Роберт Шекли
     
     Агент Х, или Конец игры
     
     День выдался длинный и трудный. У меня были встречи в самых разных местах Парижа: возле Оперы, потом на той стороне Сены, на улице Ванв, потом снова на этом берегу, в предместье Сент-Оноре, и опять недалеко от Оперы. Результат: ноль.
     Было уже около семи, когда я вышел из метро на станции Клюни. В Париже стоял апрель; по бульвару Сен-Мишель нескончаемым потоком неслись дизельные грузовики. Лил холодный, безнадежный дождь. Я устал, ноги болели, настроение - хуже некуда. Язык распух от переговоров по-французски с мрачными секретарями. Хотелось забраться к себе в берлогу, сварить яйцо... Но я обещал Джорджу встретиться с ним и выпить за компанию.
     Он ждал меня в убогом маленьком кафе возле Эколь Нормаль. Мы немного поболтали о погоде. Потом он спросил, не нашел ли я работу, и я ответил, что не нашел. Он глубоко задумался.
     Я знаю Джорджа со старших классов школы, но между нами мало общего. Джордж - мужчина приземистый, решительный и чрезвычайно практичный. Я же довольно высокого роста и склонен к неожиданным поступкам и сомнительным приключениям. Джордж приехал в Европу, чтобы занять скромный пост сотрудника какой-то государственной конторы. А я ни от кого никаких конкретных предложений не ждал.
     И поскольку я готов был взяться за любую работу, мне, разумеется, никакой работы не подворачивалось. Вскоре я понял, что в Париже у меня нет будущего, да и настоящее - продажа местного издания "Гералд Трибьюн" - тоже оставляло желать лучшего. Один раз меня наняли водителем (нелегально, естественно), чтобы перегнать новенький бьюик из Гавра в Париж. Потом я нашел работу контрабасиста в маленьком французском джаз-оркестрике на Монмартре. Но для того чтобы получить это место, нужно было сперва раздобыть разрешение, за которым я и обратился в отдел трудовых ресурсов Министерства труда. Оттуда меня, мягко выражаясь, поперли - ведь если бы эта работа досталась мне, значит, ее лишился бы какой-нибудь вполне заслуженный французский контрабасист.
     Я был разочарован, но не озлобился. Мне нравилось в Европе, и я хотел здесь остаться. Я мечтал жить в Риме, в апартаментах с ледяными мраморными полами, скверным отоплением, без холодильника, но с лоджией и с патио, и чтобы в квартире были французские окна от пола до потолка, и балкон с видом на сады Боргезе. В крайнем случае, я готов был отказаться от лоджии.
     Но увы, даже эта скромная мечта, по всей вероятности, была для меня неосуществима. Мои финансы окончательно истощились; как только они исчезнут совсем, я тоже буду вынужден исчезнуть.
     - У меня вроде бы есть для тебя работа, - произнес Джордж после продолжительных размышлений.
     - Да неужели?
     Джордж оглянулся по сторонам. Мы были совершенно одни, если не считать сотен трех студентов. Понизив голос, он сказал:
     - Билл, не хочешь ли ты помочь нам поймать одного шпиона?
     - С удовольствием! - откликнулся я.
     - Я ведь серьезно говорю.
     - Я понял. Я тоже вполне серьезно. А мне дадут длинный плащ и пистолет с кобурой, что носят под мышкой?
     - Никаких пистолетов, - сказал Джордж.
     - Но, по крайней мере, я буду работать в паре с прелестной и таинственной леди?
     - И этого не будет.
     - М-да, пока что звучит не слишком привлекательно, - заметил я. - Может, мне лучше предложить свои услуги МИ-5 или Сюрте Женераль?
     - Послушай, - сказал Джордж сердито, - я вовсе не шучу.
     Улыбка вовремя сползла у меня с губ. За пятнадцать лет, что мы с Джорджем знакомы, он шутил всего несколько раз, а на эту тему - и вовсе никогда.
     - Да-да, я прекрасно это понимаю.
     - Но это действительно серьезное предложение!
     Я откинулся на спинку стула и посмотрел прямо на него. Меня всегда интересовало, как становятся секретными агентами. Теперь все стало ясно: человека в эту сферу бизнеса просто приглашает приятель, который там уже работает.
     - Так что? - спросил Джордж, немного помолчав.
     - Ты о чем?
     - Тебя это интересует?
     - Я ведь уже ответил: да, интерсует. Когда приступать?
     - Было бы лучше, - сурово произнес Джордж, - если бы ты сперва немного подумал, прежде чем принимать подобное решение.
     Ну, я немного подумал - просто чтоб доставить ему удовольствие. Интересно, гожусь ли я для того, чтобы вести полную приключений жизнь секретного агента? Я довольно метко стрелял из винтовки М-1, умел водить спортивные машины, правда, с весьма умеренной скоростью. Как-то я помог довести парусную яхту С-класса из Манхассета в Порт-Джефферсон,[1] и один раз мне доверили управление моторной лодкой. Я способен был объясниться на ломаном французском, испанском и итальянском; прошел трехчасовой (ускоренный) курс дзюдо. И, конечно же, всегда взахлеб читал все о жизни разных замечательных людей на страницах многих, ныне уже прекративших свое существование макулатурных журнальчиков. Короче, я вроде бы подготовлен был неплохо.
     Я также подумал о том, насколько интересной может оказаться подобная работа, как мало у меня осталось денег и как безрадостна перспектива остаться безработным в Париже. А возвращаться в Штаты вовсе не хотелось. Я понимал, что Джордж говорит серьезно, он даже несколько помрачнел из-за моей неуместной веселости; но я никак не мог настроиться на нужный тон. Я не раз слыхал, что в Европе полно секретных агентов любых национальностей, полов и возрастов - в общем, всех типов и мастей; но идея выступить в подобном качестве вместе с Джорджем представлялась мне совершенно нелепой.
     - Ну, хорошо, - сказал я, - я подумал.
     - По-моему, у тебя совершенно неадекватная реакция, - холодно заметил Джордж. Наверное, я все-таки его оскорбил.
     - Извини, - сказал я. - Не сумел сразу свыкнуться с мыслью, что ты агент ЦРУ. А ты давно там работаешь?
     - Я работаю в самостоятельной организации. Хотя, конечно, мы сотрудничаем с ЦРУ.
     - Но почему ты обратился ко мне? Как-то странно... Разве такую работу можно доверять кому-то не из ваших?
     - Обычно мы посторонних действительно не привлекаем. Но сейчас нам нужен человек, ранее не имевший с нами никаких контактов. Как и с ЦРУ, и прочими службами.
     - Зачем?
     - Чтобы поймать одного шпиона. Для этого нужна свежая наживка.
     Звучало крайне неприятно, но вряд ли можно было винить в этом Джорджа.
     - И еще, - добавил Джордж. - Нам нужен человек примерно твоего возраста и внешности. Которому можно было бы доверять. Ты мой старый друг, и я тебе полностью доверяю.
     - Спасибо, - сказал я.
     - Ну, хорошо. Если ты согласен, тебя нужно представить шефу. Он сам тебе обо всем подробно расскажет.
     Джордж расплатился и, уже направляясь к выходу, добавил:
     - Кстати, не рассчитывай так уж особенно заработать. У нас с бюджетом туго. Да и задание у тебя будет простенькое и короткое.
     - А я и не рассчитываю, наше дело - что? Служить! - Возможно, это прозвучало недопустимо легкомысленно, но так уж получилось: слишком Джордж выглядел надутым и серьезным.
     Мы отправились к нему в офис на бульвар Осман. Там со мной побеседовал некий полковник Бейкер. Это был небольшой аккуратный человечек с лицом цвета хаки, серо-стальными глазами и иронично улыбающимся маленьким ртом. Ногти у него были все обгрызены. Он мне сразу очень понравился.
     Мне объяснили задачу. Дело касалось некоего Антона Кариновского, румына по происхождению и русского агента по профессии. Этот человек - под разными именами и в разном обличье - уже в течение нескольких лет доставлял массу хлопот секретным службам стран Западной Европы. Полковник Бейкер получил задание как-то его приструнить.
     За этим последовал длительный период всякой переписки, наружних наблюдений и просто ожидания. Наконец, организации Бейкера удалось - с достаточной вероятностью - выявить человека, который, как они полагали, и является Кариновским.
     После чего долго разрабатывались разные планы, затем началась длительная и хитрая слежка, ну а теперь уже требовалась просто некая ловкость рук. Все было сведено в единый план, в просторечии именовавшийся "Западня". Было известно, что через два дня Кариновский сядет на поезд, идущий в Барселону. Мне следовало попасть на тот же поезд. Я должен был послужить наживкой; на профессиональном жаргоне Службы я изящно именовался "сыром".
     - Мне, в общем-то, все равно, - заявил я, - но должен предупредить, оружия я не держал в руках с тех пор, как демобилизовался.
     - Разве Джордж вас не предупредил? - спросил Бейкер с легким раздражением. - Никакого оружия!
     - Он мне не говорил... Впрочем, это не имеет значения. Но вот будет ли ваш Кариновский играть по правилам?
     - Никаких мер насилия не планируется, - заявил Бейкер. - Вам нужно просто следовать полученным указаниям.
     - Слышать - значит повиноваться, - отвечал я. И машина завертелась.
     Через двадцать четыре часа некий американский бригадный генерал, находившийся в отпуске в Памплоне, получил срочный запрос от своего начальника, двухзвездного генерала, командующего 22 американской моторизованной дивизией, размещенной в Сангуэсе. Первый генерал срочно перерыл все свои бумаги, обнаружил отсутствие нужной и отправил срочное шифрованное сообщение в свой штаб в Париже. Вскоре после получения его телеграммы некий штатский, весьма представительный молодой человек, посетил штаб Третьей армии на авеню де Нейи, где в одном из кабинетов на третьем этаже некий насупленный полковник вручил ему портфель. Молодой человек неторопливо вышел из здания, небрежно огляделся по сторонам и подозвал такси. На нем были спортивная рубашка, брюки в полоску, итальянский шелковый пиджак и начищенные до блеска шотландские башмаки. Только его платок серо-оливкового, точно мундир новобранца, оттенка не был неоспоримо штатского происхождения.
     Этим представительным молодым человеком был я, по уши вляпавшийся в хитросплетение интриги, затеянной полковником Бейкером. По его задумке, я должен был делать вид, что пытаюсь незаметно доставить некие бумаги своему красномордому генералу. Кроме того, я должен был притвориться, что стараюсь ни в коем случае не походить на американского военного атташе. Это являлось самой трудной частью моего сценического перевоплощения. Как Кариновский обо всем этом догадается, моему пониманию было совершенно недоступно. Я считал весь этот план безнадежно переосложненным. Конечно, я ничего не понимаю в хитроумных шпионских делах. Впрочем, Бейкер сказал, чтобы я по этому поводу не волновался.
     Я добрался до Лионского вокзала и вскоре уже сидел в купе первого класса "Южного экспресса", набитого стремящимися в Памплону отпускниками, среди которых как всегда в это время года преобладали гринго. Итак, "сыр" вступил в игру; удивительным было то, что "мышь" и впрямь следовала за ним по пятам.
     Мне не пришлось разыскивать Кариновского; он, как и ожидалось, нашел меня сам. Мы с ним ехали в одном купе. Он оказался мужчиной средних лет, с грубыми чертами почти квадратного лица. У него были темные усы, мешки под глазами, сломанный нос, коротко стриженные седые волосы и здоровенные уши. В общем, тип защитника из американской футбольной команды, или венгерского пехотного полковника, или даже сицилийского бандита. Однако он представился как швейцарский коммивояжер, занимающийся продажей часов, по фамилии Шонер. Я назвался заместителем менеджера одной туристической фирмы и сказал, что зовут меня Лаймингтон.
     Мы немного поболтали. Вернее, болтал Кариновский. Он оказался страстным футбольным болельщиком и без конца анализировал шансы швейцарской команды в предстоящем матче в Милане. Мы докурились до того, что воздух в купе стал синим; крепкий запах его "Голуаз" напрочь забил мой "Честерфилд". Поезд мчался вперед через зеленые поля и перелески Франции. К тому времени, когда он подъехал к Виши, мы полностью исчерпали тему футбола и перешли к автогонкам на Гран-при. У меня всегда разгораются глаза, стоит мне услышать рев моторов "феррари", "астон-мартинов", "альфа-ромео" и "лотусов". За пару часов я прикончил пачку сигарет и начал другую. В купе было жарко. Я промокнул лоб своим предательского цвета платком, и мне показалось, что в маленьких мутных глазках Кариновского блеснул роковой огонек. Однако монолог свой он не прервал. Мочевой пузырь у меня уже готов был взорваться (обычная профессиональная неприятность у шпионов, как я узнал позднее), а во рту был такой вкус, словно я проглотил содержимое пепельницы или погребальной урны. Кажется, мы подъезжали к Перигу, когда Кариновский принялся рассказывать о своих коммивояжерских приключениях и буквально заговорил меня до смерти. Нервы мои были на пределе; я уже с трудом выносил его сухой, монотонный, скрипучий голос и совершенно отупел под лавиной спортивной информации, идиотских комментариев и бородатых анекдотов.
     У меня даже возникло опасное желание врезать ему, чтоб наконец заткнулся, но я не стал этого делать, а, извинившись, отправился в сортир. Портфель я, разумеется, взял с собой. Вернулся я минут через пять, и мы, конечно же, продолжили беседу. Но поезд - наконец-то! - замедлил ход: мы подъезжали к пограничному пункту в Ади.
     Кариновский тоже замедлил темп. И стал нервно жевать ус. Потом вдруг покрылся пятнами и заявил, что ему что-то нехорошо. Пришлось мне пойти за проводником, а когда я вернулся, Кариновский сидел, согнувшись и держась за живот, и его трясло, как в лихорадке. Мы с проводником решили, что у него приступ аппендицита.
     В Ади мы помогли ему сойти с поезда. А когда поезд снова тронулся, я решил проверить содержимое своего портфеля. И тут же увидел, что портфель не мой, хотя и похожий. Кариновский, должно быть, подменил его, пока я ходил за проводником. Тот, что он мне оставил, был набит газетами. А в том, который он забрал с собой, находились сводки о военных маневрах под грифом "для служебного пользования". Там же лежала тысяча долларов в дорожных чеках. Пока что все шло по плану.
     Я доехал до следующей остановки - до Масса. Там я сошел, отправился в ближайшее кафе, которое называлось "Голубой олень", и уселся ждать телефонного звонка. Я прождал три часа, но никакого звонка так и не дождался. Тогда я сел на поезд, идущий обратно в Париж, и хорошенько пообедал.
     На следующий день я явился в офис полковника Бейкера. Полковника и Джорджа буквально распирало от восторга. Бейкер откупорил бутылку шампанского и рассказал мне, что происходило дальше.
     Они с Джорджем и еще кое-кто из их людей ждали в Ади, когда Кариновский сойдет с поезда, а потом вежливо, но твердо предложили ему пройти в одно тихое кафе, где и предъявили ему все компрометирующие факты и улики. А именно:
     Кариновский выкрал портфель, в котором находились важные военные документы и тысяча американских долларов. Портфель нетрудно идентифицировать; свидетели имеются; владелец портфеля ждет в Массе и готов дать соответствующие показания под присягой и предъявить иск в полном соответствии с французскими законами. А это означает по крайней мере десять лет во французской тюрьме.
     Кариновский понял, что его заманили в ловушку. И был готов к деловому разговору.
     Все условия удалось обсудить в течение следующего получаса. Бейкер не сказал мне, о чем именно они договорились, но, по всей видимости, считал достигнутые соглашения вполне удовлетворительными.
     И тут Джордж сказал:
     - Но ты еще не знаешь самого интересного!
     - Не уверен, что нам следует его об этом информировать... - задумчиво проговорил Бейкер.
     - Почему же нет? - удивился Джордж. - В конце концов, он ведь тоже участвовал в этом деле.
     - Наверное, вы правы, - сказал Бейкер и с облегчением откинулся на спинку стула. Ласково смотревшие на меня глазки его затуманились воспоминаниями. - Так вот, - сказал он, - еще в кафе, едва Кариновский понял, в каком неприятном положении оказался, он стал лихорадочно соображать, где совершил ошибку и каким образом кому-то удалось так ловко заманить его в капкан. Думал он, честно говоря, довольно долго, а потом с ужасом и удивлением посмотрел на нас и воскликнул: "Господи! Так это тот армейский недоумок!.. Значит, это был ваш человек?.. Верно?"
     Бейкер нежно улыбнулся ему и спросил: "Вы имеете в виду нашего мистера Ная?"
     Кариновский сник и пробормотал: "И как я раньше не догадался! Теперь-то мне понятно, что этот идиот - из ваших".
     "Не совсем, - отвечал Бейкер, испытав внезапный прилив вдохновения. - Вы были бы ближе к истине, сказав, что подчиненными этого идиота являемся мы".
     Кариновский разинул рот. "Я вам не верю!" - заявил он. Но уже было ясно, что он во все поверил.
     И тут Бейкер понял: ему удалось создать у Кариновского неожиданную иллюзию, внушив ему, что в ловушку его заманил некто, обладающий выдающимся интеллектом и высочайшим профессионализмом.
     Будучи абсолютным прагматиком, Бейкер сразу ухватился за сей неожиданный подарок судьбы. В конце концов, его работа всегда так или иначе связана с миром иллюзий, и он решил, что в данном случае иллюзия может оказаться весьма полезной, особенно если Кариновский вздумает упрямиться. Личностный подход, в конечном итоге, всегда играет главную роль; следовательно, во всех отношениях выгоднее (и надежнее) создать у Кариновского впечатление, что над ним навис грозный призрак "секретного суперагента Ная", а не какой-то безликой организации. Помимо этого, чисто практического, соображения возникали и другие привлекательные возможности, болотными огоньками мерцавшие впереди: агент-призрак способен выполнять куда более опасные задания, нежели его соперники во плоти. Призрак нельзя поймать обычными методами.
     Да, для "агента Икс", как Бейкер уже начал именовать его, работенка всегда найдется. Агент Икс в действительности воплощал собой тот закон человеческой природы, согласно которому обманщик сам легче всего становится жертвой обмана. Бейкер решил назвать это "законом самообмана"; железное правило, в соответствии с которым милостивая Природа превращает самую сильную сторону хищника в его фатальную слабость и таким образом в конечном итоге губит его.
     Так все это представлялось Бейкеру, опьяненному успехом и полагавшему в тот миг, что для него не существует неразрешимых задач. Одно его слово - и целые армии фантомов маршируют куда следует, а реальные люди из плоти и крови дрожат от страха при виде этих фантомов.
     И он чрезвычайно ласково спросил Кариновского: "Ну что? Провел вас наш мистер Най?"
     "Мне казалось, я разбираюсь в людях, - отвечал Кариновский. - Я готов был поклясться, что мой попутчик - полный нуль, ничтожество, которое и во внимание-то принимать не следует. Никак не думал, что это профессионал!"
     "Най всегда отлично умел произвести именно такое впечатление, - с удовольствием сообщил ему Бейкер. - Это один из его особых талантов".
     "Если это действительно так, - заметил Кариновский, - то он просто феноменальный оперативник. Хотя - вряд ли. Все-таки, скорее всего, вы сами спланировали эту операцию?"
     Бейкер припомнил многомесячные отупляющие бдения, скучную рутину, доведенную до совершенства координацию действий агентуры и собственные, близкие к гениальным, усилия, позволившие создать план, скроенный исключительно под Кариновского и ни под кого другого. Он хотел было поведать об этом Кариновскому, но удержался. Пожертвовал кратким мигом упоения собственной победой в интересах только что созданной им иллюзии.
     "Мне, право, тоже очень бы хотелось, чтоб это было так, - сказал он. - Но дело в том, что я с самого начала был против подобного плана. Считал, что он не сработает. А Най меня переубедил. И, как обычно, оказался прав, - Бейкер горько усмехнулся. - С победителем ведь не поспоришь, не так ли?"
     "Так, - отвечал Кариновский. - Не поспоришь". И глубоко вздохнул.
     Вот так оно все и получилось. Мы откупорили вторую бутылку шампанского и выпили за успех. Джордж спросил меня, как я себя ощущаю в роли суперагента, и я ответил, что прекрасно (причем это соответствовало истине). Полковник Бейкер предавался приятным размышлениям насчет грядущих действий, а затем заявил, что всегда хотел создать своего собственного, личного, агента-фантома. Настоящие ведь едва способны найти дорогу домой в темноте. И он поведал мне несколько интересных историй в подтверждение своих слов.
     Вскоре после этого мы разошлись. У меня в кармане лежал простой белый конверт. А в нем - пятьсот долларов, каковую сумму я полагал вполне адекватным вознаграждением за один день работы.
     Подходящая работенка! И, конечно же, в те мгновения я был абсолютно уверен, что все уже позади.
     
