с выпечкой. Играл с племянниками. Лишь изредка выбирался из столицы. Куда - не говорил никому. Отделывался шутками и прибаутками. Мол, за времена бурной молодости успел детишек настрогать по одному в каждой провинции, а теперь приходится ездить, проверять, что да как, а когда и помочь денежками. Вопреки своим же словам золото он не увозил из Аксамалы, а, напротив, привозил. И тогда щедро одаривал каждого из шестерых сорванцов-племянников сладостями и игрушками, дарил дорогие тряпки сестре, привозил в подарок свояку айшасианский табак, мог просто так дать денег для насущных нужд. Ну, понятно, когда он уезжал с десятком-другим голубей в дорожных клетках. А когда налегке? Соседи шушукались, но Розарио не давал даже зацепки для сплетен. А домыслы стройте сколько угодно...
     Правда, события последних дней отвлекли обывателей от таинственного голубятника, его отлучек и его заработков. Аксамала окунулась в пучину самого настоящего бунта. Разруха, хаос и кровопролитие правили столицей империи. В ночь Огня и Стали гвардейцы и вооруженные чем попало горожане обрушились на скрывающихся в столице чародеев, практикующих запрещенное еще в незапамятные времена искусство, и на вольнодумцев, выступающих против нынешней имперской власти.[5] Колдуны оказали отчаянное сопротивление, на что не рассчитывали ни командир гвардии Бригельм дель Погго, ни верховный главнокомандующий, т'Алисан делла Каллиано.
     Впрочем, спросить теперь было не с кого - весь генералитет, чиновники магистрата, Верховный совет жрецов Триединого погибли в междоусобице. От Верхнего города не осталось камня на камне. Масла в огонь подлило отребье из припортовых кварталов, ворвавшееся в Нижний город с одной-единственной целью - грабить и убивать. К утру уцелели лишь те кварталы, где люди сумели объединиться и оказать сопротивление с оружием в руках. Центром сопротивления оказался университетский городок. Но удалось сохранить островок благополучия и на нижнем конце Прорезной улицы. Лавочники и ремесленники перегородили улицу и окрестные переулки завалами из старой мебели и всякого прочего хлама и, сменяясь, несли стражу днем и ночью. Большое подспорье оказали два десятка гвардейцев и стражников, совершенно случайно прибившиеся к горожанам.
     Фра Розарио отбывал положенные ему часы с гизармой на плече, выглядывая из-за баррикады: не вздумается ли любителям легкой поживы нагрянуть вдруг в гости? Со скрытой усмешкой он разглядывал лица обывателей, преображающиеся на глазах, едва им в руки попадало оружие. Гончар чувствовал себя профессиональным военным, а бакалейщик - спасителем Отечества. Глупцы. Никак не могут взять в толк, что их оставили в покое только потому, что в городе хватало более легкой добычи. Зачем камышовому коту бросаться на цаплю, которая метит клювом в глаз, защищая гнездо, если рядом в тростнике блаженствуют ленивые, жирные и совершенно беззащитные утки?
     Вечера Розарио, как и прежде, проводил в голубятне. Чистил клетки, менял воду в поилках, вытряхивал остатки проса из кормушек и подсыпал свежего. Изредка запирался в своей комнате и до одури упражнялся с двумя кордами, метал с закрытыми глазами орионы и ножи, раскручивал цепочку с шипастым грузиком на конце, окружая себя коконом мерцающей, расплывающейся стали. При этом он искренне жалел дурачков из "народной самообороны", как называли себя вооруженные гизармами и алебардами горожане.
     Он ждал. Ждал, как привык ждать последние пятнадцать лет. Работая вне гильдии, поневоле приходится осторожничать и не высовываться лишний раз.
     Осенние дни продолжали баловать ясной и теплой погодой, но удлиняющиеся прохладные ночи заставляли задуматься о грядущей зиме. Впрочем, зима в Аксамале - это не зима в Барне или Табале. Морозы бывают редко. Если кто и способен замерзнуть и простудиться, так только южанин айшасиан.
     На третий день после Хмельного радения,[6] которое в этом году никто и не подумал праздновать, в голубятню вернулся измученный сизарь - из тех, что Розарио в позапрошлом году отвозил в Мьелу. Первая весточка от Старика за это время.
     У голубя под хвостом в навощенном футлярчике отыскалось письмо на тонкой, полупрозрачной бумаге. Впрочем, ничего удивительного - на то они и почтовые, чтобы известия переносить из конца в конец империи. Да и, признаться честно, Старик не часто баловал Розарио вниманием. Они переписывались раз в полтора-два года, встречались и того реже. Еще бы! Айшасианский купец, чья кожа чернее сажи, жил в богатейшем городе Каматы уж скоро сорок лет, но дальше на север не выбирался и даже не изъявлял такого желания. Да ему и не нужно было путешествовать. Обосновавшись на юге, он, словно паук, дергал за нити раскинутой по всей Сасандре паутины. Получал сообщения от агентов, отсылал им распоряжения, сопоставлял сведения и делал единственно верные выводы, карал предателей и упреждал действия имперской контрразведки.
     Что же он хочет поведать в своей депеше?
     Голубятник отвязал футляр от хвоста птицы, осторожно придерживая крылья, отправил уставшего курьера в отдельную клетку. Плеснул в поилку чуть-чуть свежей воды. Пускай отдохнет, а покормить и попоить как следует придется чуть позже.
     Птица благодарно заворковала. Принялась пить, запрокидывая точеную головку с маленьким клювом. Хозяин покивал, еще раз внимательно оглядывая питомца, а после спустился вниз и заперся в комнате на засов. Развернул листочек на колене и, шевеля губами - грамота никогда не была его сильной стороной, - принялся читать.
     С первой же строчки брови Розарио поползли вверх, собирая кожу на лбу в глубокие морщины. Обычно засекреченный до невозможности, Старик писал открытым текстом, не прибегая к привычным для него иносказаниям и шифрам. Кстати сказать, Розарио недолюбливал все эти загадки, недомолвки и двусмысленности - голову сломаешь, пока догадаешься, что же имел в виду глава айшасианской резидентуры.
     Но тут...
     "Подлежат уничтожению. Немедленно.
     Министр - т'Исельн дель Гуэлла, глава тайного сыска Аксамалы.
     Табачник - фра Корзьело, хозяин табачной лавки на углу площади Спасения.
     Меченый - мэтр Миллио, чиновник второй категории таможни Аксамалианского порта.
     Усач - т'Веррон дель Карпо, капитан Аксамалианской гвардии.
     Юнец - т'Адилио делла Винуэрта, лейтенант, адъютант верховного главнокомандующего т'Алисана делла Каллиано.
     Брюхо - фра Биньол, банкир, совладелец банка "Биньол и Маракетто".
     Рыбец - Жильен, горшечник с улицы Прорезной.
     Прыщ - Ниггольм, портовый рабочий.
     Исполнить приговор в кратчайший срок. Об исполнении доложить".
     Помимо воли пятерня Розарио полезла в затылок. Ну ничего себе! Что же это делается?
     Он медленно перечитал послание еще раз - может, что-то напутал от малограмотности? Да нет. Все верно. Ничего не перепутал, все буковки верно в слова сложил.
     Нет, что же все-таки делается?!
     Разве можно такие задания выдавать?
     Что случилось с головой Старика? Вот так запросто уничтожить всех самых важных шпионов в Аксамале. Ну, положим, если смута и революция, то нужно заметать следы, но не так же решительно!
     Или именно так и нужно?
     Резко и решительно. Невзирая на лица и должности агентов.
     Вот только одного айшасиан не учел. Серьезных изменений, затронувших город.
     Хорошо ему из Мьелы распоряжения раздавать направо и налево!
     Попробуй выполни их тут, в Аксамале, разворошенной недавними событиями, как муравейник. В городе, наполовину разрушенном и выжженном, где жители перемешались, как монетки в сундуке ростовщика. Где сейчас может быть мэтр Миллио, таможенный чиновник? В своем особняке, в бегах, на дне залива, между портовых свай? В каком погроме сгинул табачник Корзьело? Ведь по площади Спасения прокатилась толпа мародеров, а они пострашнее саранчи будут. Где искать т'Адилио делла Винуэрта? Сам-то главнокомандующий, говорят, погиб в Верхнем городе, когда пытался приструнить мятежных чародеев. А вот Жильена, горшечника по кличке Рыбец, он, кажется, знает...
     Пора менять личину голубятника на личину наемного убийцы, кем Розарио и был на самом деле. Вполне справедливо он полагал, что достиг в своем деле высокого мастерства. Возможно, лучший убийца Аксамалы. В гильдию он не входил, доли из получаемой платы не отстегивал, а следовательно, находился вне закона не только по меркам сыщиков, но и "по понятиям" своих же товарищей по ремеслу. А потому старался жить тише воды, ниже травы, чтоб никто не знал, не видел и даже не догадался о его занятии. Иначе на него объявят охоту, и тогда скромный шурин булочника с Прорезной не жилец. Именно этой слабостью Розарио воспользовался Старик, предложив ему поработать на разведку Айшасы.
     Почему умелый и опытный убийца не расправился с вымогателем? Казалось бы, чего проще: ножиком по горлу - и в ближайший колодец...
     Возможно, дело было в хитрости старого айшасиана, первым делом сообщившего собеседнику, что все мысли относительно его ремесла и его личности изложил на пергаменте, который положил в лучший банк Мьелы - "Теребильо и братья"? Лист извлекут в случае смерти Старика и зачитают на заседании магистрата.
     - Можешь не сомневаться, - хитро сверкнув белоснежными зубами, прищурился шпион. - Всесасандрийский розыск тебе будет обеспечен. А если попытаешься сменить род занятий, "лечь на дно" или, скрываясь, сменить внешность, то обмануть сумеешь лишь тупых и неповоротливых имперских сыщиков. Все происходящее в магистрате Мьелы рано или поздно становится достоянием преступного мира города. Входящие в гильдию убийцы захотят востребовать должок за несколько лет независимого труда. Не так ли, дорогой мой фра Розарио?
     А может быть, не последнюю роль сыграла жадность убийцы, который только для соседей и родных был бессребреником, не придающим значения толщине своего кошелька, - были бы сыты и ухожены любимые голуби? На самом деле он скопил уже достаточно, чтобы в дальней провинции купить дворянство, имение с отличными охотничьими угодьями, пахотной землей и сенокосами. Еще лет пять, и мечта воплотится в жизнь.
     Но для этого нужно самое малое - сохранить жизнь.
     Розарио подумал и согласился с доводами айшасиана, чей ум был столь же ясен, сколь черна кожа.
     С тех пор он изредка выполнял задания Старика. Следует отдать шпиону должное: своим влиянием на убийцу он не злоупотреблял. Не требовал чего-нибудь лишнего или невозможного. До сегодняшнего дня...
     Розарио надел перевязь - нынче в Аксамале оружие не вызывает подозрения, скорее, наоборот, горожане удивятся, увидев кого-нибудь без корда или алебарды. Всунул клинок в ножны, рассовал по рукавам метательные ножи, обернул вокруг пояса цепочку с грузом - под курткой никто не заметит, зато в любой миг можно выхватить.
     Начнет он, пожалуй, с Рыбца.
     
     Флану разбудил скользнувший по щеке солнечный зайчик. Еще несколько мгновений она лежала, не открывая глаз, вдыхая запах сена.
     Впервые за девятнадцать лет жизни она наслаждалась подлинной свободой, о которой раньше приходилось только мечтать.
     Везде ее связывали какие-то ограничения.
     Дома, в далеком детстве, все было подчинено строгому порядку - дети старались не попадаться на глаза отцу, постоянно озабоченному изучением волшебства. И хотя в большинстве семей младшеньких балуют и прощают им многое, чего никогда не простили бы старшим братьям и сестрам, в доме чародея Алессара, зятя знаменитого Тельмара Мудрого, спуску не давали никому - ни слугам, ни детям. "Папа работает! Не мешайте папе, лучше делом займитесь". Флана не помнила, чтобы отец хоть раз приласкал ее, подержал на коленях, купил гостинец, возвращаясь из города. Мать проводила с дочерьми чуть больше времени, но все равно свою жизнь она посвятила мужу, помогая ему на пути к заслуженной (как она думала) славе. Они и умерли вместе - в один день, от одной болезни. И старшая сестра, Эллана, тоже.
     У дальних родственников, где Флана прожила следующие шесть лет, она была скорее служанкой. С приемышем никто не церемонился. Могли за невыполненную в срок работу лишить ужина, за пререкания - дать подзатыльник, а то и вожжами пониже спины. С утра до ночи выгребай золу из печи, таскай воду, убирай за коровами и свиньями, корми уток. Она удрала от них и ничуть о том не жалела. Ну, разве что только поражалась собственной наивности. Уйти из дома - как ни крути, а все же крыша над головой и кормят, - не имея ни гроша в кармане, не имея перед собой никакой цели, кроме желания убраться как можно подальше и ни от кого не зависеть! Большей наивности трудно ожидать... Но она смогла добраться из провинциальной Ресенны до самой блистательной Аксамалы. И там повстречала фриту Эстеллу.
     В "Розе Аксамалы" Флана нашла то, чего не имела в прошлой жизни, - уверенность в себе и подруг. Поначалу ей нравилось очаровывать мужчин, подчинять их своей власти. Казалось, что наконец-то она строит жизнь, как сама хочет. Она была дерзкой, красивой, независимой. Но вскоре наступило разочарование. Бордель не то место, попав куда женщина может стать свободной. Десятки условностей, навязанные клиентами или хозяйкой правила игры...
     Одно время Флана думала, что сможет обрести свободу вместе с Кирсьеном - гвардейским лейтенантом, который скрывался в ее комнате после драки с кровопролитием. Конечно, она и помыслить не могла, что дворянин свяжет свою судьбу со шлюхой, но беглец, преследуемый властями изгой... Почему бы и нет? Они могли бы сбежать вместе. В Барн, к подножию гор Тумана, на Окраину, граничащую с великой Степью, да хоть в ледяной Гронд, где солнце полгода не заходит, а вторые полгода царит ночь. Если бы только Кир поманил... хотя бы намекнул, она бросила бы все - сытую, безбедную жизнь, уют, поклонников. Но он промолчал. Даже не попросил ждать его. Ушел, сопровождаемый контрразведчиком по кличке Мастер. Тьялец отправился улаживать свою судьбу, искать своего счастья. Что ж, мужчинам это свойственно - думать лишь о себе. А женщинам остается лишь верить и надеяться. Правда, Мастер говорил Флане, что Кир вспоминал о ней уже за воротами Аксамалы. Слабое утешение. Да и то - сыщик мог просто-напросто пожалеть ее.
     Еще чего! Не нуждается она ни в чьей жалости! Пускай даже и от чистого сердца.
     Сон окончательно сбежал. Сама того не желая, Флана разозлилась. Вот уж напрасно, да ничего не поделаешь!
     Она потянулась и открыла глаза.
     Солнце стояло довольно высоко - в Аксамале часы на Клепсидральной башне пробили бы уже второй раз. Ветер колыхал ветви раскидистого вяза, и от этого тени и солнечные пятна бежали по земле, словно играя в салки. Рядом, зарывшись лицом в сено, храпел Боррас. С вечера он скинул сапоги и теперь розовые пятки вызывающе торчали, так и приглашая пощекотать.
     Флана усмехнулась и выдернула из кипы сена стебелек попрочнее...
     Сбежавшая из передвижного борделя девушка познакомилась с рыжим веснушчатым парнем три дня назад в мансионе,[7] куда она заглянула в надежде перекусить и найти дешевую комнату. Флана уже привыкла, что мужчины, особенно подвыпившие простолюдины, увидев ее, начинают отпускать сальные шутки, в открытую предлагать свою любовь, как будто в этом их добре у кого-то есть потребность! Одному такому любвеобильному полудурку она уже прострелила ногу на тракте. Правда, потом пришлось на какое-то время свернуть с наезженной дороги. Вдруг у него есть дружки? Или просто обиженный не только словом, но и делом купчик мог нажаловаться стражникам, наплетя им с три короба. Мужчины склонны верить друг другу. Но, Триединый миловал, обошлось без погони, и Флана снова вернулась на тракт.
     Тот мансион снаружи выглядел не слишком привлекательно. Покосившаяся ограда, куча навоза слишком близко к крыльцу. Захудалый какой-то. Но тем лучше, решила Флана. Значит, хозяин не избалован богатыми гостями, цену за ночлег и кусок хлеба с сыром ломить не будет.
     Она оказалась права. Горбушку на удивление белого и мягкого хлеба, сыр и даже кружку кисловатого слабого вина она получила за сущие гроши. Три медные монетки. За эти деньги в Аксамале яблоко не купишь у разносчика. И все бы хорошо, не обоснуйся за соседним столом тройка основательно подвыпивших гуртовщиков. Вначале они просто подмигивали ей. Потом начали призывно махать руками. А когда она напоказ пересела, повернувшись к назойливым воздыхателям спиной, один из них - дочерна загорелый, с вороной, но выгоревшей на солнце бородой - поднялся и, вцепившись девушке в плечо, напрямую предложил ей подняться наверх.
     Арбалет после приключения с купцом лежал в дорожном мешке. Быстро не вытащить. Да и толку с него не много будет. Пока взведешь, пока зарядишь... Уж лучше взять да по голове долбануть.
     - Ну, что? Идем, красотка? - От гуртовщика несло застарелым потом и вином.
     Конечно, Флана могла подняться с ним в отдельные комнаты и сделать так, чтобы наутро кудлатый мужик ползал за ней на коленях, вымаливая благосклонный взгляд. Навряд ли хоть одна из деревенских девок или баб могла сравниться в искусстве плотских утех с девочкой из "Розы Аксамалы". Дней пять назад она, не задумываясь, подчинила бы гуртовщика. Но теперь...
     Теперь она сполна хлебнула свободы.
     Возврата к прошлому нет и быть не может!
     Флана напряглась, примериваясь как бы ловчее выцарапать глаза нахалу. Чего-чего, а полоснуть ногтями она успеет, а там будь что будет.
     Но тут раздался решительный голос:
     - Вы это чо, мужики? Совсем стыд потеряли?
     Рыжий веснушчатый парень в черном дублете быстрым шагом приблизился к столу.
     - Шел бы ты... - презрительно скривился гуртовщик, но осекся, заметив рукоять меча на поясе неожиданного защитника. - Ты, это, чего? Не балуй, паря...
     - Это кто тут балует? - прищурился рыжий. - Я? - Он чуть сгорбился и схватился за меч.
     - Не балуй, говорю! - Гуртовщик сделал шаг назад.
     Его товарищи в молчании поднялись из-за стола. В воздухе остро запахло дракой.
     - Ты, это... - басовито загудел погонщик постарше. В его бороде отчетливо серебрилась седина, а в повадках чувствовалась склонность к взвешенным, неторопливым решениям. - Погодь, паря... Посидим рядком, поговорим ладком.
     - Да что ты с ним байки разводишь! - Первый гуртовщик, почувствовав плечи товарищей, воспрянул, приосанился. - Пугать он меня вздумал...
     Голубоватым высверком стали в руке рыжего мелькнул меч. Острие нацелилось бородатому в грудь.
     - Вздумал и напугаю, - сквозь сжатые зубы проговорил парень. Он побледнел, от чего веснушки стали казаться коричневыми, пятная его нос и щеки, словно шкуру южного кота. - Кого первого? Ну, давай! Не стесняйся!
     Гуртовщики переглянулись. Не зашла ли шутка слишком далеко? Одно дело поприставать к девчонке, путешествующей в одиночку, - возможно, они и не желали ей ничего дурного, просто подогретая вином удаль требовала поступков, которыми можно было бы после хвастаться перед оставшимися дома товарищами, а совсем другое дело - переть против вооруженного и настроенного очень уж решительно незнакомца. Даже если всем скопом навалиться, кого-нибудь да полоснет клинком. Вон, взгляд какой бешеный!
     Масла в огонь подлил хозяин мансиона.
     Он выскочил из кухонной двери и, размахивая засаленным полотенцем, бросился между спорщиками.
     - Ишь, чего удумали! Не позволю драк затевать! Сей же час стражу позову! Головы дубовые! А вы, милостивый государь, - он повернулся к рыжему, - не взыщите сурово. Чего с них взять? Деревенщина!
     - Деревенщину учить надо! - дернул щекой парень.
     - Да что вы, господин хороший?! - всплеснул руками трактирщик. - Ну, выпили мужики лишку...
     - Кто это выпил? - зарычал кудлатый гуртовщик, но седой схватил его за рукав, потянул к себе, что-то зашептал в ухо, делая страшные глаза.
     - Выпили мужики, - продолжал хозяин. - Пошутить решили! Согласен, плохо это. Благородные господа так не шутят. Так мы туточки в глуши живем - Вельза не Аксамала... Но они ж не со зла...
     - Точно! - Старший погонщик отпихнул настырного бородача себе за спину. Степенно откашлялся. - Ты... Вы, это, господин хороший, не серчайте. Не сурьезно он. Кровь нам без надобности.
     - Да? - Рыжий и не собирался опускать меч. - Не сурьезно? - передразнил он мужиков.
     - Само собой! - горячо заверил его седой. - Пошутили мы... Ясен пень. Мы сейчас уже уходим.
     - Вот-вот! Убирайтесь к своим коровам! А то ишь, чего удумали! Постояльцев мне пугать! - махнул полотенцем трактирщик.
     - Уже уходим. Звиняйте, ежели чего не так. И вы, господин хороший, и ты, красавица.
     Погонщик даже изобразил неуклюжий поклон. Повернулся и могучим толчком направил кудлатого к выходу. Третий гуртовщик быстренько смахнул в сумку уполовиненную ковригу хлеба, швырнул сверху круг копченой колбасы, опасливо стрельнув глазами по сторонам, допил вино прямо из кувшина и побежал догонять товарищей.
     Парень несколько мгновений смотрел им вслед, а потом резким движением загнал меч в ножны:
     - Охота была честную сталь о всякую сволочь марать!
     Он одернул дублет и повернулся к Флане:
     - Меня зовут Боррас. Я - наемник. Хочу попытать счастья в тельбийской войне.
     Флана окинула взглядом его чистую, но далеко не новую одежку, непокорные волосы, обгоревший на солнце нос и улыбнулась. Паренек наверняка из небогатой семьи. Может быть, даже дворянин, хотя вряд ли... Скорее всего, младший сын ремесленника или аксамалианского купца средней руки. Что ж, на таких ребятах едва ли не вся Сасандра держится.
     Боррас понял ее улыбку как приглашение и сел за стол.
     Вечером того же дня они целовались до одури, гуляя вокруг построек мансиона. Впервые Флана чувствовала, что может сама выбирать себе мужчину. Захочет - обнадежит и очарует, а не захочет - пошлет подальше. И он пойдет! Боррас дрожал от желания, но рукам особой воли не давал, сдерживался, и ее, привыкшую к совершенно иным мужчинам, это особо умиляло. Новые отношения создавали ощущение новизны и неиспорченности.
     История парня, как и предполагала Флана, оказалась проста и безыскусна. Младший сын не захотел идти в приказчики или подмастерья. Бывает. Накопил денег на меч и коня да подался искать счастья. Вот и война подвернулась как нарочно - можно прибиться к какой-нибудь банде.[8] О себе, само собой, она рассказывала мало. Чем хвастаться? Жизнью в борделе? Или знакомством с айшасианским шпионом? Соврала, что идет в Аксамалу к родственникам. Добавила правды о погибшей от болезни семье. Он поверил. Скорее всего, потому что хотел ей верить.
     Утром Боррас долго мялся, а потом предложил проводить новую знакомую до Аксамалы. На дорогах все неспокойнее и неспокойнее. Люди становятся злыми, совершают поступки, о которых еще год назад и не помыслили бы. Глядишь, еще какой-нибудь гуртовщик попадется. А он как-никак при оружии. И коня у него два...
     Он мог бы говорить долго, переминаться с ноги на ногу и упрямо отводить взгляд. Но именно это и подсказало Флане, что парень всего-навсего хочет побыть с ней подольше. Ее так растрогала его нерешительность, что девушка согласилась.
     У рыжего наемника и вправду оказалось два коня. Чалый мерин с белесой мордой и торчащими маклаками. Чувствовалось, что он заслужил спокойную старость. Уж во всяком случае, на войне от такого скакуна невелик прок. Второй конь - гнедой - выглядел красивее. Сухая горбоносая голова, гордый постав шеи. Наверняка раньше он принадлежал какому-то дворянину. Но теперь из-за опухших бабок конь шагал словно увечный калека, и немного нашлось бы охотников оседлать его.
     Боррас поехал на чалом, уступив более представительного гнедого Флане.
     Шли шагом, опасаясь лишиться коней. Уж больно замученными выглядели благородные животные.
     Навстречу попадались не только карруки[9] и купеческие обозы, но и целые семьи, торопящиеся на юг. На повозках везли нехитрый домашний скарб и детишек. Раньше на аксамалианском тракте дела обстояли совсем наоборот: люди спешили в столицу, сулившую успех, богатство, славу. Подозрительно, очень подозрительно...
     Вместе с беженцами ползли слухи о творящихся в Аксамале безобразиях. Ночь Огня и Стали, ополоумевшие колдуны, восставшая чернь...
     В первую же ночь совместного пути Флана затащила Борраса на сеновал. Ощущение свободы пьянило сильнее выдержанного браильского вина. Она теперь все реже и реже вспоминала порывистого тьяльца т'Кирсьена, гвардейского офицера, веселого, ловкого и легкомысленного. Совсем уж в дальние закутки памяти забился светловолосый, широкоплечий Антоло, так любивший рассказывать о звездах и далекой Табале, крае овцеводов и охотников.
     Ну и пусть! Флана выпятила губку. Небось они ее забыли еще раньше! Шляются где-то и не подумали прийти на помощь, когда она страдала, когда над ними издевались Корзьело и Скеццо. Где они тогда были?
     Не на шутку разозлившись, она начала щекотать пятки Борраса.
     Парень замычал сквозь сон и попытался зарыться в сено.
     Как бы не так!
     Неумолимый стебелек не отставал.
     - Вставай, соня! - воскликнула Флана. - Всю жизнь проспишь!
     - Ух, я тебя! - взвился парень. Швырнул на голову девушке ворох сухой травы.
     Она захохотала, оттолкнула Борраса. Он упал навзничь, смешно взбрыкнул ногами.
     Флана прыгнула на парня сверху, вдавливая в сено, щекоча. Рыжий дернулся вправо-влево, схватил свою сумку, попытался закрыться ею от настойчивых пальчиков.
     Еще чего выдумал!
     Девушка стукнула снизу по сумке, выбила ее из рук Борраса.
     Застежка разошлась, и на сено вывалилось несколько писем.
     - Вот это да! - Флана от удивления прекратила бороться, и рыжий вывернулся из-под нее, обхватил, прижался губами к шее. - Погоди! - Девушка решительно отстранила его. - Да погоди же ты... Нашел время! Что это за письма? Твои?
     Парень замялся.
     - Что молчишь? Ворованные, что ли?
     - Вот еще! - Он вспыхнул, вздернул подбородок. - Очень нужно!
     - Так откуда же? - Флана наугад подобрала одно из писем. Самое обычное - серая бумага, желто-коричневый воск печати. Вот оттиск незнакомый: сова, сжимающая в лапах топорик и сноп. Ну, дворян в империи много, герб каждого не упомнишь.
     Боррас сел, обхватив колени руками. Вздохнул:
     - Так. Знакомца одного...
     - А тебе они зачем?
     - Передать обещал... - Парень покраснел еще сильнее. - По назначению.
     - А что ж до сих пор не передал? - Флана задумчиво крутила в руках сложенную бумагу.
     - Оказии не было, - потупился Боррас.
     - Да? - удивилась Флана. И тут же рассмеялась. - Еще бы! Отсюда до короля Вельсгундии далеко. Не враз дотянешься...
     - Как? До короля? - Парень дернулся, подпрыгнул на месте... Потерял равновесие, нелепо взмахнул руками и съехал со стога на заднице.
     Пока его раскрасневшаяся физиономия в обрамлении растрепанных волос возникла над краем разворошенного сена, Флана успела просмотреть надписи на прочих письмах. Его королевскому величеству т'Раану фон Кодарра. Князю фон Виллару в собственные руки. Барону фон Траубергу с почтением. Барону фон Веденбергу с дружескими поздравлениями. Барону фон Дербингу... Просто барону фон Дербингу, без приписок.
     - Ну, и у кого ты спер эти письма, болтунишка? - притворно нахмурилась Флана. - Да не бойся! Я никому не скажу.
     - Ни у кого я не крал! - обиженно проворчал парень. Взмахнул кулаком. С размаху стукнул себя по колену. Сморщился и потряс в воздухе ладонью.
     - Значит, нашел?
     - Почему? - Боррас надул губы, словно обиженный ребенок.
     - Так если ты даже не знаешь, кому везешь, что я думать должна?
     - Почему не знаю? Знаю...
     - И королю?
     - Какому королю? Не должно быть никакого короля...
     - Так вот же написано! - Флана выбрала нужное письмо. Прочитала: - "Его королевскому величеству т'Раану фон Кодарра". От кого? От шпиона, небось? На кого работаешь? - Девушка шутила, но в глубине души уже зародилось сомнение - а вдруг и правда? Везет ей в последнее время на шпионов...
     Боррас сверкнул глазами и вновь потупился.
     - Что ты напала? Ты сыщик, что ли? - И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Не знаю я, кому эти письма...
     - Так тут же написано! - поразилась Флана. - Вот, смотри! Князю фон Виллару, барону фон Траубергу, барону фон Дербингу...
     - Фон Дербингу? - воскликнул рыжий. Открыл рот. Подумал. Закрыл.
     - Ты чего это? Продолжай! - подбодрила его девушка. - Расскажи-ка мне: почему не знал, кому письма? А заодно расскажи, что ты на фон Дербинга так дернулся?
     Парень долго мялся, а потом признался шепотом:
     - Читать я не умею...
     - И только? - Флана от всей души рассмеялась. Вот в чем дело! Чего там стесняться? Половина Сасандры едва-едва может собственное имя накарябать на купчей. Тоже мне - грех. - А про Дербинга что скажешь?
     - Его это письма, - вздохнул Боррас.
     - Не поняла... У него с головой не в порядке? Сам себе письма пишет!
     - Да нет. Письмо, видать, старшему фон Дербингу. А сумка молодого.
     - Так ты все-таки спер! - Флана хлопнула ладоши.
     - Что ты меня вором бесчестишь все время?! - не выдержал парень. А на глаза его нешуточные слезы навернулись. Флана умела отличать истинную обиду от напускной, наигранной и поняла - не притворяется. Правда не крал.
     - Ну, извини... - Она протянула руку и осторожно погладила рыжего по плечу. - Честно, прости... Я не хотела тебя обидеть.
     - Ладно. - Боррас улыбнулся через силу. - Я не обиделся.
     - А раз не обиделся, расскажи: кто такой фон Дербинг?
     - Нет, ты точно из тайного сыска! - Парень уже улыбался. Но сквозь его веселье проскальзывала настороженность. С контрразведкой не шутят.
     - Скажешь тоже! Какой из меня сыщик? Просто любопытная. Ты разве не знал, что женщины страшно любопытные? Я теперь не успокоюсь, пока из тебя всю правду о фон Дербинге не вытяну.
     Боррас махнул рукой:
     - Эх, не хотел говорить... Но придется.
     - Придется, придется. Смелее давай!
     И он заговорил. Вначале запинаясь, через силу, а потом речь полилась все вольнее и вольнее. Парень рассказал, как служил конюхом в вельсгундском посольстве в Аксамале, как был приставлен послом, господином т'Клессингом, сопровождать в изгнание - точнее, в высылку на далекую родину - молодого фон Дербинга, бывшего школяра из университета. Молодой вельсгундский дворянин оказался замешан в драке в день тезоименитства матушки его императорского величества, да живет он вечно... Драка дурацкая, и место для драки позорное - бордель "Роза"...
     - "Роза Аксамалы", - неожиданно для него договорила девушка.
     - Ты откуда знаешь? - выпучил глаза Боррас.
     - Знаю, - отрезала Флана. - Вельсгундца Гураном зовут?
     - Да...
     - Где он теперь?
     - В Аксамале остался. Мы же поменялись одеждой. Он теперь - я, а я - он...
     - Ясно! Собирайся! - Флана вскочила на ноги, проваливаясь в сено по колени. - Теперь мне еще нужнее в столицу!
     Если парень и поразился, то постарался сохранить невозмутимое выражение лица. А если сказать честно, он уже устал за сегодняшнее утро удивляться. Еще больше ему надоело выглядеть дурачком в глазах взбалмошной девицы. Такой загадочной и такой красивой...
     Он спрыгнул со скирды и, отряхиваясь на ходу от сухих травинок, побежал седлать коней. Надо так надо. По дороге разберемся с причиной.
     
     Глава 2
     
     Услыхав громкий свист, Кулак натянул поводья коня и поднял правую руку.
     - Тише!
     Кир привычно схватился за меч, заметив краем глаза, что студент, трясущийся в седле, как мешок с дерьмом, вкладывает болт в желобок взведенного арбалета. Ты гляди! Хоть чему-то выучился.
     Прочие наемники, уцелевшие после штурма замка ландграфа Медренского, придержали коней, взялись за оружие. Их осталось мало. Меньше десятка. Почти каждый был ранен.
     Кулак отделался довольно легко. Глубокий порез на плече - корд графского охранника соскользнул с железной руки кондотьера. Да! Именно с железной руки! Догадка, осенившая Кирсьена в подземелье, оказалась верной. Мудрец позже объяснил новичку, что седобородый предводитель банды лишился десницы давно, еще во время войны в горах Тумана. Больших подробностей Кир не дождался. Что ж, и на том спасибо...
     Сам Мудрец с трудом ворочал шеей. Это ему досталось не в бою, а когда Кир, ощутив власть над стихией воды, разбивал запоры их затапливаемой темницы и вытаскивал товарищей наверх. В пылу схватки верзила даже не заметил ущерба, но теперь любое движение головы отзывалось острой болью. Мудрец кряхтел, бурчал что-то под нос о колдунах, которые предела своей силушки не знают, но не сердился. Он вообще старался принимать жизнь, как она есть, без жалоб и возмущений.
     Коморнику банды, Почечую, в драке выбили три передних зуба, от чего старик очень страдал. "Энто же надо... энтого... - сокрушался он. - До шедой бороды... энтого... дожить с жубами, и чтоб вот так... И не по пьяне... энтого... а в чештном бою!"
     Пустельга изредка трогала пальцем порез на щеке. Шальной болт рванул.
     Белый, единственный дроу в отряде, баюкал левую руку. Хорошо, конечно, что левую, но из лука все равно не постреляешь, а ведь это любимое оружие остроухих.
     Бучило кряхтел, всякий раз с трудом устраиваясь в седле. Он получил мало того что болезненную, но еще и позорную рану. Когда, преследуя ландграфа, они выламывали входную дверь бергфрида,[10] чужая стрела вонзилась ему пониже спины, прямо в мясистую часть. И самое обидное, что стрела принадлежала не графским стражникам, а кому-то из крестьян повстанческой армии Черного Шипа, в союзе с которыми наемники штурмовали замок. Охотничья, на крупную дичь. Ну и ладно... Зато не срезень, который перебил бы жилу, и не бронебойная, способная пройти навылет.
     Кир и Антоло отделались несколькими порезами. Их и ранами можно не считать. Ерунда.
     Невредимым остался лишь Клоп - пучеглазый аксамалианец. Вот уж загадка так загадка. Малый вроде бы и не мастер клинка - из всего отряда хуже него с мечом управлялся только Антоло, начавший учебу совсем недавно, и не трус - пробирался в замок через промоину, вместе с пятеркой Мигули (к слову сказать, из всей пятерки только он и уцелел), а в драку лез напористо и зло, не прячась за чужими спинами. Видно, правду про таких говорят - в рубашке родился.
     Еще трое наемников остались залечивать раны, воспользовавшись гостеприимством Черного Шипа. Тедальо, которому досталось, кроме двух стрел, пригвоздивших его к воротам, еще и две рубленные раны; Лошка, лишившийся почти всех зубов и языка; тьялец Перьен по кличке Брызг с проткнутым легким. Брать их с собой было сущим безумием - не выдержат дороги верхом, а телега, как ни крути, помеха всему отряду, быстро не поедешь.
     Главарь повстанцев сопел, краснел, чесал затылок и бороду. И его можно понять: да, пока вместе били ненавистного ландграфа, сосущего соки из всей округи, наемники могли считаться союзниками крестьян, но что делать, когда Медренский сбежал подземным ходом, замок захвачен, а вчерашние соратники, как по волшебству, превратились в одну из воинских частей армии захватчика? Он, помнится, еще спрашивал у Кулака - не собирается ли тот разрывать договор с генералом Риттельном дель Овиллом? На что кондотьер, сославшись на "Уложение Альберигго",[11] ответил кратко: "Одна война - один хозяин". И ничего не поделаешь - для уважающих себя наемников это святой закон, что бы ни болтали об их продажности в регулярных частях. Тогда вожак крестьян махнул рукой: мол, чему быть, того не миновать, но предложил оставить раненых. Взял обещание с Кулака, что с ландграфом Медренским тот обязательно расправится.
     Услышав просьбу Черного Шипа, наемники только переглянулись. Уж в чем, в чем, а в этом их желания совпадали. Слишком много банда Кулака натерпелась от ландграфа и его людей, слишком много бойцов и преданных товарищей потеряла.
     Едва перевязав раны, уцелевшие воины принялись искать следы сбежавшего правителя. И здесь удача улыбнулась им лишь благодаря опытным охотникам, которые в отряде Черного Шипа составляли не меньше трети. Подземный ход заканчивался в глубоком яру в четверти мили[12] от холма, на котором высился замок. Взрытый копытами суглинок ясно указывал - шесть всадников (сам господин граф, загадочный барон Фальм, Джакомо-Череп и еще трое - латники или слуги) направились отсюда на северо-восток.
     - Никак на Медрен... - сунул пятерню под шапку рябой следопыт.
     - А куда ж еще? - заметил Черный Шип.
     - Ерунда! Медрен осажден! - воскликнула Пустельга, по привычке резко отмахивая ладонью. - Что он, совсем дурак?
     - Дурак не дурак, - покачал головой Мудрец, - но малость не в себе, как мне кажется...
     Почечуй не сказал ничего - он все время сплевывал слюну с кровью, а иногда и осколки зубов, - но скорчил такую рожу, что его мнение о разуме ландграфа стало яснее ясного.
     - Думаю я... - медленно проговорил Кулак. - Думаю я, в Медрен его какая-то нужда зовет. Может, казна припрятана, а может, любовь до гроба...
     - Скажешь тоже! - возмутилась Пустельга. - Любовь! До гроба! У этого прыща гнойного?
     - А если прыщ гнойный, так уже не человек? - прищурился кондотьер. - Всякое быть может. Догоним - разберемся. Опять же, Медрен - его город, его вотчина, которую защищать надо. Войско у ландграфа - что надо! Вспомни бой на дороге. Если бы не мы, в какую бы лепешку латники пехтуру раскатали бы?
     - Да уж! Чего там говорить! - Воспоминания не доставили воительнице ни малейшего удовольствия. Но она и не думала сдаваться. - Какого ледяного демона он тогда бросил свой город? Кто мне объяснит?
     - Я, - коротко ответил Мудрец.
     - Во-во, давай, а то сил моих нет с ними спорить, - ухмыльнулся в бороду кондотьер.
     - В замок он выбрался, чтобы без лишних ушей и глаз, втихаря, как говорится, с бароном этим встретиться. С Фальмом, стало быть...
     - Змеиный Язык! - с ненавистью бросил Белый.
     - Да хоть хрен кошачий! - Пустельга снова взмахнула рукой. - Да! Кто он такой, кстати?
     - А из той сволочи западной, что Сасандру ненавидит, - пояснил Кулак. - Завидуют. Боятся. А отсюда и ненависть. Их много нынче развелось...
     - Их всегда много было, - грустно возразил Мудрец. - Только двести - триста лет назад они сидели и вякнуть боялись.
     - А попробовали бы! - Женщина зло оскалилась.
     - То-то и оно, - согласился Кулак. - Тогда короли отлично понимали - одно неверное слово, и отвечать за него придется перед генералами Сасандры. Западную Гоблану прирезали к империи? Прирезали. Окраину на сотню миль в Степь подвинули? Подвинули.
     - С Табалой союзный договор подписали и к Внутреннему морю вышли... - подхватил Бучило.
     Светловолосый студент, услышав это, недовольно сморщился.
     "Ишь ты, - подумал Кир. - Может, ему не нравится, что его немытая провинция под крыло Сасандрой взята? Ну, и кем были бы табальцы без Аксамалы? А без южных земель - Каматы, Тьялы и Уннары? Жрали бы не пшеницу, а шерсть свою".
     - Эх, не та сейчас империя, - со вздохом проговорил кондотьер. - Сами видали, небось: полковники в драку не рвутся, боевым духом не горят.
     - Не горят? - хмыкнул Черный Шип. - Это хорошо. Это нам на руку.
     - Думаешь, дядя, нам сильно хочется тут у вас воевать? - задумчиво проговорил Бучило. - Завтра скажут домой - поеду. И рыдать не стану.
     - Обмякла империя, - не замечая их перепалки, продолжал Кулак. - Так бывает с борцом, ушедшим на покой. Обрастает жиром, оплывает... А там одышка. Глядишь, уже ходит тяжело. И ничего ему не надо, лишь бы кусок мяса на горбушке хлеба да постель мягкая...
     - Да баба теплая под боком! - кивнул Клоп, подмигнув Пустельге.
     Воительница влепила ему звучный подзатыльник. Сунула под нос кулак:
     - Тебя не спросили, сопля зеленая!
     - И ничего уже этому воину не надо, - вел дальше седобородый. - Приходи и бери его голыми руками. Так и Сасандра. Честь и слава, конечно, его императорскому величеству. Сумел он жизнь стране сытую да безбедную обеспечить, да врагов, оказалось, проще не оружием прищучить, а таможенной пошлиной и запретом на торговлю.
     - Вот и стали мы нежные, - подхватил Мудрец. - Были гранитом, а теперь как глина. Были воинами, стали лавочниками.
     - И эта война показала нашу слабость в лучшем виде. - Кондотьер скрипнул зубами. - Той Тельбии, прости уж, Черный Шип, кот наплакал, а империя, что на шестую часть суши раскинулась, с ней справиться не может. И не справится, помяните мои слова! Провозимся год, два, а то и десяток лет, а потом будем уходить, поджав хвосты, словно побитые коты.
     - А то и раньше! - Крестьянский вожак обвел всех хитрым взглядом. - Но вы, главное, мне скажите - пива попьем напоследок? Мы вместе кровь проливали, вроде как побратались.
     - Пива, конечно, попьем, - не стал спорить Кулак. - А уйти... Уйти можем и раньше. Если генералы прикажут. А они прикажут. Все к тому ведет, как я погляжу. Эта мразь западная навроде Фальма сейчас вовсю развернется. Думаю, не один он тут. Так ведь?
     - Кто ж знает? - пожал плечами Мудрец. - Желающих подгадить Сасандре всегда много было. И не только айшасианы этим страдают. Эти ничего не пожалеют - ни денег, ни времени, ни жизней... тельбийцев. А после того как наши армии прогонят, начнут свои порядки устанавливать. Опомниться, братцы, не успеете, как в кабале окажетесь.
     Черный Шип засопел, нахмурился.
     - Вы, мужики, вот что... - сурово проговорил вожак повстанцев. - Догоняйте ландграфа и этого второго, который на котолака больше похож...
     "На котолака? - подумалось Киру. - Это точно. Молодец, хоть и деревенщина! Верно подметил. Движения у барона мягкие, кошачьи. Да и взгляд как у ленивого, но смертельно опасного зверя".
     - Ловите, мужики, ландграфа, - упрямо повторил Черный Шип. - А мы с пришельцами по-свойски разберемся. Нам захребетники без надобности. Ни свои, ни пришлые. Что сасандриец с меня подать в три шкуры драть будет, что вельсгундец... Мне все едино. Вы ужо не обижайтесь, мужики. В бой против врага общего я бы с вами еще раз пошел бы. И не задумался бы... Но именем Триединого прошу - не попадайтесь, если по всей Тельбии заваруха поднимется.
     Бучило насупился, дернул пояс, стягивающий хауберк:
     - Я что-то не пойму... Ты, никак, пугаешь нас, дядя?
     - Рот закрой, - бросил на него строгий взгляд кондотьер. А сам посмотрел в глаза Черному Шипу. - Спасибо на добром слове. И за предупреждение тоже спасибо. Только мы - наемники. Воюем за того, кто нам платит. Воюем честно и за чужие спины не прячемся. Так что обещания, мол, буду от вас бегать, не дам. И не проси.
     - А я и не прошу. Я, понимаешь ты, как тот петух - прокукарекал, а там хоть не рассветай. Мне самому очень не хотелось бы вас убивать...
     Упреждая резкое слово Бучилы, Мудрец хлопнул северянина по плечу. Показал здоровенный кулак.
     - Ну, ничего не попишешь - жизнь такая... - Черный Шип едва заметно ухмыльнулся в густую бороду. - Может, нам всех ландграфов перебить надо. Пущай один Равальян остается... - задумчиво растягивая слова, размышлял вслух крестьянский вожак. - Только мы сами разберемся. По-свойски, без имперской армии... Ну да ладно! - Он махнул рукой. - Заболтались. Проводника я вам дам. Вона хотя бы Рябого. Пойдешь, Рябой, до Медрена?
     Следопыт пожал плечами:
     - А то?
     - Ха! Молодец! - Главарь сверкнул широкими белыми зубами. - Да! Пока не забыл. С вами племяшка моя просилась...
     Мудрец скривился, покачал головой:
     - А надо ли?
     - А она мне не кот, чтоб на цепи держать, - пожал плечами бородач. - Ты нос не вороти - таких разведчиков, как она, поискать еще. Где только выучилась? Если понадобится в Медрен забраться...
     - Я не привык поручать опасные дела женщинам, в особенности девочкам, - отрубил Кулак.
     - Поговори мне! - воскликнула Пустельга. - Как меня в охранение боевое отправлять!.. - Она подмигнула.
     - Ну, ты же своя в доску... - развел кондотьер руками. - Огонь и воду прошли.
     - Шветочек тоже... энтого... не промах, - прошамкал Почечуй. - Когда Штудента... энтого... шпашать жвала, ты... энтого... помнишь?
     - Да уж, - кивнул Мудрец. - Дозор вокруг пальца обвела. Беру свои слова назад. Пригодится девочка.
     - На том и порешим! - заржал не хуже жеребца Черный Шип. - Просить, чтоб не обижали, не буду. Кто ее обидит, до вечера не доживет!
     Вот и вышло, что в погоню за ландграфом Медренским отправился отряд из девяти наемников, да рябой проводник, да девчонка, умело притворявшаяся безумной, когда надо. А вот кентавра едва уговорили отправиться восвояси. Дезертир дезертиру рознь. Если Антоло, точно так же сбежавшему из полка господина т'Арриго делла Куррадо, достаточно отпустить бороду, надеть на голову подшлемник и пореже попадаться на глаза солдатам из бывшей своей роты, то одиночка кентавр вызовет подозрения. Обязательно кто-нибудь из окраинцев заградотряда[13] поинтересуется - а кто такой, откуда здесь взялся? Даже на востоке, поблизости от великой Степи, кентавра не так легко встретить около людских поселений, а уж в Северной Тельбии... Начнутся расспросы, выяснят, что это Желтый Гром из клана Быстрой Реки, потянут за ниточку и размотают весь клубок. Тут уж и Антоло не отвертеться. А по закону военного времени разговор с дезертирами короток - петлю на шею и сплясать воздушный танец.
     Так что кондотьер уговорил Желтого Грома отстать от отряда и искать своих. Сотня кентавров придана пятой пехотной "Непобедимой" армии, значит, можно притвориться вестовым, разузнать у любого из военных, где сейчас его соплеменники. А свои уж, надо думать, не выдадут. Ну, командир или вождь (или как он там у конелюдей зовется?) выругает для острастки, может, и по шее накостыляет, но выдавать для расправы не станет.
     Путь на северо-восток занял трое суток.
     По словам Цветочка - девчонка упорно не хотела называть настоящего имени, а пользовалась придуманной Почечуем кличкой, - до Медрена осталось совсем немного. Каких-то пять-шесть миль, а то и меньше...
     
     Свист означал одно - боевое охранение, в котором нынче с утра ехали Пустельга и Мудрец, кого-то встретило.
     Антоло, удивляясь самому себе, быстро взвел арбалет и зарядил его. Как все-таки легко въедаются в плоть и кровь воинские привычки! Мог ли он представить (ну, хотя бы этим летом) себя, едущего на коне, с мечом на поясе и с самострелом в руках? Да еще в кольчуге-бирнье и самом настоящем кольчужном койфе! Тоже мне - студент, будущий ученый! Но, как говорится, жить захочешь, не так раскорячишься. Табалец понял - попав в круговерть войны, нужно принимать правила игры, следовать наставлениям более опытных товарищей. Только так можно рассчитывать уцелеть и вернуться к учебе, научным изысканиям, мирной жизни. Мертвецы в университете не учатся, а мертвецом стать очень легко, если не пытаться себя защитить.
     - Што там жа шволочь? - прошепелявил справа Почечуй.
     - Хоть бы свои... - несмело высказал общее мнение Клоп.
     Свист повторился. И еще раз.
     Заранее оговоренный условный сигнал.
     По лицам наемников скользнуло облегчение.
     - Свои! - коротко бросил Кулак и пришпорил коня.
     Из-за деревьев долетел громкий голос Мудреца - и сам по себе двужильный, и глотка луженая.
     - Э-гэ-гэй! Братки! Давайте к нам!
     Радость хозяев, казалось, передалась коням. Уставшие животные пошли ходкой рысью. Серый спокойный меринок под Антоло даже тряхнул головой, от чего парень, по прежнему сидевший в седле неуверенно, схватился за переднюю луку.
     Из-за поворота дороги показались четверо верховых - Пустельга с Мудрецом, уложившим длинный меч поперек седла, а рядом с ними еще двое: длинноносый чернявый парень с серебряным кольцом в ухе и толстошеий широкоплечий мужик с сединой в окладистой бороде.
     - Командир! - заорал парень с кольцом при виде Кулака. - Лопни мои глаза! Уж не чаяли свидеться!
     Бородатый басовито гудел:
     - Здорово, здорово, братцы! Живые, вишь ты, здоровые...
     - Живые, да не все! - резко бросила Пустельга. Дернула щекой - видно, опять стронула подсохшую корку на ране.
     - Это точно, - кивнул кондотьер, поравнявшись с бородачом. - Меньше половины, сам видишь, Лопата.
     Они обнялись как старые приятели.
     - Ну... - Крепыш похлопал Кулака по спине. - Всякое бывает. Работа, вишь ты, у нас такая. А где Мелкий? Я за ним, пронырой, здорово скучаю...
     - Нету больше Мелкого. - Скулы командира закаменели. - Закопали.
     - Лопни мои глаза! - воскликнул носатый.
     - Вишь ты, как оно бывает, - покачал головой Лопата. - Эх, все там будем! В лагерь сейчас вернемся - помянем.
     - А есть чем? - оживился Бучило.
     - Для вас найдем.
     - Тогда поехали. - Кондотьер подобрал повод вороного коня. И вдруг хитро прищурился. - А ведь вы не нас ждали?
     - Лопни мои глаза! - восхитился парень.
     А Лопата степенно проговорил:
     - Само собой, не вас. Нас, вишь ты, встречать подмогу отправили.
     - Ну, надо же! - расхохотался Мудрец. - Таки добился господин полковник подкрепления?
     - А то?
     - И какого, лопни мои глаза!
     - А ну рассказывай, Кольцо! - повернулась к носатому Пустельга. - Какое такое подкрепление?
     - А такое! - обрадованно затарахтел парень. - К нашему четвертому полку еще два подтягивают! Вот так, лопни мои глаза!
     - Выходит, генерал дель Овилл "Непобедимую"[14] в одном месте собирает? - заметил Мудрец.
     - Выходит, что так, - согласился Лопата. - Эх, братцы, вы бы видели, сколько наш делла Куррадо гонцов отослал к генералу! Он, вишь ты, понес ощутимые потери, - продолжал он, явно кого-то передразнивая. - Невыгодное стратегическое положение... Тьфу ты, ну ты! Необходимы поддержка и подкрепление. - Наемник развернул коня, чмокнул, высылая его в рысь. - Поехали, что ли?
     Кольцо, обогнав всех, поспешил к лагерю. Предупредить, чтобы встречали. Остальные всадники потянулись следом. Строй, понятное дело, никто не держал. Подумаешь! Не на параде, и так сгодится.
     Антоло отстал совсем немного от кондотьера и едущего с ним стремя в стремя Лопаты. Он прекрасно видел хмурое лицо Кулака, который, по всей видимости, прикидывал, как будет отчитываться перед генералом о проваленном задании, как посмотрит в глаза полковнику... Шила в мешке не утаишь, и наемники рассказали бывшему студенту, по чьей милости затеяли охоту на Медренского, а Пустельга еще и добавила, как здорово, по ее мнению, Кулак срезал жирного господина т'Арриго делла Куррадо. Что ж, за все удовольствия приходится рано или поздно платить. Антоло прекрасно помнил, как пару раз срезал противного, но недалекого профессора Носельма, как спорил с ним на лекциях, упиваясь своей смелостью и принципиальностью, и как потом злопамятный Гусь отомстил ему на испытании по астрологии. Если бы не заступничество мэтра Гольбрайна да уважение, испытываемое деканом Тригольмом к любому студенту, чей отец вовремя вносил плату за обучение, мог бы и на повторный курс оставить. Горластый господин делла Куррадо, памятный еще по залитому солнцем двору городской тюрьмы Аксамалы, своего тоже не упустит. Он-то полковник, а кондотьер в лучшем случае может быть приравнен к капитану. Уж отыграется он на строптивом наемнике, как пить дать...
     Кулак хмурился и сжимал челюсти, а Лопата, обрадованный встречей с товарищами, чудом вернувшимися с опасного задания, продолжал балаболить:
     - Вот генерал и решил подсобить господинчику делла Куррадо. Медрен, вишь ты, и в самом деле непростой городок. Он и тракт оседлал, и речку - по Ивице и плоты до Арамеллы гоняют, и купеческие плоскодонки так и шастают туды-сюды, покудова не замерзнет. Да и у самого ландграфа Медренского вес-то среди дворянства тутошнего, вишь ты, не малый. Генерал-то дель Овилл не дурак. Своего не упустит. Раз решил раздавить ландграфа - раздавит. Помяните мое слово!
     Пустельга подвела своего рыжего ближе к мерину, на котором сидел Антоло. Проговорила вполголоса:
     - Вот дурень! Свободные уши нашел. Он что, не видит, как командир злится?
     - Еще б ему не злиться! - крякнул Клоп. - Какой-то ландграф, а самого Кулака в лапти обул!
     - Дурень ты... энтого... бештолковый! - одернул парня Почечуй. - Один невешть што болтает, и другой... энтого... туды же!
     Видно, Мудрец, покачивающийся в седле высокого светло-серого коня, сведенного с графской конюшни, тоже подумал, что пора о чем-нибудь другом поговорить, иначе кондотьер взорвется, как бутыль с игристым вином.
     - А скажи мне, Лопата! - взглянул он на бородача с высоты своего немалого роста. - Скажи-ка вот что... Полковник делла Куррадо город хорошо обложил? Как следует, чтобы мышь не проскочила?
     - Да где там! - отмахнулся наемник. - Ормо попервам аж на стенку лез от злости! Уж ежели я бестолковость пехотную вижу, то ему каково? Полковник, вишь ты, скорее о своей безопасности печется. Вокруг лагеря все путем - и посты, и караулы. А город? Разъезды наши туды-сюды мотаются, это верно. Ну, а пехтура дороги перекрыла. За речкой, опять же, следят... А сверх того? Иногда поселян ловят, что в Медрен бегут из деревень...
     - Бегут? В осажденный город? - удивленно возвысила голос Пустельга.
     - Ага! - обернулся Лопата. - Самому невдомек - дурные они тут, что ли? Где это видано? А они, вишь ты, бегут! Уже набилось народу - на два таких Медрена хватит. А каждому-то можно в руки ежели не гизарму с арбалетом, так дубину и чан с кипятком дать... Уж Ормо говорил полковнику, говорил...
     - Погоди, - остановил словоохотливого наемника Мудрец. - Ты мне вот что еще скажи. Не было ли на днях какой заварухи? Не пытались ли вооруженные люди в город прорваться?
     - Как же не пытаться? Пытались! - неожиданно радостно воскликнул Лопата.
     - И что?
     - А ничего! Прорвались! Десяток пехотинцев, вишь ты, мечами посекли, рогатку откинули - и к воротам! А там их будто ждал кто! Впустили за милую душу.
     - Вот кошкины дети! - Пустельга стукнула себя кулаком по колену. Рыжик шарахнулся, прижимая уши.
     - Да уж! Пока десяток Черняги подоспел, они ужо почитай все за стеной были...
     - Эх, раньше не могли! - сокрушенно тряхнул головой Кирсьен, бывший гвардеец. Он старался ехать подальше от Антоло - руки-то их пожать друг другу заставили, но ненависть вот так запросто в побратимство не перейдет. Да и перейдет ли когда-нибудь?
     - Ну, не поспели, так уж вышло, - развел руками Лопата. - Одного, вишь ты, из самострела завалили, так по ним со стен бить начали. Тут уж не до жиру, быть бы живу. Отступать пришлось.
     - А хоть разглядели тех, что прорывались? - поинтересовался Мудрец. - Сюрко[15] там каких цветов, шлемы, флажки, может...
     - Да к чему там сюрко?! - вмешался Кольцо. Видно, парень тоже любил поболтать, но не успевал за старшим товарищем и слова вставить, а потому просто дрожал от желания высказаться. - И без сюрка все ясно, как божий день!
     - И что ж тебе ясно? - усмехнулась Пустельга.
     - А все! - горячо воскликнул носатый. - Да узнали мы его! Из череповской банды. Пнем его кличут. Вернее, раньше кликали...
     - Жалко, что не сам Череп! - возмутился Кир.
     - А то не жалко! - не стал спорить Лопата. - Само собой, жалко. Он, вишь ты, был там. Наши его узнали. Ну да он котяра матерый - голыми руками не возьмешь. Ушел.
     - А он теперь что, Медренскому служит? - поинтересовался Кольцо.
     - Ну да! - кивнул Мудрец. - Вроде как в начальниках стражи у него. Сволочь...
     А Кулак так ожег болтунов взглядом, что у них языки попримерзали к зубам. Говорить расхотелось, шутить тоже. Коль командир не в духе, подчиненным тоже помалкивать следует.
     
     Полковой лагерь встретил наемников обычным шумом, суетой и вонью отхожих мест. Антоло поразился - вроде бы не так давно полк осаждает город, а выгребные ямы едва ли не доверху загадить успели. Или вырыли не глубоко? С прохладцей работали солдаты... А куда тогда командиры глядели? Студент поверить не мог, чтобы его бывший сержант - Дыкал - настолько охладел к службе.
     Воспоминание о солдатах, которые могут его опознать, заставило парня натянуть кольчужный капюшон на самые брови. Отросшая за время странствий курчавая светлая бородка тоже меняла внешность, но все же излишне полагаться на это не стоило.
     Антоло сгорбился, стараясь скрыться от взглядов, которыми, как ему казалось, одаривали его все без исключения пехотинцы, встречавшиеся на пути их маленького отряда.
     - Где Ормо? - коротко бросил Кулак.
     - Да, вишь ты, - почесал затылок Лопата, - сожрал Коготок чего-то... Теперь брюхом мается.
     - И сильно мается?
     - О-о... Я тебе прямо скажу, командир, скрутило его не по-детски. Да он вона там под навесом лежит. - Лопата ткнул толстым пальцем в сторону палаток, разбитых чуть в стороне от прочих. - Ты не подумай, командир, он банду не бросил. Хоть мучается, вишь ты, а все-таки...
     Он не договорил, махнул рукой.
     Кулак молча направил коня к полосатому навесу. Соскочил с коня, бросил повод на руки подбежавшему наемнику, у которого голова была замотана на каматийский манер яркой тряпкой. Остальные спешились у коновязи.
     Антоло вертел головой - со всех сторон к ним сбегались вооруженные до зубов усатые и бородатые мужики. Искренние улыбки, восклицания радости, приветствия. Кто-то обхватил Бучилу, заржал, хлопая по спине. Седоватый дядька с дважды сломанным носом легонько стукнул в плечо Почечуя. Чернобородый наемник с розовой "птичкой" шрама над бровью потянул за рукав Мудреца - рассказывай, мол, что да как? - но верзила только отмахнулся.
     Кондотьер стремительно нырнул под навес. Пустельга потянула Антоло за рукав:
     - Пошли! Нечего маячить...
     Под навесом пахло травами. Резкий аромат лекарственных снадобий. Такой же запах стоял в их доме в Да-Вилье, когда умирал прадед - Антоло-старший.
     Полосатая ткань пропускала достаточно света, чтобы разглядеть лежащего на походной кровати широкоплечего воина с правой щекой, изуродованной шрамом, который, вне всякого сомнения, оставила когтистая лапа боевого кота. Что там Лопата говорил? Сожрал что-то? Да уж... Краше в гроб кладут - глубоко запавшие глаза обведены черными кругами, губы синюшные, а кожа лица отдает прямо-таки зеленью весенней листвы.
     Так вот ты какой, Ормо Коготок.
     - Лежи, не вставай! - Кондотьер жестом остановил приподнимающегося на локте помощника. Подошел к лежанке, отстранил ссутулившегося на складном табурете человека в солдатской рубахе. Уселся. - Ну, здравствуй, Ормо.
     - Да уж, - страдальчески скривился Коготок. - Чего-чего, а здоровье мне не помешает... - И добавил: - Я рад, что ты вернулся живым, Кулак.
     - Я-то вернулся... - тяжело роняя слова, проговорил седобородый. - А вот Мелкий - нет. А еще Легман, Карасик, Брызг, Мигуля, Тычок...
     - Война есть война. - Болезнь, изнурившая тело Ормо, не сумела сладить с его твердым духом. - Все мы знаем, на что идем. Вам удалось взять ландграфа?
     Кулак покачал головой:
     - Нет. Все смерти впустую...
     Сгибаясь в три погибели, под навес забрался Мудрец. Выпрямился, упираясь головой в матерчатый потолок, оперся на двуручник. Шумно втянул носом воздух:
     - Ого! Чувствуется толковый лекарь! Кто таков?
     Солдат, которого кондотьер поднял с табурета, повернулся на звуки голоса Мудреца. Ростом он не намного уступал верзиле-наемнику. Светло-русые волосы, голубые глаза и раздвоенный подбородок. Уроженца Барна легко узнать в любой толпе.
     Антоло попытался отвернуться или хотя бы прикрыть лицо ладонью, но округлившиеся глаза барнца ясно сказали - поздно.
     Когда-то они учились на одном факультете. Вместе пили пиво и вино, бегали в "Розу Аксамалы", только табальцу больше нравилась рыжая Флана, а его товарищу - золотоволосая Алана. Вместе они загремели в тюрьму после драки с офицерами в борделе, вместе попали в армию. Служили в одном десятке до той самой ночи, когда Антоло освободил от колодок кентавра.
     Конечно же, Емсиль - рассудительный и спокойный, мечтающий в совершенстве освоить лекарское дело, никогда не ноющий и не требующий жалости к себе - узнал его. Антоло вздохнул поглубже, как перед прыжком в ледяную воду, и шагнул вперед.
     - Ну, здравствуй, Емсиль...
     - Здоровее видали, - без всякой приязни отозвался барнец.
     - Ты что, не узнал меня? - опешил Антоло. Поймал заинтересованный взгляд Пустельги. Пояснил: - Это свой.
     - Да? Уверен? - Глаза воительницы нехорошо сверкнули.
     - Свой, свой, - поспешно закивал табалец.
     - Тогда поболтайте где-нибудь в сторонке! - Сильные пальцы Пустельги схватили парня чуть повыше локтя. Второй рукой женщина вцепилась в рукав Емсиля, возвышавшегося над ней на целую голову. Протащила их мимо удивленно приподнявшего бровь Ормо и качающего головой Кулака, вытолкнула из-под навеса, но не к толпе обменивающихся новостями наемников, а в противоположную сторону.
     Еще раз оценивающе взглянула на солдата. Скрылась.
     - Ты чего, Емсиль? - дрожащим от обиды голосом спросил Антоло. - Горбушка обо мне наплел? И ты ему поверил?
     - Я? Горбушке? - Барнец говорил словно через силу. - Очень нужно... Кто ж ему поверит?
     - Тогда почему? Почему ты злишься на меня?
     - Я не злюсь. А что мне с тобой, целоваться, что ли?
     - Нет, но... Мы все-таки друзья.
     - Сбежал, бросил всех. Только о себе думаешь, а я тебя другом называть должен?
     Кровь прилила у Антоло к щекам. Хотелось закричать, затопать ногами, схватить Емсиля за грудки и хорошенько тряхнуть. Разве он думает только о себе? Разве не хотел, чтобы отцовский банкир, фра Борайн, выкупил их всех из тюрьмы? Он и дезертировал лишь потому, что по-другому было никак. Иногда обстоятельства оказываются сильнее и начинают управлять нашими поступками. Приходится поддаваться течению жизни, как пловец, попавший на стремнину, не борется попусту и не тратит драгоценные силы, а отдается речным водам, заботясь лишь об одном - удержаться на поверхности. И тогда, возможно, река выбросит измученного, но живого на отмель... Вот только часто со стороны поступки, диктуемые самосохранением, выглядят как предательство и бесхребетность.
     - Зря ты так... - хриплым от волнения голосом сказал Антоло. - Если бы я остался, то лег бы под кнут. А так и сам спасся, и кентавра...
     - Ну да! - насмешливо произнес Емсиль. - У тебя же теперь новые друзья. Конежопый. Наемники...
     - Он не конежопый, - твердо возразил табалец. - Желтый Гром - отважный воин и верный друг. - Его пальцы помимо воли скользнули за пазуху, где на засаленном кожаном шнурке висел простенький амулетик из конского волоса. Вернее, не конского, а волоса из гривы кентавра. Прощаясь, степняк вручил ему мудреную поделку, состоящую из узелков и петель, и сказал: "Я не шаман. Я - воин. Но кое-что у нас умеют даже малолетки. Носи на груди, и когда тебе станет по-настоящему плохо, я почувствую. Тогда жди подмоги, где бы ты ни был..."
     - Вот и я про то же... - Несмотря на суровые слова, плечи лекаря поникли, будто это его, а не Антоло обзывали предателем. - Новая судьба - новые друзья.
     - Емсиль! - Антоло схватил друга за рукав. - Ну, прости меня! В морду дай, если хочешь!
     - Не хочу.
     - А ты дай. Полегчает.
     - Не буду, - набычился барнец. Вот упрямый!
     - Ладно, не хочешь - не надо. Только выслушай!
     - Ну?
     - Не мог я тогда вернуться. Стояли бы вместе в карауле, вместе бы сбежали... А так что я мог? Стал бы вас разыскивать, попался бы... Я и сейчас головой рискую. Узнает кто, стуканет сержанту - петля... А ты говоришь...
     Полог за спиной Емсиля дрогнул, качнулся, и оттуда выбрался Мудрец. Блаженно прищурился на осеннее солнышко. Бесцеремонно хлопнул по плечу обернувшегося барнца:
     - Молодец, парень! Я посмотрел твои снадобья - шишки ольхи, спорыш, окопник. Очень хорошо! Черника сушеная - где взял только? А угли ему давал, так вообще молодец!
     - Да что там... - замялся Емсиль.
     - Не скромничай. Я бы лучше не полечил бы. Короче говоря, ты Коготка почти из Преисподней вытащил. Где учился?
     Мудрец замолчал, переводя взгляд с Антоло на Емсиля и обратно, и вдруг расхохотался, хлопнув себя по лбу.
     - Вот я дурень старый! Не догадался сразу. Ты тоже студент?
     - Ну да, - кивнул табалец.
     Из-под навеса выглянули Пустельга и Почечуй. Надо думать, их привлек звук удара, от которого затрепетало полотно палаток.
     - Еще... энтого... штудент? - удивился коморник.
     - Толковый парнишка! - пояснил верзила, радуясь, словно Емсиль был его учеником. Причем лучшим и любимым. - Слушай, парень! Хочешь к нам? Что ты в солдатах забыл? Соглашайся - что-нибудь придумаем, уговорим капитана твоего.
     - Что я в наемниках забыл? - глянул исподлобья барнец.
     - А чем мы для тебя плохи? - ощерилась Пустельга.
     - Ну... - замялся парень. Сделал неопределенный жест рукой.
     - Что, рылом не вышли? - Воительница не собиралась так просто отступать.
     - Ты, шынок... энтого... не думай, мы не хужее прочих, - вмешался Почечуй.
     - Да при чем тут рыло? - вздохнул Емсиль. - Я лечить людей хочу, а не убивать.
     - Еще один! - Пустельга подняла глаза к небу, по которому стайкой бежали похожие на зайцев облака.
     - И у нас лечить можно, - веско проговорил Мудрец. - А убивать? Ты ж, вроде бы, в армии? Неужто думаешь в обозе отсидеться?
     - Я в армии, - стоял на своем Емсиль. - Но я - лекарь. Я лечу людей, которых калечат другие... И не уговаривайте. Ни за что.
     Мудрец улыбнулся:
     - Упрямый. Настоящий барнец. Молодец. Ты и вправду хороший лекарь.
     - А у наш вше едино... энтого... лучшее. Как жнаешь, шынок! - махнул рукой Почечуй. - Не прогадай... энтого... Жалованье не шравнить!
     - Вот жмот старый, - толкнула коморника локтем Пустельга. - У парня, понимаешь ты, убеждения, а ты все на серебро меряешь! - Она вдруг хитро подмигнула. - А ну, дед, скажи-ка: "Семь суток сорока старалась, спешила, себе сапоги сыромятные сшила".
     Челюсть беззубого Почечуя медленно отвисла:
     - Ты... энтого... глумишься, али как?
     - Или как! - рассмеялась женщина. Да так заразительно, что никто рядом не смог удержаться от хохота. Даже сам Почечуй.
     - А хотите, я вам Вензольо пришлю? - переведя дух, спросил вдруг Емсиль.
     - Еще один студент, что ли? - заинтересовался Мудрец.
     - Ну да! - кивнул Антоло. - Из наших, из школяров.
     - Он давно в наемники попасть мечтает, - пояснил барнец. - Только и рассуждает, как здорово да какие удальцы... Да и еще... Может, тогда с Горбушкой водиться перестанет... - тихо добавил Емсиль. Последние его слова прозвучали доверительно, словно и не было между старыми друзьями никакой размолвки, и по-детски трогательно.
     - А он все еще... - Табалец не договорил. Что болтать, когда и так понятно? Каматиец Вензольо и раньше сторонился их с Емсилем, все больше торчал рядом с бывшими побирушками - Ламоном по кличке Горбушка и его верными сподвижниками, Чернухой и Мякишем.
     - Да, - понял его без слов барнец. - Не разлей вода. Он сильно изменился. Очень сильно. Да и ты, Ант, изменился...
     - Жизнь такая, брат Емсиль, - будто оправдываясь произнес табалец. - Меняет нас, не спросясь. Ну и пусть меняет... Главное, чтобы...
     - Чтобы бригантин под мышками не жал, - подначила Пустельга, настроенная сегодня на веселый лад.
     - Да нет, братцы, - вмешался Мудрец. - Главное, чтобы как ты ни менялся, а стержень у тебя внутри оставался. Как у меча. В середине - твердая сталь, а с боков накладки из мягкой. Мягкая стирается, а твердая - клинок держит. Пускай та хоть вся сотрется, а пока сердцевина цела, и меч есть. А сломаешь ее в бою или по дурости - нет меча. Осколки только в переплавку годятся. Так вот и человек...
     - Шильно шкажал, - тряхнул бородой Почечуй. - И... энтого... верно. Токмо энти ребята ш шердцевиной... энтого. Беж ижьяна. Я-то штарый, вижу.
     Мудрец кивнул, и даже Пустельга не стала высмеивать рассуждения коморника.
     Емсиль махнул рукой. Сказал:
     - Ну, я пойду. Ты не бойся, я никому не скажу, что тебя видел. Даже Вензольо.
     Его слова вначале неприятно резанули Антоло, но он успокоил себя - раз барнец обещает молчать, значит, не все равно ему, схватят товарища или нет.
     - Ты подумай, парень, подумай, - бросил Мудрец вслед уходящему лекарю. - И приходи, если надумаешь. И Вензольо своего приводи. Поглядим, что за человек.
     Спина Емсиля мелькнула последний раз между палатками и скрылась.
     Антоло ощутил, как к горлу подступает комок. Прошлое, как обычно, напомнило о себе неожиданно. И оставило горький осадок.
     