     Глава 2
     
     В последующие полтора месяца я перепробовал множество других видов деятельности. Несколько выходных работал барменом (нелегально) в одном заведении возле площади Вогезов. Я бродил по набережным Сены, по острову Св. Людовика, по мрачноватому саду, что за Сен-Жермен-де-Пре. В одном книжном магазинчике на Рю де ля Юшетт я раскопал гигантские запасы макулатурного чтива о войне в воздухе и как голодный набросился на эти книжонки, подумывая, а не написать ли мне эссе об Эпохе Военно-Воздушной Невинности, когда боевые самолеты изобретены еще не были? Но ничего я писать не стал, а вместо того предложил себя в качестве редактора и консультанта в новый французский журнал научной фантастики. Меня туда даже взяли, а потом я стал свидетелем и участником полного развала предприятия, когда у потенциального издателя кончились деньги.
     Таким образом, мое положение в целом осталось практически неизменным, когда позвонил Джордж. Я уже говорил - это было через шесть недель после "дела Кариновского". Оказалось, что меня хочет видеть полковник Бейкер. Я сразу отправился к нему. Наша последняя сделка была более чем удовлетворительной. Не знаю, сколько обычно получают секретные агенты, однако при ставках, предложенных Бейкером, я был готов продолжить эту новую для меня карьеру.
     Полковник сразу перешел к делу:
     - Дело касается того типа, которого вы прихватили месяц назад, - сказал он.
     Мне очень понравилась эта фраза. Очень мило с его стороны.
     - А что с ним такое? - спросил я.
     - Он хочет перебежать к нам.
     - Довольно-таки странное развитие событий.
     - Не очень. Кариновский - профессионал. И, будучи профессионалом, склонен менять хозяев, если имеется соответствующий побудительный мотив.
     - Понятно, - сказал я.
     - Вы, вероятно, догадываетесь, - продолжал Бейкер, - что в прошлый раз мне удалось кое о чем договориться с Кариновским? Мне были нужны некие сведения, и он их мне передал. Это, конечно же, послужило способом еще больше привязать его к нам. Потом мне понадобилась от него еще кое-какая информация. Потом еще и еще... Я стал поистине ненасытен! - Бейкер гнусно ухмыльнулся. - Теперь Кариновский стал практически двойным агентом; потенциально это очень опасно. Рано или поздно его хозяева все равно узнают об этом. И он решил перейти на нашу сторону, что было бы для нас крупной удачей.
     - Ну, что ж, сэр, - бодро сказал я, - это очень неплохие новости!
     - Естественно, все не так просто. Операцию нужно провести с большой осторожностью. Нам потребуется послать агента, способного контролировать претворение этого плана в жизнь и оказать физическое содействие, если потребуется. В данном случае, Кариновский попросил себе в помощь конкретного агента. Вас.
     - Меня, сэр?
     - Да, вас. Конкретно и исключительно вас. Это, как я полагаю, вполне предсказуемый результат нашей маленькой хитрости. Кариновский сейчас в Венеции, и ему нужно оттуда поскорее убраться. Он хочет, чтобы ему помог в этом наш лучший агент - грозный Икс. И не просто хочет - он рассчитывает на это. При сложившихся обстоятельствах мне не удобно было бы сообщать ему, что агент Икс - всего лишь плод нашего воображения.
     - Зачем же сообщать! - воскликнул я. - Я вполне готов оказать ему любую необходимую помощь.
     - Очень любезно с вашей стороны, - сказал Бейкер. - На это я и надеялся. Но должен предупредить: это задание содержит некий неизбежный элемент опасности. Опасность эта не слишком велика, как мне представляется, но все равно с ней приходится считаться.
     - Меня это не пугает, сэр.
     Полковник был явно обрадован:
     - На самом деле все довольно просто. Кариновский в Венеции. Он уже вошел в контакт с нашим резидентом, его зовут Маркантонио Гуэски. Вам нужно только приехать туда и связаться с ним. Он все устроит и вывезет вас с Кариновским из Италии. Вся операция займет день-два. От вас требуется просто выполнять указания Гуэски.
     Я был слегка разочарован. Полковник явно планировал использовать меня всего лишь как подставное лицо. Я, разумеется, не рассчитывал, что он поручит мне возглавить операцию - опыта у меня мало, карьера моя только еще начинается - но все же надеялся, что на меня возложат хоть какую-то ответственность.
     - Что ж, прекрасно, - сказал я.
     - Очень рад, - кивнул Бейкер. - Кстати, хорошо бы сохранить ваше имя в тайне. Даже Гуэски не обязательно знать правду относительно агента Икс. То есть, я-то не сомневаюсь в ваших способностях, но вот Гуэски...
     - А что если он заведет чисто профессиональный разговор?
     - Не заведет. А если такое и случится, то, согласно вашей легенде, вас только что перевели сюда с Дальнего Востока. А здесь никто вообще не знает, чем там наши ребята занимаются. Думаю, впрочем, там тоже никто этого не знает.
     - Хорошо, - сказал я.
     - Нет, все действительно довольно просто, - повторил Бейкер. - Единственное осложнение - бывшие хозяева Кариновского. Они наверняка постараются его не отпустить: истории с перебежчиками отрицательно сказываются на общем боевом духе и весьма скверно выглядят в архивных документах.
     - А что они могут сделать?
     - Скорее всего попробуют его убить. Очень хотелось бы этого избежать...
     - Хорошо, сэр, я понял. Их там много?
     - Человек шесть-восемь. У вас до отъезда будет возможность изучить досье. По большей части это просто недоумки с пудовыми кулаками. За исключением Форстера.
     - А кто такой Форстер?
     - Форстер возглавляет оперативную группу советской разведки в Северной Италии. Страшный человек! Огромный, мощный детина, владеет любым оружием и весьма талантливо планирует свои операции. Его несомненно ждет большое будущее. Но, я подозреваю, он чересчур уверен в себе.
     - Как мне с ним себя вести?
     Полковник подумал немного и изрек:
     - По-моему, лучше всего его избегать.
     Звучало не очень утешительно. Форстер, похоже, пользовался устрашающей репутацией. Но, коли на то пошло, у меня ведь тоже была устрашающая репутация. Хотя его реальные достижения вполне могли оказаться столь же незначительными, что и мои - ведь в этой сфере бизнеса все возможно. К тому же, говоря откровенно, элемент опасности меня скорее заинтриговывал, нежели отпугивал. Как-то странно пугаться заранее, сидя в уютном офисе на бульваре Осман, зато так легко мечтать о прекрасной Венеции, о голубях, взлетающих с площади Сан-Марко, о моторных лодках, мчащихся наперегонки по Большому каналу, представлять, как входишь в ресторан Дони с полными карманами денег...
     Некоторое время мы с полковником оживленно обсуждали денежный вопрос. В итоге я получил полторы тысячи долларов за работу, которая не должна была занять и двух дней. По-моему, очень неплохо. Мне даже неловко было брать такую сумму за столь легкое задание.
     В последующие сорок восемь часов я был очень занят, изучая различные досье, рассматривая карты Венеции и набивая себе голову всякой необходимой информацией. Потом Бейкеру пришло сообщение от Гуэски: Кариновский перешел на нелегальное положение; его побег полностью подготовлен. На следующее утро я вылетел в Венецию.
     
     Глава 3
     
     Самолет приземлился в венецианском аэропорту "Марко Поло" в 11.30 утра. Таможню и паспортный контроль я миновал без каких-либо затруднений и вышел из здания аэропорта.
     День был теплый и ясный. Прямо впереди виднелся причал, где толпились лодочники, предлагая самые разнообразные суденышки, на которых можно пересечь лагуну и напрямую добраться до площади Сан-Марко. А за сверкающей полосой воды поднималась и сама Венеция, ее дивный силуэт - покосившиеся шпили, как бы заваливавшиеся набок четырехугольные башни, остроконечные крыши, каминные трубы, скособоченные, горбатые дома, зубчатые стены...
     Моя первая реакция была полностью связана с литературными аллюзиями и фантазиями: я думал об Атлантиде, о Порт-Ройяле, об островах Арморики. Потом я наконец обратил внимание на гигантский элеватор и тут же заметил, что все эти сказочные силуэты связаны между собой линиями электропередач и телевизионными антеннами. Теперь волшебный город казался мне подделкой, неким неуклюжим и упрямым анахронизмом. Но и это, однако, не соответствовало истине.
     Такой двойственный эффект свойствен исключительно Венеции. Город этот всегда и на всех действовал чересчур ошеломляюще - и в то же время казался ненастоящим! Когда видишь, как Светлейшая Республика любуется и восхищается собственным отражением в зеркале грязной воды, это неизбежно вызывает раздражение. Однако сколько бы вы ни порицали самонадеянность и тщеславие этой старой дамы, если вы честный человек, то не сможете не признать ее чар.
     Мне ужасно хотелось направиться прямо к ней в объятья, но, согласно полученным инструкциям, я сперва должен был ехать в городок Местре, расположенный на материке, встретиться там с Гуэски и обсудить стратегию дальнейших действий. Я с сожалением повернул на запад, где поднимавшийся вдалеке огромный столб жирного дыма указывал мне направление движения.
     Зелено-черный "фиат", из окошка которого мне улыбался молодой человек с прилизанными блестящими волосами и в янтарного цвета рубашке, притормозил рядом со мной.
     - Сколько до гостиницы "Эксельсиор" в Местре? - спросил я.
     - Сэр, я возьму совсем недорого...
     Тут меня оттолкнули в сторону - какой-то огромный толстяк с гигантской фотокамерой, одетый в светлый деловой костюм и при галстуке ручной работы. За толстяком следовал носильщик с двумя кожаными чемоданами, весьма дорогими на вид.
     - Отвезите меня в Местре, - потребовал он. - И побыстрее! - Напористый тон и произношение нараспев выдавали в нем моего соотечественника.
     - Такси занято, - заметил водитель.
     - Черта лысого! - заявил толстяк, протискиваясь на сиденье, точно червяк в узкую щель.
     - Но такси занято! - повторил водитель.
     Тут толстяк впервые заметил меня. И решил продемонстрировать вежливость.
     - Вы не против? - спросил он. - Я, правда, чертовски тороплюсь.
     Я был против, но не очень.
     - Валяйте, - сказал я ему и поднял свой чемодан.
     Однако прилизанный молодой человек решительно замотал головой и придержал меня, положив руку мне на запястье.
     - Нет, - сказал он твердо. - Ведь вы меня уже наняли!
     - Слушай, он же сказал, что не против! - возмутился толстяк.
     - Но я-то не говорил, что я не против, - ответил ему водитель. Он уже не улыбался. Он был небольшого росточка, ужасно нервный; к тому же сейчас его явно оскорбили в лучших чувствах. У меня не было никаких инструкций насчет такси, однако теперь без вооруженного сопровождения я не поехал бы с этим шофером даже на другую сторону улицы. Можете считать это предчувствием.
     Толстяк уже удобно устроился на заднем сиденье. Он вытер мокрый лоб и сказал водителю:
     - Слушай, кончай базарить, поехали.
     - Никуда мы не поедем, - заявил тот. Выглядело это так, словно он всю жизнь мечтал отвезти меня в Местре, а толстяк пытался насильно лишить его такого удовольствия.
     - Поехали, - угрожающим тоном повторил толстяк, - или я позову полицию!
     - Вот еще! - не смутился водитель. - Это я позову полицию, если вы немедленно не выйдете из машины!
     - Зови, - благодушно сказал толстяк. И подмигнул мне: дескать, экие наглецы эти туземцы!
     Тут подъехало еще одно такси, и я направился к нему. Прилизанный молодой человек на секунду сжал мое запястье, но, видимо, все же осознал неизбежность потерять меня как пассажира. Взгляд его при этом словно говорил: а ведь мы могли бы стать друзьями! Он отпустил меня и, скрестив руки, оперся о бампер своей машины.
     Я влез в другое такси. Как только мы выехали на шоссе, я, оглянувшись, увидел, что толстяк злобно орет на молодого таксиста, а тот неподвижно стоит в прежней позе. Других такси поблизости видно не было.
     Мой новый водитель оказался мужчиной средних лет с личиком милой обезьянки. Он вел свой "Фиат" с приличной скоростью и болтал не умолкая, что дало мне возможность проверить на нем свою легенду.
     - Вы первый раз в Венеции?
     - Нет, я здесь уже бывал.
     - А! Вы турист?
     - Нет, я представляю одну торговую фирму.
     - А, вот, значит, зачем вам в Местре!
     - Угу.
     - А чем вы торгуете?
     - Офисным оборудованием.
     - Офисным оборудованием? Пишущими машинками, значит? Понятно. Вы продаете пишущие машинки и поэтому приехали сюда аж из самой Америки?
     - Примерно так, - сказал я. Моя легенда с трудом выдерживала неожиданную проверку.
     - Вы, наверное, продаете сразу оптом? - продолжал мой водитель.
     - Да, довольно большую партию.
     - Больше, чем "Оливетти"?
     - Пока что нет, но хотим их обогнать.
     - "Оливетти" - отличная машинка! - убежденно заявил водитель. - Мне так племянница сказала, она в адвокатской конторе работает.
     - М-м-м, - с сомнением протянул я.
     - А ваша машинка как называется?
     - "Адамс-Финетти".
     - Никогда не слыхал.
     - Наша фирма больше известна своими счетными машинами, - сказал я.
     Шофер перестал задавать вопросы: он был занят обгоном трамвая на перекрестке, который удачно обошел. Впереди вроде бы было пусто, но тут слева к нам вдруг пристроился "Ситроен де-шво", справа - какой-то хмырь на "Альфа-Ромео", а сзади - "Бентли" с турбонаддувом, тройной выхлопной трубой и низкой подвеской, тоже явно надеявшийся на обгон.
     Мой таксист выжал газ до предела и стремительно рванул вперед, ловко объезжая все неподвижные препятствия на проезжей части - старушек, детские коляски и тележки разносчиков. Я откинулся на спинку сиденья, делая вид, что абсолютно спокоен.
     В туннеле мы шли впереди. "Де-шво", явно попав не в свой класс, отстал. "Бентли", ревя выхлопными трубами, шел по пятам. Однако мой водитель занял среднюю полосу, противопоставив свой опыт лошадиным силам оппонента. Он даже начал напевать, видимо, подражая великому гонщику Пастафаццу, который, как известно, всегда пел, проходя самые опасные участки трассы "Формулы-1" в Ле-Мане.
     Потом с нами поравнялся мотоцикл. Он ревел рядом с моим окном, и я мог рассмотреть мотоциклиста, одетого, как Марлон Брандо в одном из его ранних фильмов: черные кожаные штаны и куртка, усеянный заклепками широкий пояс, перчатки с раструбами, высокие резиновые сапоги и противоударный шлем. Лица видно не было - только огромные очки и рот. Мотоцикл был огромный и мощный "Индиэн".
     Некоторое время он тоже смотрел на меня, потом прибавил газу и унесся вперед, затерявшись в транспортном потоке.
     Похоже, мною интересовалась куча народу! А я все старался убедить себя, что на столь раннем этапе операции это вряд ли возможно.
     Мы добрались до окраин Местре, и водитель резко свернул в узкую улочку, тесно заставленную жилыми домами. Я нахмурился и сел прямо. Таксист улыбнулся мне и прибавил газу.
     Мы мчались мимо гаражей и магазинов. Казалось, все здесь замерло; даже тротуары были пусты. Я представил себе, как люди сидят в тесноте за своими тяжелыми деревянными ставнями и ждут очередного сезонного всплеска насилия на залитых солнцем улицах города. Я ощутил легкую тревогу: стремительно несущаяся вперед машина, опустевшие среди бела дня улицы, тот агрессивный толстяк, странный таксист, мотоциклист в коже...
     Шофер резко нажал на тормоз, и машина остановилась прямо посреди улицы. Двое мужчин одновременно выскочили из подъездов по обе стороны улицы и ввалились в такси, зажав меня в тиски. Таксист рванул с места, и мы понеслись дальше.
     
     Глава 4
     
     Тип слева от меня был в спортивных коричневых брюках, бежевой спортивной рубашке, пижонском пиджаке из шелка-сырца и в туфлях из крокодиловой кожи. В руке он держал револьвер 38 калибра с ореховыми щечками на рукояти. Он упер ствол револьвера мне в бок, как ребенок, играющий в полицейских и воров. У него было узкое, гнусное личико, над верхней губой в разные стороны торчали мерзкие усики.
     - Сиди спокойно, - сказал он. - Не дергайся. И не вздумай орать. Понял?
     - Понял, - кивнул я.
     - Видишь? - продолжал он, отщелкивая и демонстрируя мне барабан своего револьвера. - Полностью заряжен. Предохранитель снят. Стоит только на спуск нажать. Ясно?
     - Вполне, - ответил я.
     - Беппо, - обратился он к своему дружку, сидевшему справа от меня, - покажи ему свою пушку.
     - Да ладно, - сказал я. - Я и так верю.
     - С чего бы это? - удивился тот, что был слева. - А может, я вру? Нет, Беппо, ты уж покажи ему!
     Беппо, бандюга весьма мощного сложения, с кислым видом извлек свой револьвер у меня из-под ребер, открыл его, подождал, пока я кивну, и снова защелкнул.
     - Здорово вы вооружились, ребята, - восхитился я.
     - Рады вам угодить, мистер Най, - сказал хмырь слева. - Кстати, можете звать меня Карло.
     - Потому что это не настоящее твое имя? - спросил я; голова у меня уже шла кругом.
     - Точно, - сказал Карло, ощерившись во весь рот.
     - Он тоже участник спектакля? - спросил я, ткнув в сторону водителя.
     - Ага! И, к тому же, большой юморист, - сказал Карло. - Так ведь, Джованни?
     - Я знаю кучу смешных анекдотов, - сообщил псевдотаксист. - Вот, к примеру: слыхали историю про двух священников и дочку садовника?
     - Сто раз! - недовольно буркнул Беппо. - У тебя все анекдоты с бородой.
     Карло засмеялся, я тоже. Состояние у меня было несколько истерическое. Я узнал их - я видел фото этих типов в досье, которое мне давал полковник Бейкер. А это означало, что я оказался в пренеприятнейшем положении.
     - Так, - сказал Карло, прослезившись от смеха и все еще продолжая смеяться, - вот мы и приехали!
     Такси свернуло в переулок, въехало в какой-то просторный двор, миновало пересохший бетонный бассейн с фонтаном и протиснулось в следующий двор. Джованни остановил машину, и мы вылезли наружу.
     С трех сторон двор окружали полуразрушенные кирпичные стены домов с окнами, забитыми досками. С четвертой стороны высилось здание, на первом этаже которого размещалась мастерская по ремонту велосипедов, а два верхних этажа были украшены изящными французскими окнами и узкими балкончиками.
     - Вот мы и дома, - повторил Карло, щелкнул предохранителем и убрал револьвер в замшевую кобуру, подвешенную у него слева под мышкой. Беппо по-прежнему сжимал револьвер в кулаке.
     - Сюда, - сказал Беппо и взял меня за локоть.
     Стоило ему коснуться меня, как я вырвал руку и бросился бежать.
     Но Карло успел преградить мне путь, снова выхватив свой револьвер.
     - Стой, или я прострелю тебе правую коленку, - сказал он.
     Очень отрезвляющее заявление. Я остановился.
     - Руки за голову! - велел он мне. Я повиновался. Карло подошел ближе, что-то сердито буркнул и ударил меня по лбу стволом револьвера.
     И тут я услышал, как наверху кто-то аплодирует. Мы все дружно задрали головы.
     Одно из французских окон было распахнуто. На узком балконе стоял человек. Он еще раза три с издевательским видом хлопнул в ладоши; его аплодисменты эхом отразились от кирпичных стен.
     - Вот ведь странная вещь, - заметил человек на балконе без особого выражения, - до чего же на некоторых действует сам факт обладания оружием - прямо-таки опьяняюще, верно, Карло? Прямо-таки разума лишает, да?
     - Он же пытался бежать! - возразил Карло.
     - А кому я втолковывал: ни в коем случае не повредить товар? - мягко спросил тот, на балконе. - Вооруженный человек должен знать, что нельзя стрелять по тем, кто обеспечивает ему хлеб насущный.
     - Извините, мистер Форстер, - смиренно сказал Карло.
     Человек на балконе милостиво пригласил меня:
     - Прошу вас, мистер Най, поднимайтесь сюда. Здесь нам удобнее будет спокойно все обсудить.
     Форстер повернулся и вошел в комнату, а Карло и Беппо взяли меня в клещи с обеих сторон и быстренько поволокли в велосипедную мастерскую. Таксист вытащил из кармана тряпку и принялся полировать капот своей машины.
     
     Глава 5
     
     - Добро пожаловать в солнечную Италию, - приветствовал меня Форстер.
     - Спасибо. Я счастлив, что оказался здесь, - ответил я, чувствуя себя вовсе не так беспечно, как старался им показаться.
     Мы находились в большой мрачной гостиной над мастерской. Карло и Беппо обыскали меня на предмет оружия, ничего не нашли, и Форстер велел им исчезнуть. Не знаю, был ли он сам вооружен; выглядел он так, словно никакое оружие ему в жизни нужно не было.
     Я узнал его сразу - вспомнив фото в досье. Грубоватое красное лицо, крупные черты, на губах усмешка, откровенно-роковой взгляд широко поставленных глаз: все в точности как я запомнил. Что меня поразило, так это его невероятные габариты и вес. В досье было указано, что рост у него шесть футов и два дюйма, а вес - 220 фунтов. Но выглядел он по крайней мере на тридцать фунтов тяжелее и на дюйм выше.
     Здоровенный детина. Согласно досье, он был буквально помешан на культуризме, а также являлся чемпионом по стрельбе из пистолета и имел черный пояс по карате. Учитывая все эти обстоятельства, я решил: лучше пока с ним не связываться и уж тем более не пытаться его задушить.
     - Мистер Най, - сказал он, - у меня просто нет слов, чтобы выразить, с каким огромным нетерпением я ждал нашей встречи!
     - Да неужели? - молниеносно парировал я.
     Форстер кивнул, точно подтверждая сказанное.
     - Я и поверить не мог, что когда-нибудь мне удастся познакомиться со знаменитым агентом Икс.
     А вот это уже, пожалуй, звучало угрожающе. Видимо, слухи о моих выдающихся способностях распространялись с поразительной быстротой. Полковник Бейкер получал неплохие дивиденды с изобретенного им оперативника-фантома. Он-то явно был в выигрыше, а вот что было делать мне?
     - А кто такой агент Икс? - спросил я.
     Форстер сочувственно покачал головой и сказал:
     - Мне очень жаль, старина, но ваша легенда сгорела. Вам придется смотреть действительности в лицо. Что, конечно, весьма неприятно для человека с вашей репутацией. Извините, но так уж получилось.
     Это, и правда, было весьма неприятно. Мало того, ситуация, на мой взгляд, была чревата фатальным исходом. Но я решил ни за что и ни в чем не признаваться.
     - Не понимаю, о чем вы, - сказал я.
     - Ответьте мне только на один вопрос: где найти Кариновского?
     - Рад был бы помочь, но я такого человека не знаю.
     - Значит, не скажете?
     - Я же не могу сказать вам то, чего и сам не знаю.
     Форстер вытянул губы трубочкой и некоторое время обдумывал мой ответ. Судя по акценту, он был либо немцем, либо австрияком, но стремился вести беседу в легком, даже игривом тоне, за которым, впрочем, чувствовалась угроза. Видимо, сказывалось влияние Италии. К сожалению, в целом получалось довольно плохо - тупо и тяжело. Рапира - явно не его оружие, решил я; ему куда больше подходит дубина. Да и чувство юмора у него было какое-то тяжеловесное, тевтонское. Таких людей многие вообще считают лишенными способности воспринимать шутки. Я понял, что это человек, в общем, довольно нелепый, но чрезвычайно опасный.
     - Най, - сказал он спокойно, - а вы не слишком далеко зашли? Вы ведь, несомненно, знаете: в нашем мире трудно хранить секреты. Форд прекрасно знает, чем занимается "Дженерал Моторс", а все планы "Кока-колы" известны "Пепси". То же самое и в секретных службах разных стран. В конце концов, наша профессия имеет и свои определенные традиции. Неписаные, правда, и, может быть, недостаточно четко обозначенные, но все-таки традиции.
     Я с интересом слушал. Все это было для меня ново.
     - Шпионы всегда шпионят друг за другом, - продолжал Форстер. - Причем даже больше, чем за правительственными чиновниками или военными. И если агент попадает в руки противника и если он оказался несомненно уличенным в содеянном и в принадлежности к определенному государству, предполагается, что он - в соответствии с добрым спортивным духом - признает свое поражение и расскажет все, что должен рассказать, оставив позу неприступного молчальника профессиональным патриотам. Живи и давай жить другим - вот наш лозунг; история - штука длинная, а жизнь - короткая. Такие у нас традиции. И в этом есть определенный смысл, не правда ли, мистер Най?
     - Вполне определенный, - сказал я.
     Форстер улыбнулся с видом победителя.
     - Я могу понять ваши чувства. У вас потрясающая репутация; и вы желали бы сохранить ее. Но я надеюсь, что гордыня - не ваш порок. Все мы люди, все мы время от времени совершаем ошибки; даже человек с вашим опытом от них не застрахован. И в случае неудачи несомненно следует отнестись к ней разумно и постараться сохранить жизнь, чтобы иметь возможность продолжить бой на следующий день. А вы как думаете, мистер Най?
     Это была самая лучшая проповедь, которую я когда-либо слышал. Я чуть не заплакал от умиления.
     - Целиком и полностью с вами согласен, - заявил я.
     - Тогда скажите, где найти Кариновского.
     - Но я не знаю, где он находится.
     - А что вы агент Икс - это вы, по крайней мере, признаете?
     - Конечно. Я все что угодно могу признать - что я агент Икс, Игрек, Зет - лишь бы доставить вам удовольствие. Но я все равно не знаю, где находится Кариновский.
     - Извините, но вы должны это знать, - заявил Форстер. - В конце концов, это ведь ваша совместная операция.
     - Нет, не моя, - отвечал я. Черт, сорвалось с языка! Но он все равно уже знал про Гуэски.
     - Не может быть, чтобы всем этим заправлял один Гуэски, - сказал Форстер. - Он же совершенно некомпетентен.
     Теперь было самое время выяснить, действительно ли это так.
     - Впрочем, Гуэски можно сбросить со счетов, - продолжал Форстер. - Операцией командуете вы, и у вас, разумеется, есть вся относящаяся к делу информация.
     - Но я не знаю, где Кариновский, - повторил я чуть ли не в пятнадцатый раз.
     Форстер несколько минут изучающе глядел на меня. Потом сказал:
     - Мистер Най, я взываю к вашему спортивному духу. Умоляю, не заставляйте меня прибегать к э-э-э... насилию.
     Он говорил вполне искренне. Я всем сердцем разделял его убеждения. И действительно желал избавить его от неприятной необходимости причинять мне боль.
     - Мне бы очень хотелось вам помочь, - сказал я. - Но не могу. Можете поверить мне на слово?
     Форстер еще некоторое время изучающе смотрел на меня. Потом сказал:
     - Хорошо, мистер Най. Я поверю вам на слово. Можете идти.
     Я встал, чувствуя себя несколько неловко.
     - Вы хотите сказать, что я могу просто так уйти отсюда?
     Форстер кивнул.
     - Я же сказал, что верю вам на слово. Вполне возможно, что в настоящий момент вы действительно не знаете, где находится Кариновский. Но вам придется это выяснить. И когда вы выясните, мы с вами снова встретимся и поговорим.
     - Вы так в этом уверены?
     - Да. Пока вы в Венеции, я могу вас разыскать в любой момент. И могу сделать с вами все, что мне заблагорассудится. Венеция - моя оперативная база, Най. Не ваша, а моя! Помните об этом.
     - Постараюсь не забыть.
     Я встал и направился к двери. Форстер сказал мне в спину:
     - Я вот все думаю, действительно ли вы такой классный агент, как утверждается в вашем досье? Говоря откровенно, мне вы опасным не кажетесь. Обычный человек счел бы вас весьма непрофессиональным. И все же ваши дела на Дальнем Востоке свидетельствуют об обратном... Специалист по партизанской войне. Классный стрелок из всех видов ручного оружия. Опытный диверсант и подрывник. Имеет удостоверение пилота-истребителя. Водил гидропланы, мастер по подводному плаванью... Я что-то пропустил?
     - Вы забыли упомянуть мои медали за победы в матчах по лакроссу и джай-алай, - ответил я, проклиная про себя полковника Бейкера и его чрезмерно развитое воображение. Слишком уж много сусального золота положил он на мой образ. В своем стремлении создать образцового суперагента он умудрился выпустить на волю какое-то пугало.
     - Фантастические данные! - сказал Форстер. - Однако в них трудновато поверить.
     - Иной раз мне и самому это трудновато, - заявил я, отворяя дверь.
     - Нет, мне действительно очень хочется проверить вас в деле, - заметил Форстер.
     - Возможно, вам такая возможность еще предоставится.
     - Буду с нетерпением ждать этого часа, - сказал Форстер. - До свидания, мистер Най.
     Я вышел из дома и пересек двор. Таксист по-прежнему полировал кузов своей машины. Он мне дружески кивнул, когда я проходил мимо него. По спине у меня ползали мурашки, но я продолжал идти. Никто в меня так и не выстрелил, и я неожиданно оказался на улице.
     Я был цел и невредим. И тут мне вдруг пришло в голову, что хорошо бы сесть на первый же самолет и убраться отсюда восвояси, вернуться в Париж. Работа секретного агента уже не казалась мне столь привлекательной. Я так задумался, что даже не заметил мотоциклиста, притормозившего у тротуара рядом со мной.
     Мотоцикл был тот самый, мощный и огромный "Индиэн", да и мотоциклист, одетый в черную кожу, показался мне знакомым.
     