     Глава 3
     
     На исходе месяца Кота[16] над Великим озером начинают дуть северные ветры. Они зарождаются над ледяными равнинами севера, где восемь месяцев в году свистит поземка, где бродят мамонты и белые медведи, где летнее солнце, отражаясь от снежного покрова, выедает глаза, где зимой полыхают в небе полотнища зарниц, где способны выжить только великаны.
     Среди ученых Аксамалианского университета бытовало мнение, что зима в Сасандру приходит вместе с северными ветрами. Так это было на самом деле или профессора заблуждались, путая следствие и причину, Мастер не знал. Зато знал, что за те сорок - пятьдесят дней, которые пройдут до первого заморозка, очень много купеческих и рыбацких судов не вернутся в порт, исчезнут, сгинут на озерных просторах. И никто не узнает, какой именно конец нашли смельчаки: разбились о скалы неподалеку от обрывистого южного берега или сели на внезапно возникшую мель вблизи пологого северного. И неизвестно еще, чья участь страшнее. Смерть на камнях быстра, словно падающий с неба сокол, но засевшее килем судно грязно-серый песок начинает засасывать с неотвратимостью пестрой водяной змеи-удава из болот Южной Тельбии, называемой еще краем Тысячи озер. Даже если берег недалеко, спастись удается не каждому - плывун с успехом проглотит и человека, и ялик, и остатки такелажа.
     А сколько плоскодонок гибнут от внезапно налетевшего шквала? А разламываются на мертвой зыби? И это еще несчастья, постижимые слабым человеческим разумом, имеющие объяснение. А сколько загадок скрывает в себе Великое озеро, казалось бы изученное вдоль и поперек? То прибьет к берегу мачту, перекушенную пополам гигантской, судя по следам зубов, пастью, то перепуганные до дрожи в коленях, до седых волос моряки расскажут о фонтанах воды и пара, взлетающих над водной гладью на два десятка локтей, то волны выбросят на берег неведомое чудище - попробуй разбери: зверь это, гад или рыба?
     Что же тогда говорить о широком Ласковом море, разделяющем Сасандру и Айшасу, или об океане Бурь, западного берега которого вообще ни один моряк не достигал? Хотя пытались многие. Да есть ли он, этот пресловутый западный берег?
     Об этом лучший сыщик аксамалиансокго тайного сыска, оставшийся ныне без работы, размышлял, глядя на возникшую далеко впереди темную полоску побережья. Команда судна и владелец его, он же капитан, приободрились, забегали веселее. Матросы натянули шкоты, переводя судно из бейдевинда в галфвинд.[17] Блоки заскрипели, когг[18] вздрогнул, как норовистая лошадь, и прибавил ходу. Вскоре стали различимы взметнувшиеся к небу обелиски маяков, обозначающих вход в бухту, крошечные домики, разбросанные по пологому склону холма, фортификационные укрепления прикрывающей Фарал крепостицы.
     Еще немного, и он сойдет на берег, чтобы продолжить погоню.
     Все чаще в последние дни Мастер задавал себе вопрос - может ли человек, посвятивший всего себя мести, считаться вменяемым? И все чаще затруднялся с ответом. Еще пару месяцев назад он однозначно бы ответил - нет. Что такое его личная месть по сравнению с долгом, с верностью Отечеству, с присягой императору, в конце концов? Но теперь...
     Император умер, не оставив наследника. Точнее, может быть, он его и оставил, но даже если хранилось во дворце или K°лонном храме Триединого, где имел обыкновение заседать Верховный совет жрецов, выправленное честь по чести завещание, то оно сгорело в колдовском пламени, которое высвободили мятежные чародеи. Воистину, и крыса, загнанная в угол, на кота бросается, а чем колдуны лучше крыс?
     Так что единой власти в Сасандре больше нет. Даже столица разбилась на десяток углов, или, как говорят ремесленники, концов, в каждом из которых правит свой выборный совет, устанавливают свои законы. И власть эта обычно простирается на одну-две улицы в лучшем случае. Исключение составляют лишь университетские школяры, сплотившиеся вокруг освобожденного ими же из тюрьмы мыслителя и революционера фра Дольбрайна.
     Вспомнив о Дольбрайне, Мастер с трудом подавил приступ веселья. Высоко же вознесся Берельм по кличке Ловкач, мошенник и аферист, изумительно подделывающий подписи на векселях и банковских расписках, умеющий провернуть сложную многоходовую сделку, все участники которой (ну, кроме него самого, само собой) останутся в дураках. Никто, кроме Мастера, лучшего сыщика Аксамалы, не знал, что Берельм и Дольбрайн - одно и то же лицо. Он ведь сам уговорил Ловкача, нажимая на нужные болевые точки души, изобразить на время прославленного философа, которого и в живых-то уже нет, скорее всего. Контрразведчик рассчитывал таким образом выявить подпольные общества вольнодумцев, сумевшие до сих пор скрываться от властей. И выявил бы, но судьба распорядилась иначе. Отвлекла, закрутила, едва не убила... А Берельм так вошел в роль, что не только проповедовал учение Дольбрайна перед студентами и горожанами, но и умудрился наладить что-то вроде справедливой устойчивой власти на территории университета и прилегающих улицах. Сам Мастер его речей не слышал, но очевидцы хвалили.
     Ну и пусть!
     Сыщик облокотился о релинг, сплюнул в зеленовато-серую, мутную воду. Он предоставит гражданам Аксамалы самим разбираться со своими трудностями. Кто наворотил, тому и разгребать. Если Берельм Ловкач не допустит полного хаоса, возьмет власть в городе в свои руки, то этим он искупит не только прошлые, но и будущие преступления. В конце концов, что он такого страшного натворил? Облегчил карманы десятка-другого толстосумов? Во всяком случае, он не злоумышлял против Сасандры и не торговал родиной оптом и в розницу, как некоторые большие начальники... Глава тайного сыска, например...
     Пробегавший мимо помощник капитана участливо тронул Мастера за рукав:
     - Вам нехорошо, фра Иллам? - Этим именем сыщик назвался, покупая проезд до Фарала. Что правда, то правда, в пути его часто мутило - северный ветер, будь он неладен, дул то в правый борт, то в правую же скулу, вызывая сильную бортовую качку. А Мастер не то чтобы был сухопутной крысой, но к путешествиям по водной глади не привык. - Могу я чем-то помочь?
     Сыщик улыбнулся, покачал головой:
     - Нет, спасибо... Я просто задумался. Все хорошо.
     Помощник облегченно вздохнул. Швартовка вот-вот начнется, тут глаз да глаз нужен. Поэтому его не очень-то тянуло возиться со странным попутчиком, заявившимся на "Утреннюю зорьку" неожиданно, перед самым отплытием и отвалившим круглую сумму капитану за место в трюме. Нет, последние несколько дней очень многие хотели удрать из Аксамалы, но никто из беженцев не рвался на север. Осень вступает в силу, зима на носу - кто в здравом уме и трезвой памяти помчится в Гоблану? Или, скажем, в Барн? Вот Камата, Вельза, Тьяла, Уннара - это пожалуйста, это сколько угодно. Вот и тянулись целые обозы беженцев через южные ворота столицы. Стоимость места в карруке взлетела до запредельных высот. До Кортаны, столицы Вельзы, - золотой солид, а до Галлианы, торового города на границе Каматы, - три солида. Бешеные деньги!
     - Ну и слава Триединому! - ответно улыбнулся помощник и побежал дальше по палубе. Надо думать, по своим делам.
     Мастер проводил взглядом его коренастую фигурку, шагающую "враскоряку", как и подобает старому морскому коту. Задумчиво оценил расстояние до берега. Порт стремительно приближался. Уже были различимы суетящиеся на причале маленькие человечки, составленные одна на другую бочки, какие-то тюки, здание таможенной службы со штандартом вице-короля Гобланы.
     Городок небольшой. Остается надеяться, что след дель Гуэллы отыщется легко. В Аксамале он сумел оторваться на пять дней. Если и здесь выиграет хотя бы столько же, о погоне можно будет забыть. Десять суток пути на перекладных лошадях... Можно уйти в Дорландию, а можно нырнуть в Северную Тельбию и попытаться раствориться в неразберихе войны. Можно сдвоить след, пересечь полноводную Гралиану и двинуться через Арун куда подальше на восток, а можно... Да много чего можно, если задуматься.
     Т'Исельн дель Гуэлла не зря пятнадцать лет возглавлял контрразведку Аксамалы. Он научился и разыскивать преступников, и скрываться от преследователей, и выявлять шпионов, торгующих родиной, и как самому продаться подороже Айшасе. На словах ратуя за сильную и богатую империю, он исподволь расшатывал ее устои, как личинка хруща грызет сердцевину дуба, обращая ее в труху. А потом дунет ветер, и готово - рухнул лесной великан. Дель Гуэлла, известный разведывательной сети Айшасы как Министр, прикармливал с ладони всяческих вольнолюбцев. Конечно, устраивал показательные облавы с арестами и последующими судами и ссылками, но почему-то попадались лишь те заговорщики, которые видели будущее Сасандры несколько по-иному, чем господин т'Исельн. Он продавал айшасианам государственные секреты и, напротив, распространял ложные сведения среди генералитета и жречества Сасандры. Хитрил, юлил и изворачивался. Ему удалось поводить за нос даже Мастера, лучшего сыщика Аксамалы, своего непосредственного подчиненного.
     Но и на старуху бывает проруха. Мастер потянул за кончик ниточки, услужливо подброшенный ему случаем, - табачник Корзьело и записка в полой рукояти плети-шестихвостки, - а потом вышел и на дель Гуэллу.
     Вот тут-то их недюжинные разумы схлестнулись по-настоящему, всерьез.
     Кто победил? Кто проиграл?
     Трудно ответить однозначно.
     Попытка господина т'Исельна усадить на престол империи своего ставленника с треском провалилась. Мастер сработал на упреждение. В результате гвардия и народ поднялись, взялись за оружие и в ночь Огня и Стали уничтожили большинство мятежников-чародеев, задумавших с подачи дель Гуэллы государственный переворот. "Под раздачу" также попали кружки вольнодумцев, несколько семей айшасианских купцов, два-три квартала местных ростовщиков и банкиров. Погиб герцог Мельтрейн делла Пьетро из Уннары, претендовавший на императорскую корону после смерти троюродного дядюшки. А вот глава тайного сыска сбежал!
     Похоже, в ту ночь Мастер недооценил противника и теперь ругал себя за это последними словами. Драгоценные часы и дни, которые можно было бы отдать на благо родины, пришлось потратить на поиски удравшего предателя. Вспоминать старых осведомителей, давно вышедших или выведенных из игры, болтать с нищими из припортовых трущоб, раздавать небогатый запас скудо, откладываемых на старость.
     Но он не был бы лучшим сыщиком Аксамалы, если бы не справился. Нельзя не признать, если бы не помощь, оказанная Мастеру фра Форгейльмом по кличке Смурый, сыщиком уголовного сыска, потерявшим из-за беспорядков любимую службу, дель Гуэлла сумел бы скрыться. Осведомители из мелких мошенников, карманников и одного временно завязавшего домушника навели на след шпиона. Господин т'Исельн погрузился на купеческий когг под названием "Пламя заката". "Знаете, почтеннейший, такая посудина с полосатым гротом и раскрашенным алой краской ахтердеком? Ну, хозяин его, фра Дуллио, в прошлом году отмечал рождение наследника? Так полпорта в лежку лежали... Не знаете? Жаль, жаль..."
     Совсем немного времени понадобилось, чтобы через таможенников выяснить - когг "Пламя заката" ушел на западное побережье озера, в Фарал. Вез он табак и вино... Впрочем, это не столь важно. Главное, что он вез дель Гуэллу.
     Мастер бросился в погоню, оплатив свой проезд на "Утренней зорьке".
     Судно выглядело легким и стройным, более ходким, чем "Пламя заката". Сыщик рассчитывал наверстать упущенное время. Но оказалось, что когг, на котором он отправился в Гоблану, снаружи красивее и исправнее, чем внутри. Через сутки после выхода из аксамалианского порта началась течь в трюме. На следующий день лопнули ванты на фок-мачте. К счастью не все, а лишь два троса из восьми. Пока их перевязывали бензелем, клетневали,[19] Мастер понял - его надежда догнать дель Гуэллу медленно, мучительно агонизирует.
     Он часами шагал вдоль фальшборта на ахтердеке, поглядывал на вздувшиеся под напором ветра паруса и жалел, что ничего сделать не в силах. Нет, право же, ускорить судно или послать попутный ветер может один только Триединый, но он далеко, и ему нет дела до человеческих желаний и страстей.
     И вот наконец Фарал.
     - Эй, на берегу, прими швартовочный! - Помощник капитана размахнулся и метнул на причал свитый из линя "клубочек".
     Сидящий на почернелых от времени и непогоды бревнах оборванец вскочил, поймал швартовочный конец, лицо его осветилось улыбкой. Неписаная традиция поднесла ему сегодня подарок - полскудо от владельца причаливающего судна. Быстро перебирая руками, гобл[20] потянул линь, тянущийся за "клубочком", и выволок на пристань толстый швартов - пеньковый канат толщиной в руку взрослого мужчины. Набросил несколько витков на играющее роль кнехта бревно.
     Мастер нырнул в трюм, где оставался мешок с нехитрыми пожитками. В этот миг толчок и содрогание корпуса когга ознаменовали удачную швартовку. По дощатому настилу затопали пятки матросов. Хрипло выругался капитан. С чего бы это?
     Выбравшись на палубу, сыщик с удивлением обнаружил, что на пирсе выстроился десяток солдат с алебардами в начищенных нагрудниках и бацинетах.[21] Стоящий перед ними офицер таможни - судя по серебряному банту, лейтенант[22] - ожесточенно перекрикивался с владельцем "Утренней зорьки". Купец брызгал слюной, упираясь ладонями в релинг. Казалось, еще чуть-чуть - и прочный ясеневый брус треснет под его напором. Таможенник вцепился левой рукой в рукоять меча, размахивая сжатой в кулак правой. Прислушавшись, Мастер уловил суть спора. Теперь плата за швартовку в портах Гобланы возросла вдвое для судов, следующих из Аксамалы, таможенная пошлина возросла почти в четыре раза. А если господин капитан не согласен, то может разворачивать корабль и убираться восвояси. Кстати, ветер большую часть пути будет попутный.
     - Кровопийцы! - рычал капитан. - По какому праву?
     - Постановление министра торговли суверенной Гобланы при его величестве короле т'Арване ди Ольдурихе, - наверное, в десятый уже раз повторял лейтенант. Его по-юношески свежее лицо побагровело от ярости. Над перекошенной губой выделялась тонкая полоска щегольских усиков, завитых, кстати, по последней столичной моде.
     - Какой такой король? - недоумевал капитан. - С каких это пор?
     - С тех пор, как Гоблана объявила независимость! - отчеканил офицер. И прибавил, зло блеснув глазами: - Довольно уж Аксамале из провинций все соки выжимать! Хотим честной торговли, на равных!
     "Почему же, если на равных, обязательно надо пошлины поднимать? - подумал Мастер, приближаясь к спорщикам. - Поток товаров с юга иссякнет, кому ваша независимость нужна будет? Ваш же народ вас и проклянет".
     - Ничего не понимаю! - схватился за голову капитан.
     - С получением известия о смерти императора, чье бездарное правление всем уже надоело, - с насмешкой ответил таможенник, - Гоблана объявила независимость. Мы готовы дружить и сотрудничать со всеми провинциями бывшей империи, но строить отношения будем исключительно на взаимовыгодных условиях. Хватит нас обирать в угоду южанам и окраинцам!
     "Обирать?! - Мастер невольно улыбнулся. - Да что с вас взять, кроме леса и железной руды не самого лучшего качества? Что вы запоете уже к весне без вельзийской пшеницы? А случись война? Гоблана ведь на западе выходит к самим горам Тумана. Что, если дроу возьмутся за старое? Без полков имперской пехоты да без наемников, на которых у вашего свежеиспеченного короля попросту не хватит денег, вы не выдержите войны с остроухими... Сколько погибнет ни в чем не повинных, мирных людей, которым просто заморочили голову мнимой свободой и независимостью?"
     - Но откуда вы узнали о смерти императора? - уже не проговорил, а простонал капитан.
     - Голубиная почта, фра Эннеско. - Сыщик виновато пожал плечами. - Ничего не поделаешь. Слухами земля полнится. Неужто вы думаете, что события в столице до сих пор являются тайной для жителей империи?
     Лейтенант глянул на него уважительно, но счел нужным заметить:
     - Гоблана больше не является частью империи. Наше королевство суверенное и независимое! - Он притопнул ногой, расправил плечи - дескать, попробуй возрази.
     - Во имя Триединого... - Капитан сжал ладонями виски. Затравленно огляделся по сторонам.
     Мастер усмехнулся. Перепрыгнул через фальшборт. Заявил выпучившему глаза офицеру:
     - Почем с гражданских лиц берем за въезд?
     Таможенник сипло втянул воздух. Выдохнул:
     - Пять скудо... - и запоздало воскликнул: - Кто такой? По какому праву?
     Сыщик жестом остановил стражника, покрепче перехватившего алебарду:
     - Репатриантов принимаете?
     - Э-э-э... Не понял?
     - Чего тут не понять? Я - фра Иллам из Брилла. Пятнадцать лет назад уехал в Аксамалу на заработки. Где только не работал!.. Торговал нитками для вышивания, потом табаком. Теперь решил вернуться на родину.
     - А! Ну, тогда... - промямлил офицер. - Как репатрианту...
     - Я понял! Три скудо вполне достаточно! - Мастер подбросил на ладони кошель. Ловким движением выудил оговоренное число монет. - Господин лейтенант...
     С ошалевшим выражением на юном лице таможенник принял деньги.
     - Еще вопрос, господин лейтенант.
     - Да?
     - Ближайшая гостиница с хорошей кухней и желательно недорогая. Не подскажете ли?
     - За углом... - ответил гобл. - "Морская щука". Там вывеска, фра...
     - Фра Иллам, - изящно и без подобострастия поклонился Мастер. - Если после службы заглянете в "Морскую щуку", господин лейтенант, с меня стаканчик. А то и два.
     Он подмигнул оторопевшему офицеру, еще раз поклонился и пошел вдоль причала, беззаботно насвистывая. За его спиной с горестным стоном сдался капитан "Утренней зорьки". Видно, поступок сыщика окончательно добил его. Ну, не мог коренной аксамалианец, свято верящий в величие родного города, просто так смириться с независимостью Гобланы. Или какой другой провинции. Впрочем, купцы - народ неприхотливый и быстро приспосабливаются к новым обстоятельствам и правилам игры. Чего не сделаешь ради прибыли?
     Вот фра Эннеско и махнул рукой на подрывающие устои его мировоззрения слова гобла. Сдавленным голосом пригласил лейтенанта в капитанскую каюту перекусить чем Триединый послал. Офицер не возражал. Сделал знак подчиненным начинать досмотр и отправился вслед за купцом.
     Мастер шагал, слегка раскорячив ноги, - сказывался переход по воде и сильная качка. На ходу столкнул с бревен пирса в грязную, вспененную воду свежую, желтовато-белесую щепку. Поправил лямку мешка на плече. Он уже давно приметил крутобокий, с виду неповоротливый когг с красным, местами облупившимся ахтердеком. Свернутые паруса не позволяли оценить степень их полосатости, но что-то подсказывало - вот оно, "Пламя заката".
     - Отличная посудина, - обратился сыщик к скучающему у трапа матросу. - Сколько узлов делает?
     - Проходи, проходи... - вяло отмахнулся аксамалианец. - Здесь не подают.
     "Я что, на нищего похож? - удивился Мастер. - Обижаешь, родной..."
     - Мне с фра Дуллио поговорить, - сказал он, с удовольствием наблюдая, как меняется выражение лица матроса. От презрения к удивлению. - Ну, что вылупился? Мы с ним старые знакомые. Еще в прошлом году гуляли вместе, когда у него сын родился. Да ты, пожалуй, не помнишь... Давно на него работаешь?
     - Да у меня! Да я! - задохнулся от возмущения парень. Он, похоже, и вправду недавно выбрался за пределы аксамалианского порта и ужасно этого стеснялся. Ведь так хочется выглядеть матерым и опытным, а тут каждый оборванец будет тыкать в нос его молодостью. - Я, если хочешь знать... Я у фра Дуллио...
     - Верю, верю! - Сыщик поднял руки, шутливо сдаваясь под напором неопровержимых доводов. - Честно говоря, я и не думал свидеться с другом. А как "Пламя заката" увидел, понял: не зайду поболтать за стаканчиком - никогда себе не прощу. Так зовешь хозяина или нет, а, парень?
     Матрос развел руками. С готовностью объяснил:
     - Так фра Дуллио в "Морской щуке". Это...
     - Знаю, знаю. За углом. Так ведь?
     - Точно!
     - Оно и к лучшему! - Мастер подмигнул пареньку. - Там и вино, должно быть, продают. Хорошее вино в "Морской щуке"?
     - Не знаю... Ну да... Неплохое... Красное...
     - Вот и чудесно! Спасибо, земляк! Сменишься с вахты, заходи, я и тебе стаканчик закажу. - Сыщик развернулся, но вдруг остановился, хлопнул себя по лбу. - Да, парень! Не брал ли фра Дуллио попутчика? Он моего роста. Лет сорок - сорок пять, внешность самая благородная - вылитый герцог. Я ему десять солидов в кости проиграл, заодно и отдал бы...
     - Был, был... - радостно закивал матрос. - Господин...
     - Кто там, Фабьо? - донесся с фордека громкий, прокуренный голос. - С кем болтаешь? Вот я тебе...
     Над фальшбортом возникла багровая морда, обрамленная черной, торчащей во все стороны бородой.
     - Это к фра Дуллио! - зачастил парень. - Знакомый. Из Аксамалы...
     - Знаю я таких знакомых! - Вслед за головой появились широченные плечи, обтянутые парусиновой рубахой, туловище, размеры которого внушали не только почтение, но и в известной мере страх, - Мастер прикинул на глазок, что обхватить незнакомца он, пожалуй, не смог бы. - Кто такой? - Пальцы, густо поросшие волосами, сжались в кулаки.
     - Да вот, уважаемый, хозяину твоему хотел старый должок отдать... - ответил сыщик, задирая голову.
     - Нет его! Что еще надо? - рыкнул здоровяк. Если он чем-то уступал великану Тер-Ахару, спасшему некогда жизнь Мастера, то лишь ростом. И то не очень. Может, полторы головы... Во всяком случае, драться с ним врукопашную - чистейшей воды самоубийство. Единственный шанс на победу - мощный арбалет и верный глаз. Чтоб сразу насмерть, иначе из последних сил дотянется и сплющит.
     - Да я уже знаю, что нет, - отвечал сыщик. - А на нет, как говорится, и суда нет. Что ж, в другой раз загляну... - Он развел руками, изображая разочарование. - Пойду я, пожалуй... Ах да! Фра Дуллио все так же носит кожаную жилетку? Ну, по каматийской моде, с заклепками...
     - Чего? - опешил бородач.
     - Ну, такую... - показал Мастер. - Здесь присобрано, а тут - хлястик. Один портной на Прорезной чудо как...
     - Да что вы! - махнул рукой матросик, который стоял внизу. - Отродясь у него такой не было!
     - Как не было? Я же помню! А еще колпак. Красный. Вот тут фестон по краю...
     - Не было! Это вы перепутали! Фуфайка вязаная. Цвету зеленого...
     - Значит, это не тот фра Дуллио... - сокрушенно пробормотал Мастер. - Это ж надо! Обознался...
     - Ты что-то сильно хитровыкрученный! - хрипло громыхнул сверху силач. - Брешет и не краснеет! Вот я тебя сейчас!
     Он скрылся из виду. Послышался тяжелый топот сапог по палубе.
     - Не трудись, уважаемый! - насмешливо крикнул Мастер. - Я уже ухожу...
     Он подмигнул оторопевшему Фабьо и в два шага достиг края бревенчатого настила. Спрыгнул и нырнул в узкий проход между составленных друг на друга пузатых бочек и потрескавшейся саманной стенкой амбара.
     Сзади раздался звонкий всплеск оплеухи, а затем обиженный крик матроса.
     Ухмыляясь в усы, сыщик миновал припортовый квартал. Погони не было.
     Фарал встречал путешественника сонной тишиной. Иного трудно ожидать от меленького провинциального городка. Хотя для Гобланы - крупный порт. И жителей немало. Тысячи полторы-две.
     Долг службы не позволял контрразведчику надолго оставлять столицу Сасандры, поэтому он не выбирался из Аксамалы дольше чем на десять дней. И то, когда в последний раз преследовал шпиона, а после доставлял его обратно для допроса, смотреть по сторонам было некогда. Он помнил чистенькие беленые домики маленьких городков Вельзы, свечи тополей вдоль дорог, абрикосовые и яблоневые сады, сытых котов, греющих животы под лучами весеннего солнца.
     Здесь все по-другому. Осенний пасмурный день. Один из тех, что еще радуют глаз красками недавнего лета, да и кутаться желания пока не возникает - ветерок теплый, хоть в глубоких тенях таится напоминание о грядущей зиме. Стены домов - в потеках и трещинах - производят впечатление неопрятности. Кое-где вьется плющ, но цветников в палисадниках не сыщешь днем с огнем. То ли не приживаются, то ли местным жителям просто не до того. Одежда редких прохожих не блещет изысканным покроем - меховые безрукавки, бесформенные шапки, широкие штаны и боты на шнуровке. У женщин суконные юбки и те же безрукавки, на головах - вышитые платки.
     Независимость объявили? Свободы возжелали?
     Ну-ну...
     Год-другой, может, и выдержат без помощи Аксамалы. Гоблана ведь одна из самых бедных провинций. Лес, посконь, воск, железная руда, пушнина - белки, куницы, лесные коты. Пахотных земель мало, да и погода местных хлебопашцев не балует - то всходы замерзнут, то дожди во время жатвы польют - пшеница с рожью сгниют на корню.
     Хотя, все в руке Триединого. Поживем - увидим. Вдруг удастся сохранить независимость?
     А вот и гостиница. Вырезанная из широкой доски и раскрашенная яркими красками полосатая щука оскалила зубастую пасть. Захочешь - не пройдешь мимо.
     Мастер и не собирался проходить. Напротив, он толкнул дверь, в один миг окунувшись в облако кухонных ароматов. А ведь недурно пахнет, три тысячи огненных демонов! Жареная баранина с тмином. Яблочный пирог. Какая-то рыба с острой приправой - черный и красный перец, кориандр, базилик, мускатный орех, еще что-то неуловимо знакомое... Сыщик постоял, давая глазам привыкнуть к слабому освещению масляных каганцов.
     - Господин приезжий? Господин желает перекусить? А может быть, комнату на ночь?
     Перед ним застыл хозяин гостиницы - вряд ли столь почтенного возраста человек мог быть наемным работником. Седенькие волосы призрачным ореолом взметнулись вокруг розовой блестящей лысины, лицо сморщенное, как печеное яблоко, но глаза цепкие, внимательные.
     - Может быть, - кивнул Мастер. - Может быть... Но не сейчас. Позже. Скажите мне, почтеннейший фра...
     - Фра Таббас, с вашего позволения.
     - Почтеннейший фра Таббас, скажите мне, пожалуйста, не остановился ли в вашей гостинице известный капитан из Аксамалы, владелец когга "Пламя заката", фра Дуллио?
     Взгляд хозяина метнулся вправо-влево... Какие тут все пуганые! Их что, независимость уже довела?
     Сидящий за столом у окна толстяк отложил ложку, поднялся:
     - А что у вас за дело к фра Дуллио?
     "Вот ты какой... - подумал Мастер. - Интересно, ты завербованный дель Гуэллой или ни сном, ни духом о его предательстве? Впрочем, откуда простому купцу знать в лицо главу аксамалианского тайного сыска? Его не каждый заседатель магистрата или Совета жрецов в лицо знает".
     - Я из Аксамалы. Проездом... - начал сыщик излагать, придумывая на ходу повод, который позволил бы ему увлечь Дуллио прочь от любопытных глаз, поболтать о том, о сем.
     - Что? - Щеки толстяка побелели, лоснящиеся от жаркого губы запрыгали. - Что случилось? Что с мальчиком?
     "С каким еще мальчиком? Ах да! У тебя же в прошлом году сын родился. Поздний ребенок. Наследник. Наверняка любимчик. Неужели болеет сын?"
     - Господин! Почему вы молчите? - Купец умоляюще сцепил пальцы перед грудью. - Пожалуйста! Прошу вас сказать всю правду...
     Мастеру вдруг стало жалко этого обрюзгшего мужчину, уверенно заканчивающего пятый десяток. Может быть, он и ухватистый купец и готов продать душу Искусителю за лишний скудо, но только свою. За жизнь и здоровье сына он будет биться против сотни ледяных демонов, уйдет в плавание на дальний север, где девять месяцев в году океан затянут льдом, не побоится и дальнего юга, где морская вода, как утверждают немногие смельчаки, попытавшие счастья за Айшасой, кипит прямо за бортом судна.
     - Успокойтесь, фра Дуллио. - Сыщик старался говорить ровно и убедительно. - Вашей семье ничего не угрожает. Но нам нужно поговорить наедине. Это скорее связано с вашим занятием. Я имею в виду торговлю.
     - Наедине? - Владелец "Пламени заката" непонимающе вытаращил глаза.
     - Ну да. Зачем же выносить сор на улицу? Не так ли?
     Дуллио вытер жирные губы рукавом. Кивнул:
     - Пойдемте, фра...
     - Фра Иллам.
     - Пойдемте наверх, фра Иллам. - Купец с сожалением оглянулся на остывающий обед. Вначале Мастер хотел предложить ему доесть или хотя бы захватить с собой кувшинчик вина, но вовремя одумался.
     "Становишься мягкотелым. Перед тобой вольный или невольный, но сообщник государственного преступника. Ты еще обними его, поинтересуйся здоровьем... - выругал сыщик самого себя. И тут же ответил: - И обнимешь, если после этого он тебе всю подноготную о дель Гуэлле выложит. И поцелуешь еще. Троекратно, как император любил".
     Хозяин гостиницы лично отвел гостей в комнату господина Дуллио. Поставил на стол каганец. Поклонился и ушел, плотно притворив дверь.
     - Итак, фра Иллам? - Купец глянул исподлобья, все еще ожидая подвоха.
     - Дело государственной важности! - решил сразу огорошить его Мастер. - Строжайшая секретность!
     Дуллио отвел глаз и попятился. Догадывается? Или, как у большинства торговцев, рыльце в пушку - контрабанда, скрытие прибылей и тому подобное?
     - Я хочу поговорить о вашем попутчике. Мужчина средних лет, благородной внешности, вы приняли его...
     Толстяк хрюкнул и ринулся на сыщика, наклонив голову, словно бык. Попытался обхватить руками попрек туловища.
     Ах, вот как?
     Мастер с легкостью увернулся, хотя и не ожидал подобной прыти от собеседника, выглядевшего неповоротливым и мирным, как большинство тучных людей. Пнул под колено, толкнул в плечо, добавляя скорости, а когда торговец, чтобы не упасть, тяжело оперся руками о кровать, с удовольствием приложил промеж ног.
     - Мать... - взвизгнул Дуллио, свалившись на пол.
     Сыщик уселся на стол, невозмутимо наблюдая, как корчится купец. Ишь ты! В драку полез. Значит, понимает, что замарался дальше некуда. Ничего... Сейчас все расскажешь.
     Толстяк наконец-то успокоился. Замер, настороженно поглядывая на контрразведчика из-под полуприкрытых век. Мастер медленно обнажил корд, попробовал пальцем остроту лезвия. Удовлетворенно хмыкнул:
     - Ну что, фра Дуллио? Будем говорить или в молчанку играть?
     Чуть слышное поскуливание показало, что слова и действия произвели должное впечатление.
     - Смелее, почтеннейший, смелее. Облегчи душу.
     Толстяк застонал и, помогая себе руками, сел:
     - Я не виновен...
     - Предположим. А в чем ты не виновен?
     - Ни в чем, - с обескураживающей прямотой признался купец.
     - Ну, так не бывает! - усмехнулся Мастер. - Уж поверь моему опыту работы в тайном сыске. В чем-то виноват каждый житель империи.
     Дуллио попытался пересесть на кровать, но сыщик остановил его:
     - Сиди, не двигайся!
     Владелец "Пламени заката" послушно замер. Затравленно оглянулся. Потом понял, что помощи ждать неоткуда, и заговорил. Сбивчиво, путано и многословно.
     Да, он вез человека, показавшего ему бляху с гравировкой. Рисунок инога.[23] Всем известно, что с контрразведкой лучше не шутить...
     - Вот такую бляху? - Мастер выудил из-за пазухи свой знак.
     - Такую, точно такую...
     - Продолжай рассказывать.
     Сыщик слушал и кивал. У Дуллио в самом деле водились грешки. Незаконная торговля айшасианскими благовониями, непристойными картинками, запрещенными в Аксамале. Тот человек, что представился... представился Мастером...
     "Совсем обнаглел господин т'Исельн!" ...тот человек намекнул, что аксамалианский сыск может закрыть глаза на все делишки купца в обмен на плодотворное сотрудничество. Да! Это было давно. Еще пять лет тому назад...
     "Давненько же дель Гуэлла родиной торгует!" ...с тех пор не трогал...
     "Что-то я тебе не верю!"
     Ах, да! Один раз, по его просьбе, Дуллио передавал письмо в Литию. Нет, нет, в Гоблану никогда! А вот теперь напомнил о себе. Появился под утро... Ну, после той ночи смуты...
     "Кому смута, а кому попытка спасти страну и саму государственность".
     Он сказал, что интересы империи требуют его присутствия на севере. Больше Дуллио ничего не знает.
     Сыщик оскалился, подался вперед:
     - А почему ты напал на меня? А? Если действуешь с интересах Сасандры!
     - Я... Ну, я...
     - Что ты?
     - Я испугался...
     - Мне очень хочется тебе поверить, но... - грустно проговорил Мастер.
     - Я говорю правду! - взвизгнул купец. - Клянусь Триединым!
     - Жрецы не учили тебя, что клясться грешно?
     - Но я говорю правду!
     - Возможно, но не всю. И тем самым ты становишься предателем и государственным преступником.
     Дуллио затрясся, как в лихорадке.
     - Ты знаешь, как в Сасандре поступают с государственными преступниками? - продолжал давить контрразведчик.
     Только бегающие глазки показали, что его слова услышаны.
     - Знаешь... Но я могу закрыть глаза на твои проступки. Могу. Слышишь? Но и ты должен мне помочь.
     - Что? - сдавленным голосом "квакнул" Дуллио.
     - Куда направился тот человек, что называл себя Мастером?
     - Он не говорил...
     - Охотно верю. Но ты же тертый калач, Дуллио! Неужели ты не поинтересовался? Не проследил? Так, на всякий случай. Из самого невинного любопытства. - Сыщик не сомневался, что торговец гораздо больше замаран в шпионаже, чем пытается показать. Ну и пусть. Некогда сейчас с ним возиться.
     Купец кивнул. Сдался, сломался.
     - Он купил двух коней - верхового и заводного - и отправился на запад.
     - В Дорландию?
     - Не знаю...
     - Ладно. Верю. Дорог здесь не так много.
     Мастер спрыгнул со стола, сунул клинок в ножны:
     - Живи, фра Дуллио. Живи пока. Но будь тише воды, ниже травы. Понял?
     Толстяк закивал с яростным ожесточением, щеки его затряслись подобно студню.
     Брезгливо сморщившись, сыщик вышел из комнаты.
     Рассвет следующего день застал Мастера в дороге. Крепкий караковый жеребец нес его на запад. Ясени махали вслед одинокому всаднику желтеющей листвой. Воздух пах сырой корой и едва ощутимо - дымком.
     Чудесная пора - осень. Время сбора урожая. Время отдавать долги.
     
     Глава 4
     
     Капитан т'Вергел дель Таррано с плохо скрываемой ненавистью уставился на бритоголового наемника.
     Нет, скажите на милость! Вонючий простолюдин откуда-то из Литии, а гонору - словно у генерала. С тех пор как Джакомо-Череп с остатками банды пришел на службу к его светлости, ландграфу Медренскому, дель Таррано утратил благостное расположение духа. Даже после сытного обеда с кувшинчиком местного темного пива - Ульф, живущий у северных ворот, варит отличное пиво, куда там прочим олухам! Все время капитан чувствовал пристальное внимание бритоголового. Куда бы капитан ни пошел: проверять караулы, осматривать крепостную стену, наблюдать за движением осадившего Медрен войска, ему казалось, что мерзкие черные глаза следят за каждым его шагом. Ну, положим, по разговорам, Джакомо - вояка хоть куда. Хотя в битве он его не видел, а таскать шестопер на плече может любой дурак, было бы здоровье.
     Сам капитан Вергел служил не за страх, не за деньги, а за совесть. Многие поколения мелкопоместных дворян дель Таррано служили властителям Медренским. Дослужившись к тридцати семи годам до капитана и командира гарнизона города, т'Вергел считал, что предки могут им гордиться.
     Пускай защитников крепости мало - сотен пять, не считая вооруженных ремесленников и лавочников. Зато они бьются за правое дело. Человек, который сражается за свободу родной земли, за свой кров, за родных и близких, стоит десятка наемников, отрабатывающих звонкую монету. Не зря же целый полк сасандрийской пехоты, осадившей Медрен, до сих пор не решился на штурм. Даже отсутствие его светлости, ландграфа Вильяфа, не сказалось на боевом духе защитников. Латники, стрелки и стражники горели желанием пойти на вылазку и показать зазнавшимся имперцам, чего они стоят на самом деле. Ополченцы до одури упражнялись с алебардами и осадными ножами.[24] Мастера-оружейники трудились день и ночь, снабжая сопротивляющийся захватчикам город.
     Капитан дель Таррано относил порядок на улицах Медрена и высокий боевой дух его защитников к своим личным заслугам и готов был не есть, не спать, лишь бы ландграф остался доволен его службой. И тут вернулся его светлость. Прорвался с боем во главе маленького потрепанного отряда. С ним прискакал некий барон Фальм - человек, представившийся итунийцем, но совмещавший в себе черты и манеры и лотанца, и вельсгундца, и жителя Фалессы, и уроженца Дорландии. Гость держался с ландграфом на равных, а изредка даже позволял себе поправлять его. И обычно вспыльчивый и нетерпимый граф Вильяф молчал. А еще его светлость сопровождал Джакомо по кличке Череп, кондотьер. А если сказать точнее, кондотьер-неудачник. Набранная им банда разбежалась еще на левом берегу Арамеллы по причине, о которой он отказался рассказывать. Сейчас Джакомо пребывал в статусе то ли главного телохранителя графа Вильяфа, то ли командира стражи родового Медренского замка.
     Череп и капитан дель Таррано сразу невзлюбили друг друга. Тельбиец считал бритоголового выскочкой, слова доброго не стоящим, отпускал едкие шуточки за его спиной - собственную банду, мол, не сберег, теперь войско ландграфа развалить решил и тому подобное. Джакомо платил ему не слишком тщательно скрываемой ненавистью, проявлявшейся в том, что он мог заставлять капитана часами ждать приема у его светлости, тогда как, по мнению т'Вергела, дело отлагательства не терпело.
     Вот и на этот раз Череп стоял, перекрывая могучей фигурой дверной проем. Он скрестил ручищи на груди. Мелкие колечки вороненого хауберка матово отсвечивали под неярким осенним солнцем.
     - Чего желаете, господин капитан? - спрашивал он уже по меньшей мере в пятый раз.
     Он издевается, что ли? Притворяется тупым, как северный великан!
     - Обычный доклад. Ежеутренний, - также в пятый, наверное, раз ответил капитан.
     - Его светлость занят.
     - Доложи, я сказал.
     - Подождешь.
     Дель Таррано скрипнул зубами. На дуэль его, что ли, вызвать? Немытая деревенщина! Урод лысый! Кошкин сын! Ублюдок!
     "Нет, нельзя... - усилием воли взял себя в руки капитан. - Я должен подавать пример латникам. У них головы и без того горячие... Тем более подлец, говорят, искусно владеет шестопером. Кто знает, как дело обернется, а на мне - оборона Медрена..."
     Тельбиец не собирался признаваться даже себе, что в глубине души побаивается силача северянина. Еще бы! Широченные плечи, взгляд убийцы - холодный, безжалостный и оценивающий, ленивая грация боевого кота, и это при весе без малого кантар.[25] Конечно, его светлость можно понять - телохранитель хоть куда. Вот можно ли ему доверять? Кто предал один раз, тот предаст второй, третий, четвертый... Надо бы поговорить с ландграфом об этом. Попытаться убедить.
     Впрочем, кто он такой, капитан дель Таррано, чтобы указывать его светлости? Он должен честно служить, бороться за свободу родного Медрена и Тельбии, а если нужно, жизнь положить на алтарь Отечества. Хорошо бы ландграф Вильяф победил, погнал проклятых имперцев пинками до самой границы, а потом бы стал королем. Почему бы и нет? Равальян для большинства тельбийцев уже стал Окаянным. Не стесняясь называют. А ландграф мог бы стать... ну, к примеру, Вильяфом Освободителем. Но для этого ему нужно опираться не на ничтожных людишек, подобных наемнику Черепу, а на истинных патриотов Тельбии.
     Таких, как капитан дель Таррано.
     А этот кошачий сын не хочет пускать его с докладом!
     Да сколько можно терпеть!
     Усы капитана встопорщились, ладонь обхватила рукоять меча. Сейчас наемник поплатится за беспримерную наглость, а после - будь что будет!
     - Господин капитан! Господин капитан! - Голос ординарца спас Вергела от необдуманного поступка, который мог очень дорого ему обойтись, поскольку Джакомо, сохраняя внешнюю невозмутимость, уже приготовился бить надоедливого служаку в ухо при малейшей попытке обнажить клинок.
     Запыхавшийся парень подбежал к спорщикам. Замер, вытягиваясь в струнку.
     - Что еще? Какого демона?! - зарычал дель Таррано, радуясь возможности сорвать на ком-либо злость.
     - Господин капитан, там... там... - Голос ординарца срывался, слова сталкивались в глотке, мешая друг дружке вырваться на свободу.
     - Что ты блеешь?!! Говори!
     - Гос... по... дин...
     - Говори, я сказал!
     Парень вдохнул поглубже, зажмурил глаза и выпалил:
     - Подкрепление к ним пришло!
     - Что?! - Капитан подпрыгнул на месте, будто на гадюку наступил. - Где?
     Голова еще отказывалась верить, но сердце предательски-услужливо подсказало - подмога пришла к имперцам.
     - Там... Колонна пехоты. Полк... Может, больше.
     Бешено сверкнув глазами - даже Череп вздрогнул, - дель Таррано заорал:
     - Коня! Быстро!
     Бородатый, взъерошенный конюх, державший под уздцы капитанского жеребца, встрепенулся.
     - Бегом, я сказал!
     - Слушаюсь! - Бородач трусцой приблизился, волоча за собой, прямо скажем, не слишком-то горячего коня. Придержал стремя.
     Капитан вскочил в седло. Не успев поймать стремя правой ногой, ударил шпорами.
     Ординарец ойкнул и едва успел отскочить.
     Медрен - город маленький. Не чета имперским. Взрывая утоптанные улицы подковами, гнедой пронесся по прямой от графского укрепленного особняка до надвратной башни. Здесь уже в нетерпении вытягивал шею седой лейтенант Тордольв, правая рука дель Таррано. Изо всех сил натянув поводья, капитан осадил коня. Спрыгнул, побежал к лейтенанту, придерживая ударяющийся о ногу меч. Конечно, не к лицу командиру гарнизона бегать, словно любопытный мальчишка, но сейчас не до условностей.
     - С востока идут, дрын мне в ухо! - пояснял Тордольв, пока они поднимались по лестнице. Лейтенант вышел из черни, что называется, от сохи. Почти сорок лет он отдал службе ландграфу Медренскому, прекрасно разбирался во всех тонкостях караульной службы, умел выбить недоплаченную подать из селян, заманить в засаду и вырезать шайку разбойников, гордо именующих себя народными мстителями, но складно разговаривать, не вставляя в речь одному ему понятные ругательства, так и не выучился. - Как на параде, курва их мать!
     - Имперцы? - коротко бросил дель Таррано, хотя уже знал ответ.
     - А то? Гаплык нам тепереча! Не сдюжим!
     Три десятка ступеней - и они оказались на широкой площадке, огражденной заостренными кольями, среди которых строители оставили просветы - каждый в две ладони шириной - для стрелков. Здесь переминались с ноги на ногу шестеро стражников, одетых в бригантины и шишаки. Увидев командира, они приободрились, расправили плечи и отсалютовали алебардами.
     - Вона они, холера-мать! - ткнул пальцем Тордольв.
     Т'Вергел выглянул в бойницу.
     Медрен стоял на левом, возвышенном берегу Ивицы. Здесь река огибала каменистый холм, чьи склоны обрывались к реке желто-серыми утесами, а к лесу сбегали полого. По правую руку, где-то на расстоянии двух миль, пролегал глубокий яр. Очень глубокий, заросший непроходимым лозняком и терновником. Левее его длинным языком выдавался вперед дремучий лес - темный грабняк. Еще левее стояла безымянная деревушка, которую в округе называли попросту Придорожье. Три десятка избушек, два трактира, кузница, небольшая часовня, где по праздникам проводил службу кто-либо из жрецов местного храма Триединого.
     Сейчас в Придорожье разместилась ставка командира полка, осадившего город, лазарет и обоз. Палатки пехотинцев стояли на полмили ближе к городу, окруженные невысоким частоколом и рвом. Отсюда имперская пехота дозорами обходила окрестности Медрена. Капитан приблизительно оценивал силы Сасандры в полк, но полк потрепанный - не больше семи полных рот.
     До сегодняшнего утра.
     Потому что по дороге, ведущей мимо деревеньки к Медрену, двигалась походная колонна. Вышагивали пехотинцы - пикинеры, щитоносцы, арбалетчики. Они шли рота за ротой, являя собой лишнее напоминание о военной мощи Сасандры. Много. Очень много...
     Из-за леса показалась уже двенадцатая рота.
     Неужели два полка?
     Выходит, генерал дель Овилл решил стянуть под Медрен всю армию. Пятую пехотную. "Непобедимую".
     "Что ж, посмотрим, взаправду ли она непобедимая?" - подумал дель Таррано, приставляя ладонь к бровям козырьком. Он пожалел, что не успел попросить у его светлости "волшебную" трубку, которую тот купил за баснословные деньги в Аксамале у одного из профессоров университета тонких наук. Чародейство ли тому причиной или научные изыскания аксамалианцев, но трубка позволяла видеть втрое дальше, чем обычный человеческий, пускай даже и самый зоркий, глаз. Две-три мили не помеха. А всего-то навсего две отшлифованные стекляшки, соединенные набором медных колец.
     - Штандарты видны? - спросил капитан у помощника.
     - Да чего там! Пятая пехотная. Второй полк и, кажись, третий, лошак бы их нюхал!
     - Это три тысячи человек. - Капитан, как ни странно, не испытывал страха или неуверенности в силах. Наоборот, появился лихой азарт, как за игрой в кости, когда чувствуешь - вот сейчас будут четыре шестерки!
     - Ага, кошкины дети! - так же радостно отвечал лейтенант. - А еще конницы чуток.
     Верно. Дель Таррано и сам видел кавалерию. Сперва полсотни всадников на невысоких гривастых конях - буланых, саврасых, каурых... Окраинцы. Заградительный отряд, скорее всего. Ох уж эти имперцы! У солдат никакого понятия о чести. Так и норовят разбежаться. Вот командованию и приходится содержать отряды, занимающиеся исключительно поиском дезертиров. Дальше рысила сотня наемников, одетых и вооруженных кто во что горазд. К этим людям дель Таррано тоже не испытывал ни малейшего уважения. Подумать только! Сражаться за деньги...
     Ладно. Довольно о моральных устоях Сасандры.
     Значит, больше трех тысяч.
     Капитан отвернулся от врагов, окинул взглядом стражников.
     - Ну что, драться будем?
     - Да чего там драться... Бить будем, - пробасил пожилой, отмеченный шрамом поперек лба ветеран.
     - И побьем! - под дружный хохот добавил молодой, еще безусый парнишка, прижимающий к груди арбалет.
     Дель Таррано кивнул. Зачастую побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто уверен в победе. А уж уверенности в своих силах защитникам Медрена не занимать. Теперь главное - доложить обо всем увиденном его светлости. Тут уж никакой Джакомо-Череп его не остановит.
     С мрачной решимостью капитан направился к особняку ландграфа.
     
     После ухода командира гарнизона его светлость некоторое время молчал, дергая щекой. Потом подошел к стене, которую, как и в родовом замке, украшали образцы оружия, накопленные предками правителя Медрена за последние три века, молча снял со стойки двуручный топор.
     Барон Фальм, посланник западных королевств, с хитрой усмешкой наблюдал, как ландграф набирает полную грудь воздуха и возносит топор над головой...
     Хрясь!
     С первого удара раскололся пополам стол, заваленный бумагами - все больше расписками и отчетами купцов-поставщиков. Глиняный кувшин разлетелся на десяток черепков, растеклась алая лужа. Приторно запахло крепленым вином.
     Бац! Бац!
     Обе правые ножки стола отлетели в угол, а половинка столешницы, жалобно загудев, грянулась об пол.
     Развернувшись на пятке, ландграф Вильяф наискось ударил по шлему болвана, обряженного в полный доспех латника. Сталь заскрежетала по стали, хундсгугель[26] слетел вместе с деревянной головой и запрыгал по розовым плиткам туффита. Звук получился глухой и очень напоминающий тот, с которым отлетает настоящая голова.
     - Так его, родимого! - азартно воскликнул Фальм.
     Ландграф поглядел на качающегося болвана, а потом с душой пнул его под тонлет.[27] Удовлетворенно пронаблюдал, как падает ряженая кукла. Швырнул сверху топор.
     Прорычал:
     - Ненавижу!
     - Вам следует, любезный господин граф, больше проворачивать плечевой пояс, бить с оттягом... Вот тогда будете разрубать бристплейт[28] с одного удара.
     Медренский не удостоил его ответом. С сожалением покосился на разбитый кувшин.
     - Пальо! Пальо, где ты прячешься, старая скотина?
     Тощий слуга в цветах его светлости - черное с серебром - не вошел, а ворвался в дверь. Согнулся в поклоне.
     - Вина! Живо!
     Когда Пальо исчез, ландграф уселся на табурет, как ни в чем ни бывало закинул ногу на ногу.
     - Насколько я понял, сдаваться вы не намерены. Борьба, можно сказать, до победного конца. Так? - пошевелил усами барон.
     Вильяф рассеянно покачал ногой. Казалось, сейчас зевнет, но вдруг встрепенулся, развернулся всем туловищем к Фальму.
     - А видали, господин барон, какой у меня капитан?
     - Видал... - пожал плечами гость. - Горячая голова. Отвага и понятие о чести на месте. Со здравым смыслом - беда.
     - Зря вы так думаете, господин барон, - усмехнулся Вильяф.
     - Почему же? Я таких перевидал на своем веку. Для тех, кто в атаку бросается очертя голову, она обычно становится последней.
     - А если их будет пять сотен?
     - Пять сотен отчаянных храбрецов?
     - Да!
     - Здесь, в Медрене?
     - Здесь! В Медрене!
     - Любезный господин граф! - Фальм с трудом сдерживал душивший его смех. - Я в городе уже добрых десять дней. Или двенадцать...
     - Неважно!
     - В самом деле неважно. Итак, я брожу по Медрену, можно сказать, треть месяца. Конечно, горожане молодцы, держатся бодрячками... Среди гарнизона тоже паники нет, как нет и пораженческих настроений. Это просто замечательно, любезный господин граф, но... Но, как говорят в Фалессе, сила солому ломит. Не устоят ваши стражники против имперских полков.
     - Кто знает, господин барон, кто знает?
     - То есть? - недоверчиво скривился Фальм, подкручивая ус. - У вас есть в запасе какое-то чудо?
     Граф Вильяф улыбнулся. Самодовольно и многозначительно.
     - Нет, в самом деле, любезный господин граф, что вы приберегаете для сасандрийцев? Сильнейшего колдуна, припрятанного в подземелье? Верного союзника, который нанесет удар в тыл неприятелю? Может, власть над водами реки? Как ее здесь называют? Ивица?
     - Зря смеетесь, господин барон. - Медренский нахмурился. - Я и впрямь приберегаю чудо. Думаю, оно неприятно поразит генерала дель Овилла. И он об этом догадывается. Не зря же так охотится за моей головой. Какого кота послал!
     - Что же это за чудо, любезный господин граф? Позвольте уж поинтересоваться, если можно так сказать.
     Вильяф засмеялся, запрокинув голову:
     - Ага! Интересно стало? Любопытство разбирает? Я вот думаю...
     В дверь робко постучали.
     - Какого демона?
     Лошадиная физиономия Пальо выглянула из-за косяка.
     - Гм... - откашлялся слуга. - Вино для вышей светлости...
     - Заноси! - милостиво разрешил граф. Выхватил кувшин из рук тощего прислужника, расплескивая, наполнил кубок до краев. - Вина, господин барон?
     - Нет. Благодарю. По утрам я не употребляю вина.
     - Как знаете! - Вильяф залпом осушил кубок. Налил еще. Уже не торопясь пригубил.
     Фальм терпеливо ждал. К чему проявлять любопытство? Ландграф - человек вспыльчивый, порывистый, подверженный резким сменам настроения. Да у него просто язык зудит поделиться мыслями с собеседником. Если подыграть ему показным равнодушием, то откровенность гарантирована, как сохранность денег в лучшем банке Дорландии.
     - Не употребляете? А я даже злоупотребляю. По мнению некоторых. Но мне плевать.
     - Вино мьельское?
     - Нет. Местное. Но очень даже неплохое. Крепкое!
     "Куда же катится мир, если крепость становится главным достоинством вина?" - подумал барон.
     - Да! Вы же хотели услышать о чуде, не так ли, господин барон?
     Фальм пожал плечами.
     - Ну, не скромничайте. Ведь хотели?
     Неопределенный кивок.
     - Хорошо, я удовлетворю ваше любопытство. Мой секрет, мое чудо, мое волшебство - это благородный дух патриотизма моих подданных. Не ждали?
     Барон расхохотался. Развел руками, покачал головой - мол, шутка удалась, трудно оспорить.
     - Не верите? - прищурился Вильяф.
     - Нет, почему же...
     - Нет, вы мне не верите!
     - Понимаете, любезный господин граф, - посерьезнел Фальм, - я привык доверять лишь своим глазам. Ваших людей я в бою не видел. В Медрене не видел, ибо защитники замка сражались из рук вон... дать себя победить десятку наемников и каким-то грязным, вонючим крестьянам!
     Ландграф залпом отхлебнул вина. Пнул ногой обломки стола.
     - Я понимаю вас, господин барон. В это и правда трудно поверить. У защитников замка не было того боевого духа, что присутствует в Медрене. Скоро вы убедитесь в этом сами.
     - Хотелось бы, - скептически произнес Фальм.
     - Уж поверьте, мне хочется не меньше. А уж теряю я в случае проигрыша гораздо больше. В это вы верите?
     - Конечно!
     - Ну, хвала Триединому! - Вильяф вознес очи к потолку.
     Барон прошелся по комнате. Снял со стены узкий меч, острие которого предназначалось для пробивания сочленения доспехов, задумчиво постучал ногтем по лезвию.
     - Почему бы вам не покинуть Медрен? - неожиданно обернувшись, бросил он, глядя ландграфу прямо в глаза.
     - Мне? Медрен? Это невозможно!
     - Почему? Вы боитесь остаться без поддержки? Но я обещаю вам поддержку, защиту и в конечном итоге престол Тельбии. Еще раз повторяю: те силы, что я, можно сказать, представляю, не привыкли бросать слова на ветер.
     - Нет. Невозможно, - упрямо повторил ландграф. Допил вино. Снова налил. - Не спрашивайте меня почему, господин барон, но у меня такое чувство, что без Медрена я погибну. Сам город меня защищает. А стоит выехать... Как тогда в замке... Едва удалось удрать. Позор! - Вильяф грохнул пустой кувшин об пол.
     - Город? За вас? Это в том смысле, что дома и стены помогают? - непонимающе проговорил Фальм.
     - Да в каком хотите смысле, в таком и будет. Надо бы еще вина... Так вы точно отказываетесь, господин барон?
     - Отказываюсь! - твердо отвечал барон. - И вам не...
     В этот миг двери распахнулись. Фальм ожидал увидеть вытянутое лицо Пальо и подобострастные глаза-пуговки, но в залу вплыла дородная дама в болотно-зеленом платье, отделанном полосками бобрового меха и серебряной тесьмой. Ее волосы скрывал куаф,[29] выдержанный в более светлых тонах, нежели платье, а в чертах угадывались отголоски былой красоты. Увы, многие дамы из провинциальных дворянок в замужестве полнели, дурнели, прекращали следить за модой и через десяток, а то и меньше лет превращались в клуш-домоседок, вынуждая мужей искать любви на стороне. За руку дамы чинно держался худенький темноволосый мальчик лет двенадцати, одного взгляда на которого барону хватило, чтобы признать наследника Медренского графства. На фоне черного, сшитого из тонкого сукна камзола ярко выделялись покрытые серебряными накладками ножны короткого корда и плоский медальон на груди - старинная вещь, судя по затертости.
     - Вы вновь злоупотребляете вином, ваша светлость?
     Фальм, хоть сам не одобрял пристрастия ландграфа к вину, поморщился. Уж очень противным голосом обладала дама. А сварливости в нем с избытком хватило бы для полудюжины рыночных торговок.
     Но граф Вильяф нисколько не смутился. Видно, привык к подобным спорам, выходя обычно из них победителем.
     - Вас забыл спросить, сударыня! - Он с вызовом выпятил подбородок. - Похоже, вы совсем забыли о приличиях. Не поздоровались с гостем!
     Дама сразу сникла. Куда только девался напор и решительность первой фразы? Она слегка присела, кланяясь барону. Фальм ответил острожным поклоном - не зная, на каком положении находится женщина при Медренском дворе, он не хотел переусердствовать с почтением, но боялся обидеть излишним высокомерием. Если это - жена графа, то почему их не представили друг другу раньше, сразу по приезде в Медрен? Довольно любопытно и дает пищу для размышлений.
     - То-то же... - протянул ландграф. - Так бы сразу. Позвольте представить, господин барон. Это - моя супруга, мать моего сына. Графиня Тельма.
     - Очень приятно, сударыня. - Фальм повторно поклонился. Теперь поклон был тщательно выверенной глубины. В самый раз для графини. - Я польщен оказанной мне честью.
     - А это - мой гость, господин барон Фальм. Он из Итунии, - продолжал ландграф. - А это, господин барон, мой наследник. Халльберн.
     Мальчик отрепетированным движением выставил ногу вперед, склонил голову. Бросил короткий взгляд на отца - все ли правильно? Вильяф кивнул.
     - Прошу простить меня, господин барон. - Медренский приложил ладонь к груди. - Когда я в городе, то обычно посвящаю этот утренний час беседам с наследником. Вы не возражаете, если я вас оставлю?
     Фальм не возражал. Да ландграф, похоже, и не нуждался в его согласии. Разве может гость диктовать свою волю хозяину? Подобное поведение против всяких правил.
     Барон проводил взглядом удалявшуюся из залы графскую семью.
     "Чем больше я узнаю его светлость, тем меньше его понимаю... - подумал он, проводя ногтем вдоль гравировки на лезвии двуручного меча, подвешенного на скобах немного ниже щита, украшенного гербом Медрена. - Город в осаде. На носу - штурм. А он занят воспитанием наследника. Хотя... Может, он прав?"
     Тихонько скрипнув дверью, в залу проскользнула служанка. Бросая любопытные взгляды на барона, принялась собирать черепки в подол. Не красавица, но и не уродина. Самая обычная деревенская мордашка. Лет семнадцать на вид.
     Фальм задумчиво отошел от стены с мечами. В два шага поравнялся с девушкой, сильными пальцам взял за подбородок, приподнял:
     - Тебя как зовут, красавица?
     Девчонка перепуганно моргнула. Пискнула:
     - Лейна...
     - Тебе говорили, что ты писаная красавица, Лейна? - Барон добавил в голос хрипотцы. Обычно она действовала безотказно.
     Служанка зарделась, как маков цвет, опустила глаза.
     - А скажи мне, Лейна, его светлость сильно жену и сына любит?
     Девушка фыркнула:
     - Да нисколечко!
     - Да? А ты не лжешь мне?
     - С чего бы мне врать, господин? Не любит он жену! Да это все в городе знают! Любой подтвердит!
     - А и в самом деле... - Фальм отпустил подбородок служанки, но она продолжала стоять, завороженно глядя ему в лицо. - За что ее любить, графиню-то?
     - Во-во! - радостно подхватил Лейна. - Корова толст... Ой! - Она испуганно зажала рот ладонью.
     Барон рассмеялся. Ущипнул девушку за щеку.
     - Не бойся. Я никому не скажу. Значит, супругу его светлость не любит. Терпит просто. Так?
     Лейна кивнула.
     - А сына?
     - Тоже не любит! - уверенно произнесла девица.
     - Не может быть! Наследник как-никак!
     - Триединым клянусь!
     - Да нет, не верю, - Фальм покачал головой. - Быть того не может.
     - А вот и может!
     - Нет, не может!
     - Может, может, господин! Он с ним что ни день, то разговаривает, учит, видать, управлять! А не улыбнется никогда. И глаза пустые, холодные! Я все вижу!
     - Вот оно как... - Барон задумчиво расправил ус.
     - Да вот так уж! - решила, наверное, добить его служанка. - Он с ним как с вещью... Как плотник с топором. Бережет, холит, а любовь... Любви-то и нету!
     - Бережет, но не любит, говоришь?
     - Да! И жену только терпит, иначе спровадил бы куда подальше!
     - Да? Ну, спасибо, Лейна. - Фальм улыбнулся, выудил из висящего на поясе кошелька монетку. - Держи. Помогла ты мне. Спасибо!
     Девушка зарделась пуще прежнего. Быстро прибрала оставшиеся осколки и убежала, не забыв плотно притворить дверь.
     Барон вернулся к увешанной оружием стене. Вид остро отточенной стали успокаивал его, настраивал на размышления. Гость графа чувствовал, что нашел конец ниточки. Теперь остается не торопясь, вдумчиво и осторожно потянуть ее, и размотается весь клубочек, именуемый его светлостью ландграфом Медренским. Реши загадку, господин барон, и гостеприимный хозяин у тебя в руках.
     
     Шагая след в след за Цветочком по едва приметной тропке вдоль берега Ивицы, Антоло не переставал себя корить. И кто его тянул за язык? Сидел, никого не трогал, даже с жизнью в банде Кулака начал уже, вроде бы, обвыкаться. И тут на тебе! Задание! И обиднее всего, что получается - сам напросился. Как говорят? Кто придумал, тот и выполняет. Неписаное армейское правило. Тут даже "Уложение Альберигго" читать не нужно, будь оно тоже неладно!
     В тот вечер ничто не предвещало беды. Сытный ужин - каша с кусками баранины - располагал к неторопливой беседе у костра. Желтые и оранжевые блики скользили по лицам людей, собравшихся в кружок. Почему-то так повелось, что наемники, выжившие после похода к замку ландграфа Медренского, держались вместе. Совместно перенесенные испытания, пролитая кровь сближают сильнее клятв.
     Кондотьер сидел туча тучей. Такие плюхи от судьбы он получал нечасто. Воспоминание о проваленном задании жгло и терзало душу. Масла в огонь подлил и генерал Риттельн дель Овилл, появившийся третьего дня у стен Медрена с подкреплением. Обычно сдержанный генерал словно сорвался с цепи. Орал, стучал ногами. Ростом он не вышел - едва-едва макушка возвышалась над плечом Кулака, а потому необходимость выговаривать нерадивому служаке, задрав голову, злила его еще больше. От рассказа о предательстве Черепа он отмахнулся. Зато напомнил об оплате по договору с самим Кулаком, пообещал задержать очередное жалованье, если Медренский будет продолжать топтать эту землю. На резонное замечание кондотьера, что уничтожить ландграфа, скрывающегося в осажденном городе в окружении верных слуг и преданных солдат, попросту невозможно, генерал ответил, что ему все равно. Что он дал задание и рассчитывает на его успешное выполнение, а никаких доводов слушать не хочет. И вообще, тот, кто хочет сделать работу, ищет способы решения, а кто не хочет - придумывает причины, чтобы отлынивать.
     Кондотьер вернулся злой, как цепной кот. Полдня сидел, не отвечая на вопросы. К вечеру отошел, но по всему было видно: способа лишить жизни Медренского с тем, чтобы заслужить прощение его превосходительства, он до сих пор не нашел.
     Чтобы не злить лишний раз командира, собравшиеся у костра старались пореже упоминать имя ландграфа, а разговор вели все больше о дневном штурме крепости. Собственно, не штурм, а так, разведка боем. Генерал дель Овилл был известен как опытный тактик, очертя голову на приступ не полез бы никогда. Даже имея шестикратное преимущество в числе солдат.
     Медрен оказался крепким орешком.
     Во-первых, довольно высокий холм, на котором стоял город, затруднял атаку - вверх по склону долго не побегаешь, да и целиться снизу вверх тяжелее, чем со стен.
     Во-вторых, в городе к осаде готовились давно и тщательно. Просто удивительно, если знаешь обычаи и повадки тельбийского дворянства. Обычно они начинали шевелиться лишь когда жареный петух клевал в задницу. Но местный ландграф был не из таких. Стены крепости, по здешнему обыкновению деревянные, возвышались почти на десять локтей. Рва внизу не вырыли, зато наделали множество скрытых до поры до времени ловушек - ям с вбитыми в дно острыми кольями, просто коротких канавок: влетев в такую с разбега, солдат запросто ломал лодыжку.
     В-третьих, отчаянная решимость защитников города. Медренцы бились насмерть. Не щадили себя, но и врагов в плен не брали. Очень странно, если учесть, что армия Сасандры никогда особой жестокостью не отличалась. Даже в стародавние времена зверства в захваченных городах у имперцев были не в чести. Ну, разграбить винные склады... Ну, изнасиловать десяток мещанок... Разве это такой великий грех? Ведь в задачу армии прежде всего входило не истребление завоеванного народа, а присоединение его к империи. Побежденных следовало убедить, что жизнь в Сасандре лучше, чем в их необразованной провинции или захолустном королевстве.
     Та же участь ждала и Медрен. Если бы защитники сложили оружие без боя, то даже стражники остались бы на своих местах, не говоря уже о купцах, ремесленниках, крестьянах. Даже ландграф мог сохранить свою власть, присягнув вице-королю новой провинции Сасандры. Но он почему-то не захотел. Оказал сопротивление, а с ним вместе восстали против "захватчиков" и жители города. Да, именно... Горожане сражались на стенах наравне с латниками и стражей.
     Даже умудренные жизнью наемники - Кулак, Почечуй, Мудрец, повидавшие не один десяток войн, - недоумевали: откуда такое рвение? Обыватели не слишком стремятся отдать жизнь за графа, барона, герцога. Рассуждают приблизительно так: хватит с них и серебра, которое мы отдаем на множество податей и поборов, а уж наша жизнь - это наша неприкосновенная собственность.
     Как бы то ни было, третий пехотный полк "Непобедимой" армии, брошенный генералом на приступ, ничего не добился. Да, подступили вплотную к стенам, кое-где приставили лестницы, попытались вскарабкаться. На головы осаждающих полетели камни, бревна, арбалетные болты. Полился кипяток. Облепившие стены изнутри графские латники и ополченцы вовсю тыкали гизармами и алебардами взбирающихся солдат, отталкивали лестницы.
     Лейтенанты и капитаны получили четкие указания - отступать, если придется туго. Сказано - сделано. Третий полк оттянулся в траншеи, которыми уже окопали весь Медренский холм. Командиры подсчитали потери, оказавшиеся смехотворными - пятеро убитых и три десятка раненых, и стали обдумывать дальнейшие действия. Решением, которое напрашивалось само собой, было забросать непокорный город камнями из требушетов, найти и перерезать водоводы, соединяющие колодцы Медрена с рекой, подвести к воротам и стенам тараны и осадные башни. Вроде бы, не самый глупый план - дерева в округе с избытком, осадные орудия смастерить можно запросто. Только одна беда: изготовить хорошую баллисту или требушет - это не табуретку сколотить. Тут требуется и умение, и инструменты, и время.
     А генералу дель Овиллу нужна была быстрая победа. Любой ценой. Он так и заявил на общем сборе командиров, куда, кроме полковников и капитанов, пригласили и всех кондотьеров, продавших армии Сасандры свои мечи и свои знания.
     - Он какой-то не такой... - задумчиво потер бороду Кулак, глядя в огонь. - Приходилось мне сталкиваться с дель Овиллом. Умный мужик. Въедливый, каждую мелочь выяснить норовит и для дела использовать. Каждый шаг продумывает. А тут ревет, словно кот по весне, ногами топочет. Выньте мне Медрен да положьте... Будто подменили!
     - Будешь тут злым, - дернула плечом Пустельга. - Дерьмовый городишко. Тьфу и растереть. А как сражается!
     - Не-ет... - покачал головой Почечуй. - Не от того он... энтого... жлится... Его жрет чегой-то... энтого... ижнутри. Я штарый, я жнаю.
     - Ага! Жрет, - подхватила воительница. - Жаба, как тебя!
     - Что ты на него взъелась? - удивился Мудрец.
     - А что он морозит? Слушать смешно! - Женщина взмахнула кулаком. - Видели мы тех латников медренских. И на дороге, и в замке. Убивать их не труднее, чем нас с тобой!
     - Типун тебе на яжык, баба! - возмутился коморник.
     - Это я твой сейчас отрежу! - Пустельга до половины вытащила кривой нож-"яйцерез".
     Кондотьер блеснул на них взглядом из-под кустистых бровей.
     - А ну, тихо! Замордовали своими разборками! Ну, честное слово, как дети малые!
     Воительница хмыкнула, но возражать не стала. Почечуй самодовольно расчесал пятерней бороду, словно командир поддержал именно его, потыкал в костер кривой палкой, поправляя угли.
     - Если бы они так в замке дрались, как здесь, туго нам бы пришлось, - произнес Антоло, не отрывая взгляда от пляшущих языков пламени. На самом деле он наслаждался затишьем. Что может быть лучше костра в ночи? Сидел бы и сидел... Даже дымок навевает воспоминания о детстве и юности на холмах родной Табалы.
     - Тебе откуда знать? - вздернул подбородок Кир.
     - А он дрался там, - вступилась за Антоло Пустельга. - Чтобы тебя освободить, между прочим.
     - А я просил?! - с жаром воскликнул Кир.
     Широкая лапа Мудреца тут же упала ему на шею. Вцепилась в ворот жака,[30] пригнула к земле.
     - Сейчас носом в огонь суну, - негромко проговорил верзила. Он редко повышал голос. Кир это знал. Как знал и то, что Мудрец обычно выполняет обещанное.
     Коротко хохотнул и замолчал Бучило.
     - Ценить нужно, когда люди к тебе по-хорошему, - продолжал Мудрец. - Не так часто это бывает. Я, например, благодарен каждому, кто пытался меня из подземелья Медренского вызволить. Тем, кто жив остался. А тем, кто погиб, - вдвойне.
     - А еще понимать должны, - добавил Кулак. - Если погрызлись, как два кота из-за кости, то мы здесь ни при чем. Шипите друг на друга, а слушать всем приходится.
     Кир сопел, но молчал. Кому охота ходить с палеными волосами?
     - Молодо - желено, - назидательно заметил коморник.
     Антоло стало стыдно. За себя и за Кирсьена. И правда, ведут себя как дети.
     - Мне кажется, - сказал он, не особо задумываясь о смысле, просто чтобы переменить направление разговора, - мне кажется, что в самом Медрене есть решение загадки...
     - Озлобленные горожане там есть, - недовольно бросил Бучило. - И полтысячи латников. Это еще по скромным подсчетам.
     - Да я не про то, - потер виски студент. - Почему они так сопротивляются? Из любви к графу?
     - Это вряд ли... - Мудрец отпустил Кира. Зевнул, пошарил в темноте, поднял и положил на колени свой двуручник. Он любил по вечерам неспешно шлифовать лезвие меча.
     - Вот я про это! - обрадовался Антоло. - Помните, Ингальт говорил: ландграф - кровопийца, каких поискать. Крестьян до ниточки обирает. Думаю, с мещанами да мастеровыми он тоже не цацкается.
     - А что ж они за него в огонь и в воду готовы? - не поверила Пустельга.
     - Может, какой-то алтарь в городе есть? Или древняя святыня, которая отвагу внушает?
     - Школько лет... энтого... живу, а про такое шлыхом не шлыхивал! - покачал головой коморник.
     - Ну, это ни о чем не говорит, - усмехнулся в бороду Кулак. - И ты, и я о многом не слыхали. Потому мне интересно знать, что студент - человек ученый - скажет.
     - Я тоже не слышал ничего об амулетах, боевой дух поднимающих, - вмешался Мудрец. - Но его присутствие много объяснило бы.
     - Ну да, - кивнул кондотьер. - В замке его не было, а здесь есть. В замке тельбийцы рубились из рук вон, а здесь как тысяча демонов.
     - А на дороге? - Пустельга не торопилась принимать на веру первую попавшуюся идею.
     - Почему амулет нельзя с собой взять? - развел руками Мудрец. - Но ты права. То, что помогает медренцам биться, наверняка не алтарь в местном храме.
     - А может, человек? - новая мысль осенила Антоло.
     - Что "человек"? - не понял кондотьер.
     - Ну... Человек колдует. Чары наводит...
     - Может быть. А почему бы и нет?
     - Но тогда это не ландграф и не его гость - Змеиный Язык, - сказал Мудрец.
     - И не Джакомо-Череп, - добавил Кирсьен, уже успокоившийся и проглотивший обиду.
     - Тебе виднее, - подмигнул ему Кулак.
     Тьялец смутился, отвел глаза.
     - А почему генерал Овилл так хочет ландграфа завалить? - ляпнул Клоп, сидевший до того молча.
     - А надо... энтого... - многозначительно пояснил Почечуй.
     - Ну, ты сказал, дед! - восхитилась Пустельга.
     - А вдруг только Медренский может амулетом пользоваться? - предположил Антоло.
     - Что ж он его в замок не захватил? - повернулась к нему воительница.
     - Не знаю, - честно ответил табалец. - Есть один способ проверить - пробраться в Медрен. Жаль, что это невыполнимо.
     - Вот-вот, - неожиданно зло проговорил Кир. - Болтать у костра всякий может. А пойти проверить...
     - Я бы пошел, - глядя ему прямо в глаза, твердо произнес Антоло. - Только как я туда проникну?
     - Да... А заодно бы и ландграфа убрал бы... - мечтательно протянула Пустельга.
     - В город очень даже просто пробраться, - вдруг заговорила Цветочек. В присутствии убеленных сединами воинов девчонка обычно молчала. Антоло уже привык, что его давняя знакомая никакая не сумасшедшая, но никак не мог взять в толк - зачем она увязалась с наемниками? А теперь вспомнил слова Черного Шипа: "Таких разведчиков, как она, поискать еще. Если понадобится в Медрен забраться..."
     - Если нужно, проведу, - продолжала племянница крестьянского вожака. - Кто хочет?
     Воцарилось неловкое молчание. Каждый примеривал на себя попытку наведаться в осажденный город. Но, несмотря на отчаянную храбрость многих наемников, желающих не находилось.
     - Что, Студент, - прищурился Кир. - Поджилки трясутся?
     - Ну... - промычал Антоло, соображая - а может, и вправду страшно до дрожи в коленках?
     - Что нукаешь? Как ляпать языком, так все мы мастера, а как выполнять, так в кусты?
     - Почему ляпать? - удивился табалец. - К чему это ты?
     - Да к тому, что ты, как всегда, наболтал с три короба, а дальше хоть трава не расти!
     - Как это - "не расти"?
     - Да что ты дурачком прикидываешься? - подался вперед бывший гвардеец, не замечая занесенной ладони Мудреца, который намеревался вновь остановить его порыв. - Кто только что рассказывал: готов, мол, в Медрен пробраться? Само собой, ты думал, что туда никак не попасть! А когда оказалось, что попасть можно? На попятную? Струсил?
     - Кто струсил? Я? - Антоло ощутил, как кровь приливает к щекам. Трусом он себя никогда не считал. Напротив, гордился оценкой друзей, называвших его безрассудным и излишне отважным. Будучи студентом Аксамалианского университета, он участвовал в довольно раскованных шалостях и никогда не задумывался о последствиях. - Ты кого трусом назвал?
     - Да тебя! - звонко воскликнул Кирсьен. - Кого же еще?
     Мудрец заворчал, словно медведь, привставая с бочонка, на котором сидел.
     Кулак дернул себя за серьгу, нахмурился.
     Пустельга отвернулась, пряча глаза.
     - "Уложение Альберигго"! - развел руками Почечуй, обводя глазами собравшихся.
     Кондотьер кивнул.
     - К чему тут "Уложение"? - захлопал глазами Клоп.
     Антоло непонимающе уставился на коморника.
     - Если один наемник обвинит другого в трусости, - медленно произнес Мудрец, - и он с обвинением будет не согласен, то несправедливо обиженному следует...
     - Если он состоит в разных бандах с обвинителем, - подхватила Пустельга, - вызвать оного на поединок, но исключительно с позволения кондотьеров, возглавляющих обе банды.
     - А ежели... энтого... оба наемника иж одной банды... - прошепелявил Почечуй, - то обвиненному шледует либо шоглашитья и потерять чешть, либо...
     - Либо убедить всех, что трусом он не является, - мрачно закончил Кулак. - Ты готов, Студент? Я в тебя верю... И хотел бы не терять веру.
     Почувствовав взгляды окружающих, Антоло вначале ощутил самый неподдельный страх, который сменился злостью. Да почему, во имя ледяных демонов севера, он должен соглашаться? Плечи молодого человека распрямились.
     - Я согласен, - кивнул он. - Что нужно делать?
     - Полагаю, нужно все же проникнуть в Медрен, - с непроницаемым лицом отчеканил кондотьер.
     - Здорово как! - Цветочек захлопала в ладоши. - Я проведу...
     - Вы еще кое-что забыли из "Уложения Альберигго", - скривилась Пустельга.
     - Почему же забыли? - приподнял бровь Мудрец.
     - Еще как... энтого... помним! Прошледить за ишполнением жадания обвиненного должен... энтого... обвинитель. Ражве не так?
     - Точно так, - усмехнулся Кулак. - Собирайся, Малыш.
     Разглядев в пламени костра вытянувшееся лицо Кира, Антоло не смог удержать смеха. Это же надо - идти на важное, смертельно опасное задание в компании злейшего врага! Трудно пожелать более интригующего приключения...
     