     Глава 6
     
     Большую часть его лица по-прежнему закрывали темные очки, из-под которых видны были тонкие усики и толстая нижняя губа. Сидя верхом на мотоцикле, он представлялся мне великаном, но когда слез на землю, оказалось, что росту в нем не больше пяти с половиной футов, грудь как у цыпленка и округлый животик.
     - Спички не найдется? - спросил он.
     - Нет, - ответил я. - Зажигалка устроит?
     - "Ронсон"?
     - Нет, "Зиппо".
     Он одобрительно кивнул.
     - Рад вас видеть, мистер Най.
     - Я тоже, мистер Гуэски. - Болтовня насчет спичек и зажигалок, естественно, включала пароль и ответ. Как видите, пароль был таков, что любой, его услышавший, решил бы, что это случайный разговор двух прохожих. Секретные службы любят такие вот умные штучки.
     - Здесь нам разговаривать нельзя, - заявил Гуэски. - Встретимся в Венеции через час.
     Я подумал, не сказать ли ему, что я прямо отсюда еду в аэропорт "Марко Поло" и вылетаю назад в Париж. Но, откровенно говоря, мне вдруг стало стыдно. (Человек - единственное существо, чей страх оказаться в смешном положении может превозмочь инстинкт самосохранения.) К тому же со мной ведь ничего особенного пока что не произошло. И я решил подождать и посмотреть, что за план разработал Гуэски. В конце концов, смыться ведь я успею в любой момент, правда?
     - Где именно в Венеции? - спросил я.
     - Сейчас объясню, - сказал Гуэски. - Пройдете по этой улице, сядете на автобус номер шесть - не в такси, а в автобус! - и поедете по дамбе через лагуну до пьяццале Рома. Там сойдете с автобуса и пойдете пешком до Фондамента делла Кроче, а там сядете на речной трамвай номер один, два, четыре или шесть - не в гондолу, а на речной трамвай! - и он вас довезет до остановки Сан-Сильвестро. Это первая остановка справа после моста Риальто. Вы хорошо знаете Венецию?
     - Да.
     Гуэски поглядел на меня с сомнением, однако продолжил:
     - Вы окажетесь на Фондаменто деи Вино. Вернитесь назад, к мосту Риальто, и на перекрестке Фондаменто с Калле деи Парадизо увидите кафе "Парадизо". Займите столик снаружи, на тротуаре, и ждите меня. Понятно или надо повторить?
     - Понятно, я найду это кафе.
     Гуэски кивнул, пробормотал "Желаю удачи", и его мотоцикл с ревом умчался прочь. Я же куда спокойнее и тише проследовал к остановке автобуса. Вскоре я уже ехал по дамбе, и Венеция поднималась из волн мне навстречу.
     Я не знал, как мне воспринимать Гуэски, и меня это беспокоило. Очень важно было понять, что он за человек. От этого, вполне возможно, зависела моя собственная жизнь.
     Первое впечатление было не таким уж неблагоприятным. Гуэски, как мне показалось, любил точность, был осторожен и довольно скучен, однако вполне способен тщательно - даже чересчур тщательно! - разработать план любой операции.
     Как выяснилось впоследствии, я очень и очень заблуждался.
     
     Глава 7
     
     Серый и суетливый городок Местре я покинул в тревоге и смятении: в душе царил мрак; меня преследовали видения такси, домов, где была устроена засада, перед глазами плыла паутина трамвайных путей. Лицо у меня посерело от страха; я вздрагивал при виде светофоров; в башке все время крутилась одна и та же навязчивая мелодия - "Арриведерчи, Рома!"; я даже начал напевать ее себе под нос. А потом вдруг все это прекратилось: я наконец добрался до Венеции.
     Как только автобус повернул на Понте делла Либерта, у меня даже в волосах прибавилось блеска. Прыщи на физиономии совершенно исчезли, стоило мне пересечь канал Санта-Клара. А когда я наконец достиг пьяццале Рома, то абсолютно преобразился, хотя находился все еще на автовокзале, где жутко воняло бензином и рядами стояли хищные "жуки-Фольксвагены". Я постарался побыстрее уйти оттуда, путая следы и сворачивая в вымощенные каменными плитами переулки. Наконец я добрался до Кампаццо Тре Понти, где целых пять мостов немыслимыми зигзагами пересекают сразу три древних запущенных канала, и тут с меня слетела последняя чешуйка старой кожи, и я вновь обрел возможность дышать полной грудью.
     Вот что с человеком делает любовь!
     Никто бы не стал задавать мне глупых вопросов, если бы я вдруг объявил о своей огромной, прямо-таки мистической любви к Таити или к Тибету. Но Венеция?! Вы сказали, Венеция?! Этот Диснейленд на Адриатике? Милый мой, да как вы можете выносить толпу сумасшедших торговцев, безвкусную пищу, чудовищные цены, орды туристов? Как вам удалось выдержать кошмарную эксцентричность этого города?
     Друзья мои, я прекрасно все это выдерживаю и запросто переношу! Мало того, я все это обожаю! Влюбляются ведь, не слушая голоса рассудка и не принимая во внимание принципы хорошего вкуса; влюбляешься - и все, а уж потом изобретаешь разные оригинальные причины возникшего чувства. Влюбленность - вещь абсолютно фатальная, будь предметом вашей страсти женщина или город. А любые фатальные исходы легко объяснить, проследив их причинную связь с событиями детства.
     В детстве, среди зеленых холмов штата Нью-Джерси, я мечтал о каналах - вдалеке от озера Хопатконг и еще дальше от моря. В те дни я, вероятно, был самым выдающимся двенадцатилетним строителем к востоку от Скалистых гор. Мой первый проект имел целью украсить родной город с помощью простого и смелого решения: нужно затопить это проклятое место! Причем, по моим подсчетам, средняя глубина там должна была достигать десяти футов.
     ...При этом исчезли бы железнодорожная станция, обувной магазин Купера, заправочная станция "Шелл", греческий магазинчик гастрономических товаров и ряд других не менее раздражающих глаз достопримечательностей. Протестантская церковь, стоявшая на откосе, вся ушла бы под воду за исключением шпиля. А уж начальная школа утопла бы вместе со всеми учениками.
     ...Зато после потопа мы, пережившие его, жили бы вполне счастливо прямо в озере; многими домами можно было бы по-прежнему пользоваться; можно было бы, например, выплывать на лодке из затопленной гостиной прямо на превратившуюся в канал улицу и, подняв паруса, плыть дальше меж рядами деревьев, стволы которых скрывались бы под водой, а кроны стали бы похожи на огромные цветочные клумбы...
     Годы спустя, впервые приехав в Венецию, я увидел свои детские мечты воплощенными в жизнь - причем куда лучше, чем я мог себе когда-то представить. Этот город был полон невообразимых чудес. Каменные львы, например, у входов в венецианские дома выглядели куда внушительнее, чем две наши пушки времен гражданской войны. И мне гораздо больше удовольствия доставляли огромные, пропитанные водой дворцы, чем американские дома в неоколониальном стиле; а покосившиеся столбы с обвивавшей их бело-красной полосой - вывески парикмахеров, к которым также причаливали гондолы - значительно выигрывали по сравнению с рядами парковочных счетчиков у нас на автостоянках. И только в Венеции я впервые понял, сколь завораживает это чарующее разнообразие суденышек: пожарные лодки, барки молочников, моторки "Скорой помощи" с сиренами, суда для вывоза мусора и доставки овощей, черные с золотом похоронные барки с печальными бородатыми ангелами на корме...
     В этом-то и была вся фатальность моей встречи с Венецией: я увидел воплощение своей детской мечты о превращении мира городских улиц в мир воды. И сейчас, когда я шел по Салиццада ди Сан-Пателеоне, настроение у меня было приподнятое. Меня окружали каналы Венеции, я проталкивался сквозь толпы венецианцев, церкви Венеции смотрели на меня. И мне уже казалось, что Форстер остался где-то далеко в серой суете Местре, а Венеция принадлежит только мне.
     Поэтому я плюнул на инструкции Гуэски и направился в кафе "Парадизо" совсем другим путем. Там я занял столик, заказал бокал вина и начал постепенно трезветь. Мои детские мечтания быстро таяли, утекали куда-то, просачиваясь между серыми каменными плитами мостовой. К тому времени, когда Гуэски нашел меня, я уже полностью вернулся к реальности.
     Гуэски заказал бокал муската "Слезы Христовы" и выпил за мое здоровье. Потом спросил:
     - Что у вас там, черт возьми, произошло в аэропорту? Почему вы позволили им заманить вас в ловушку?
     Мне не понравились ни его тон, ни его самонадеянные умозаключения. Агента с моей репутацией нельзя обвинять столь поспешно.
     - А с чего вы взяли, что меня куда-то заманили? - холодно осведомился я.
     Не имею понятия, что я хотел этим сказать. Но мне явно угрожала опасность потерять доверие Гуэски, а это могло поставить под угрозу всю операцию, и я пошел дальше.
     - Я ведь прекрасно знал, кто они такие, - сказал я. - Это же было совершенно очевидно.
     - Тогда почему вы позволили им увезти вас силой?
     - Да потому что именно этого я и добивался, - ответил я, скривив губы в легкой усмешке.
     - Но зачем?!
     Действительно, зачем? Я отпил вина и сказал:
     - Хотел лично убедиться, на что способен Форстер. А лучший способ для этого - с ним встретиться.
     - Как странно! - вскричал Гуэски. - Он же мог не выпустить вас!
     - Нет, это полностью противоречило бы его интересам.
     - А если бы все-таки не выпустил?
     - В таком случае, - сказал я, - я был бы обязан... - Тут я сделал паузу и закурил сигарету, а затем поднял глаза и жестко усмехнулся. - Да-да, был бы обязан тем или иным способом переубедить его.
     Мне такое объяснение показалось вполне приемлемым. Я ждал, как на него отреагирует Гуэски. Он нахмурился, подумал и... согласно кивнул. А потом с каким-то завистливым уважением сказал:
     - Видимо, все истории о вас, мистер Най, соответствуют действительности. Лично я никогда бы не решился встретиться один на один с Форстером.
     - О да, это весьма внушительная фигура, - заметил я. - Даже если сведения о нем в общем и преувеличены.
     Гуэски глядел на меня с раздражением и восхищением одновременно. Потом он улыбнулся, пожал плечами, словно отметая прежние мысли, и похлопал меня по плечу. Думаю, он подозревал, что я блефую; но это был блеф по-крупному, яркий и безоглядный, что явно ему нравилось. Как он признавался мне потом, его раздражала в людях только мелочность. Его привлекали и радовали яркие цвета, быстрое движение, всяческое многообразие и изменчивость. В этом отношении он был настоящим венецианцем. Как и многие другие подданные Светлейшей Республики, он предпочитал стиль содержанию, искусство - жизни, видимость - реальности и форму вещей - их сути. Он одновременно верил и в предначертания судьбы, и в свободу воли. Он смотрел на жизнь, как на своего рода мелодраму эпохи Возрождения, полную внезапных появлений и исчезновений героев, захватывающих дух поединков, нелепых совпадений, переодеваний и двойников, близнецов-подменышей и тайн происхождения; и все эти элементы должны были вертеться вокруг не совсем ясного и вызывающего черную меланхолию понятия о чести. И, конечно же, он был тогда абсолютно прав в отношении меня.
     Гуэски заказал для меня номер в "Эксельсиоре", куда мы и направились, допив вино. Сквозь муслиновые занавески на окнах я видел неясные отражения в водах Большого Канала драконов, украшавших носы гондол. Гуэски развалился в шезлонге, полуприкрыв глаза, точно священная храмовая кошка; сигарету он держал по-болгарски - горящим концом в кулак - и выглядел сейчас ужасно старым и мудрым. Он сбросил с себя излишнюю деловитость - наверное, оставил ее в седельной сумке своего мотоцикла. В результате передо мной оказался довольно приятный, хоть и несколько напыщенный представитель местного населения, попавший сюда, похоже, прямиком из шестнадцатого века.
     Я спросил, как он планирует вывезти Кариновского из Венеции. Вопрос мой со всей неизбежностью вверг Гуэски в полет дискурсивной философской мысли.
     - Бежать из Венеции, - заявил он, - задача серьезная и практически неразрешимая. Если рассматривать ее в реальном смысле, то можно сказать: никто не может бежать из Венеции, ибо город этот - лишь отражение мира, даже хуже - мираж.
     - Раз так, значит нам следует бежать от Форстера, - предложил я.
     - Боюсь, это не поможет, - печально заметил Гуэски. - Если считать Венецию миром живых, то Форстер - извечный антагонист этого мира, тот, кого мы именуем Смертью. Нет, друг мой, в абсолютном смысле побег отсюда так или иначе невозможен.
     - А что если попробовать бежать в относительном смысле?
     - Полагаю, именно так нам и придется поступить. Однако и с этим связаны большие трудности. По самой своей сути этот город против нас. Венеция существованием своим обязана исключительно исскуству иллюзий - а это составная часть черной магии. Венеция - город зеркал и отражений; каналы отражают здания, окна - каналы. Расстояния не ясны, вода и земля как бы проникают друг в друга, сливаются... Венеция, скрывая истину, выставляет напоказ фальшивые личины. В таком городе нельзя ПРЕДВИДЕТЬ развитие событий, как, например, в Генуе или в Милане. Все относительное и условное стремится здесь стать абсолютным и неотвратимым.
     - Все это ужасно интересно, - сказал я, - однако не могли бы вы все же попытаться - хотя бы гипотетически, условно - определить, каким образом - в относительном смысле, разумеется, - мы будем отсюда выбираться?
     Гуэски вздохнул.
     - Сразу видно, вы - человек действия! Мой дорогой агент Икс, вам еще только предстоит узнать всю тщетность погони за славой. Хотя, как я понимаю, вам не терпится пустить в ход ваши широко разрекламированные таланты.
     Я покачал головой.
     - Я просто хочу вытащить Кариновского отсюда самым простым и безопасным способом.
     - Эти условия противоречат друг другу, - заметил Гуэски. - В Венеции то, что просто, редко бывает безопасным, а безопасное зачастую оказывается слишком сложным даже для рассмотрения. Однако у меня есть некоторая надежда. Завтра ночью у нас, видимо, появится возможность бежать. Простая и безопасная. Относительно, конечно.
     - Расскажите поподробнее.
     - Несколько дней назад у меня умер кузен. Завтра его будут хоронить на общинном кладбище. На Сан-Микеле.
     Я кивнул. Сан-Микеле - это маленький квадратный остров к северу от Венеции.
     - Мы планируем пышную похоронную церемонию, - продолжал Гуэски. - Я заказал все самое лучшее. Мой кузен из семьи Росси, это их родовое имя, оно записано в Золотой книге Венеции. А умер он в Риме - где учился. Но хоронить его, конечно же, будут в Венеции.
     - Хорошо, но какое это имеет отношение к Кариновскому и ко мне? - спросил я.
     - Я намереваюсь перевезти вас на похоронной барке на кладбище, а там вы пересядете на рыбачью лодку, которая доставит вас в Сено ди Тессера. А как только вы окажетесь на материке, все сразу станет гораздо проще.
     - Стало быть, вы нас туда переправите в гробу?
     - Да, я планировал именно это, - сказал Гуэски.
     - А это не стеснит вашего кузена?
     - Вовсе нет, - отвечал Гуэски. - Он по-прежнему в Риме, очень даже живой, готовится к экзаменам. Я просто, с разрешения его семейства, взял, так сказать, его смерть взаймы.
     - Отличный план! - признал я.
     Гуэски только отмахнулся.
     - Да нет, совсем простенький, но, думаю, как раз нам подойдет. При условии, конечно, что у нас будет шанс им воспользоваться.
     - А почему же нет?
     - А именно потому, что он чересчур простой и четкий. План такого рода можно полностью осуществить, например, в Турине; в Венеции же подобные построения обычно кончаются ничем.
     - Но, по-моему, попробовать все же надо.
     - Безусловно, - подтвердил Гуэски, выпрямился и обрел прежнюю деловитость. - Итак, договорились. Завтра вы встретитесь с Кариновским и вместе с ним отправитесь на Картьере Гримани. Там, напротив Казино дельи Спирити, вас будет ждать гондола, на которой вы доберетесь до Сакка делла Мизерикордиа, а там пересядете на похоронную барку. Я вам потом объясню, как добраться до Казино. Вы вооружены?
     Полковник Бейкер вообще не поднимал вопрос об оружии, видимо, опасаясь, что я могу нанести больший ущерб себе, нежели противнику. Но этого я сказать Гуэски, естественно, не мог. Я лишь покачал головой, слабо улыбнулся и посмотрел на собственные пустые руки - безжалостные руки агента Икс.
     - Я так и думал, - сказал Гуэски. - Было бы глупо тащить оружие через таможню. Поэтому я взял на себя смелость позаботиться об этом.
     Он сунул руку во внутренний карман и достал огромный, зловещего вида автоматический пистолет. Нежно похлопал его рукой по стволу и протянул мне. Я взял его довольно неохотно. Надпись на стволе гласила: французское производство, фирма МАБ, калибр 0,22, название "Ле шассер".[2]
     - В вашем досье указано, что вы предпочитаете спортивные пистолеты малого калибра, - сказал Гуэски. - Это лучший из тех, что я мог достать за такой короткий срок. У него длинный ствол, 168 миллиметров, как вы привыкли. Вот только я не смог найти патроны со сверхскоростными пулями - вы ведь такие предпочитаете.
     - Это не имеет значения, - сказал я. Полковник Бейкер явно не пожалел усилий, создавая образ агента Икс. Интересно, подумал я, а какую марку виски я предпочитаю и какой тип женщин - блондинок или брюнеток?
     - Лично я таким оружием не владею, - сообщил Гуэски, смущенно посмеиваясь. - Обхожусь вот этим. - И он вытащил из-за пояса компактный короткоствольный бескурковый револьвер.
     - У него пули повышенного останавливающего действия, что и требуется для таких неважных стрелков, как я, - сказал он. - Точность стрельбы, правда, невысока - но чего и ожидать от ствола длиной всего в два дюйма.
     Я кивнул и попробовал засунуть массивный пистолет в карман пиджака. Он там не помещался. В конце концов я заткнул его за пояс, надеясь, что эта дура не выстрелит самопроизвольно и не прострелит мне ногу. Но вот если дело дойдет до перестрелки, тут я окажусь в неприятном положении.
     - Где мы встретимся с Кариновским? - спросил я.
     - В Палаццо Дукале[3] Кариновский будет ждать вас на нижней галерее, сразу за подземной темницей, возле склепа.
     Я не стал ему говорить, что мы могли бы встретиться и на парадной лестнице дворца, и на Канале д'Оро. Этим я попросту оскорбил бы саркастический гений Гуэски и его мрачноватое чувство юмора. Те, кому предстоит играть главную роль в пышной похоронной процессии, естественно должны встречаться только возле склепа!
     
     Глава 8
     
     На следующий день после обеда я вышел из гостиницы "Эксельсиор" и направился к площади Сан-Марко. Я отдал дань восхищения этой почти гротескной площади, возобновил знакомство с голубями и направился к Палаццо Дукале. Тяжеленный автоматический пистолет я с собой не взял. Перед тем как выйти из гостиницы, я заявил Гуэски, что у "ле шассера" сбита прицельная рамка. Он поверил мне на слово без колебаний, и теперь у меня в кармане лежал его удобный маленький револьвер.
     Войдя во дворец, я присоединился к небольшой группе туристов из Гетеборга. Все они были на одно лицо: толстые, медлительные мужчины с фотоаппаратами и их жены в цветастых платьях и прочных туфлях, с милыми чистыми лицами, полностью лишенными косметики. Они с важным видом внимательно рассматривали экспонаты, словно стараясь целиком впитать их эстетическую ценность. Никто не мог обмануть таких людей, всучив им меньше духовной пищи, чем они оплатили. Рядом с ними я чувствовал себя усталым циником, не способным к решительным действиям, словно эти варвары грубо вторглись в пределы моей древней и совершенно беззащитной родины. Я догадался, что это одна из иллюзий, которыми Венеция так любит вводить в заблуждение своих гостей.
     Этот город-хитрюга давал неистощимые возможности для самообмана. Сам похожий на лабиринт, он провоцировал столь же заумное, точно закрученное по спирали мышление. Именно колдовские чары Венеции заставляли Гуэски быть максимально хитрым и коварным, однако эффект от применения этих его качеств был минимальным. Нас изначально ждал бы фатальный исход, если бы Форстеру не были свойственны те же слабости. Но он, как и Гуэски, принимал чрезмерную сложность за глубину. Вечный романтик, в попытке найти сомнительные современные заменители для плаща и кинжала, он избрал этот сказочный город как сцену для развеселого и ужасного карнавала в своей собственной постановке.
     Гид вел нас по узким проходам под арками, через полуразрушенные залы, куда-то вниз по каменным винтовым лестницам, по бесконечным высоким галереям со стенами, увешанными картинами, объясняя, что изображено на каждой...
     Слабый послеполуденный свет начинал угасать. Ноги у нас гудели от усталости, но мы продолжали углубляться в прошлое Венеции. В одном из переходов я уловил отчетливый запах апельсиновых корок и стоячей воды и понял, что под нами течет Рио де Каноника ди Палаццо и что мы идем к старой тюрьме. Вскоре мы спустились туда по грубо отесанным каменным ступеням. Сильно пахло мокрой, разлагающейся штукатуркой. Мои спутники вдыхали этот аромат с мрачным наслаждением. Гид что-то толковал о Казанове и о Совете Десяти.
     В темнице мы стали заглядывать в подземные камеры сквозь зарешеченные окошки. Внутри светились голые электрические лампочки, и можно было различить тяжелые цепи на скобах, вбитых в кирпичные стены. Склеп находился в самом конце коридора, но Кариновского я пока что не заметил и уже начинал нервничать.
     Миновав склеп, мы подошли к знаменитой камере пыток Дворца Дожей - здесь только в прошлом году была открыта новая огромная экспозиция. Мы добрались туда по узкой винтовой лестнице через две жуткие двери, утыканные здоровенными железными гвоздями. Это было небольшое помещение с низким, давящим потолком, освещенное единственной электрической лампочкой. Я увидел и опознал дыбу и гарроту. В углу, опустив взор долу, стояла Железная Девственница. По каменным стенам были развешаны разнообразные клещи, щипцы, зажимы и тиски огромных размеров, которые дополняла приличная коллекция оков.
     Наш гид подробно рассказал нам о некоторых прелестных методах пытки в эпоху Возрождения и уже подходил к самому выдающемуся разделу своей устной диссертации, когда свет вдруг погас.
     Мы оказались в полной и абсолютно непроницаемой темноте. Дамы завизжали, джентльмены стали ругаться, но гид попросил всех, сохраняя спокойствие, последовать за ним обратно в коридор. Я пошел было за остальными, но тут горло мне сжала чья-то мощная рука. Одновременно что-то твердое уткнулось мне в бок, под почки.
     - Ни звука! - сказал нападавший. - И не двигаться!
     В такие моменты предполагается, что разносторонне подготовленный секретный агент бросит напавшего через плечо, или врежет ему куда надо, или сделает еще что-нибудь этакое, чтобы сбить противника с ног и с толку, обезвредив его, прежде чем он пустит в ход нож. Но это все чистая теория. Я же не видел способа, как применить свои знания на практике. Я еле стоял на ногах, дыхание перехватило, а чужой нож уже на полдюйма вошел мне в бок. При сложившихся обстоятельствах я решил просто попытаться выиграть время.
     Туристы уже покинули темницу, слышно было, как они смеялись и обвиняли гида в том, что он все это подстроил, чтобы попугать их. Потом захлопнулась первая дверь; затем, более глухо - вторая. В камере пыток остались только мы.
     Вдруг стало очень тихо. Через несколько минут дверь со скрипом отворилась и по комнате протопали чьи-то тяжелые шаги.
     - Можешь его отпустить, - послышался чей-то голос.
     И тут зажегся свет. Беппо освободил мою шею из зажима и извлек нож из моего бока. Передо мной стоял мой старый приятель Форстер.
     - Мистер Най, - сказал он, - я же вам предсказывал, что мы скоро опять встретимся! Хотя, конечно, я вовсе не предполагал, что это случится так скоро и в таком подходящем месте.
     У меня не нашлось достаточно остроумного ответа, и я предпочел промолчать.
     - Дворец закрывается в пять; последние группы туристов уже выходят. При закрытых дверях в коридоре не слышно ни звука. Гиду и ночному сторожу уже заплатили. Так что, мистер Най, впереди у нас долгая ночь.
     - До чего же вы умны, Форстер! - сказал я. - Признаю это без возражений.
     - Очень мило с вашей стороны. Не угодно ли вам заодно избавить себя от некоторых неприятных моментов и сразу сообщить, где найти Кариновского?
     - Я и сам хотел бы узнать, где он, - пожал я плечами. - Предполагалось, что мы встретимся здесь.
     - Но он не пришел. А где было назначено запасное место встречи?
     - Мы его вообще не назначали.
     - А где живет Кариновский?
     - Не знаю.
     Форстер покачал своей крупной, красивой головой.
     - Так дело не пойдет, мистер Най. Нет, это просто никуда не годится! У вас было вполне достаточно времени, чтобы выяснить, где находится Кариновский. Если он не пришел на встречу с вами сюда, значит, у вас есть запасное место встречи. Где?
     Я с грустью покачал головой.
     - Я не сторонник мер принуждения, мистер Най, но вы сами виноваты.
     Я начал вовсю убеждать его, что действительно ничего не знаю, но он слушать не стал:
     - Все вы знаете и все нам скажете! - заявил он. - А раз вы не хотите проявить спортивный дух, мы можем продолжить нашу дискуссию вместе с моим коллегой, доктором Янсеном.
     Форстер на минутку отвернулся. Я все думал, что бы ему такое сказать, но тут сзади кто-то шевельнулся, я вспомнил о Беппо, хотел было повернуться к нему лицом, получил страшный удар по голове и потерял сознание.
     