     - Задумался, Антоло из Да-Вильи? - Цветочек внезапно остановилась. Бывший студент едва не столкнул ее с тропы.
     - Немножко... - честно ответил он, вдыхая исходящий от ее тела аромат луговых трав.
     Сзади негромко и непонятно забурчал Кирсьен.
     - Прекращай думать, нырять надо! - усмехнулась девчонка. Уверенно сошла с тропки в речную воду. Обернулась, улыбнулась ободряюще. - Не бойся. Просто старайся держаться поближе ко мне. И ты, Кир, тоже!
     Она набрала побольше воздуха в грудь и нырнула.
     
     Глава 5
     
     От холодной по-осеннему воды сперло дыхание. Рубашка и штаны вмиг облепили тело. Противно хлюпнуло в сапогах.
     Кир открыл глаза.
     Легко сказать: "Держись поближе"! Речная водица и днем непрозрачна, а уж после захода солнца-то... Сплошной мрак.
     Ничего, держись, лейтенант т'Кирсьен делла Тарн! Ведь ты, если захочешь, можешь выплеснуть воду из Ивицы на непокорный Медрен. А можешь заставить реку остановить течение и обнажить дно, чтобы войска могли ударить по городу с тыла. По крайней мере, власть над стихией воды, обретенная в подземелье ландграфского замка, дает больше возможностей, чем умение подчинять воздух.
     Похоже, бывший офицер гвардии становился, сам того не желая, волшебником... Очень полезные навыки, если бы не одно "но". Кир так и не научился колдовать по собственному желанию. Волшебство приходило, когда само хотело, и уходило, не спросясь. В миг смертельной опасности или просто душевного напряжения.
     Впереди мелькнуло едва различимое белесое пятно.
     Кир сделал мощный гребок. Вообще-то он не считал себя отличным пловцом - от Дорены до отцовского имения четверо суток верхом, а плавание в прудах не научит бороться с течениями или водоворотами... Да и давно он последний раз плескался в воде. Пожалуй, лет пять назад.
     Человек, за которым Кир следовал, погружался все глубже и глубже. А вдруг это никакой не человек, а сом? Говорят, некоторые из них доживают до ста лет и вырастают до десятка локтей в длину. Такой может запросто схватить взрослого мужчину и утянуть на дно, под корягу. Или, еще хуже, водяница? Друзья по босоногому детству иногда рассказывали страшилки о девах-призраках, обитающих под водой, в укромных заводях. Холодные и печальные. Ими становились крестьянские девчонки, утопившиеся от несчастной любви. Жрецы Триединого учат: самоубийство - страшный грех, закрывающий душе наложившего на себя руки путь к спасению. В отместку за свою погубленную молодость водяницы нападали на одиноких парней, неосторожно прогуливавшихся у рек и стариц, щекотали их ледяными пальцами и топили.
     Вот так сгинешь ни за что ни про что!
     А все из-за болтливого студента, которого демон за язык дернул рассуждать о ландграфе Медренском, защитниках города и их боевом духе. Что бы ты понимал, деревенщина, в настоящей отваге, когда даже смертельно раненный воин думает лишь о том, как бы утащить за собой как можно больше врагов! Это тебе не шерстью на рынке торговать, не астрологию в университете зубрить. Это - судьба настоящего бойца. Дворянина! Человека чести!
     Внезапно Кир понял, что вот уже битый час пытается распалить в себе злобу по отношению к студенту. И что самое ужасное - не получается. Ну, не выходит никак... Хоть ты тресни! А ведь было время - зубами загрызть хотел. А почему? Потому, что винил его во всех своих бедах и злоключениях...
     Воздуха стало не хватать.
     Человек впереди дрыгнул ногами, дернулся вверх и исчез.
     Это что еще такое?
     Что за фокусы?
     Кир почувствовал, что если сейчас не вынырнет, то задохнется.
     Наверх! Немедленно наверх!
     Еще один гребок...
     Сырой холодный воздух показался слаще мьельского вина. Горящие легкие жадно втягивали его. Как же хорошо...
     - Ты здесь, Кир?
     Голос Цветочка.
     А почему он ее не видит? Ведь ночь лунная - Малая Луна светит в полную силу, а Большая почти в первой четверти. Когда кондотьер (а кроме него, никто в банде не знал пароли и отзывы) проводил их через посты охранения, было светло, как днем.
     - Эй! Ты здесь?
     - Здесь я, - кивнул гвардеец, осознавая, что они, скорее всего, в пещере.
     - Где мы? - донесся голос студента. Ага! Тоже недоумевает. И, судя по легкой дрожи, трусит.
     - Промоина тут под обрывом, - пояснила девушка. - Ни с воды, ни с берега ее не видно.
     - На реках часто такое бывает, - решил похвастаться богатыми знаниями Кирсьен. - После паводков или дождей сильных. А вас что, не учат в университетах такому?
     - Надо оно тем профессорам, - недовольно буркнул Антоло. И добавил: - А у нас в Табале рек-то и нет почти. Которые есть, те летом пересыхают.
     - Как же вы живете? - удивилась Цветочек.
     Но Кир не дал им углубиться в научную беседу.
     - Дальше куда? Зачем нас сюда привела? - Он втянул ноздрями стылый воздух. Пахло сырой глиной и подгнившей водяной травой - на юге Сасандры ее даже зовут "водяной чумой", ибо, разрастаясь в огромных количествах, она перегораживает русла рек, препятствуя кое-где судоходству. - Нам ведь в город надо.
     - Погоди... Какой быстрый! - хихикнула противная девчонка. Нравится ей дразниться, что ли? - Город-то в осаде. Думаешь, тебя так просто пустят?
     - Не думаю нисколечко... - обиделся Кир.
     - Тогда плыви за мной! На голос!
     Это верно. Только на звук и можно определиться с направлением.
     - А ты песенку петь будешь? - пошутил Антоло. Иногда за остротами люди пытаются скрыть и страх, и растерянность.
     - А то! - пообещала Цветочек и вправду что-то замурлыкала.
     Они плыли в кромешной темноте, ведомые нежным голоском, который напевал простой деревенский мотив:
     У березки я спрошу:
     Где мне милого искать...
     "Не слишком ли глубокая промоина?" - успел подумать Кир и коснулся ногой дна.
     - Приплыли! - весело воскликнула Цветочек. - Теперь поползем!
     - Куда? - Голова у тьяльца уже шла кругом.
     - В город! Не отставайте, любопытные мои!
     Дно круто шло вверх. Скорее всего, по откосу. Куда тут ползти?
     Впереди глухо вскрикнул Антоло. Тихонько рассмеялась девчонка.
     "Опять шуточки шутят?"
     Рука Кира провалилась в нечто осклизлое и вместе с тем царапающее кожу. Воображение тут же нарисовало всякие ужасы: гниющие внутренности гигантского паука, гнездо тысяченожек, помет нетопырей... Он вскрикнул и подпрыгнул как был - на четвереньках. Стукнулся головой о низкий свод, хрюкнул и упал. На этот раз лицом в вонючую гадость.
     - Водоросли... - коротко бросил из темноты студент. - Ну и дерьмо... - В его голосе прорезались нотки сочувствия.
     - Поползли, привередливые! - Цветочек удалялась. Похоже, она тут бывает настолько часто, что запросто обходится вслепую.
     Вытирая на ходу щеку о плечо, Кир быстро-быстро пополз, перебирая руками и ногами. Ход оказался заполнен водой, и приходилось задирать подбородок, чтобы не нахлебаться. Сырая глина вдавливалась под ладонями и коленями, проскальзывала. Пару раз он падал, опираясь на локоть. Должно быть, измазался так, что остается радоваться тьме. Да воде, которая все смывала...
     Студенту тоже приходилось несладко. Он ругался сквозь зубы и отплевывался. Кир думал, как было бы некрасиво с разгону врезаться головой в зад табальца. Унизительно и позорно. Но смешно... Смеялся бы он сам, увидев подобную картину со стороны? Пожалуй, да. Смеялся бы. Смеяться легко, когда в неловкую ситуацию попадаешь не ты, а кто-то другой. Но не каждый найдет силы веселиться вместе с окружающими, сидя в луже с мокрыми штанами или когда волосы твои обгажены вороной.
     А что же это за нора? Быть может, водовод? Тогда он должен закончиться колодцем...
     Задумавшись, Кирсьен с размаху ткнулся головой в мягкое.
     Нет, ну надо же!
     Чего больше всего боялся, на то и напоролся. Если можно так сказать...
     - Пришли! - сказала Цветочек.
     - Врагам моим так ходить... - пробурчал тьялец.
     - Ой, какие мы нежные!
     Ну что за противная девчонка!
     - Колодец? - проговорил Антоло.
     Выходит, он о том же размышлял. Кир усмехнулся (все равно не видно). А ведь не дурак, если сумел догадаться.
     - Ага! - весело откликнулась девушка. - Ищите скобы на стенах. Я первая.
     Легкое дуновение воздуха свидетельствовало, что слова ее не расходятся с делом.
     Кирсьен переминался с ноги на ногу, прикидывая - далеко ли до свежего воздуха и лунного света?
     - Эй, вы долго там? - хриплым шепотом позвала Цветочек.
     Кир вздохнул:
     - Кто первый? - сказал просто для того, чтобы не молчать.
     - Хочешь, иди, - отозвался студент, как показалось тьяльцу, с показным равнодушием. - Нет - могу я первым.
     - Ладно уж! Я пойду! - Кирсьен протянул руку, нащупывая скользкие бревна, обросшие тиной, и шершавую скобу. Железо в сырости? Остается надеяться, что они не проржавели настолько, чтобы обломиться под весом мужчины.
     Гвардеец осторожно поймал носком нижнюю скобу. Словно стремя. Взялся покрепче руками.
     Эх, была не была!
     Первая, вторая, третья...
     Вроде бы, держатся. И довольно надежно держатся.
     Десять.
     Пятнадцать.
     Семнадцатая скоба шаталась. Сильно.
     Двадцать.
     Двадцать три.
     Лунный свет заставил прищуриться, как в яркий солнечный день.
     Парень быстро посмотрел по сторонам. Нет ли случайных прохожих?
     - Не мельтеши на виду! - дернула его за рукав девушка. - В сторону!
     Кир, не раздумывая, нырнул в тень. Все-таки военная жилка была в нем очень сильна - приказы следует вначале выполнять, а уж потом обдумывать. Ничего, в укрытии можно перевести дух и оглядеться.
     - Это старый колодец на задворках складов. У рыночной площади, - пояснила Цветочек. - Тут свалка рядом. Стража даже не забредает... Только нищие и бродячие коты.
     Втянув воздух ноздрями, Кир удивился, что не догадался сразу о близости гниющих отбросов. Лучше не придумаешь - вначале вымокнуть до нитки, потом изваляться в грязи и напоследок провоняться гнильем.
     Где же студент? Почему так долго карабкается?
     - Ты как хочешь, а я одежку выкручу... - прошептала девушка.
     Она отошла на пару шагов и, не стесняясь ни капельки, сбросила юбку. Кир отвернулся, испытывая глухое раздражение. Она его что, за мужчину не считает, коль вздумала раздеваться? Или у них тут дикий край и законов приличия никто не соблюдает?
     Твердо решив, что будет выше заурядного подглядывания, Кир даже закусил губу от усердия. Так бывает. Попробуй сказать себе: не чеши нос ни в коем случае, и тут же начнет свербеть то одна ноздря, то другая. И нужно обладать огромной силой воли, чтобы не нарушить обещания. Это хорошо аскетам, которых упоминают в священных книгах о деяниях Триединого. Слово - кремень.
     Кир такой волей не обладал. И не льстил себе никогда. Поэтому, продержавшись десяток ударов сердца, скосил глаза. Цветочек деловито выкручивала то ли рубаху, то ли юбку. Стояла она полностью нагая, но все-таки догадалась отвернуться. Лунный свет отвоевывал у тьмы лишь часть ее фигуры. Весьма неплохое, кстати, сложение для деревенщины - узкая, точеная талия, широкие бедра и стройные ноги. Не хуже, чем у Фланы. Или хуже? Или они одинаковы? А может, это ему так кажется? Кир уже начал забывать рыжеволосую обитательницу "Розы Аксамалы"...
     Цветочек встряхнула тряпку, оказавшуюся юбкой, и, наклонившись, сунула в нее правую ногу. Кир почувствовал возбуждение. Сколько у него не было женщины? Месяц, два? Это Антоло, что ни ночь, кувыркается с Пустельгой, хотя думает, будто о них никто в банде не знает...
     Громко выдохнув, над краем колодезного сруба появился табалец.
     "Как всегда вовремя!" - Киру захотелось что-нибудь в него швырнуть. Ну, к примеру, старый, разодранный башмак, валяющийся рядом.
     Девушка одним быстрым движением натянула рубашку, одновременно просунув руки в рукава, а голову - в вырез ворота.
     - В тень, живее! - позвала она студента.
     Парень послушался. Увидев его вблизи, Кир едва не расхохотался в голос. Нос и щеки перемазаны глиной, на лбу свежая ссадина - когда только умудрился? Одежда - хоть отжимай... Впрочем, он сам не лучше.
     - Ой, мокрые вы, мальчишки! - тихонько засмеялась девушка.
     Антоло виновато развел руками - мол, что поделать? А Кир неожиданно разозлился:
     - Какие мы тебе мальчишки?
     - Ой, ну ладно! - отмахнулась она. - Пускай воины!
     - Не "пускай воины", а... - Тьялец вдруг понял, что выглядит по-дурацки, махнул рукой и совсем неубедительно закончил: - Я, между прочим, офицер... - Переступил с ноги на ногу, ощущая, как противно хлюпает в сапогах вода.
     - Ладно, офицер, пошли! - подмигнула Цветочек. - За мной держитесь. И тихонько, чтобы на стражу не напороться.
     - А куда мы идем? - проговорил Антоло.
     Девчонка не ответила. Кирсьен хмыкнул - вот еще ученый малый, вовремя спросил. А раньше в голову не приходило, значит? И тут же тьялец одернул себя. Он ведь тоже не поинтересовался заранее. Хотя все так неожиданно вышло. Глупейшие рассуждения у костра, спор, где они показали себя не с лучшей стороны, внезапное решение Кулака...
     - Узнаешь, - бросила через плечо Цветочек. - Да не бойтесь, мальчишки, к Медренскому в лапы не заведу.
     - Я у него в лапах уже был! - резко ответил Кир. - Выбрался живым, как видишь. И сколько можно говорить...
     - Помню, помню! - перебила она. - Вы не мальчишки. Вы - воины. Мокрые воины.
     Вот что будешь с такой делать?! Издевается по поводу и без повода. Эх, намотать бы косу на кулак, сломать хворостину и... Кир представил, как... Нет, по этим ягодицам он не смог бы пройтись прутом... Так! А ну отставить, лейтенант т'Кирсьен делла Тарн! Что за мысли? До выполнения задания и думать не смей! Ага... Попробуй не думать. Тогда отвлеки себя чем-нибудь. По сторонам смотри, что ли?
     По сторонам смотреть было неинтересно. Ну, разве что под ноги, чтобы на влезть в кучу очистков, вывернутых какой-нибудь хозяйкой, или в глубокую лужу, непонятно как образовавшуюся, если вспомнить, что дождей не было уже дней десять. Хотя что тут непонятного? Наверняка еще одна горожанка, добропорядочная мать семейства, вылила воду после стирки.
     Цветочек вела их задворками. Какими-то кривыми переулочками, узкими щелями между сараями, проходными дворами. Чувствовалось, что она знает дорогу наизусть и может пройти здесь с закрытыми глазами. Притом никто ее не заметит. Даже сторожевых котов девчонка или обходила, или успокаивала негромкими словами. Зашипел из будки только один - здоровенный, если судить по расстоянию между зелеными, горящими, как две звезды, глазами.
     А еще Кир поражался беспечности медренцев. Город-то в осаде. А они спят как ни в чем не бывало. Или настолько уверены в тех ополченцах и стражниках, которые охраняют крепостную стену и ворота? Если бы Аксамала оказалась на военном положении, в городе было бы не протолкнуться от патрулей гвардии. И днем, и ночью. Здесь же тишина и благолепие.
     Антоло прихрамывал рядом. Он что, не только головой удариться успел? И о чем он думает, интересно? Пробраться во дворец ландграфа незамеченным невозможно. В открытую тоже не придешь и не скажешь: "Здравствуйте, ваша светлость, я от кондотьера Кулака, хочу поинтересоваться вашим самочувствием, а заодно и отыскать причину беззаветной храбрости ваших воинов..."
     Цветочек остановилась внезапно, без предупреждения. Кир налетел на нее сзади. Чтобы не сбить с ног, придержал руками за талию - гибкую, сильную... Девушка хихикнула и стрельнула через плечо глазами.
     Все испортил Антоло, который, врезавшись тьяльцу плечом между лопатками, смущенно буркнул: "Извини!" Кир открыл рот для грозной отповеди, но Цветочек приложила палец к губам:
     - Тс-с-с... Вы еще подеритесь! - звенящим шепотом произнесла она. - Пришли мы.
     Тьялец огляделся. Задний двор - вот сарайчик для дров, вот нужничок с резной дверкой, бочка для сбора дождевой воды. Будка есть, но пустая, иначе кот давно уже выскочил бы.
     Цветочек осторожно постучала в дверь. Подождала, прислушиваясь. Постучала еще раз. Громче.
     Снова потянулись томительные мгновения, а потом за дверью заскрипели половицы. Хорошо так заскрипели, музыкально.
     - Кто там? - прогудело из-за двери.
     - Это я, дядька Одберг! - ответила девушка, приподнимаясь на цыпочки, поближе к прорезанному в двери глазку.
     - Кто это - "я"? - недоверчиво переспросил Одберг.
     - Я. Торка.
     Цветочек не удержалась, бросила взгляд на парней - не засмеются ли? В самом деле, имечко ей родители подобрали - лучше не бывает, страшнее морового поветрия. Немудрено, что она его никогда не называла, предпочитая обходиться кличкой, выдуманной Почечуем.
     - А с тобой кто? - продолжал допытываться подозрительный дядька.
     - Свои люди. Они тоже против Медренского...
     Дверь распахнулась столь стремительно, что Цветочек едва успела отскочить.
     - Быстро в дом!
     Девчонка скользнула в разверстую пасть проема. На ходу махнула рукой - давайте за мной, быстро!
     Сперва Киру подумалось, что внутри темнее, чем в промоине или водоводе. Во мраке ворочалось что-то очень большое. Или кто-то очень большой.
     - Сейчас лучинку запалим, - пророкотал дядька Одберг.
     Густо-багровый свет затухающих углей на миг очертил его силуэт устрашающих размеров - может, ростом тельбиец и уступал северному великану, но уж весом точно нет. Такому попади в объятия! Расплющит и даже не вспотеет. Да что там не вспотеет?! Не заметит. Словно медведь лесной, ломающий побеги малинника.
     Одберг сунул в угли щепочку, подождал немного. Вытащил, раздул тлеющий кончик. Закрепил лучину в кованом светце.
     Огонек осветил его полностью, и Кир понял, что бояться нечего. Напротив, горожанин сам выглядел напуганным и незащищенным в полотняной рубахе до пят. Круглое доброе лицо в обрамлении реденькой бороды, лысина со взъерошенным хохолком надо лбом, объемистый живот и глаза в окружении сетки мелких морщин.
     - Ух, каких соколов привела ты, девочка... - Одберг склонил голову к плечу, оценивающим взглядом скользнул вначале по Антоло, потом по Киру. - А ведь они не здешние. Этот, чернявый, похоже, откуда-то с Дорены. А вот этот, с шишкой на лбу, с севера, готов о заклад биться.
     - А вы глазастый, фра Одберг, - ответил Антоло. - Из Табалы я. Овцевод. - Он криво усмехнулся, вспомнив родной городок Да-Вилья.
     Кир тем временем рассматривал обстановку дома. Сперва он думал, что находится на кухне (это обычно для городских домов - иметь черный выход из кухни). Но зачем им такой широкий стол? Такая большая печь с широким зевом? А эти кадушки, бочонки и мешки в углу? И вдруг его осенило - это же пекарня!
     - Вы скрываетесь? - деловито поинтересовался Одберг. - Парней спрятать нужно?
     - Одного, - улыбнулась Цветочек. - Чернявого. А табальца нужно провести во дворец. К ландграфу.
     - Что??! - выпучил глаза пекарь. Его щеки всколыхнулись, брюхо заходило ходуном. - Вы в своем уме, детвора?
     - Мы не детвора! - отчеканил вполне освоившийся Кирсьен. - Мы знаем, что делаем.
     - Ой, не знаете... - Толстяк схватился за голову. - Торка! Ладно, эти молодые, горячие, жизнь им не дорога... А ты что творишь?
     - Что надо, то и творю. Тебе моего слова мало? Тебе поклон от Черного Шипа передать?
     Одберг дернулся, как от удара. Бросил взгляд на окно, на дверь. Даже слабый свет лучины позволил разглядеть, что он побелел, словно полотно.
     - Тише! Тише ты... Разве можно?
     - Боишься, дядька? Тогда помогай.
     - А ну, пошли поговорим. - Пекарь махнул рукой, маня девушку за собой. Испуг в его голосе сменился отчаянием обреченного.
     - И поговорим! - не осталась в долгу Цветочек и решительно шагнула следом.
     Когда двери за ними закрылись, Антоло пожал плечами:
     - Чует мое сердце, что она что-то затевает. Но вот что? И не придется ли расхлебывать потом?
     Он бесцеремонно уселся на мешок с мукой.
     - Что, страшно стало? На попятную вздумал? - едко проговорил Кир, хотя сам испытывал сходные ощущения. Но смолчать он никак не мог.
     - Страшно? Может, и страшно. Не знаю, - с обескураживающей честностью ответил табалец. - Просто не люблю, когда... Знаешь пословицу - без меня меня женили?
     Кир хмыкнул. Его внимание привлекла странная возня в углу. Шорох, мурлыканье. Из-за кадушки, покрытой засохшими потеками теста, появился котенок. Толстый, круглоголовый, со смешными короткими лапами и торчащим, словно свечка, хвостом.
     Вот почему не было кота в будке. Видно, только взяли в дом молодого. Он еще не обвыкся, сторож из него никакой. Ест да спит, силу набирает. А вымахает, скорее всего, в крупного зверя. Локтя полтора в холке будет, не меньше. И масть красивая - серая в черных разводах, будто кто-то капнул в воду чернил.
     - Иди сюда, малыш. - Кир присел на корточки, поманил котенка.
     Звереныш вначале потянулся мордочкой к его ладони, но потом фыркнул, вздыбил шерсть на загривке, шарахнулся в сторону.
     - Сторож будет, - проговорил тьялец. - Ишь, какой маленький, а к чужому уже не идет.
     - Он не потому, - ответил Антоло. - Он просто к тебе не хочет. - В подтверждение своих слов, студент накрыл ладонью голову котенка, потрепал, погладил по шерсти. - Коты чувствуют, должно быть...
     - Что? - от неожиданности Кир задохнулся. - Ты что хочешь сказать? Что он чувствует?
     - Не знаю. - Студент покачал головой. - Я скажу, только ты не обижайся...
     - На тебя, что ли?
     - Ну вот. Уже обиделся.
     - Ничего я не обиделся. Говори!
     Антоло помолчал чуть-чуть. Вздохнул.
     - Ты не такой, как все, - сказал он, продолжая гладить котенка. - Я это совсем недавно понял. Описать не могу, но чувствую. Зуд какой-то, что ли?
     Кир хотел спросить: "Мыться не пробовал?", но сдержался. Так можно слово за слово и в горло друг другу вцепиться. Кому от этого польза будет? Только ландграфу Медренскому и его загадочному гостю, которого на наречии дроу звали Змеиный Язык. Вот покончим с ними, тогда и придет время отдавать старые долги.
     - Ты слушаешь? - Студент поднял голову.
     - Слушаю. Говори.
     - Я думал сперва, это от злости. Ну, из-за драки той и все такое... Только злости у меня к тебе уже нет.
     - Да? Ну, спасибо.
     - Не за что. Обниматься я с тобой не собираюсь. А уж тем более в друзья набиваться.
     - И за честность спасибо.
     - Не за что, - повторил табалец. - Я о чем говорил? Когда ты поблизости, я будто кожей чувствую что-то не то. Ну, понимаешь... Трудно объяснить. Вот у стариков перед грозой кости ломит. Или у ветеранов старые раны болят к сырости. А у меня - зуд. Легенький такой, словно мурашки под кожей бегут. Мелкие-мелкие. Даже волосы дыбом встают по всему телу.
     - Прямо по всему? - съязвил Кир.
     - Именно по всему. - Антоло шутки не понял или сделал вид, что не понял. - Я думаю, это потому, что ты колдун.
     Воцарилось неловкое молчание. Студент поглядывал исподлобья - не обидел ли? А Кирсьен попросту задохнулся от возмущения. Слова отповеди застряли в горле. Он мог только судорожно втягивать воздух и злиться в душе на неожиданный дар, сделавший его не таким, как все.
     - С чего... С чего ты взял? - произнес он, когда дар речи наконец-то вернулся. - Откуда?
     Антоло пожал плечами:
     - Коты, говорят, колдовство чуют.
     - Сметану они чуют. И мясо, - возразил бывший гвардеец. - А я тут при чем?
     - Вся банда болтает, как ты айшасианского колдуна завалил. Тедальо мне все уши прожужжал.
     - Колдуна Мудрец убил. Это тебе кто хочешь скажет.
     - Правильно. Убил Мудрец. А скрутил ты. Да не сверкай глазами. Я же семь лет в университете. Книг прочитал предостаточно. И по истории, и по философии, и по логике тоже...
     - И что там пишут? - выдохнул Кир.
     - Да ничего, собственно, нового. О чародеях, победивших черный мор. Об их силе, благородстве, самоотверженности. Я не знаю, каждому ли слову из этих восхвалений можно верить. Но там еще о многом написано.
     - О чем же?
     - Что раньше волшебники владели силами четырех стихий. Вода и огонь...
     - Воздух и земля.
     - Верно. Правда, кому-то лучше удавалось с водой работать, а кому-то с огнем... Они под это свое умение и работу себе выбирали. Вода и воздух - значит, погодой управлять. Огонь и земля - плавильщикам и рудокопам помогать. Вода и земля - сам Триединый велел садами и нивами заниматься. Но настоящее, подлинно сильное волшебство получалось лишь тогда, когда чародей владел в должной мере всеми четырьмя стихиями. Это были лучшие из лучших. Подобные Тельмару Мудрому.
     "Значит, мне это не грозит, - подумал Кир и почему-то испытал облегчение. - Может, попробовать погодой управлять? Напущу на Медрен туман..."
     - С гибелью волшебников было утрачено и знание четырех стихий, - продолжал студент. - Сейчас если где-то и появляются колдуны, то используют они совершенно другие силы.
     - Какие же? - удивился тьялец. Если до сих пор слова Антоло не открывали для него Айшасы - кое-какие отголоски легенд о чародеях знал любой уважающий себя гражданин империи, - то последняя фраза оказалась совершенно неожиданной.
     - Точно не знаю. Что-то вроде человеческих чувств, эмоций.
     - Ерунда! Как можно использовать мою радость или злость?
     - Откуда мне знать?
     - Ты что-то ничего не знаешь! То рассказываешь, а как до дела доходит, так "не знаю"!
     - Ну, так я же не ученик чародея! Я астрологом собирался стать. Если и читал что, так случайно. Не вдумывался и не учил наизусть. Что запомнилось, то запомнилось, а остальное - извини и подвинься... - Он, похоже, обиделся. Надулся и замолчал.
     Котенок мурлыкал и терся о калиги[31] Антоло.
     Вначале Киру захотелось послать подальше чересчур обидчивого студента, но любопытство пересилило. Да и какой смысл рассориться вдрызг, если судьба определила одно дело вместе делать? Дружбы между ними хоть так, хоть эдак не будет, но ради выполнения задания можно потерпеть чуток слабости другого.
     - Ладно. Рассказывай. Что там с чувствами?
     Антоло помялся, помялся и начал говорить:
     - Вообще-то я не уверен, что правильно понял. Якобы волшебники... не все, а лишь некоторые... могут впитывать окружающие их чувства. Страх, злость, радость, недоверие...
     - Как это - впитывать?
     Студент пожал плечами. Погладил котенка. Сказал неуверенно:
     - Ну, случается же, что даже обычный человек ощущает страх другого? Или чувствует, что его презирают... А девушки купаются в обожании поклонников. Бывает такое?
     - Бывает, - вынужденно согласился Кирсьен.
     - Вот видишь... А колдуны эти, получается, могут не только воспринимать чужие эмоции, но и впитывать их, собирать и получать из них Силу.
     Кир присел на край лавки, большая часть которой была задвинута под стол, опустил локти на колени.
     - Но это же, наверное, не совсем честно? - неуверенно проговорил он. - Пользоваться моими чувствами без разрешения... Бр-р-р-р!
     - То же самое решил и Великий Круг магов Сасандры. Лет триста тому назад он попросту запретил развивать это направление чародейства. С тех пор в книгах упоминаются лишь единичные случаи, когда нарушался запрет Великого Круга.
     - Я не... - начал тьялец. Осекся, поперхнулся, сделал вид, что закашлялся.
     - Да мне, собственно, все равно, - успокоил его Антоло. - Теперь все равно. - Он говорил твердо, но все же отводил взгляд. - Мне иногда кажется, что это не мы подрались тогда в "Розе Аксамалы", а другие люди. Молодые и безмозглые.
     Кир хотел ответить резко и с насмешкой. Тоже мне, выискался умник! Захотел прощения? Как бы не так! Настоящие мужчины обид не спускают - они мстят! Не обязательно сразу. Если не удается быстро, можно и подождать - отмщение от этого не станет менее сладким. Но и притворяться умиротворенным он не намерен. Жестокие слова уже готовы были сорваться с языка, но громкий голос из-за двери отвлек парня.
     Цветочек едва не кричала, не заботясь, что может разбудить домочадцев пекаря:
     - Нет! Ты поможешь! Если я прошу...
     - Очумела ты совсем, девка, - гудел Одберг, изрядно приглушая голос. - Я же не родственник ландграфу...
     - Надо будет - станешь! - шипела в ответ девушка. - Или ты совсем зажрался? Клятвы наши забыл? Так подумай хорошенько - ты норов Черного Шипа знаешь!
     - Так ежели я за себя переживал бы... Семья... Шесть девок и жена еще...
     - А вот и подумай. Подумай хорошенько... Головой подумай! Когда генерал дель Овилл возьмет Медрен приступом, на чьей стороне ты хотел бы быть?
     - Ну... Это...
     - Не мычи! Отвечай!
     - Ты, Торка, прям за горло берешь.
     - За твое горло возьмешься, дядька! Пальцев не хватит. Нет, ты все-таки зажрался...
     - Зря ты так! - в голосе Одберга промелькнула нешуточная обида. - Я нашему делу всегда верен был. Хоть и корежит меня в последний год... Не по-детски, скажу тебе, корежит. Думаешь, легко мне не орать вместе со всеми "славу" ландграфу Вильяфу нашему?
     - Я не поняла что-то... Ты цену набиваешь или как?
     - Я? Цену? Эх, молодежь... Совесть поимела бы... Я тебя вдвое старше.
     - Не юли. Отвечай. Сделаешь, как я говорю?
     Воцарилось молчание, нарушаемое только потрескиванием лучины и довольным мурлыканьем котенка. Потом Одберг обреченно произнес:
     - Хорошо. Все сделаю. Помогу чем смогу. Только ж и ты...
     - Можешь не напоминать! У Черного Шипа слов на ветер не бросают!
     Дверь распахнулась.
     На пороге возникла раскрасневшаяся Цветочек. Позади нее возвышался пекарь Одберг.
     Девчонка подмигнула парням.
     - Соскучились, мальчишки? Я все уладила.
     Толстяк кивнул, подтверждая ее слова. Поспешно и решительно. Так, словно получил удар кулаком в затылок. Но глаза его при этом поблескивали затравленно, как у загнанной в угол крысы. Никакого смирения, а одно лишь желание впиться зубами в протянутую ладонь.
     
     Глава 6
     
     Никогда в жизни Кир не предполагал, что ему доведется работать. Нет, белоручкой он себя назвать не мог и никому не позволил бы. Вычистить коня, наточить меч, обустроить походный лагерь: наколоть дров, развести костер, натаскать воды и сварить похлебку, поставить палатку - все это пожалуйста, сколько угодно. Последние месяцы ему приходилось и подшивать обтрепанные манжеты рубашки, и чинить оборванную подпругу, самому себе стирать одежду и чистить сапоги. Но все вышеперечисленные занятия к лицу воину, наемнику, солдату. Умением ловко проткнуть кожаный ремешок шилом и протянуть дратву он теперь даже гордился. Не всякий его сослуживец по аксамалианскому гвардейскому полку способен сам сшить уздечку или перевязь. Но выполнять работу простого горожанина? Ремесленника, продающего плоды своего труда и тем живущего? Фу-у-у... Во имя Триединого!
     И тем не менее как говорят в Камате, назвался виноградиной, жди, когда сок выдавят. Пекарь Одберг согласился помочь, укрыть лазутчиков в городе, но потребовал полного послушания. Оказалось, что старшая его дочь служит в особняке ландграфа Медренского - ничего особенного: полы подмести-вымыть, со стола прибрать, ключнице по хозяйству помочь. Кир знал, что провинциальные дворяне живут не на широкую ногу. Если возникает выбор: лишний слуга или лишний боец в войско, не колеблясь выбирают бойца. Вот и у ландграфа Вильяфа челяди было не много: кастелян и ключница, кухарка с парой поварят, пяток конюхов, котарь[32] с помощником, личный слуга его светлости по имени Пальо, нянька наследника и две служанки, прибирающие господские покои. Одной из этих прибиральщиц полгода назад стала дочка пекаря - Лейна. Большая честь и высокое доверие. Знать, Одберг не внушал подозрения никому в городе и о его близком родстве с известнейшим главарем повстанцев не догадывались. Или предпочитали не вспоминать. Что ж, брат за брата не отвечает...
     На коротком совете, который иначе как военным и назвать трудно, решили, что Антоло отправится во дворец под видом жениха Лейны, приехавшего из деревни. Одберг кряхтел и, похоже, предчувствовал нагоняй от дочери, но Цветочек пообещала, что договорится с сестрой. В конце концов, никто же не понуждает ее идти под венец со студентом, а притвориться и изобразить любовь придется. А вот Киру выпало оставаться в пекарне и на время стать подмастерьем фра Одберга. И при этом желательно не показываться на глаза соседям. Город в осаде - мало ли что можно ожидать от патриотично настроенных защитников?
     Сказано - сделано.
     Пекарь растолкал их ни свет ни заря. Прикорнувшим неподалеку от теплой печи парням казалось, будто они только что закрыли глаза, и вот на тебе - Одберг тормошит за плечо! Медренец не собирался терять прибыль, даже участвуя в заговоре против владыки графства. Уж если идти к ландграфу Вильяфу во дворец, так не с пустыми руками. Нужно напечь булок, кренделей, баранок. Тем более что бесплатные работники свалились как снег на голову. Ну просто грех упускать возможность!
     Зевая и отчаянно бранясь (правда, про себя), Кир поплескал себе в лицо холодной водой из бочки, стоящей у крыльца. Отметил, что вода отдает тиной и уровень ее опустился ниже краев почти на локоть. Да, дождей давно не было, а дело к середине осени...
     Антоло выскочил из нужника взъерошенный, с опухшим лицом. Словно пил три дня не просыхая. Зачерпнул воды, намочил волосы и разгладил их пятерней.
     - Быстрее в дом! - буркнула, подмигивая, Цветочек. - Нечего светиться лишний раз!
     Одберг тем временем растапливал печь - нащепал лучины, выбрал поленья самые сухие и смолистые.
     Вскоре пасть печи не выглядела черным провалом, а напоминала, скорее, Огненный Круг Преисподней - того и гляди, выскочат демоны, хвостатые, со свиными пятаками вместо носа, и потащат грешников на вечные мучения.
     Душистое тесто, поставленное в кадушках подходить еще с вечера, плюхнули на стол, деловито разделили на четыре части, перемесили и принялись раскатывать в жгуты. Одберг посмеивался - старайтесь, старайтесь, ребята, в жизни пригодится. Кир его веселья не разделял. Как может ковыряние в липком сыром тесте помочь в жизни потомственному дворянину? Антоло кривился - ученый малый, привыкший больше времени проводить с книгами. Или в кабаке он привык время проводить в компании таких же гуляк и бездельников, как и сам?
     На лице Цветочка тоже читалось отвращение к рутинному труду. Конечно, бродить без дела по лесу неизмеримо легче и приятнее.
     А Одберг поторапливал:
     - Что-то вы, ребята, совсем как неживые! Веселее! Может, песенку кто споет?
     - Может, тебе, дядька, еще станцевать? - недружелюбно бросила девушка.
     - А что? Можешь? Давай! Только после. Как последнюю лопату в печь сунем.
     - Щас! - фыркнула Цветочек с такой брезгливой гримасой, что пекарь покачал головой.
     - Посовестилась бы, Торка! Это ж хлеб! Его с радостью в душе печь надо.
     - Какая разница? - приподнял бровь Антоло. - Булка - она булка и есть. Как ее ни пеки.
     - Э, нет, парень! - Одберг с силой шлепнул куском теста о столешницу. Взметнувшееся облачко муки защекотало нос. - С тяжелым сердцем к работе приступишь - сгорит вся закладка. Или не пропечется.
     - Ну да! - недоверчиво бросил студент. - Вы еще эфирные воздействия сюда приплетите... - Он не договорил, бросил косой взгляд на Кира и задумался.
     Не обращая внимания на его слова Одберг продолжал вещать:
     - Хлеб радость приносить должен. И удовольствие. Тогда и человек, что его есть будет, станет радоваться...
     - Ну, если так... - ожесточенно разминая кусок тугого теста, проворчала девушка. - Если так, то нам в него еще наплевать надо. Очень нужно - ландграфу Медренскому радость приносить и удовольствие. Затем я сюда пробиралась. Ага...
     - Как ты можешь! - Пекарь покачал головой. Вскочил из-за стола.
     Кир думал, что он обиделся и теперь уйдет, но толстяк всего-навсего вытащил из стоящего в углу ларя три мешочка. Принес их, осторожно положил на стол. Развязал. По комнате поплыл сладковатый аромат корицы. Бывший гвардеец эту пряность терпеть не мог с детства - закормила старуха-нянька, имевшая к корице, что называется, безумную страсть. Она добавляла ее в пироги и в печенье, посыпала булочки и баранки. Кирсьен наелся корицы на всю оставшуюся жизнь. Даже запах ее вызывал приступ тошноты.
     - Что скривился, как на кислое пиво? - подмигнула Цветочек.
     - А! - отмахнулся бывший гвардеец. Нет, в самом деле, не растолковывать же при всех?
     - Так, лепим булочки! - скомандовал Одберг. - С маком, с корицей, с винной ягодой. А ты, Торка, будешь булки сверху яйцом мазать!
     Девушка закатила глаза. Похоже, она хотела этими же яйцами запустить дядьке в голову.
     - Лепим, лепим! - не заметил ее настроения пекарь. - Выпекать начнем с рассветом! Так что стараемся...
     И они постарались. Прилежание заменило мастерство. Пускай булки выходили кривоватыми, но с первыми лучами солнца, ворвавшимися сквозь окошко, Одберг уложил на широкую лопату первые две дюжины и отправил в печь.
     А потом понеслось!
     Ревел огонь, лопата шаркала по поду. Аромат свежей выпечки наполнил пекарню, несмотря на распахнутое настежь окно. Кир ощутил, как рот наполняется слюной, а живот урчит, как рассерженный кот. О таких лакомствах он уже и думать забыл с тех пор, как покинул Аксамалу.
     Одберг, довольно улыбаясь, выдал помощникам по горячей булке - пышной, хрустящей, тающей во рту.
     - Заслужили!
     Какой же изысканной и бесконечно вкусной может показаться обыкновенная булочка! Достаточно для этого бо2льшую часть ночи провести на ногах, а потом проснуться затемно и поработать от души.
     Скрипнула дверь, ведущая в глубину дома. Зашлепали по полу босые пятки.
     - Вы куда?! - сердито заворчал Одберг.
     Пять пар нагловато-хитрых глаз стрельнули по гостям, а Цветочек уже со смехом раздавала булки.
     "Это же сколько у него детей? - удивленно подумал Кир. - Здесь пятеро. Одна в услужении у ландграфа. И все дочки! Спаси и сохрани Триединый!"
     - Нечего, нечего... А ну, бегом наверх! - прикрикнул на дочерей пекарь. Они вновь стрельнули глазами и убежали. Так ведет себя косяк рыбы. Вот плывут плавник к плавнику, словно им ведома какая-то важная цель, к которой они стремятся. И вдруг - тень на поверхности воды. Тут же весь косяк разворачивается в противоположную сторону. Без команды и не сговариваясь, как одно целое.
     Антоло покачал головой:
     - У меня две сестры. Младшие. Одной уже шестнадцать исполнилось - невеста, поди. А вторая - совсем малолетка. Десять будет весной.
     - Вот я им покажу! - мрачно пообещал Одберг. - Теперь хоть на улицу не выпускай балаболок - растрезвонят по всем соседям, что у меня два красавчика в гостях.
     - Так уж и красавчика! - фыркнула Цветочек.
     - Это кому как, - резонно возразил медренец. - Ты там насмотрелась, поди, имперских офицеров? А для моих любой парень не с нашей улицы - принц на белом коне. Одних разговоров на месяц самое меньшее.
     Студент смущенно потер затылок. Кир вначале едва не возмутился, что он-то не какой-то там парень "не с нашей улицы", а тоже офицер, лейтенант гвардии, между прочим, но потом понял, что ему все равно не поверят, еще поднимут на смех, чего доброго, и промолчал.
     - Ну что? - Одберг посмотрел на них неожиданно серьезно. - Булки в корзину и пошли?
     - Присядем на дорожку, а, дядька? - так же без тени улыбки проговорила Цветочек.
     - Можно и присесть. - Пекарь сгреб сдобу в большую корзину, поставил ее около Антоло - давай, мол, волоки, - а сам сел на лавку.
     - Не знаю, что вы задумали, детвора, - сказал он, глядя в пол. - И знать даже не хочу - целее буду. Но я желаю вам удачи...
     "Мы не детвора!" - хотел возмутиться Кир, но передумал. Уселся на краешек табурета. В пекарне воцарилась тишина, казавшаяся неестественной из-за царившей совсем недавно веселой суеты.
     
     Поначалу корзина, сплетенная из ивовых прутьев, доверху заполненная еще теплыми булками, казалась Антоло легкой. Подумаешь, тяжесть! Кто полный пехотный доспех таскал со щитом ростовым, тому хлеб - пушинка.
     Утро над Медреном стояло пасмурное - первое по-настоящему осеннее. С востока наползали низкие тучи, похожие на кучу грязного тряпья. От Ивицы тянуло сыростью. При одной только мысли о купании, как вчера вечером, по спине бежали мурашки.
     Пекарь шагал впереди, раскланиваясь с немногочисленными прохожими. Сам он шел налегке. Еще бы! Лишь последний дурень будет надрываться, когда есть дармовая рабочая сила. Это Антоло за сегодняшнее утро уже уяснил. Цветочек не отставала от студента и не забегала вперед. Все время была рядом и тихонько растолковывала, как, по ее мнению, следует вести себя в особняке ландграфа, чтобы не навлечь подозрений. Пройдя две улицы под назойливое журчание ее голоса, Антоло едва не взвыл. Нет, ну сколько можно! И так ведь все обсудили и взвесили. А если что-то пойдет не так, определяться придется по месту - заранее всех ходов для отступления не предусмотришь.
     От глухого, закипавшего в душе раздражения или от бессонной ночи с ранней побудкой, но парень почувствовал, как корзина давит на плечо. Сперва чуть-чуть, потом сильнее и сильнее.
     Не к месту вспомнилась притча, рассказанная когда-то профессором Ильбраенном, румяным пухленьким старичком, преподававшим логику слушателям подготовительного факультета.[33] Про носильщика, который перед дальней дорогой не стал спорить с товарищами, кому достанется поклажа полегче, а взял неподъемную корзину с дорожными лепешками. Через три дня пути его груз уменьшился вдвое, поскольку на каждом привале несколько лепешек съедались, а лентяи, передравшиеся за легкие тюки и коробы, продолжали тащить тот груз, что и с самого начала.
     Жаль, что путь к дому ландграфа близкий и проголодаться они не успеют...
     Одберг подобострастно раскланялся с седоусым стражником в жаке, который сиял начищенными бляхами. Суетливо окликнул племянницу:
     - Торка! Угости господина десятника булочкой!
     - Ага! - Цветочек толкнула Антоло локтем, чтобы опустил корзину. - Вам с маком или с корицей?
     - С корицей, - благодушно усмехнулся стражник, тем не менее окидывая студента подозрительным взглядом.
     Пока девушка выискивала булку позажаристее, пекарь пояснил, разводя руками:
     - Это младший внук двухродной сестры моей бабки... Из Заовражья. Бабка-то совсем плохая стала. Чудеса чудит - не в сказке сказать, ни в песне пропеть. Хуже того арунита, который... А ладно! О чем, бишь, я? Они с детства с Лейной сговорены. Жених, значит... Вот я и решил парня в город забрать. У меня ж одни девки, а дело надо кому-то передавать...
     Седоусый взял протянутую девушкой булку. Понюхал, кивнул, откусил едва ли не половину. Промычал что-то неразборчивое, махнул рукой и пошел дальше по улице.
     Одберг вздохнул и вытер пот со лба. Зашагал, не оглядываясь.
     Цветочек ловко передразнила его, изобразив походку враскоряку и решительный отмах.
     Антоло прыснул и вновь взялся за корзину.
     Дальнейшая их дорога до особняка графа пролегала без приключений. Жители Медрена понравились табальцу. Улыбчивые, доброжелательные, без излишнего любопытства. Воображение рисовало их несколько по-иному. Что ж, осада только началась. Горожане не оголодали, не озлобились еще. Жаль, конечно, но все у них впереди. Пройдет десяток-другой дней, и в городе начнет ощущаться нехватка продовольствия. Вот тогда с ароматными булками по улице не походишь. И незнакомое лицо будет вызывать не улыбки, а подозрение и ненависть.
     Пекарь уверенно провел их мимо кованых ворот, за которыми слонялись без дела пара латников в кирасах и полдюжины стражников с алебардами, и, свернув в проулок, толкнул небольшую калитку.
     Тут тоже не обошлось без охраны, но краснолицый плечистый мужик, державший гизарму острием вниз, улыбнулся Одбергу как старому приятелю. За что получил штук пять булок. На вопросительный взгляд стражника пекарь вновь разразился запутанной фразой о бабке, дедке, внуке, внучке... Хорошо, что без кота и коровы, как в старой сказке, обошлось.
     Антоло при этом изо всех сил выпучивал глаза, играя роль деревенского недотепы, впервые попавшего в такой красивый и богатый город, как Медрен. На самом деле - так себе городишко. Пожалуй, меньше его родной Да-Вильи. А уж по сравнению с Аксамалой - даже не деревня, а так, мелкий хуторок на одного хозяина.
     Наконец пекарь умолк. Стражник снисходительно похлопал парня по плечу: иди, мол, деревенщина, радуйся, пока я добрый.
     На заднем дворе графского особняка пахло конским навозом и палеными перьями. Заросший бородой по самые глаза слуга, одетый в кожаную куртку с многочисленными латками на рукавах, курил трубку и наблюдал, как поваренок лет четырнадцати осмаливает на костре птичью тушку. За дощатой стенкой сарая истошно орал кот. В широкой щели мелькали время от времени желто-зеленые глаза с вертикальными зрачками. Судя по размерам морды, зверюга запросто могла выходить один на один с медведем.
     - Здорово, Одберг! - слуга помахал пекарю трубкой.
     - И тебе поздорову. Как твои коты?
     - Что им сделается? Мясо жрут - страсть, а на охоту его светлость теперь не скоро выберется. Вот и сходят с ума от безделья...
     Похоже, помощник котаря мог говорить еще долго, но Одберг сунул ему в руки булку с маком - как понял Антоло, безотказно срабатывающий прием.
     - Фрита Иддун сильно занята? - поинтересовался пекарь у поваренка.
     - Лапшу варит! - Парнишка дернул плечом. - Вас дожидается, фра.
     - Это хорошо... - покивал толстяк. Поразмышлял, не трогаясь с места. Видно, думал: повторять ли историю появления Антоло в Медрене? Но потом решил, что сопляк - подмастерье кухарки - того не стоит, и пошел к черному ходу.
     Прямо с порога в лицо Антоло дохнуло ароматом бульона, каких-то малознакомых трав, легкой горечью поджаренного лука. Сердцем кухни по праву выглядела огромная печь, басовито гудящая от ровного, приглушенного пламени. Ее зев полыхал багровым, на шестке доходили несколько горшков, а крепко сбитая женщина ловко орудовала ухватом, едва не засунув обмотанную платком голову в самое горнило.
     - Доброго здравия тебе, фрита Иддун! - громогласно провозгласил пекарь. - Чтоб похлебке не выкипеть, а пирогам не подгореть! - Дождался, пока кухарка повернула к нему распаренное, красное лицо, и раздельно, напоказ трижды постучал костяшками пальцев по столешнице. От сглаза.
     Антоло на миг показалась, что хозяйка графской кухни огреет пекаря ухватом. Но она улыбнулась. Повторила жест гостя.
     - Тебе ни булки, ни кренделька, фра Одберг! - Деловито ткнула пальцем в студента. - Подмастерье у тебя, что ли, новый?
     Цветочек уже шныряла вдоль столов, заглядывала в мисочки и горшки, принюхивалась, даже отщипнула листик от пучка зелени, похожей на петрушку.
     Пекарь снова завел историю про бабку из Заовражья, ее многочисленную родню, вспомнил дядьку, которого поломал медведь в тот год, когда гусень яблоки пожрала все, как есть... Перескочил на цены за мерку муки, зацокал языком, подкатил глаза не хуже припадочного. Кухарка соглашалась - поддакивала, кивала, не забывая поглядывать в сторону печи. Да, совсем обнаглели селяне. Как подать платить, так все нищие - неурожай, птица передохла, коровы не доятся, свиньи тощают на глазах, а как на рынок выйдешь - все у них есть, были бы только монетки. Сами едят от пуза, а в Медрен везти не хотят. Да тут еще имперцы, будь они неладны. Из-за них цены вообще до небес взлетели. А то ли еще будет! Ничего, вот ужо его светлость накостыляет пришельцам незваным! В тычки погонит до самой Арамеллы. Тогда-то и своих безобразников приструнить можно будет. Без излишеств, но строго. А то расплодилось всяких бунтовщиков немерено-несчитано. Ничего, победит врага его светлость...
     Антоло понял, что в таком духе фрита способна продолжать до бесконечности. По знаку пекаря он начал вынимать булки из корзины и раскладывать их на столе. С маком - отдельно, с корицей - отдельно, с винной ягодой - отдельно. Хорошо, что Цветочек научила его различать сдобу на глаз - по форме. Оказывается, их для того и делали разными, не похожими друг на друга.
     Кстати, а куда подевалась девчонка? Вот проныра! Ей, по всему получается, ничего не стоит проникнуть в любую твердыню, как бы хорошо та ни охранялась. И никто ж не заметил, куда она побежала! А впрочем, скорее всего, она поспешила предупредить Лейну, что той придется играть роль невесты Антоло. Интересно, дочка пекаря хорошенькая? Или вся в отца - толстая и здоровенная? Хотя... Младшие дочки фра Одберга на него не похожи - обычная стайка городских детишек. И мордашки смазливые по-ребячьему...
     Увлеченный работой, бывший студент прозевал появление мальчика лет двенадцати. Худенький, темноволосый, он вьюном скользнул у Антоло под рукой и схватил со стола самую большую булку.
     Вот это да!
     Табалец не растерялся - поймал воришку за рукав камзола, развернул к себе, намереваясь вцепиться в ухо и дать понять, что можно делать в присутствии взрослых, а что нельзя. Прикосновение к мальчику неожиданно обожгло. Нет... Не совсем правильное слово. Просто одновременно зачесалась вся кожа, словно Антоло угодил в муравейник. Закружилась голова, кровь застучала в висках. Пальцы разжались сами собой.
     Табалец успел заметить, что камзол, от которого он пытался оторвать рукав, сшит из очень дорогого сукна, на поясе у мальца висит корд в дорогих ножнах, а на шее - старинный медальон из почерневшего серебра.
     Фра Одберг крякнул, как медведь, которому врезали со всей мочи бревном под дых.
     Срываясь на визг зачастила кухарка:
     - Ваша светлость! Ваша светлость! Простите, Триединого ради! Он не знал! Простите, ваша светлость!
     А потом студент на некоторое время потерял сознание.
     Во всяком случае, очнулся он, сидя на полу.
     Фрита Иддун возвышалась над ним, словно Клепсидральная башня, и, уперев руки в бока, сердито выговаривала:
     - Ты что это, малый, творишь? Мыслимое дело - на наследника руку поднять! Тут Медрен, а не Заовражье задрипанное... Ты выбирай, парень: или возвращайся коровам хвосты крутить, или...
     Откуда-то сбоку вывернулась Цветочек:
     - Что вы взъелись на парня? Откуда он знал? Может, он его за поваренка принял?
     - Как это откуда?! - всплеснула ладонями кухарка. - Он что же, наследника Медренского графства от приблуды какого не отличает? - Она странно скосила глаза.
     - Фрита Иддун! - пробасил из-за спины пекарь. - Что ж вы хотите от деревенщины?
     - Я хочу? Это ты от него хочешь, фра Одберг, чего-то! А я... Я гнать его сейчас прикажу! В сей же миг котов спустим!
     - Так он же не сделал ничего... - воскликнула Цветочек. - Подумаешь, за руку схватил!
     - Ты в своем уме?! - Тут уж не выдержал и пекарь. - Молодого графа и вдруг за руку!
     - Так его светлость не в обиде! - продолжала стоять на своем девушка. - Правда, ваша светлость?
     Кого это она спрашивает?
     - Правда! - раздался звонкий мальчишеский голос. - Ничего он мне не сделал! Подумаешь, за руку схватил!
     Так вот на кого косилась фрита Иддун!
     - Вот спасибо, ваша светлость! - со слезой в голосе проговорил пекарь. - Видно благородного господина. С первого взгляда видно!
     Антоло повернул голову и увидел того самого мальчика в камзоле из дорогого сукна. Только теперь студент разглядел на его груди вышитых серебряной нитью медведей - герб ландграфа Медренского. Наследник не выглядел испуганным. Да что там испуганным! Он даже встревоженным не выглядел. Как самый обычный мальчишка, стащивший на кухне булку или пирожок. Велика, мол, важность! Простят...
     Борясь с головокружением, Антоло приподнялся на одно колено, прижал ладонь к груди:
     - Простите, ваша светлость, не знал я. Сами мы не местные... Из деревни, значится, из Заовражья. Темные мы...
     Вышло, с одной стороны, вычурно - поза прямо из старинных романов, а с другой стороны, смешно - говорок малограмотных пастухов удавался Антоло неплохо еще в босоногом детстве.
     Первой прыснула в кулак Цветочек. Не выдержал, растянул губы в улыбке наследник.
     Дольше всех держалась Иддун. Но и у нее уголки рта дрогнули, когда Одберг неуклюже скопировал жест студента, не рискнув, правда, опускаться на колено - видно боялся, что не встанет.
     - Вы не обижайтесь, ваша светлость, - проговорил пекарь. - Ежели хотите, берите любую булку. Для вашей светлости я и на заказ испечь могу, что ваша душенька пожелает.
     - Что-то ты, фра Одберг, распоряжаешься, как у себя дома! - махнула на него полотенцем кухарка. - Тебе уж и деньги за сдобу плачены! Так что теперича это собственность его светлости. Хочет - ест, хочет - котов кормит.
     Словно в подтверждение ее слов, мальчик откусил здоровущий кусок, роняя крошки на серебряных медведей, улыбнулся с набитым ртом и убежал.
     - Вставай, горе-помощничек, - вздохнул толстяк. - Вон, Торка, поди, сговорилась тебя к невесте проводить. Если фрита Иддун позволит, само собой.
     Кухарка отмахнулась, возвращаясь к горшкам. Спина ее излучала недоумение - откуда вы только взялись на мою голову?
     Антоло поднялся и пошел следом за Цветочком, с трудом сдерживаясь, чтобы не опираться о стену.
     
     Генерал Риттельн дель Овилл прищурился, оперся двумя руками о складной столик, который заскрипел и опасно накренился. Маленький, щуплый, длинноносый, с некогда черными, но теперь обильно отмеченными сединою волосами, он казался Кулаку похожим на скворца. Особенно сейчас, когда неуверенно мялся, поводил плечами и все собирался с силами поведать собравшимся командирам что-то важное. Нет, ну точно - скворец, поймавший жирную муху и придумывающий теперь, как бы половчее запихнуть ее в глотку оголодавшему желторотику.
     Сегодняшний совет назывался малым. В шатре командующего армией присутствовали только полковники, трое кондотьеров (кроме Кулака на складных табуретах сидели Меуччо-Щеголек и Роллон, прозванный товарищами Желваком), окраинец, возглавивший после соединения армии заградительные отряды, и генерал-коморник, ответственный за обозы и тыловое обеспечение. Его фуражиры, к слову сказать, уже начали сбиваться с ног, обеспечивая армию, - окрестности Медрена не могли прокормить такое количество скопившихся в одном месте военных, а обозы из Сасандры, на которые генерал возлагал большие надежды, самым безобразным образом запаздывали. Не на день-два, а уже на добрый десяток. Дель Овилл злился и слал гонцов на восток, к Арамелле, - встретить и поторопить нерадивых обозников.
     "Неужели скомандует штурм? - думал Кулак. - Что-то уж слишком дерганый наш генерал в последнее время. Эх, погонит солдат на убой без должной подготовки... А впереди своих пехотинцев кинет наши банды. Кто когда наемников жалел?"
     Его превосходительство дернул подбородком, тронул пальцами остроконечную бородку.
     - Господин дель Саджо... - повернулся он к командиру обоза.
     - Слушаю, мой генерал. - Коморник расправил плечи, напустил на костистое лицо выражение заинтересованности. Хотя что нового мог ему поведать дель Овилл?
     - Что слышно об обозах с провиантом?
     - Да ничего, мой генерал! - Дель Саджо хотел сплюнуть прямо на пол, но постеснялся. - Будто пропали! Двадцать пять лет служу, а такого не видел!
     - Я служу тридцать с хвостиком, - тихо проговорил командующий "Непобедимой". - И тоже такого не видел.
     - Безобразие!
     - Так я вам вот что скажу, господин дель Саджо, - продолжал Риттельн. - Обозов можете больше не ждать.
     - То есть как?! - поперхнулся коморник.
     - Да вот так... - Дель Овилл повертел в пальцах гусиное перо и с хрустом переломил его пополам. - Я, собственно, и собрал вас, господа... Собрал вас...
     - Да что же случилось, ваше превосходительство? - довольно непочтительно вмешался полковник Джанотто делла Нутто, командир третьего пехотного полка. Что ж, человек, носящий фамилию одной из богатейших семей Табалы, может себе позволить определенные вольности даже в разговоре с непосредственным начальством.
     - Что случилось? Что случилось?.. - Дель Овилл выпрямился, закостенел спиной, побледнел скулами. - Я получил сведения, господа командиры. Из очень надежного источника получил... Империи больше нет.
     Его простые слова прозвучали под сводом шатра словно гром посреди зимнего месяца Филина. Воцарилась звенящая тишина. Полковник т'Арриго делла Куррадо кусал губы. Меуччо-Щеголек хлопал ресницами. Кулак ощутил, как сами собой наливаются тяжестью плечи, словно кто-то взвалил ему на спину непосильный груз.
     - Что вы хотите этим сказать, господин генерал? - Полковник делла Нутто встал с табурета. Благодаря немалому росту, он едва не касался макушкой верхней покрышки шатра. - Если это шутка, то должен заметить, что... -...крайне неуместная! - с горячность подхватил его слова полковник Верго дель Паццо, возглавлявший второй полк, самый молодой из всех полковников пятой пехотной армии Сасандры. И самый порывистый.
     - Я попросил бы, господа! - рыкнул дель Овилл. Откуда только такой голос в щуплом теле? - Как вы думаете, я собрал старших офицеров, чтобы развлекать глупыми шутками? Повторяю еще раз - империи больше нет как государства. Еще раз повторить?
     - Хватит, я думаю, - рассудительно проговорил Желвак. - Вы не хотите порадовать нас подробностями, ваше превосходительство?
     - Порадовать? Клянусь огненными демонами Преисподней, сильно сказано! - Командующий шлепнул ладонью по столу. - Сейчас порадую. Порадую... Его императорское величество скончался...
     "Пора бы уж... - подумал Кулак. - Сколько лет уже Губастому стукнуло?"
     - Смерть императора подтолкнула определенные силы в Аксамале и за ее пределами к восстанию...
     "Даже так? Вот тебе и добрые подданные. Чуть что - в драку, за вихры друг дружку".
     - Вожаками бунта стали аксамалианские тайные сообщества вольнодумцев...
     "Тайные? Да о них только слабоумному не известно. При желании выкорчевали бы еще лет десять назад. Видно, кому-то они выгодны были..." -...а также тайное сообщество колдунов.
     "А это уже серьезнее. Не все еще, значит, чародеи в Сасандре перевелись?" - Кулак поежился, вспомнив необузданную стихию, которой повелевал Кир. Впрочем, это еще разобраться надо, кто кем повелевал. Силищи-то у Малыша с избытком, а вот умение оставляет желать лучшего.
     - Аксамалианская гвардия совместно с патриотично настроенными горожанами и службами охраны правопорядка столичного магистрата подавила мятеж. Но... - Генерал Риттельн вздохнул. - Обезумевшие колдуны сровняли с землей Верхний город.
     - Позвольте... - Все еще стоявший дель Паццо сунул два пальца за ворот камзола. - Как же так можно?
     - Не знаю! - отрезал генерал армии. - Да вы садитесь, полковник, садитесь! Как я уже сказал, Верхний город сровняли с землей. Погибли генералы т'Алисан делла Каллиано и Бригельм дель Погго. Погибли все верховные жрецы Триединого. Погибли все министры Сасандры. Ну, может быть, не все погибли, но те, кто выжил, скрываются. Разгром столицы довершила чернь, вырвавшаяся из портовых трущоб. Ее стараниями половина Нижнего города сгорела. Погромы, грабежи... Количество жертв... убитые, раненые, пропавшие без вести... среди горожан не поддается исчислению.
     Дель Овилл тяжело перевел дыхание. Внимательно посмотрел на каждого офицера, подольше задержав взгляд на кондотьерах.
     - Плохие вести разносятся быстро. Провинции, почувствовав ослабление имперской власти, начали объявлять независимость. Одна за другой...
     - Ума не приложу, зачем это им надо, - пожал плечами делла Куррадо, оглянулся на прочих офицеров в поисках поддержки, но, заметив Кулака, скривился, вздернул жирный подбородок.
     - Не очень, значится, любили друг друга, - хмыкнул литиец Желвак. - Семья народов, ешкин кот...
     "Да уж... Как не припомнить старую историю. Жителя Вельзы спросили - что такое дружба народов, по-вашему? - почесал бороду Кулак, глядя мимо его превосходительства. - А он ответил: это когда аксамалианец подает руку литийцу, литиец - аруниту, арунит - тьяльцу, тьялец - гоблу... А потом все вместе идут бить каматийцев".
     - Не знаю, как там народы, - сокрушенно произнес генерал дель Саджо, - а плох тот вице-король, который не мечтает стать королем. Слава, почет... Я не говорю уже о выгоде, о тех ручейках солидов, которые потекут к ним в сундуки.
     - Верно! - дернул щекой дель Овилл. - Кажется, в одночасье все стали предателями, забыли о присяге... По моим сведениям пятидневной давности, первой объявила независимость Лития. Следом за ней Гоблана и Камата, чуть позже Уннара и Барн. Потом Табала. Пока еще верность империи сохраняют Арун, Тьяла и Окраина. А может, просто слухи о них устарели.
     - А как же армия? - подался вперед Верго дель Паццо.
     - Где как! - отозвался генерал. - Командующие армиями Сасандры в Камате и в Гоблане поддержали вице-королей. В Литии, говорят, генералы и правители не сошлись во мнении, и теперь одиннадцатая и двенадцатая пехотные армии, вместе с кавалерийским корпусом генерала делла Тиальо оттягиваются на юг, к Аксамале. В Вельзе сейчас полная неразбериха. Военные попытались взять власть в свои руки, захватили несколько городов, но столкнулись с яростным сопротивлением местной знати... Так что Вельза может распасться в свою очередь на несколько маленьких осколков. Там начинается война, а значит, генерал дель Саджо, обозов оттуда вы не дождетесь.
     Риттельн дель Овилл швырнул в корзину для мусора уже пятое поломанное перо.
     - Что вы предлагаете, ваше превосходительство? - осторожно спросил делла Куррадо, старый, хитрющий котяра.
     Генерал молчал. Барабанил пальцами по столу. Переводил глаза с одного офицера на другого.
     - Оставим Медрен? - Делла Нутто опять попытался встать, но тяжелый взгляд Риттельна уперся ему в грудь, толкнул обратно, словно был осязаемым.
     - Мы. Возьмем. Медрен, - четко и раздельно проговорил дель Овилл. - Чего бы. Мне. Это. Ни стоило.
     "Это что-то новенькое... - насторожился Кулак, сохраняя показную невозмутимость. - Лечебница по нему плачет".
     - Мы возьмем Медрен, - уже спокойнее, без надрыва разъяснил генерал. - Этот город нужен мне. От него мы начнем строить новую Тельбию. Собирать ее: деревенька к деревеньке, замок к замку. Это будет королевство справедливости, где каждый сможет найти себя и занять приличествующую его достоинствам должность.
     - Правильно! - махнул рукой Щеголек. - Зачем нам король Равальян? Не нужен нам Равальян.
     - Кто не с нами, тот против нас, - кивнул полковник дель Паццо.
     