     Глава 9
     
     Очнувшись, я обнаружил, что играю одну из ведущих ролей в допотопном фильме ужасов. Запястья мои были скованы и прикреплены к поясу куском цепи, которая, в свою очередь, крепилась замком к массивной скобе, вбитой в стену. Я мог перемещаться не более чем на несколько футов в обе стороны - цепь была довольно короткой.
     Диким образом изогнувшись, я ощупал правый карман пиджака. Револьвера Гуэски там уже не было. Я в общем так и предполагал, но все же расстроился.
     Потом я осмотрел наручники - вполне современные и весьма прочные. А на такой цепи можно было бы тащить на буксире приличную баржу. Замок был крепкий и новенький, а скоба сидела в стене очень плотно.
     - Ну как? Довольны ли вы нашими приготовлениями? - осведомился кто-то невидимый. Голос был низкий, сочный, но звучал зловеще. Так. Акт второй. Появляется сумасшедший ученый.
     Я оглянулся по сторонам, но никого так и не обнаружил. Потом догадался посмотреть вниз.
     - Меня зовут доктор Янсен, - сообщил тот же голос.
     Доктор Янсен оказался карликом, фута в два с половиной ростом, с огромной головой прекрасной формы. За толстыми стеклами массивных очков прятались голубые глазки навыкате. На докторе был темный деловой костюм, а поверх него - резиновый фартук. Да, еще у него была борода! В общем, выглядел он как уменьшенная копия Пола Муни в роли Пастера.
     Еще один человек сидел в тени возле самой стены, и лица его почти не было видно. Я сперва решил, что это Форстер, пришел поразвлечься. Но это оказался всего лишь Беппо.
     - Я слышал вашу беседу с мистером Форстером, - заявил Янсен, - и у меня сложилось впечатление, что вы человек интеллигентный. Во всяком случае, я на это надеюсь. Видите ли, эффективность техники принуждения, так сказать, ее чистая эффективность, измеренная в затраченном времени и усилиях, напрямую зависит от интеллигентности субъекта.
     Никогда не слышал ничего подобного. И поэтому никак не отреагировал. Доктор Янсен, впрочем, явно привык слушать собственные монологи.
     - Интеллигентность, конечно, - только один из многих факторов, - продолжал он. - Не менее важна способность пациента переносить боль. А это, в свою очередь, зависит от воображения. А вы, между прочим, знаете, почему эти два качества имеют первостепенное значение?
     - Нет, не знаю, - ответил я.
     - Потому что человека нужно не просто пытать, а сделать так, чтобы он истязал сам себя. - Доктор Янсен улыбнулся, обнажив мелкие, ровные белые зубки. Я дал себе обещание, что в один прекрасный день поупражняюсь на нем в практическом применении самых болезненных зубоврачебных технологий.
     - Без этого феномена, - продолжал Янсен, - истинное искусство принуждения было бы невозможно. Резкая боль, бездумное сопротивление и потеря сознания - вот каков был бы цикл, лишенный истинной интеллигентности и гибкости восприятия.
     Я твердил про себя: все это блеф; разумеется, никто не станет пытать, да и вообще со мной вряд ли случится что-нибудь страшное... Но убедить себя оказалось трудно. Этот улыбающийся карлик с пухлыми белыми ручками уже начинал действовать мне на нервы.
     - Вы, возможно, удивляетесь, - продолжал Янсен, - зачем я все это вам рассказываю. - Он чуть улыбнулся и погладил бороду. - А все для того, чтобы создать обратную связь, подогреть вашу внушаемость. Вы должны ожидать уготованной вам участи, думать над этим. Ваша интеллигентность и ваше воображение должны выпустить на свободу самого жуткого палача - того, который находится в вашей собственной душе.
     Я кивнул, стараясь не особенно к нему прислушиваться. Я все пытался найти способ сбежать отсюда и спасти собственную шкуру. Я бы даже согласился на часть собственной шкуры. Может быть, дать Форстеру адрес Кариновского - любой адрес? Это позволит мне выиграть немного времени. Но может и существенно ухудшить мое положение.
     - Мой метод, - вещал доктор Янсен, - основан на полной открытости. Я объясняю вам свою теорию и стараюсь ответить на ваши вопросы. Но, конечно же, мне никогда не суметь ответить на ВСЕ ваши вопросы.
     - Это почему же?
     - А потому, что они неизбежно будут сводиться к одной и той же неразрешимой проблеме. На самом деле, мистер Най, вам нужен ответ на единственный чисто метафизический вопрос: откуда берется боль? А поскольку я не в состоянии ответить на этот вопрос, то он, в соответствии с законами обратной связи, будет способствовать возникновению беспокойства, чувства опасности, а стало быть - усиливать боль.
     Он все это время внимательно следил за выражением моего лица, видимо, пытаясь уяснить, какова моя реакция. (Расширение зрачков, нервный тик, сухие губы, дрожь и все такое прочее.)
     - Желаете что-нибудь сообщить касательно мистера Кариновского? - спросил он.
     - Я не знаю, где он находится.
     - Очень хорошо, - сказал Янсен. - Тогда начнем. - И он не спеша достал из кармана пару резиновых перчаток и натянул их на руки. Потом повернулся, задумчиво посмотрел на инструменты, висевшие на стене, и наконец выбрал какие-то щипцы или клещи футов пяти длиной. Черные, ржавые, грубо сделанные и страшно тяжелые. Казалось, они приспособлены исключительно для того, чтобы выдирать ноги у быков. Янсен взялся за их ручки и для пробы открыл и закрыл их. Клещи негромко скрипнули и сомкнулись с жутким щелчком.
     Он медленно приблизился ко мне, выставив это чудовищное орудие пытки перед собой. Я прижался к стене, все еще не веря в реальность происходящего. Янсен раскрыл клещи; они походили на уродливую квадратную пасть нападающей гигантской черепахи. Пасть эта раскрывалась все шире, неумолимо приближаясь к моему лицу; осталось три дюйма, потом два... Я попытался уклониться, вжимая голову в стену, словно надеясь пробиться сквозь нее. Потом от полной безнадежности хотел уже заорать, но горло перехватило от ужаса. К сожалению, я даже в обморок упасть не мог.
     И тут я услышал, что кто-то барабанит кулаками в дверь и кричит: "Я поймал его! Поймал Кариновского! Беппо, скорей, помоги!"
     Беппо вскочил на ноги, бросился к двери, распахнул ее, шагнул пару раз в коридор, вдруг охнул и ввалился обратно в камеру со странным изумлением на лице. Я не сразу заметил, что из груди у него торчит нож, всаженный туда целиком, по самую пластиковую рукоятку.
     Из-за двери донеслись звуки перестрелки. Мой неведомый спаситель был явно все еще занят.
     Беппо попытался вытащить нож из раны, но ему это удалось лишь наполовину, после чего он рухнул замертво, чуть не сбив коротышку Янсена с ног.
     Янсен отскочил назад, пытаясь избежать столкновения и не выпуская клещи из рук. Но все же он слегка утратил бдительность, и мне удалось выхватить у него проклятую железяку. Я что было сил потянул клещи к себе, и он, потеряв равновесие, выпустил их из рук. Я тут же врезал ему железом по ногам, и он упал. Подавшись вперед, я ухватил его за фартук. Он завизжал и стал вырываться. Фартук лопнул, и Янсен попытался отползти в сторону, чтоб я его не достал.
     Я ловко перехватил клещи, развел рукоятки пошире и сделал выпад. Зубья, похожие на разинутую пасть черепахи, с лязгом сомкнулись на левом бицепсе Янсена, и я свел рукоятки вместе.
     Янсен со свистом выдохнул, даже не успев закричать, и задергался, точно попавшийся на блесну лосось. Я нажал посильнее. Личико доктора стало изжелта-серым, глаза закатились. По подбородку обильно текла слюна.
     - Давай ключ! - заорал я. - Ключ от наручников! Быстро! Или я сейчас фарш из твоей руки сделаю!
     Звучало, пожалуй, чересчур мелодраматично, но я тоже решил использовать психологический подход.
     Янсен вытащил из нагрудного кармана ключ и протянул мне. Я хотел было взять его, но тут вспомнил, что нас разделяет несколько футов - длина клещей. Я подтащил Янсена поближе к себе, бросил клещи и схватил его за горло.
     - Отопри замки, - велел я ему.
     Он открыл наручники и снял с меня цепь. Освободившись, я как следует врезал доктору Янсену цепью в ухо, он тяжело рухнул на пол и больше не шевелился.
     Я перешагнул через Беппо и поднялся по лестнице в коридор. Там было темно и я никого и ничего не увидел. Мне показалось, что я слышу слева чьи-то шаги - я повернул вправо и побежал...
     
     Глава 10
     
     Я бежал по бесконечным мраморным коридорам; стук моих каблуков эхом отражался от потолка. Мимо пролетали ряды узких средневековых окон - каждое из них было закрыто современными железными ставнями. Конца этим окнам не было, и я уже начал думать, что бегаю кругами. В боку закололо, ногу свело, но я все бежал и бежал, пока не наткнулся на деревянную дверь, оказавшуюся незапертой, и не выскочил прямо в пахнувший солью туман, на скользкие плиты мостовой. Я был на свободе.
     Узкая боковая улочка тянулась параллельно каналу со стоячей водой. Слева в темноту уходил еще более узкий переулок, а справа и чуть впереди виднелись яркие уличные фонари. Я никак не мог понять, где нахожусь. Хотя, вероятно, вряд ли дальше, чем в нескольких кварталах от Сан-Марко и Рива дельи Скьявони. Но все равно - я не знал, как туда выйти.
     Венеция - очень маленький город, но это только в том случае, если вам не нужно куда-либо попасть побыстрее. Если же вы спешите, ее запутанные грязные улочки, каналы и мосты начинают кружить вокруг вас, цепляться к вам, как приставучий старый нищий. Город проявляет свой дурной нрав. Все эти дурацкие маленькие площади, пьяццетты, величиной не больше почтовой марки, от каждой из которых непременно расходится по пять-шесть улочек шириной не более шага, мелькают, точно в калейдоскопе, вместе с бесконечными калле, салиццадами, рио, фондаменте, моло, пересекающими друг друга, то сходящимися, то расходящимися, точно придворные кавалеры и дамы в грандиозном менуэте, всегда готовые замереть в бессмысленной, но изысканной позе. Венеция - типичный провинциальный город, который притворяется столицей; фантастический, неправдоподобный памятник, который всеми правдами и неправдами тщится доказать, что он самый настоящий город и всем абсолютно необходим... Приезжайте в Венецию, знакомьтесь с ее достопримечательностями, тратьте деньги, занимайтесь любовью - этим и нужно там заниматься - но не пытайтесь в Венеции спрятаться, спасти свою жизнь! Этот эксцентричный старый город терпеть не может практичности.
     Я прошел по маленькому горбатому мостику и оказался в небольшом дворике, залитом бетоном. Со всех сторон высились мрачные стены зданий, задними фасадами обращенных ко мне. За этими стенами, украшенными лепниной, слышались звуки работающих телевизоров. Стоило мне остановиться, как я услышал, что рядом остановился еще кто-то.
     Я быстро двинулся к проходу между домами. За спиной послышался резкий хлопок, и что-то ударило в стену. На меня посыпалась кирпичная пыль. Так. Кто-то стрелял в меня из пистолета с глушителем и попал в стену, хотя и совсем рядом с моей головой.
     Я бросился по мосту через канал, миновал несколько переулков и выскочил на широкую площадь, над которой высилась церковь. Мне показалось, я узнал каменного монстра с глазами навыкате, украшавшего ее башню. Да, это была Санта-Мария Формоза. Я выбрал неправильное направление и оказался в совершенно незнакомом квартале. Сзади опять кто-то догонял меня.
     Миновав площадь с церковью, я снова нырнул в паутину переулков. Колотье в боку прошло - видно, от страха. Я бежал вперед, как хорошо кормленный жеребец, и стук шагов преследователя постепенно затих вдали. Агенту Икс еще раз удалось уйти.
     Впрочем, радоваться было явно рановато. В конце переулка я уперся в каменную стену, преодолеть которую было невозможно. Слева тоже была стена. Я чуть не завыл от отчаяния. Венеция, конечно же, приготовила мне очередной маленький сюрприз!
     Справа над переулком, футах в десяти-двенадцати от мостовой, я заметил балкон с ажурными железными перилами. Я отошел назад, разбежался, взлетел над тротуаром, точно на соревнованиях по бегу с барьерами, ухватился за край перил и подтянулся. Перила тяжко заскрипели. Мне удалось перебросить через них одну ногу, и как раз в этот момент, находясь в чрезвычайно неудобном положении, я обнаружил, что некто, стоящий на балконе, пытается пырнуть меня в лицо ножом.
     - Не надо! - попросил я.
     - Убирайтесь прочь с моего балкона! - раздался в ответ женский голос. Я успел заметить черные волосы и развевающийся махровый халат; потом мне стало не до того - пытаясь уклониться от ее ножа, я чуть не свалился на мостовую.
     - А ну вон отсюда! - кричала женщина.
     - Хорошо-хорошо, - с горечью сказал я. - Пусть меня убьют, если вам так уж этого хочется! Не кричите, сейчас я слезу с вашего проклятого балкона.
     Она перестала тыкать в меня ножом.
     - О чем это вы?
     - У меня неприятности, - кратко пояснил я. Девица была явно американка, лет двадцати пяти, довольно симпатичная. С ножом она, правда, обращаться не умела.
     - Я вам не верю! - заявила она.
     - Ну еще бы! - сказал я. - Вы, наверно, думаете, что это у меня вечерняя разминка?
     Она не обратила внимания на мою несколько истерическую шутливость и заинтересованно спросила:
     - А какие у вас неприятности?
     - Серьезные. За мной кто-то гонится.
     - Зачем?
     - В данный момент я не могу вам этого объяснить.
     Она задумчиво смотрела на меня. Очень даже симпатичная девочка. А без ножа была бы просто блеск. Наконец, она, видно, пришла все-таки к выводу, что я не убийца, не насильник и даже не грабитель. Я, конечно, мог оказаться и кем-нибудь похуже, но с такими-то девица, выросшая в Форест-Хиллз, штат Луизиана, справиться вполне сумела бы.
     - Ну, я не знаю... - протянула она. - Все это как-то чересчур необычно...
     - Да решайте вы наконец что-нибудь! - рассердился я. - Не могу же я тут всю ночь висеть!
     Она нахмурилась, оттопырив нижнюю губу. Черт побери! Я оглянулся и уже приготовился спрыгнуть обратно на улицу, как она все же смилостивилась.
     - Ладно, черт с вами. Залезайте.
     Я перебрался через перила и вошел в комнату. Она последовала за мной, на ходу пытаясь запахнуть халатик поплотнее и по-прежнему держа нож наготове. Я добрался до ближайшего кресла и плюхнулся в него. Через некоторое время она тоже села на кушетку, поджав под себя ноги.
     Из кресла мне была видна большая часть улицы. Но в поле зрения никто не появлялся. Может быть, я и впрямь оторвался от преследователей, а может, они по-прежнему ждали меня внизу. Я закурил сигарету и попытался решить, что делать дальше. Меня снова стали мучить сомнения относительно собственной пригодности к работе в секретной службе. Как-то так выходило, что я не получал от нее никакого удовольствия. И мне опять показалось, что зря я не бросил все это и не вышел из игры. Убраться бы сейчас в Париж...
     - Ну? - не выдержала девица.
     - Что - ну?
     - Не хотите объяснить свое появление на моем балконе?
     - Не могу, - ответил я честно. - Не имею права. - И только тут сообразил, что это действительно так. А даже если и не так - все равно мои слова, похоже, произвели на нее должное впечатление, и я был избавлен от необходимости давать утомительные и скучные объяснения.
     Мы обменялись основными биографическими данными. Мэйвис Сомерс училась в Хантеровском университете. Я - в Нью-Йоркском. Она жила в однокомнатной квартирке на Шестьдесят первой Восточной, недалеко от Третьей авеню; я же обитал в Уэст-Вилидж. В конце февраля 1961 г. мы оба отдыхали в Майами. Школу она окончила в Саммите, штат Нью-Джерси; я же - в соседнем Саут-Орандже.
     Мы немного поболтали, потом Мэйвис приготовила растворимый кофе, и мы поболтали еще; переменили множество тем, никак одна с другой не связанных, и из всего этого в итоге возникла некая невидимая сеть взаимного согласия и понимания. Но я не стал сразу после этого заключать ее в объятия и, как всегда, сталкиваться сперва с сопротивлением, переходящим в покорность, когда руки женщины все крепче обвиваются вокруг твоей шеи, а гордые груди льнут к твоей груди. Черт, тогда мне и мысли такой в голову не приходило! Я был, правда, почти уверен, что именно так все это и произойдет - но не сейчас, а в следующий раз... или через раз. (Американцы запросто могут сразу переспать с той, что им нравится, но в целом склонны немного повременить и не затаскивать ее в постель, даже если страстно в эту женщину влюблены.)
     Так и прошла эта ночь; потом за окном, в угольной еще черноте начали петь ранние пташки; чуть позднее на крыши домов упал первый отблеск зари. Солнце, осветив наконец улицу, не выявило там ничего зловещего, и я воспользовался телефоном Мэйвис и попытался дозвониться до квартиры Гуэски. К моему удивлению, он мне ответил.
     Гуэски уже знал, что его план провален. Узнал он это через полчаса после того, как мы с ним расстались. Он тут же помчался к Палаццо Дукале, чтобы отменить операцию. Кариновского он перехватил вовремя; но я к тому времени уже сидел в камере пыток.
     Тогда они с Кариновским решили напасть на противника, чтобы отбить меня. Все было в лучшем духе коммандос: Гуэски заколол Беппо, пока Кариновский прикрывал его со стороны коридора. Потом, правда, им пришлось временно отступить, и мне была предоставлена возможность самому позаботиться о докторе Янсене. А они в это время пробивались к выходу из Палаццо. Результат: огнестрельное ранение в бедро у Гуэски и ножевая рана в руку у Кариновского.
     - Все сложилось крайне неудачно, - сказал Гуэски. - Особенно для Кариновского. В таких делах всегда вступают в действие некие загадочные и неотвратимые силы: события начинают развиваться сами по себе и сами себе задают темп. Эффективность действий охотника возрастает пропорционально росту отчаяния дичи. Кариновского необходимо вывезти отсюда сегодня же ночью.
     Я не разделял идей Гуэски. Я прекрасно понимал, что Венеция слишком мала для подобной игры в прятки и что у Форстера в распоряжении слишком много людей. Однако, даже если не принимать это в расчет, мы все равно слишком поспешно все делали и совершили немало ошибок. Поспешность до добра никогда не доводит. Если события будут развиваться так и далее, полученная сегодня в плечо пуля завтра вполне может угодить в голову.
     - Может быть, лучше день-другой переждать? - предложил я.
     - Абсолютно невозможно, - отвечал Гуэски. - Помимо всего прочего, сегодня ночью будет последний высокий прилив.
     Это звучало так, словно имело особо важное значение. Мне лично так не казалось.
     - И что из того? - спросил я.
     - А то, что мы должны вытащить Кариновского отсюда нынче же ночью - весь мой план построен на высоком приливе.
     - Это я понял. Но почему вам так важен этот прилив?
     - Сейчас нет времени объяснять, - сказал Гуэски. - Кариновский расскажет вам все подробно. Вы с ним встретитесь в доме номер 32 по Виале ди Сан-Ладзаро, это возле пьяцетта деи Леончини. Знаете, где это?
     - Найду. Но хотелось бы понять...
     - Сейчас нет времени. Вы должны быть там сегодня в 20.30 вечера. Не раньше, но и не позже.
     - А если за мной будет слежка?
     - Я учел такую возможность, - ответил Гуэски.
     - Приятно слышать. И что же мне предписано делать в таком случае?
     - Во-первых, вы должны действовать с особой осторожностью. Я подчеркиваю это. У Форстера поставлена на кон его репутация; возможно, даже его личная безопасность - если принять во внимание, на что способны его хозяева. Я настоятельно рекомендую вам избегать пустынных мест. Форстер, вероятно, не решится на такое безрассудство, чтобы убить вас у всех на глазах, хотя и такой возможностью тоже не следует пренебрегать. А во-вторых, разумеется при учете всего вышесказанного, конкретные действия я могу оставить на ваше усмотрение.
     - Спасибо, дорогой мой наставник! А где же вы сами-то будете находиться, пока я буду предпринимать эти "конкретные действия"?
     - Я буду вас ждать на материке, недалеко от Мадзорбо. Кариновский знает, где это. Я сперва планировал сопровождать вас в течение всего побега, но полученная мною рана может нам помешать.
     Я устыдился своего вопроса. И поспешно спросил снова:
     - А как рука Кариновского?
     - Довольно скверно. Сильные боли. Но у него достаточно сил и уверенности в себе. А кроме того, он очень верит в вас, мистер Най. Я надеюсь, вы его вытащите отсюда.
     - Я тоже надеюсь, - буркнул я.
     - Извините, но мне пора заняться собственными приготовлениями к отъезду, - сказал Гуэски. - Желаю удачи!
     Он повесил трубку. Я тоже. И тут только вспомнил, что забыл сказать ему, что выхожу из игры. Вполне в моем духе. Хотя теперь уже я так или иначе не мог сбежать и бросить этих ребят. На подобную трусость у меня бы просто не хватило мужества, как это ни парадоксально.
     - Господи помилуй, вы, кажется, действительно, попали в передрягу, - сказала Мэйвис. Я с мрачным видом кивнул. - А выбраться-то из нее можно?
     - Да, конечно. Все это через пару дней так или иначе кончится, - заверил я ее. Собственно, так оно и должно было случиться - вне зависимости от конечного результата.
     Мы договорились встретиться в Париже через неделю. Она поцеловала меня, сообщила, что я полный кретин, и заставила пообещать, что я буду осторожен. Я тоже поцеловал ее... Ну и так далее. Агент Икс опять почти дозрел до того, чтобы бросить свою новую службу, и причем немедленно. Но тут Мэйвис, выглянув в окно, заметила какого-то типа, болтавшегося возле дома, и я узнал Карло. Итак, настало время опять бежать, как Жан Вальжан по крышам Парижа.
     
     Глава 11
     
     Мне удалось уйти через подходящий темный переулок, без труда обманув Карло. Было позднее утро, и времени у меня пока хватало. Я взял гондолу до моста Риальто, потом выпил кофе возле Центрального телеграфа. Немного побродил по улочкам и купил билет на дневной спектакль в театр Фениче. Большую часть "Аиды" я проспал, а в половине пятого пошел чего-нибудь выпить. К пяти все вокруг было по-прежнему спокойно. И я почувствовал значительный прилив сил. Настроение тоже было приподнятое, и вследствие этого во мне проснулся волчий аппетит - впервые за последние два дня. Я отправился в ресторан "Леонарди", где уничтожил огромную порцию спагетти, суп и креветки по-венециански. В четверть седьмого я, расплатившись по счету, собрался уходить.
     И тут заметил, что за столиком возле двери сидит человек. И улыбается мне. Я автоматически улыбнулся в ответ и только тут понял, что это не кто иной, как сам Форстер. Он, видно, тоже только что пообедал. Настроение у меня сразу испортилось. Он подошел ко мне и спросил:
     - Мистер Най, не могли бы мы с вами немного побеседовать?
     - Что вам угодно? - спросил я, стараясь сохранить между нами солидную дистанцию.
     - Да бросьте вы, - сказал Форстер. - Я вас не съем. Или вы боитесь, что я вас расстреляю из пулемета прямо здесь, в ресторане?
     - Пистолет с глушителем будет уместнее, - заметил я.
     - Нет, только не здесь, - заверил меня он. - Только не у Леонарди. - И он широко улыбнулся, явно рассчитывая произвести впечатление своими изысканными прихотями. - В этом ресторане подают лучшие в Венеции скампи, поэтому все секретные службы договорились считать его нейтральной территорией, своего рода убежищем. К нам не присоединились лишь албанцы, но их в расчет принимать не стоит. Да сюда этих албанцев никто и не пустит.
     - Приятно узнать некоторые местные традиции, - сказал я и снова сел.
     - Мы стараемся сохранять внешние приличия. Бокал вина?
     - Нет, спасибо.
     - Вы очень осторожны.
     - О чем вы хотели со мной говорить?
     - О вашем отъезде.
     - А разве я куда-то уезжаю?
     Форстер достал из кармана длинный конверт и положил его на стол.
     - Здесь пять тысяч американских долларов, - сообщил он. - А также билет на самолет "Алиталии" до Парижа, рейс 307. Место для вас забронировано, самолет вылетает примерно через час.
     - Весьма предусмотрительно, - заметил я, не прикасаясь к конверту.
     - Мне доставляет удовольствие оказывать людям услуги, - сказал Форстер. - Характер у меня такой. Кроме того, от вас тоже потребуется кое-какая ответная услуга: вы сообщите, где найти Кариновского. Чем избавите нас от необходимости убивать вас.
     - Пять тысяч не слишком большая плата за все это, - заметил я.
     - А по-моему, более чем щедрая. Ваш отъезд большего и не стоит.
     - В таком случае, думаю, мне лучше остаться, если вам это так уж безразлично.
     Форстер нахмурился.
     - Нет, к сожалению, не настолько, - сказал он. - И все-таки лучше всего для вас передать нам необходимую информацию и уехать отсюда. Но даже если вы и не уедете, особых затруднений у нас это не вызовет. Ваша роль в данном деле теперь сведена к минимуму, мистер Най.
     - Минимум стоимостью в пять тысяч долларов? - заметил я.
     - Ну, мистер Най, вы же понимаете, эти деньги - всего лишь любезность! Мы просто решили подсластить вам пилюлю. Мы ведь с вами профессионалы, нам следует воспринимать такие вещи спокойно, понимая, что война состоит из множества сражений. И умный солдат всегда отступит, если обстоятельства складываются не в его пользу. Профессионалы придерживаются логики, не поддаваясь эмоциям, и, кроме всего прочего, умеют смотреть фактам в лицо.
     - Каким же именно фактам?
     Форстер сделал глоток вина.
     - Ваше положение с самого начала было безнадежным - мы знали, кто вы такой, на кого работаете, какова ваша цель. Заметьте, в течение суток мы дважды задерживали вас, причем без каких-либо затруднений. Мы знаем, что вы по-прежнему намереваетесь вывезти Кариновского из Венеции и что нынче ночью хотите предпринять такую попытку. Однако, смею вас заверить, у вас нет никаких шансов на успех.
     - Боже, как мрачно! - сказал я.
     - А будет еще мрачнее.
     - Продолжайте.
     Форстер наклонился ко мне; взгляд его был честным и открытым.
     - Най, мы могли вас убить в любой момент, начиная с той минуты, когда вы появились в Венеции. Тот факт, что мы этого не сделали, проистекает исключительно из разногласий между разными департаментами. Служба безопасности не пришла к единому мнению с контрразведкой. С точки зрения службы безопасности, вас следовало вывести из игры сразу после раскрытия. А по мнению контрразведки, вас нужно было оставить на свободе, чтобы вы сами вывели нас на Кариновского. И поначалу мнение контрразведки возобладало.
     - А теперь?
     - А теперь настало время это дело закрыть. Нам пора переключаться на другие вопросы. Мы не можем до бесконечности таскаться за вами по Венеции. Нам положительно необходимо выяснить, где Кариновский. И мы его найдем, сообщите вы нам о его местонахождении или нет. Ваш отказ лишь незначительно осложнит нашу задачу. И в конечном итоге обернется лишними затруднениями и неприятностями для вас же. А ответ мы от вас все равно получим. Но в таком случае единственной наградой за ваше упрямство будет смерть. Что скажете?
     Форстер снова взял конверт со стола и протянул мне. Мне было жутко не по себе: он ведь действительно хотел, чтобы я взял конверт. Даже я понимал, что мой отказ - шаг безусловно наивный и самоубийственный. Однако я встал и молча покачал головой.
     - Ну что ж, очень хорошо, мистер Най, - сказал Форстер. - Раз вы не хотите покончить дело миром, нам придется применить некоторые малоприятные способы для решения этой проблемы. Так сказать, не слишком цивилизованные. И весьма скоро вам снова будет задан вопрос о местонахождении Кариновского, но уже в значительно более жесткой форме.
     Говорить было больше не о чем. Когда я вышел из ресторана, солнце уже садилось.
     
     Глава 12
     
     Да, подумал я, положение не из легких. Но почему-то трудно было в это поверить до конца. На старых домах лежал теплый отсвет заходящего солнца. Каналы так и сверкали, поблескивая синим и коричневым. Тысячи людей шли по узким улицам. Небритый хмырь попытался всучить мне игрушечную гондолу, а мимо проплывали настоящие гондольеры. В воздухе стоял запах жареного кофе. Солнце, толпы людей, узкие улочки, сверкающая вода - от всего веяло опасным для меня миром и покоем.
     Я немного прошел вперед и возле театра Малибан сел на речной трамвайчик, переполненный, как нью-йоркская подземка в час пик перед Рождеством. Мне удалось пробраться в центр трамвайчика и ухватиться за поручень.
     Рядом со мной за тот же поручень уцепился приземистый рабочий с квадратным туловищем. Спереди, почти падая на меня, стояла привлекательная блондинка в зеленом свитере с огромным этюдником. Все жутко толкались, глядя бессмысленными глазами поверх голов соседей.
     Справа на меня навалился какой-то турист с красной от загара физиономией, в толстом твидовом спортивном пиджаке со множеством карманов и пуговиц. На шее у него висела тяжелая кинокамера, а в руках он сжимал потрепанный портфель свиной кожи. Рядом с ним, не в силах дотянуться до поручня, маялся маленький небритый человечек в черном костюме, со следами губной помады в углу рта. Около него пристроился высокий юнец, весь в веснушках и с огромным кадыком. Он все пытался пробиться сквозь толпу к юной блондинке. Но путь ему плотно загораживала могучая старуха в плаще.
     Речной трамвай миновал Кампо ди Марс и повернул в Большой Канал. Толпа качнулась в сторону. Грудь блондинки на мгновение прижалась к моему пиджаку. Испачканный губной помадой человечек чуть не потерял равновесие. Рабочий же стоял как утес. Юнец с огромным кадыком попытался нырнуть в щель рядом со старухой, но ему помешал ее огромный зонт. Блондинка отстранилась от меня, а турист с красной физиономией переступил с ноги на ногу, стараясь утвердиться на занятом плацдарме.
     И тут я почувствовал острую боль в левом боку.
     И кто-то спросил меня шепотом на ухо:
     - Где он прячется?
     Это оказался турист; его красная рожа находилась всего в нескольких дюймах от моего плеча, а портфель был прижат к моему боку.
     - Мне велел спросить вас об этом мистер Форстер, - добавил он.
     - Не понимаю, о чем вы, - сказал я в ответ. Что-то острое снова вонзилось мне в бок. Трамвайчик снова повернул, и толпу еще раз сильно качнуло. Я успел опустить глаза и заметил, что в пиджаке у меня дыра, а по брюкам расползается кровавое пятно.
     - Вы только скажите, где он находится, и все, - продолжал убеждать меня краснорожий турист. И снова что-то вонзилось мне в бок чуть ниже ребер.
     Трамвай опять сделал поворот, и я обратил внимание на портфель этого "туриста". В складке свиной кожи в его нижнем углу все еще поблескивала капля крови. Я тупо уставился на нее. Кожаная складка подмигнула мне, и из нее сверкнула сталь - узкий клинок был спрятан в портфеле, наружу торчал лишь его кончик.
     - Это пружинный нож, - пояснил краснорожий. - Длину лезвия можно регулировать. Я сейчас его выпустил примерно на дюйм.
     - Вы с ума сошли! - возмутился я.
     - Скажите, где он, - упорствовал краснорожий. - Скажите, или я вам весь бок изрежу!
     Я оглянулся вокруг. Никто в толпе ничего не замечал. Блондинка пыталась вытащить свою левую грудь из кармана моего пиджака. Могучая старуха по-прежнему перекрывала путь кадыкастому юнцу. Испачканный губной помадой человечек изучал расписание самолетов. Рабочий упорно сохранял хладнокровие и оставался недвижим. А краснорожий действительно продолжал превращать мой бок в фарш.
     - Я сейчас закричу, - предупредил я.
     - Сколько угодно.
     Я успел увидеть, как он нажал на ручку портфеля, и отшатнулся как раз в тот момент, когда узкое лезвие выскочило из складки в углу портфеля; при этом я натолкнулся на блондинку. Она тоже отшатнулась и посмотрела на меня с отвращением. Но маневр этот ничем мне не помог: краснорожий просто передвинулся вслед за мной на освободившееся пространство и опять пристроил свой портфель к моему боку. Но тут судно вильнуло, и он потерял равновесие. В бок он мне не попал, зато пропорол мой брючный ремень.
     - Говорите же! - настаивал он.
     Я еще раз попытался отодвинуться от него, но толпа была неколебима, как стена. Что же мне теперь? Так и стоять, пока этот тип кромсает мое тело? В Венеции, на борту речного трамвайчика, в самой гуще толпы?! Я чувствовал, что бок мой весь набух кровью. А этот тип все наваливался на меня, потея от напряжения. Вот он в очередной раз напрягся, готовясь пырнуть меня своим ножом, толпа по-прежнему ничего не замечала. Все глядели вдаль поверх голов друг друга или наблюдали за маневрами кадыкастого юнца, которому наконец удалось обойти старуху с ее зонтом.
     Портфель придвинулся ко мне, и я отпрянул назад, но острие успело слегка задеть мои ребра. Кое-кто из пассажиров удивленно посмотрел на меня и тут же отвернулся, снова обратив все свое внимание на юнца.
     И тут мною внезапно овладела жуткая и совершенно оправданная ярость. Я просунул руку вниз, нащупал в складках одежды ремень этого "туриста" и чуть нагнулся, крепко ухватив его прямо за "интересное место".
     Он заорал. Все дружно обернулись в его сторону. Я тоже обернулся, "недоуменно" хмурясь. "Турист" обеими руками держался за промежность.
     - Что с вами? - спросил я.
     Всеобщее замешательство способствовало тому, что юнец наконец достиг предмета своих вожделений и встал рядом с блондинкой. Однако теперь он вроде бы уже и не знал, что делать дальше.
     Краснорожий опять заорал. Он прямо-таки задыхался от боли.
     - По-моему, у него какой-то припадок, - предположил я вслух.
     - Расстегните ему воротник, - посоветовала старуха.
     Я потянулся к его шее. Он судорожно хватанул ртом воздух и вместе с портфелем метнулся вбок, при этом задев ножом рабочего. Тот подскочил и, недолго думая, врезал "туристу" в морду тяжеленным, бурым от грязи кулачищем. Пока они выясняли отношения, я что было сил наступил краснорожему на ногу.
     Кадыкастый юнец, вновь обретя способность мыслить и пользуясь ситуацией, сообщил наконец блондинке: "Ну и дела!" Она притворилась, будто не слышит. Рабочий пытался извиниться перед краснорожим. Тот был бледен и весь дрожал. На ближайшее время он был, видимо, полностью выведен из строя.
     Трамвайчик причалил, и я тут же рванул к выходу, спрыгнул на пирс и, не оглядываясь, пошел прочь.
     