     Выйдя из шатра, Кулак поднял лицо к небу - серому, холодному, затянутому косматыми тучами, подобными грязной овчине. Втянул ноздрями сырой воздух. Запах военного лагеря не спутаешь ни с чем - дым, подгорелая каша, вонь немытых тел и прогорклого масла... Хорошо, хоть ветер тянет в сторону, снося зловоние отхожих мест. А так хочется дышать лесной свежестью: мокрой корой, прелой листвой, тонким ароматов подберезовиков...
     Смешное желание для старого, битого жизнью, умудренного опытом наемника?
     Смешное.
     Ну и пусть.
     Когда рука уже не сможет сжимать меч, он надышится свободой. Будет и рыбалка на утренней зорьке, и полное лукошко грибов, и трущийся о ноги толстый, наглый котенок.
     А пока почему бы не помечтать?
     Первая тяжелая капля, сорвавшаяся с неба, ударила кондотьера в бровь. Быстро согреваясь, побежала по коже и затерялась в бороде.
     Вот и осенняя непогода пришла. Дождались.
     
     Глава 7
     
     Антоло проснулся ни свет ни заря. Будто кто-то пнул сапогом в бок.
     За окном серел пасмурный рассвет - вчера на Медрен обрушился проливной ливень, перешедший к вечеру в противную, затяжную морось.
     Парень пошевелил замерзшими пальцами ног. В комнатах для прислуги никто не думал топить, а выданное ему накануне тонкое, местами прохудившееся одеяло согревало мало. Да еще сквозняк вовсю гулял по полу. Придуманная Цветочком история, необходимая для проникновения студента в особняк ландграфа, вызвала бурю негодования со стороны Лейны. Девушка возмущалась и топала ногами: зачем ей нужен вымышленный жених? Она только-только познакомилась с сержантом стражи. Очень даже ничего вояка. Не мальчишка, но и не старик - вполне успеет денежек на службе поднакопить. И у капитана Вергела дель Таррано на хорошем счету. И лицом пригож. А усы-то, усы...
     - Вот проткнет кордом твоего белобрысого! - шипела дочка пекаря, уперев кулаки в бока.
     - Моего белобрысого? - выпучила глаза Цветочек. - Ну, во-первых, он не мой, а твой сейчас. И не отвертишься. Против Черного Шипа пойти решила?
     Лейна потупилась и произнесла уже потише, без былого напора:
     - Я ж не против помогать... Только думать же надо! За кого меня люди примут, а, Торка?
     - А чего там думать?! - Цветочек не лезла за словом в карман. - Подумают, девка нарасхват. Да твой сержант из кожи вон вывернется, чтоб тебя завоевать, когда Студент уйдет. А вздумает ножичек вытянуть, может без ушей остаться. У нас ребята не промах.
     Антоло вовсе не чувствовал себя таким мастером клинка, каким пыталась представить его племянница крестьянского вожака, но кивал с глубокомысленным видом. Пускай боятся. Раз боятся, значит, уважают.
     Наконец Лейна обреченно махнула рукой: мол, жених так жених, если надо притворяться, буду притворяться. Даже испросила у ключницы разрешения поселить на время парня в своей комнате. Но строго-настрого предупредила, что оторвет ему кое-что, если вздумает приставать.
     Антоло согласился не раздумывая. Не слишком ли высокого мнения о своих прелестях эта девчонка, еще вчера помогавшая отцу месить тесто, а сейчас ловко управляющаяся с метлой, ведрами и тряпками? Да будь она хоть последняя женщина на свете...
     Бывший студент сел и с хрустом потянулся.
     - О! Проснулся! - тут же отметила это событие Лейна. Она сидела на краешке топчана и переплетала косу. Пальцы девушки так и мелькали, ловко затягивая светло-русые пряди.
     "А вообще-то на мордашку она ничего", - подумал Антоло и как можно приветливее пожелал "невесте" доброго утра.
     - Кому доброе, а кому и работать спозаранку...
     "Интересно, кем она себя вообразила? Такие, как ты, девочка, созданы, чтобы работать. Это Цветочек может на все наплевать и уйти разведчиком в крестьянскую армию, потом бросить повстанцев и примкнуть к банде наемников, забраться в осажденный город через потайной ход. А ты работала и будешь работать - мыть полы, стирать, готовить еду. Даже если выйдешь замуж за своего сержанта. Это сейчас он кажется тебе пределом желаний, сказочным принцем на белом коне. А дойдет дело до семейной жизни..."
     - Что насупился, будто с похмелья? - Лейна перебросила косу через плечо и сунула ноги в башмаки. Оделась она заранее, еще до того, как студент открыл глаза.
     - Я не насупился. Я думаю.
     - Ах, мы думаем! Скажите пожалуйста, какой умный! То думает, то книжки читает... Ты, часом, не жрец? Или, может быть, знатный господин?
     Антоло недовольно повел плечом. Нашла чем попрекать! Голова человеку для того и дана, чтобы думать. И сюда, в Медрен, он пробирался не за тем, чтобы ведра с грязной водой таскать. Хотя... Ведра - это часть его маскировки. Только так, пользуясь положением приехавшего из деревни жениха-простачка, помогающего по мере надобности своей подружке, он может гулять по графскому дворцу и где захочет, и когда захочет. Ну, может, не совсем так - совесть надо иметь и опаску тоже, чтобы в кабинет его светлости не вломиться, - но охрана дворца и приближенные ландграфа мало обращали внимания на прислугу. И зря, кстати, Лейна пытается его уязвить. Кто же ей помогал вчера весь день?
     - Опять молчишь? Неразговорчивый ты какой-то... А еще жених! - Девушка обиженно повела плечом. - Или только о том и думаешь, чтобы носом в свою книжку уткнуться? Читака! - Ее брезгливо оттопыренная губка добавила в последнее слово столько презрения, столько пренебрежения к занимающемуся бесполезным, на взгляд простолюдинки, делом, что Антоло не выдержал, вскочил на ноги.
     - Ну да! Кто-то же должен читать, раз человек писал! А у вас в Медрене, я гляжу, книги больше под сковородки подкладывают!
     В азарте студент даже рукой взмахнул, но наткнулся на непонимающий взгляд, как бы заявляющий: ну, чего расшумелся, было бы ради чего огород городить? - поперхнулся на полузвуке и замолчал. Невольно обернулся посмотреть - на месте ли его находка? Распушенный уголок пергаментных листов, старых, затертых, цвета не слишком крепкого чая, выглядывал из-под сложенной вчетверо тряпки, заменившей парню подушку.
     Эту книгу Антоло нашел совершенно случайно вчера. И не в кабинете ландграфа Вильяфа, где разумно было бы предположить ее нахождение, а в оружейной комнате, где они с Лейной терли мокрыми тряпками стойки с доспехами, собирали паутину, повисшую по углам, и отскребали грязь с пола. Увесистый том с оборванным переплетом оказался засунутым под стойку, на которой покоилось четыре старинных двуручных меча - в отличие от простого и безыскусного оружия Мудреца, каждый из них выглядел подлинным произведением кузнечного искусства: один, особо запомнившийся студенту, был увенчан повыше гарды лезвием топорика с шипом-противовесом, а волнистое лезвие второго устрашающе покрывал мрачный, вытравленный на темной стали узор. Не хотелось даже задумываться, какие страшные раны могло оставлять это оружие...
     Антоло вызволил книгу, подсунув на ее место деревянный чурбачок. Изначально свой поступок он оправдывал уважением к любой книге, въевшимся в плоть и кровь за долгие годы обучения в университете. А уж тем более к старинной, написанной вручную на пергаментных листах. Одно лишь это свидетельствовало о почтенном возрасте фолианта - пресс для печати книжных листов с готовых матриц изобрели в Сасандре полтора века назад, бумагу делать научились еще веком раньше. Он и заглянул-то в пухлый том только из любопытства (вначале просто хотел отнести в кабинет ландграфа). Нет, интересно все-таки знать, что пишет неизвестный ученый, умерший много лет назад. Именно ученый, книг для развлечения - хоть отпрысков дворянских родов, хоть черни - тогда еще не делали.
     Первая страница, где положено было бы указать имя автора и наименование трактата, отсутствовала. Неизвестные дикари выдрали и второй, и третий лист...
     Чернила на верхней уцелевшей странице размазались и частично стерлись, но те строки, что поддавались прочтению, поразили начинающего наемника в самое сердце.
     Здесь начинались наставления полководцам. Речь шла сразу о кавалерии:
     
     ...если противник составил щиты в четырехугольник, выставил вперед копейщиков и прикрывает их стрелками, наша конница должна обойти вражеский строй с фланга, но не следует углубляться слишком далеко, дабы не быть окруженными. Наноси жалящие удары, рассеивай внимание лучников противника, попытайся ударить в стык между полками, но не иди в лоб на щиты и копья, если желаешь сохранить свою конницу для продолжения войны...
     Антоло, что называется, затаил дыхание. Он, конечно, знал, что молодых дворян, прибывающих в полки, наставляют опытные офицеры, готовят их к будущему самостоятельному командованию войсками. Но никогда не слышал о существовании учебников сродни трудам известных ученых по логике, богословию или астрологии.
     Что же дальше?
     
     ...когда линия щитов противника непрочна, строй имеет бреши и слабые места, а его командиры не желают атаковать, терзай их набегами сзади и сбоку, делай неожиданные выпады слева и справа, тереби их, не давай покоя, держи в тревоге и постоянном бодрствовании. Обойди с двух флангов и ударь по ним, зажми пехотную баталию[34] в клещи, и враг будет напуган, ряды его рассыплются и он побежит...
     
     Интересно излагает... Хорошо было бы спросить у опытного вояки вроде Кулака или Мудреца, так ли обстоят дела на самом деле, как написано в книге. Хотя слова неведомого стратега весьма и весьма правдоподобны, но кто его знает?
     
     ...если враг глубоко проник в наши земли и широко расставил силы, осаждает крепости и завладевает городами, пусти конницу в свободный поиск по тылам. Не давай фуражирам подвозить сено и зерно, грабь обозы, окружай и уничтожай спешащие к противнику подкрепления. Посей панику, лиши продовольствия, перекрой снабжение, и когда солдаты вражеского войска будут голодать, а кони откажутся нести седоков в атаку, ты возьмешь его голыми руками.
     
     Да кто же мог выбросить такую полезную книгу? Это же целый трактат, не уступающий по глубине "Сравнительной характеристике перемещения небесных светил с учетом факторов, влияющих на силу домов" декана Тригольма.
     Дальше студент уже читал не отрываясь, за что и заслужил неодобрение Лейны. То ли ей не понравилось, что помогать ей в уборке он стал с меньшим рвением, то ли девица приревновала к книге. Что ж, такое бывает, как ни удивительно.
     
     ...когда бой затянулся до сумерек и враг возвращается в лагерь, на заранее подготовленную позицию, если его войско многочисленно, то линии его нарушатся, придут в беспорядок. Тогда умный командир должен разделить свою кавалерию на несколько отрядов числом от полусотни до полутора сотен. Одни должны обрушиться на фронт, ища слабину, нанести удар по флангам, другие отрезать отдельные части противника, окружить, отогнать от основных сил и уничтожить. Тогда победа будет неминуема, как смена весны и осени...
     
     Там же было о выборе места для боя и различных построениях.
     
     ...мудрый полководец обязательно учитывает рельеф местности, реки и озер, холмы и горы. Если противостоишь с малым числом пехоты многочисленной армии врага с конницей и колесницами, поставь свои линии за топью иль выбери место для боя так, чтобы между тобой и противником располагалась река. Тогда конница его не наберет скорости для удара по твоим щитоносцам, а твои лучники и арбалетчики, напротив, получат выигрыш во времени для нескольких лишних залпов.
     Если опасаешься, что противник зайдет тебе в тыл глубоким обхватом, упри правое или левое крыло войска в реку или овраг, построй войско так, чтобы фланги твои прикрывал густой дремучий лес.
     Не растягивай войско в длинную линию, если тебе противостоят тяжелые колесницы и закованная в броню конница. Уменьшив ширину строя, ты увеличишь глубину обороны. Ставь копейщиков и арбалетчиков в три-четыре-пять линий. Если позволяет время, вырой перед строем щитов ловчие ямы в три-четыре локтя глубиной, заготовь и расставь рогатки по всему фронту.
     Для неумелого полководца широкие фланги - беда. Напористый и смелый командир противника рассечет его войско двумя-тремя умелыми ударами, разобщит и уничтожит по отдельности. Мудрому полководцу широкое построение не помеха. Прочный строй его войска прогнется в середине подобно подкове, а когда враг будет вовлечен в атаку, фланги сомкнутся и сдавят его с боков, зайдут в тыл, окружат и перебьют до последнего солдата...
     Когда составляешь порядки, сосредоточь силы на главном направлении, усиль ряды пехоты там, где ожидаешь прорыв врага, прибереги резерв для флангового удара или стремительного броска в тыл противника. Усиль один фланг, когда враг начнет теснить более слабое крыло, ударь его баталию в бок, нарушь боевые порядки, сомни и обрати в бегство...
     
     Вслед за общими рекомендациями книга пестрела рисунками, изображающими расположение войск в самых разных сражениях древности. Краски поблекли и местами осыпались, названия большинства городов и деревень, рек и гор ни о чем не говорили молодому табальцу, впрочем, так же как и имена полководцев, давно умерших или погибших на войне. Но разноцветные прямоугольнички, квадратики, кружки, стрелки и линии завораживали, уводили прочь от мокрых тряпок, от грязной воды, паутины и мусора. Они заставляли представить рати, сошедшиеся на поле боя. И тогда ровные линии пехоты ощетинивались пиками, чьи граненые наконечники поблескивали на солнце, сверкали шлемы и оковки щитов, трепетали цветные флажки ротных штандартов и тяжелые полотнища полковых хоругвей. Взрывали дерн подкованные копыта тяжелогруженых коней, всадники взмахивали мечами, палицами и секирами, полоскались по ветру плащи, а султаны на шлемах казались россыпью полевых цветов на лугу. С натужным скрипом передвигались баллисты и катапульты, мерно покачивались осадные башни, дрожали туго скрученные ремни требушетов. Ревели трубы, и рвалась к небу раскатистая барабанная дробь. Звучные команды офицеров, ржание коней, мычание волов, гнусавое мяуканье боевых котов сливались в одну сложную музыкальную композицию, от которой сильнее билось сердце и на ногах вырастали крылья.
     - Ты не заснул часом, грамотей? - с тревогой окликнула его Лейна. Толкнула в плечо, словно пытаясь разбудить. - Ты гляди! Замолчал, в пол уставился, бормочет чего-то... Может, твою книжку надо жрецам показать? Может, она того... заговоренная? А то и вовсе чародейская?
     - Ну что ты такое говоришь! - Антоло развел руками. - Какая еще чародейская?
     - А такая! Знаю! Сказки слышала! - Уверенности в ее голосе хватило бы на четырех университетских профессоров.
     - То-то и оно, что сказки! Если даже книга и чародейская, то человека она не заколдует.
     - Да ну?!
     - Конечно.
     - А ты их видел? Или с колдунами когда дружбу водил?
     - Книг не видел. А с колдунами... - Антоло вздохнул и замолчал. Уж дружбы с Киром он точно не водил. Да и будет ли когда-то водить, неизвестно. Слишком они разные. Один офицер из небогатого, как выяснилось, рода. Хоть и дворяне, а землю пахали, косили, коров доили наравне с чернью. И денег лишних в семье не водилось. Зато гордости и отваги, стремления не опорочить прославленных предков хоть отбавляй. А второй родился в семье табальских овцеводов, забывающих уже, с какой стороны к тому барану подходить надо.
     С детства Антоло привык к роскоши - по-деревенски безыскусной и аляповатой. Уж если дед вешал на шею оберег, то цепочка была из самого дорогого, червонного золота и в палец толщиной. Если отец кроил кафтан, то заказывал самое дорогое сукно, аж из Итунии... И ведь его самого в университет отправили скорее из тщеславия - перед соседями покрасоваться: вот, мол, какие мы зажиточные, денег куры не клюют, захотим и из старшего сыночка магистра богословия сделаем, захотим и младшего в полковники выведем, даже если для этого придется полк снарядить на свои деньги.
     Отправляясь в Аксамалу, он даже не знал, что будет учить, сколько лет, и, главное, понятия не имел, для чего это ему нужно. Вот Емсиль - молодец. Уж он-то мечтал лечить людей с самого начала. И даже попав в армию, себе не изменил, занимается любимым делом. А он, Антоло из Да-Вильи? В чем его предназначение? Способен ли он совершить поступок, который запомнится людям. Пускай, не войдет в историю. Триединый с нею! Ведь не каждый человек достигает славы и величия. Вспомнят ли о нем простые люди? Те, с которыми приходится делить хлеб, хлебать пиво из одного бочонка, драться бок о бок. Может, быть наемником - это и есть его судьба? Придумывать всяческие хитрости и уловки на поле боя... Пробираться в тыл врага...
     Тут он сообразил, что опять задумался до неприличия надолго.
     Улыбнулся Лейне:
     - Ладно. Не будем о колдунах. А то еще приснятся следующей ночью. Куда сегодня идем?
     Девушка хмыкнула:
     - Я думала, ты и не спросишь уже. А то и останешься книжку свою читать.
     - Да что я, почитать не успею? - горячо заверил ее Антоло. - Делу время, а потехе час, как говорят у нас в Табале.
     - Меньше болтай про Табалу! - Лейна зябко повела плечами и стрельнула глазами по сторонам, будто бы кто-то мог ее подслушать.
     - Да ладно! Я только тебе, - подмигнул ей Антоло. - Так куда идем? Что мыть на этот раз будем? Эх! Стосковался я за ночь по ведрам!
     Служанка вздохнула, по достоинству оценив его шутку, махнула рукой:
     - Большой зал. Его светлость военный совет собирать изволят. Выходит, надобно поубираться...
     - Надо так надо! - Бывший студент подхватил пустое ведро, ночевавшее в углу комнаты. Понизив голос, он поинтересовался: - А что, у его светлости много советников?
     - Это мое дело, что ли? - отмахнулась Лейна. Она вообще, на взгляд табальца, слишком много жестикулировала. Прямо скажем, по-каматийски как-то... Может, в предках у Одберга имеются выходцы с юга?
     - Ну, а все-таки?
     - Ой, ну не знаю я... Капитан стражи, капитан латников, капитан крепости... Мало ли кто еще? Ах, да! Барон этот приезжий будет обязательно. Уж не для него ли все надраивают?
     Антоло вежливо пропустил девушку вперед в дверях. Спросил вдогонку:
     - А что из себя представляет барон? Ты его часто видела?
     Лейна остановилась. Снова повела глазами по сторонам. Внезапно осипшим голосом тихонько проговорила:
     - Видеть видела. Даже говорила с ним... Только лучше бы мне век от него подальше быть.
     - А что так? Видел я его. Дворянин как дворянин...
     - А ты в глаза ему заглядывал?
     - Нет. Он мне что, невеста, что ли?
     - Вот заглянул бы разок...
     - Еще чего! - покачал головой парень. И добавил: - А ты заглядывала?
     - Заглядывала, - обреченно кивнула Лейна. - Хотя, если честно, это он мне заглядывал... Подходил, разговоры разговаривал, о наследнике выспрашивал...
     - О наследнике? - Антоло встрепенулся. Как он мог забыть? Мальчик! Мальчик в шитом серебряной нитью камзольчике! Со старинным, покрытым благородной чернью медальоном, который вместе с кордом в ножнах и отличал его от самых обыкновенных мальчишек, которых просто пруд пруди в любом городе или деревне от северных пустошей до Ласкового моря. - Помню, помню. Хороший малыш. Шустрый и не злопамятный.
     - Это его светлость Халльберн, а не малыш! - Девушка топнула ногой. - Хотя сердце у него и впрямь золотое. Зла не держит, не подличает... Жаль, граф Вильяф его не любит.
     - Как это не любит? - поразился Антоло.
     - Да вот так... Не любит, и все тут...
     - Не может быть! - Табалец искренне недоумевал. Ну, не укладывалось у него в голове, как это отец может не любить собственного сына. - Он ему родной?
     - Да уж не усыновленный... - едко ответила Лейна.
     - Но как же тогда?..
     - Откуда я знаю? - Девушка остановилась и по привычке уперла кулаки в бока. Правда, голоса она не повышала - видно, строго с шумом во дворце ландграфа. Или за лишнее словцо можно в подземелье угодить?
     - Что вы все ко мне пристали? - продолжала она звенящим шепотом. - Я что, ландграфу ближняя родственница? Или он у меня совета спрашивает, кого ему любить, а кого нет?
     - Тише, - Антоло примирительно коснулся ее локтя. - Не бери близко к сердцу. Чего я такого спросил? Пустое любопытство.
     Он лукавил. Хотя и старался не подавать виду. Припомнив о наследнике Медрена, бывший студент не мог не восстановить в памяти те ощущения, которые испытал, невзначай прикоснувшись к плечу мальчика. Зуд, словно под кожей поселились кусачие лесные муравьи. Озноб. Головокружение, как у худосочной дворянской дочки, вышедшей в полдень прогуляться без зонтика. То же, но в гораздо меньшей степени Антоло чувствовал всякий раз, когда оказывался рядом с Кирсьеном и уж тем более когда они невзначай сталкивались.
     Объяснение могло быть лишь одно.
     Наследник Медрена обладает очень сильными магическими способностями. Настолько сильными, что даже Тельмар Мудрый, кажущийся большинству сасандрийцев недосягаемым в чародейском могуществе, был бы посрамлен в магическом поединке. Впрочем, тридцать семь лет тому назад Великий Круг чародеев Сасандры пожертвовал собой во имя спасения народа империи от бубонной чумы. С тех пор время сильных волшебников миновало. Но неужели не навсегда?
     - Значит, барон, говоришь? О наследнике выспрашивал... - Антоло поверил девушке сразу и безоговорочно. В конце концов, он сам видел загадочного гостя ландграфа Медренского в схватке. Насадить на корд такого мастера фехтования, как Мелкий, не каждому дано. Но про взгляд ни Кир, ни Мудрец, ни сам кондотьер, побывавшие в плену у ландграфа и видевшие барона вблизи, не упоминали. Чаще называлась его кличка. Змеиный Язык, а на языке дроу - Н'атээр-Тьян'ге. Похоже, господин барон тот еще проныра и такими понятиями, как "честь" и "совесть", не обременен. - Ну-ну... Как зовут его?
     Девушка пожала плечами:
     - Знатные господа служанкам не представляются. - Но потом все же снизошла до ответа. - Фальм. Барон Фальм. Говор у него не наш. Пришепетывает вроде как. Будто пчела жужжит.
     - А что он про наследника спрашивал?
     - Опять тебя любопытство разбирает? - Лейна повернулась и неспешно пошла по коридору - разговоры разговорами, а работать надо. Болтунов и лентяев никто во дворце держать не будет.
     - Не то чтобы очень, но... - Антоло замялся. Не станешь же ей объяснять, зачем пробирался в Медрен, что хочет выяснить. Во-первых, не ее ума дело - дочке булочника военных хитростей не понять. А во-вторых, меньше знаешь - крепче спишь: секрет можно выболтать даже случайно. Но если и правда секрет необычайной стойкости защитников Медрена кроется в худеньком мальчике двенадцати лет от роду? Догадывается ли об этом ландграф или пользуется способностями сына по наитию? Одно лишь то, что таинственный барон Фальм заинтересовался наследником Медрена, говорит о многом...
     - Да ладно тебе! Как есть, так и говори.
     - Ну, любопытно, конечно...
     Лейна неожиданно ойкнула и остановилась. Антоло врезался ей в спину, выругавшись про себя: тоже мне, нашла место для глупого баловства! Но, подняв глаза, он понял, что поторопился с выводами. Неширокий коридор перегораживала плотная высокая фигура. Загорелое дочерна лицо и наголо обритая голова.
     Джакомо-Череп. Бывший кондотьер, а нынче главный телохранитель его светлости ландграфа Медренского. Темнота не давала возможности разглядеть лицо бритоголового, но табалец знал - чуть ниже левой скулы щека Джакомо перечеркнута начавшим заживать рубцом. Каким уж чудом студенту удалось достать опытнейшего бойца? Наверное, виной тому была свалка и неразбериха. Признаться честно, Антоло тоже досталось хорошенько - ребра болели еще дней пять, да и челюсть ворочалась с большим трудом, отзываясь острой болью при каждом зевке.
     Ой, как плохо... Уж на кого Антоло хотел бы наткнуться в последнюю очередь, так это на Черепа. Уж лучше барон Фальм. Хотя... Может, все-таки Джакомо его не запомнил? Горячка боя, десятки сменяющихся перед глазами лиц...
     Так! Сейчас нужно поклониться. Подобострастно, подобострастно... Согнуть хребет, как перед главным благодетелем, а потом, не поднимая глаз, проскочить мимо - и больше желательно на глаза наемнику не попадаться.
     Сказано - сделано...
     Антоло ссутулил плечи, глядя в пол, забормотал невразумительно:
     - Прощения просим, господин хороший, из Заовражья мы... Людишки жалкие...
     Парень успел уловить движение воздуха, обдавшее легким ветерком щеку, а потом левый глаз взорвался огненной вспышкой. Ноги оторвались от пола и почему-то задрались вверх. Лопатки впечатались в жесткий пол так, что дыхание остановилось.
     Несколько мгновений он лежал на спине, беспомощно разевая рот, словно выброшенный на песчаный берег карась. Что случилось? Почему он упал?
     А потом в уши ворвался отчаянный визг Лейны.
     - Заткнись! - яростно зарычал Череп. А после со звенящим, словно хорошая сталь, злорадством добавил: - Попался, сволочь! Подсыл! Думал, не узнаю?
     "Все. Это конец, - подумал Антоло, в глубине души поражаясь, как равнодушно принимает эту, казалось бы, сокрушительную мысль. - Ничего не вышло. Только-только подобрался к разгадке... Эх, еще бы денек-другой! И книгу не успел дочитать. Кто же ее написал, интересно? Дурак! - одернул он себя. - Что ты про книги рассуждаешь, когда жить тебе осталось считаные часы? Да еще других за собой потянешь. Начнут разбираться, каким образом лазутчик в особняк ландграфа проник, схватят Лейну, фриту Иддун, а там и до пекаря Одберга доберутся, а у него семья, дети... А кроме того, в его доме укрываются Кир и Цветочек. Значит, нужно бороться..."
     Черный силуэт Джакомо навис над студентом. Блеснула полоска зубов из-под презрительно приподнятой губы.
     - Что разлегся, мразь? Размазня... Кулак не мог кого получше прислать? Вставай. И без шуточек - покалечу...
     "Без шуточек? Как бы не так!"
     Все же опыт не одного десятка пьяных драк в университетском городке Аксамалы даром не пропал. Может, с мечом Антоло управляться не умел и никогда уже не научится - права Пустельга, тысячу раз права, - но в рукопашной потасовке он еще способен кое-что показать. Даже матерому наемнику.
     Колени к животу и резко выпрямить!
     Череп взвыл, словно кот, которому прищемили хвост дверью. Да нет! Как десяток котов. Согнулся, хватаясь за причинное место. А студент зацепил его ступней за лодыжку, дернул...
     Нет, Джакомо-Череп не поддался на простецкую уловку. Даже боль, застилающая взор, не помешала. Он перенес тяжесть тела на другую ногу, потому и не упал. Отпрыгнул, тяжело дыша. Зарычал. Потянул из ножен длинный корд. Добыча оказалась с зубами.
     Воспользовавшись замешательством врага, Антоло перевернулся на четвереньки и, превозмогая боль, поднялся на ноги. Вместо корда у него имелся короткий (клинок в две ладони) нож, спрятанный за голенищем.
     - Ну все, котяра, конец тебе, - прорычал Череп.
     Табалец дернул за рукав Лейну, толкнул ее себе за спину:
     - Беги, спасайся!
     Девушка мычала, выпучив глаза, и не трогалась с места.
     Джакомо пошел вперед сгорбившись и удерживая оружие в опущенной руке.
     Антоло пятился, прикрывая оцепеневшую от страха "невесту". Он не спускал глаз с наемничьего корда. Боялся, что, если пропустит первый удар, второй врагу уже не понадобится.
     - Беги! Беги, дура! - бросил он через плечо. - Предупреди! Слышишь?
     - А? Что? - Лейна непонимающе вскрикнула и вдруг вцепилась двумя руками в плечо Антоло.
     - Ты что? Отпусти, дура!
     Студент дернулся, пытаясь вырваться, и тут Джакомо прыгнул вперед. Полоснул клинком вправо, влево. Острие вспороло рубаху на груди парня, прочертило жгущую полоску по груди. Антоло попытался отмахнуться ножом, но скулящая Лейна сковывала движения. Табалец успел заметить, как легко Джакомо уклонился от его неуклюжего тычка, и отчаянно затрепыхался, освободившись наконец-то от мертвой хватки девушки. Но изготовиться к бою, чтобы оказать достойное сопротивление, он так и не успел. Излюбленным приемом Череп лягнул парня под колено, приложил кулаком под дых, а потом резким ударом выбил нож.
     Антоло понял, что это и вправду конец. Сжался, ожидая почувствовать вонзающуюся в живот или между ребер острую сталь, но вместо этого получил рукояткой корда в висок, обмяк и, цепляясь всеми силами за уходящее сознание, повалился на пол.
     
     Когда в дверь забарабанили тяжелые требовательные удары, Кир сидел на кухне и прикидывал - начинать четвертую булку или повременить до обеда. Как же далеко, бесконечно далеко остались те дни, когда можно было выйти на Клепсидральную площадь имперской столицы, купить у лоточника какой-нибудь вкуснятины, пройтись по городу в компании друзей. Где они теперь? Лен погиб. Глупо, нелепо, в бордельной драке. Верольм и Фальо наверняка арестованы, разжалованы и в лучшем случае отправлены в заброшенный Триединым и людьми форт на южной границе Окраины, а в худшем умерли от непосильного труда и непривычной пищи где-нибудь в каменоломнях Аруна. А он, зачинщик этой драки, выжил и сейчас наворачивает за обе щеки булки с винной ягодой...
     - Кто бы это? - недовольно пробурчал фра Одберг и, грузно ступая, пошел к двери.
     - Эй, дядька! Погоди! Не открывай! - встрепенулась Цветочек, наряжавшая тут же, рядом, куклу с младшей дочкой пекаря.
     - Так бьют же ж как... - Грузный мастеровой не остановился. - Не ровен час сломают...
     - Малыш! - Цветочек обернулась к Киру. - Что думаешь?
     - Не называй меня так! - поморщился парень. - Меча, жаль, нет...
     - Вот и я думаю... - протянула разведчица. - Не быть бы беде.
     Она кивнула Киру на черный ход.
     - А они? - Молодой человек указал глазами на пекаря и испуганно сжавшуюся на лавке девчушку.
     Цветочек небрежно пожала плечами:
     - Нас не будет - выкрутятся. Первый раз ему, что ли?
     Тем временем Одберг поравнялся с дверью и положил широкую ладонь на засов.
     - Ты хоть спроси, кто там. - Цветочек вцепилась Киру в рукав и поволокла его прочь, к выходу.
     - Кто там? - послушно пробасил пекарь.
     - Открывай, подлец! - донесся приглушенный досками хриплый голос. - Открывай! Именем его светлости!
     Кирсьен и девушка переглянулись. Неужели и вправду неприятности начались? Тогда что там с Антоло? Даже думать не хочется.
     - Где колодец, ты помнишь? - вполголоса проговорила Цветочек.
     - Помню, - кивнул молодой человек. И почему-то спросил: - Тебя в самом деле Торкой зовут?
     - Торка! - хмыкнула она. - Как бы не так. Тятька постарался. Торкатла - мое имя.
     Несмотря на серьезность ситуации, Кир усмехнулся. Ну, не вязалось строгое имя с ее облупленным носом и постоянной тягой плести веночки. Вот лет через тридцать будет она и впрямь Торкатлой, нарожает целый выводок детей - больше, чем у Одберга, - будет пилить мужа или сразу бить его скалкой промеж глаз, когда тот вернется из трактира навеселе. Если, конечно, она проживет эти тридцать лет. Война обычно не спрашивает, а берет свое без разрешения.
     - Что ржешь? - нахмурилась девушка. - Я тебе...
     - Я не над тобой, - заверил ее Кир, хватая прислоненную к стене метлу. - Вспомнил, как с Мелким на палках дрались...
     Быстрым движением он освободил держак лопаты от прутьев, перехватил поудобнее. Если стража у Медренского не полные дураки, то к черному ходу они тоже должны послать кого-нибудь. Цветочек кивнула с пониманием, цапнула забытый на столе нож.
     Их правда ждали во дворе. Двое стражников с алебардами и седоватый наемник в бригантине. Киру показались знакомыми его крысиное лицо и маленькие красные глазки. Кажется, человек из банды Черепа. Ой, как плохо...
     Медренцы увидеть беглецов не ожидали. Или не ожидали увидеть так скоро. Несколько упущенных мгновений стоили им успеха в схватке. Кир длинным выпадом ткнул черенком от метлы под ложечку правому стражнику, треснул по шее левого. Едва успел отбить в сторону меч седоватого. Но ведь успел же!
     Сзади, в доме, раздался грохот и громкие крики. Похоже, дверь просто сорвали с петель.
     - Бежим! - Цветочек наклонилась над скорчившимся и растирающим шею стражником. Взмахнула ножом.
     Кир и наемник застыли друг напротив друга. "Если он и впрямь из людей Черепа, - подумал молодой человек, - должен помнить ту дуэль на берегу Арамеллы. Опасается? Похож. Считает меня колдуном? Сейчас проверим..."
     Тьялец поднял левую руку и выкрикнул первые слова, пришедшие ему на ум. Даже не слова, а какую-то небывалую тарабарщину:
     - Барабамба! Кадурро! Бульк!
     Наемник втянул голову в плечи и попытался отскочить. Видно, ожидал молнии с неба. Но взамен небесного огня вздулась мутным грибом дождевая вода из бочки, стоящей у стены. Поднялась вровень с коньком двухэтажного дома и обрушилась на седого. Кир успел заметить его округлившиеся глаза и подумал, что сам удивлен не меньше. Невелико счастье быть волшебником, когда не умеешь управлять своим даром, а если и выходит что-то, то результат никогда не предугадаешь...
     Некогда раздумывать, господин т'Кирсьен делла Тарн!
     Парень с размаху ударил ногой в лицо ворочавшегося посреди грязной лужи наемника. Мельком глянул на стражников. Оба не подавали признаков жизни.
     - Быстрее! - Цветочек махала рукой уже от калитки. На лезвии длинного кухонного ножа застыли крупные алые капли.
     Они припустили по переулку. Свернули за угол, выбегая на более широкую улицу. Прохожий в одежде мастерового попытался задержать Кира, растопырив руки, но молодой человек без всякой жалости свалил его ударом палки.
     Краем сознания тьялец не переставал удивляться, как лихо девушка разбирается в хитросплетении медренских улочек и переулков. Сам бы он уже давно заблудился.
     Позади топали сапоги. Кто-то громко орал: "Держи вора!"
     Где же этот колодец?
     Щелкнула тетива. Арбалет? Похоже.
     Ой, как плохо...
     Остается надеяться, что перезарядить на бегу не получится.
     - Сюда! - Цветочек нырнула в неприметный, заросший крапивой проем между домами.
     Почему у нее такое лицо? Побелевшее, губы сжаты.
     - За мной...
     Шипя от жгучих укусов крапивы, Кир не выбежал, а вывалился на пустырь, который и не узнал бы при дневном свете. Сруб колодца почти не виден из-за буйной травы. Лопухи, репейник, все та же вездесущая крапива.
     Девушка первая подбежала к замшелым бревнам, оперлась рукой о верхний венец.
     Глухо застонала.
     Бывший лейтенант заметил торчащий из ее спины - три пальца выше левой лопатки - болт. Значит, не промазал арбалетчик! Вот сволочь!
     - Лезь... - В уголке рта Торкатлы вздулся розовый пузырь. Вздулся и лопнул.
     У Кира похолодело сердце. Признак хуже некуда. Наверняка легкое пробито. Хоть бы краешек, хоть бы чуть-чуть...
     - Ты как? - Парень тронул разведчицу за локоть.
     - Лезь быстрее, - сипло проговорила она. Чувствовалось, что держится из последних сил.
     - Ты первая!
     - Я не смогу.
     - Сможешь! Быстрее!
     Она с трудом перебросила ногу через край сруба и вдруг застонала и свалилась прямо в черную, дышащую холодом пасть колодца.
     Помянув ледяных демонов Преисподней, Кир бросился за ней.
     
     Глава 8
     
     Когда серый рассвет несмело заглянул в забранное решетками окно, проделанное на одном уровне с брусчаткой внутреннего двора, Антоло почувствовал, что сходит с ума от боли. Все его невзгоды и лишения - сломанная в детстве ключица, колотая рана предплечья в студенческие годы, гудящие от усталости мышцы во время забегов под командованием сержанта Дыкала, ушибы и синяки, полученные от крестьян в лесной тельбийской деревушке, - казались милыми забавами, невинными играми, подобно схваткам на деревянных мечах. Теперь же пришло время испытать настоящую боль.
     Нет, его не жгли огнем, не вырывали ногти и не поднимали на дыбу, хотя Джакомо-Череп, нет-нет да и потирающий украдкой промежность, щедро обещал все эти забавы, а к ним еще "каматийского ослика" и "давилку" для головы. Несколько зуботычин, полученных во время допроса, не в счет. Появившийся надменный и высокомерный барон Фальм приказал устроить пойманному шпиону "аиста".
     Почему шпиону? Да потому, что Лейна, совершенно ошалевшая от испуга, выложила все еще до того, как бесчувственного студента, оглушенного бритоголовым наемником, оттащили в пыточную. В нее вообще словно демон вселился. Кричала, что она не виновата, что ее заставили. Вспомнила и Черного Шипа, и свою "пришибленную", как она сказала, сестренку Торку, связавшуюся с врагами Медрена и Тельбии. Сказала, мол, белобрысый подлец (не сразу Антоло понял, что речь идет о нем) проник в особняк его светлости с гнусной целью. Когда ее спросили, с какой именно, сразу и не нашлась, что ответить, но потом снова затарахтела без умолку: выведать главный военный секрет Медрена и выдать имперским завоевателям, убить его светлость, убить господина барона, убить капитана т'Вергела дель Таррано, убить господина Джакомо, убить наследника, его светлость, молодого хозяина Халльберна...
     Антоло даже поразился, какой он страшный человек, оказывается. Ночной кошмар, хуже брухи. Хладнокровный убийца, руки по локоть в крови.
     Вот чем-чем, а хладнокровием Антоло не мог похвастаться. Он отчаянно трусил. Неужели жизнь была чересчур снисходительна к молодому табальцу? Нет. Двадцать два года, а он уже и в тюрьме побывал, и в армии. Дезертировал, записался в наемники, штурмовал замок местного ландграфа, вызвался идти лазутчиком в осажденный город... Его били нещадно, от души, от всего сердца, стараясь зацепить побольнее. И он бил. Бил, поскольку не привык оставаться в долгу. Бил, не задумываясь о последствиях. Хотя, кажется, не убил никого.
     И все же боль Антоло знал и терпеть умел. Так чего же боялся сейчас?
     Скорее всего, того, что полностью находился во власти врагов, и надежды на помощь не было. Они могли его убивать медленно или убивать быстро, калечить... Могли просто глумиться. Уж способов, как унизить человека до такой степени, что сам захочет умереть, человечество выдумало предостаточно. И если Джакомо-Череп казался при всей своей грубости и показной жестокости все же простым и понятным, как может быть понятен охочий до мяса дикий кот, то, заглянув в глаза барона Фальма, Антоло ужаснулся. Он понял, что именно пыталась втолковать ему Лейна. Во взгляде барона не читалась душа. Только холод и пустота. Даже не глаза зверя. В одной из книг студент читал об опытах айшасианского ученого, пытавшегося оживить каменную статую. Вот если бы ему удалось достичь успеха, глаза каменного истукана должны были бы, по мнению табальца, выглядеть именно так.
     Холодный пот побежал между лопатками Антоло, когда цепкие пальцы господина барона запрокинули ему голову, вцепившись в волосы.
     - А еще он про наследника Халльберна выспрашивал! - не замедлила подбавить масла в огонь Лейна.
     Вот дура девка! Думает, что выгораживает себя, выкладывая всю правду. Нет, ты же себя еще больше топишь. Помогала страшному врагу Медрена? Помогала. Не прибежала, не выдала кому-то из охраны, да хоть и своему жениху-сержанту? Нет. Значит, пособничала врагу. А это по закону военного времени в любой стране карается поспешно и неотвратимо. И уж тем более в Медрене, так восторженно защищающем своего владыку. Да это счастье будет, если ландграф прикажет просто повесить ее или отрубить голову. Ведь может собрать толпу на площади и объявить: "Так, мол, и так, дорогие мои верноподданные. Перед вами предательница, помогавшая злобным имперцам, жаждущим под стенами города вашей крови, вашего серебра, ваших женщин..." Воодушевленная речью толпа любого на кусочки порвет. Уж что такое гнев толпы, Антоло знал не понаслышке. Сколько времени прошло, а до сих пор ребра побаливали!
     Для себя же парень решил - отвечать на вопросы не будет.
     Врать и выгораживать себя - глупо. Тот, кто считает врагов легковерными простачками, дурак втройне. Это в сказках герою удается обвести вокруг пальца злобных чародеев и королей, а жизнь гораздо сложнее. Она ведет жесткий отбор. Доверчивые и недалекие правителями не становятся.
     Правду говорить тем более бессмысленно. Кто он такой, и так понятно, а подробности никого не волнуют. Конец известен хоть так, хоть этак. Тем более выдавать соратников как-то, мягко говоря, нехорошо. Даже если из-за этого соратника загремел сперва в тюрьму, а потом в армию. Даже если соратник спит и видит, как бы ловчее вцепиться тебе в горло. Даже если, узнав о твоей смерти, он зажжет жертвенный огонь в храме и возблагодарит Триединого за ниспосланное ему удовлетворение. Пускай. Зато никто не обвинит его, Антоло из Да-Вильи, в предательстве.
     Как говорил Желтый Гром, вольный кентавр из Великой Степи? "Я не жалею, что Антоло из Табалы встретился на моем пути. Это честь - иметь такого друга..." Что ж, ему не будет стыдно за эти слова! А бывшему гвардейцу Кирсьену и Цветочку-Торке не придется жалеть, что они отправились в Медрен с ним вместе. Хотя... Где они сейчас? Ведь Лейна выдала всех сразу и не задумалась, что же делает. Ведь ее семья пострадает от гнева ландграфа в первую очередь. Мать, отец, сестры... Подумала она об этом? Ох, вряд ли... Не об этом думала, а как бы себя выгородить, спастись любой ценой... Ну не уподобляться же ему перепуганной девчонке?
     Поэтому Антоло гордо молчал. Точнее, это он надеялся, что гордо, а как оно выходило на самом деле, не знал. Может, со стороны он выглядел перепуганным, забитым, потерявшим дар речи от ужаса? Кто знает?
     Фальм, нехорошо кривясь, задрал голову табальца и заглянул ему в глаза.
     Во имя Триединого! Лучше с голодной брухой встретиться.
     - Северянин, - процедил барон сквозь зубы.
     - Он из банды Кулака, - в который уже раз пояснил Джакомо. - Я его помню.
     - Неужели и вправду его светлость так нужен генералу дель Овиллу? - Барон потер переносицу.
     Череп и окружающие его наемники выразили красноречивое недоумение - пожимали плечами, переглядывались, делали круглые глаза, словно сборище плохих актеров. Из помощников бритоголового при допросе присутствовали двое: один седоватый с крысиной мордочкой, одетый почему-то в мокрый бригантин, а второй невысокий, плешивый, с родимым пятном на правой скуле.
     - А прижжем ему пятки, все сам и расскажет, - как бы между прочим предложил Крысюк.
     - Можно один глаз выколоть, - с противной усмешкой прибавил Плешивый. И невинно пояснил: - Два-то ему ужо без надобности...
     - Да? - задумался Фальм. - А стоит ли?
     - Стоит-стоит! - в один голос заверили его наемники, уже предвкушая развлечение.
     - И девку тоже прижечь, - прищурился, как кот на сметану, Плешивый. - А то и...
     - Девку увести! - сказал как отрезал барон. - И глядите у меня!
     Дважды повторять не пришлось. По вытянувшимся лицам Крысюка с товарищем Антоло понял, что ослушаются приказа они лишь в том случае, когда надумают оставить сей мир быстро и безболезненно. А может быть, мучительно и долго. Это как повезет. Мелкому, можно сказать, еще повезло. Корд в пах. Мучился недолго.
     Оставшись в пыточной лишь с Антоло и своим ближайшим помощником, Фальм оттолкнул пленника так, что тот стукнулся затылком о каменную кладку. Почти незаметным движением выхватил корд и располосовал на парне рубаху.
     - Молчишь? Гордец!
     Острие корда уткнулось табальцу в горло чуть пониже кадыка.
     - Хочешь сказать, что не боишься? А ведь боишься...
     Больше всего в этот миг Антоло хотелось сглотнуть. Ну, просто зудело внутри. Но он и вправду боялся, что перережет сам себе горло неосторожным движением.
     - А это у тебя что? - Клинок двинулся ниже, к амулету, подаренному Желтым Громом. - Оберег? Как же так? Жрецы Триединого запрещают обереги? Или ты вероотступник?
     Барон убрал корд и прикоснулся к сплетенной из волоса нитке.
     Рявкнул, как ошпаренный кот.
     Отдернул пальцы.
     Его холеное лицо, украшенное остроконечной бородкой, перекосилось.
     От чего?
     От боли? От злости? От страха?
     Похоже, от всего сразу.
     Фальм тряс кистью, будто обжегся:
     - Что это? Колдовство?
     Антоло промолчал. Раз уж решил не отвечать на вопросы, нужно держаться. А то слово за слово... Он не почувствовал ничего. Да и не верил, что подарок кентавра имеет хоть малую волшебную силу. И все же... Может, искренность дарителя и впрямь наделила амулет какими-то способностями?
     - Я сейчас его ковырну! - вызвался Череп.
     Но барон жестом остановил его:
     - Не трогай! Не твоего ума. Он сам все расскажет.
     - Прикажете угли раздуть? - Похожая на оскал улыбка рассекла лицо наемника.
     - Нет. "Аиста" ему сделаешь. Он нам невредимый пригодится больше, чем порченый...
     - Как прикажете, ваша милость. - Джакомо развел руками, не скрывая разочарования. По всему выходило, пыток вроде некоего "аиста" он не любил.
     Вскоре Антоло получил возможность строить предположения, почему именно. Скорее всего, Череп любил сам причинять боль. Ему нравилась власть над пытаемым, боль в глазах жертвы, стоны и мольбы о пощаде. То есть его стихией были угли, клинья, клещи, дыба и тому подобное. А дожидаться, когда подействует "аист", скучно и неинтересно.
     Табальца сноровисто оттащили в каменную клетушку два на два шага, раздели, бесцеремонно уложили на кучу гнилой соломы вперемешку с нечистотами, накинули на шею ржавый железный ошейник, от которого тянулся странный прут с приспособлениями, похожими на кандалы. Ручные и ножные. Поначалу Антоло недоумевал: в чем же заключается пытка? Подумаешь, заковали! Небось, Желтому Грому в колодках да с его ростом приходилось куда как тяжелее! Поэтому за дальнейшими действиями наемников он наблюдал как бы со стороны - со здоровым любопытством, но не вмешиваясь и не препятствуя. А они, пользуясь покорностью жертвы, согнули ему ноги в коленях, плотно прижали к животу, закрепили в нижней паре железных обручей, потом то же сделали и с руками - согнули, прижали, заковали. Таким образом, Антоло оказался скрученным в "бублик". Емсиль, в последние месяцы учебы на подготовительном факультете уже видевший себя будущим медикусом, как-то обмолвился, что листал книгу по родовспоможению. Конечно, без пояснения профессоров он больше картинки смотрел. Так вот на одной из них было показано положение неродившегося младенца. Он потом всем друзьям хвастался, рассказывал, какой он умный, к каким фолиантам доступ имеет.
     - Захочешь покаяться, покричишь, - бросил напоследок Джакомо, покидая застенок.
     Антоло остался один. Наедине со своими мыслями.
     Сперва он размышлял о судьбе Кира и Цветочка. Нет ничего хуже неизвестности, но, если бы их схватили, Джакомо не смолчал бы. Трудно удержаться и лишний раз не напомнить пленнику, что, мол, все твои дружки у нас в руках. Значит, или погибли оба, сопротивляясь, или сумели спастись. Что ж, в любом случае, можно сказать, повезло.
     Потом в голову парню пришла здравая мысль - а был ли вообще смысл в их попытке что-то выведать в Медрене? Удалось ли им что-либо узнать? Или они попусту лишили отряд Кулака двух пар крепких рук? На эти вопросы нелегко дать однозначный ответ. Волшебные способности наследника Халльберна, несомненно, ключ к решению загадки. Недаром же и зловредный барон тоже им заинтересовался. Еще бы! Да все настоящие, нынешние и будущие правители этого мира отдали бы много, чтобы только заиметь возможность властвовать над умами подданных в прямом смысле, а не в одном лишь переносном...
     Внезапно у Антоло зачесался кончик носа. Он потянулся рукой и не сумел достать. Кандалы сковывали подвижность конечностей, не давали двигаться телу и голове. Может, в этом и заключается пытка?
     Зуд становился нестерпимым. Так часто бывает. Запретный плод всегда сладок. Чесаться, чихать, справлять нужду хочется больше всего именно тогда, когда нельзя.
     В конце концов молодой человек выгнулся, вывернул немыслимым образом шею и потерся носом о грязный, затоптанный пол, покрытый скользкой от сырости соломой. Полегчало не слишком. Скорее, грязь по лицу размазал.
     А через некоторое время - по аксамалианским меркам не больше часа[35] - начались настоящие мучения, по сравнению с которыми меркнет любая чесотка. Вначале свело мышцы поясницы и низа живота. Холодный пол и вдобавок неудобное положение, когда ни пошевелиться, ни перевернуться с боку на бок, ни размять затекшие мускулы... Равномерная ноющая боль сменилась короткими острыми судорогами, которые распространились на ягодицы, спину, грудь. Руки и ноги как будто кто-то выгрызал изнутри.
     Теперь уже Антоло не мог размышлять и рассуждать, думать забыл, что обещал самому себе терпеть все до конца. Он позвал бы тюремщиков, но не сумел даже громко застонать - из горла вырывалось лишь жалкое блеяние.
     Вместе со страданием в душу ворвался страх. Парень боялся, что про него забыли, что оставят умирать мучительной смертью... Представив свой труп - посиневший от холода, грязный, весь в прилипших вонючих соломинках, со скрюченными пальцами, почерневшими от недостаточного тока крови, - он взвыл и забился в оковах, тщетно стараясь разломать их. Железные прутья и полосы без труда выдержали его напор. Да они бы сдержали любого силача, если оценивать непредвзято.
     Меж тем мука усиливалась. Теперь уже казалось, что кости сами собой покидают тело, выползают, разрывая мышцы и сухожилия.
     Чтобы не сойти с ума, Антоло попытался думать о чем-то отвлеченном, рассчитывать в уме дома знаков и время прохождения через них небесных светил. Цифры прыгали, плясали, водили хороводы и играли в чехарду, но в руки не давались. Тогда он хотел сосчитать количество каменных блоков в стене, но из-за темноты не смог рассмотреть даже нижний ряд.
     Из последних сил сопротивляясь накатывающемуся безумию, табалец на краткие промежутки впадал в грезы, неуверенно балансируя на грани яви и бреда.
     В одном из таких видений он словно парил в воздухе на высоте птичьего полета, наблюдая стремительную атаку рассыпанного строя кентавров на ровные линии ощетинившейся пиками пехоты. В другом - великана (настоящего великана из Гронда, с белыми волосами, собранными в длинный хвост), несущего на плече бревно. В третьем сне блики пламени играли на морде и боках горбатого, клыкастого вепря... Почему? Да потому, что дикий кабан был отлит из чистого золота. Это парень знал совершенно точно, будто кто-то на ухо шепнул. Остальные картины смазались и смешались: атаки и отступления, осады и форсирование рек, сваленные кучами вдоль дорог трупы и шитые драгоценной нитью знамена победоносных армий...
     Антоло не пытался запомнить, понимая, что это лишь бред, игра измученного болью разума. Постепенно он утратил ощущение окружающего мира и впал в забытье.
     
     Поздний осенний рассвет вступил в свои права.
     В блеклом небе над Медренским холмом мчались грязно-серые облака. Цеплялись косматым подбрюшьем за древки знамен, черные полотнища которых украшали серебряные медведи с графской короной в лапах.
     - Хороший ветер, - мрачно изрекла Пустельга, поправляя удерживающую волосы повязку. - Эх, под парусом бы...
     Кир с любопытством глянул на нее. Ставшие уже привычными, как старые добрые друзья, наемники не часто баловали его вот такими неожиданностями. На морячку Пустельга не похожа - да и во флоте Сасандры не привечали женщин на корабле. Может, она родом из провинции, имеющей выход к морю? На каматийку не похожа. Значит, Арун либо Уннара.
     - Эх, не мог генерал... энтого... повременить денек-другой... - вздохнул Почечуй, оглаживая шестопер, висящий на поясе в ременной петле. - Глядишь, жемля... энтого... подшохла бы.
     - Станет генерал тебя, старого, дожидаться! - гулко хохотнул Бучило.
     - Ражве... энтого... во мне дело? - округлил глаза Почечуй.
     - Само собой, не в тебе, - веско проговорил Мудрец. Он стоял чуть ссутулившись, уложив длинный меч на плечи, словно коромысло. - Забыл, что твой товарищ в плену? Ты будешь дожидаться, чтобы посуху в атаку пойти, а ему там, может быть, пальцы по одному клещами откусывают.
     - Студент, что ли? - ляпнул пучеглазый Клоп. - Какой он свой? В банде-то всего ничего...
     И тут же схлопотал подзатыльник от Почечуя.
     - Шам-то ты давно... энтого... у наш в отряде?
     - Братство наемных воинов крепче кровного, - назидательно проговорил уже вполне выздоровевший, но все еще бледный Ормо Коготок. - "Уложение Альберигго" читать надо.
     - Так он, поди, неграмотный, - подмигнул Бучило.
     - Кто? Я? - задохнулся от возмущения Клоп.
     - Тогда... энтого... жа яжиком шледи, - подвел итог воспитательной беседы коморник. - Не шопляк ведь, а рашшуждаешь... энтого...
     Кирсьен слушал их перебранку краем уха, неотрывно наблюдая за одноруким кондотьером. Кулак в свою очередь внимательно следил за перемещением сасандрийских войск, начавших в это утро штурм Медрена.
     Пятая пехотная "Непобедимая" армия сжала тиски вокруг непокорного города. Генерал Риттельн дель Овилл решился на приступ, который обещал быть успешным при почти шестикратном превосходстве в силе. Нынешней ночью четвертый пехотный полк под командованием господина т'Арриго делла Куррадо перебросили на плотах и надутых бурдюках через Ивицу. Сегодня им предстоит плыть обратно, но уже не выше по течению, а к скалистому подножью холма, сбегающему от стен Медрена к воде. Мудрец назвал их смертниками. Не важно, что частокол, защищающий город со стороны Ивицы, ниже и подновлялся заметно реже. Важно, что для лучников и арбалетчиков медленно преодолевающие стремнину солдаты будут отличной мишенью. А уж сбросить камень на голову усталому, вымокшему вояке, карабкающемуся по крутому склону, способен не только любой ополченец, но и каждая старуха Медрена.
     По замыслу дель Овилла, когда медренцы окончательно уверуют в атаку с берега, на приступ пойдет второй пехотный полк господина полковника Верго дель Паццо, усиленный бандами Меуччо-Щеголька и Роллона-Желвака. Двигаясь в составе ротных колонн они должны будут подобраться к валу, забросать ров заранее заготовленными вязанками хвороста, приставить лестницы и обрушиться всей мощью на защитников крепости. При этом к единственным воротам подтянут недавно сделанный таран, сюда же стянут две роты арбалетчиков из третьего пехотного полка господина Джанотто делла Нутто, напыщенного и самодовольного хлыща.
     Остальные роты третьего полка генерал оставил в резерве - прикрывать обоз и в случае чего защитить тыл атакующих. Он может быть брошен в бой только в том случае, если чаша весов, определяющих воинский успех сражения, зависнет - ни туда ни сюда.
     Ветер шевелил отросшую за время войны бороду Кулака. Как пояснил Киру Мудрец, это одно из суеверий кондотьера. Во время военных действий бороду он не подстригал и даже не подравнивал. Внешне предводитель наемников казался невозмутимым. Он умел сохранять спокойствие (показное, по крайней мере) в самых опасных передрягах. Тьялец видел его потерявшим рассудок от ярости всего один раз - во время допроса у ландграфа Медренского. И вот теперь вновь предстоял визит к его светлости, и вежливостью или доброй волей от будущей встречи и не пахло.
     Когда вчерашним утром Кир выбрался к лагерю банды, волоча на плече истекающую кровью Торку, в ставке генерала дель Овилла уже было принято решение о штурме, определена диспозиция, произведен расчет времени и согласовано взаимодействие между отдельными воинскими подразделениями. Кулак выслушал молодого человека не проронив ни слова. Задумался, сжав по обыкновению бороду в горсти. Потом о чем-то коротко посовещался с Ормо, Мудрецом и Пустельгой и ушел.
     Вернувшись, кондотьер объявил перед строем наемников, что на долю их банды выпала особая, наиболее ответственная задача - пробраться через потайной ход в осажденный город, с боем (лучше, конечно, без боя, но это уж как получится...) прорваться в особняк ландграфа и пленить его. Само собой, вся банда - больше ста человек - не годилась для секретного прорыва, нужно было отобрать двадцать лучших. Хорошо бы - добровольцев.
     Желающих нашлось много. Поэтому кондотьер и его лейтенанты устроили самый строгий отбор. Взяли всех, кто ходил к замку ландграфа, - Мудреца и Белого, Пустельгу и Кира, Бучило и Клопа. Хотели уговорить остаться в лагере старого Почечуя, но дед так расшумелся, что кондотьер махнул рукой - пускай тоже идет, а если что случится, сам виноват. Из остававшихся с Коготком взяли Лопату и Кольцо, встречавших отряд, широкоплечего барнца по кличке Комель, мьельца Витторино, вельзийца Куста, а с ними еще полдюжины бойцов. Ну, и самого Ормо, конечно, куда же без лейтенанта?
     Как сказал Кулак, дело выходило двойной важности: во-первых, стереть пятно с чести отряда, бесславно провалившего предыдущее задание, а во-вторых, выручить товарища, то бишь Антоло. Если, конечно, он еще живой.
     Своим товарищем зловредного студента Кир не считал и мог с уверенностью сказать - никогда не будет считать. Наверняка, тот поплатился за глупость и беспечность. А еще вероятнее, полез на рожон. С его-то норовом! Но и оставлять табальца в лапах барона Фальма и Джакомо-Черепа не хотел. Нечего перекладывать на чужие плечи работу, которую с радостью выполнил бы сам. Свернуть шею студенту - давнишняя мечта Кирсьена делла Тарна, и он ее осуществит, несмотря ни на что...
     Утром к двум важностям, ради которых Кулак согласился на отчаянный поступок, добавилась третья. Цветочек, урожденная Торкатла, умерла.
     Ей не сумел помочь никто. Ни Мудрец, перетряхнувший все свои запасы трав - зверобой и щерицу, сушеную ежевику и полынь. Ни войсковой лекарь, которого кондотьер вытребовал у генерала-коморника дель Саджо. Ни Емсиль, приведенный по просьбе Ормо Коготка. Болт застрял в легком, да еще и затронул какую-то жилу. Девушка умерла от внутреннего кровотечения, не дотянув одной стражи до рассвета.
     Нет, наемники не плакали и не скорбели напоказ. Им слишком часто приходилось хоронить павших товарищей. Но те, как правило, были здоровыми мужиками, которые знали, на что шли. А тут... Мудрец и Бучило сопели, сжав кулаки, Пустельга отводила глаза, Почечуй, относившийся к девушке как к дочери или внучке, молча по-стариковски жевал губами, потом отвернулся, и плечи его предательски задрожали. А Кир поклялся про себя, что убьет самое меньшее десяток медренцев из стражи его светлости, будь он проклят!
     Издалека донесся звук боевой трубы.
     Та-та! Та-та! Та-та-та!
     Или "Вперед, вперед, в атаку!"
     Сигнал простой и понятный любому сасандрийскому военному от главнокомандующего до последнего новобранца.
     Излучина реки скрывала вступивших в воду солдат четвертого пехотного, но Кир живо представил себе, как от зарослей очерета отделились неуклюжие четырехугольники плотов. Солдаты упирались шестами в дно, преодолевая сильное течение. Рядом, цепляясь за наполненные воздухом кожаные мешки, плыли те, кому мест на плотах не досталось. Пехотинцы не брали с собой щиты и копья, они будут лишь мешать переправе и подъему по крутому склону. Только легкие панцири из воловьих шкур и мечи из дрянного железа, которое гнется от удара и почти не держит заточку.
     На башнях Медрена, обращенных к Ивице, замелькали черные точки. Потом раздался тревожный гул сигнального рога.
     - Шейчаш начнетша... - Почечуй приосанился, в который раз поправил шестопер.
     Еще бы не начаться!
     Со стен и башен Медрена полетели стрелы и арбалетные болты. Медленно и как бы нехотя поднялся камень, запущенный из баллисты. Достигнув высшей точки полета, он замер на мгновение и обрушился вниз, поднимая столб воды шагов на десять левее крайнего плота.
     - Косорукие и косоглазые! - Пустельга охарактеризовала медренских наводчиков как всегда коротко и точно.
     - Да пускай мажут... - задумчиво отозвался Мудрец. - Нам что, хуже делают?
     Вслед за первым камнем полетели второй, третий... Протяжный крик, далеко разносящийся по-над водой, засвидетельствовал попадание хотя бы одного из них.
     А вскоре по реке приплыли первые трупы. Солдаты, солдаты, солдаты, но Кир разглядел даже серебряный бант лейтенанта.
     - Пора бы, - пробормотал Кулак, поглядывая в сторону глубокого яра, за которым штурмовые колонны второго пехотного полка готовились к броску. - А ну-ка!
     Кондотьер не ошибся.
     Солдаты господина т'Верго дель Паццо двинулись без сигналов труб, без барабанов и вообще без лишнего шума. Они тащили вязанки из лозы, в изобилии растущей здесь же в овраге, и длинные лестницы.
     Поскрипывая грубо сколоченными колесами, пополз таран. Два десятка пехотинцев покрепче толкали его, упираясь в подобие длинного дышла, и добрых полсотни прикрывали их щитами.
     - Все, - махнула рукой воительница. - Медрену конец. Не выстоит.
     - На все воля Триединого. - Кулак провел рукой по золотой пластинке, неизменно поблескивающей у него на груди. - Как он решит, так и будет... - Кондотьер повернулся к замершему в нетерпении отряду. Усмехнулся. - Ну что, братцы? Медрен должен быть разрушен? Не так ли? Пришел и наш черед! Веди, Малыш!
     Кир одернул перевязь, кивнул и первым вошел в холодную мутную воду Ивицы.
     
     Глава 9
     
     Поверхность реки пенилась под ударами шестов, рябила вогнутыми глазками водоворотов, особенно изобильными на излучине, ближе к обрывистому берегу.
     Емсиль упирался пятками в скользкие бревна, всем весом налегая на грубо обтесанный ствол березки. Одно неверное движение - и студеная купель обеспечена. Рядом кряхтел, широко растопырив ноги, сержант, чуть дальше высунул язык от натуги Цыпа. За ним - Обельн, потом Горбушка, Вензольо, Мякиш и Чернуха. На противоположном борту трудились солдаты из десятка Корня. Копейщики и щитоносцы в одночасье вдруг стали плотогонами. Эх, дотолкать бы до стремнины, а там как Триединый на душу положит... Вывезет - значит, вывезет. Нет... Ну, выходит, не повезло.
     В середке плота столпились арбалетчики. Их сержант, горбоносый уннарец с откушенной неизвестно когда и неизвестно кем мочкой уха, все не решался скомандовать залп - плот шел рывками, и надежда попасть в прячущихся за гребнем частокола медренцев была призрачной.
     - Налегай, налегай, кошкины дети! - рычал Дыкал, первым показывая пример. Шест гнулся в его руках, грозя хрустнуть пополам. - Жить хотите? Дык шевелитесь!
     Сколько видел глаз, стремнину Ивицы покрывали такие же точно плоты. Упрямо ползли вперед, покачиваясь и поскрипывая. Больше сотни пехотинцев форсировало реку вплавь, цепляясь за бурдюки. Уже несколько человек на глазах Емсиля ушли с головой под воду и так и не появились обратно.
     Со стен Медрена били лучники и арбалетчики. Конечно, раскачивающиеся мишени затрудняли их работу, но чем ближе к левому берегу, тем проще будет попадать в сгрудившихся врагов.
     - Налегай, налегай!
     Из-за городской стены вылетел здоровенный камень кантаров на пять, завис, а потом с пугающей медлительность рухнул в реку, подняв столб воды. Волна качнула плот. Обельн взмахнул руками и свалился. Горбушка дернулся, чтобы поймать его, но схватил только воздух.
     - Помо...
     Голос бывшего приказчика оборвался.
     "Должно быть, он плавать не умел", - поражаясь собственной бесстрастности, подумал Емсиль.
     - Шевелитесь! - оскалился Дыкал. - Шевелитесь, снулые!
     Совместными усилиями солдат плот продвинулся почти на полплетра. Еще чуть-чуть...
     Второй камень взвился над частоколом.
     Цыпа ойкнул, бросил шест и упал ничком на бревна, вцепляясь в промокшие веревки.
     Мякиш присел, закрывая голову локтем.
     "Можно подумать, это спасет..."
     Глыба скользнула лишь по крайнему бревну, но плот вздыбился, как норовистый жеребец. Врассыпную разлетелись жалкие человеческие фигурки. С громким щелчком лопнули веревки. Бревна накрыли добрый десяток пытающихся спастись людей.
     От осенней воды захватило дух. Емсиль отчаянно заработал ногами и вынырнул. Вдохнул воду, кашляя от плеснувшей в рот волны, завертел головой.
     - Помоги! - Вензольо отчаянно колотил руками, взбивая серовато-желтую пену. - Емсиль! Го'бушка!
     Стремнина подхватила его и потащила вниз, мимо Медренского холма...
     Емсиль скрипнул зубами. Еще один из старых друзей...
     - Держись, мордатый! - Кулак Дыкала несильно ткнул в плечо. - За мной!
     Сержант, отфыркиваясь, погреб к берегу. К левому берегу, где их ждал отчаянный и безнадежный бой. Барнец сцепил зубы и последовал за командиром. Уж что-что, а сдаваться и тонуть, подобно слепому котенку, он не собирался.
     
     Кир зашел по пояс в воду. Может, уже пора нырять?
     Вроде бы, он в точности повторил путь, которым вела их три ночи назад Цветочек. Вот кривая ива, наклонившаяся над рекой. Вот желто-коричневый оползень - надежная примета. Парень вздохнул. Нужно решаться...
     Шагавший сзади кондотьер не торопил его. Но Кир затылком чувствовал его напряженный взгляд.
     Ладно! Пора так пора!
     Тьялец набрал полную грудь воздуха, но шум позади отвлек его. Молодой человек обернулся.
     Мудрец удерживал за волосы голову человека в кожаном доспехе сасандрийского пехотинца, который отплевывался, выпучив глаза. Мокрые черные волосы облепляли его голову, на щеке розовела свежая ссадина.
     - Что ж ты в воду лезешь, когда плавать не умеешь? - участливо проговорил верзила и рывком поставил солдата на ноги. - На берег выберешься?
     Спасенный - мужчина лет двадцати пяти - ошалело тряс головой.
     - Что ж с ним делать? - Мудрец, казалось, даже растерялся слегка.
     - А ничего! - весело откликнулась Пустельга. - Ты выловил рыбку, ты и возись!
     - Разговоры! - нахмурился Кулак. - Время не ждет! Бери его с собой. Лишний меч... Ну что, Малыш? Не пора ли?
     Кир решился.
     - Пора! - кивнул он и нырнул.
     
     Выбравшиеся к подножью Медренского холма, промокшие и измученные, солдаты не спешили бросаться в атаку. Дождь арбалетных болтов поутих. Это, пожалуй, оттого, что к стенам города подступил второй полк, оттянув на себя часть защитников. Все равно вставать и бежать (а тем более вверх по крутому склону) ни капельки не хотелось.
     Дыкал, приподнявшись на локте, оглядывал свое поредевшее воинство. Из десятка выплыли шестеро. И то немало...
     Мимо прошагал капитан т'Жозмо дель Куэта, остроносый и худощавый. Он перепрыгивал с камня на камень, не обращая внимания на посвистывающие стрелы.
     - Сержант! - Голос офицера хлестнул, как плеть. - Устали? Отдохнуть решили?
     - Никак нет! - Дыкал вскочил, разворачивая плечи. Емсиль, Горбушка и Мякиш последовали его примеру. Цыпа поднялся с кряхтеньем, потирая ушибленное колено.
     - Тогда вперед, сержант! Вперед! В городе вино и бабы!
     Капитан обнажил меч и взмахнул им, указывая на загораживающий полнеба частокол Медренской крепости.
     - Ну, ребята, - негромко проговорил Дыкал, но Емсиль почему-то расслышал его очень хорошо. - Пора нам показать, чему вы учились. Просто постарайтесь не дать себя убить.
     Ветеран улыбнулся, но как-то кисло, неубедительно и, пригибаясь, пополз вверх, цепляясь за скальные выступы и валуны.
     А господин т'Жозмо поднимал уже следующий десяток.
     
     Капитан т'Вергел дель Таррано выслушал посыльного, принесшего весть с западного участка стены, с невозмутимым лицом. Но в душе он возликовал. Атака отбита. Четвертый пехотный полк "Непобедимой" армии прекратил существование. Мастера баллист не подвели. Половину плотов уничтожили, не подпустив к берегу. Добравшихся вплавь солдат расстреляли опять же издали. Жалкие остатки полка прятались теперь за скалами, зализывая раны, как побитые коты, и опасности не представляли.
     Замечательно! Победа на одном участке позволит сосредоточить все силы на отражении атаки с противоположной стороны, где медренцам приходилось особенно туго - чересчур уж неравное соотношение сил. На каждого защитника не меньше троих сасандрийцев.
     Жестом, исполненным величия, дель Таррано отпустил гонца. Тут же приказал ординарцу звать лейтенанта Тордольва. Нужно готовить переброску лучников с западной стены. Правда, и полностью обнажать ее не годится. Мало ли что?
     Лучники смогут отогнать упрямо карабкающихся на вал имперцев, которые в нескольких местах завалили хворостом ров. Если бы еще остановить таран, подбирающийся к воротам! Тут хорошо бы провести вылазку, но капитан опасался брать на себя подобную ответственность - каждый латник на счету. А вот под прикрытием стрелков можно будет попытаться.
     Хотя нельзя не признать - имперская армия сильна. И выучена как подобает.
     Ничего... Медрен так просто не сдастся. Какой будет позор для Сасандры, упрямо заглатывающей одно государство за другим, когда она обломает зубы о крошечный по меркам империи городок. Его светлость поймет, кто преданнее и надежнее ему служит - капитан Вергел или бритоголовый наемник Джакомо-Череп.
     - Господин капитан! Господин капитан! - Подбежавший паренек из стражников держал в руке окровавленный меч. Правый бок светло-желтого бригантина подозрительно темнел.
     - Что?! - Дель Таррано похолодел. Мысль билась подобно пойманной ласточке. Неужели командир пятой пехотной армии задумал, а главное, сумел осуществить какую-то хитрость? Может, обе атаки - и на западную, и на восточную стены - были лишь маневрами для отвода глаз? Да нет же! Не может быть! Капитан не покидал надвратную башню, самую высокую в крепости, с начала боя. Любую колонну, приближающуюся к Медрену, он увидел бы. Тут дело в чем-то другом... Неужели предательство? Да нет! Тоже невозможно...
     - Господин капитан... - Стражник, преодолевая последние шаги, споткнулся и упал на одно колено. Сдержанно застонал.
     - Что случилось?
     По знаку дель Таррано парня подхватили под руки. Приподняли.
     Офицер наклонился к бледному лицу:
     - Что там? Говори. Быстро!
     - Измена, господин капитан! - выдохнул раненый. - Враги в городе!
     - Как? Каким образом?
     - Не знаю... - Лицо паренька исказила судорога из последних сил скрываемой боли. - Отряд в полсотни клинков. Они прорвались ко дворцу его светлости...
     - Проклятие! Три тысячи демонов! - Вне себя от ярости капитан Вергел дернул себя за бородку. - Тордольв!!!
     - За ним послали, - подсказал командиру стражник постарше с нашивками знаменщика.
     - Да? - Дель Таррано на мгновение задумался. - Так. Ты!
     - Слушаюсь! - Знаменщик вытянулся в струнку.
     - Бегом к Тордольву. Пускай ко мне не идет, а прямиком во дворец. Всех, кого встретите по дороге... и ты, и он... берете с собой. Приказ ясен?
     - Так точно!
     - Выполнять!
     Придерживая левой рукой ножны с мечом, стражник побежал вниз по лестнице. Капитан, сжав кулаки, повернулся к атакующим город сасандрийцам. Таран уже подобрался почти вплотную к воротам. Каждый шаг имперская пехота оплачивала тремя-четырьмя трупами, но все же упрямо толкала скрипучее сооружение вперед.
     Врете, не возьмете... Вергел скрипнул зубами. Самое время предпринять вылазку. Враг сделал неожиданный ход? Ответим тем же!
     
     Из стремительной пробежки по улицам Медрена Кирсьен запомнил одно - страх заблудиться. Ведь сбиться с верного направления в лабиринте улочек и переулков означало подвести товарищей, поставить под угрозу срыва весь дерзкий план, который кондотьер с таким жаром отстаивал пред генералом дель Овиллом. Поэтому если бы кто-нибудь спросил тьяльца - а попадались ли на улицах города прохожие, а не столкнулся ли отряд с патрулями стражи? - то он бы не сумел ответить с уверенностью. Может быть, да. Но он никого не помнил.
     На самом деле те двое мастеровых, что встретились им по пути, скорее всего, не поняли, с кем имеют дело. Верно говорили разведчики - в последний месяц в Медрен стянулась уйма окрестного люду. Всех не упомнишь. К тому же одежда наемников отличалась пестротой и не могла указать на принадлежность к какой бы то ни было армии.
     Хуже вышло с тремя латниками, которые в сопровождении слуг и оруженосцев неожиданно выскочили наперерез отряду. Медренцы сперва и сами растерялись, но, следует отдать им должное, разобрались, что к чему, очень быстро, потянули мечи из ножен. Один из слуг вскинул к плечу арбалет. Пустельга свалила его метким броском ориона. Ближайшего латника зарубил Мудрец. Удар двуручника отшвырнул с дороги то, что мгновение назад было живым человеком. Кулак и K°готок тоже не зевали. Взлетел топор, блеснул фальчион...
     Схватка заняла времени не больше, чем нужно опытному курильщику, чтобы разжечь трубку. Отряд побежал дальше.
     Вот и дворец. Кир поблагодарил Триединого, что Цветочек показала ему путь к заднему двору. Если здесь и есть охрана, то наверняка слабее, чем у парадного входа.
     Лопата и Кольцо с разбега прыгнули через ворота, опираясь на спины припавших на колени Бучилы и Комля.
     Короткая возня - и вот уже наемники ворвались в распахнутые створки. Бежали по-прежнему молча, не выдавая себя, но близость врага распаляла их, как голодных гончих котов.
     Выглянувший из дверей бородатый слуга - похоже, что котарь, - получил перначом в лицо и упал навзничь. Следующего Кулак располосовал размашистым ударом поперек груди.
     - Витторино и Клоп прикрывают! - рявкнул Кулак, ударяя сапогом невысокую дверь.
     Все правильно. Кухня.
     А вот четверо стражников, вскакивающих на ноги и хватающих кто меч, кто топор, - неправильно. Ну да на войне не угадаешь...
     Медренцы бились отчаянно, но неумело. Даже родные стены, которые должны были помочь, не спасли их. Упитанную повариху, замахнувшуюся на Почечуя ухватом, сбила с ног Пустельга, ударив в лицо крестовиной меча.
     - Не отставать! - рычал кондотьер. - Ищем графа! Первому, кто найдет, полста скудо!
     - Поди найди тот ножичек! - усмехнулся Мудрец. - Студента не забудь!
     - Не забуду. Почечуй!
     - Я!
     - Кольцо и Лопата с тобой! Ищи Студента!
     - Эх, а как же... энтого... Череп? - разочарованно протянул старик, но ослушаться не посмел. Махнул рукой наемникам, назначенным ему в помощь. - Ладно, ребятишки... Жа дело... энтого... Штудента выручать.
     
     Городской особняк ландграфа оказался даже теснее, чем старинный замок. Видно, что тоже строился давненько. Не при нынешнем владыке. Снаружи-то он, конечно, оброс пристройками, конюшнями, домиками для прислуги и помещением для охотничьих котов. А внутри...
     Кир безошибочно нашел "большую" залу. Это оказалось не трудно. Расположение комнат такое же, как в поместье отца. Да и размеры залы не поражали воображения.
     Зато здесь они наконец-то столкнулись с умелыми бойцами.
     Полтора десятка человек. Латники вперемешку с наемниками во главе с Джакомо-Черепом.
     Бритоголовый, увидев Кулака, Мудреца, Кира, выпучил глаза от удивления, которое очень скоро сменилось ненавистью, просто плещущей через край.
     - Ты?!! - заорал он, выхватывая шестопер.
     - Сдохни! - ответил седобородый кондотьер, ловко парируя выпад латника в кольчужном капюшоне.
     - После тебя! - радостно ответил Череп, бросаясь вперед.
     Кир наметил для себя того самого крысомордого наемника, который явился ловить его с Торкой в пекарню Одберга. Кто знает, может, это его выстрел оборвал жизнь племянницы Черного Шипа?
     - Поберегись!!! - Мудрец раскрутил над головой двуручник.
     Свои пригнулись, чужие попятились. В их взглядах читалось уважение, смешанное со страхом.
     - Лови, лысая башка! - Пустельга запустила горсть метательных "звездочек" в соратников Джакомо.
     - Кошка драная! - каркнул бритоголовый, отбивая один из орионов рукоятью оружия.
     Но не всем его людям так повезло. Усатый, похожий на каматийца наемник забулькал, зажимая распоротое горло. Изо рта его хлынула густая, темная кровь. Плечистому латнику "звездочка" воткнулась точно в переносицу.
     - Руби!!! - Кулак прыгнул навстречу врагам, стараясь все же не попасть под удар Мудреца.
     Зазвенели клинки, комната сразу показалась тесной.
     Крысюк ловким финтом попытался обмануть Кира - целился в голову, а ударил в бедро, чуть выше колена. Тьялец подставил под удар корд, зажатый в левой руке. Изо всех сил врезал наемника между ног. Благородное искусство фехтования осталось в Аксамале. Здесь дерутся для того, чтобы выжить и победить.
     - Получи! - Клинок молодого человека обрушился на затылок согнувшегося наемника, защищенный легким шлемом, похожим на шишак.
     С первого удара Крысюк не умер. Хоть и упал на четвереньки, но попытался полоснуть Кира ножом по лодыжке. Без всякого сожаления молодой человек рубанул его еще раз, а потом, перехватив меч двумя руками, загнал его упавшему противнику между лопаток.
     - Ну ты зверь! - хмыкнул Бучило, подмигивая парню. На щеке северянина алел глубокий порез, и струйки крови стекали, напитывая светлую бороду.
     - Уходят! - донесся голос Кулака.
     В самом деле, теснимые со всех сторон защитники Медрена отступали к дальнему выходу. Многие из них с трудом удерживали оружие. Но Джакомо, по-прежнему невредимый, размахивал шестопером, отражая попеременно то мощные удары Мудреца, то косые, режущие взмахи фальчиона.
     Тьялец быстро обвел глазами поле боя.
     Вельзиец Куст слабо ворочался в расплывающейся луже крови. Похоже, его выпотрошили, как рыбу. Комель, привалившись спиной к стене, дышал часто и неглубоко. Его скуластое лицо кривилось от боли. Возможно, ребра сломаны. Ну, это не смертельно...
     - За мной! - прокричал Кулак. Он изловчился и отсек медренскому оруженосцу кисть вместе с зажатым в ней мечом. - Навались!
     "Совсем как работяги на лесоповале. Навались, подсоби..." - усмехнулся Кир и побежал на помощь. Бучило ненамного отстал от него.
     
     - Вот он!
     Звуки пробивались к сознанию замедленно, словно через кипу овечьей шерсти.
     Антоло попытался открыть глаза. Видел он тоже как сквозь пелену, будто туманным вечером идет среди холмов Табалы, возвращаясь с пастбища.
     Парень моргнул раз, другой... И увидел стоящие прямо перед его носом ноги. На сапоги налипли грязь и солома.
     - Чего это с ним, лопни мои глаза? - проговорил кто-то до боли знакомый.
     До боли? Чего-чего, а боли хватает... Ни ответить, ни даже пошевелиться Антоло не мог. Тело онемело, и при этом болели каждая мышца, каждый сустав, каждый волосок.
     - Чего-чего... - ответил сварливый, чуть надтреснутый голос. - "Аишт"... энтого... тебе не шуточки... Кого хочешь... энтого... ухайдакает...
     - Сбивать замки? - теперь бас. Его бывший студент тоже слышал не так давно.
     - Шбивай уже... энтого... не шпрашивай...
     Так ведь это Почечуй!
     Неужели наши в городе?
     Антоло захотелось закричать от радости, но в это время чьи-то руки придавили к полу его ручные кандалы. Скрипнул металл о металл.
     - Потрепи, Штудент... энтого... Мы шейчас...
     Дужка замка хрустнула и отскочила.
     "Почему они просят меня потерпеть? По сравнению с..." - подумал табалец, прислушиваясь к звонкому щелчку, с которым лопнули ножные кандалы.
     И тут два человека сразу - уж не Кольцо и Лопата это? - дернули его руки и ноги.
     Парень взвыл. Из глаз брызнули слезы, которые он почти сутки сдерживал, твердо решив не показывать врагам малодушие. Перед друзьями слабаком выглядеть тоже некрасиво, но Антоло ничего не мог с собой поделать. Он рычал, повизгивал, бился затылком о земляной пол, пока кто-то не подставил ладони.
     - Держи! - Перед прояснившимся взором возникла окладистая борода. Лопата сунул горлышко фляги табальцу в зубы. Вино! Дрянное, местное, терпкое винишко... Но каким же вкусным напитком показалось оно сейчас! Щедрый дар Триединого. - Ты глотай, глотай!
     Да с радостью!
     Огненными шарами вино падало в желудок, растекалось, словно степной пожар под северным ветром. После третьего глотка Лопата отнял фляжку.
     - Хватит, а то нам тебя... энтого... на руках тащить... энтого... придетша... - жутковато улыбаясь беззубым ртом, пояснил Почечуй.
     - Найдите наследника... - сипло проговорил Антоло. Он попытался приподняться, но руки-ноги еще не слушались. Кровь, прихлынувшая к онемевшим пальцам, жгла и колола, словно сотни диких лесных пчел.
     - Какого такого наследника? - присел на корточки рядом с ним Кольцо. - Когда ты успел?
     - Да не его, дурень! - Лопата дал напарнику легкий подзатыльник.
     - Ландграфа... - подтвердил студент.
     - Ну, найдем... энтого... Дальше-то что?
     - У него медальон... Не дайте барону Фальму... добраться первому до него... - Длинная фраза далась парню слишком тяжело. Он закрыл глаза и ощутил, что летит в бездонный колодец.
     Легкий удар по щеке вырвал его из небытия.
     - Держишь жубами, Штудент. - Почечуй наклонился так близко, что табалец хорошо различил его пористый нос и нечесаную бороду. - Коль наш... энтого... дождалша, держишь...
     Антоло кивнул. Снова почувствовал головокружение, увлекающее в омут, и решил, что больше не станет так рисковать.
     - Я к Кулаку? - подскочил Кольцо. Видно было, что ему аж не терпится сообщить соратникам радостную новость.
     - Давай! - махнул рукой коморник.
     Табалец вдруг подумал, что надо спросить о судьбе Лейны. Наверняка ее держат где-то здесь. Потом хорошо бы узнать о Цветочке и Кирсьене. Сумели они спастись или нет? И напоследок попросить, чтобы кто-нибудь принес его книгу. Ту самую, которую он нашел в оружейной комнате. Почему-то ему казалось, что отныне его жизнь навечно связана с трудом неизвестного автора.
     
     На узкой лестнице первым шел Кулак. Зодчие прежних лет недаром получали деньги за свой труд. Здесь, на ступенях, отступающий защитник легко рубился правой рукой, тогда как атакующий был бы вынужден постоянно цеплять клинком стену. Но медренцам противостоял левша, что оказалось для латников не самой приятной неожиданностью. Да какой левша! В кондотьера будто демон вселился. Теснимые им латники только и успевали, что отражать удары.
     А поверх плеча Кулака колол двуручником, перехватив длинный меч, словно копье, Мудрец. Острие клинка пробивало кованые нагрудники, и Кир в который раз подивился силище верзилы.
     - Эй, Джакомо! - выкрикивал время от времени седобородый. - Подожди меня! Куда ты так спешишь?!
     - Постой, Череп! - вторил ему Мудрец. - Хочешь честный поединок?
     Но Джакомо не отвечал. Отходил он в числе первых, предоставив медренцам погибать, прикрывая его грудью. Рядом с ним плешивый наемник с родинкой на щеке ожесточенно дергал рукоятку на ложе тяжелого арбалета. То ли натяжной механизм заклинило, то ли в горячке боя плешивый никак не мог разобраться, что самострел взведен до отказа.
     - Джакомо! - Кулак зацепил лезвием фальчиона неосторожно высунувшегося вперед латника, распорол ему бедро, отклонился, пропуская мимо себя падающее тело. - Джакомо! Ты боишься меня?
     Ормо Коготок взмахнул топором. Раненый медренец отчаянно заорал. Хрустнуло. Крик оборвался.
     - Не споткнись, - буднично предупредил Бучило Кира. - Скользко, однако, на лестнице...
     - Череп! - звонко воскликнула Пустельга. - Не хочешь к ним, иди ко мне! Я тебя приголублю!
     В подтверждение своих слов, она метнула в бритоголового последний нож. Серебристый, словно плотвица, клинок звякнул об изгиб стены и свалился сражающимся под ноги.
     Вот и верхний этаж. Почему наемники и воины Медрена отступали сюда?
     Ответ напрашивался только один. Здесь, за невысокой дверью, должны скрываться виновники всех несчастий последних дней. Его светлость Вильяф Медренский и барон Фальм, убийца Мелкого.
     Джакомо толкнул дверь, прыгнул в нее, как дикий кот, и... запер изнутри. Шестеро израненных соратников бритоголового остались лицом к лицу с атакующими.
     - Сдавайтесь, - коротко приказал им Кулак, опуская меч.
     Вместо ответа латник в покрытом ржавыми разводами панцире прыгнул на него, занося над головой палицу.
     Мудрец коротко "хэкнул", насаживая храбреца на острие двуручника. Кондотьер коротким кистевым движением рассек несчастному горло.
     В этот миг выстрелил Плешивый.
     Болт из тяжелого, "осадного" арбалета ударил седобородого в грудь, отбрасывая его на Мудреца. Верзила успел поймать командира левой рукой.
     - Кошка-мать! - Пустельга швырнула меч будто дротик и пригвоздила стрелка к двери.
     - Ну, я вас! - Бучило бросился вперед, наклонив голову.
     Коготок не отстал от него, обрушивая топор на плечо защитника крепости.
     Лязг. Хруст.
     С вязким чмоканьем сталь впивается в тело.
     С мелодичным звоном лопаются звенья кольчуги.
     Истошно кричит раненый, сползая по ступеням.
     "Яйцерез" в руке Пустельги размашисто перечеркивает ему горло.
     Визг.
     Рычание.
     Хриплые выдохи...
     Ормо медленно осел, соскребая пластинкой оплечья штукатурку со стены. Улыбнулся и закрыл глаза. Из его груди торчала витая рукоятка корда.
     Бучило повернул к товарищам измаранное кровью - своей или чужой? - лицо. Кроме него, никто около дверей на ногах не держался. Один наемник подвывал, скрутившись в клубочек. Черноусый латник скреб шпорами каменную плиту, выплевывая на кирасу густую кровь.
     - Ну вы даете! - озадаченно проговорил Кулак, выпрямляясь с помощью Мудреца.
     Черенок болта торчал из его бока, но не было заметно, что кондотьер готовится умереть. Даже нашел в себе силы улыбнуться.
     - Извини, командир, - развел руками Бучило. - Разозлили они нас сильно.
     - Дверь ломать надо! - Кулак даже не глянул в сторону мертвого Коготка.
     - Стой! - Пустельга крутанулась на каблуках. Спустилась на несколько ступенек ниже. Прислушалась.
     - Что? - пошевелил бровями Мудрец.
     - Бежит кто-то. К нам, похоже. Серый, Малыш!
     Кир, услыхав свою кличку, поднял меч, который держал в опущенной руке.
     Немолодой наемник, узкогубый, с пепельными волосами, за что и получил кличку, подмигнул ему - пошли, мол, поглядим.
     Но далеко идти им не пришлось.
     По лестнице им навстречу бежал запыхавшийся Кольцо.
     - Где командир? - прерывающимся голосом спросил он.
     - Здесь я! - отозвался Кулак.
     - Мы Студента нашли, лопни мои глаза! - без долгих объяснений выпалил носатый парень. - Он сказал - наследника искать! Чтоб успели раньше Фальма!
     - Это еще зачем? - фыркнула Пустельга.
     - Ты помнишь, о чем они спорили? - Мудрец аккуратно прислонил меч к стене. - Хитрость какая-то в этом наследнике, видать... Ну что, Кулак, будем дверь ломать?
     - Ломай, - кивнул кондотьер.
     
     Замотанного в драную тряпку (судя по запаху - старый вальтрап), Антоло едва не волокли по коридорам графского особняка. Лопата сдержанно сопел, а Почечуй уже начал поругиваться. Вот, мол, спасли лба здорового, вытащили из застенков, так еще и на своих плечах нести приходится. Можно подумать, это они последние сутки на соломе прохлаждались, а он - бегал, нырял, на мечах рубился... Парень только слабо улыбался. Бурчание старика казалось таким родным, таким близким и привычным, будто не шепелявый наемник с ним разговаривает, а любимый дедушка. Впрочем, родной дед никогда Антоло на коленях не качал и сказки на ночь не рассказывал. Некогда было. Он с сыновьями - то есть отцом и дядьками молодого человека - занимались исключительно шерстью. Трудились не покладая рук, чтобы их семейство стало самым богатым, самым уважаемым в Да-Вилье.
     Они вошли в главную залу особняка. Так она и осталась невымытой. Где же Лейна? В соседних комнатушках, примыкавших к темнице, в которой держали Антоло, ее не обнаружили. Странно. Очень странно... И вызывает подозрения.
     - Эй, Комель, живой? Нет? - Лопата наклонился над сипевшим барнцем.
     Кроме него в зале лежал еще почти десяток трупов. И один из них - Куст, оскаливший желтые зубы. Его остекленевшие глаза глядели в закопченный потолок.
     - Комель! - Бородатый наемник толкнул товарища в плечо.
     Тот втянул воздух сквозь сжатые зубы. Приоткрыл один глаз.
     - Идите... Я посижу...
     - Да какое там "посижу"! Вишь ты, чего удумал!
     - Не... - Комель говорил слабо, голос его прерывался. - Бегите. Я не жилец.
     - Кто ж тебя так, шердешный? - Почечуй, оставив студента, закрыл глаза Кусту.
     - Череп... Шестопером... Кажись... Грудину... Проломил...
     - Да-а-а... - протянул старик. - Как же ты теперь?
     - Сказал... Не жилец...
     - Мы тебя не бросим! - Лопата решительно наклонился, схватил Комля под мышки.
     Барнец застонал, сделал слабую попытку вырваться.
     - Оставь меня... Добей лучше...
     - Ты что? - выпучил глаза Почечуй.
     Комель не ответил, обмяк и закрыл глаза.
     С громким стуком отворились двери. В залу вбежали Витторино и Клоп.
     - О! Студент! - обрадованно закричал пучеглазый.
     - Тише! - оборвал его радость уроженец Мьелы. - Бежать надо! Мы черный ход завалили!
     - Так, погоди! - нахмурился коморник. - Толком... энтого... говори!
     - Да что говорить? - перебил Клоп открывшего рот Витторино. - Окружают дворец. Медренцы. Латники и стража. Много.
     - Школько это - много?
     - Ну, сотня будет...
     - Яшно! А ну, быштро, дверь жакрыли! Штолы... энтого... крешла! Бегом!
     В мгновения опасности Почечуй вел себя не как прижимистый старикашка, а как опытный и успешный полководец. Это чувствовал не только Антоло, но и прочие наемники, поскольку подчинились, не раздумывая. Даже студент, ковыляя и прихрамывая, притащил стойку с покореженным доспехом - полным набором медренского латника. От затраченных усилий ему захотелось лечь, свернуться калачиком и заснуть, но веселая перебранка Клопа и Лопаты, волочивших тяжелый стол, вызвала невольную улыбку и развлекла.
     - Ну что, ребята... энтого... получилошь? - весело подмигнул Почечуй.
     - А то? - ухмыльнулся Витторино. - В лучшем виде!
     - Тогда пошли!
     - А Комель? - Антоло вдруг вспомнил про барнца. Вспомнил потому, что очень уж тот напоминал ему Емсиля, который сейчас, быть может, уже погиб, штурмуя крепость, пронзенный стрелой или мечом.
     Почечуй отвел глаза. Глухо сказал:
     - Ему... этого... не помочь уже.
     - Как?
     - А вот так! - оскалился старик. - Пошли!
     И уже когда они выходили из залы через вторую дверь, тихонько признался:
     - Дорежал я его... энтого... чтоб не мучалша.
     Сзади в створки заколотили злыми, требовательными ударами.
     
     Нет, все-таки городской дворец ландграфа строили на совесть!
     Мудрец уже третий раз бил ногой, но дверь не поддавалась.
     - Погодь! - Бучило вырвал из безжизненной руки Ормо топор. - Дай-ка я разок приложусь!
     Северянин поплевал на ладони, как заправский лесоруб. Примерился.
     С первого же удара лезвие раскололо створку и заклинилось в ней.
     - Умеешь, - криво усмехнулся Кулак.
     - Ничо, я сейчас... - Бучило схватился за топорище, уперся в дверь ногой. Пошатал. Дернул.
     Со скрипом сталь выскользнула из древесины. Наемник пошатнулся, но устоял на ногах.
     - Дай мне! - протянул руку Клоп.
     - Обойдешься! - Бучило повел плечами, примериваясь нанести повторный удар.
     - Тебе жалко?!
     - Оба отойдите, - приказал Мудрец.
     Он еще ссутулился, даже как-то стал меньше ростом, а потом выбросил вперед ногу. Подошва сапога угодила рядом с трещиной в створке. Силе удара мог бы позавидовать средних размеров жеребец.
     Дверь раскололась пополам. Жалобно заскрипели петли. С грохотом вторая половинка ударилась о стену.
     Мудрец, выхватывая из-за пояса кистени, прыгнул в комнату головой вперед.
     
     Прислушиваясь к глухим ударам, барон Фальм покачал головой.
     - Должен признаться, любезнейший господин граф... - Его голос казался приторно-сладким, словно мед, но горчил, будто яд скорпиона. - Должен признаться, что вы не оправдали возложенного на вас высокого доверия... К моему сожалению.
     Гость его светлости стоял, небрежно опираясь локтем на подоконник узкого стрельчатого окна. Пальцы правой руки играли с рукоятью корда. Усы топорщились совсем по-кошачьи.
     Напротив него стоял, перекатываясь с пятки на носок, ландграф Вильяф. Серебряные медведи на черном сюрко владыки Медрена, казалось, приноравливались - как бы ловчее швырнуть корону в графского собеседника.
     В шаге от ландграфа съежился слуга - Пальо. Он морщил длинное лицо так, словно собирался расплакаться, но стеснялся этой слабости. Ближе к выходу Джакомо-Череп устало опирался на поставленный стоймя шестопер. За исключением нескольких пятен крови на одежде, телохранитель его светлости вышел из схватки с наемниками без отметин. Да и усталость его была скорее показной, чем истинной.
     В глубине комнаты, подальше от окна, на укрытой балдахином кровати сидела супруга ландграфа, госпожа Тельма, затравленно озиравшаяся и обеими руками прижимавшая к себе наследника Халльберна. Глаза графини покраснели и опухли. Мальчик, наоборот, держался смело. Он так и норовил вывернуться из назойливых материнских объятий, разворачивал плечи и переводил взгляд с отца на гостя, потом на командира телохранителей и обратно.
     - Глупости изволите болтать, господин барон! - Граф Вильяф брезгливо поморщился. - Медрен держится. И он выстоит, во имя Триединого!
     - Хм... - покачал головой Фальм. - Медрен держится. Но почему-то, любезнейший господин граф, вы, вместо того чтобы руководить боем, скрываетесь в собственной спальне. С чего бы это? Помнится, вы обещали показать мне чудо? И где же оно?
     - Мы противостоим трем полкам сасандрийской армии и один уже уничтожили! Это ли не чудо?
     - Толку-то? Вас раздавят, как я и обещал. Уж поверьте моему опыту, любезнейший господин граф. - Барон зевнул, прикрывая рот ладонью в замшевой перчатке. - Буду ли я сожалеть? Нисколечко...
     - Глупости! - вспыхнул его светлость, как сухая солома. - Это временные неудачи!
     - Захват вашего особняка имперскими наемниками вы называете временными неудачами? А вы знаете, кто их ведет? Некий кондотьер по кличке Кулак. Помните такого?
     Ландграф дернул плечом - мол, буду я помнить всякий сброд!
     - А он вас помнит, я уверен. И ваша встреча будет приятной лишь для одной стороны.
     - Чушь! Я не собираюсь с ним встречаться!
     - Конечно, любезнейший господин граф... - Фальм выглянул в открытое окно. - Вы не собираетесь встречаться с заклятыми врагами. Вы приготовили веревочную лестницу. И теперь намерены позорно бежать...
     - Не бежать! Спасать семью! Не вам меня судить, господин барон! Все ваши посулы оказались пустым звуком. Где поддержка западных королевств? Где помощь таинственного сообщества, интересы которого вы представляете?
     - А может, вам еще десять полков айшасианских латников на белых верблюдах?
     - Что?
     - Что слышали.
     - Да как вы смеете?! - Его светлость побагровел, схватился за меч. - После всех обещаний?
     - Я обещал человеку, который мог стать символом борьбы против Сасандры. Знаменем всех свободомыслящих борцов Запада. - Фальм не обратил никакого внимания на телодвижения ландграфа. - А что же вышло? Оказалось, я имею дело с напыщенным, самодовольным болваном, не владеющим ни тактикой, ни стратегией. Вся сила которого заключается лишь в нездоровой любви малочисленной армии и бестолковых горожан.
     - Ага! Значит, вы признаете, что...
     - Да нечего мне признавать! Вы врали мне все время, любезнейший господин граф! Врали и не краснели. Чудо обещали мне? А чудо-то это заключается в старинном медальоне на шее вашего сына. И не надо корчить рожи - вы же не в деревенском кабаке, господин граф! Без него вы - пшик! Пустое место! Дырка от бублика!
     - Как вы смеете?! - Ландграф вытащил наконец-то меч. - Бесчестный негодяй! Я убью вас!
     Фальм насмешливо хлопнул в ладоши:
     - Великолепно! Великолепно, господин граф! Без куска хлеба вы не останетесь! Любая труппа странствующих лицедеев была бы рада...
     Зарычав, Вильяф Медренский бросился вперед.
     Барон не сдвинулся с места. Повинуясь его быстрому взгляду, Джакомо без замаха ударил его светлость в спину шестопером. Звякнули доспехи. Ландграф рухнул ничком, эфес меча выскользнул из его пальцев.
     Завизжала графиня.
     - Закрой ей рот! - скривился Фальм. Носком сапога толкнул Вильяфа в плечо. Наступил на грудь и, наклонившись, прошипел, брызгая слюной, в перекошенное от боли и ненависти лицо. - Коль медальоном может воспользоваться тупой провинциальный графишка, то им могу воспользоваться и я... Ты стал не нужен мне, Вильяф Медренский. Как и твой Медрен, гори он вечным пламенем... - Барон замолк на мгновение, прислушиваясь к оборвавшемуся вскрику графини. Раздельно проговорил: - Неудачник должен умереть. А твоим чудом, глупенький мой граф, я сумею воспользоваться и без тебя.
     Ландграф сжал кулаки, попытался приподняться на локте:
     - Будь ты проклят, ублюдок кошачий...
     Коротким, быстрым движением Фальм воткнул в него корд. Прямо за горловину кирасы. Неспешно выпрямился и натолкнулся на исполненный ненависти взгляд наследника Халльберна. Мальчика удерживал одной рукой Джакомо-Череп. Почти на весу, так, что сын ландграфа (вернее, теперь уже полноправный ландграф, имеющий право принять корону правителя) касался пола лишь носками желтых, украшенных серебряными гвоздиками сапожек.
     - Я убью тебя, - спокойно и даже как-то равнодушно проговорил мальчишка. - Убью своими руками.
     Ни ярости, ни страха не было в его голосе, и от этого обещанию хотелось верить.
     - Хорошо, - усмехнулся Фальм. - Когда-нибудь потом. Пальо!
     Худющий слуга подобострастно склонился перед бароном:
     - Слушаюсь, господин!
     - Снимай с него медальон.
     - Слушаюсь, господин!
     Изменник потянулся рукой к старинному украшению, поблескивающему на груди наследника. Халльберн неожиданно щелкнул зубами. Пальо испуганно отдернул руку.
     - Ты разочаровываешь меня, молодой господинчик! - покачал головой барон. - Быстрее, Пальо! За цацку отвечаешь головой! А ты, Джакомо, за мальчишку. Уяснили? Они нужны мне оба. Целые и невредимые.
     Фальм вздрогнул. Развернулся изящным танцевальным движением.
     Дверь раскололась пополам. Жалобно заскрипели петли. Вторая половинка с грохотом ударилась о стену.
     В комнату головой вперед впрыгнул костлявый мужик в потертом бригантине. К каждой руке он держал по кистеню - короткая рукоятка, цепочка длиной в локоть и граненый груз.
     Следом за ним ворвались наемники. Светловолосый бородач с измаранным кровью лицом и топором в руке. Черноволосый парень с повязкой вокруг головы на каматийский манер. Коротко подстриженная женщина. Пучеглазый крепыш. Коротышка дроу, оскаливший желтые зубы. Седобородый воин с фальчионом в левой руке.
     - Смерть!
     - Где ты, Череп?!
     - Сдавайся, граф!
     - Сдохни, Н'атээр-Тьян'ге!!!
     Барон Фальм дернул головой, глаза его сузились, верхняя губа приподнялась, обнажая здоровые белые клыки.
     - Уходите! - бросил он сообщникам. - Быстро! Я задержу их.
     Пальо очертя голову бросился к окну.
     Джакомо, удерживая Халльберна поперек туловища, последовал за ним.
     Путь ему заступил Мудрец. Вращающиеся кистени слились в смазанные пятна.
     Череп отбросил в сторону мальчика, ткнул верзилу в живот рукоятью шестопера. Мудрец легко увернулся, взмахнул кистенями.
     Один груз только коснулся запястья бритоголового, но пальцы его разжались. Второй кистень чиркнул Джакомо по виску. Из рассеченной кожи хлынула кровь, заливая глаз.
     Кир понял, что Черепу воздастся по заслугам и без него, а потому повернулся к барону, поднимая меч.
     Холодный ужас сковал руки и ноги тьяльца.
     Мгновение назад на этом месте стоял человек. Но то, что парень увидел сейчас, человеком не являлось. Круглая морда, покрытая светло-рыжей шерстью, длинные усы, остроконечные уши, прижатые к голове, белоснежные клыки и когтистые лапы, торчащие из рукавов дорогого темно-вишневого кафтана.
     Котолак!
     - Что стоишь?! - Клоп с силой оттолкнул Кирсьена и бросился на оборотня, замахиваясь мечом.
     Хищник взрыкнул, наотмашь ударил аксамалианца лапой с растопыренными когтями. Пучеглазый отлетел на Кира. Свалил его с ног. Молодой человек больно ударился плечом, но оружия не бросил.
     Лежа на полу и пытаясь сбросить с себя труп Клопа (а хлещущая кровь не позволял усомниться в смерти аксамалианца), Кирсьен видел, как Джакомо оттолкнул Мудреца, получил топором в плечо от Бучилы и, падая на колени, шестопером подрубил северянину ноги.
     Рядом с Черепом возник Кулак, избегающий резких движений из-за засевшего между ребер болта, плавно повел фальчионом. Загорелая дочерна, наголо обритая голова бывшего кондотьера отделилась от шеи и, сопровождаемая веером кровавых брызг, полетела в темный угол.
     - Н'атээр-Тьян'ге! - заверещал Белый, выпуская стрелу.
     Котолак клацнул челюстями, перекусывая древко в полете. Отпрыгнул к окну, сгорбился, шевеля ноздрями.
     К нему бросился Серый. Ловко полоснул клинком. Лезвие прошло вскользь, срезая клок рыжей шерсти с загривка оборотня, а человек откатился с чудовищной рваной раной груди, от которой не спас и кожаный бригантин.
     Мудрец поднялся на ноги. Злые, жалящие удары кистеней заставили Фальма отступить еще на шаг. Котолак прижался спиной к подоконнику и яростно зашипел. Рыжее ухо разлетелось кровавыми ошметками. Следующий удар пришелся по плечу зверя, который прыгнул на грудь человека, не обращая внимания на боль.
     Верзила опустил подбородок, защищая горло. Длинные клыки сомкнулись на его лице, задние лапы уперлись в живот - когда только успел разуться? Спина котолака согнулась дугой, а потом выпрямилась. Оттолкнувшись от Мудреца, барон-оборотень вылетел в окно.
     Кир, сбросивший наконец-то с себя мертвого Клопа, поднялся на ноги.
     И тут в комнату ворвался взъерошенный Почечуй:
     - Беда, парни! Наш окружили... энтого...
     Рядом с коморником, обмотанный вонючей тряпкой, стоял табалец Антоло. Стоял и неизвестно чему улыбался. До тех пор, пока не увидел изуродованный труп Мудреца.
     
     Часть вторая
     
     Бастион империи
     
     Глава 10
     
     Вальдо остановился у бочки, в которой трактирщик накапливал дождевую воду, и придирчиво осмотрел свое отражение. Если хочешь втереться в доверие к настоящим благородным господам или купцам, у которых денег больше, чем иголок на сосне, нужно выглядеть если не солидно, то хотя бы прилично. Ну, вроде бы, ничего - грязи на щеках нет, даром что мать попросила перед самым выходом из дому печку разжечь. То ли с тягой плохо дело, то ли дрова немножко сырые, но повозиться пришлось. А когда раздуваешь изо всех сил едва тлеющие угольки, иногда случается, что пепел и сажа летят в лицо. Ничего, зато к вечеру ожидаются пирожки с капустой, с рубленым яйцом и на сладкое - с яблоками. Мамаша бывает сварливой и недолюбливает занятие сына, но готовит - пальчики оближешь.
     Вальдо хмыкнул, вспомнив, как в прошлый раз мать пыталась наставить его на путь истинный. Нечестным путем, говорите, мамаша? А от денежек нечестных еще ни разу не отказалась. Где бы мы были и что делали бы без моего промысла? Он обмакнул ладони и смочил непослушные вихры на макушке. Хотел еще раз взглянуть на себя, любимого, но поверхность воды в бочке рябила, придавая лицу тридцатипятилетнего мужика, уроженца и жителя городка Тин-Клейн, что в Восточной Гоблане, черты ухмыляющегося демона.
     А-а, ладно! Сойдет!
     Одернув вполне приличную темно-зеленую куртку, Вальдо толкнул дверь трактира. Работать он не любил. Копать или пахать, пилить или строгать... Фу, какая гадость... Как говорится, от работы кони дохнут. Еще говорят: "Дураков работа любит, и дурак работе рад". Вот пусть они и радуются. Копошатся на огородах или в мастерских, с утра до ночи выгребают навоз в коровниках и конюшнях, потешно надувают щеки, расхаживая по улицам с гизармой на плече. Впрочем, в стражники он, возможно, пошел бы... Разве ж это работа? Всего-то и нужно, что умение корчить значительные гримасы, слушаться командиров и не слишком притеснять таких, как он, Вальдо, простой гобл по кличке Стальное Горло.
     Кличкой своей уроженец Тин-Клейна гордился. Это тебе не Мутный Глаз или Дырявая Ноздря. Горожане по достоинству оценили умение Вальдо, не пьянея, пить, все что угодно, - пиво, значит, пиво; вино, значит, вино (красное и белое, сухое и крепленое, сладкое и кислое, местное и дорогущее привозное); брага, значит, брага... И от браги грешно отказываться. Несколько лет назад довелось ему попробовать напиток, который вельсгундцы гонят из пшеничного зерна, - чистый, как слеза, и жгучий, как пламя Преисподней. Ничего, даже голова не болела поутру, хотя угощавший его купчина клялся и божился, что с непривычки гобл не устоит. Гобл устоял, а вот радушный купец наутро очень долго вспоминал, куда девал два из трех кошельков, чьи бока раздувались от звонких скудо. Хозяин трактира, дядька Керрано, пожимал плечами и глубокомысленно покашливал. Пить, мол, надо меньше. Ну, свою долю за невмешательство он, конечно, получил. Равно как и десятник стражи, призванный в этот вечер охранять спокойствие горожан, и охранник трактира, зорко наблюдающий, не обидит ли кто неугомонного Вальдо Стальное Горло.
     Интересно было бы еще попробовать хмельной напиток, приготовляемый окраинцами из молока диких кобылиц. Но как ни крути, а долог путь до Окраины: если непривычный к быстрой езде человек возьмется путешествовать - в карруке или собственной повозке, - то месяца за три-четыре доберется. И что, стоит волочиться в эдакую даль из-за скисшего и забродившего вонючего молока? Тем более что у жителей Тин-Клейна имелось серьезное сомнение в правдивости слов того мимоезжего человека, который впервые рассказал о существовании степного напитка.
     Есть дела и поважнее.
     Например, новые гости дядьки Керрано. Старик еще с утра послал маленочка предупредить - со вчерашнего дня поселились, а позавтракавши, сидят, не уходят, заказали уже второй кувшин вина, интересовались проводником. И вообще, мутные какие-то. Все выспрашивают, вынюхивают. Глаза хитрющие. Но при деньгах.
     Вальдо зашел в трактир как к себе домой. Да и то сказать, дня не проходило, чтобы он не отметился в "Трех подковах". Жаль, в последние месяцы, как в столице объявили о свободе и независимости, купцов и просто путешественников стало гораздо меньше. Можно прямо сказать: вместо пятерых, что проезжали по весне, нынче один заночует. Да и то старается вести себя тише воды, ниже травы. Не приведи Триединый, стражникам захочется объявить его врагом независимости и имперским подпевалой.
     Вежливым кивком поприветствовав охранника, Стальное Горло подошел к стойке и добродушно поздоровался с дядькой Керрано. Толстощекий старик, прятавший обширную лысину под пестрым платком на манер моряков, насухо вытирал мытые кружки.
     - Крепкого здоровья тебе, дядька, и хороших постояльцев. Денежных.
     Трактирщик постучал по стойке от сглаза. Показал глазами на заинтересовавших его гостей. Ага! Понятно.
     Двое мужчин средних лет. От сорока до пятидесяти, судя по седине в волосах. Сидят друг напротив друга за столом, на котором сразу бросаются в глаза не два, а уже три кувшина. Один ростом повыше, плечистый, усы небольшие, темные, подкрученные на концах. Второй, пожалуй, пониже самого Вальдо, усы пышные, нависающие над верхней губой, зато более седые, чем у сотрапезника. Одеты оба неброско, но добротно, если присмотреться. Сукно кафтанов серое, но дорогое. Голенища сапог потрепанные - от верховой езды, надо думать, но подошвы крепкие. У темноусого - простые железные шпоры с тупым репейком. И у обоих на поясах - корды в ножнах. Длинные корды. Пяди по две. Вообще купцам в Аксамале такие не положено носить. Для мещанского сословия - не длиннее полутора пядей. Ну, да они и не в Аксамале. Можно позволить себе эдакую роскошь. Или вольнодумство, если угодно предположить.
     - Подведешь и познакомишь или я сам? - Вальдо сбил соломинку с рукава куртки.
     - Чего там уже... Пошли... - проворчал Керрано. Вроде бы недовольно, но каждый житель Тин-Клейна знал: трактирщик в отличном расположении духа. Если бы его что-то задело или расстроило, он орал бы, топал ногами и перебил бы к этому времени половину посуды. Впрочем, зная о своей слабости, он заказывал у мастеров только деревянные тарелки.
     Они приблизились к гостям. Стальное Горло ощупал их фигуры цепким взглядом. Да, путешественники опытные. Денег на виду не держат. Ой, подумаешь, какие мы осторожные! Прячься не прячься, наметанный глаз всегда различит, что и где спрятано. Например, у вислоусого кошелек за пазухой, с правой стороны, около печени. Левша он, что ли? А у его спутника, скорее всего, за голенищем - ишь, как оттопырилось.
     Трактирщик откашлялся.
     - Прошу простить меня, благородные господа. Вы, кажется, искали человека осведомленного и горящего желанием помочь ближнему?
     Тот, что был повыше ростом, хмыкнул:
     - Только не надо убеждать меня, фра Керрано, что он тут ходит и помогает всем желающим безвозмездно.
     - То есть даром, - добавил вислоусый. Вальдо обратил внимание, что лицо его докрасна загорело, как у южанина, но едва уловимый акающий выговор выдает жителя Аксамалы.
     - Конечно, нет, господа, - поспешил он вступить в разговор. Чем раньше вотрешься в доверие, тем лучше. Хорошо представляться незатейливым простачком, эдаким добрым малым из старинных песен. - Мы тут в глубинке живем, большими деньгами не избалованы. За все про все пожалуете полскудо, и я вам спасибо скажу. Само собой, господа, в том случае, если я сумею вам помочь. А нет, так и нет. Если полкружечки вина нальете, очень даже благодарен буду...
     - Да ты, никак, пьянчуга, братец? - приподнял бровь вислоусый.
     - А кто в наше время не пьет? Только больной или шпион айшасианский.
     Последняя фраза была заготовкой. На нее обычно клевали. Не подвела шутка про шпионов и на этот раз.
     Высокий молча указал на лавку рядом с собой. Вальдо не заставил себя ждать. Уселся, послабил пояс. Выразительно посмотрел на кувшин:
     - За знакомство.
     - А разве мы знакомились? - снова пошевелил бровью аксамалианец.
     - Долго ли? - усмехнулся гобл. Он немного злился, что не может понять, из какой части империи второй купец. Поэтому подпустил чуть-чуть наглости. - Меня Вальдо зовут.
     - Чем на жизнь зарабатываешь, Вальдо? - глянул в упор высокий.
     - Да так... - замялся Стальное Горло. Подумал: "Твоего ума, что ли, дело? Узнаешь еще, как я зарабатываю. Только поздно будет..." Но вслух сказал: - По-всякому.
     - Значит, валандаешься по трактирам и сбиваешь монету с доверчивых постояльцев. - Высокий не думал щадить его самолюбие. Ну, ты за это поплатишься, умник...
     - Почему это - "сбиваешь"? Помогаю по мере сил.
     Вислоусый тем временем разлил вино по кружкам. Третью, для Вальдо, предусмотрительно поставил на стол дядька Керрано, прежде чем вернулся за стойку.
     - Фра Иллам, - отрывисто бросил высокий. - Из Брилла. Слышал о таком?
     - Конечно! - заверил его гобл, хотя, по правде говоря, ни о каком Брилле он и слыхом не слыхивал.
     - Торговля нитками, табаком... Ну и такое прочее... - продолжал представляться Иллам.
     - У нас по делам торговым, конечно?
     - Как бы не так! Надоело. Суета в Аксамале, толкотня с утра до ночи. Все куда-то бегут, все куда-то опаздывают. Хочу домой. В Брилл.
     - А-а-а... Ну да... конечно... - понимающе протянул Вальдо. "Ага! Везет же мне на лопухов. Сейчас он еще расскажет, сколько денег везет, в какой монете и где их прячет..."
     Но Иллам вопреки ожиданиям замолчал. Взял в руку кружку с вином. Посмотрел на вислоусого.
     Тот вздохнул, помедлил и с неохотой представился:
     - Фра Розарио. Из Аксамалы. Проездом в Барн. Торговля посконью, попутно могу заниматься и мехами...
     Стальное Горло кивнул. Даже не кивнул, а затряс головой.
     - Конечно! Правильно это! Где уж меха самые знаменитые, так это в Барне. Чем ближе к горам Тумана, тем лучше. Эх, если бы не карлики остроухие!
     - А что, шалят дроу? - заинтересовался Иллам.
     - О-о-о... - многозначительно закатил глаза гобл. - Ну, господа, за знакомство!
     Они выпили. Вино оказалось кислым и не слишком крепким. Неужто таким богатым купцам денег жалко на хорошее вино? А таким их спаивать - себе дороже. Воды много, а хмеля никакого. Заморишься к ветру бегать.
     - Говорят, вы проводника искали? - взял быка за рога Вальдо.
     - Что, весь город уже шумит? - Розарио пожевал соленый грибок.
     - А чем нам тут заниматься? - парировал гобл. - Купцы из столицы приехали - уже праздник. Развлечение.
     - И заработок, - кивнул Иллам.
     - А я много не беру, - изобразил обиду Стальное Горло. - Вон дядька Керрано тоже с приезжих живет. Вы же его не позорите!
     - Какой ты обидчивый. - Иллам пошевелил усами. - Еще по одной?
     - Годится! - Вальдо хлопнул ладонь по столу. - Только я кувшин заказываю. Чтоб не говорили, мол, в Тин-Клейне гостей ободрать как липку норовят.
     - Ну, давай...
     Трактирщик, как и было условлено, притащил кувшин вина. Холодного, прямо из погреба. Обернулся ласточкой - туда и обратно. Они выпили. Розарио с видом знатока покатал на языке маленький глоточек.
     - Ничего вино. Не мьельское, но...
     - Конечно, не мьельское. Из Каварелы привезенное, - заверил его Вальдо. - Там вино очень даже неплохое...
     - Дерьмо там, в Кавареле, пьют, - сказал, как отрезал, Иллам. - Но все же по сравнению с вашим, местным, ничего. Пить можно.
     Гоблу стало обидно за родину. Да, Гоблане далеко до процветающих провинций вроде Вельзы, Аруна или Каматы, но все же и им есть чем гордиться...
     - Ничего, - жестко проговорил Розарио. - Они теперь стали независимые. Будут свое вино пить. И только свое.
     Вальдо открыл было рот, чтобы возмутиться. Нет, в самом деле, приезжают хлыщи столичные жизни учить! Вы поживите и поработайте с утра до ночи за гроши! Ведь ни для кого не секрет, что за одинаковую работу в Аксамале платят в два-три раза больше, чем в Гоблане, Барне, Литии... Но очень вовремя гобл вспомнил, зачем подсел к купцам. Не ругаться, не драку устраивать, не о политике спорить.
     Он состроил простецкую рожу:
     - Вы думаете, нам, простым людям, нужна та независимость? Нам и в империи неплохо жилось. Опять же, на дворянчиков местных управа была. Было кому пожаловаться. А теперь! - Он махнул рукой. Что говорить, мол, одно расстройство и беда для простого, честного работяги. - Еще по кружечке? Я угощаю! - напомнил Вальдо.
     - Так ты насчет проводника говорил, - напомнил Иллам, прожевывая кусочек соленого сыра.
     - Конечно! А вы куда из Тин-Клейна направитесь?
     - Ну... - Купец замялся. - Думаю, на север. К Гралиане.
     - Так зачем вам проводник? - удивился гобл. - Тут дорога прямая. Значит, так: как надумаете ехать, конечно, мне скажите. Я вам помогу. До тракта выведу. А дальше не заблудитесь.
     Розарио захохотал, показывая прокуренные зубы.
     - А ты не промах, малый. Как там тебя?
     - Вальдо.
     - Во! Именно! Молодец, Вальдо. Решил, значит, ни с кем не делиться?
     Стальное Горло улыбнулся чуть смущенно. Что поделать? Жизнь такая.
     - Само собой, молодец, - поддержал товарища фра Иллам. - И хватка у него деловая. И собеседник - хоть куда. По крайней мере, вечерок-другой за кувшином вина скоротать можно. - Он быстро разлил остатки вина, с сожалением заглянул в пустой кувшин.
     - А я чо? Я завсегда пожалуйста, - закивал гобл, хватая кружку. Кажется, сложностей с этой парочкой не предвидится. Сами напиваются, даже уговаривать не надо.
     Фра Розарио сделал знак трактирщику, чтоб еще вина подал.
     - Пиво у дядьки Керрано очень даже замечательное, - без труда изображая заплетающийся язык, сказал Вальдо.
     - Доберемся и до пива. С хорошим человеком что ж не выпить? - заверил его Розарио. Купец соединял пальцем капельки пролитого вина. Еще чуть-чуть - и готов. Иллам держится крепче.
     - Так я закажу? - приподнялся гобл.
     - Погоди, - остановил его темноусый. - Во-первых, не торопись. Ты куда-то спешишь?
     - Нет...
     - И мы тоже. Лучше уж тут вечерочек коротать, чем в каморке под самой крышей.
     - Ну... Да, конечно! Само собой!
     - Вот и хорошо, что ты согласен. А во-вторых, теперь мы угощаем. Будешь возражать?
     Стальное Горло покачал головой.
     - Вот видишь, ты и тут согласен. А что есть согласие?
     - Согласие есть полное непротивление сторон, - глядя куда-то мимо сотрапезников, проговорил Розарио.
     - Точно! - кивнул Иллам. - Красиво излагает.
     - За это стоит выпить! - Вальдо дрожал от предчувствия легкой добычи, как охотничий кот, учуявший дичь.
     - Верно. Но не пива, а вина. Ибо пива я сейчас не хочу. А когда захочу, тогда выпью. И выпью столько, сколько захочу. Согласен? - Фра Иллам посмотрел на гобла поверх кружки. А ведь он, похоже, пьян не меньше, чем Розарио. А то и больше. Просто есть такие люди - пока за столом сидят, разговаривают, будто трезвые, шутят, умничают, могут байки травить до посинения, но стоит им подняться, как ноги отказывают - и все... пиши пропало. То есть это им, конечно, пиши пропало, а ему, Вальдо, - сплошное удовольствие и легкая жизнь.
     - Согласен! - радостно подхватил Стальное Горло. Додавливать их надо, пока какие-нибудь глупости в головы не пришли. Обидно будет... просто очень даже обидно... если сорвутся.
     - Ты мне скажи... Вальдо, да? - Иллам вытер губы рукавом.
     - Вальдо, Вальдо...
     - Так вот, скажи мне, Вальдо. Ты всем, кто через ваш городишко проезжает, вот так помочь норовишь?
     - Ну...
     - Да не стесняйся! Говори как есть!
     - Старюсь, конечно, всем. А там как получится.
     - Но знакомишься со всеми?
     - Конечно.
     - Это хорошо...
     - За это выпить надо! - вмешался Розарио.
     - Кто же спорит? - Иллам щедро плеснул в кружки. Крикнул хозяину заведения: - Еще сыра! Солененького!
     Керрано, подойдя к столу, незаметно для купцов подмигнул Вальдо. Тот чуть-чуть наклонил голову, свидетельствуя, что дело идет на лад.
     - За нашего дробо... дорбо... долбо... - начал Розарио, но запутался, не справившись с собственным языком. Махнул рукой.
     - Я не понял? - почесал затылок Иллам. - Что ты этим сказать хочешь?
     - Ну... Это... Который добра тебе хочет.
     - За доброжелателя, что ли?
     - Ну! Точно! За нашего дробо... Тьфу ты! Мать моя женщина! Сам выговаривай!
     - Пожалуйста! За нашего доброжелателя!
     Фра Розарио на последнем глотке поперхнулся, расплескал вино на столешницу.
     Трактирщик, выпроваживающий из-за соседнего стола двух случайно задержавшихся лесорубов, подбежал, протянул полотенце.
     - Я протру! - вызвался Вальдо. Это тоже была часть игры. Просто уловка, позволяющая подобраться ближе к тому из гостей, кто выглядит более пьяным.
     - Погоди, успеешь, - остановил его Иллам. - Если ты со всеми знакомишься, подскажи-ка...
     - Что? Для вас я на все готов!
     - На все? Это хорошо. Молодец. Настоящий друг. Подскажи-ка мне, не проезжал ли через ваш городок дней... Ну, точно не знаю, от пяти до пятнадцати может выйти...
     - Кто не проезжал?
     - Да "кто не проезжал" меня как-то мало трогает. А вот кто проезжал...
     - Кто?
     - Мужчина. За сорок. Благородной внешности, куда там нам, торгашам. Одеваться может скромно, но ведь настоящего дворянина всегда в толпе видно...
     - Благородство не пропьешь, - заплетающимся языком добавил Розарио.
     - Точно, - согласился Вальдо. Обошел стол и начал все же тереть стол широкой тряпкой. Как бы между прочим, он придвигался к пьяному купцу все ближе и ближе.
     - Перестань! - Аксамалианец дернул его за полу куртки. - Тут что, убри... убираться некому? Садись.
     Гобл уселся рядом с ним и, повернув лицо к Илламу, изобразил внимание.
     - Так вот, дружище, - продолжал купец. - На вид годков ему чуть-чуть за сорок. Хотя на самом деле сорок восемь. Волосы русые. С проседью. Бородка благородная такая - клинышком. В ухе серьга серебряная с синим камушком. Видел такого?
     Розарио икнул. Откинулся, опершись спиной о стену. Сказал неожиданно трезвым голосом:
     - А зачем тебе, фра Иллам, этот человек?
     Темноусый хмыкнул:
     - А дружочек это мой старинный. Хотел поклон передать от общих знакомых.
     - Да? Ну ладно... - Купец подпер щеку кулаком и прикрыл глаза.
     - Так что, друг мой? - Иллам осторожно налил еще по кружечке. Всем. И засыпающему товарищу тоже.
     - Дайте подумать, фра... - Стальное Горло сморщил лоб. Покряхтел для виду. - Нет, не помню. Может, был, а может, и не было. Проезжих много, всех не упомнишь.
     - А если память освежить? - Иллам запустил ладонь за пазуху.
     Округлый мешочек звякнул о стол. На такую удачу Вальдо даже не рассчитывал! Он пренебрежительно оттолкнул кошелек. Схватил кружку:
     - Вначале выпьем!
     - Отчего же не выпить? Выпьем!
     Розарио уже не проявлял интереса к жизни. Что ж, тем лучше.
     Пока фра Иллам, жмурясь от удовольствия, глотал вино, гобл тихонько накрыл кошелек ладонью и медленно-медленно потянул его по столу к себе. Лиха беда - начало. Доберемся и до сонного аксамалианца. Ободрать как липку напыщенного умника из столицы - пусть бывшей, а что с того? - вдвойне приятно.
     Что-то с силой ударило Вальдо по тыльной стороне кисти. Тут же до самого локтя разлилась жгучая боль. Он вскрикнул, взглянул на руку и заорал в голос, вкладывая в крик весь ужас удачливого и не битого ни разу вора, какой только может вызывать ожидание справедливого возмездия.
     Его ладонь вместе с кошельком была пригвождена к столешнице узким кордом.
     Фра Розарио неожиданно трезвыми глазами смотрел прямо на гобла. Смотрел и улыбался.
     Крик воришки оборвался от чувствительного удара под дых. А потом фра Иллам схватил его за волосы, вжал носом в вонючую тряпку, мокрую и липкую от вина, прижал острие корда к шее чуть пониже уха.
     Охранник, давно состоявший у Стального Горла в доле, вскочил и бросился на подмогу.
     Ему навстречу поднялся фра Розарио. Подмигнул Илламу, мол, сам управлюсь, не переживайте, почтеннейший. Взмах дубинки пропал в пустую - купец поднырнул под деревяшку, в мгновение ока зашел за спину нападающему и выдал несколько быстрых, сильных ударов по почкам. Вышибала охнул, выражение крайнего гнева на его лице сменилось растерянностью и удивлением. А потом Розарио, не отличавшийся крепким сложением или высоким ростом, схватил здоровенного мужика за рукав, крутанул вокруг себя и запустил лбом в стену. Охранник охнул и сполз, цепляясь за бревна слабеющими пальцами.
     Керрано взвизгнул по-женски и припустил к выходу, но, когда перед самым его носом в дверную створку воткнулся метательный нож, схватился за голову и присел.
     - Вот-вот, там и стой! - усмехнулся Розарио, подходя к вышибале и приподнимая ему веко. - Отлично! - повернулся он к Илламу. - Выживет, но завязывать драки с гостями будет опасаться. Долго опасаться.
     - Хорошо, - кивнул темноусый. - А то мне что-то скучно стало в этой Гоблане. Что с воришкой-то делать будем?
     - Ну, что же с ним сделаешь? - Аксамалианец вернулся к столу. - Можно и руки отрубить. Погляжу, как он воровать без рук будет.
     Вальдо, услышав это предложение, заскулил, будто побитый кот.
     - Ты глянь, не нравится! - удивленно проговорил Иллам.
     - Ясное дело, кому же понравится? Можно и просто прирезать...
     - Не-е-е-ет... - просипел гобл, опасаясь шевелиться из-за лезвия, по-прежнему щекочущего ему шею в опасной близости от жилы.
     - А что же? Может, попросишь отпустить тебя? - Иллам наклонился к нему поближе.
     - Да-а-а-а...
     - Губа не дура. Назови хотя бы одну причину, по которой я должен тебя простить?
     - Я могу быть проводником. До Гралианы. Если надо, то дальше...
     - А ты далеко забирался за Гралиану? - словно рассуждая вслух, задумчиво произнес Розарио.
     - Не-ет.
     - Так какой же из тебя проводник? - Купец осторожно выдернул корд из стола, двумя пальцами взял кошелек и протянул его Илламу. - Ваши деньги, фра.
     - Спасибо. - Темноусый засунул кошель за пояс. - Признаться, я в восторге от вашего способа разрешать неловкие ситуации.
     - Я думал, вы немного перебрали, - смущенно пояснил Розарио.
     - Будете смеяться, я то же самое думал о вас. - В голосе Иллама звучала усмешка. - Но я хотел просто сломать ему руку, когда...
     Вальдо взвыл. От ужаса у него начала сама собой дергаться правая нога.
     - Не обделается? - серьезно поинтересовался Розарио.
     - Пускай! - небрежно разрешил Иллам. - Нам что за дело? Это почтенный хозяин должен переживать, - кивнул он на трактирщика.
     - Согласен. - Розарио церемонно поклонился. - Вы позволите, фра, два-три вопроса?
     - Почту за честь!
     - Этот человек, о котором вы расспрашивали... Кто он?
     - Ну, я же говорил... - Краем глаза Вальдо видел, что темноусый улыбается.
     - Верю. Это для него. - Розарио ткнул пальцем в Стальное Горло. - И для него. - Теперь в трактирщика. - Но мы же с вами, фра, вылеплены из другого теста.
     - Я заметил. - Иллам на миг нахмурился, но снова улыбнулся. - При всем моем уважении, фра...
     - Я могу вам помочь. - Аксамалианец хитро прищурился. - Я ищу человека с такими же приметами. Скажу больше. Одно время он служил в Аксамале. В тайном сыске.
     - Да? Это интересно. Как говорят в Барне, чем дальше в лес, тем больше дроу.
     - Ответьте напрямую, фра. Мы ищем одного и того же человека?
     - Ну, если вы его еще и назовете...
     Розарио понизил голос до хриплого шепота:
     - Т'Исельн дель Гуэлла.
     Иллам хмыкнул, убрал корд от шеи Вальдо. Но волосы не отпустил, продолжая вжимать нос незадачливого вора в грязное полотенце.
     - Какое-то знакомое имя...
     Вислоусый вздохнул:
     - Фра, мне бесконечно приятно ваше общество, но я привык выполнять порученные мне задания без сучка и задоринки. Думаю, нам лучше выяснить отношения сейчас. Возможно, мы окажемся союзниками, а возможно, и противниками.
     - Ну, раз уж вы первым завели речь о дель Гуэлле, фра, не соблаговолите ли сказать, зачем он вам понадобился.
     Вальдо почувствовал, как напряглась рука Иллама. Хоть бы вы передрались и порезали друг дружку. Поделом!
     - Это не совсем честно... - протянул Розарио. - Хотя ладно! Будь что будет. Я хочу его убить. Правильный ответ?
     Фра Иллам молчал долго. Очень долго, как показалось Стальному Горлу. Розарио ждал его ответа невозмутимо. Только слегка покусывал ус. Впрочем, может, у человека привычка такая?
     - Что ж, - произнес наконец-то темноусый. - Могу сказать одно - мы не враги...
     - Честно. Я рад, - с облегчением вздохнул купец.
     - Мы соперники, - закончил фразу Иллам. - Я тоже хочу его убить. Предупреждаю сразу - я не люблю уступать свою работу другим людям. Особенно ту, за которую берусь согласно внутренним убеждениям и по зову сердца.
     - Зато мне все равно, как умрет господин дель Гуэлла, - равнодушным голосом ответил Розарио. - Мне даже необязательно убивать его своими руками. Достаточно увидеть труп и убедиться, что господин т'Исельн надежно обосновался в Преисподней.
     Темноусый со щелчком загнал корд в ножны.
     - Т'Исельна заказали? Заметьте, я не спрашиваю кто. Просто скажите - да или нет?
     - Да, - не стал лукавить наемный убийца.
     - Что ж. Закономерный итог жизни предателя.
     - А вы, фра, действуете из личной мести?
     - Не совсем. Я действую от имени сотен и тысяч людей, чей привычный образ жизни дель Гуэлла разрушил. И не просто разрушил, а растоптал ногами. Вы аксамалианец, фра? Вы видели выжженный Верхний город? Обломок обелиска Благодарности? Изуродованный портик храма Вознесения? Лужу застывшей бронзы на месте конного памятника его императорскому величеству?
     - Видел, - кивнул фра Розарио. На его щеках взбугрились желваки. - И поэтому решил для себя, что убью дель Гуэллу бесплатно.
     Что подумал по этому поводу Иллам, осталось неизвестно, но он поклонился с уважением. Как равный равному.
     - Думаю, нам выгоднее помогать друг другу, - сказал он, протягивая раскрытую ладонь.
     Мужчины обменялись рукопожатием.
     - Бла-а-агородные го-го-господа, - заикаясь пробормотал Вальдо. - А к-к-как же я?
     - Жить будешь! - Иллам разжал пальцы, освобождая волосы до смерти перепуганного гобла. - Но дышать будешь, как я скажу! Нам все же понадобится проводник, не так ли, фра Розарио?
     Пышноусый кивнул. Весь вечер, притворяясь пьяным, он решал загадку - с кем же на самом деле свела его судьба? Ведь младенцу ясно: разговоры его сотрапезника о нитках и табаке - болтовня рыжего кентавра. А ножи как кидает! Любо-дорого смотреть. И эта ненависть к дель Гуэлле. Одно время в Аксамале ходили слухи о таинственном исчезновении лучшего агента тайного сыска. Он носил кличку Мастер. По мнению Розарио, по праву. Болтали разное, но знающий человек мог догадаться, что Мастер выжил и горит местью.
     Если фра Иллам и в самом деле Мастер, то Розарио повезло. С таким спутником хоть в Гронд на ледяных червей охотиться. А когда работа будет выполнена, поглядим, есть ли смысл оставлять его в живых.
     
     Емсиль расставил пошире ноги и уперся плечом в "задок" телеги. Рядом пыхтел Дыкал. За борта телеги взялись братья-близнецы Вогля и Пигля. Клички это или настоящие имена, барнец не знал, да и не особо допытывался у вертлявых, смешливых парней, попавших в армию прямиком с вербовочного пункта южной Вельзы. Спутниками они оказались неплохими - спокойными и надежными. А это на дорогах охваченной смутой северной Тельбии было очень важно.
     - Дык... Давай, что ли! - крикнул Дыкал.
     Пожилой сержант по кличке Батя с рукой на перевязи - это его, ясное дело, медренская стрела приголубила, как и очень многих солдат пятой пехотной "Непобедимой" армии Сасандры, - щелкнул вожжами, чмокнул, вынуждая пару заморенных лошадок улечься в постромки.
     Емсиль напрягся, ощущая, как ноги погружаются в жидкую грязь. Так и калиги потерять недолго.
     - Эх, что ж ты будешь делать! - весело выкрикнул Вогля. От брата он отличался перевязанной головой. Не повезло парню. Когда забирался на стену, лестницу оттолкнул какой-то самоотверженный защитник города, и солдаты попадали в ров. Вогле повезло - ударился головой, а мог бы и шею сломать!
     - Разом, братцы, разом! - хрипел Дыкал.
     Телега качнулась вверх-вниз, вперед-назад... И выскочила из лужи, отпустившей колеса с недовольным чмоканьем.
     - Но, родимые! - Батя щелкнул языком. Повернулся к отставшим пехотинцам. - Не спите, дезертиры!
     Как всегда, в ответ на его шутку Вогля и Пигля охотно заржали, Емсиль поморщился, а Дыкал скривился так, словно заболели самое малое пять зубов сразу с одной стороны челюсти.
     Но из песни слова не выбросишь. А суровая правда хоть глаза и колет, а все же лучше самой елейной лжи.
     Пятая пехотная по своему обыкновению победила. Хоть и положила едва не треть рядовых солдат, а Медрен взяла. Правда, отчаянное сопротивление защитников в самый разгар боя вдруг сменилось паническим бегством со стен. Случилось это, когда четвертый полк, можно сказать, прекратил существование, солдат второго полка, штурмующего стены, на половине участков отбросили, а третий полк под командованием господина Джанотто делла Нутто все никак не мог раскачаться и выйти на исходные для атаки позиции. Горожане-ополченцы, крестьяне из ближних сел, стражники и благородные латники удирали, бросая оружие. Створки ворот не выдержали ударов тарана, и в город ворвались отряды окраинцев, банды кондотьеров Меуччо и Роллона.
     Генерал Риттельн дель Овилл праздновал победу.
     Усталые солдаты и офицеры даже не думали о грабежах, хоть город и был отдан им до утра следующего дня.
     Дыкал и Емсиль, чудом уцелевшие под ливнем из стрел и болтов при переправе через Ивицу и после, во время бессмысленной атаки надежно укрепленных и защищенных стен, подобрали тяжело раненного капитана т'Жозмо дель Куэта, который получил два болта в живот и стрелу повыше печени. Вначале они попытались донести офицера в полковой лазарет, но потом выяснилось, что их полка больше нет. И Емсиль принялся лечить капитана т'Жозмо сам, вкладывая в работу все навыки и все знания.
     На другой день его высокопревосходительство генерал Риттельн дель Овилл во всеуслышание объявил себя новоиспеченным королем северной Тельбии. Как там вышло на самом деле, рядовым и сержантам никто не рассказывал, но и до них долетели слухи о бунте в Аксамале, о смерти императора, о начавшемся развале империи. Теперь каждый правитель так и норовил оттяпать кусок пожирнее от пирога, именуемого Сасандрой.
     Стоит ли упоминать, что приказом командующего пятой пехотной все его солдаты становились воинами новой тельбийской армии. Укрепившись в отвоеванном Медрене, дель Овилл намеревался начинать потихоньку расширять свои владения, подчиняя окрестных ландграфов, пока окончательно не завоюет всю страну.
     В эту же ночь Дыкал сговорился с Батей, а потом предложил Емсилю уходить.
     - Я... дык... Сасандре служил... И от службы не отказываюсь... дык... А генерал пущай... дык... сам себя в задницу отымеет, ежели так неймется.
     Капитан т'Жозмо дель Куэта согласился с сержантом. Правда, более мягкими словами, приличествующими офицеру и дворянину, но смысл их где-то совпадал. И попросил вывезти его за Арамеллу. Там, на землях, прилегающих к Аксамале, капитан предполагал наличие твердой власти без всяких самозваных королей и тому подобных правителей.
     Предусмотрительный Батя покинул сасандрийскую армию в сопровождении ездового из обоза, с которым их связывала давняя дружба, и пары коней с телегой. Повозку загрузили чем смогли: котелок, палатка из провощенной кожи, два арбалета и изрядный запас болтов, мешочек пшена в четверть кантара, немного сала, соль. Поверх всего уложили тяжко страдающего телом, но крепкого духом капитана дель Куэту.
     Беглецов никто не задерживал. После ожесточенного сражения солдаты устали, бо2льшая часть офицеров и сержантов погибла... В общем, порядок в "Непобедимой" оставлял желать лучшего. На вторую ночь ездовой ушел по нужде и пропал. То ли зверь какой заел, то ли лихой человек надумал поживиться... Зато через три дня к их костру прибились Пигля и Вогля.
     С тех пор так и путешествовали.
     Капитан т'Жозмо скрипел зубами и время от времени терял сознание в телеге. Батя беззлобно ругал близнецов, обзывая их дезертирами. Дыкал хмурился и молчал, а Емсиль, с каждым днем все больше и больше удалявшийся от Барна, тосковал все сильнее и сильнее. Хотя, с другой стороны, за спасение раненого офицера ему полагалась если не награда, то прощение минувших провинностей. А вдруг удастся поступить в университет? Пусть не в Аксамале, так хоть в Браиле...
     Небо над Тельбией к середине осени затянуло тяжелыми тучами. Дожди шли, не переставая, по три-четыре дня. Дороги начали потихоньку превращаться в потоки жидкой грязи. Батя давно уже предлагал ехать по траве, и, если бы не дремучие грабняки, сжимавшие обочины, никто бы ему и не подумал возражать.
     А так - тащились и тащились, чавкая подошвами по раскисшей глине, то и дело спасая вязнущую телегу. Как сопля по свежей штукатурке, сказал Дыкал.
     Задумавшись, Емсиль поскользнулся, едва не плюхнулся носом в лужу, но удержался на ногах, схватившись за бортик телеги. Выпрямляясь, он услышал недовольный возглас Бати, и тут же Дыкал с тревогой в голосе крикнул ему:
     - Арбалет!
     Барнец поднял голову.
     По дороге навстречу их телеге двигалась колонна кентавров.
     Степняки шли медленной рысью - большего не позволяла слякоть. Гнедые и рыжие, буланые и саврасые, пегие и мышастые. Несмотря на моросящий дождь, никакая одежда не покрывала торс человеческой части их тел, длинные волосы на голове блестели от влаги. Глаза-щелки смотрели из-под тяжелых надбровных дуг, широкие ноздри выдували пар.
     Надо было, наверное, испугаться, но Емсиль почему-то подумал, что уже похолодало. Сильно похолодало, раз дыхание паром оборачивается.
     - Арбалет... - свистящим шепотом повторил Дыкал.
     - Ага! - Молодой человек кивнул, сунул руку в телегу, благо рост позволял, стоя на земле, ковыряться в грузе.
     Возглавляли конелюдей два воина. Первый - пегий, с проседью в черной бороде. Его голову украшала расшитая бисером лента, за которой торчало перо. По виду - орлиное. Рядом с ним рысил степняк внешностью попроще и ростом пониже. Буланый. Шерсть на его груди перечеркивали несколько свежих - едва-едва заживших - шрамов.
     Достать оружие барнец не успел.
     Буланый кентавр поднял правую руку, показывая пустую ладонь.
     - Мир вам! - провозгласил он хриплым голосом.
     Его пегий спутник презрительно сморщил ноздри, но не вмешался.
     - И вам здоровья и легких дорог! - отвечал Батя, сидящий на передке телеги, словно мокрая, взъерошенная птица.
     - Дорога легка для того, кто идет по ней с чистой совестью! - Конечеловек остановился около левой из запряженных лошадок. Почесал ей морду, подсунув палец под нащечный ремень недоуздка.
     - Дык... кто б спорил? - вышел вперед Дыкал. - Я не буду.
     - Давно ли из Степи, почтенные? - вежливо и вместе с тем осторожно - не обидеть бы по незнанию - поинтересовался Батя.
     - Давно! - надменно бросил пегий.
     - Мы служили в армии Сасандры с самого начала тельбийской войны, - пояснил буланый.
     - Дык... мы тоже, - криво усмехнулся сержант.
     - Теперь, как я понял, не служите? - Отмеченный шрамами конечеловек проявлял изрядную догадливость и удивительное для этого племени понимание людей.
     - Было б кому! - сплюнул Батя.
     - Вы служили в пятой пехотной?
     - Да. А что? - Седой сержант еще больше ссутулился, будто ожидая подвоха в невинном вопросе.
     - Вы знали кого-нибудь из наемников? Из банды Кулака?
     Батя покачал головой. Дыкал пожал плечами. Сказал неохотно, кивая на Емсиля:
     - Дык... Вот он лейтенанта ихнего лечил. Коготка... дык.
     - Не знаю такого... - Буланый озадаченно покрутил головой. - Я хочу знать о судьбе Антоло из Да-Вильи...
     - Что? - охнул Емсиль, подаваясь вперед.
     - Дык... дезертировал Антоло, - пробормотал сержант. - Еще месяц назад. Почти.
     Он прищурившись посмотрел на кентавра, почесал затылок:
     - Дык... сдается мне, почтеннейший, что я... дык... это... видал тебя уже.
     - Я - Желтый Гром из клана Быстрой Реки, - пояснил конечеловек. - Я связан с Антоло из Да-Вильи долгом чести.
     - Эх! - Емсиль махнул рукой. - Дядька Дыкал! Антоло был в банде Кулака. Видал я его, когда Коготка лечил.
     - И не сказал никому? - нахмурился сержант.
     - Конечно, не сказал. Ему же по закону военного времени...
     - Вот и молодец, что не сказал! - Дыкал неожиданно улыбнулся. - Война войной, а дружба дружбой. - Он подмигнул Бате, который в ответ развел руками.
     - Значит, он живой? - Кентавр подошел так близко, что барнец ощущал резкий запах мокрой шерсти.
     - Дней семь назад точно был. До штурма Медрена. Сейчас - не скажу. Много людей погибло.
     - У Антоло из Да-Вильи был мой амулет. - Желтый Гром наклонился к человеку. - Колдовство слабое. Я не шаман, я - воин. Но амулет дал мне знать, что Антоло в беде. Я должен вернуть долг чести.
     - Честь нашего брата - наша честь! - громко выкрикнул пегий. Остальные кентавры одобрительно загудели, застучали наконечниками копий о щиты. - Мы или поможем другу нашего брата, или отомстим за него!
     Снова крики и стук железа по обшитому кожей дереву.
     - Рады бы... дык... помочь, но сами не знаем ничего... - Дыкал вздохнул. - Видать, не судьба.
     - Ничего! - ответил Желтый Гром. Церемонно приложил ладонь к сердцу. Раскланялся. Отряд конелюдей взял с места в рысь, огибая с двух сторон телегу.
     Емсиль насчитал двадцать пять пар - то есть пятьдесят кентавров. Когда колонна скрылась за пеленой дождя, Дыкал снова потер затылок:
     - Непростой у тебя друг. Далеко... дык... пойдет. Помяни мое слово.
     - Если выживет, - сварливо добавил Батя.
     И Емсиль не смог найти слов для возражений ни первому, ни второму.
     
     Глава 11
     
     Если раньше Антоло думал, что совсем мало удовольствия путешествовать верхом летом, в солнечную сухую погоду, то лишь сейчас понял, как был не прав. Скачка навстречу холодному косому дождю противнее во сто крат. Струйки воды сбегают за шиворот, руки мерзнут, промокает и не успевает высохнуть за краткий привал одежда.
     И тем не менее остатки банды Кулака упрямо гнали коней на север. Сразу после взятия Медрена кондотьер расторг договор с генералом дель Овиллом. Новички - Антоло и Кирсьен - удивлялись сперва. До сих пор наемники где надо и не надо цитировали "Уложение Альберигго" - одна война, один хозяин и так далее. А тут вдруг взяли и сорвались, плюнув на присягу. Но коморник отряда Почечуй быстро растолковал молодым и неопытным, что присягали они не лично генералу, а империи, а коль его высокопревосходительство предал Сасандру, объявив себя правителем сопредельной земли, то и служить ему они не собираются.
     А Кулак добавил пару слов позаковыристее, о том, что именно прорыв его банды в Медрен сыграл решающую роль в победе, но ему не только никто благодарности не объявил или денежного вознаграждения на выживших бойцов, но даже не позвали на военный совет, начавшийся сразу после переезда ставки генерала в город.
     В самом деле, как рассказывали очевидцы (прежде всего кондотьеры Меуччо и Желвак), отчаянно сопротивляющиеся защитники Медрена ни с того ни с сего начали бежать со стен. Словно демонов увидели за спинами имперской пехоты. И уж тут-то не взял бы крепость только полный тупица. Отчего же храбрые, исполненные высочайшего боевого духа, пускай не всегда хорошо обученные, латники, стража и ополченцы сдались? Ведь они успешно противостояли шестикратно превосходящим силам противника и даже уничтожили четвертый пехотный полк, сведя это превосходство к четырехкратному? В армии болтали всякое, чего только не предполагали! Но наемники, сражавшиеся в резиденции ландграфа Вильяфа, и прежде всего Антоло с Киром, догадывались, в чем дело.
     Наследник престола, мальчишка Халльберн, оказался носителем сильнейшего чародейского потенциала, что в совокупности со старинным амулетом, который его светлость случайно обнаружил в сокровищнице, дало неожиданную смесь чувств и эмоций окружающих. Необученный мальчик сумел превратить простых людей, живших в Медрене и съехавшихся туда из окрестных сел, в подлинных героев. И это без всяких магических формул, заклинаний, практики мысленного контроля силы и тому подобных изысков, обучаясь которым и становятся волшебниками. Просто честная и бесхитростная душа отвечала на постоянные нравоучения отца - вот, де, хорошо бы сплотиться всем, как один, в едином порыве противостоять врагам династии, доказать всей Тельбии, что самые лучшие люди живут в Медренском графстве. Какой же мальчик двенадцати лет не мечтает стать героем? А если еще героями будут все окружающие тебя люди, от няньки до капитана гвардии?
     Жаль только, что барон Фальм тоже подобрался к решению загадки. Конечно, его не могло не заинтересовать повальное бесстрашие тельбийцев, их мужество и служение долгу - свойства в настоящие времена довольно редкие. Барон, скорее всего, наблюдал, размышлял и делал выводы. Уж если Антоло сумел догадаться! А проницательности у обортня-котолака не отнять...
     Рука слуги, продавшегося с потрохами барону, которая сорвала медальон с шеи Халльберна, нарушила связь между мальчиком и амулетом. И медренцы, бившиеся до этого момента без страха и упрека, вдруг побежали. Считаные единицы сохранили верность мертвому уже ландграфу, но их в панике сбивали с ног и топтали бывшие соратники, в один миг перешедшие от яростного сопротивления к позорному бегству.
     Нет худа без добра. Именно это спасло отряд Кулака от полного истребления. Капитан, командующий гарнизоном, снял со стен и бросил на освобождение особняка его светлости лучших воинов. Двери, которые Почечуй, Клоп, Витторино и Лопата запирали за собой и заваливали всяким хламом, не задержали бы надолго медренцев, горящих жаждой справедливого возмездия. Но неожиданно они оказались в меньшинстве, вынуждены были защищаться или сложить оружие.
     Антоло поправил капюшон плаща. Оглянулся.
     Наследник Халльберн, или просто Халль, как теперь его называли в отряде, упрямо рысил рядом с Белым. Никто его не уговаривал и, упаси Триединый, не принуждал. Просто, когда те из наемников, кто еще держался на ногах, принялись собирать мертвецов и перевязывать раненых, он подошел к Кулаку, безошибочно определив в нем предводителя:
     - Вы будете за ним гнаться?
     Не было ни малейшей нужды объяснять, за кем это "за ним". Кондотьер, стоящий на коленях у тела Мудреца, молча кивнул.
     - Я обещал его убить своими руками, - без обиняков заявил Халльберн.
     - Это будет нелегко, - сказала Пустельга. Она выглядела не намного краше мертвецов - черные тени под глазами, побелевшая кожа, туго обтянувшая скулы. Видно, не один год они странствовали и сражались вместе, а вот теперь погиб Мелкий, да и Мудрец, чье мастерство фехтовальщика вызывало восхищение рядовых и офицеров не только в банде Кулака, пережил его на какой-то десяток дней. А все по вине одного и того же человека. Вернее, не человека.
     - Я не боюсь, - твердо отвечал мальчик. - Я хочу и буду учиться убивать. Я уже много умею. Испытай меня! Меч, копье, корд, арбалет...
     - Я не о том, - дернула щекой женщина.
     - Барон задолжал слишком многим, - пояснил Кирсьен. - Кто здесь не хочет видеть его кровь на своем мече? - Тьялец обвел глазами присутствующих.
     - Где-нибудь в другом месте поищи... - зло проворчал Бучило. Уж ему-то скорое удовлетворение от мести никак не грозило - шестопер Джакомо сломал бородатому северянину ногу. Хорошо еще, если хромать до конца жизни не будет.
     - Да что... энтого... меч? - потер бороду Почечуй. - Я его, шволочь... энтого... проклятую, жубами грыжть... энтого... готов! Жубов только мало... - пожал плечами коморник, вызвав язвительную усмешку Пустельги..
     Остальные закивали. Кое-кто взмахнул оружием. Оно и неудивительно - Антоло, хоть и считал себя всю жизнь человеком сугубо мирным, предпочитающим бесшабашное веселье суровому бою, тоже чувствовал такую ненависть к оборотню, что, если бы не предательская слабость в конечностях после пыточного приспособления, бросился бы в погоню хоть сейчас.
     - Все равно! - упрямо сжал губы Халльберн. - Я хочу ехать с вами. Никто не знает, чей меч достанет проклятого убийцу. Так почему же не мой?
     - Молодой... энтого... еще, - попытался урезонить мальчика коморник. - А в дороге, чай... энтого... не мед.
     - Я не боюсь. Я езжу верхом!
     - Цельный день? Да из дня в день, лопни мои глаза? - прищурился Кольцо.
     - Ну и что? Я поеду! - Наследник топнул ногой. Упрямец! Но его упрямство - никто не решился бы возразить - происходило не от каприза избалованного ребенка, а от уверенности человека, в одночасье потерявшего всех родных и ставшего взрослым.
     Зубоскал Кольцо открыл было рот, но ляпнуть глупость не успел.
     - Пускай мальчик едет, - глухо проговорил Кулак. - Он имеет право. Не меньшее, чем любой из нас.
     - Эх, не шправитша! - махнул рукой Почечуй.
     - Справится! - жестко припечатал кондотьер. - Захочет отомстить - справится. А не сумеет, значит, не дано. Месть, мальчик, не каждому дается.
     - Не зови меня мальчиком! - возмутился наследник.
     - Ты теперь в моей банде. - Кондотьер поднялся, держась за простреленный бок. - Как хочу, так и буду звать. - Немножко подумал и добавил: - Но ты в чем-то прав. Ты заслужил, чтобы тебя не считали ребенком. Имя?
     - Халльберн.
     - Длинно! - покачала головой Пустельга.
     - Да, длинно, - согласился кондотьер. - Халль - гораздо короче. Мы будем звать тебя Халль.
     Почти день наемники потратили, чтоб похоронить павших.
     Мудрец. Ормо Коготок. Куст. Серый. Комель. Волчок. Клоп. Джизло Рябой.
     Раненых отправили в обоз, отсыпав лекарям изрядно серебра из отрядной казны.
     Собирали коней. Укладывали вьюки. Прощались с теми, кто гнаться за котолаком не захотел. Месть - дело добровольное. Трудно ожидать самоотдачи от воина, поднятого в путь не жгущей сердце ненавистью, а приказом командира или ожиданием вознаграждения.
     Ночь провели без сна, в раздумьях - куда мог направиться барон Фальм?
     Уж очень много разных черт, каждая из которых принадлежала другому народу, он в себе совмещал. Лотанское произношение и вельсгундская бородка. Кольцо в ухе на фалессианский манер и широкий боевой пояс дорландцев. При этом барон называл своей родиной Итунию, но ранее был замечен в горах Тумана, где поставлял оружие восставшим против империи кланам дроу.
     Почечуй считал, что Фальм мог проявить хитрость и попытаться запутать следы, сделав крюк до самых болот Южной Тельбии, чтобы сбить со следа возможную погоню. Пустельга довольно резонно возражала, что на погоню ему, скорее всего, начхать и сказать, куда отправится Фальм, попросту невозможно. Кулак доказывал, что барон сочтет свою миссию выполненной и рванет прямиком на запад. Отчитываться перед хозяевами. Ведь хозяева у него должны быть обязательно. Какого высокого полета ни была бы птица, а кто-то должен подсыпать зерно в кормушку. Белый, шипя и вставляя словечки на своем языке, утверждал, что барон Фальм отправится на север. Путь в Итунию короче всего через горы Тумана, а дроу его не только свободно пропустят, но и обеспечат почетный конвой, чтоб никто не помешал.
     Спорили долго.
     Вензольо даже предложил Антоло составить гороскоп.
     Да! Именно Вензольо! Вот уж кого бывший студент не ожидал встретить на месте учиненного котолаком побоища, так это товарища по университету. Оказывается, Мудрец выловил его из воды. Полузахлебнувшегося и отчаявшегося. Когда плот, на котором десяток Дыкала переправлялся через Ивицу, перевернулся от прямого попадания камня, выпущенного медренской баллистой, не умеющего плавать каматийца подхватила стремнина и поволокла прямиком под обрывистый берег. Не утонул он чудом, но потерял оружие, шлем, калиги. Будучи вытащенным, обалдел от счастья и увязался следом за наемниками.
     Прямо говоря, табалец предпочел бы видеть рядом с собой немногословного, но надежного и открытого Емсиля, чем хитрого и беспокойного Вензольо. Он не мог простить картавому каматийцу предательства: дружбы с попрошайками - Горбушкой, Мякишем и Чернухой. Но, по свидетельству Пустельги и Бучилы, дрался Вензольо достойно. Вначале алебардой, отобранной у городского стражника в самой первой стычке, а потом и коротким мечом. Даже заработал две легкие раны: плечо и колено. Эти по сути дела глубокие царапины он носил с гордостью, как знак того, что за спины новых товарищей не прятался.
     Кулак поддался на уговоры каматийца и решил взять его собой. Все равно в полку его наверняка сочли убитым.
     Но Антоло твердо пресекал попытки Вензольо выказать дружеское отношение. Например, приобнять за плечи. В Камате такой жест в порядке вещей, но северянину он кажется верхом панибратства, даже чем-то не вполне приличным. От совместных воспоминаний табалец тоже отказался. Нечего. Я сам по себе, ты сам по себе. Уж лучше я с бывшим гвардейцем Кирсьеном в разведку пойду, чем с тобой. Он хоть и числит меня во врагах, зато относится всегда ровно и одинаково, не предавал, не лебезил перед Горбушкой. Антоло так прямо и заявил. Это еще год назад он попытался бы намекнуть, испытывая неловкость от того, что говорит человеку правду в глаза. Жизнь отучила.
     И гороскоп составлять отказался.
     Зато всех в очередной раз удивил мальчишка - Халль.
     Он заявил, что чувствует амулет. Каким образом - непонятно, да и ощущения свои он затруднялся описать. Как голубь чувствует родную голубятню? Как рыба возвращается из моря нереститься в реку, из которой уплыла мальком? Как опытный воин подставляет меч под вражеский клинок за полмгновения до удара? Просто чувствует, и все. Он и раньше всегда мог найти его в особняке. Это давно, когда отец еще разрешал иногда снимать серебряный медальон.
     И в настоящее время амулет движется на север. К реке Еселле.
     Нет. Расстояние он оценить не может. Ни в милях, ни в днях пути. Но знает, что барон-убийца удаляется.
     Наутро Кулак повел отряд на север. Не рассуждая и не задавая лишних вопросов.
     - Если почувствуешь, как что-то меняется, просто догони меня и скажи. Хорошо? - попросил он Халля.
     Вот уже третий день они рысили к северной границе Тельбии.
     Сцепивший зубы от боли кондотьер - хоть болт извлекли, а рану перевязали, Кулак слишком часто держался за бок и не мог обмануть товарищей, - Пустельга, Белый и Почечуй. Кир, Антоло и Вензольо. Кольцо, Лопата и Витторино. Одиннадцатым - Халль.
     Первое время коморник сетовал, что не набралась дюжина. Что за число такое? Одиннадцать. Не делится ни на два, ни на три... Как посты назначать, кашеваров? Пустельга, поигрывая ножом-"яйцерезом", очень убедительно попросила его заткнуться и никому не морочить головы ерундой, когда предстоит столь серьезное и ответственное дело, как поимка и уничтожение котолака. А табалец подумал, что это символично - число людей в отряде не делится. Вернее, если точно следовать законам математики, делится только на единицу и на одиннадцать. Значит, они теперь - одно целое и никакому врагу не разорвать их отряд.
     Если бы так было на самом деле...
     
     Вид листвы, облетающей с тополей, всегда навевает мысли о тяжелой и неизлечимой болезни. Ни тебе праздничного багрянца кленов, ни благородного золота берез, ни языков пламени, срывающихся с ясеней. Лишь мрачные и удручающие цвета. От бледно-коричневого, напоминающего гной, заполняющий застарелую рану, до грязно-зеленого, словно трясина опасного болота. Они сыпались и сыпались, заполняя неработающий фонтан посреди университетского двора, грудами скапливались на красно-черных парапетах. Казалось, этот ливень не иссякнет никогда. Листья так и будут падать и падать, пока их горы не сравняются сперва с высоким крыльцом, на которое вели ступени, протертые бесчисленными башмаками студентов, потом со стрельчатыми окнами органного зала, а после и с верхушкой башни факультета астрологии, откуда так удобно наблюдать за звездными светилами и фазами лун.
     Высокий дворник упрямо работал метлой посреди двора. Сгребал шуршащее, воняющее сыростью и умершим летом безобразие, собирал в старую тряпку и уносил на широких плечах. Несколько раз ему предлагали не мудрить, а жечь листья прямо тут, в университетском дворе. Старик ничего не отвечал, лишь укоризненно качал головой. Мол, разруха разрухой, а гадить, где живешь, все же не стоит. И продолжал сгребать и уносить мертвую листву.
     - А ведь умнейший человек... Профессор. Астролог, каких поискать еще! - Гуран фон Дербинг оторвался от окна, подошел к столу, заваленному бумагами. - Он же может приносить пользу Аксамале!
     - Каким образом? - сварливо поинтересовался худенький малорослый старик. Он сидел в малоосвещенном углу, почти полностью погрузившись в глубокое кресло. - Гороскопы составлять?
     - Да хоть бы и гороскопы! - воскликнул молодой вельсгундец. - Вы знаете, мэтр Абрельм, как виртуозно он вычисляет аспекты от планет к Асценденту? Трин и секстиль! А фазы Лун? А прохождение Солнца через зодиакальные созвездия? Десценденты, связи домов...
     - Довольно... - умоляющим голосом произнес сидящий за столом мужчина лет сорока. Его рыжеватая, недавно отпущенная бородка топорщилась, словно после разгульной ночи, а ладони сжимали виски. - Я же просил вас не шуметь!
     - Прошу простить меня, мэтр. - Гуран беспрекословно подчинился, отвесил легкий поклон - излишнего чинопочитания Дольбрайн не любил. - Погорячился.
     - А я не погорячился. - Кутающийся в меховой плащ Абрельм сильно напоминал филина. Вернее, не филина, а маленького сычика, грозу мышей и ночных бабочек. - Я считаю, что, если человек может приносить пользу народу, а предпочитает возиться с мусором, он вредит народному делу... Его впору не уговаривать, а к ответу призывать!
     - Помилосердствуйте, мэтр! - Дольбрайн поморщился. - Сколько же можно искать врагов среди соотечественников? Мы и так слишком долго преклонялись перед всем иностранным, заморским да западным.
     Пожилой мужчина, похожий на отставного военного, оторвал голову от разложенных на маленьком столике пергаментов. Вздохнул.
     - Не там врагов ищем, любезнейший мэтр Абрельм, не там...
     Волшебник хмыкнул. Он хоть и не отличался особым мастерством во владении Силой или чародейской мощью, но, подобно всем представителям этой братии, всегда был уверен в собственной правоте. И его дребезжащий голосок порой не давал покоя как советникам Дольбрайна по военным и гражданским делам, так и самому мэтру, который вздыхал, но терпел въедливого колдуна.
     Вот и на этот раз мэтр Дольбрайн громко вздохнул, сунул закладку в книгу, которую читал перед этим. Обвел взглядом товарищей. Он до сих пор не мог поверить, что стал правителем пусть не всей Аксамалы, но немалой ее части: городок при Университете тонких наук, ремесленные и купеческие кварталы, несколько улиц, примыкающих к Клепсидральной площади, где стояли дома, принадлежавшие молодым и не слишком богатым дворянским родам.
     Если бы год назад кто-то сказал мошеннику Берельму по кличке Ловкач, что ему будут подчиняться уважаемые солидные люди, а молодежь станет прислушиваться к каждому произнесенному им слову, он поднял бы болтуна на смех. Но однажды в грозовой летний вечер к нему явился представитель тайного сыска и сделал предложение, от которого Ловкач не смог отказаться.[36] Сыщик хотел, чтобы Берельм сел в тюрьму, там втерся в доверие к вольнодумцам и заговорщикам, задержанным по разным причинам (зачастую надуманным за неимением лучшего), а потом выдал их властям и сыску. Для этого ему нужно было представиться заключенным мэтром Дольбрайном, известным философом и "гигантом мысли", как называли его соратники. Какая судьба постигла самого ученого, автора множества трактатов о взаимоотношениях правящей верхушки с работягами, жрецов с верующими, сыска и армии (служб, созданных для силового управления внутри государства) с гражданским населением, ни Берельм, ни сыщик Мастер не знали.
     Попав в тюрьму, Ловкач честно отрабатывал обещание. Объявить его Дольбрайном постарались надзиратели, а ему осталось только изредка произносить с умным видом очевидные фразы, по большей части вытянутые из учения Триединого. Но со временем Берельм-Ловкач начал находить удовольствие в плетении словесной вязи, а живой ум и неплохое образование, полученное в детстве и отрочестве, позволило сделать речи убедительными и интересными для большинства молодых вольнодумцев. Да и "философ", сам того не замечая, проникся им же превозносимыми идеями: о равенстве и братстве, о справедливости и несправедливости, о сословиях, налогообложении, бесплатном образовании, праве на выбор вероисповедания, отношении к расам и нациям, населяющим Сасандру... С каждым днем он говорил все убедительнее и убедительнее, что не могло не сказаться на слушателях. Через месяц его боготворили в городской тюрьме Аксамалы, а на свободе гуляли слухи о великом вожде и учителе, способном дать народу новую цель и идею.
     В ночь Огня и Стали, когда командующий гвардией генерал дель Погго начал зачистку Нижнего города от инакомыслящих, толпа восставших горожан, большей частью студентов и мещан, взяла штурмом Аксамалианскую тюрьму и вызволила Берельма. Ну, они-то думали, что мэтра Дольбрайна, "гиганта мысли и отца сасандрийского вольнодумства". Повстанцы освободили его и едва ли не силой заставили быть своим предводителем.
     С тех пор прошло немало времени. Правительство, возглавляемое Дольбрайном, навело порядок на части Нижнего города - ведь Верхний все равно разрушили новоиспеченные чародеи, которые отчаянно сопротивлялись гвардии и жрецам и немало в том преуспели. Горожане получили подобие порядка - улицы патрулировали отряды студентов и ополченцев; грабителей и воров примерно наказывали на возведенном на Клепсидральной площади помосте; бордели и кабаки попали под жесткий надзор. Дольбрайн ввел распределение пищи поровну, согласно количеству домочадцев, для каждой семьи Аксамалы, всех мужчин обязал проводить три дня из десяти в самообороне. В настоящее время наибольшую опасность представляли выходцы из припортовых кварталов, известного сборищами нищих, бездельников и уголовного сброда - как мелких вроде карманников, так и промышляющих грабежами с убийством, которых собратья звали мокрушниками. С ними соратники Дольбрайна, называвшие себя "младоаксамалианцами", вели беспощадную борьбу.
     Собственно, квартал, прилегающий к Университету тонких наук, оставался единственным островком спокойствия и благонадежности в бурном море взвихренной невзгодами Аксамалы. Относительным, конечно. Ведь все в мире относительно...
     - Совершенно верно, мэтр Крюк, - одобрил пожилого вояку Дольбрайн. - Пора бы уже и прекратить искать виноватых. Не мы обрушили город в пучину безвластия, но нам его оттуда вытаскивать. Люди... Простые люди, наши с вами братья, смотрят на нас. Они ждут решительных действий, они жаждут улучшения жизни уже сейчас - дешевого и доступного хлеба, спокойствия на улицах города, надежды перезимовать без голода и революций... Но не стоит перекладывать вину за все, что творится в Аксамале, на каких-то выдуманных врагов. Например, на айшасианских шпионов... - Мэтр помолчал. - А профессор, сгребающий листья, возможно, сейчас полезнее для Аксамалы, чем профессор, составляющий сомнительные гороскопы. В наше время каждый должен задуматься - а что ты сделал для общества?
     Гуран покачал головой. Он не часто возражал учителю, но...
     - Профессор Гольбрайн составлял точные гороскопы, - сказал молодой человек. - Уж поверьте мне. Я слушал его лекции, немного умею применять полученные знания на практике...
     - Я не спорю, - мягко прервал его Ловкач. - Иногда астрологические предсказания сбываются. Вернее, некоторые их части. Но это лишь подтверждает общее заблуждение. Люди, пытающиеся предсказать свою судьбу либо судьбу других людей, заранее обречены на провал. Жизнь многообразна и многогранна, любая мелочь влияет на нашу судьбу порой так же сильно, как и общегосударственные потрясения.
     - Мэтр Дольбрайн прав, - проскрипел из угла чародей. - Собрался ты, к примеру, справить малую нужду, отошел в сторону... и получил черепицей, сорвавшейся с крыши, по голове. А возможен и прямо противоположный случай. Ты точно так же пошел справлять малую нужду за угол, а шайка грабителей, поджидавшая добычу в соседнем переулке, удовольствовалась другим прохожим...
     Гуран развел руками:
     - Возможно, вы и правы. Но мэтр профессор признан лучшим астрологом Сасандры.
     - Пусть. Никто не отнимает его прав. - Дольбрайн поднял со стола сложенный вчетверо пергамент, развернул его, пробежал глазами, с недовольной гримасой отбросил в угол. - Но и привлекать его к нашему делу мы не будем. Ты уж прости... Но нет у меня веры в гороскопы. Верить нужно в себя, в свои силы, в Триединого, наконец, но не в расположение каких-то там светил.
     Вельсгундец не нашел слов для достойного ответа. Да и не искал. Он искренне верил Ловкачу и вызвал бы на поединок любого, кто усомнится в словах учителя. Парень поклонился.
     - Вы правы. Несомненно. От гороскопов только зло. Знаете, как я трусил в ночь Огня и Стали?
     - Ты? Трусил? - Крюк приподнял бровь. - Если бы все так трусили, как ты, мы сбросили бы в море и гвардию, и портовую чернь.
     - Нет. Я правда трусил. До дрожи в коленках А напускной храбростью старался перебороть себя... А все из-за чего?
     - Из-за чего же? - заинтересовался Абрельм.
     - Из-за гороскопа. На выпускном испытании нам задали составить гороскоп на самих себя. У всех получилось по-разному. Кому-то удалось больше приблизиться к истине, кому-то меньше. Мой друг Антоло из Табалы, например, нагадал себе карьеру полководца...
     - И где он теперь? - спросил Крюк.
     - В армии...
     - А-а-а!
     - Рядовым. Его полк отправился в Северную Тельбию. Я узнавал.
     - В Тельбии война, - веско заметил колдун.
     - Сейчас война по всей Сасандре, - поправил его Ловкач.
     - Да, - согласился Гуран. Прошелся по комнате взад-вперед, снова оперся локтем о подоконник. - У рядового пехотного полка надежда выжить невелика. Может быть, Антоло уже погиб.
     - А что с твоим гороскопом? - напомнил Крюк.
     - У меня вышло, что погибну я в огне... - тихо проговорил вельсгундец. - В клокочущем пламени. Яростном и неудержимом.
     - Могу тебя обрадовать, - скривил губы в усмешке мэтр Абрельм. - В Аксамале, похоже, не осталось в живых чародея, способного вызвать яростное и неудержимое пламя. Скажем так, самое большее, чего могу добиться я...
     Решительный стук в дверь прервал его.
     - Открыто! - громко заявил Дольбрайн. - Входите!
     Гуран подозрительно прищурился и положил ладонь на рукоять меча. Даже в окружении единомышленников приходится быть всегда начеку. Враг не дремлет. Если "младоаксамалианцы" упустят власть из рук, найдется целая куча желающих ее подхватить. Мэтр Абрельм, видно, подумал о том же. Он не стал делать показных жестов, но сунул ладони под плащ. Скорее всего, приготовил быстрое и смертельное заклятие. Мощью пожилой чародей не отличался, но умел ударить в нужную точку.
     Дверь распахнулась. Порог перешагнул морщинистый мужчина с трехдневной седой щетиной на щеках. Пелеус[37] на его голове блестел от влаги - похоже, над столицей вновь разверзлись небеса. Рукава добротного суконного кафтана тоже темнели, напитавшись дождем.
     Вошедший поклонился. С чувством, но без подобострастия. Бросил полный сожаления взгляд на камин, который никто с утра так и не подумал разжечь.
     Следом за ним двое плечистых студентов ввели мужчину средних лет, одетого очень легко и с непокрытой головой. Должно быть, из-за широкой плеши он сильно зяб под дождем. На его лице выделялся крупный пористый нос, нависавший над светло-русыми, прокуренными усами, на щеке красовался свежий кровоподтек, но глаза смотрели цепко, словно хозяином положения был он сам.
     - Кого это вы привели, фра Лаграм? - язвительно проговорил чародей. - Очередной враг народа? Осколок старой власти?
     Мужчина в пелеусе устало повел плечами, словно хотел сказать: "Издевайтесь, издевайтесь... А что с вами будет без меня?"
     - Вы угадали, мэтр Абрельм. Просто поразительная догадливость, право слово! Я ловил, ловлю и буду ловить людей, служивших прошлому. Ибо они - кандалы, сковывающие наши ноги на пути к светлому будущему.
     Гуран улыбнулся. Красиво, очень красиво умеет говорить фра Лаграм, бывший купец, а ныне глава тайного (да и явного тоже) сыска нового правительства Аксамалы. Слушая его вдохновенные речи, трудно понять - в самом деле фра мыслит именно так или подбирает вычурности и красивости для того, чтобы поразить собеседников? За последний месяц на глазах молодого вельсгундца произошло много превращений. Купец стал сыщиком, лавочник - министром финансов, профессор - дворником... Многие студенты думать забыли об учебе и взяли на себя обязанности сержантов новой армии Аксамалы, состоявшей сплошь из ополченцев. Да и самому Гурану пришлось - хочешь не хочешь - возглавить вооруженные силы "младоаксамалианцев", то есть в какой-то мере принять на себя обязанности главнокомандующего. Но такого рвения, как у фра Лаграма, он не видел ни у кого. Несмотря на одышку и подагрическую хромоту, бывший купец целыми днями рыскал по улицам, выискивая врагов новой власти. Очень ему помогали многочисленные знакомства в купеческой и ремесленной части города.
     Вот интересно, кто этот лысеющий мужчина? Чем он не угодил сыщикам? Почему молчит Дольбрайн? Обычно он принимает живейшее участие в судьбах задержанных. Особенно после того, как Лаграм приволок с Прорезной улицы целое семейство булочников, включая несовершеннолетних детишек, и пытался обвинить их в шпионаже в пользу Айшасы... А теперь молчит. Перебирает жалобы, прошения, рапорты... И плечи так напряглись, словно не бумажки в пальцах держит, а осколки гранитной глыбы.
     - Кто это, фра Лаграм? - поняв, что от старших товарищей вопроса не дождешься, не выдержал Гуран.
     Купец усмехнулся:
     - Фра Форгейльм по кличке Смурый собственной персоной! - и гордо глянул по сторонам. Неужели такая важная птица?
     Дольбрайн по-прежнему хмурился и молчал.
     - Кто он? - предчувствуя неладное, продолжал Гуран.
     - Сыскарь... Самый ухватистый, говорят, в Аксамале!
     Лысоватый переступил с ноги на ногу. Чему-то улыбнулся.
     - Тайный сыск? - удивился Гуран. - Прислужник имперского режима?
     - Зачем тайный? - неспешно ответил Лаграм. - Уголовный.
     - Тогда не понимаю, в чем его вина! - Вельсгундец горячо взмахнул кулаком. - Мы тоже боремся с уголовниками. Не враг он нам, а союзник! Учитель! Ну, скажите вы свое слово!
     Дольбрайн медленно поднял голову. Встретился взглядом с бледно-голубыми глазами Форгейльма. По лицу сыщика промелькнула тень удивления, сменившаяся уверенной ясностью. Узнал. Еще бы не узнать. Ведь фра Форгейльм и в самом деле считался лучшим среди магистратских сыщиков. Только изумительная ловкость Берельма (за что и кличку получил) позволила ему отвертеться от обвинения уголовного сыска. Да. Ловкость и несовершенство имперских законов.
     - Ты предлагаешь, - повернулся Ловкач к Гурану, - пригласить его работать с нами? Строить новую Сасандру?
     - Ну конечно! - воскликнул вельсгундец. - Нельзя же мастерами такого уровня разбрасываться!
     Берельма передернуло. В чем-то мальчишка, конечно, прав. Возможно, знания и опыт Форгейльма и помогли бы фра Лаграму отлавливать жуликов, воров и грабителей. Но... Зря Гуран произнес слово "мастерами".
     - Полагаю, стоит спросить его самого... - подал голос Крюк. - Мы ж не на рынке, и он не поросенок.
     - Глупости какие, право слово! - возразил Лаграм. - Вина его очевидна и доказана!
     - Зачем же вы сюда его привели? - медленно проговорил Дольбрайн, он же Берельм, он же Ловкач.
     - Утвердить обвинение! - Бывший купец выпятил подбородок.
     "Почему-то мне кажется, что не только для этого, - подумал Берельм. - Иногда даже самый хороший сторожевой кот становится опасен для хозяев, а именно, тогда, когда решит, что лучше их знает, как правильно охранять дом и подворье".
     - Я утверждаю обвинение! - Правитель поднялся, расправил плечи. Враг народа или нет, но Форгейльм заслуживал хотя бы внешнего уважения. - Готов подписать!
     Принимая бумагу из рук Лаграма, Берельм смотрел только в блеклые глаза сыщика. Поэтому он не видел, как дернулся, словно от пощечины, Гуран, как насупился, беззвучно шевеля губами, Крюк и как злорадно оскалился чародей Абрельм.
     
     Глава 12
     
     Под утро в лесной чаще пронзительно-жалостливо завыла бруха.
     Антоло вскочил, хватаясь за меч. Не слишком-то большое удовольствие проснуться в луже крови с перекушенным горлом. У затухшего костра озирался Вензольо.
     - Демон меня сож'и! Что же это?
     - Раздувай угли! - распорядился Антоло.
     - А ты команди', что ли? - с сомнением прищурился каматиец.
     Табалец хотел ответить резко, но передумал. Не трогай дерьмо, не будет вони. Он до сих пор не мог понять, зачем Кулаку понадобилось брать с собой картавого солдата? Или он не видит, что тот бросается выполнять поручения одного только кондотьера? Ну, сцепив зубы и с недовольным видом, еще Пустельги и Почечуя... А с остальными товарищами по отряду дерзок, старается меньше работать, а больше есть и спать.
     - Он не командир, лопни мои глаза, но если то, что сейчас воет, укусит тебя за задницу... - Из тьмы вышел Кольцо, бесцеремонно отодвинул каматийца и принялся раздувать угли.
     - Если укусит за задницу его, мы все переживем, - усмехнулся неслышно подошедший Кирсьен. - Но если кого-то из нас... - Бывший лейтенант красноречиво провел пальцем по рукоятке меча. Рядом с ним стоял Халль, застегивая кожаную курточку. Мальчик изо всех сил старался скрыть страх, но дрожащие губы и пальцы, не справляющиеся с застежками, выдавали его с головой.
     - Визгливые тут брухи, - поежился Антоло. - Наши басовитее ревут.
     - У вас в Табале, поди, и кипяток горячее? - не глядя на него, бросил Кир.
     Антоло поморщился. Нет, ну обязательно нужны эти мелочные уколы? Уж и сражались сколько раз бок о бок, и, как ни крути, спасать друг дружку приходилось, и руки жали перед всем отрядом, а лейтенантику все неймется. Нет-нет да и проскочит в его словах застарелая обида. Сам табалец, хоть и чувствовал порой неприязнь к гвардейцу, старался никак ее не выказывать. Нехорошо. Все-таки из одного котла едим. Вот закончится война...
     А когда она закончится?
     По всему выходило, что охватывающая империю смута еще не набрала и четверти той силы, которую набрать суждено. Отделение провинций - это первые ласточки. Скоро они начнут делить между собой пограничные городки и территории. Хорошо, если обойдутся силами дипломатов, но это вряд ли - горячие головы переговорами не остудишь.
     Потом догадаются предъявить счеты Аксамале - с кого она больше податей сняла, от какой земли больше рекрутов в армию набирала, уроженца какого города обидела больше, не возвысив до министра или генерала... Аксамала, измученная к тому времени голодом, холодом и бунтами непривыкшего много трудиться населения, ответит просто и однозначно, то есть пошлет недовольных к бабушке ледяного демона или еще куда похлеще.
     Вот тут-то обычные брюзжание и зависть могут вылиться в самую настоящую кровавую резню. И хуже всего, что достанется ни в чем не повинным людям. Говоришь без табальского акцента? Враг. Умудрился поселиться посреди Каматы, а усы и борода белокурые, как у литийца? Пошел вон! А мало ли окраинцев поселилось в прошлом веке в Барне в ответ на приглашение главнокомандующего создать кордон между землями самых непримиримых кланов дроу и мирными жителями? Или взять ту же Тьялу, где в долине Дорены который год уже раздают земли всем, кто выслужил пенсион в войсках. Или Арун, куда приглашали лучших рудознатцев со всей Сасандры, даже денежное довольствие выплачивали всем желающим...
     Куда этим людям деваться? Смирятся они, когда недавние соседи начнут выбрасывать их семьи из домов и подворий? Станут безропотно сносить унижения от местных, которые отличаются от них лишь цветом волос или произношением? Или возьмутся за оружие? Скорее всего, они попытаются защищаться. И начнется гражданская война по всей стране, по всей империи, вернее, бывшей империи.
     В кровавую заваруху с удовольствием вмешаются дроу, незамиренные кентавры, гоблины и выходцы из западных королевств вроде барона Фальма. Не упустят возможности пройтись частым гребнем по прибрежным городам и селам халидские пираты. А там, глядишь, и Айшаса подтянется. Якобы для того, чтобы помочь и восстановить справедливость. Только справедливость они всегда по-своему понимают - сила есть, ума не надо.
     Вот и прощай самая сильная страна в мире под двумя Лунами. На твоих осколках возникнет несколько десятков мелких, никчемных королевств, в долгах, как в шелках, вечно с протянутой рукой, вечно голодных и злых. Они будут заискивать перед Айшасой, перед Дорландией, Итунией и Фалессой, гордиться великим прошлым и страшиться незавидного будущего. У каждого из них будут свои флаг, герб и гимн, но будут и тысячи людей, скитающихся и нищенствующих, забывших долг и честь, радующихся подачкам айшасианского солдата, готовых за сытую жизнь предать веру предков...
     - Ты это чего?
     Студент встрепенулся. Отогнал невеселые мысли. Кирсьен смотрел на него едва ли не с участием. И даже в голосе нотки смущения прорезались.
     - Обиделся, что ли?
     - Нет. Задумался, - честно ответил Антоло.
     - О брухах? - тут же вмешался Халль.
     - О людях. О тех, которые хуже брухи стать могут.
     - Ну, даешь! Ученая... энтого... голова! - Почечуй хлопнул парня по спине. - Вот такие они, штуденты! Тут... энтого... бруха жа жадницу грыжнуть... энтого... норовит, а он о людях!
     - От брухи отбиться проще, чем от некоторых людей, - вздохнул Антоло. Сунул ветку в костер.
     - Скажешь тоже, лопни мои глаза! - Кольцо поднял лицо, поморгал покрасневшими от дыма глазами. - С брухой серебро надоть!
     - У нас в Табале... - Студент бросил косой взгляд на Кира, ожидая новой подначки. Не дождался и продолжил: - У нас в Табале простой сталью привыкли обходиться. Рогатиной ее, конечно, не возьмешь - быстрая очень, но самострел настроить на тропе можно.
     - Ты на них охотился? - округлил глаза Халльберн.
     - Нет, - мотнул головой Антоло. - Мне не разрешали. А дед, отец, дядьки... Они охотились.
     - Делать им нечего было? - Вензольо потер кулаком кончик носа.
     - Это ж себе дороже. Кровососы... - согласился с ним Витторино.
     - У нас бруха редко на людей нападает, - пояснил табалец. - Все больше на овец. Вот отец с дядьками и защищали отару...
     - Да ну... - недоверчиво протянул Кольцо. - Бруха. И вдруг овец...
     - А ну закончили разговоры разговаривать! - Оттолкнув плечом Витторино и Лопату, в освещенный круг шагнула Пустельга. - Нечем заняться? Тогда взяли ветки, запалили факелы и окружили лагерь. Вензольо, Витторино, Кир! Охранять лошадей! Всем ясно?
     - А то... - проворчал для видимости Лопата. Кое-кто из наемников скорчил недовольную рожу, но повиновались все. Дисциплина в остатках банды Кулака была строгая, просто загляденье. И на зависть многим войсковым частям.
     Когда Антоло шагал с факелом, потрескивающим и роняющим искры в мокрую траву, прочь от костра, его нагнал Почечуй:
     - Шлышь, Штудент... Тебе... энтого... оберег отдать?
     - Какой? - встрепенулся табалец. И вдруг вспомнил. Подарок Желтого Грома! То самое хитросплетение кентаврового волоса, от которого отшатнулся, как ошпаренный, котолак Фальм. По заверению степняка - сущая безделушка. Антоло снял амулет и отдал на хранение Почечую, когда едва живой выбрался из пыточной его светлости. Почему? Скорее всего, потому, что чувствовал себя едва живым и боялся потерять. А потом забыл. Слишком много событий обрушилось - смерть Мудреца, погоня за котолаком и его приспешниками...
     - А тебе он что... энтого... беж надобношти? - прищурился старик.
     - Да нет! Давай! - Антоло вдруг стало стыдно. И за то, что забыл о подарке кентавра, и за то, что Почечуй таскается с его амулетом, помнит и переживает. - Как же не надо? Надо!
     Парень расстегнул рубашку и бережно надел плетеный из волоса шнурок на голое тело. Так, чтобы кожей ощущать узелки и петельки. Если Желтый Гром говорил, что может чувствовать его через амулет, то почему бы не облегчить степняку задачу?
     - От брухи... энтого... шпашет? - с интересом посмотрел на него коморник.
     - Не знаю... - честно ответил Антоло. - Думаю, нет.
     - От брухи добрая сталь лучше всего помогает, - сказал неожиданно появившийся Кулак. - Студент прав был. Серебро, осина - досужие выдумки. Остро отточенный меч и верная рука - вот залог удачи!
     Кондотьер хитро улыбнулся. Он старался выглядеть бодрячком, но все чаще его лицо заливала смертельная бледность, на висках выступали капли пота, а пальцы на левой руке дрожали, словно в приступе лихорадки. Какова у этой хвори причина, никто не знал. Строили разные предположения - кто говорил, мол, болт отравленный был, а кто доказывал, что подточенный и острый осколок остался в ране, а теперь блуждает по телу. Антоло слышал такие истории про иглы, воткнувшиеся в пятку, а потом по крови достигшие сердца. Слышать-то слышал, но верил мало. Он подозревал отраву. От подручных Джакомо можно было ждать и не такой подлости.
     Почечуй проводил взглядом спешившего к костру командира. Подмигнул Антоло:
     - Что нам меч, а, Штудент? Булава... энтого... вот оружие для наштоящих мужчин!
     Табалец кивнул. После боя в Медрене он попросил старика дать ему несколько уроков боя на палицах. Ни для кого не секрет - из всех видов оружия Почечуй предпочитал шестопер. Неожиданно для всех наемников у Антоло получилось неплохо. Ну, еще бы! Силушкой Триединый его не обделил, а опыт драки на палках имеется у каждого мальчика, выросшего в деревне. С тех пор он упражнялся через день - один раз с Пустельгой на мечах, а второй - со старым коморником на дубинах. Для этого Кулак отдал ему свою законную добычу - шестопер Черепа. Вскоре молодой человек полюбил это нехитрое, но смертоносное оружие. Отшлифованная рукоять в два локтя длиной, на одном конце шесть отточенных пластин, на другом - шар противовеса. Уж если Мудрецу удалось кистенем размозжить ухо котолака, то хороший удар по темени наверняка отправит хищника туда, где ему и место, - в Преисподнюю.
     А еще Антоло читал. Краткими урывками - времени на отдых в походе остается немного, да и занятия с оружием отбирают много сил. Горбясь вечерами у костра, он глотал строчку за строчкой той удивительной книги, которую нашел в Медрене. Часто он останавливался, обдумывал мудрые мысли, изложенные неизвестным автором, иногда советовался по тому или иному вопросу с Кулаком или Пустельгой. Ему было интересно их мнение, ибо теория теорией, но и мнение людей, постигавших стратегию и тактику на поле боя, сбрасывать со счетов нельзя.
     Пустельга относилась к советам, собранным в книге, скептически - она вообще читать не любила и книжников уважала мало. А вот кондотьер труд древнего стратега оценил по достоинству. Попросил у Антоло книгу, полистал ее, с уважением прикасаясь к потемневшим страницам, а после сказал, чтобы Студент не стеснялся подходить к нему в любое время дня и ночи, если захочет обсудить хитрости защиты и наступления, боевых построений и марш-бросков... Кто мог быть автором фолианта, он даже не догадывался. Присутствовавший тут же Почечуй с ходу выдвинул предположение, что написать столь серьезный и объемный труд по военному искусству мог только Альберигго - легендарный кондотьер, чье имя известно каждому наемнику. Предположение показалось всем таким нелепым, что коморника подняли на смех - особенно старалась Пустельга, но слова старика почему-то запали в душу Антоло. С тех пор он так и называл книгу: "Записки Альберигго".
     Со второй половины толстого тома голословные советы сменились разбором настоящих, имевших место четыреста - пятьсот лет назад сражений. Антоло с удивлением постигал, что не только решительный натиск или ввод в решающий миг в сражение резерва мог повлиять на исход сражения. От полководца требовалось постоянно просчитывать возможные ответные ходы противника, провоцировать его на ошибки, которыми еще не всякий мог воспользоваться. Иногда знание личности противостоящего военачальника быстрее вело к победе, нежели точные данные разведки о числе его пехоты и конницы.
     На одном дыхании Антоло прочитывал страницы, посвященные знаменитому кондотьеру Чезаре дель Бокко - в те годы дворяне еще не гнушались организовывать наемные армии. Он первый использовал тактику раненого лесного кота: притворно отступить в панике, а потом устроить засаду, когда враг, преследуя тебя, неминуемо нарушит стройный порядок. Он ввел в обиход ночные марши, когда тысячное войско появлялось неожиданно, в непредсказуемом месте и прямо из походных колонн развертывалось для наступления. Он, сражаясь на земле нынешней Каматы, распустил слух, что до смерти боится встретиться на поле боя с одним из генералов, чьего имени история не сохранила. Король, которому противостоял знаменитый кондотьер, поставил того генерала главнокомандующим над всем своим войском в день решающего сражения. И потерпел сокрушительное поражение, ибо доверил бразды командования полнейшей бездари, надутому, чванливому индюку. Но даже великий дель Бокко не сумел одержать победу в холмах Северной Уннары. Противостоящее ему войско не пожелало покинуть узких теснин - идеального места для обороны, хотя конница кондотьера в течение трех суток провоцировала уннарцев жалящими наскоками. Разгадка оказалась проста. Горячий и решительный командир, выманить которого в чистое поле не составило бы особого труда, за сутки до начала сражения свалился с коня и сломал шею. Его преемник попросту трусил перед именем дель Бокко и не решался покинуть подготовленные, укрепленные рвами и частоколом позиции...
     Бруха взвыла яростно и коротко. Судя по всему, мелькающие вокруг лагеря огни напугали кровососа. Да и подбиралась-то она, скорее всего, не к людям, а к лошадям. Любой хищник быстро учится - на сбившихся в кучу вооруженных людей нападать опасно. Это тебе не возвращающиеся с торга пьяные крестьяне.
     - Шволочь! - коротко отозвался о вампире Почечуй. - Вышпатьша перед дорогой... энтого... не дала! Кошка-мать!
     Подняв факел высоко над головой, коморник отправился седлать коня. Антоло последовал за ним, зная, что многие приказы Кулака Почечуй попросту предугадывает. Не ошибся он и на сей раз. Не успели они, перебрасываясь шуточками с Витторино, охранявшим коней, протереть спины животных, смахивая мелкие листочки и лишнюю влагу, осевшую за ночь, как по лагерю прокатился зычный голос кондотьера:
     - Седлать!!!
     Что ж, сегодня, если повезет, отряд переправится через Еселлу. Хотелось бы, конечно, найти паром, да где же его в этой глуши сыщешь? А вплавь уже холодно... Антоло поежился и с силой потянул пристругу вверх. Ничего, будем живы, что-нибудь придумаем.
     
     Боррас выругался сквозь зубы и натянул поводья:
     - Поворачиваем! Быстро!
     - Что случилось? - Флана ехала задумавшись и не смотрела по сторонам. Ее мысли занимало беспокойство о судьбе подруг, брошенных ею (чего уж там стесняться выражений!) на произвол судьбы в передвижном борделе. Идеи, как им помочь, приходили в голову одна за другой, но после здравых размышлений все оказывались несбыточными.
     - Быстрее! Потом... Все потом! - Рыжий малый безжалостно дергал повод, разворачивая чалого. Конь не то чтобы сопротивлялся, а просто в силу почтенного возраста не мог выполнить желание всадника так быстро, как тому хотелось.
     Флана глянула вперед, на желтоватую ленту дороги, извивающуюся среди полей, уже распаханных под озимые, и небольших рощиц - тополя и каштаны. Десяток всадников. Одеты в кожаные куртки, обшитые стальными бляхами. У некоторых на головах - шлемы. Кони рослые, ухоженные. Ну и что? Ведь не по чужой стране едем... Она вообще в последние несколько дней не понимала своего спутника. Боррас настоял на том, чтобы свернуть с наезженного тракта, изобилующего уютными мансионами, и повел ее проселочной дорогой. Может, цены на еду и ночлег показались ему слишком высокими? Это бывает. Поиздержался парень в дороге, а мужская гордость не дает в том признаться. И зря! В кошельке Фланы оставалось еще достаточно скудо, чтобы заплатить за себя и Борраса. И жалеть их она не собирается. Или он узнал какие-то новости, которые от нее скрывает? Тоже напрасно. Она не изнеженная столичная финтифлюшка. Способна выслушать и понять.
     - Да быстрей же ты! - Парень некрасиво оскалился. Едва не закричал. В его глазах промелькнул страх и скрытая злость.
     Еще не хватало! Что это он о себе думает? Уж помыкать собой и повышать на нее голос она не позволит никому.
     Девушка изящно натянула левый повод, подталкивая гнедого правым каблуком. Конь развернулся, хотя и застонал, жалуясь на опухшие путовые суставы. Флана повернулась к рыжему:
     - Не смей на меня кричать!
     Он сглотнул. Оглянулся, поежился.
     - Прости... Погорячился. - Еще раз оглянулся. - Не надо нам с ними встречаться.
     Флана обернулась. Вооруженные всадники заметили их. Пришпорили коней, которые перешли с короткой рыси на размашистую.
     - Давай быстрее! - Боррас хлестнул чалого прутиком, не так давно сорванным с тополя. - Догонят ведь! - Он тоже видел интерес всадников.
     Чего он их боится? С виду именно те наемники, записаться в отряд которых он так стремился. Если не врал, конечно...
     - Захотят, по-любому догонят! - неожиданно зло ответила Флана. Она и не думала подгонять гнедого.
     - Ты не понимаешь... В Сасандре смута! А тут разбойники какие-то... - Боррас слишком часто оглядывался, явно разрываясь между желанием бросить несговорчивую попутчицу и ускакать сломя голову и остатками достоинства - все-таки он взял на себя миссию защитника и опоры, обещал проводить ее до Аксамалы.
     - Скачи, если хочешь. - Флана презрительно скривила губы. - Я в своей стране.
     - Ты - да! А они?! - парень едва не кричал.
     Тем временем погоня приблизилась на расстояние десятка шагов. Стал слышен веселый хохот и скабрезные шуточки.
     - Эй, красавица! - выкрикнул коренастый мужик с седыми висками и дважды переломанным носом. - Бросай этого сопляка! Поехали с нами!
     - Знаешь, чего мы умеем?! - протянул другой, высокий и нескладный. Его худое и костистое, как сухая рыбья голова, лицо покрывала серая щетина. - Не пожалеешь!
     Его товарищи поддержали шутника взрывом хохота. Кто-то тоненьким голосом выкрикнул совсем уж непристойное предложение. Вернее, непристойным оно могло показаться девице, которая не работала в борделе. Флана даже бровью не повела.
     Зато на Борраса последние слова наемников (или разбойников) подействовали. Куда только девалась его нерешительность! Парень покраснел так, что веснушки стали не видны, выхватил меч и принялся разворачивать коня. Флана, прежде чем сообразила, чем ему грозит приступ небывалой отваги, успела проехать шагов двадцать.
     Гнедой снова запротестовал, выражая негодование жалобным ржанием. Даже сделал вид, что взбрыкнул. Но когда девушка развернулась, то успела увидеть лишь как тощий, заросший щетиной воин ударом кулака выбивает Борраса из седла.
     Под дружный хохот парень шлепнулся навзничь, выпустив из пальцев повод и уронив меч.
     - Что, рыжий, в заднице не кругло? - оскалился седой с переломанным носом.
     А молоденький парнишка - можно сказать, мальчик - ткнул лежащего тупым концом копья под ложечку.
     Боррас сдавленно "квакнул" и скорчился, прижимая колени к животу. Это почему-то вызвало новый взрыв веселья.
     Флана молча вытащила из седельной сумки арбалет. Взводился он очень легко. Даже в седле. Зацепить только "стремечко" за переднюю луку.
     - Эй, красавица! Не шути! - предостерег ее кривоносый. Видно, он был в шайке за старшего. По крайней мере, остальные поглядывали на него и не торопились что-либо предпринимать.
     - А что будет? - прищурилась Флана, нащупывая пальцами болт. Как назло, стрела все выскальзывала и выскальзывала. Или это у нее руки дрожат?
     - Отшлепаю! - скалясь и показывая щербину, пообещал всадник.
     - Напугал!
     - Может, тебя чем другим напугать? - выкрикнул тощий, в поисках одобрения бросая взгляды на приспешников.
     - А у тебя это "другое" достаточно выросло?
     Наконец-то болт поддался. Можно и в желобок его уложить.
     Но верховые на ее оружие уже не обращали внимания. Они корчились в седлах, падая лицами в гривы скакунов, хлопали себя по ляжкам, ржали, вызывая искреннюю зависть коней. Кривоносый хлопнул худого по плечу:
     - Нет! Как она тебя! Признай, Жердина!
     - А лучше предъяви нам свое "другое"! - поддержал предводителя толстяк с обвисшими, лоснящимися щеками. - Народ имеет право знать...
     - Заткнись! - зашипел тощий. Зло посмотрел на Флану. - Ты, девка, оторву из себя не строй. А то, не ровен час...
     - А то, не ровен час, болт в глаз залетит! - ответила девушка, поводя арбалетом из стороны в сторону.
     - Ай, молодец! - восхитился кривоносый. - Не то что этот... - Он плюнул рядом с Боррасом. И не попал, скорее всего, случайно.
     Рыжий поскуливал на земле, ожидая новых ударов. Мальчишка несколько раз пугал его, замахиваясь копьем и радостно хихикая всякий раз, когда поверженный втягивал голову в плечи.
     - Ладно! Вы пошутили, мы посмеялись. - Предводитель согнал с лица улыбку. Махнул плетью. - Тихо!
     Его послушались почти мгновенно. Успокоились, приосанились, даже создали какое-то подобие строя.
     - Убери арбалет, красавица, - продолжал седоватый. - Мы с женщинами не воюем. И не насилуем. Они нас сами любят. Добровольно.
     - Что ж вы за людьми на дорогах гоняетесь? - Флана не спешила опускать оружие.
     - А рыжика твоего проверить надо. Вдруг он из дворянчиков будет?
     - А вам-то что за дело?
     - А мы - народная армия Вельзы. Строим новую власть на обломках Империи.
     - Да?
     - А ты не кривись, красавица. Старой власти-то теперь нету. Была, да сплыла. Значит, что нам остается? Ждать из Аксамалы погоды? Или самим за дело взяться?
     Флана пожала плечами. В словах кривоносого была определенная логика. Если уж Сасандра развалилась, как шалаш, сложенный из сухих веток, то ждать в самом деле нечего. Вот только не похож он ни на крестьянина, ни на ремесленника, ни на купца. А значит, армия его к народу имеет такое же отношение, как ястреб к перепелам.
     - Новая власть новой властью, - сказала она. И кивнула на Борраса. - А зачем же было его бить?
     - А что он за железку хватается? Нет. Точно из дворянчиков!
     - Да из каких там дворянчиков! - Флана махнула арбалетом. - Конюхом он служил.
     - Да? - недоверчиво скривился кривоносый. - С каких это пор конюхи с мечами по дорогам ездят? Или он его спер?
     - Не крал я! - слабо, но убежденно воскликнул Боррас. Он отнял руки от лица и даже приподнял голову, с интересом рассматривая возвышающихся над ним коней с седоками.
     - Он еще голос подает! - возмутился толстяк.
     - Где меч взял? - навис над парнем кривоносый.
     - Молодой фон Дербинг отдал!
     - Кто такой фон Дербинг? - недоуменно почесал затылок предводитель всадников.
     - Студент из Вельсгундии, - пояснила Флана. - Они одеждой поменялись.
     - На кой ляд?
     - Дербинга из Аксамалы выперли, а ему край хотелось взад повернуться! - Боррас осмелел настолько, что сел и сопровождал свои слова резким отмахом ладони.
     - Тю, дурень... - протянул Жердина. И заслужил неодобрительный взгляд седоватого.
     - А тебе его меч на что? - продолжался допрос. - Продал бы давно.
     - Как это продал?! Я в наемники хочу! Найду какого-нибудь кондотьера...
     Оглушительный хохот прервал его слова.
     - Чего вы ржете? - обиженно закричал Боррас. - Я правда хочу воевать...
     - Чтобы тебя в наемники взяли, - проговорил седоватый, - нужно уметь больше, чем на земле валяться и нюни распускать.
     - Я не...
     - Поговори мне! - Всадник взмахнул плетью. Рыжий ойкнул и съежился. - В твоей подруге, похоже, мужества на двоих. В наемники не возьму!
     Он подмигнул Флане.
     Девушке вдруг тоже стало смешно. Конечно, нехорошо вместе со всеми издеваться над человеком, с которым делила в дороге не только хлеб с вином, но и постель. А с другой стороны, она теперь свободна - сегодня с Боррасом, завтра с кем-нибудь еще, послезавтра захочет и будет путешествовать одна. Она вынула болт из желобка, щелкнула спусковой скобой.
     - Ты арбалет-то отводи от людей, - сурово посоветовал кривоносый.
     - Так он разряженный.
     - Раз в год и палка стреляет. Я - Эре Медвежонок.
     - Кондотьер?
     - Нет. Лейтенант. Нашего командира зовут Лесной Кот. Вот он кондотьер. Всем кондотьерам кондотьер! - Кривоносый довольно ухмыльнулся. Видимо, не имел повода быть недовольным командованием. - Этого хлюпика... - Он ткнул плетью в Борраса. - Этого хлюпика я возьму. Не наемником, а конюхом. Пускай лошадей нам чистит.
     - Мне в Аксамалу надо, - сказала Флана, убирая арбалет во вьюк. Клички наемников ее порадовали. Не банда, а зверинец какой-то.
     - Успеешь. - Медвежонок подъехал к ней. Провел заскорузлым пальцем по щеке.
     - Ты меня за шлюху-то не держи, - нахмурившись, предупредила она.
     - А я тебе денег не предлагал. У нас все по согласию. - Кривоносый подмигнул ей, понизил голос: - А в Аксамалу с нами, как ни крути, спокойнее ехать, чем с конюхом. Ну? Что скажешь?
     Флана ненадолго задумалась. Что она теряет? Главное - до цели добраться.
     Она кивнула и, не глядя на Борраса, понуро карабкающегося на чалого, пришпорила коня. Эре Медвежонок пристроился рядом. Сидел в седле он чуть скособочившись, похлопывая по сапогу плетью. Остальные наемники, перешучиваясь, потянулись следом.
     
     Глава 13
     
     Серые стены Аксамалы выросли из осеннего тумана. Будто утесы, когда приближаешься к берегу в низко сидящей лодочке. Такие же внушительные и неприступные. За всю историю существования Сасандрийской империи ее столица не была взята штурмом ни разу. Однажды в нее проникли вражеские войска, лет четыреста назад, но хитростью.
     Воспользовались сумятицей - смена династии, две равновеликие враждующие группировки в городе, поддерживающие разных кандидатов на трон, раскол в храме Триединого и ослабление армии из-за полугодичной задержки выплат - несколько тысяч латников из Аруна и Литии проникли в Аксамалу беспрепятственно через открытые пособниками ворота. Они заняли Верхний город и бо2льшую часть Нижнего, возвели на престол своего предводителя. И воцариться бы в Сасандре новой династии, но среди самих захватчиков мира не было и в помине. Начались стычки, потасовки между отдельными частями их войска, которые переросли в грабежи и погромы. Возмущенные горожане в ответ взялись за оружие, а поскольку количество мужского населения Аксамалы уже в те годы в три-четыре раза превышало число аруно-литийских латников, то восстание увенчалось успехом. На трон усадили герцога, который вовремя примкнул к повстанцам со своей охраной. Он, собственно, ничего и не сделал для победы, зато его знамя несли впереди, когда сломленные, напуганные литийцы покидали город через восточные ворота. Арунитов всех взяли в плен и заставили восстанавливать ими же разрушенные кварталы. В память о них в Аксамале осталось здание Биржи на Прорезной и Клепсидральная башня, а также Бронная улица в Нижнем городе, ближе к городской стене, где поселились отбывшие наказание аруниты - их народ всегда славился умением работать по металлу.
     События тех лет изучали в школах и университетах. С той поры несколько раз Аксамалу осаждали, все больше крестьянские армии и войска мятежных вице-королей, но ни одно войско пойти на приступ не решилось. Боялись.
     Высота стен достигала от десяти до двенадцати локтей, толщина - от шести до восьми. Длина всей стены, которая охватывала подковой Нижний город и порт, составляла около десяти тысяч шагов. Трое ворот, укрепленных мощными барбаканами. Двадцать башен, выстроенных через каждые пятьсот шагов. Ров в десять шагов шириной, а глубиной около пяти-шести локтей заполняла затхлая вода. Попробуй-ка подступись!
     На что только рассчитывал Жискардо Лесной Кот?
     Вельзийский кондотьер дураком не выглядел. Он умел поддерживать дисциплину и боевой дух на должном уровне, ухитрялся и наемников содержать так, чтобы те обходились без претензий и население не слишком притеснять. Он мог бы стать правителем Вельзы, поскольку собрал вокруг себя не меньше пяти тысяч опытных наемников и солдат с офицерами из разбросанных по провинции гарнизонов, заставил подчиниться и присоединил несколько десятков крестьянских армий, всегда сбивавшихся в смутное время в стаи, чтобы грабить дворян и прочих богатеев. Но Лесной Кот хотел большего. Он мечтал о короне императора, хотел стать правителем всей Сасандры, усмирить мятежные провинции и восстановить империю в прежних границах.
     Так, по крайней мере, излагал его намерения Эре Медвежонок.
     Кривоносый лейтенант души не чаял в своем командире, хотя и был в войске человеком маленьким, так себе, в числе мелкой сошки. Возглавляемая им сотня то несла боевое охранение, то отправлялась в разведку. Иногда им поручали обеспечивать маршевую колонну продовольствием и фуражом.
     Флана не могла пожаловаться на плохое обращение. Уж во всяком случае, Медвежонок относился к ней гораздо уважительнее, нежели Корзьело или Скеццо. Учил драться кордом и метать ножи. И не слишком домогался. Точнее сказать, хотел он часто, только хватало его не надолго. Будто бы Эре был не умудренным годами мужчиной, а пылким юношей, в первый раз посетившим бордель. А поскольку Флана не испытывала особого влечения к наемнику, воняющему потом, прогорклым маслом, которым смазывал кольчугу, луком и пивом, то краткость телесных соитий ее вполне устраивала. Если бы еще не его странная манера рычать и бить ее кулаком по спине на пике наслаждения... Ну, тут уж ничего не попишешь. Издержки присутствуют в любом деле. А если вспомнить, что в "Розе Аксамалы" ей приходилось воплощать в действительность фантазии старых извращенцев: переодеваться кошкой, например, или хлестать их дряблые тела плеткой, а то и пускать в ход искусственные приспособления, имитирующие как мужские, так и женские органы... Вот и выходило, что близость с Медвежонком не самая высокая плата за безопасное, хоть и не слишком быстрое продвижение к Аксамале.
     И вот она, столица.
     Где-то там, за этими стенами, сложенными из тщательно обтесанных глыб известняка, она найдет Мастера, расскажет ему о сбежавшем от правосудия Корзьело, а уж лучший сыщик Аксамалы что-нибудь да придумает. Разыщет фургончик фриты Эстеллы, освободит девочек. А табачника и его подручного Скеццо постигнет справедливое возмездие.
     Она сидела на спине светло-серой кобылы, которую Медвежонок отнял у встреченного на дороге дворянина. Капюшон медленно напитывался влагой. С края его сорвалась капля и упала Флане прямо на кончик носа. Она вздрогнула, чихнула.
     - Значит, правду подумал! - пророкотал Эре. Его конь переступал с ноги на ногу, косил глазом и скалился в двух шагах от кобылы.
     - А что подумал-то?
     - Что самое малое герцогом стану!
     В Медвежонке странным образом сочетались мудрость опытного воина, здоровая сметка селянина и полная наивность жителя глубинки. Ну, словно у малыша четырехлетнего! Герцогом он захотел стать! Нет, ну надо же!
     - Ага! - кивнула Флана. - Ждут нас там. Видишь, во-о-он там... Ворота открыли и ковры раскатали. Сейчас ключи о города на парчовых подушках вынесут!
     Кривоносый нахмурился, засопел.
     Несмотря на то, что основные силы Лесного Кота еще не подтянулись, горожане не дали застать себя врасплох. Ворота закрыты и мосты подняты. Значит, слухи о беспорядках, о безвластии и разброде внутри столицы ложь? Выдумки и бабкины сказки? Значит, нашлась в городе сила, сумевшая объединить аксамалианцев, навести порядок и сплотить для отпора возможным врагам?
     Это, конечно, хорошо.
     Но как теперь попасть в Аксамалу?
     
     Опираясь плечом об источенный временем и непогодой зубец, Гуран рассматривал выползающие из тумана отряды. Конечно, слухом земля полнится, и еще третьего дня в Аксамалу ворвался купеческий обоз. Возницы в панике нахлестывали вожжами взмыленных коней. Они рассказали, что по большаку со стороны Вельзы к столице движется целая армия. Тысяч двадцать или тридцать пехоты, несколько сильных отрядов тяжелой конницы, множество легкоконных разъездов. Есть ли стенобитные орудия, купцы не знали. Ну, в том не их вина. Все-таки случайные свидетели, а не нарочно посланные разведчики. Счастье еще, что предупредили заранее. Могли бы от страха обезуметь и молчать до последнего.
     Волею судьбы исполняя обязанности военного министра и главнокомандующего в "младоаксамалианском" правительстве, Гуран воспринял новость как положено, то есть с долей растерянности и обреченности. Да, ему удалось сформировать вполне боеспособное ополчение из студентов, отставных солдат, оставшихся без командования гвардейцев и переметнувшихся на сторону народа стражников, до которых еще не дотянулись цепкие пальцы неутомимого мстителя фра Лаграма. Но противостоять такому врагу? Если даже поднять вдохновенной речью и вывести на стены города все мужское население подконтрольных правительству Дольбрайна кварталов, их не наберется и десятка тысяч. Из которых тысяч восемь разбегутся после первого залпа вражеских лучников.
     Мэтр Абрельм обещал помочь волшебством по мере сил. Но, разумно оценивая силы чародея, совершенно несоизмеримые ни с его жизненным опытом, ни со стариковской язвительностью, молодой человек не обольщался.
     Одно хорошо: выставленные по его приказу на всех башнях дозоры вовремя заметили передовой отряд конницы врага и закрыли ворота. Если бы не это, город оказался бы захвачен с налета.
     Теперь главнокомандующий лично явился оценить силы противника.
     Всадники передового отряда - разведка или боевое охранение - гарцевали на вершине пологого холма, за которым, невидимая в тумане, раскинулась та самая рощица, где вельсгундец обменялся одеждой с конюхом Боррасом. Где-то сейчас разбитной рыжий парень? Если бы захотел, уже мог выбраться к границам Дорландии, а там уже и до родового поместья фон Дербингов рукой подать. А мог и записаться в какой-нибудь отряд наемником, как мечтал. Тогда не исключено, что он сейчас точно так же всматривается в туманную дымку, но с противоположной стороны, пытается прикинуть, насколько опасным и кровопролитным будет сражение за Аксамалу.
     Двое из вражеского дозора больше всего бросались в глаза. Наверное, командир с лейтенантом или ординарцем. Один на вороном ширококостном коне, чья буйная грива лучше всякой родословной выдавала вельзийскую породу. А второй на невысоком, светло-сером скакуне, тонконогом, с гордым поставом шеи и головы. Нет, точно посыльный. И всадник какой-то щуплый...
     Гуран оглянулся на десяток сопровождавших его арбалетчиков - все студенты, беззаветно преданные делу "младоаксамалианцев", готовые сражаться за свободу и фра Дольбрайна до последней капли крови. Ребята приволокли тяжелые арбалеты, где болт выталкивался не силой витой тетивы, а стальной пластины. Чтобы согнуть ее, приходится крутить ручки коловорота, закрепленного на прикладе. Взводить такой арбалет долго - за это время лучник может успеть выстрелить десять-двенадцать раз, - зато стреляет он далеко, почти на пятнадцать плетров. Эх, снять бы хоть кого-то из незваных гостей. Просто чтобы показать: город готов к обороне, можете, господа хорошие, зубки обломать о его стены. Но до холма почти полмили, если не больше. Ни один арбалет не добьет, даже самый мощный...
     Тем временем начали подходить главные силы. Пехота, снаряженная "с миру по нитке", но на вид вполне боеспособная. Над строем, вместе с обычными пехотными пиками колыхались алебарды и гизармы, вужи[38] и цепы, даже косы и вилы, но порядок на марше поддерживался почти идеальный - колонна по четыре, впереди капитаны и лейтенанты, знаменщик нес штандарт с зеленым полотнищем, на котором изгибал спину рыжий кот.
     Первый полк свернул с дороги и направился влево, к маленькой, брошенной хозяевами вилле, - видимо, кто-то из дворян любил в прежние времена отдыхать за чертой города.
     Кучка всадников обогнала неспешно вышагивающих по раскисшей земле пехотинцев, поднялась на холм. Один из них остановил светло-солового скакуна прямо напротив парочки разведчиков. Судя по дорогому, обшитому золотом плащу, круглому шлему с серебряной насечкой и горделивой посадке, это мог быть неизвестный генерал, решивший испытать Аксамалу на прочность. Гуран еще раз пожалел, что нет под рукой арбалета достаточной мощности. Ведь можно же заказать мастерам-оружейникам! Самострел не лук, можно и на полозьях установить, а можно и прямо на крепостной стене, на прочной раме, и пристрелять заранее... Говорят, знал бы, где упадешь, соломы подстелил бы.
     А вражеский генерал завел с подчиненными долгий разговор. Гуран даже устал ждать, чем все это закончится, и перевел взгляд на продолжающую прибывать пехоту.
     Ну, и где же обещанные десятки тысяч?
     Пришлых солдат оказалось гораздо меньше. Четыре полных полка пехоты. Потом потянулся обоз, который обогнали несколько сотен конницы. Последним прошагал полк, снаряженный похуже других. Вместо бригантинов и шлемов - мохнатые шапки и безрукавки из овчины мехом наружу. Самые что ни на есть обычные крестьяне...
     И это все?
     Вельсгундец почувствовал, что надежда, угасшая, подобно угольку в брошенном под дождем костровище, вновь начинает разгораться. Конечно, даже от шести-семи тысяч отбиться будет трудно, ужасно трудно... И все же это лучше, чем безнадежное противостояние силам противника, что превосходят в несколько раз твои собственные.
     Хотя... Если задуматься...
     Опытный военачальник, искушенный в тактике и стратегии куда больше, чем вчерашний студент, может легко ввести в заблуждение защитников твердыни. Например, показать им лишь то, что сам захочет. Кто знает, может быть, у него в запасе вымуштрованные пехотинцы с лестницами, фашинами, таранами и требушетами? Вдруг осадные башни ждут не дождутся в соседней роще, когда их поволокут к стенам? А настоящий хитрец способен и пару-тройку колдунов припрятать для решающего удара. Причем хороших, не чета мэтру Абрельму...
     Как же узнать, в открытую с ним играет чужой генерал или припрятал несколько козырей в рукаве? Кстати, что он там делает?
     Всадник на соловом скакуне резко отмахнул рукой. Так, будто отдал приказ, невыполнение которого может стоить подчиненным головы. Развернулся и поехал вниз, к подножью холма. Ординарец на сером коне потянулся следом. За ними гурьбой скатилась свита - то ли офицеры, то ли телохранители.
     Командир разведчиков ни с того ни с сего ожег плетью вороного коня и помчался в противоположную сторону. Надо полагать, спешил с выполнением приказа.
     Флана с трудом сдержала смех, когда Жискардо Лесной Кот вместо военных распоряжений вдруг выпалил в лицо Медвежонку:
     - Ты должен отдать мне свою девку!
     Под кондотьером перебирал ногами красивейший - светло-желтый, даже чуть розоватый, с голубыми глазами - жеребец, раздувал розовые ноздри. Жискардо удерживал его на месте легко и непринужденно, одной рукой. Его широкоплечая фигура в дорогом плаще, вороненой кольчуге, шлеме с серебряной стрелкой переносья излучала силу и уверенность, серые глаза горели огнем на покрытом красноватым загаром лице, которое окаймляла ровно подстриженная седая борода. Только голос, высокий, визгливыми нотками вызывающий воспоминание о базарной торговке, звучал чуждо и нелепо.
     Эре нашел в себе силы возразить. Правда, неуверенно и без должного азарта.
     - Это нечестно, командир... - отводя взгляд, проговорил он вполголоса.
     - А прятать от меня добычу честно? - насупился кондотьер.
     - Она - не добыча.
     - Подумаешь! Мне плевать!
     - Она - не добыча, - по-прежнему глядя в сторону, стоял на своем Эре.
     - Она слишком хороша для тебя. И этим все сказано!
     "Интересно, откуда он узнал обо мне? - подумала Флана. - Хотя... Мир не без добрых людей. Почему-то Жердина постарался отъехать в сторонку, как только появился кондотьер".
     - Командир... - Медвежонок почти умолял. На лице его боролись многолетняя преданность предводителю и въевшееся в кровь желание защищать свое. Неважно, что это - дом, женщина, конь, меч, драная овчина. На лейтенанта было жалко смотреть. Словно сторожевой кот, привыкший охранять хозяина, получающий за службу кости с ошметками жирного мяса и лижущий в благодарность руки повелителя. И вдруг вместо награды он получает сапогом по ребрам, но не рычит, не шипит, а недоуменным мяуканьем как бы старается сказать: "Как же так? За что? Разве я заслужил?"
     Но Флана не испытывала сострадания к Эре. Уж если ставить перед собой высокие цели, то и идти к ним надо, сцепив зубы и позабыв о слюнявой жалости. Да и за что? Один из многих самцов, положивших глаз на нее? Чем он лучше посетителей "Розы Аксамалы"? Те отдавали за время, проведенное в постели с нею, деньги, а он расплачивался едой, кровом и относительной безопасностью путешествия. И уж совсем глупо было бы говорить о каком-то чувстве, которое могло бы между ними возникнуть.
     - Медвежонок! - Голос Жискардо хлестнул, как плеть. Не легкая шестихвостка, которой вовсю пользовались в борделе, а тяжелая, сплетенная из сыромятной кожи, из тех, которыми окраинские юноши на скаку убивают поджарых степных котов.
     Четверо телохранителей кондотьера - все как на подбор бородатые крепыши, запросто гнущие в ладони подкову, - придвинулись поближе.
     Эре едва не завыл, вцепился правой ладонью, против воли тянущейся к рукоятке меча, в луку.
     - Медвежонок? - Лесной Кот произнес кличку вкрадчиво, будто сопереживал трудному выбору подчиненного.
     И лейтенант сломался. Под грубым напором он, быть может, стал бы сопротивляться, но ласка в голосе кондотьера добила его вернее удара в спину. Он кивнул, выдохнул побелевшими губами:
     - Забирай...
     Жискардо довольно осклабился. Сверкнули белые, никогда не знавшие табака зубы.
     - Спасибо! Спасибо, друг!
     И когда на лице Эре возникла донельзя довольная улыбка, Флане захотелось плюнуть ему в глаза. Но вместо этого она подобрала поводья серого и стукнула его каблуками, направляя коня вслед за новым покровителем, который даже не узнал ее имени.
     
     Чем дальше на север, тем больше беженцев попадались навстречу отряду. Простолюдины съезжали целыми семьями - по два-три поколения на одном возу. Коровы, козы, овцы с трудом поспевали за груженными чем попало телегами. Кричали куры, утки и гуси в плетеных корзинах. Люди затравленно озирались...
     Дворян в толпе попадалось меньше. Издревле предгорья Туманных гор обживали вольные переселенцы, особо не утесненные знатью. Но кое-кто из выслужившихся в армии небогатых дворян получал землю - леса под вырубку, недра под добычу медной и железной руды.
     Теперь бежали все. Бросая нажитое. Лишь редкие смельчаки, скорее отчаянные, чем разумные, оставались, чтобы защитить свое добро.
     О причине исхода расспрашивать не пришлось. Она витала в воздухе. Щедро приправленная смущением мужчин, отчаянием в глазах женщин, затравленными лицами ребятни.
     Дроу сошли с гор.
     Остроухие карлики никогда не смирялись с подступившими вплотную к их угодьям людьми. Лишь сила оружия Сасандры удерживала клановых вождей от опрометчивых поступков. И то не всех. Отчаянных голов в горах Тумана хватало всегда. Но цепь фортов, отстроенная империей в левобережье Гралианы, прикрывала весь Барн и бо2льшую часть Гобланы от набегов остроухих. И все равно приходилось довольно часто отправлять роты копейщиков при поддержке вольнонаемных стрелков и следопытов на правый берег. Мстить. Усмирять. Остужать пыл.
     В начале этой осени дроу словно с цепи сорвались. Не малочисленные отряды удальцов, желающих заслужить воинскую честь, а целые кланы сорвались с насиженных мест и обрушились на редкие людские поселения вдоль Граллианы. Они вырезали людей, словно упиваясь жестокостью. Всех. До единого. Невзирая на возраст. Не щадя женщин. Хладнокровно добивая раненых и увечных.
     Гарнизоны фортов пытались сопротивляться, но надолго их не хватило. Радостно ухватившиеся за возможность стать независимыми от Аксамалы вице-короли Барна и Гобланы не смогли обеспечить солдат продовольствием, фуражом, запасными стрелами, поддержкой опытных лекарей. Озабоченные дележом власти генералы (они почуяли возможность из двухбантовых перепрыгнуть сразу в маршалы) не поторопились перебросить подкрепление из второй линии укреплений. И форты пали один за другим. Испуганные солдаты, потерявшие командиров и цель в жизни, оборванные и голодные, влились теперь в поток беглецов. Наверняка не все. Кое-кто нашел для себя более легкий хлеб. Ведь грабить крестьян получается порой проще, чем их же защищать.
     Вот и выходило так, что люди бежали с обжитых земель, изгоняемые малым народцем, карликами, которых и в расчет особо не брал никто из имперских министров, а расценивали скорее как досадную помеху на пути колонизации севера материка.
     Но барон Фальм удирал навстречу этому потоку, а следом за ним двигался отряд Кулака...
     В начале месяца Ворона - первый или второй день, точнее сказать сложно, ибо календарей они не видели очень давно, - Кирсьен, едущий в боевом охранении, увидел узкую, зажатую обрывистыми берегами речушку, переброшенный через нее мост, перегороженный подводой, одно колесо которой соскочило с бревна, орущих, размахивающих руками селян.
     Рядом с мостом скособочилась сторожка, ранее предназначавшаяся, скорее всего, для стражников, взимающих подать с проезжающих по мосту телег. Бревенчатая изба, крытая дранкой. Около нее - то ли сарай, то ли хлев. Огороженный покосившимся плетнем двор зарос бурьяном коню по брюхо.
     Оттуда к переправе неторопливо шагал... самый настоящий великан. Полтора человеческих роста, широченные плечи, светлые - едва ли не белые - волосы собраны в пучок на затылке. Кир видел уроженцев Гронда нечасто - в Тьялу они не заезжали, а вот в Аксамале приходилось сталкиваться. Но приезжающие в Сасандру великаны были все больше купцами, а в этом даже самый неопытный наблюдатель безошибочно определил бы воина. Он не наряжался, как его собратья, - никаких курток и штанов из тюленьего - серого в мелкую крапинку - меха, никаких чулок из рыбьей кожи, которые северяне почему-то называли сапогами, никаких плащей из цельных шкур белого медведя - особой гордости жителей ледовых равнин. Приближающийся великан одевался как любой наемник в банде Кулака. Ну, разве что сукна на его штаны и кожи на бригантин пошло раз в пять больше, чем обычному человеку. За широкий пояс он заткнул кривую дубинку - желтовато-белую, вроде костяную, длиной в локоть. Другого оружия на виду не держал.
     Кир осадил светло-гнедого мерина, с которым не расставался с середины лета.
     Надо бы, конечно, вернуться к отряду, предупредить о неожиданном препятствии, но уж очень любопытная картинка. Одним глазком посмотреть, а потом можно и с донесением мчаться.
     Великан шел очень медленно, если не сказать - лениво. Внимательно осматривал раскосыми глазами толпу, где мужики уже начали хватать друг друга за грудки, а бабы визжали словно резаные. Не пропустил он и нового всадника. Кир поспорил бы на правую руку, что цепкий взгляд заметил и запомнил и его меч, и корд на поясе, и арбалет во вьюке.
     Толпа сама расступилась перед выходцем с севера. Гоблы отпрянули, словно цыплята, завидевшие петуха - властелина курятника. Кляча, запряженная в застопорившую движение повозку, топталась на месте и вращала глазами. Еще бы! Сбегавшая с гор река после нескольких дней проливных дождей поднялась на пару локтей. По ее мутной, желтоватой поверхности неслись клочья пены, ветки, коряги, пучки пожухлой травы. Свалиться в нее - верная смерть. Люди понимали это разумом. Ну, а животные просто чуяли беду. Великан похлопал пегую лошадку по шее, успокаивая ее. Чего-чего, а обращаться с четвероногими помощниками великаны не умели - кляча заржала, шарахнулась и чуть-чуть не свалилась с моста.
     - Ты чо?!! - выпучил глаза бородатый мужик в грязной рубахе и серо-бурой кудлатой шапке.
     - Ишь, прутся туточки нелюди поганые! - подхватила плотная, грудастая молодка - по всей видимости, жена мужика.
     - Тихо! - пророкотал северянин.
     От звуков его голоса, казалось, дрогнули и заволновались ветви двух ив, нависших над водой в десятке шагов от моста. Беженцы от неожиданности и вправду притихли.
     - Выпрягать надо... - после недолгого молчания обратился великан к затюканному гобландцу, чья рыжая борода торчала из глубин невообразимой по ширине и бесформенности шубы.
     - Да как же это?! - охнул хозяин повозки.
     - Да что ж это делается-я-я-я!!! - завыла на высокой ноте носатая старуха в цветастом платке, сидевшая на самой верхушке увязанных мешков и корзин.
     - Коняка твоя сковырнуть телегу может, - пояснил грондец. - Выпрягай, а я выволоку.
     - Некогда нам тут... - начал обладатель бурой шапки, но под тяжелым взглядом великана осекся, юркнул к своей телеге, которая стояла сразу позади застрявшей. Видно, потому он и принимал такое деятельное участие в беспорядке.
     - Могу не вытягивать, - пожал плечами северянин. - Долбитесь до вечера...
     Он сделал вид, что поворачивается, вознамерившись уйти восвояси.
     Рыжебородый схватил его за рукав.
     - Стой, добрый молодец, стой! Сейчас выпрягу.
     Движимый любопытством Кир подъехал поближе. Великан стоял, скрестив руки на груди, и бесстрастно наблюдал, как гобл распускает супонь, освобождает дугу из гужей. Вскоре лошадка, в хомуте и шлее, ступила на берег.
     Великан подошел к телеге, примерился к передку.
     Толпа затаила дыхание.
     Кир разрывался между долгом и любопытством.
     Широченная спина напряглась...
     - Помочь, дядя? - с хитрющей улыбкой спросил средних лет мужичок в линялом гугеле[39] и с длинным посохом в руках. Трое его спутников тоже скалились во весь рот и подмигивали друг другу.
     - Ты б молчал уже! - окрысился на него старичок в растоптанных опанках[40] и онучах по колено. - Балаболка!
     Великан уперся покрепче сапогами в настил...
     Отпустил телегу. Выпрямился. Вздохнул.
     - Не пойдет. Разгружать надо.
     Он отошел на два шага и застыл, прислушиваясь к чему-то на противоположном берегу. Народ тут же засуетился вокруг подводы. Отстегивали ремни, развязывали веревки.
     - Ну ты, Шемяк, и скупердяй! Во нагрузил! - радовался старичок в опанках. - Во жадобище... Скока навалил-то...
     Скопившиеся по ту сторону беженцы веселья в сложившейся ситуации ну никак не находили. Все чаще оттуда долетали гневные выкрики. Мелькали перекошенные яростью лица, взлетали над толпой кулаки. Не к ним ли прислушивается великан?
     Ладно! Переправа переправой, а о службе забывать нельзя. Кир развернул гнедого, но не успел проехать и сотню шагов, как увидел неспешно рысящих по тракту Пустельгу и Кулака. Кондотьер сегодня особенно жалко скособочился в седле.
     - Что? - движением головы спросила воительница.
     - Мост. Загородили. Не проехать... - Тьялец дождался, пока голова отряда поравняется с ним. Заставил гнедого подстроиться под размеренную рысцу.
     - Беженцы? - Кулак повернул голову, и Кир заметил, что глаза командира глубоко запали и обведены черными кругами.
     - Да. Много. Очень много.
     - Ничего. Разберемся! - махнула рукой Пустельга.
     Она пришпорила буланого жеребца и сразу обогнала их на полкорпуса.
     "Разобраться-то разберемся, - подумал бывший лейтенант. - А вот сколько провозимся? А Фальм ждать не будет".
     Он перехватил вопросительный взгляд Халльберна. Кивнул мальчику ободряюще. Последние несколько дней наследник Медренского графства беспокоился - котолак начал удаляться слишком быстро. Ну, если быть точным, просто они стали двигаться медленнее - по раскисшей земле (о мощеных дорогах на севере Гобланы, похоже, никто не догадывался) да против потока беженцев... Тут уж не до спешки. Преодолел за день два десятка миль - и хорошо.
     У моста наемники попали, что называется, из карруки да на сельские танцульки.
     С левого берега на мост перла толпа. Мужики похватали у кого что было - топоры, косы, вилы, просто колья... У застрявшей, наполовину разгруженной телеги застыл великан. Он подбрасывал на ладони костяную дубинку и молча смотрел на людей. Гоблы шумели, ругались, но на бревна ступать опасались. Пока опасались. Не нашлась еще отчаянная голова, которой начхать на угрозу. Тогда народ хлынет потоком, и никакое чудо не спасет ни северянина, ни рыжебородого мужика. Телегу вместе с грузом скинут в реку (хорошо еще, если пожалеют хозяина), а защитнику, вздумавшему тут устанавливать свои порядки, намнут бока. А может, и ребра переломают. Чтобы не лез не в свое дело. Люди грызутся - нелюдь не встрянет. Хочешь, чтоб по-твоему было? Давай вприпрыжку в Гронд.
     - Арбалеты готовь! - прозвучал слабый, но решительный голос Кулака. Он быстро сориентировался. - Халль, Лопата и Вензольо - коневоды! Остальные - к бою!
     Всадники быстро спешились, передали поводья коневодам. Торопливо зарядили самострелы, выстроились в линию, беря под прицел гомонящую толпу.
     Сам Кулак выехал вперед. Ноздри его коня почти уперлись в спину великану. Тот обернулся, глянул равнодушно.
     - Братцы! - Кондотьер вроде бы и не повышал особо голос, но его услышали. Насторожились, притихли. - Братцы! Мужички! Кому шумим?
     - Не замай! - убежденно ответил сутулый, но плечистый гобл с рогатиной в руках. - Мы в своем праве!
     - Да кто ж спорит?
     - Вот и езжай своей дорогой!
     - А мне дорога - туда! - Кулак махнул на северо-запад.
     - Тю! Ты дурной или как? Там же остроухие!
     - Ну, так не всем же от них бегать?
     Кондотьер подбоченился, кинул ладонь на рукоять фальчиона.
     В толпе заржали. Но как-то опасливо, неубедительно.
     - А ты видал, что они творят? - Сутулый нахмурился, перехватил рогатину. - Как кишки людские на ветках развешивают? Как палят целыми деревнями? Как соплякам своим дают стрелять по бабам с детишками? Для учебы, значится...
     - Кто бежит, того и догоняют, - убежденно ответил Кулак. - Кто подставляет голову, того и бьют.
     - А кто задницу, того... - выкрикнул растрепанный мужичок с масляными глазенками. Но сосед - кузнец, скорее всего, судя по припаленной бороде, - зло ткнул его локтем в бок. Растрепанный охнул и замолчал.
     - Вона, армия их не сдержала, а ты говоришь! - завизжала румяная молодка с грудным младенцем на руках.
     - Да чего с ним говорить, когда у него за спиной остроухий прячется! - подбавила жару костлявая старуха в очипке.[41] Мужики заволновались:
     - Где?
     - Что?!
     - Какой остроухий?
     - Откудова взялся?
     - И вправду...
     Кир прочитал на лицах людей страх, смешанный с ненавистью. А Белый и не думал прятаться. Напротив, он гордо подбоченился, выставляя напоказ жесткий гребень волос. Вытащил из колчана полдюжины стрел, воткнул их в землю перед собой. Будто бы пригласил: ну, давайте, кто первый?
     - Бей остроухого! - заревел кузнец и, расталкивая людей, двинулся вперед.
     - Осади, дядя! - хмуро предупредил его Кольцо. Повел арбалетом. - Болт, он не птичка, лопни мои глаза. Вылетит - не поймаешь.
     - Так вы супротив людей, да? - осведомился сутулый. - Вы, значится, за остроухих?
     - Ой, дурной ты, братец... - протянула Пустельга. - Как до этих лет дожил?
     - Да чего с ними разговаривать?!! - напирали задние. - Бей! Лупи их! Всем миром лупи!
     Тьялец оглянулся на товарищей. Наемники изготовились к драке. Вроде бы и не напоказ, а каждый мог выстрелить из арбалета, а после, не тратя времени на перезаряжание, сойтись с толпой в рукопашную. Даже студент ослабил петлю, в которой возил шестопер Черепа.
     - Не боишь, Малыш! - усмехнулся Почечуй. - Мы их... энтого... враж ражгоним.
     - Не бойцы. Гречкосеи несчастные, - в тон ему добавил, кивая, Витторино.
     Вдруг между напирающей толпой, грозящей смести с моста великана, и редкой цепью наемников выскочил тот самый мужик в линялом гугеле, что недавно предлагал северянину свою помощь.
     - Стойте, братья! Погодите, народ честной!
     Удивились все - и гоблы, и наемники. И даже уроженец Гронда.
     Мужичок ткнул пальцем в Кулака:
     - Вы чего это, а? Не узнали? Это же Однорукий!
     - Чего? - закричала румяная молодка. - Какой такой однорукий? Может одноногий еще?
     Но ее не слушали. Гоблы завороженно глядели на кондотьера.
     - Ты гляди! А ведь, выходит, правда! - негромко проговорил кто-то.
     - Живой, получается... - покачал головой сутулый.
     - Ты руку покажи! - потребовал кузнец. Самый недоверчивый. Такой не поверит, пока не пощупает.
     - Показать? - окинул взглядом толпу Кулак.
     - А то?! Конечно! Показывай давай!
     - Ну, ладно.
     Седобородый кондотьер медленно стянул перчатку с правой руки. Кир выпучил глаза. Он думал, что там скрывается просто болванка, похожая по форме на кулак и предплечье. Нет. Из рукава выглядывало самое настоящее запястье, за ним ладонь и сжатые пальцы. Но только все стальное. Из благородной темно-серой стали, начищенное и ухоженное.
     - Ты гляди... - открыл рот кузнец. - Правда!
     - Слава Однорукому! - надсаживая глотку заорал сутулый. Его крик подхватил любитель соленых шуточек, подкинул вверх шапку.
     - Слава! Слава!!! - толпа ревела и бесновалась от восторга точно так же, как совсем недавно от ярости. - Однорукий тут! Победа с нами!!!
     Кулак заставил коня выйти еще на пару шагов вперед. Наклонился к людям:
     - Ну, теперь-то вы мне верите?
     - Да!
     - Да!!
     - Верим!!!!
     - Тогда живо к своим повозкам! - вдруг жестко прикрикнул на них кондотьер. - Затор мы разберем! Сами! И чтоб ни одна живая душа!!! Понятно?
     Повторять два раза не пришлось. Гоблы расходились в полном восторге, будто побывали при втором сошествии Триединого на землю, о котором так часто любили рассказывать жрецы.
     
     Глава 14
     
     Почечуй поковырял в котле ложкой с длинным черенком. Принюхался. Зачерпнул, поднес кашу к губам.
     - Пробуй, не бойся! - подбодрил его Кольцо. - Жрать охота, лопни мои глаза!
     - Не учи отца... энтого... детей штрогать! - сварливо отозвался коморник. Подул на ложку, опасливо попробовал. - А кажись, ничего... энтого.
     - Кто бы сомневался? - ухмыльнулась Пустельга. - Великана позовем, а, Кулак?
     - Почему же не позвать? - Кондотьер приподнялся на локте. - Малыш! Сходи.
     Кир поднялся, гася внезапно нахлынувшее раздражение. А почему, собственно, он? Нельзя кого-нибудь из студентов послать? Он здорово злился, оттого что в отряде присутствуют теперь уже не один, а двое студентов, замешанных в той злосчастной драке. Правда, утешает, что Антоло, кажется, ненавидит каматийца. Когда они успели перегрызться?
     - Я с тобой! - вскочил Халль.
     - Пошли, - кивнул тьялец. Что ж, в этом возрасте он тоже ловил бы любую возможность оказаться поближе к великану, чье существование казалось сказочным.
     Они вышли из освещенного костром круга.
     Чуть в стороне преступали с ноги на ногу стреноженные кони, которых охраняли Витторино и Лопата. В полусотне шагов чернела повозка, которую с большим трудом, поспев лишь к вечерним сумеркам, стащили с моста. Костерок, разведенный семейством Шемяка, подсвечивал лишь ее контур, создавая впечатление таинственности. Будто и не обычная телега, а волшебный предмет, озаренный отблесками Силы.
     Повозка застряла очень серьезно, как сказал кондотьер. Одно колесо заклинило между бревнами настила, а второе едва не соскочило с моста - держалось на честном слове, что называется. О такой устойчивости говорят - воробей на краешек сядет, и пожалуйста. Сначала из нее вытащили все мешки и корзины, сложили их на берегу под бдительным оком жены Шемяка. Потом взялись за саму телегу. И тут, положа руку на сердце, если бы не великан, наемники и крестьяне не справились бы. Северянин работал за четверых, что не мудрено при его телесной мощи.
     Сразу после того, как толпа, узнавшая в Кулаке некоего легендарного Однорукого, убралась восвояси на левый берег, великан подошел к кондотьеру, остановился в трех шагах, долго стоял молча, пристально рассматривая предводителя наемников. Потом сказал:
     - Меня зовут Тер-Ахар.
     И церемонно поклонился.
     - Какими судьбами ты здесь, Тер-Ахар? - ответив на поклон, спросил Кулак.
     Великан пожал плечами:
     - Служил в Аксамале.
     - Верно, смута многих с места сорвала?
     - Я до смуты ушел. Не поладил с нанимателем.
     - Ясно. - Кондотьер сам не любил, когда лезут в душу, и уважал эту привычку в любом другом существе. Поэтому расспросы прекратил. Захочет, сам все выложит, как на тарелочке. А на нет и суда нет...
     После долго и тяжело работали, отгоняя при этом назойливых поселян с того берега. Они приходили кучками по пять-шесть человек. И старики, и детишки, и взрослые мужчины - кормильцы семей. Бесцельно слонялись рядом, пытались давать советы. Нет, чтобы помощь предложить! Многие лезли с расспросами - а тот ли это самый Однорукий, который?.. А что именно "который", так никто и не сказал. Подкатывали глаза, цокали языками. Подмигивали: дескать, хватит притворяться, сами, поди, лучше нас знаете. Один дедок высказался, что теперь, мол, крышка подлым дроу, раз Однорукий со своей бандой подоспел. Хорошо, хоть раз и навсегда отпали вопросы вроде: "А чего вы на тот берег претесь?"
     Наконец телегу вытащили. Беженцы успокоились, начали разводить костры, готовиться к ночевке. Великан ушел в сторожку. Как выяснилось, он жил в ней уже добрый десяток дней. Пришел пешком от самой Аксамалы, намереваясь перевалить через горы Тумана и уйти в Гронд. Но оказалось, что мост разрушен, на левом берегу столпилось несколько сотен подвод, а стражники, в обязанности которых входило не только взимать подать, но и поддерживать переправу, разбежались, напуганные ширящимися слухами о бесчинствах остроухих.
     Тер-Ахар не боялся дроу. Вообще-то, нечеловеческие расы довольно мирно сосуществовали друг с другом, слишком увлеченные враждой с людьми. И правда, зачем тратить время и силы? Ведь жизнь дроу и великанов, альвов и морского народа, гоблинов и кентавров настолько различалась, что им было просто нечего делить. Другое дело - люди. Они всегда лезли не в свои дела, норовили отнять если не земли и накопленное добро, то право на свободу веры, право решать, как жить дальше, что есть, что пить, во что одеваться. Зачем им, скажите на милость, гоблинские болота? Или степи кентавров? Или дремучие леса, покрывающие склоны гор Тумана? Так нет же! Лезут... Будто не хватает своих гор, степей и болот. Эти высказывания Кир не раз слышал от Белого, который, хоть и путешествовал вместе с кондотьером, сражался в людских войнах, а во многом остался все таким же остроухим, как и прочие, никогда не покидавшие родных чащоб.
     Так вот... Великан починил мост, выдернув для этого несколько бревен из задней стенки хлева, где стражники, скорее всего, держали коней. Остался на пару дней, желая убедиться, что все в порядке. Когда собрался продолжать путь, пришлось разнимать не в меру горячих мужичков, поспоривших из-за очередности проезда. Потом нашлись еще причины - вроде бы и не слишком важные, но требующие безотлагательного решения. Так и получилось, что северянин остался на переправе и уже начал потихоньку обживать брошенный сруб.
     Кирсьен подошел к сторожке. Постучал по двери, покашлял негромко. Вдруг великан уже заснул? Умаялся-то за день он не меньше, а больше других.
     За стенкой послышался шорох. Дверь распахнулась.
     - Кулак приглашает тебя разделить вечернюю трапезу, - выпалил молодой человек, ощутив внезапную робость при виде существа, возвышающегося над ним на добрых два локтя.
     - Спасибо, - прогудел Тер-Ахар. - Я иду.
     Обратно они шагали рядом. Северянин двигался удивительно легко и бесшумно для его веса. Будто кот, скрадывающий добычу. Ни один сучок под ногой не хрустнул. Краем глаза наблюдая за его ленивой грацией, Кир представил себе, какой противник мог бы получиться из великана в бою, и порадовался, что уроженцы Гронда не вступали в открытое противоборство с людьми уже лет пятьсот.
     У костра Тер-Ахар поприветствовал всех присутствующих с церемонностью, обычной для диких, незатронутых цивилизацией племен. Известно, что они придают больше значения всяческим условностям, чем жители империи, свободные и раскованные в словах и поступках. Кондотьер ответил, как и положено предводителю, за всех. Жестом пригласил великана присесть рядом.
     Северянин уселся как ни в чем не бывало, вытащил из-за голенища ложку. Да и то... Если проработал с кем-то плечом к плечу едва не полдня, то поневоле начинаешь чувствовать себя по-свойски.
     - Давай, братец... энтого... Проголодалша, поди? - подмигнул ему Почечуй.
     Тер-Ахар ухмыльнулся и, дождавшись, пока зачерпнет из котелка Пустельга, тоже сунул ложку в варево. Коморнику обычно удавалось приготовить из самых простых составных частей такую еду, что за уши не оттянешь. Пшено, кусочки обжаренного сала, лук, рубленая морковь... Кажется: ну чего такого? А ведь вкусно!
     Кулак продолжал рассказ, который, очевидно, начал без Кира: -...молодой я был, горячий. И глупый. Глупый и горячий. Кровь играла, подвига хотелось.
     - А то сейчас ты только за деньги клинок обнажаешь... - тряхнула головой Пустельга.
     - Ну... - Кулак ухмыльнулся, но сморщился от боли. - Сейчас я хоть прикидываю, удастся мне живым из передряги выбраться или нет. А главное, людей вывести... Но тогда! Нам с Мудрецом на деньги вообще плевать было! Лишь бы клинками помахать. Сражались, вино пили, ни одной юбки не пропускали. А в кошельках пауки да блохи селились...
     - Хе... Кто ж иж наш... энтого... молодым не был?
     - Верно, Почечуй, верно. Конечно, с годами люди мудреют, зато становятся скучными. Так, молодежь?
     Оба студента - Вензольо и Антоло - кивнули. Каматиец сразу и охотно, а табалец чуть погодя, словно обдумывал слова командира. Кольцо тоже покивал задумчиво.
     - Дальше, дальше что было? - нетерпеливо воскликнул Вензольо.
     - Да то и было! И давно-то как... Больше двадцати лет назад. В тысяча двести девяносто пятом. Или шестом? Нет, в пятом. Тогда град еще по всему Аруну посевы выбил.
     - Точно... энтого... было, - подтвердил коморник.
     - Банды своей у нас с Мудрецом еще не было. И Мелкий пока не прибился к нам. Так что гуляли мы по Барну вдвоем. Все думали в вольнонаемные податься, в армию. Или к кондотьеру такому записаться, чтобы слава о нем по всей империи шла. А никто нас брать не хотел. Дроу тогда не шалили. Ну, разве что Клан Омелы пару сел спалил... А сами виноваты - пожадничали и леса вырубили больше, чем смогли до сплава довезти. Дроу такого отношения к деревьям не прощают...
     Все посмотрели на Белого. Карлик сидел неподвижно, всем видом будто бы говоря: "Да что тут такого? Это по-другому, как вы делаете, неправильно".
     - И встретили мы в лесу как-то раз... - Кулак сделал паузу, усиливая интерес слушателей. - Встретили мы Белого. Правда, Белым он тогда еще не был. А нашли мы его израненного - три стрелы засело. Я сперва думал - похороним, не выживет. Но Мудрец вытянул. С того света, что называется.
     - Я вначале жалел, что вы сохранили мне жизнь, - произнес остроухий. - Она была мне не нужна.
     - Ты это брось! Жизнь всегда нужна.
     - Да. Сейчас я это понимаю. Тогда я тоже был молод.
     - Дальше... Дальше! - сгорая от нетерпения попросил наследник Медренского графства.
     - Ну, дальше так дальше. Выяснилось, Белого свои же и подранили. До того я и помыслить не мог, что дроу могут своих же резать.
     - Это редко бывает. - Уголки рта карлика дрогнули. - Но бывает.
     - Что они не поделили, он нам не сказал. И до сих пор темнит.
     Белый гордо задрал подбородок.
     - А мы и не допытывались. Каждый волен тайну свою хранить. Сколько лет с ним последнюю краюху делили - товарищ, каких поискать. Но раз молчит, значит, так тому и быть. Зато он предложил нам добыть золота. Вывести нас к Золотому Вепрю.
     - Куда? - Антоло вскочил с места.
     - Тише... энтого... Штудент! Ты ж не в увинершитете швоем! - махнул на него ложкой Почечуй.
     - К Золотому Вепрю, - повторил кондотьер. - А что ты о нем знаешь?
     - Да ничего не знаю... - потупился табалец.
     - А что ж дергаешься? - недоверчиво прищурилась воительница.
     - Эх... Объяснять долго... В бреду я его видел. Здоровенная статуя, посреди поляны стоит... Перед ним плоские камни - вроде как алтари, что ли... Или жертвенники? И самое главное - одно ухо у кабана будто кто-то срезал!
     - Не кто-то, - важно проговорил Кулак, - а Мудрец.
     - Значит, согласились к веп'ю идти? - вмешался Вензольо.
     - А ты бы отказался?
     - Я? Да ни за что! Это ж п'иключения!
     - Ага! Полная задница причем приключений, - согласился кондотьер. - Согласились мы, конечно. Пошли. Сами бы мы никогда не добрались до Вепря...
     - Так что это за Вепрь такой? Почему из золота? - снова влез в разговор взрослых Халль.
     Почечуй осуждающе покачал головой, но Кулак только улыбнулся.
     - Золотой Вепрь - это величайшая святыня народа дроу, - рассудительно заметил Тер-Ахар. - Золотой Вепрь - отец всего живого, защитник лесов. Ему приносят жертвы. Я мало знаю про обряды дроу, но добрыми их не назовешь. Существует особая каста жрецов, не входящих ни в какие кланы. Они всю жизнь служат Золотому Вепрю. А простой воин или охотник может встретить старость и умереть, так и не побывав в лесном святилище.
     - Вот! - Кулак поднял палец. - Ежели бы я тогда все это услышал, думаете, пошел бы в лес?
     - Думаем, пошел бы! - воскликнул Кольцо. - Лопни мои глаза.
     - Я тоже так думаю... Тогда я к брухе на именины не побоялся бы прийти. Ладно... Мы с этим золотом сами себя перехитрили. Белый-то, конечно, вывел нас на поляну. В обход всех постов охраны и жреческих обиталищ...
     - Погоди, Кулак. - Антоло почесал затылок. - А как вы его уносить думали?
     - Молодец, Студент! Вот что значит - ученый человек. Конечно, обо всем мы подумали, а об этом забыли. Под мышкой не унесешь, на куски не порубишь, самого бежать тоже не заставишь... Нет, может, кто-то и заставил бы... - Кондотьер подмигнул Киру. - Но мы воины, а не колдуны. Мудрец изловчился - ухо отрубил, а тут и охрана подоспела. Ох, и помахались мы тогда! Правда, Белый?
     - А то?! - самодовольно ухмыльнулся карлик.
     - Дроу хоть и дышат нам в пупок, а бойцы хоть куда. Злые, напористые, отчаянные. Уже потом, когда убегали, стрела мне в плечо воткнулась. Ровно на ладонь ниже сустава. Боли я не чувствовал, но кровь хлестала - мама дорогая... Мудрец мне руку перетянул жгутом. Убежать мы сумели. Еще и десятка полтора врагов завалили по дороге. Я тогда обеими руками равно работал с мечом. Но рука слишком долго перетянутой была. Так медикус сказал, к которому мы прибежали - выручай, мол, лечи увечного. Вот он мне руку и отрезал. С тех пор я - Однорукий. А Кулаком стал, когда Жельона Прыщавого насмерть в кабаке уложил. Он тогда банду человек сорок водил. Вот и думал, что пуп земли. Мне бы его с левой, в ухо, а потом на дуэль, но я с вином перебрал в тот вечер. И по старой привычке врезал. С правой. Убил. А банда его в полном составе ко мне перешла.
     Кондотьер замолк, обвел глазами слушателей.
     "Правда или придумал на ходу, чтобы нас повеселить? - подумал Кир. - Нет, скорее всего, правда. Не похож Кулак на человека, что пустыми байками кормит..."
     - А зачем Белый на своих навел? - пискнул Халль.
     Одновременно с ним заговорил Антоло:
     - С ухом-то что сделали?
     - Что сделали? - пропустив вопрос мальчика мимо уха, ответил кондотьер студенту. - А пропили. Мы тогда помногу могли за один раз. Не то что сейчас... Кусочек махонький остался. Я из него серьгу сделал.
     Кулак щелкнул ногтем по золотой капельке с красным камешком, висящей в левом ухе.
     - Послушали? Поели? А теперь спать! - тоном, не терпящим возражений, приказал кондотьер. - Завтра работать и работать еще...
     
     Жизненный опыт и чутье опытного наемника не подвели Кулака.
     Едва рассвело, как с левого берега потянулась бесконечная череда подвод. Люди готовы были просыпаться ни свет ни заря, топать по липкой, чавкающей под ногами земле, лишь бы уйти прочь от кровожадных дроу. Животные - лошади, коровы, овцы, коты - тоже, казалось, чувствовали настроение хозяев. Не упирались, не тянули в сторону от дороги. Топали с мрачной целеустремленностью.
     Само собой, без сложностей не обошлось. Долгая дорога с севера не способствовала смягчению характеров людей - нет-нет да и вспыхивали ссоры, переходящие в громкие скандалы, а то и потасовки.
     Несколько раз наемникам приходилось растаскивать вцепившихся друг другу в зипуны мужиков, а один раз сцепились две старухи. Хоть обе наверняка воспитывали взрослых внуков, но потеху обе бабки учинили изрядную. Так и норовили выцарапать глаза противнице, хватались растопыренной пятерней за волосы. Одна отделалась сорванным и растоптанным очипком. Зато на другой разорвали безрукавку, вышитую речным жемчугом, - в Аксамале какой-нибудь собиратель редкостей из толстосумов мог бы отсчитать за такую десятка два скудо. Воинственных бабулек растащили, силой запихнули в телеги под надзор родственников, а Почечуй долго потом возмущался, стоя на берегу: "Куда лежут? Пешок... энтого... шыплетша, а туда же... В драку..."
     Самого настырного мужичонку, кидавшегося с топором на соседа, Тер-Ахар взял за ногу и окунул в реку. Отплевывающегося и откашливающегося забияку пинками отогнали подальше от переправы, пообещав, если вернется, засунуть топор в задницу. А Пустельга, поигрывая ножом-"яйцерезом", намекнула, что у холощеных коней нрав сразу улучшается.
     Мужик решил не искушать судьбу и не вернулся.
     Но забот хватало и без него. Кир, Лопата, Витторино и Почечуй наводили порядок на левом берегу, перед въездом на мост. Бегло оглядывали телеги, чтоб, не приведи Триединый, не развалилась какая-нибудь из них посреди переправы, загородив дорогу. Остужали пыл излишне рьяных. Успокаивали непоседливых. А слишком трусливого, бегущего без оглядки, могли припугнуть блеском стали, закрепив для большего впечатления плетью пониже спины.
     Вензольо, Антоло, Кольцо и Тер-Ахар принимали беженцев на правом берегу. Хватали коней под уздцы. Помогали напуганным людям и животным миновать скользкие бревна. Приходилось и сорвавшихся в воду вытаскивать. Антоло промочил сапоги и штаны выше колена, стал злым и недовольным. Чуть-чуть не дал в ухо Вензольо, лезущему с неуместными шуточками, - вот еще остряк каматийский...
     Пустельга и Белый умудрялись появляться в тех местах, где приходилось тяжелее всего. Поддерживали словом, а то и впрягались в лямки наравне со всеми. А когда пришло время обеда, принесли каждому по лепешке и ломтю сала - кашеварить было некогда, но они пристроили к мешку с провиантом Халльберна, которого по малолетству не допустили к тяжелой работе.
     Кулак отдыхал, скрываясь от мелкого моросящего дождика под низким кожаным пологом. Утром у него пошла горлом кровь. Совсем немного, но этого хватило, чтобы Пустельга приказала ему не "рыпаться" с места, если не хочет быть связанным, как баран.
     Во второй половине дня Антоло начал ловить себя на том, что сходит с ума. Непрестанное мельтешение овчин и суконных курток, бородатых мужиков и заплаканных женщин, конские гривы и коровьи рога, мычание и кряканье, мяуканье и ржание, смачная брань и молитвы, конский пот и пот человеческий...
     Все это сменялось, как в театре марионеток, который он любил посещать в Аксамале. Но в театре смена картинок не давала соскучиться, а здесь превращала окружающий мир в бессмысленный бред, какофонию звуков, образов и запахов. Рядом зыркал очумелыми глазами Вензольо, наконец-то утративший желание постоянно подшучивать. Кольцо все чаще тер виски...
     А поток беженцев не иссякал.
     - Второй бы мост построить, лопни мои глаза... - прохрипел Кольцо, чудом уклонившись от целящей ему в плечо оглобли.
     - На кой? - уныло отозвался каматиец.
     - А чтоб быстрее шли...
     - Думаешь, они там заторов не устроят? - вздохнул Антоло.
     - Эх! - махнул рукой наемник. - Устроят, лопни мои глаза! И все-таки нам полегче было бы...
     - Ага! - кивнул Вензольо. - Вдруг война, а я уставший.
     Антоло посмотрел на него с изумлением - неужто за старое принялся? Ничего его не берет! А потом понял, что каматиец говорит серьезно. Больше того, с неподдельной грустью. И вот тогда студент захохотал сам. Смеялся, не обращая внимание на взгляды: сочувственные товарищей и откровенно недоуменные (разве что пальцем у виска не крутили) проезжающих. Даже в грязь уселся, не в силах удержаться на ногах. Хлопал себя ладонями по коленям... И остановился, когда почувствовал, что задыхается.
     - Ну, ты даешь! Лопни мои глаза! - Кольцо развел руками, почесал затылок.
     - Бывает, - коротко бросил великан. - Водички попей.
     - Да что ему водичка? - сочувственно пробормотал Вензольо. - Вода не вино, много не выпьешь...
     - Ладно, пережить бы этот день, лопни мои глаза! А там вырвемся и дальше поскачем. На ходу отдохнем.
     - Поваляться бы денек... - с тоской протянул каматиец. - И чтобы ничего не делать... Есть да спать.
     - Губа не дура, - хмыкнул Кольцо.
     Прислушивавшийся к их ленивому разговору Антоло вдруг заметил, как напрягся великан. Что-то опять заметил на том берегу? Хоть бы обошлось без драк и кровопролития.
     Табалец вскочил. Привстал на цыпочки.
     Ну, так и есть!
     Позади драконьего гребня, образованного кучами добра на повозках, мелькал всадник, вовсю размахивающий плетью.
     Без шлема, но, кажется, в армейском нагруднике.
     Что здесь военные делают?
     
     Кирсьен вначале услышал изменение в монотонном гомоне толпы. Резкие отрывистые вскрики. Щелчки плети. Визгливое ржание лошади, получившей ни за что ни про что по крупу.
     А уж потом он увидел кавалериста.
     Молодой парень. Пожалуй, не старше его самого. Русые волосы слиплись от пота, грязи, дождя. На щеке запеклась корочка крови, на лбу - грязь, словно в лицо кто-то пригоршню жижи из-под ног метнул. Металлический нагрудник погнут, а рукав форменного мундира наполовину оторван и сквозь прореху проглядывает нательная рубаха.
     Всадник выкрикивал слова, неразличимые за шумом толпы. Но, судя по искаженному лицу, это были ругательства. А еще он размахивал плетью. И не просто размахивал, а вовсю охаживал всех, кто попадался на его пути. Конь так конь, человек так человек.
     - Что за хрень? - вскинулся Витторино.
     - Швихнулся... энтого... ш перпугу! - открыл щербатый рот коморник.
     - Вот всадить бы из самострела... - задумчиво протянул Лопата.
     А Кир, не раздумывая слишком долго, бросился вперед. Проскочил перед раздутыми ноздрями крепкого вороного коня, оттолкнулся рукой от оглобли соседней телеги, запрыгнул на следующую, вызвав недовольный крик дородной бабищи, окруженной целым выводком детишек мал мала меньше.
     Не обращая внимания на сыпавшиеся в спину проклятия, он растолкал облепившее еще один воз семейство. В последнем, отчаянном и злом прыжке выхватил меч.
     Плеть ударилась о лезвие клинка и соскользнула в грязь обессиленной змейкой.
     Кавалерист будто и не заметил этого, продолжая размахивать короткой рукоятью.
     Левой рукой Кир схватил его коня под уздцы, толкнул от себя, осаживая измученное животное. Заорал:
     - Стоять! Стоять, дурень!
     Русоволосый дернулся, рука его замерла на взлете. Несколько мгновений тонкие губы кривились так, что судорога пробегала по давно небритой щеке. Потом он выплюнул:
     - Прочь с дороги, мразь!
     Кровь бросилась тьяльцу в виски.
     - Это я-то мразь?!
     Его клинок рванулся вперед, скользнул вверх по нагруднику всадника и замер в опасной близости от кадыка.
     - А ну руки! - воскликнул Кирсьен, упреждая движение конника, который потянулся к висевшему на боку мечу.
     - Ты как смеешь? - задохнулся русый. - С дороги! Я - лейтенант Жоррес дель Прано! Четвертый пехотный полк одиннадцатой армии!
     - А я - лейтенант Кирсьен делла Тарн, гвардия Аксамалы! - непонятно зачем выкрикнул тьялец. Офицером гвардии он давно перестал себя ощущать. Равно как и позабыл о дворянстве. Но сейчас наглого выскочку следовало ошеломить, сбить с настроя: я - начальник, ты - дурак. Слишком это знакомо. Пренебрежительное отношение к простонародью, излишне завышенная самооценка, восхищение военными в общем и офицерским корпусом в частности.
     - Как?.. - У пехотного лейтенанта отвалилась челюсть. Еще чуть-чуть и он порезался бы о меч Кира.
     - Молча!
     Русый кивнул. Потом вдруг лицо его озарилось радостной догадкой.
     - Гвардия здесь? Нам пришла подмога?
     - Нет! - жестко ответил Кир. - Гвардии больше нет. Слышал, что в Аксамале вышло?
     Лейтенант затряс головой:
     - Нет. Не верю. Не может быть. - И без всякой связи с предыдущими словами воскликнул: - Нам нужна помощь. Армия разбита. Мы не смогли удержать проклятых карликов. Они - звери... Жестокие, беспощадные звери, алчущие нашей крови. Помоги мне, гвардеец! Со мной обоз с ранеными.
     Его сетования на жестокость дроу выглядели так жалко, что Кир почувствовал презрение.
     - Подождете! Здесь все спасаются! Чем вы лучше других? - Он махнул рукой в сторону прислушивающихся к их разговору беженцев.
     - Мы сражались за них! - запальчиво воскликнул дель Прано.
     - Дерьмово сражались, сынок! - сурово прозвучало у Кира за спиной.
     Парень обернулся.
     Бледный, как смерть, Кулак опирался железной рукой на переднюю луку. На здоровую левую он намотал поводья. Глаза кондотьера полыхали недобрым огнем. А в уголке рта запеклась кровь.
     - Как ты смеешь? Да мы... Да у нас... С нами сам генерал Андруччо делла Робберо! - пискнул лейтенант.
     - И что с того? - пошевелил Кулак седой косматой бровью. - Где ваша армия?
     - Армия разбита! А генерал...
     - Разве твой генерал не бежит вместе с прочими трусами?
     - Ты как смеешь?!
     - Заткнись лучше, сопляк, - беззлобно посоветовал Лопата. Он подошел, стал у правого стремени кондотьера, придерживая на сгибе локтя заряженный самострел.
     - У вас был выбор, - сурово продолжал Кулак. - Вы могли умереть, но не отступить. Это страшно, но это - путь чести. Вы могли, отступая, помочь спасаться всем этим людям, защитить которых не сумели. Это - путь искупления. Но вы предпочли позорно бежать, спасая свои шкуры, разгоняя простых людей плетками. Конечно, они же не из рода делла Робберо или дель Прано! Чернь. Быдло. Грязь под ногами. И это - путь презрения.
     - Неправда... - проблеял офицер.
     - Правда!
     - Генерал не мог сражаться!
     - Ему не надо сражаться. Он должен командовать. И напоминать офицерам и солдатам о присяге. Он не захотел. Или не смог. Но это - одно и то же.
     - Ты не имеешь права... Да кто ты такой? - Лейтенант едва не плакал. - Кто?!
     - Я? - Кулак почти незаметно усмехнулся. Скорее даже, просто пошевелил усом. - Я - обычный кондотьер. Не знатный и не знаменитый.
     - Наемник?
     - Да. Но если хочешь нанять меня для охраны твоей драгоценной особы, вынужден тебя разочаровать - не выйдет. Я не наймусь к тебе даже за все деньги семьи дель Прано. Даже по личной просьбе твоего папеньки, господин лейтенант. Если не изменяет память, начальник стражи Аксамалы? Не так ли?
     Русоволосый кивнул с недовольным видом:
     - Отец не станет просить за меня. Мы в ссоре.
     - Это ваше дело.
     - Да. Это наше дело, - послушно повторил молодой офицер.
     - Значит, занимайте очередь за всеми этими селянами, - подвел черту в разговоре кондотьер.
     - Но генерал...
     - Вот пусть он придет и попросит меня пропустить его перед стариками, женщинами и детьми. Тогда и поговорим.
     Жоррес дель Прано молча развернул коня и, ссутулив плечи, шагом поехал прочь от переправы.
     - Трусы! - Кир сплюнул под ноги.
     - Не суди их слишком строго, Малыш, - устало проговорил кондотьер. - Дроу есть дроу. Чтобы противостоять им, нужно быть таким же злым, беспощадным и отчаянно храбрым. Граждане империи стали в последние годы слишком мягкотелы и слабы. И генералы, и лейтенанты, и солдаты... - Он вздохнул. - Не обижайся, хорошо?
     - За что? - устало удивился Кир.
     - За мягкотелых лейтенантов.
     Предводитель наемников потянул повод, разворачивая коня. Жеребец заартачился, напуганный, скорее всего, царящей вокруг суетой. Задрал голову, показывая длинные зубы. Кондотьер ударил его шпорами, передернул трензель... и вдруг побелел и начал заваливаться набок.
     Кирсьен бросился поддержать командира, но Лопата опередил его, подхватил под колено, выровнял в седле. Витторино подскочил с другой стороны, поддержал, взял коня под уздцы.
     - Эй! Ты чего?
     Кулак не отвечал. Смотрел на них невидящими глазами. На бороду стекла тоненькая алая струйка. Так его и довезли до сторожки - шагом, бережно поддерживая с двух сторон.
     
     Глава 15
     
     В воздухе ощутимо висело предчувствие беды.
     Полосы облаков, подсвеченные закатным солнцем, мчались над кромкой далекого леса. Спешили туда, где угадывались в туманной дымке невидимые пики Туманных гор.
     Серые воды реки рябили от мелких капель косого дождя, начавшегося ночью, слегка утихшего к обеду и вновь разошедшегося к исходу дня.
     На левом берегу оставалось не больше десятка телег, и мужики рассчитывали перебраться дотемна. Особняком сгрудились армейские повозки - десяток, не больше. Их сопровождали человек пять измученных пехотинцев с перевязанными руками, ногами, головами. На передках тоже сидели легкораненые. Те, кому досталось сильнее, лежали вповалку на возах. Их даже никто не снимал на ночь. А зачем? Лишний раз раны теребить?
     После крутого разговора с кондотьером солдаты не пытались силой прорваться на правый берег, не стремились и давить на жалость. Терпеливо ждали, когда иссякнет поток мирного населения.
     Генерала наемники так и не увидели. Даже издали. То ли взаправду страдал от тяжелых ран и не вставал, то ли переоделся в солдатскую форму, чтобы не сразу убили, случись какая заваруха. Это предположение высказала Пустельга, относившаяся к армейскому командованию с еще большим презрением, чем Кулак.
     Кондотьер отлеживался ночь и большую часть дня. Пил горячий настой шиповника и глухо ругался сквозь зубы. Антоло, как мог, пытался облегчить его страдания. Теперь уже стало очевидным - наконечник болта был подпилен и острый осколок теперь блуждает по телу наемника. А что он раньше добрался до легких, чем до сердца, лишь подарило седобородому лишние несколько дней жизни. И тем не менее студент понимал с отчаянной ясностью - Кулак обречен. Теперь ему не поможет даже самый лучший лекарь, изучавший медицину семь лет в университете и выдержавший десятичасовое противоборство с дюжиной профессоров на экзамене. Нужно было сразу извлекать из раны по возможности все куски, проверять ее чистоту, возможно, даже разрезать и вычистить.
     Остальные наемники, сменяясь, чтобы хоть чуть-чуть обсохнуть и отогреться у костра, продолжали помогать на мосту. Крестьяне, перебравшись по непрочному мосту - ну, не был он рассчитан на такой поток, а потому начали разъезжаться бревна настила, шатались вбитые в глинистое дно сваи-опоры, - не всегда даже благодарили за подмогу. Просто нахлестывали вожжами замученных лошадок, стремясь убраться куда подальше. И как можно быстрее.
     Люди и домашнее зверье уходили на юг, вызывая у студента навязчивое сравнение с перелетными птицами. Только гуси и утки возвращаются в привычные места по весне, а вот беженцы вернутся вряд ли. Если империя восстановит силы, сумеет показать свою мощь остроухим и убедить их оставить разбой, и то самое малое два поколения будут помнить кровавую войну, зверства и этот ужас отчаянного бегства.
     Двух всадников, двигавшихся навстречу повозкам беженцев, Антоло заметил сразу. Слишком уж они выделялись. Так бросался бы в глаза кленовый лист, вздумай он полететь против ветра.
     Тот, что ехал на буланом толстошеем коньке, кутался в длинный плащ. Из-под капюшона торчали только пышные, но вымокшие, а потому обвисшие усы. Его спутник, сидящий на мышастом, высоконогом жеребце, капюшон сбросил на плечи. Капли дождя блестели в темных с проседью волосах. Никакого оружия на виду они не держали, но выглядели как люди, уверенные в себе и случайных встреч не опасающиеся.
     Кулак тоже заметил странную пару.
     - Подозрительные... - задумчиво пробормотал он, приподнимаясь так, чтобы сидеть ровно, опираясь спиной на бревенчатую стену. Фальчион, само собой, лежал поблизости от его левой руки.
     - Чем подозрительные? - удивился Антоло. - Вроде бы, ничего особенного...
     - Ты считаешь в порядке вещей ехать навстречу смерти, когда все бегут от нее? - одними уголками рта усмехнулся Кулак.
     - Но мы тоже едем в ту сторону, а не в эту.
     - Верно. Но, согласись, у нас есть очень важная цель.
     - А вдруг у них тоже есть очень важная цель?
     Кондотьер помолчал. Еще раз смерил взглядом незнакомцев. Сказал с уверенностью:
     - Вот это мне и подозрительно. У обычных людей какая может быть цель в землях, кишмя кишащими злобными остроухими карликами? Ведь Фальм тоже стремится на север. Мы гонимся за ним. А они - нет. Или да? Или нельзя сказать с уверенностью? Тогда почему бы нам не предположить, что они его сообщники?
     Табалец пожал плечами:
     - Этого все равно не проверишь.
     - Конечно, - кивнул седобородый. - Напрямую они не признаются ни за что. Но всегда можно разговорить проезжего человека. Или просто вынудить проявить истинную сущность. Попроси их подойти поговорить со мной.
     Антоло подумал, что кондотьер становится чересчур подозрительным и в этом надо прежде всего винить тяжелый недуг, вцепившийся в него изнутри. Но пререкаться не стал - хоть в банде наемников не было такого жесткого подчинения командирам, как в армии Сасандры, дисциплина держалась скорее на дружбе и уважении, однако наглеть тоже не стоило. Отсохнут ноги, что ли, подойти к проезжим? Или язык - поговорить?
     Он одернул видавшую виды куртку, которой разжился семь дней назад в маленьком городке - его жители вовсю выменивали мало-мальски ценные вещи на еду у беженцев и тут же продавали их всем желающим, нашлись бы деньги. Вот такие "падальщики войны", сказала Пустельга. А Почечуй возразил, что видал он падальщиков и пострашнее, грабящих и убивающих людей, сорванных с насиженных мест войной, обирающих их до нитки, а тут еще какой-то отголосок честности присутствует.
     Два всадника медленно приближались. Коней они жалели - по раскисшей дороге даже легкая рысь утомляет животных. Вислоусый о чем-то неторопливо рассказывал, делая рукой смешные жесты, будто изображал птичий полет. Темноволосый, казалось бы, очень внимательно слушал товарища, но вместе с тем успевал следить и за приближающимся вооруженным человеком.
     - Доброго вечера вам, почтенные! - окликнул их студент, оказавшись на расстоянии десятка шагов.
     - И тебе того же! - откликнулся мужчина, сидящий на мышастом.
     - Что, за проезд заплатить надо? - въедливо поинтересовался второй.
     Табалец покачал головой:
     - Зачем платить? Не надо...
     - Но вы же мост охраняете?
     - Да.
     - И что, бесплатно?
     Чем-то этот вислоусый сразу не понравился Антоло. Или привычкой задавать неприятные вопросы? Или тем, что даже не пытался скрыть звучащую в голосе неприязнь? Поэтому молодой человек ответил резко, даже зло:
     - А не надо всех по себе мерить! - И тут же, не оставляя времени на возражения, прибавил: - Пойдемте к командиру! Он с вами говорить хочет.
     - Вот как? Говорить хочет? - переспросил вислоусый. - А он не думает, хотим ли мы с ним говорить?
     - А это его мало интересует! - Студент не собирался давать противному мужику спуску. - Вас радовать должно, что добром просит!
     Глаза под капюшоном опасно сузились:
     - Не чересчур ли? Не много на себя берете? Чтоб какая-то стража задрипанная... местечковая...
     - Фра Розарио! - негромко окликнул его темноволосый, выглядевший почти как дворянин из-за тонких подкрученных усиков. - Фра Розарио! Это не стража.
     - Не стража? - удивился тот. - А кто?
     - Не знаю, - пожал плечами темноволосый. - Но мы можем пойти к их командиру и узнать.
     - Усложняете, фра Иллам, - пожал плечами Розарио. - Неужели этот парнишка нам не расскажет?
     - Напротив, упрощаю. У командира гораздо проще выяснить все, что нас интересует.
     "На обычных путников не похожи, - подумал Антоло. - Очень мудрено разговаривают. И произношение, кажется, столичное, аксамальское. Может, Кулак и прав? Проверить их надо. Нет, точно надо. Обязательно..."
     - Идете? - Он кивнул в сторону сторожки.
     - Веди! - благосклонно согласился Иллам.
     - А скажи-ка, воин, - проговорил фра Розарио, когда они уже преодолели половину пути от тракта до бревенчатой избушки. - Скажи-ка, не проезжал ли здесь один человечек?..
     - Что за человечек? - угрюмо бросил Антоло. Вислоусый ему не нравился по-прежнему. Ни манера смотреть на собеседника, ни манера говорить, ни даже посадка в седле.
     - Да такой. Мужчина. Благородной внешности. На вид чуток старше сорока. Волосы русые, с проседью. Бородка клинышком. Усы закручивает по-дворянски. В ухе серьга серебряная с синим камушком.
     - С сапфиром, - негромко добавил фра Иллам.
     - Нет. Не видел, - чистосердечно ответил студент.
     - Точно? - прищурился Розарио.
     - Точно! - вдруг окрысился табалец, хватаясь за меч. - Тут у нас за два дня едва не тысяча прошла. Я каждого запоминать должен? Ты б тогда, дядя, заранее меня предупредил. А еще лучше - сам подъехал бы вовремя и каждого осмотрел. Годится тебе такой ответ?
     - Тише, тише... - примирительно произнес фра Иллам. - Понимаешь, парень, нам очень нужен этот человек...
     - Ну, так и ищите его в Гоблане. Если он от дроу бежит, то уже проехал наш мост...
     - Ты не понял, парень. - Темноволосый жестом остановил готового вспылить Розарио. - Наш человек должен ехать не на юг, а на север.
     Антоло дернулся.
     - Что?
     - Да что слышал! - не преминул едко заметить Розарио.
     - Это опасный человек. Завербованный Айшасой шпион. Он предал империю и всех честных граждан Сасандры, - пояснил Иллам.
     - Его зовут не барон Фальм? - наугад спросил парень. Если задуматься, котолак тоже подходил под устное описание. Вот с серьгой и камешком студент мог ошибиться... Да нет! Серьга была. Точно. Вот какого цвета камень? Может быть, и сапфир.
     - Нет, - уверенно ответил Иллам. - Его зовут не так.
     - И он не такой дурак, чтобы называться своим настоящими именем, - скривился Розарио.
     Женский визг, наполненный испугом, прервал их беседу. У переправы пронзительно заржал конь. Мгновением позже вступили резкие, злые мужские голоса.
     Антоло обернулся.
     У моста творилось неладное. Тяжело груженная повозка, опасно наклонившись, сползала в реку. Запряженный в нее саврасый конек судорожно дергался, но копыта скользили по мокрым бревнам. Несколько человек вцепились в оглобли - Кир, Лопата, Вензольо, Почечуй. Совместными усилиями им удалось слегка придержать телегу, но исход был все равно предрешен. Еще чуть-чуть, и повозка рухнет в мутную холодную воду, увлекая за собой и коня, и наемников, а главное, визжащую на горе пожитков молодицу и полдюжины вцепившихся в ее юбку детишек.
     - Что такое? - удивленно пробормотал Иллам.
     - Похоже, мост разваливается! - воскликнул Розарио и ударил коня каблуками.
     "Тебе-то что за дело?" - хотел сказать Антоло, но опоздал - только хвост буланого перед носом мелькнул.
     - Бегом, парень! - Темноволосый тоже пришпорил мышастого.
     Табальцу ничего не оставалось, как броситься сломя голову за ним.
     На бегу он видел, как Кольцо, сдернул с телеги мальчишку лет семи, отшвырнул его, как котенка, на берег. Схватил за штаны другого, дернул, но перепуганный насмерть малец держался за мамкину юбку, как утопающий за соломинку, и разжимать пальцев не хотел.
     Откуда-то сбоку выскочил Тер-Ахар. Растолкал следопытов в гугелях, ошивавшихся здесь второй день, вместо того чтобы уйти подобру-поздорову. В два шага достиг берега и спрыгнул с откоса.
     - Давай, давай, родимая!!! - орал Лопата, дергая левой рукой лошадь за недоуздок.
     Кольцо, пытающийся расцепить визжащих мать и сына, ругался так, что уши сами собой в трубочку сворачивались.
     - Ой, люди добрые! Спасите! Пропаду! Безлошадным останусь! - топтал собственную шапку бородатый мужик. Должно быть, хозяин коня и телеги.
     "Жену с детьми ему, значит, не жалко", - отстраненно подумал студент, глядя, как Розарио прыгает прямо с седла на телегу и сгребает в охапку самых младших детей незадачливого бородача...
     - А ну поддай, ребяты! - гаркнул Почечуй во весь голос.
     - Еще чуток! - вторил ему Лопата.
     Хоть фра Иллам скакал на коне, а табалец бежал, у повозки они оказались почти одновременно. Во всяком случае, схватились за чересседельник, столкнувшись пальцами.
     - А ведь не падает уже... - выдохнул темноволосый в ухо бывшему студенту.
     Розарио кубарем скатился с телеги, не выпуская детишек из рук, упал на спину, гулко "хэкнув", выпучил глаза.
     - Погоняй! Погоняй!!! - кричал коморник.
     Саврасый рванулся изо всех сил, натужно хрипя. Оглобли опасно затрещали, но выдержали. Телега выкатилась на берег вместе со всем грузом, визжащей бабой наверху и повисшим, как репей на хвосте кота, Кольцом.
     - Ой, спасли! Отцы родимые! - Радостный мужичок с полубезумным взглядом кинулся целовать розовые ноздри конька.
     Его жена выхватила откуда-то из-под кипы тряпок сковороду на длинной ручке и с криком: "Вот я тебя!" - полезла с телеги.
     - Ах ты, кошкин сын! - зарычал Кольцо, подкатывая рукава.
     Вензольо и Лопата с готовностью заржали, предвкушая потеху.
     Антоло наклонился над краем обрыва, заглянул под мост. Великан стоял по пояс в воде, обхватив двумя руками осклизлую опору. Увидев табальца, он пожал плечами, насколько это позволяла неудобная поза.
     - Расшаталась.
     Так вот отчего наклонился и едва не обрушился мост!
     - Тебе помочь? - спросил студент больше из вежливости, осознавая, что не в человеческих силах заменить северянина, превосходящего людей в росте и весе настолько же, насколько они сами превосходили дроу.
     - Ничего. Справлюсь, - ответил Тер-Ахар, глядя куда-то за спину студента.
     Антоло обернулся. Позади него стоял темноволосый фра Иллам и, радуясь невесть чему, улыбался до ушей.
     - Рад видеть тебя живым и здоровым, друг! - проговорил Иллам.
     - Спасибо, - загудел в ответ великан. - А тебе все не сидится на месте?
     - Спокойная жизнь - удел стариков и усталых духом, - хитро прищурившись, заметил темноволосый. - Мне еще интересно мир повидать.
     - Чего вы тут... энтого... болтаете... - к откосу вприпрыжку подбежал Почечуй. Увидел великана, охнул. Замахал руками. - Эй! На том берегу! Шуштренько... энтого... Некогда ждать!
     Возницы оставшихся телег (всего-навсего три с беженцами и обоз с ранеными солдатами) гикнули, свистнули и покатили через мост.
     - Я сейчас помогу! - Иллам присел на корточки, выглядывая, как бы сподручнее соскочить к великану.
     - Не надо! - замотал головой Тер-Ахар так, что хвост белых волос стеганул по плечам, словно у разъяренного сторожевого кота. - Вымокнешь!
     - Надо!
     Человек упрямо сжал губы и прыгнул. Как и следовало ожидать, попал в промоину и скрылся с головой. Антоло сиганул за ним, взметнув фонтан брызг, а рядом поднял волну кто-то еще.
     В два гребка студент достиг сваи, уперся ногами в глинистое дно. Здесь вода доходила ему до середины груди. Огляделся и увидел две головы, облепленные мокрыми волосами. Одна - со щегольскими усами - фра Иллама, а вторая - с дурацкой каматийской повязкой. Кир?
     - Ты зачем сюда? - воскликнул Антоло, протягивая руку.
     - Не за тобой, не бойся! - отплевываясь ответил Кир. На руку он и внимания не обратил.
     Зато Иллам не стеснялся. Схватился за ладонь, подтянулся. Обнял сваю, уперся ногами.
     - Вчетвером удержим! - подмигнул он парням.
     - Я бы и сам... - В голосе великана странно смешались обиженные и довольные нотки. Еще бы, с одной стороны, вроде как его силушке не доверяют, а с другой - все-таки на помощь пришли и вымокнуть не побоялись.
     - Мир тесен! - не слушал его Иллам. - Не думал я, что встречу тебя, лейтенант т'Кирсьен делла Тарн! Да и тебя, Тер-Ахар!
     У Антоло глаза полезли на лоб. Они что, знакомы между собой?
     - Не часто встретишь на севере Гобланы лучшего сыщика Аксамалы! - усмехнулся Кир. И тут же спохватился. - Ох, простите... Вы, наверное, путешествуете тайно?
     - Смеешься? - Иллам поправил о плечо упавшую на глаза мокрую прядь. - Впрочем, ты не так уж и не прав. Для некоторых тайно. Не стоит называть меня Мастером при Розарио.
     - Это ваш спутник? Вы... - Антоло поперхнулся словами, сообразив, что напрасно встрял в разговор.
     - Тебя я тоже знаю, студент, - небрежно бросил Иллам, или, вернее, Мастер. - Это ты с дружками устроил потасовку в "Розе Аксамалы". Так ведь?
     - Я! - напрягся табалец. Вот сейчас начнет стыдить, воспитывать... Тогда уж и лейтенанта заодно повоспитывай. Можно подумать, он совершенно ни при чем, овечка овечкой.
     - Молодо - зелено, - неожиданно вмешался великан. - Я слышал об этой истории.
     Кажется, несмотря на неодобрительные слова, он посмотрел на молодых людей с уважением.
     - А ну, держитесь там! - крикнул сверху Лопата. - Сейчас подводы пойдут!
     Они покрепче обхватили столб. По бревенчатому настилу загрохотали колеса. Посыпался мусор - кусочки коры и комки грязи. Опора затряслась, словно живая, вырываясь из рук.
     - Вам обоим будет интересно знать, наверное, - проговорил Мастер, поглядывая наверх. - После всех событий, начало которым положила ваша драка, фрита Эстелла была вынуждена уехать из столицы вместе со всеми девочками. Так что можете поискать на дорогах Тельбии фургон под названием "Запретные сладости". Авось повезет и вы найдете его раньше каких-нибудь мародеров или извращенцев.
     - Поищем, но попозже, - сжал зубы Антоло. - Когда долги отдадим кое-какие.
     - Успеется, - одновременно с ним быстро произнес Кирсьен. - А что это вы про них вспомнили?
     - А чтобы вы знали, детвора, что ваши игры бьют еще и по другим, которые совсем не виноваты, что оказались рядом с вами. Что вы, может, и выкрутитесь, а вот девочкам придется гораздо тяжелее.
     Табалец вздохнул, отвел глаза. И ведь не возразишь ничего! Все верно. Сами виноваты. Могли бы и в другом месте выяснять отношения.
     Бывший гвардеец прикусил губу. Сказал, глядя в сторону:
     - Вы лучше скажите, шпиона айшасианского поймали или нет?
     - Нет. Если ты Корзьело имеешь в виду.
     - Ну да, его. Табачника. А кого-то другого поймали?
     Вот тут настал черед Мастера смущаться и прятать глаза.
     - И другого я не поймал. Хотя старался. Трудно, понимаешь ли, ловить шпиона, когда он твой непосредственный начальник.
     - Как? Не может быть!
     - Не веришь? - вздохнул Мастер.
     - А я верю, - вдруг сурово проговорил Тер-Ахар. - Что-то такое я и предполагал. После той ночи. Ну, когда... Рука зажила-то?
     - Худо-бедно. - Темноволосый пошевелил плечом, будто бы разминаясь перед дракой. - Так вот, чтоб ты знал, Кир, табачник был простым исполнителем. А всей сетью шпионов руководил господин т'Исельн дель Гуэлла, глава тайного сыска Аксамалы.
     Кир присвистнул.
     - Так это вы его ищете? - догадался Антоло. - Человек с серьгой в ухе, острой бородкой...
     - Да! - перекрикивая топот копыт и скрип несмазанных колес, подтвердил Мастер.
     - Я знал, что он сбежит, - невозмутимо заявил северянин.
     - Ничего, найдем, - заявил сыщик таким тоном, что парни сразу поняли - найдет. Чего бы это ни стоило. - Он тут должен был реку пересечь. Что вправо, что влево на полсотни миль мостов нет. Точно не видели?
     - Они тут недавно, - сказал Тер-Ахар. - А я уже давно сижу на берегу. Но не видел.
     - Точно не видел? - подозрительно проговорил Мастер.
     - Ты думаешь, я отпустил бы своего бывшего начальника живым на тот берег? - Безбородое лицо великана озарила лукавая улыбка.
     - Думаю, отпустил бы. Между вами нет крови.
     - Правильно думаешь, - после размышления согласился Тер-Ахар. - Но я его не видел. Клянусь Огнями Небес. Или проехал до меня, или шел другой дорогой...
     Сыщик кивнул. Поверил. И сразу погрустнел. Видно, надеялся до последнего, что кто-то из охраняющих переправу обнадежит его. Антоло только открыл рот, намереваясь спросить, кто такой Розарио и какова его роль в истории со шпионами, но тут с берега закричали:
     - Эй, демоны водяные, лопни мои глаза! Не надоело мокнуть?
     Тут только они обратили внимание на тишину. Нет, голоса людей, скрип телег, всхрапывание коней доносились по-прежнему, но издалека. И главное, стих грохот над головой.
     - Чего молчите? Задницы не отморозили? - насмешливо поинтересовалась Пустельга. - Или еще какие причиндалы, поважнее задницы?
     - Отморозить не отморозили, красавица! - ответил Мастер. - Но как же все съежилось! Ты не представляешь!
     Антоло невольно пожалел шутника. С Пустельги станется попытаться отрезать все съеженное. Еще и заявит, мол, раз мокрое и холодное, то все равно хозяину без надобности. Но Тер-Ахар и Кир захохотали так, что студент малость успокоился. Они оба знают сыщика лучше, чем он. Наверняка, у него хватит умения и сил противостоять воительнице. В конце концов, первого встречного не назовут лучшим сыщиком Аксамалы.
     В воду плюхнулась веревка.
     - Хватайтесь! - весело скомандовал Лопата. - Сушиться будете.
     
     Последняя телега с беженцами - теми самыми, многодетными, которым так не повезло на мосту, - скрылась за ближним перелеском. Армейские обозники пока не спешили последовать их примеру.
     Наемники поспешно разводили большой костер - Почечуй, согнувшись в три погибели, вовсю чиркал кресалом, поглядывая при этом на "утопленников". Вензольо, первый придумавший так окрестить четверых выбравшихся из-под моста, пересмеивался в компании Кольца и Лопаты, таскавших хворост от опушки.
     - Пару бревнышек захватите! - распорядился Кулак, неспешно беседующий с Розарио. Вислоусый до сих пор потирал поясницу - видно, хорошенько стукнулся.
     Антоло чувствовал, как облепившая тело одежда становится ледяной и начинает отбирать остатки тепла, казалось бы, из самого сердца. Рядом стучал зубами сгорбившийся Кир. Несладко приходилось и Мастеру, но сыщик не показывал вида. Сбросил куртку и размахивал руками, старясь согреться движением. И только Тер-Ахар стоял улыбаясь. Весь его вид словно говорил: не были вы в Гронде, не ночевали в снегу во время пурги, не проваливались в полынью вслед за шустрой нерпой.
     - Побегал бы... - покачала головой Пустельга. Даже в ее голосе вместо привычной насмешки слышалось участие. - Ведь замерзнешь.
     - Ага, - кивнул табалец, но вместо бега просто присел несколько раз. Легче не стало. Тогда он уселся и стащил сапоги. Вылил воду из одного, из другого, отжал портянки.
     - Ну, теперь и о дороге подумать можно... - мечтательно произнесла воительница. - Засиделись мы тут. Вон, Халль совсем извелся. Видно, чует, как котолак уходит.
     Парень вновь согласился. И вправду, полных два дня потеряно на какую-то дурацкую переправу. Спору нет, спасающихся от дроу людей жалко, но разве их дело благотворительность? В этой местности наверняка есть правитель - барон, ландграф, герцог, или как там в Гоблане дворянские титулы именуются? Если нет знатного семейства, чей вотчиной здешний край является, значит, ближайший город или храм Триединого должен был обеспечить надежную охрану и помощь людям. Кстати, жрецы могли бы еще и духовное напутствие давать, укреплять в вере, вселять надежду. Где их только носит? Небось, спасают собственные задницы, услыхав о приближении остроухих.
     - Ух ты! А это еще кто? - тихонько удивилась Пустельга. - Гляди-ка, кто пожаловал!
     Антоло поднял голову. Из-под кожаного полога передовой повозки, опираясь на плечи лейтенанта дель Прано, выбрался грузный мужчина лет пятидесяти от роду, судя по обильной седине на висках и когда-то ухоженной бороде. На его левом рукаве поблескивали три банта. Ишь ты, генерал...
     - И чего же он потребует? - размышляла вслух женщина. - Оказывать ему почести и сопровождать в Аксамалу?
     Генерал принял из рук дель Прано кое-как оструганный сук, навалился на него всем весом. Его правая нога не гнулась в колене и выглядела толще левой - наверняка под штаниной скрывается толстая повязка. В сопровождении офицера и двух солдат, выглядевших наименее потрепанно, он похромал прямиком к Кулаку.
     Пустельга одернула куртку и поспешила к командиру. Раз предстоят переговоры, пускай кондотьер тоже будет со свитой.
     Лопата толкнул Почечуя в бок, забрал у него кресало - иди, мол, старый, раз ты коморник.
     Кулак ждал генерала, стоя на месте. Если бы мог, так и руки на груди скрестил бы. Лица его Антоло не видел, но вполне мог себе представить и стиснутые зубы, и сошедшиеся у переносицы брови, и тяжелый взгляд карих с желтизной, как у матерого кота, глаз.
     Армейцы не стали приближаться вплотную. Остановились, когда расстояние между ними и наемниками сократилось до трех шагов. Словно на переговорах. Они бы еще под трубы герольдов пошли, подумал Антоло. Генерал заговорил первым. Его голос оказался густым и громким, как раз таким, какой и называют командным.
     - Я - командующий одиннадцатой армией Сасандры, генерал Андруччо делла Робберо.
     - Я - Кулак, вольный кондотьер, - отозвался предводитель наемников.
     - От лица командования Северной группы войск Сасандры выражаю вам благодарность за поддержание порядка во время переправы и за заботу о гражданских лицах, являющихся подданными империи!
     Антоло, как ни старался, не смог уловить в словах генерала насмешку. Все серьезно, все торжественно, даже пафосно, будто в спектакле, поставленном захудалыми провинциальными лицедеями.
     - От своего лица и от лица моих людей я принимаю вашу благодарность! - ответил Кулак. Вообще-то, по правилам должен был добавить "ваше превосходительство" - все-таки его чин в армейской лестнице где-то между капитаном и полковником - но не добавил.
     Делла Робберо слегка наклонил голову. Его глаза так и полыхали презрением.
     - Можете продолжать свою дорогу, - отчетливо выговорил генерал. - Сасандра больше не нуждается в ваших услугах.
     Спина Пустельги одеревенела. Зная ее нрав, Антоло предположил, что сейчас воительница ляпнет такое... Ну и пускай. Заносчивого генерала тоже пора поставить на место. Ишь, раскомандовался!
     - Охрана переправы переходит к нам, - продолжал делла Робберо. - Мы задержим остроухих на столько времени, на сколько сможем. Беженцы сумеют оторваться от преследования.
     "Вы задержите? - удивился табалец. - Три калеки, две чумы? Да вы не сумели..."
     - Вы не сумели задержать дроу, имея под командование целую армию, - будто услышал его слова кондотьер. - И сейчас с десятком раненых, не каждый из которых в силах держать оружие, вы серьезно надеетесь помешать их продвижению в глубь страны?
     - Какое тебе дело до этого, наемник? Мы будем сражаться не за деньги, а сохраняя верность присяге, которую давали императору, да живет он вечно!
     - Императора больше нет, - жестко проговорила Пустельга. - Как и империи.
     - Глупости! Сасандра - вечна! Она есть там, где есть ее солдаты, готовые положить жизнь на защите рубежей родины!
     - Вы ж... энтого... погибнете вше...
     - Зато мы выполним долг до конца. - Генерал задрал к серому небу бороду. - Да что я разговариваю с вами! Наемникам, служащим за деньги, меня не понять!
     "Можно подумать, ты не получаешь жалованья! А солдатиков, которые и правда за гроши служат, можно сказать, бесплатно, ты и не спросишь, хотят они умирать героями или нет".
     - Должен огорчить вас, генерал, - негромко, но веско произнес Кулак. - Мы тоже остаемся здесь. Устал я, знаете ли, гонять туда-сюда по дорогам Сасандры. Надо бы и отдохнуть денек-другой.
     Позади Антоло хмыкнул Витторино. Лопата, раздувавший пламя, поперхнулся дымом и закашлялся. Недовольно забурчал Вензольо.
     - То есть как прикажете это понимать? - Делла Робберо выглядел ошарашенным.
     - Да как хотите, так и понимайте, - устало отозвался Кулак. - А сейчас, если вам больше нечего мне сказать, разрешите откланяться. Старые раны, знаете ли...
     Он повернулся, не обращая внимания на отвисшую челюсть генерала, и пошел к костру.
     Антоло поспешно сунул ноги в сапоги и, понимая, что сейчас кондотьер будет объяснять причины своего поступка, побежал туда же. Через несколько мгновений у разгорающегося огня собрался весь отряд, а кроме наемников - Мастер с Розарио, великан и четверо мужиков в гугелях, которые так до сих пор никуда и не ушли.
     - Я одного не пойму - зачем? - Голос Пустельги дрожал от напряжения. - Чтобы досадить этому хлыщу?
     - Нет, - медленно отвечал кондотьер. - Мне правда надоело мотаться. Трястись в седле. Пора бы где-нибудь остановиться.
     - Шутишь, командир, лопни мои глаза! - воскликнул Кольцо. - Так не останавливаются!
     - А как останавливаются? - приподнял бровь Кулак.
     - А у вдовушки... под мягким боком... - почесал бороду Почечуй. - Тока ждаетша мне, командир... энтого... понял я тебя...
     - Хорошо, хоть ты понял. Молодым объяснять придется.
     - Ну так объясни! - сжала кулаки Пустельга. - За каким демоном мы должны разменивать личную месть... Месть за Мудреца, между прочим, с которым ты двадцать лет дружил! Почему мы должны ее разменивать на какой-то мост и беженцев! Тем более что мы и так им помогли!
     - Что ж... Попробую объяснить. Месть - это, конечно, здорово. Око за око, зуб за зуб и все такое... Только с возрастом понимаешь, что у каждого хотя бы раз в жизни должен найтись тот рубеж, обороняя который не стыдно и помереть. Генерал, конечно, надутый, самовлюбленный хлыщ, но в чем-то он прав. Империя стояла от моря до моря, и мы были ее частью. Хорошие или плохие, жадные или бескорыстные, хитрецы или простаки... Теперь империя вроде как развалилась. Но на самом деле это не так. Ведь мы остаемся ее частью. И пока мы помним ее, империя цела. Хорошая или плохая, мать или тетка... На империю посягают? Мы будем защищать ее. Этот мост превратится в последний бастион. Последний бастион Империи. Потому что Сасандра - это не Верховный совет жрецов и не губастый император, впавший в старческое слабоумие, это не их высокопревосходительства и зажравшиеся судьи магистрата, это не таможня и не тайный сыск. Сасандра - это люди: крестьяне и ремесленники, купцы и охотники, бабы и мужики, беззубые старики и голоштанная ребятня. Помереть, защищая их, не зазорно. - Кулак вздохнул, обвел глазами собравшихся. - Конечно, я никого не держу. Каждый из вас вправе выбрать себе свой последний бастион. Просто мой будет здесь. Вот и все, братцы...
     Кондотьер осторожно присел на бревно. Кашлянул, провел ладонью по губам. Глянул - нет ли крови.
     - Хорошо сказано, - прогремел Тер-Ахар. - Я для Империи не сынок и не племянник, но я остаюсь здесь. Жалко людей... Не успеют ведь далеко отъехать.
     - А мне их не жалко! - зло проговорила воительница. - Кто дает себя резать, тот не достоин, чтобы его защищали... Но, загрызи меня бруха, какая же это будет драка! И чтоб я ее пропустила?
     - Верно! Ох и повеселимся! - в один голос воскликнули Лопата и Витторино.
     - Штарый я... энтого... больной шовшем... - прошамкал Почечуй. - Уж лучше... энтого... туточки помереть, чем в шедле... энтого... шкопытитьша...
     - А я умирать не собираюсь, лопни мои глаза! - приосанился Кольцо. - Пускай мои враги сдохнут! А я еще на их могилах спляшу. Не так, что ли, а?
     Как они быстро согласились. Что ж... Наемники привыкли рисковать своей шкурой едва ли не каждый день. Кто со смертью десяток лет под ручку гуляет, тот от очередной схватки не побежит. Пускай она обещает быть последней. Но Антоло почувствовал страх. Предательский, липкий, сползающий между лопаток, как струйка ледяного пота. Он передернул плечами, отгоняя наваждение. Глянул на Кира. Бывший лейтенант не выглядел отчаянно храбрым. Легкая бледность затронула его щеки. Или это от холода? Одежду они так еще и не просушили.
     - Ты что скажешь? - зашептал на ухо Вензольо. - Останешься д'аться? Или...
     - Останусь! - решительно кивнул табалец. - Не трусливей других... А ты?
     Говоря "не трусливей других", он имел в виду Кира, но Вензольо, похоже, воспринял слова на свой счет. Дернулся, как от пощечины:
     - Я тоже! Я - как все!
     Кирсьен глянул на них. Сжал губы, повернулся к Пустельге:
     - Надо бы продумать, как будем оборону держать.
     - А вот и подумаем, пока вы сушиться будете! У Студента книжка умная имеется. Почитаем, помозгуем! - Она вновь была такой, как всегда. Бесшабашной, веселой, готовой любому дать отпор и над кем угодно посмеяться.
     - А как же Фальм? - звонко выкрикнул наследник Медрена. В суете про мальчишку забыли, но он сам напомнил о себе.
     - Не уйдет твой котолак, лопни мои глаза! - Кольцо потрепал его по голове, взъерошил волосы. - А может, тебе лучше от греха подальше... Вон хотя бы с мужиками! - Он повернулся к мужикам в гугелях. - Заберете мальца, а? Не место тут детям.
     Мужики переглянулись. Один из них - тот самый, что опознал Кулака как Однорукого, - откашлялся:
     - Мы, понимаешь, вот чего хотели... Следопыты мы. С границы. Сколько миль отступаем, аж с души воротит, понимаешь. Короче, с вами мы остаемся.
     - Следопыты, говоришь? - поднял голову Кулак.
     - Ага! - с готовностью подтвердил мужик. - Меня Шпенем кличут, понимаешь. Ежели надо, я за двести шагов стрелой в полскудо попаду. - Он пристукнул о землю палкой, которую держал в руке. Антоло наконец-то догадался, что это не посох, а лук. - А парни со мной. Они мне как братья, понимаешь...
     - Спасибо, Шпень. - Кондотьер поднялся, протянул следопыту ладонь.
     Тот пожал ее - даром что левая, зато с самим Одноруким "поручкался".
     - А теперь давайте решать, как оборону держать, - сказал Кулак.
     Все разом загалдели. В поднявшемся гвалте никто не заметил, как Розарио что-то резко выговаривает Мастеру, притопывая ногой. Темноусый сыщик слушал молча, кивал и старался развернуться спиной к костру.
     А за рекой завыла бруха. Видно, чуяла грядущие смерти и заранее радовалась. Известно, на войне нечисть жиреет.
     
     Глава 16
     
     Когда отряд угомонился и наемники разбрелись на боковую, Антоло уселся у костра, раскрыв наугад "Записки Альберигго". А может, и не Альберигго. Кто его сейчас разберет? В том, что им предстоит безнадежный бой, парень не сомневался. Ну не в силах полтора десятка людей с одним-единственным великаном в придачу остановить армию. Или не армию, а орду, как сказал Почечуй, но от этого ведь не легче. Сотне дроу они смогут противостоять какое-то время; две сотни перебьют малочисленный отряд за время, которое нужно человеку, чтобы выкурить трубку; полтысячи прокатятся и даже не заметят заслон. И все же каждому хотелось подороже продать свою жизнь - ведь какую бы беспутную жизнь ни вели наемники, а у каждого нашлось доброе воспоминание о прошедших днях.
     Кулак вспоминал молодость, когда они гуляли с Мудрецом сами по себе, не обремененные заботами и хлопотами, искали не выгодных договоров с военачальниками, а приключений. Почечуй сетовал о живущих где-то в Уннаре внуках, которых так никогда и не покачал на колене. Тер-Ахар рассказал, как охотился с побратимом Гар-Акатом на моржей и мамонтов, на белых медведей и мохнатых единорогов, как однажды они повстречали ледяного червя и бежали, словно нашкодившие мальчишки. Почему-то у великана эта история взывала смех и слезы умиления. Витторино пожалел, что давно не передавал денег старушке матери, живущей неподалеку от Мьелы, в деревне, прилепившейся к склону холма наподобие ласточкиного гнезда. Пустельга вспомнила, как лазала вместе с соседскими мальчишками, среди которых считалась заводилой и вожаком, в раскинувшуюся поблизости дворянскую усадьбу воровать сливы и как сторож однажды спустил с цепи двух поджарых черных котов. Будущая воительница спаслась тогда, спрятавшись в зарослях шиповника, куда коты не рискнули сунуться, но метку на память они ей все-таки оставили.
     - Тому, кто выживет, покажу! - усмехнулась она, вызвав бурчание коморника, что вот так, мол, всегда - все радости жизни неизвестно кому достаются.
     Антоло попытался припомнить светлые мгновения в своей жизни, но почему-то в голову лезли студенческие пирушки, переходящие в разгульные попойки; походы к девочкам - нет, не в "Розу Аксамалы", а в другие, более дешевые и, следовательно, доступные заведения; проказы, учиняемые беззаботными школярами. Такие, как, например, натереть мелом спинку профессорского кресла или измазать край мантии учителя Носельма выделениями течной кошки, а потом, держась за животы, наблюдать издали, как желчный астролог отбивается от котов, набежавших со всего квартала. В общем, по всему выходило: когда нужно о душе задуматься, подготовить ее к встрече с Триединым, на ум лезут лишь развлечения бренного тела. Табалец устыдился собственных мыслей и вслух ни одну из них не обнародовал. Краем глаза он заметил, что Вензольо, Кир, Кольцо тоже странно себя ведут - отводят глаза, стараются спрятать лицо в тени, будто бы их уличили в чем-то непристойном. Очень хотелось верить, что он тут не один такой...
     Вскоре от воспоминаний перешли к более насущным заботам. Пустельга спросила Белого, какой тактики будут придерживаться его сородичи, атакуя мост.
     Дроу пожал плечами:
     - Воины моего народа не знают таких слов, как "тактика", "стратегия". Их ведут ярость и желание вцепиться в глотку врага.
     - А военные вожди? Неужто даже они не придумывают хитростей? - стояла на своем воительница.
     - Придумывают, конечно, - подал голос Кулак. - Не следует считать, что дроу необузданные дикари. Они часто устраивают засады и ловушки, обходные маневры и ночные атаки...
     - Верно, - легко согласился Белый. - До тех пор пока военный вождь командует двадцатью - тридцатью воинами. Или пока они не увидят кровь врага. Потом им становится наплевать на все ухищрения и замыслы вождей. - Карлик усмехнулся. - Да и вожди по обыкновению бегут на врага в первых рядах.
     - Но почему тогда человеческие армии до сих пор не уничтожили дроу, раз они так беспечны на войне? - удивился Антоло. - Ведь имперские полки вышколены, скованы жесткой дисциплиной. Командиры изучают все способы ведения боя...
     - Ты слишком высокого мнения о командирах! - хмыкнул Кир. - На параде ножку тянуть нас учат, а вот как во фланг неприятелю зайти - сами догадывайтесь, господа офицеры.
     - Так может, это в гвардии так? - не поверил студент.
     - Ой, пе'естань! - вмешался Вензольо. - Тебя в полку чему учили?
     - Ну, бегать со щитом, тыкать пикой...
     - Бляхи начищать! С метлой да лопатой уп'авляться! А что до боя - тут пускай Т'иединый помогает.
     - Вы, ребята, конечно, и правы, и не правы, - проговорил Кулак. - То, что солдаты в имперской армии ни рожна в войне не смыслят, это мы у Медрена видели. Видели или нет?
     - Ну, видели...
     - То-то же. Капитанам с лейтенантами на рядовых начхать. Старых перебьют - новых наберем. Лишь бы казна вовремя и на всех довольствие выплачивала. Если бы не сержанты да старшие солдаты, вы б не знали, с какого конца за пику взяться. Генералы с полковниками тоже себе на уме. Один на солдатских портянках состояние себе делает, другой бестолковым героизмом. - Кондотьер кивнул в сторону армейских повозок, где горел маленький костер и слышались негромкие голоса. - Армию положил, а для верности и сам на смерть идет. Лучше бы с обрыва в омут - быстрее и не так больно... Если бы, конечно, не это, остроухих размазали бы по горам Тумана, как жидкую кашу по тарелке. Но, с другой стороны, дроу только кажутся дикарями. И уж вдвойне дурак тот, кто думает, что с ними легко справиться, что они слабые телом и вождей не слушают... Воевать с ними - то еще удовольствие. Врагу не пожелаю... Но вы, ребята, не торопитесь. Через денек-другой сами войны с дроу нюхнете. Мало не покажется, это я вам обещаю.
     - Вишь ты! Бить из луков будут, как пить дать, - вставил свое слово Лопата.
     - Захотят, всех перестреляют, как кроликов, - заметил Витторино.
     - Не-а! Всех не перестреляют! - возразил Белый. - Терпения не хватит. Полезут в рукопашную.
     - Ну, значит, у тех, кого стрела не зацепит, есть надежда продать свою шкуру подороже, - оскалилась Пустельга, трогая пальцем острие своего меча, который неторопливо точила до этого.
     - Жначит, парни, надобно... энтого... жделать так, чтоб штрелы нам урону поменьше... энтого... приношили... - почесал затылок Почечуй.
     - Будем, будем думать, - заверил его Кулак.
     И разогнал отряд спать, оставив часовыми у моста Кольцо и Витторино.
     Все разбрелись, а табалец вытащил бережно хранимый во вьюке труд безвестного полководца древности.
     За чтением книги Антоло не заметил, как сквозь прорехи в затканном тучами небесном полотне проглянула Большая Луна, стоявшая в последней четверти. Это означало, что Малая уже скрылась на юго-западе. Хорошее время, чтобы составлять гороскоп, - Луна с Луной не сходится, как говорят опытные астрологи, а значит, исключено их взаимное влияние и вызываемая этим погрешность.
     Парень вздохнул - пожелтевшие страницы так и не дали никаких советов, не натолкнули на дельную мысль, не приблизили его к разгадке задачи, как же противостоять врагу. Не хотел автор книги писать о защитах ничего не значащих мостов, избушек или бродов. Ясное дело, интереснее описывать оборону фортов, бастионов, крепостей, редутов и флешей. А еще интереснее предлагать способы атаки на оные сооружения. Значит, придется выдумывать самим, не рассчитывая на совет древних. Антоло зевнул и улегся где сидел - прямо у костра. Укрылся плащом. Неподалеку сопели товарищи по отряду. Кони переступали с ноги на ногу. И вдруг молодой человек совершенно отчетливо услышал равномерный стук копыт. Кто-то уезжает? Бежит?
     Антоло вскочил, озираясь. Но вот беда - догорающий костер мешал разглядеть что-либо за пределами освещенного круга. Сплошная непроглядная тьма.
     - Лежи! Чего вскочил? - приподнялся на локте Кулак.
     - Как же так? - шепотом, чтобы не потревожить спящих, возмутился Антоло. - Куда? Кто?
     - Какая разница? - негромко проговорил кондотьер. - Завтра узнаем. А сейчас зачем волноваться?
     - Предателей бить нужно, чтоб неповадно другим... - со злостью проговорил Кир. Он, оказывается, тоже не спал. Уселся, сжимая рукоять меча.
     - Горячие вы... - усмехнулся Кулак. - Когда-то я тоже таким был.
     - При чем тут горячность? - удивился табалец. - Просто предательство... как бы сказать... мерзко это, противно. Будто червяк в яблоке попался...
     - Да ладно тебе, Студент... Не те черви плохи, что мы едим, а те, что нас едят. Я ведь не зря всем выбор предложил. Нам тут такой бой предстоит, что по принуждению в него идти нельзя. Вольному воля. И дорога скатертью.
     - А почему они ночью, тихонько?.. Не могли при всех отказаться? - продолжал кипятиться Кирсьен.
     - Могли, - рассудительно произнес кондотьер. - Конечно, могли... Но гордость бывает сильнее здравого смысла. Как говорят, на людях и смерть красна... Что это меня на пословицы потянуло? Неужели старею? - Он вздохнул, усмехнулся. - О чем это я? Ах да... Вот кому-то и показалось постыдным уйти сразу. А потом посидел, подумал, представил срезень у себя в животе... Вот и решил собраться потихоньку и товарищей не тревожить.
     - Я все понял, - мотнул головой Антоло. - Это Вензольо. У него всегда кишка тонка была. Нет, на словах - герой, ничего не скажешь. А когда до дела доходит... Трус!
     - Мразь! - не отстал от табальца и Кир.
     - Не торопитесь. Попридержите пыл до утра, - осадил их кондотьер. - Если зря на парнишку грешили, самим же стыдно будет.
     - Парнишку? - фыркнул Антоло. - Да он астрологию сдал с третьего раза. И на геометрии лишний год просидел. Он старше всех в нашей компании... Бывшей компании. - Он посмотрел на Кира и вдруг подумал, что зря завел этот разговор. Лег, накрылся с головой плащом. Спать, скорее спать...
     Но сон не шел.
     Обострившийся слух уловил, как ворочается с боку на бок Кулак. Как выдвинул меч и снова загнал его в ножны Кир. Тихое ржание коня - что ему приснилось? Или почуял опасность?
     - Вы все еще злитесь друг на друга... - неожиданно сказал Кулак. Не спросил, а произнес утвердительно.
     - Злимся! - ответил Кир.
     - Напрасно. Прости старика, что опять пословицы вспоминаю, но в народе говорят: что было то было, и быльем поросло.
     - Не порастет оно никогда...
     - Зря так думаешь. Ты погляди, вы даже возмущались одинаково. Не врагами вам быть нужно... Нет, не врагами.
     - Дружить я с ним не могу.
     "Я тоже дружить не могу, - подумал Антоло. - И не из-за меня, господин гвардеец. Я твоих друзей мечом не рубил..."
     - Ладно, оставим до лучших времен. - Кулак закашлялся, потом долго не мог отдышаться. - Хотя для меня они могут и не наступить. И скорее всего, не наступят.
     - Не надо так говорить! - с жаром воскликнул Кир.
     - Надо. Мне по-любому помирать. А от осколка, добравшегося до жилы, или от стрелы остроухого - какая разница? В бою даже как-то приятнее. Веселее, что ли...
     - Мы им еще покажем! Они еще узнают...
     - Не сомневаюсь, Малыш. Вы им еще покажете. Причем покажете всем. Я это чувствую - тот, кто стоит одной ногой в могиле, говорят, обретает способность к предвидению будущего. И я знаю, что ты выживешь.
     - Я?
     - Ты, Малыш, ты... С твоими-то умениями... - Кондотьер, похоже, намекал, на изредка просыпающиеся у тьяльца способности к волшбе. Так он выстоял против айшасианского колдуна в нашумевшей дуэли пять на пять, о которой еще долго старые наемники будут рассказывать молодым. Так он сумел вырваться сам и спасти Кулака с Мудрецом из затапливаемого подземелья в замке ландграфа Медренского. Надо полагать, колдовство еще помогало молодому человеку. Не зря же стрелы его не брали, да и в рукопашной схватке он вряд ли выигрывал благодаря навыками фехтования, привитым в Аксамале.
     - Если бы я еще умел по своему желанию... - тихонько проговорил Кир.
     - Ничего. Научишься. Когда будешь около Золотого Вепря...
     - Как я там окажусь? - Парень едва не закричал. Да и любой на его месте не сдержался бы, услышав такое.
     - Уж не знаю, но чувствую, что окажешься. Так вот, внимательно присмотрись к Золотому Вепрю. Мне показалось, что он весь дрожит от колдовской силы. И это важнее... Это делает его более ценным, чем стоимость того золота, из которого его отлили. Так что не жадничай, Малыш. Не повторяй нашей с Мудрецом ошибки, не гонись за ничтожной выгодой, когда можешь получить нечто большее... Да, большее...
     "В своем ли уме командир? - У Антоло начали закрадываться нехорошие сомнения по этому поводу. - Таких слов от него я не только не слышал, но и помыслить не мог, что услышу когда-нибудь. Или в самом деле близость смерти обнажает скрытые качества?"
     - Ладно, Малыш! Не бери дурного в голову! - словно прочитал мысли студента Кулак. - Мало ли что я тут тебе наговорю. Бред больного старика... Спи!
     В подтверждение своих слов кондотьер замолчал, чуть-чуть поворочался, устраиваясь поудобнее, и вскоре захрапел. Сколько лежал без сна Кирсьен, Антоло не знал, но подозревал, что тьялец уснул только с рассветом, как и он сам.
     - Э-гей, лежебоки! Войну проспите! - прокатился над замершим лагерем хрипловатый голос Пустельги.
     Кир высунул нос из-под плаща.
     Над речкой стоял туман. Мелкие капли оседали на одежде, бревнах, приготовленном с вечера хворосте, покрывали крутой закопченный бок котла, словно бриллианты бархотку придворной дамы. Молодой человек усмехнулся - откуда ему знать, какие бывают украшения на знатных, а главное, богатых дамах? В Тьяле дворяне заботились больше об урожае пшеницы и удоях, чем о показном блеске и мишуре. А в блистательной Аксамале даже гвардейский лейтенант не мог оказаться на балу - самое меньшее полковник.
     - Подъем, засони! Замерзнете!
     Пустельга стояла на утоптанной площадке перед мостом в тонкой льняной рубахе. Меч в правой руке, меч в левой. Клинки вертелись, рассекая туман в клочья.
     Выпад!
     Защита высокой октавой! Меч в левой руке подрезает воображаемому противнику ноги.
     Защита квартой!
     Укол в голову!
     Разворот на носке!
     Высокая кварта!
     Сдвоенный удар - голова и живот!
     Прима!
     Косой рубящий в голову!
     Воздух дрожал и подвывал, как голодная бруха.
     Воительница раскраснелась, в глазах светился юношеский задор.
     Сейчас она не уступила бы красотой ни одной девочке из "Розы Аксамалы".
     Кроме Фланы...
     Кир вздохнул. Решительно откинул плащ. Расстегнул куртку, потянул меч из ножен.
     - Ага, Малыш! - обрадованно воскликнула Пустельга. - Иди сюда!
     Улыбнувшись, тьялец отсалютовал ей мечом.
     Несколько мгновений он еще видел, как из нагретых за ночь гнезд выбираются их товарищи по отряду и новые соратники вроде следопыта Шпеня, а потом клинки Пустельги всецело приковали его внимание. Воительница рубилась в полную силу, как делала все в жизни, и, чтобы не остаться без носа или ушей, приходилось напрягать все мастерство.
     - Молодцы! - одобрительно крякнул Лопата.
     - Ничего. Получается, - согласился Кулак.
     Обменявшись парой десятков выпадов, защит, рипостов, Кир почувствовал, как пот сбегает между лопаток. И правда, нет лучшего способа согреться, как погонять друг дружку по кругу с остро отточенными железяками.
     - Эх, где ж мои... энтого... шешнадцать лет? - с нескрываемой завистью протянул Почечуй. И вдруг гаркнул: - А-ну, хорош! Делом займитесь!
     Гвардеец отскочил, повторно отсалютовав Пустельге, изысканно поклонился и вложил меч в ножны.
     - Ух, дед! - рыкнула воительница. - Такую забаву обломал! Вот уж обрежу тебе бороду!
     - Ушпеешь... энтого... За оштроухими очередь... энтого... жанимай! - весело отозвался коморник.
     - Хво'ост нести? - послышался картавый голос студента-каматийца, и Киру вдруг стало стыдно. Как и предрекал ночью кондотьер. Как он догадался, что удирал не Вензольо? Или вправду ясновидение прорезалось?
     Помимо воли тьялец поймал взгляд Антоло - у студента на щеках полыхал румянец, вызванный явно не утренними упражнениями с оружием. Ага! И тебя проняло...
     Подхватывая куртку, Кир побежал к реке умываться. Спустился с обрывистого берега - хоть здесь у малочисленного отряда нашлось преимущество перед любым врагом, атакующим с левого берега - и, присев на корточки, быстро поплескал в лицо холодной и мутной водой. Видно, высоко в горах, откуда безымянная речушка берет начало, шли дожди. А вот, кстати, еще одно преимущество - если уровень воды поднялся и течение усилилось, разумное существо не полезет форсировать ее вплавь.
     - Это, конечно, если считать дроу разумными существами! - донеслось сверху.
     Кулак? Нет, ну точно ясновидец!
     - Просто я тоже о другом думать не могу! - подмигнул кондотьер в ответ на изумленный взгляд парня. - Последний бой последним боем, а хотелось бы все-таки победить. Ну, или не проиграть... Эй, вы что там удумали?
     Седобородый повернулся, сразу делаясь суровым и непреклонным. Придерживая ножны с фальчионом шагнул прочь от обрыва.
     Кир набросил на плечи куртку - в рукава попадать все равно некогда - и полез вверх. Ему не повезло - поскользнулся и вымазал штанину в желто-охристой глине.
     У моста яростно спорили лейтенант дель Прано и Антоло.
     Первого сопровождал десяток перевязанных, хромающих солдат (так и просилось название - инвалидная команда), а рядом со вторым замерли следопыты, сжимающие луки с натянутой тетивой, и оба каматийца - Витторино и Вензольо.
     - Приказ генерала! - потрясал кулаком дель Прано у самого носа студента. - По какому праву?!
     - Плевал я на такие приказы! - Табалец вцепился в рукоятку шестопера.
     Со стороны армейского обоза спешил еще десяток солдат во главе с самим делла Робберо, а к студенту на помощь подходили Кулак, Пустельга и Лопата с Кольцом.
     "Не хватало еще драку затеять и, не дожидаясь дроу, друг дружку перебить... Вот чудненько будет!"
     - Именем империи! Дорогу! - настаивал лейтенант.
     - Мост рушить не дам! - наклонил голову, словно бодаться собрался, Антоло. Да уж, эти табальцы упрямые на зависть даже своим любимым баранам - если упрется, то с места не сдвинешь. Кирсьен припомнил лестницу в "Розе Аксамалы".
     - Приказ генерала! - Дель Прано попытался оттолкнуть студента с дороги.
     - Плевать мне на твоего генерала! - Тот вцепился в запястье офицера, крутанул.
     Лейтенант болезненно скривился, оглянулся на подчиненных, которые неуверенно переминались, вооруженные плотницким инструментом.
     Делла Робберо и Кулак достигли места спора одновременно.
     - По какому праву?! - провозгласил генерал.
     - Мост рушить не дам! - словами табальца ответил кондотьер.
     - А я не пущу остроухих на правый берег! Понял? Ты, изменник рода людского!
     - Ты меня на горло не бери, - негромко проговорил Кулак. - Я к тебе не нанимался. И власти, генерал, у тебя надо мной нет.
     Делла Робберо перевел дух. То ли понял, что выглядит смешно, то ли сообразил, что, несмотря на численный перевес, израненным пехотинцам не выстоять в схватке против злых и умелых наемников. Сказал потише:
     - Мост - стратегически важный объект. По нему остроухие попрут на наш берег. А если его сломать...
     - Если его сломать, они найдут обходной путь! - неожиданно вмешался Антоло. Смущенно посмотрел на кондотьера - все-таки нехорошо встревать, когда старшие разговаривают.
     Но Кулак кивнул:
     - Верно. Они уйдут и переправятся выше или ниже по течению. И уж там не найдется никого, кто бы попытался их задержать.
     - Но если мост оставить... - не сдавался генерал.
     - Если мост оставить, они попрут на него. Злые, охочие до нашей крови, одурманенные боевым безумием. Ты же этого хотел, а, генерал? Ты же хотел умереть красиво? Так что ж ты цепляешься за соломинку?! - Голос кондотьера загремел, будто у жреца во время проповеди.
     - Я хотел умереть и умру! - не уступал делла Робберо. - И люди мои с радостью умрут рядом со мной!
     - Да? Что-то я не заметил радости на их лицах!
     - Тебе, корыстолюбцу, не понять!
     - Ну уж конечно! Где уж нам! - Собравшиеся почти в полном составе наемники дружно захохотали. - Послушай меня, генерал! Оставь только добровольцев. Пускай остальные спасаются. И перестань тыкать мне и моим людям в глаза своими бантами. Перед лицом смерти все равны.
     - Ты не смеешь мне приказывать!
     - Какие приказы? Можешь командовать своим обозом сколько душе угодно. Но подвести своих людей...
     - Наемников!
     - Ты их не нанимал! Здесь наш рубеж обороны. А вы, жидко обделавшиеся на севере, можете выбирать: или проваливать, или играть по нашим правилам.
     - Ты не смеешь!
     - Еще как смею. - Кулак оскалился не хуже котолака. - Ну, прикажи своим людям арестовать меня!
     - Ты не можешь...
     - Я жду! Командуй!
     - Будь ты проклят! - Делла Робберо сплюнул кондотьеру под ноги, развернулся... Вернее, хотел развернуться красиво, но раненая нога подвела, и он чуть не упал. Навалился всем весом на костыль... Лейтенант кинулся к нему, поддержал за плечо.
     Наемники молча смотрели вслед уходящим солдатам.
     Витторино вполголоса произнес длинное и витиеватое ругательство, составить которое может прийти в голову только пылким южанам. Эдакое генеалогическое древо врага, с подробным перечислением всех родственников.
     - Зря! - коротко бросил Кулак. - Не стоит он того, чтобы язык марать перед боем. Ладно, парни, делайте что должно, а я пойду отдохну. Приморил меня этот генерал.
     Он медленно пошел к огню, поглядывая по сторонам: ни дать ни взять зевака на прогулке. Только слишком тяжело для праздношатающегося давались ему шаги. У костра, где кашеваривший Почечуй, размахивая ложкой, высказал свое отношение к делла Робберо, кондотьер не остановился, добрался аж до плетня, окружающего двор сторожки, сел, накинув капюшон на голову, и нахохлился, будто курица на насесте.
     - Доведут командира! - Пустельга со злостью глянула в сторону армейцев. - Сволочи!
     - Ждали их тут, лопни мои глаза... - пробурчал Кольцо.
     - Нечего болтать, давайте засеку городить, - махнул рукой Лопата.
     "Засеку - это правильно. Хорошо бы соорудить с двух сторон от моста завалы из бревен. Чтобы можно было и от стрел укрываться, и любого, кто на нашу сторону перебирается, мечом зацепить".
     - Знаешь, кто уехал? - тронул Кира за рукав Антоло. Первый раз после штурма Медрена табалец обратился к нему напрямую.
     - Кто?
     - Сыщик. Мастер который. И усатый с ним.
     - Это их дело, - быстро сказал тьялец. - Никто не обязан умирать с нами.
     - А я не спорю. Знаешь, кто еще?
     - Ну? Не томи...
     - Мальчишка. Халль.
     Кир опешил.
     - Неужели струсил? Такой отважный... Так рвался на север...
     - Так они на север и поехали. Видно, для Халля месть оказалась важнее, чем какие-то беженцы.
     - Ну и пусть! - отмахнулся гвардеец. - Может, хоть он выживет. Выживет и отомстит Фальму.
     - Котолаку? Шутишь? - недоверчиво покачал головой Антоло.
     - В одиночку не сможет. Это точно. Но с Мастером...
     Он задумался, припоминая все, что знал о сыщике. Умный, расчетливый, прекрасно владеет любым оружием, да и без оружия стоит троих таких, как они со Студентом. Наверняка его спутник тоже не промах, коль вместе отправились ловить дель Гуэллу. С ними мальчику и правда будет спокойнее путешествовать по землям, занятым остроухими.
     - Эй, вы долго будете торчать, как верба на косогоре? - накинулась на них Пустельга.
     Парни переглянулись и со всех ног кинулись к сторожке, венцы которой уже начинали разбирать их товарищи.
     
     Первых дроу они увидели лишь после полудня.
     Уже убрались восвояси шесть из десяти возов с ранеными - генерал все-таки отослал самых тяжелых; уже выстроили две нескладные загородки, направленные углом на север, наподобие флешей, по обе стороны моста; уже Тер-Ахар расшатал вторую опору (па2рную той, что грозила обрушиться сама) - на самый крайний случай они все же решили обрушить мост.
     Внимательно осматривающий противоположный берег Витторино подал сигнал тревоги. То есть попросту погромче крикнул:
     - Началося, кажись!
     Кир поднял голову.
     Из перелеска, раскинувшегося по краю поймы, выныривали нескладные силуэты - маленькие, круглоголовые, с неестественно большими ступнями.
     Пять, десять, двадцать, полсотни...
     Карлики не соблюдали никакого строя, плевали на боевой дозор или походное охранение. Дети дикой природы, они были каждый сам себе и дозор, и охранение.
     Белый вскарабкался на сруб, прикрыл глаза ладонью, будто бы от солнца, хотя погода стояла пасмурная и туманная.
     - Клан Остролиста!
     - А нам не один... энтого... хрен? - полез пятерней в затылок Почечуй.
     - Они не очень настырные. Если сразу в лоб не возьмут, то уйдут, - пояснил Белый.
     - Сколько же их... - протянул Вензольо. Его голос дрожал от тщательно скрываемого страха.
     А из подлеска выходили новые и новые десятки остроухих. Их прически украшали сложные уборы из орлиных перьев, лица покрывали белые и черные полосы.
     - Клан Граба! - Белый указал на кучку воинов-дроу во главе с вождем, у которого на голове красовались рога молодого оленя.
     - А эти чем славны? - поинтересовался Антоло с таким искренним любопытством, словно сидел на лекции в родном университете, а вовсе не стоял на пороге смерти.
     - Самый южный клан. Вообще-то они мирные, - ответил Белый.
     - Ага! Только сегодня встали не с той ноги! - ухмыльнулся Шпень.
     - Клан Горной Сосны!
     Пожалуй, не меньше сотни карликов, раскрашенных довольно необычно: лица измазаны красной глиной, и лишь вокруг глаз белые пятна.
     - Плохо, очень плохо... - Белый ссутулился, словно кот перед прыжком.
     - Почему плохо? - деловито спросила Пустельга.
     - Клан Горной Сосны ближе всех стоит к жрецам Золотого Вепря.
     - И что с того? - глуповато улыбнулся Шпень.
     - Они отчаянные... - Белый, казалось, с трудом подбирал слова, хотя человеческой речью владел в совершенстве, а если и коверкал сложные слова, то самую малость. - Для них нет ничего, кроме служения Золотому Вепрю...
     - Фанатики, что ли? - вмешался Антоло.
     - Да! Точно! Жрецы Вепря постоянно нуждаются в жертвах. Наше божество - это не ваш Триединый, строгий, но всепрощающий. Воины Горной Сосны эти жертвы добывают.
     - А как... - Кир хотел спросить, как именно устраивают жертвоприношения дроу, но Лопата перебил его, разве что локтем не оттолкнул:
     - Кулака будить надо!
     - Зачем? - прищурилась Пустельга.
     - Как это - "зачем"? Сказать...
     - Что мы, маленькие? Сами не справимся?
     - Нет, ну...
     - Так справимся или нет?
     - Справимся.
     - Так и нечего языком без толку молоть! Пусть отдыхает! А вы все живо за бревна!
     Наемники повиновались. Вообще-то право Пустельги командовать взрослыми бородатыми мужиками никто и не оспаривал никогда. Может. Заслужила.
     Только Почечуй прокряхтел на ходу:
     - Обидитша командир... Как ешть, обидитша, што... энтого... не пожвали...
     В укрытии лежали заранее приготовленные арбалеты и хороший запас болтов.
     Шпень оглядел их недоверчиво - охотники в лесах Северной Сасандры не слишком жаловали арбалеты, предпочитая дальнобойные и скорострельные луки. Возразить трудно, но рекрутов в армии тяжелее учить стрельбе из лука, а потому большинство армейских частей империи вооружались простыми и надежными самострелами. С луками ходили лишь вольнонаемные следопыты.
     - Ну, держитесь, братцы, сейчас начнется! - Лопата выглянул поверх бревна.
     Кир присел около запасного арбалета, взял в правую руку "козью ногу".[42] Он нисколько не переоценивал свои способности. Из десяти болтов в цель укладывал не больше пяти. Вот дойдет дело до рукопашной, тогда посмотрим. Антоло присел рядом. Он тоже никудышный стрелок. Даже старому Почечую в подметки не годится, не говоря уже о Кольце или Витторино.
     - Ждем, не высовываемся! - негромко распорядилась Пустельга. - Пускай скучкуются на мосту.
     Дроу неспешно двигались к реке. Передние с любопытством вытягивали шеи. Несколько карликов, наряженных пышнее прочих и раскрашенных более ярко, шли отдельно, лениво переговариваясь. Вожди, понял Кир. Клановые, избираемые пожизненно, или просто военные, принимающие командование на время очистки предгорий от людских поселений.
     Сколько же остроухих всего?
     - Мне кажется, не меньше тысячи, - непослушными губами проговорил табалец. Похоже, последний вопрос Кир высказал вслух.
     - Ерунда! - повернулась Пустельга. - Не больше четырех сотен. Панику мне не разводить!
     Она окинула взглядом свое невеликое воинство.
     - Стрелять только по команде!
     Антоло кивнул. Как будто он собрался стрелять! Спору нет, заряжать арбалеты тоже нужно умение, но все же главная ответственность не на них.
     - Страшно, Студент? - не удержался, чтоб не съязвить, Кирсьен.
     - Страшно, - честно ответил табалец.
     Гвардейцу стало стыдно. Он вымолвил через силу:
     - Мне тоже.
     - Страх - это правильно, - негромко сказал Тер-Ахар. - Кто не ведает страха, погибает в первой стычке. Но дрожать все-таки не надо.
     - Я не потому дрожу, - поежился Антоло. - Мне кажется, все это уже было. Река, мост, рубеж обороны. С той стороны прет нелюдь. Много. Сотни, тысячи... А на этой стороне кучка людей, понимающих, что все они погибнут... Но они готовы сражаться с упорством обреченных.
     - Где ж такое было? - удивился Кир.
     - Не знаю. Может, в книге читал. Может, приснилось. Мне в медренских застенках и не такое чудилось...
     Споро шагавший в первых рядах остроухий вдруг ткнул пальцем вперед и заверещал:
     - Мин'т'эр! Мал'лэх мин'т'эр![43] - Чего это он? - Пустельга толкнула Белого, но тот уже оборачивался.
     - Чтоб вы сдохли, дураки! Чтоб печень ваша вытекла через зад! - шипел карлик.
     Позади завала выстраивались со щитами в руках солдаты делла Робберо. Генерал, прихрамывая, прохаживался перед строем, гордый и решительный. Следом за ним лейтенант дель Прано волок полковое знамя. Багровое полотнище, золотая бахрома по краям, вытканные серебром буквы... Все правильно - одиннадцатая пехотная. Только зачем этот парад?
     - Дураки... - застонал Антоло. - Они же и сами погибнут...
     - Лежать! - словно плетью щелкнула Пустельга. - Что бы ни случилось, лежать!
     Вся передняя линия дроу замедлила бег, поднимая длинные луки.
     - Первый ряд, на колено! - скомандовал генерал.
     Щитоносцы присели, открывая изготовившихся к стрельбе арбалетчиков.
     - Цельсь! Бей!!!
     Десяток щелчков слились в один. Чего-чего, а слаженности солдатам одиннадцатой пехотной было не занимать.
     Но только карлики оказались не лыком шиты. Не первый раз они противостояли сасандрийской армии и отлично знали, чего от нее стоит ожидать.
     Полсотни стрел сорвалось с луков, опередив на несколько ударов сердца залп арбалетчиков. Взлетели по высокой дуге, слегка замедлились будто бы в раздумьях и хищно ринулись вниз.
     Да, многие из болтов нашли цель. Легкий кожаный доспех дроу не мог задержать граненые штыри. То тут, то там остроухие отлетали, отброшенные прямыми попаданиями.
     - Заряжай!.. - успел выкрикнуть делла Робберо, и тут на короткую линию пехоты обрушилась сверху оперенная смерть.
     Напрасно щитоносцы пытались заслонить себя и стрелков. Напрасно...
     Падая почти отвесно, стрелы дроу втыкались в незащищенные части тела людей, ломали кости, резали жилы и сухожилия.
     Строй сломался.
     Генерал застыл в нелепой позе, глядя, как заваливается навзничь лейтенант дель Прано, как падает в грязь армейский стяг. Но солдаты попытались спастись, кинувшись кто куда. О сопротивлении больше никто не думал. Они бросали щиты, арбалеты, пики.
     Второй залп остроухих довершил начатое дело.
     Делла Робберо получил сразу три стрелы. Бедро, плечо и горло.
     Третий залп, а за ним четвертый карлики делали, скорее повинуясь азарту, чем по необходимости.
     - Да примет Триединый души героев... - пробормотал Антоло.
     - Души несчастных, доверившихся глупцу, - поправил его Тер-Ахар.
     Тем временем радостно завывающая толпа дроу кинулась к мосту. Многие из них опустили луки, размахивая тяжелыми тесаками - чем-то средним между коротким мечом и широким ножом.
     - Приготовились... - Воительница вжала приклад арбалета в плечо.
     Кир зарядил оружие и затаил дыхание, прикидывая, кому первому придется подавать.
     Топот босых ног по земле...
     Словно пощечины.
     Пощечины, пощечины, пощечины...
     Широкие ступни глумились над землей, которую люди пытались, но не могли отстоять.
     - Целься...
     Вот уже видны зрачки атакующих. Расширенные, опьяненные свежепролитой кровью. Перекошенные, подвывающие, повизгивающие лица. Грязные волосы, собранные в пучки на макушках, зачесанные гребнем, как у Белого, заплетенные в косы на висках, закрученные вокруг заостренных ушей...
     - Бей!!!
     И вот тут-то по столпившимся у моста дроу словно коса прошла!
     Залп!
     Второй!
     Третий!
     Наемники били наверняка - по такой куче все едино не промажешь. Целиться ни к чему. Болты пробивали не одного, а двоих-троих карликов, прежде чем теряли скорость и, наткнувшись на кость, застревали.
     Остроухие взвыли - на этот раз к ярости примешалась изрядная доля страха и боли - и отшатнулись.
     - Заряжай, не спи! - Пустельга повернула лицо, искаженное гримасой ненависти.
     Парни заряжали. Куда деваться? Лежа, правда, не слишком удобно орудовать "козьей ногой", да ничего не попишешь.
     - Шпень! - скомандовала женщина.
     Как и было условленно, вскочили на ноги следопыты. Натянули рывком, "вразрыв" луки. Не успела первая стрела сорваться с тетивы, как следом за ней устремилась вторая, потом третья... Обычно охотники и "лесные молодцы" считали человека, удерживающего в воздухе три стрелы, великолепным стрелком. Но тут мужики в невзрачных гугелях, крашенных черникой, превзошли самих себя. Четвертую стрелу пустили, когда вторая и третья летели. Само собой, скопление дроу позволяло не тратить времени на прицеливание, а сосредоточиться лишь на скорости.
     Помогал следопытам Белый. Он оскалился, упираясь широкой ступней в бревно, и бил, бил, бил по своим сородичам...
     Лучники давали время арбалетчикам перезарядить оружие.
     Конечно, не все остроухие растерялись. Утоптанная площадка перед мостом не могла принять воинов трех кланов. Не попавшие под обстрел ответили яростными криками и ливнем стрел.
     Срезу два срезня ударили в грудь Шпеня, отбросили его. Бородатый следопыт с родинкой на щеке закружился на месте, вцепившись скрюченными пальцами в древко торчащей из живота стрелы.
     - По задним! Бей! - выкрикнула Пустельга.
     Снова защелкали арбалеты. Теперь уже обороняющиеся выцеливали стрелков, не попавших в давку у моста.
     - Ешть! Вождя швалил! - заорал Почечуй, вскакивая... И свалился назад. Между его лопаток выглянул окровавленный листовидный наконечник.
     Натягивая изо всех сил "козью ногу", Кир видел, что из своих лучников на ногах остался лишь Белый. Дроу, яростно оскалившись, орал что-то на птичьем языке остроухих и продолжал стрелять. Похоже, ему не за что было любить сородичей.
     - По толпе! Бей!!!
     Снова болты принялись прореживать орду, уже не рвущуюся на мост, а замершую в шатком равновесии. Двух залпов хватило, чтобы сломить - пускай на время - боевой дух карликов. Первыми побежали воины клана Остролиста, столкнулись с детьми Горной Сосны, привели их в замешательство и увлекли за собой.
     - Заряжайте, заряжайте, родимые... - Пустельга приподнялась на локте, оглядывая невеликое воинство. - Эх, что ж ты, старый...
     Следопыт, отмеченный родинкой, продолжал корчиться и поскуливать жалобным, неожиданно тоненьким голоском. Остальные не подавали признаков жизни.
     - Меня в ляжку зацепило, - плачущим голосом проговорил Вензольо.
     - Терпи, парень! - бросил через плечо Лопата, не глядя принимая арбалет у Антоло.
     - Перевязать надо, кровь...
     - Заткнись! Не до тебя! - оскалилась воительница. - Ты мужик или баба?
     - Кровь... - упорствовал каматиец, потихоньку отползая назад. Ума не вставать у него все же хватало, несмотря на трясущиеся от ужаса губы.
     - Где Кулак? - спросил Кир, глядя Пустельге прямо в глаза. - Почему не зовешь его?
     Ее лицо сморщилось, словно от боли. Женщина сглотнула комок:
     - Нет Кулака.
     - То есть как - нет? - обернулся Витторино.
     - А вот так! Нет, и все! - Пустельга не произносила, а вышвыривала слова, словно требушет - каменные глыбы. - Как с генералом поругался, пошел, лег... Я к нему подошла, а он не дышит. Только кровь на бороде...
     Пронзительный визг прервал ее слова.
     - Полудурок, лопни мои глаза! - стукнул ладонью по земле Кольцо.
     Оглянувшись, Кир увидел, что Вензольо, спасаясь бегством, выполз из-под прикрытия бревен. Тут же две стрелы, что называется, пригвоздили его к земле. Одна пробила бедро, а вторая - предплечье. Каматиец застыл в неестественной позе, будто растянутая для выделки шкурка, и визжал.
     - Готовсь! - Команда Пустельги заставила на время забыть и о страдающем парне, и об ушедшем навсегда кондотьере.
     Дроу опять перли в атаку.
     Ярко-красные оскаленные морды, белые круги глаз. Словно огненные демоны Преисподней. Клан Горной Сосны.
     - Цельсь!
     Враги все ближе и ближе...
     - Бей!!!
     Щелчок! Щелчок! Щелчок!!!
     Подрезанный в прыжке карлик перевернулся в воздухе, как от удара оглобли. Еще у одного подломилась нога, и он рухнул с моста, увлекая за собой соплеменника, за которого схватился от безысходности.
     И тут что-то глухо стукнулось о землю у самого уха тьяльца. Стукнулось и басовито загудело.
     Стрела?
     Охнул великан, потянулся за спину, стараясь достать засевшее в пояснице древко.
     Сквозь зубы застонал Антоло - ему стрела пробила левую руку.
     Белый взмахнул руками и, бросая лук, медленно свалился с обрыва. Тяжело ли он ранен, Кир не успел заметить.
     - Не спать! Бей! - надрывалась Пустельга.
     Словно во сне, Кирсьен видел, как пущенный Кольцом болт оторвал ухо размалеванному карлику. Но дроу не остановился, длинным прыжком вылетел на середину моста и снизу от бедра метнул топорик. Неосторожно высунувшийся Витторино сдавленно крякнул и упал грудью на бревна.
     Поняв, что передавать арбалет некому, Кир выстрелил сам. Попал или нет, так и не понял. Зашарил по земле в поисках нового болта.
     - На! - Табалец сунул ему в руки заряженный арбалет.
     Кир снова вжал приклад в плечо, ловя на прицел карлика с забавными косичками, загнутыми наподобие козьих рогов.
     Обдав гвардейца ветром, мимо пробежал Тер-Ахар, легко перепрыгнул завал, в два шага достиг моста, падая грудью на заранее приготовленную и всунутую между крайними опорами жердь. Обломок стрелы торчал из его спины.
     - А-а-а-а!!! Сволочи!!! - орала Пустельга, впустую дергая спусковой крючок.
     Великан хрипел и подергивался, когда в его большое тело втыкалась очередная стрела. Шесть, восемь... Какой же он живучий!
     Кир выстрелил еще раз. Кажется, попал.
     Мост трещал и кренился.
     Остроухий, далеко опередивший других, занес тесак над Тер-Ахаром.
     Пустельга, вскочив на ноги, всадила в него два ориона. Свалила метательными "звездочками" еще троих и, выхватив меч, кинулась вперед.
     Поток раскрашенных тел, размахивающих топорами, тесаками, дубинками, разбился о блеск ее клинка, как река о гранитный утес. Окруженная стальным вихрем и занавесом кровавых брызг, воительница на несколько долгих мгновений задержала врагов. Лопата и Кир успели встать рядом с ней. Кольцо с залитыми кровью глазницами невидяще тыкал вокруг себя мечом. Где-то позади корчился пробитый тремя стрелами Антоло.
     Два меча и секира встретили первый десяток остроухих, визжащих, брызгающих слюной, скалящих острые зубы.
     Кирсьен почувствовал, как что-то дернуло его за правую ногу чуть выше колена. Боли не было. Но штанина стала горячей и мокрой.
     "Вот он твой последний бой, лейтенант т'Кирсьен делла Тарн, тьяльский дворянин! - подумал кто-то другой, вознесшийся мыслями над схваткой. - О победе речи не идет, так хоть умри, чтобы поколения предков не стыдясь встретили тебя в чертогах Триединого!"
     Выпад! Клинок втыкается в податливую плоть карлика. Назад!
     Корд в левой руке парирует удар тесака.
     Сапогом в зубы! Это не дуэль, это - бой насмерть!
     Клинок отрубает кисть дроу с зажатым топориком.
     По горлу!
     В живот!
     Кордом по глазам!
     Крестовиной в зубы!
     Наотмашь по плечу...
     Меч на долю мгновения застрял в грудине разрубленного карлика, но этим воспользовались два других. Один вцепился в кисть человека, другой поднырнул под укол корда и полоснул Кира тесаком под колено.
     Падая навзничь, молодой человек видел, как шатается, гнется к земле облепленная целой сворой остроухих Пустельга. Там, где только что дрался, рыча, словно разбуженный от спячки медведь, Лопата, ворочалась куча-мала, мелькали кожаные юбочки, орлиные перья, вздымались и опускались ножи.
     Отпустив скользкую от крови рукоять меча, Кир поймал за горло раскрашенного в охристо-белую полоску дроу, сжал до хруста, подставил под удар другого, наскакивающего сбоку с занесенным тесаком.
     Краем сознания - не своего, а все той же отстраненной и не имеющей ничего общего с умирающим воином личности - Кир услышал топот копыт.
     Конница?
     Неужели подмога?
     Да нет... Это бред. Попытка выдать желаемое за действительное.
     Откуда здесь конница?
     Но ведь копыта не спутать...
     Обух топора грянул ему в лоб, бросая во тьму.
     Вот и все...
     
     Эпилог
     
     Стылый ветер с Великого озера пронесся над Аксамалой, выдувая из домов остатки тепла, срывая с тополей последние листья, закручивая их в траурные, грязно-бурые вихри на углах улиц, пронося по площадям, сваливая в кучи в опустелых дворах.
     Фра Гольбрайн зябко поежился. Все-таки вершина смотровой университетской башни не самое лучшее место для пожилого, уставшего от невзгод человека. Но спускаться вниз, в относительный уют дворницкой, профессор и не подумал. Слишком хорошая ночь. Астрологи Сасандры звали такие ночи правильными. Сегодня Малая Луна покинула небосвод прежде, чем на западе проглянула половинка Большой. Небесные сестры разминулись едва не на полстражи, а значит, опытный ученый просто обязан воспользоваться милостью природы.
     Судьба Аксамалы и судьба империи, похоже, висели на волоске. Нелады внутри города - это еще полбеды. Грязные орды отребья из портовых трущоб рано или поздно удалось бы приструнить. Запас вина и пищи в разгромленных складах уже исчерпался, попытки добыть пропитание в Нижнем городе, а говоря попросту, грабежи и разбой получилось пресечь на корню. Отряды студентов и городское ополчение держали ухо востро, встречая бесшабашный напор оборванцев холодной решимостью и остриями гизарм. Делиться с ними последним не собирался никто - самим мало! Разногласия внутри городских общин тоже рано или поздно утряслись бы. "Младоаксамалианцы" фра Дольбрайна не только не уступали никому, но подминали потихоньку под себя различные разрозненные союзы типа "Земля для всех", "За свободу и равенство" или "Дети эпохи перемен"... Профессор усмехнулся в густые усы - это же надо так назвать себя! "Упаси нас Триединый родиться в эпоху перемен", - сказал кто-то из великих мыслителей древности, и был трижды прав. А эти? Юнцы неоперившиеся...
     Главная беда подкралась сырым осенним днем вместе с многотысячной армией кондотьера по кличке Лесной Кот. Подкралась, опоясала стену Аксамалы, разожгла бивачные костры, выставила караулы на всех дорогах, отрезая окрестным селянам путь в город. Не имея стенобитных машин - баллист и катапульт, таранов и требушетов, - наемники не рискнули штурмовать выстроенные на зависть всем городам мира стены имперской столицы. Не мудрствуя лукаво, они взяли город в осаду.
     Что хотел Лесной Кот? А чего все завоеватели, каких только порождала земля от начала времен? Богатства, власти, славы.
     Переговорщики и не пытались скрывать его устремлений. Войти в Аксамалу, короноваться новым императором, начать строить государство сообразно собственным понятиям о справедливости и чести. Само собой разумеется, ни фра Дольбрайн, глава нового правительства, ни его верные помощники не могли смириться с наглостью зарвавшегося вояки. Вельсгундец Гуран, командующий армией студентов и горожан, рассмеялся в лицо наемникам и предложил убраться восвояси. Не для того они по крупицам собирали остатки силы и мощи Сасандры, провозглашали идеалы добра и народовластия, чтобы вот так в одночасье сложить оружие и склониться перед очередным тираном, озабоченным, ни много ни мало, господством над землями империи.
     Лесной Кот не смутился отказом. Скорее всего, на другой ответ он и не рассчитывал.
     Армия кондотьера окружила город, справедливо полагая, что голод и холод откроют им ворота с той же вероятностью, что и кровопролитный штурм. Что ж, измор - это тоже способ добиваться своего.
     Через полтора десятка дней цены на хлеб, сыр, мясо в Аксамале возросли до небесных высот. Через двадцать - с пугающей неотвратимостью забрезжил костлявый призрак голода.
     Попытки осажденных наладить поставку продовольствия через порт успехом не увенчались. Ни один купец Аруна или Литии не рискнул пришвартоваться у причалов, по которым слонялись толпы озверевших от голода оборванцев. А сил, чтобы одновременно нести стражу на стенах и вооруженной рукой установить свою власть в порту, у "младоаксамалианцев" не хватало.
     Как же в сложившейся ситуации не попытаться разглядеть будущее? Или хотя бы окинуть мысленным взором настоящее - не покажется ли хотя бы краешек надежды, призрачная лазейка, способная позволить выжить и сохранить завоевания народа после ночи Огня и Стали?
     Мэтр Гольбрайн, не скромничая излишне, мог называть себя лучшим астрологом Аксамалы, а то и всей Сасандры. Но кроме того, он владел даром предсказания. Даром, который некогда обнаружил в настырном студенте-провинциале из забытого Триединым и людьми медвежьего угла в Северном Аруне блистательный маг - Ателиан Великолепный. Именно он научил молодого арунита пользоваться в полной мере Силой звезд. А потом долго шутливо сокрушался, когда через восемь лет упорных и усиленных занятий ученик на голову превзошел учителя.
     Профессор посмотрел на небо. Свежий, пронизывающий даже через суконную куртку ветер разогнал тучи. Над Аксамалой впервые за много дней проглянули звезды. Синяя Го-Дарит почти склонилась к северной кромке горизонта. А что вы хотели? Зима на носу. Двойная Лумор вообще скрылась и появится не раньше весеннего месяца Коня. Зато в зените сияла красная Рай-Шум, а ниже ее величественно плыла желтоватая планета То-Хан, известная своей непредсказуемостью.
     Что ж... Можно смело начинать.
     Гольбрайн раскинул руки и подставил лицо неяркому свечению звезд.
     Он почувствовал, как Сила небесных светил наполняет его, проникает в душу, становится путеводной нитью, помогающей пронзать пространство и время силой одного лишь разума.
     За дело!
     Мэтр не знал, как именно будет выглядеть спасение Сасандры, и, честно признаться, не был до конца уверен, что оно существует на самом деле. Поэтому он не стремился к направленному поиску. Просто попросил звезды указать ему возможный путь, дать какой-то намек, вселить надежду.
     Звезды ответили.
     Башня стремительно рванулась вниз. Нет, правильнее сказать, освободившийся от бренной оболочки дух профессора взлетел, словно почтовый голубь. Если представить себе голубя, способного летать ночью...
     Внизу остались здания университетского городка, улицы и площади блистательной Аксамалы. Как на ладони стали видны развалины Верхнего города, непривычно пустынная гладь бухты, окаймленная маяками, крепостная стена, цепочка костров, указывающая на расположение войск, осаждавших город. И где-то там, среди скопления вооруженных до зубов людей, коней, телег, приблудных, везде сопровождающих армию, котов, пульсировал мягким светом огонек надежды. Слабый, как будто зажатый со всех сторон болью и грязью, ненавистью и похотью.
     Что это? Ответ на заданный вопрос? Новая загадка, преподнесенная светилами? Зародыш грядущего спасения или самообман, порожденный отчаянием?
     Мэтр напрягся, пытаясь поглубже проникнуть сквозь завесу неизвестности.
     Ближе, ближе...
     Вот уже видны покрышки обозных телег, составленных вагенбургом. Видны неказистые стреноженные кони, лениво бродящие между костров люди, одетые в кольчуги и бригантины...
     Откат!
     Неведомая сила отбросила разум профессора, как отбрасывает цепь рванувшегося сторожевого кота. Закружила. Поволокла, болтая из стороны в сторону, над сжатыми полями Вельзы, над свинцово-серой гладью Арамеллы, над лесами Тельбии, испещренными там и сям проплешинами сгоревших сел и городов, над уныло ползущими колоннами имперской пехоты, лишившимися единого командования, живущими каждая своей жизнью, как конечности припадочного. Над горами Тумана, кишащими свирепыми дроу, над Барном и Северной Гобланой, дороги которых сплошь покрывали стремящиеся на юг беженцы...
     Швырнула вниз, к наполовину разрушенному мосту через безымянную речку.
     Картинка вдруг стала ясной. Здесь был бой. Беспощадный, неравный...
     Трупы людей и остроухих смешались на маленьком клочке земли. Особняком выделялось утыканное стрелами тело великана из Гронда, в последнем усилии навалившегося на толстую жердь.
     Гольбрайн недоумевал. Что хотят сказать звезды? Предостерегают или втолковывают непонятную истину?
     Среди смерти и крови стояли и вели церемонную беседу двое. Первый - пегий, бородатый кентавр с орлиным пером в волосах. Откуда здесь конелюди? За тысячи миль от родимой привольной степи? Второй - уродливый карлик, раскрашенный белыми и черными полосами, на голове которого красовалась шапка из шкуры, целиком снятой с головы молодого оленя, даже рога остались. У их ног лежало безжизненное тело человека. Его лицо и одежду покрывала кровь, но что-то неуловимо знакомое мелькнуло в светлых, затоптанных в грязь волосах.
     Антоло? Студент-непоседа, сперва угодивший в армию, после дезертировавший и приставший к отряду наемников. Ошибки быть не может. Да примет Триединый... Впрочем, аура табальца еще светилась. Неровно, едва уловимо, но светилась. Значит, мальчишка жив.
     А как же его спутник, обладатель невероятных магических способностей?
     Да. Черноволосый парень тоже был здесь. И тоже еще не умер, о чем свидетельствовала его аура, тускло мерцающая из-под груды тел.
     Гольбрайн вздохнул и отпустил Силу.
     Потом долго сидел, привалясь спиной к ледяному парапету, ограждающему верхушку башни, и размышлял.
     Само собой пришло знание (или звезды подсказали?), переросшее в твердую уверенность, что судьба Сасандры и всего мира висит сейчас на волоске, а вернее, на кончике ножа любого из дроу. Уйдут навсегда эти двое - и затеплившейся надежде не суждено будет исполниться. Ибо без них не суждено засиять в полной мере и огоньку, таящемуся под стенами Аксамалы.
     Мир застыл в зыбком равновесии, как валун на вершине холма. Куда он покатится? В заросший лозой и репейником овраг или сметет поселок на склоне?
     Вниз мэтр Гольбрайн спустился, постарев на добрый десяток лет, и никому свои видения не пересказывал. У молодежи хватает и своих забот.
     Март 2007 года - июль 2007 года
     
     Примечания
     
     1
     
     Бруха - род вампиров.
     
     2
     
     Айшаса - мощное королевство, расположенное на южном материке. Постоянный соперник Сасандрийской империи.
     
     3
     
     Унция - 1/12 часть фунта. Приблизительно 27,3 грамма.
     
     4
     
     Скудо и солид - денежные единицы Сасандры. Один золотой солид по стоимости равен двенадцати серебряным скудо.
     
     5
     
     Скудо и солид - денежные единицы Сасандры. Один золотой солид по стоимости равен двенадцати серебряным скудо.
     
     6
     
     Хмельное радение - праздник, пришедший в Аксамалу из южной провинции Каматы. В этот день выдавливали первый виноградный сок нового урожая. Праздник сопровождался народными гуляниями и шествиями ряженых.
     
     7
     
     Мансион - гостиница.
     
     8
     
     Банда - отряд наемников численностью до ста человек.
     
     9
     
     Каррука - большая четырехколесная повозка.
     
     10
     
     Бергфрид - главная башня замка.
     
     11
     
     "Уложение о кондотьерах Альберигго" - кодекс, регламентирующий взаимоотношения наемников Сасандры между собой и с нанимателями, проступки и меру наказания, правила разрешения спорных вопросов и тому подобное.
     
     12
     
     Меры длины в Сасандре и прилегающих землях: миля - тысяча двойных шагов (приблизительно 1500 м); плетр - двадцать шагов (приблизительно 30 м); локоть - 45 см; ладонь - 9 см; палец - 1,8 см.
     
     13
     
     Заградотряд - заградительный отряд. Обычно часть легкой кавалерии, приданная полкам пехоты, в задачу которой входило не допускать панических самовольных отступлений с поля боя, а также поимка дезертиров.
     
     14
     
     "Непобедимая" - пятая пехотная армия Сасандры. Введена в северную Тельбию в качестве ограниченного контингента.
     
     15
     
     Сюрко - верхняя цельнокроеная одежда, сильно расширенная книзу, обычно украшенная дворянским гербом.
     
     16
     
     В Сасандре принят солнечный календарь: 10 месяцев по 32 дня. Длительность месяца соответствует периоду нахождения Солнца в каком-либо из зодиакальных созвездий. Соответственно, месяцы несут имена этих созвездий - Бык, Лебедь, Кот, Овца, Ворон, Кит, Филин, Козел, Конь, Медведь. Начало нового года приходится на летнее солнцестояние.
     
     17
     
     Курсы парусного судна относительно ветра. Бейдевинд - между направлением ветра и направлением движения судна острый угол. Галфвинд - направление движения судна перпендикулярно направлению ветра.
     
     18
     
     Когг - парусное трехмачтовое судно, использовавшееся для торговых перевозок.
     
     19
     
     Бензель - перевязка двух тросов третьим тонким тросом (линем). Клетнюют трос, обматывая его просмоленными парусиновыми лентами для предохранения от влаги.
     
     20
     
     Гобл - житель Гобланы, одной из провинций Сасандры. Гоблы очень обижаются, когда их путают с зеленокожими гоблинами, населяющими край Тысячи озер.
     
     21
     
     Бацинет - сфероконический открытый шлем. Снабжался бармицей. Мог комплектоваться наносником или забралом.
     
     22
     
     Офицеры в Сасандре различались по нарукавным бантам. Лейтенант - один серебряный бант. Капитан - два серебряных. Полковник - один золотой бант. Дивизионный генерал - два золотых. Генерал армии - три золотых. Маршал - четыре золотых.
     
     23
     
     Иног - грифон. Знак тайного сыска Сасандры.
     
     24
     
     Осадный нож - древковое оружие. Позволяет наносить лезвием мощные рубящие удары.
     
     25
     
     Кантар - мера массы около 140 кг.
     
     26
     
     Хундсгугель - "собачья морда", бацинет с длинным коническим забралом.
     
     27
     
     Тонлет - широкая пластинчатая юбка для пешего поединка.
     
     28
     
     Бристплейт - грудная часть кирасы.
     
     29
     
     Куаф - полотняный чепец, поверх которого женщины надевали головные уборы.
     
     30
     
     Жак - дублет или куртка, усиленная металлическими пластинками или просто простеганная.
     
     31
     
     Калиги - сандалии с кожаными чулками. Толстая подошва укреплялась острыми гвоздиками, нога поверх чулка переплетена ремнями сандалий.
     
     32
     
     Котарь - слуга, ухаживающий за охотничьими и боевыми котами.
     
     33
     
     Подготовительный факультет (семь свободных искусств) состоит из двух уровней подготовки. На первом уровне изучают грамматику, риторику и логику. На втором - музыку, арифметику, геометрию (с основами географии) и астрономию (астрологию).
     
     34
     
     Баталия - построение пехоты в виде четырехугольника, имеющее несколько линий обороны.
     
     35
     
     В Сасандре светлое время суток (от рассвета до заката) разделялось на десять часов. Ночь - на три "стражи".
     
     36
     
     Эти и другие события описаны в книге "Бронзовый грифон".
     
     37
     
     Пелеус - головной убор из фетра, плотно прилегающий к вискам.
     
     38
     
     Вуж - разновидность боевого топора с длинным лезвием, крепящимся к древку двумя манжетами.
     
     39
     
     Гугель - капюшон, переходящий в воротник на плечах, деталь мужского костюма.
     
     40
     
     Опанки - кожаная, зачастую плетенная сверху обувь типа мокасин.
     
     41
     
     Очипок - традиционный головной убор замужних женщин: чепец, прикрываемый платком.
     
     42
     
     "Козья нога" - приспособление для натяжения дуги арбалета.
     
     43
     
     Люди! Проклятые люди! (Наречие дроу.)