     Глава 13
     
     Левую ногу мою начинало сводить, в ботинке хлюпала кровь. Солнце только что зашло, но улицы еще были полны золотистым светом, делавшим густую толпу странно привлекательной. Венеция продолжала играть в свои любимые игры, подменяя реальность иллюзиями, а я был достаточно легкомысленно настроен, чтобы наслаждаться ими.
     Вдруг я поскользнулся на мокрой мостовой - левая нога подвернулась, и я чуть было не упал, но чья-то рука подхватила меня и помогла вновь обрести равновесие.
     Мужчина, подхвативший меня, был высокого роста и мощного сложения. Лицо его казалось дружелюбным и одновременно жестоким. На нем был легкий тропический костюм, сидевший как перчатка. Изящный серо-голубой шейный платок - под цвет серых глаз - был повязан небрежно и заправлен под итальянскую шелковую рубашку. На запястье плотно сидел огромный, тяжелый "Ролекс-Ойстер", своим черным циферблатом, светящимися стрелками весьма походивший на тропического паука.
     - С вами все в порядке? - спросил нежданный спаситель приятным голосом с явственным британским акцентом.
     - Подпал под чары этого города и не поглядел под ноги, - сказал я. - Спасибо большое, вы меня очень выручили! - Я сделал попытку освободиться от его хватки.
     - Не за что, - ответил он и отпустил меня сам. Я, однако, успел заметить "беретту" 32 калибра со "скелетной" рукояткой и утопленным прицелом, уютно сидевшую у него под мышкой в мягкой замшевой кобуре.
     - Вы, кажется, ногу повредили, - заметил он.
     - Да, поскользнулся, неудачно ступил, сходя с речного трамвая, - объяснил я.
     Мужчина кивнул, изучая порезы на моем пиджаке и следы крови на обуви.
     - В Венеции нужно быть очень осторожным. Особенно на причалах, - медленно проговорил он. - Там такие острые выступы - режут прямо как бритва, вы заметили?
     Я растерянно пожал плечами. Незнакомец улыбнулся.
     - Вы здесь в отпуске? - спросил он.
     - Более или менее. Я разыскиваю дом своего приятеля и немного заблудился.
     - Что ж, - сказал он, - я довольно хорошо знаю город. Может, сумею вам помочь?
     В голове у меня тут же запиликал сигнал тревоги. Но я не обратил на это внимания и решил, что придется, видно, смириться с постоянной слежкой и с явно готовящимся нападением. Если этот незнакомец тоже из вражеских рядов, то ему была уже предоставлена прекрасная возможность сделать свой ход. Если же нет, его присутствие может заставить Форстера призадуматься и, возможно, даже изменить свои планы. Вряд ли, таким образом, от присутствия этого незнакомца я что-либо терял.
     - Мне нужно на Виа ди Сан-Ладзаро, - сказал я.
     - Кажется, я знаю эту улицу... - ответил он. - Дайте подумать. - Три вертикальные морщины собрались у него на лбу - он задумался. - Да, конечно. Это прямо позади пьяццаретта деи Леончини. Она потом идет до самого Моло. Можно пройти через площадь Сан-Марко; но короче будет мимо Базилики, затем до входа в "Мерсерию", а затем по довольно жалкому переулку, высокопарно именуемому здесь Салиццада д'Арлекино. Может, вас проводить?
     - Мне не хотелось бы отнимать у вас время.
     - Ничего страшного, я все равно его убиваю, - ответил он и коротко засмеялся. Смех у него был довольно приятный. - Я здесь в командировке по делам своей компании, но, кажется, уже в основном с делами покончил.
     - А как называется ваша компания?
     - "Бристол Бизнес Системз", - сообщил он, ведя меня по направлению к "Мерсерии". - Да, кстати: Эдмондс; занимаюсь офисным оборудованием. Представляете, в последний момент выяснилось, что одна американская фирма перехватила у нас контракт.
     - Интересно, - заметил я. - Я тоже занимаюсь офисным оборудованием.
     Эдмондс кивнул.
     - Мне почему-то так и показалось.
     Я уставился на него. Офисное оборудование, неведомая фирма, контракт, "беретта" под мышкой... Может, это британский агент и работает он параллельно со мной? Подобное совпадение могло показаться удивительным где угодно, но не в Венеции, где механизм иллюзий и чар может привести к самому невозможному и неожиданному. За это, конечно же, приходится платить: умышленно искажая соотношение вероятностей, Венеция доводит самые банальные вещи до полного абсурда - причем, несомненно, в ущерб себе.
     На жестком насмешливом лице Эдмондса прочесть что-либо было невозможно. Я сказал:
     - Жаль, что вам так не повезло.
     - В общем-то, это не так уж страшно, - отвечал он. - Здесь для всех найдется дело. А меня теперь направляют на Ямайку.
     - Неужели там такой высокий спрос на офисное оборудование?
     - Вполне достаточный - на те системы, которыми я торгую.
     - Вероятно, что-то новенькое?
     - Да, и я бы сказал, ассортимент достаточно разнообразный.
     - Значит, вы скоро прекрасную Венецию покидаете?
     - Мой самолет через три часа. Можно немножко "повибрировать" у столов.
     Вид у меня, должно быть, был совершенно ошалелый, потому что Эдмондс улыбнулся и пояснил:
     - У игорных столов, на Лидо. Баккара, железка - те игры, что так привлекают туристов. По правде сказать, я хочу попытать счастья в рулетку. Не всем это известно, но в нынешнем сезоне здешние казино снизили свои требования, пытаясь обскакать Монте-Карло. Что открывает определенные возможности...
     - Звучит весьма завлекательно, - сказал я.
     - Не желаете присоединиться? Я как раз туда шел.
     - Очень хотелось бы, но не могу.
     - Понимаю, - сказал он. - Ну, вот мы и пришли. Вот ваша Виа ди Сан-Ладзаро во всем своем затхлом великолепии.
     Я поблагодарил его, но Эдмондс лишь махнул рукой:
     - Извините, но времени больше нет, не то показал бы вам разные достопримечательности, а может, и уберег бы от некоторых неприятностей... на причалах.
     И, махнув мне на прощанье рукой, он покинул меня, унося с собой свою явную уверенность в себе и компетентность. Я поглядел на часы. Было уже около восьми. Я медленно пошел по улице, разглядывая номера домов.
     
     Глава 14
     
     Слабый огонек замерцал вдруг меж двух темных зданий; потом исчез - видно, утонул в Лагуна Морта. Ночной ветерок тревожно посвистывал в каминных трубах. Воды канала слабым беззубым ртом жевали потрескавшиеся камни набережной. Высокие сутулые здания жались друг к другу, словно ища утешения и поддержки. Видные деятели эпохи Возрождения бродили, казалось, по темным улицам в своих сумрачно-синих одеждах, притворяясь живыми. Меня эти призраки ввести в заблуждение не могли: пляску смерти я способен узнать с первого взгляда.
     Я дошел до конца Виа ди Сан-Ладзаро, где она сливалась с Рио Терра Маддалена, в поисках номера 32, однако последний номер был 25. Я долго искал продолжения, но никакого номера 32 не обнаружил. По спине побежали мурашки.
     Я вернулся назад и постарался мыслить трезво. К сожалению, мой мозг интересовали не номера домов - в голове у меня крутилось одно: отчетливое цветное изображение снайпера высоко под крышей, просунувшего винтовку в разбитое чердачное окно и уже поймавшего мою голову в перекрестье оптического прицела.
     Я заставил себя думать о более приятных вещах. О том, как, например, удушить Форстера или четвертовать полковника Бейкера. О чудесном спасении из Венеции и дальнейшем проживании в течение всей оставшейся жизни в Южной Австралии в качестве простого пастуха.
     Где же этот проклятый дом? Неужели я что-то перепутал? Номер 32, Виа ди Сан-Ладзаро. Или, может быть, Гуэски сказал Калле ди Сан-Ладзаро? Или Виале?..
     Да, кажется, именно так он и сказал. Я спросил у прохожих дорогу и получил нужные указания. Виале ди Сан-Ладзаро находилась на некотором расстоянии от места, где я находился, в районе Каннареджио. Я поспешно двинулся сквозь сумерки и дым от каминов, пересек мост, несколько раз повернул направо и налево и наконец добрался до этого района. Но тут же запутался в паутине переулков, отходящих от Калле делла Массена.
     Здесь туристов было гораздо меньше. Мимо проходили рабочие и продавцы сувениров, потом проследовал закончивший смену гондольер. Какая-то толстуха с корзиной белья довольно путано объяснила мне дорогу, после чего я миновал шумную ватагу ребятишек под предводительством монахини. Потом мелькнул какой-то маленький мальчик в белом матросском костюмчике, за ним рыбак в высоченных резиновых сапогах.
     Рыбак проследовал своим путем, а мальчик остановился и, пританцовывая на месте, поднес ко рту трубку для стрельбы горохом. И тут же я услышал сухой стук - горошины забарабанили по стене за моей спиной. Мальчик нежно улыбнулся мне, изменил прицел и обстрелял представительную женщину в черном с корзиной для покупок на руке. Женщина невольно охнула, схватившись за спину, и высыпала на мальчишку поток непереводимых проклятий на местном диалекте. Маленький хулиган запрыгал от восторга, а женщина пошла дальше.
     Мальчик огляделся, ища новую жертву, и снова прицелился в меня. Я погрозил ему пальцем, услышал, что он все-таки дунул в трубку, и почувствовал, как что-то острое воткнулось мне в рукав. Я обследовал рукав и обнаружил маленькую оперенную стрелу, застрявшую в ткани; на один ее конец был накручен комочек ваты, а острие намазано чем-то синим, цвета индиго.
     Тут зажглись уличные фонари. И в их желтом свете я разглядел лицо мальчугана, который по-прежнему улыбался мне, наморщив лоб под матросской шапочкой. Глаза у него были темные, веки припухшие, нос остренький, а щеки... изборождены глубокими морщинами, идущими от крыльев носа к углам рта, покрыты густой щетиной и напудрены! Это был не кто иной, как мой старый приятель, проклятый карлик Янсен!
     Я уставился на него. Да, это был Янсен, правда без бороды. Он скалил зубы в зловещей ухмылке, переодевшись в детский костюмчик и прихватив трубку с отравленными стрелами вместо гороха. Янсен снова выстрелил. Я метнулся вбок. Отравленная стрела просвистела в паре дюймов от моей шеи. Интересно, подумал я, чем он ее намазал - кураре, стрихнином или какой-нибудь мерзкой отравой собственного приготовления?
     Янсен пританцовывал и хихикал, довольно неумело изображая расхулиганившегося мальчонку. Редкие прохожие смеялись, глядя на него. Янсен зарядил свою трубку очередной стрелой.
     Надо было сразу же швырнуть его в канал, а не дожидаться, пока он выстрелит, но вокруг уже собиралась толпа веселившихся зевак. Не смеялись лишь трое - Карло, краснорожий "турист" с портфелем - тот самый, с речного трамвая, - и толстяк, который перехватил у меня такси в аэропорту "Марко Поло".
     Только тут я понял суть всего этого спектакля, несомненно поставленного для меня Форстером, любителем подобных "живых картин". По его замыслу, я должен был вне себя от бешенства наброситься на карлика, прежде чем тот успеет утыкать меня своими синими стрелами, а толпа итальянцев, увидев, что бьют "ребенка", конечно же отреагировала бы соответственно. И в этой суматохе Карло незаметно сунул бы нож мне под ребра.
     Я с достоинством повернулся и пошел прочь. Люди Форстера следовали за мной, впереди всех Янсен. Я прибавил шагу, размышляя о том, на какое расстояние действует пневматическая трубка.
     Я попытался оторваться от погони среди бесконечных улиц, каналов и мостов, но моя же собственная тень в свете уличных фонарей выдавала каждый мой маневр. Я тащил ее за собой как хвост. Я пробежал по мосту, нырнул в какой-то переулок и очутился в Гетто Веккьо, напротив маленькой синагоги. Конечно же, я заблудился! Однако, свернув за угол, я увидел, что это и есть Виале ди Сан-Ладзаро. Я не очень-то удивился. Трудно быстро найти нужное место в путанице венецианских улиц; но, в общем-то, и по-настоящему заблудиться здесь не менее трудно.
     Номер 32 оказался в самом конце улицы, возле канала. Он прятался за высокой каменной стеной, весь верх которой был утыкан битым стеклом. В стене виднелась тяжелая железная калитка; она была заперта. Я потряс ее, услышал, как отодвинули засов, и калитка распахнулась. Чей-то голос произнес: "Быстро!"
     Я прошел в калитку, в полной темноте сделал несколько шагов вслепую, наткнулся на что-то и упал. Поднявшись на ноги, я обнаружил, что это был каменный купидон.
     Калитка закрылась, лязгнул засов. Возле меня стоял Кариновский, поддерживая меня под локоть.
     - Най! - произнес он. - Дорогой мой, вы что-то припозднились. Я уж стал опасаться, что вы и вовсе не придете.
     - Меня несколько задержали, - услышал я собственный легкомысленно-веселый ответ. - Но вам бы следовало знать: я ни за что не пропущу столь увлекательное приключение!
     Моими устами говорило тщеславие - то самое свойство человеческое, которое может порой отлично заменить мужество и стать практически неотличимым от него.
     
     Глава 15
     
     Стеной был огорожен вытоптанный маленький садик, а за садиком стоял дом. Кариновский провел меня внутрь, усадил в кресло и предложил выпить.
     - Честно говоря, сливовицу я вам не рекомендую, - заметил он. - Гуэски, вероятно, пошутил, прислав ее сюда. А вот "Слезы Христовы", несмотря на свое название, - вино вполне приличное.
     Я взял бокал и внимательно посмотрел на человека, которого должен был спасать. Левая рука Кариновского висела на перевязи из черного шелка. Если не считать этого, он выглядел таким же, как всегда - собранным и компетентным. Я уже успел подзабыть, что разрез глаз у него слегка монгольский, а волосы украшает благородная седина. Вид у него был чуть отрешенный, лицо иронично-веселое - такие лица бывают у людей, переживших резкие перемены судьбы, например, у южноамериканских президентов. Я был рад, что добрался сюда, и надеялся, что смогу ему помочь.
     - Как ваша рука? - спросил я.
     - Более или менее действует, - отвечал он. - К счастью, рана оказалась не слишком глубокой. Так, всего на полдюйма...
     - Этого вполне достаточно, чтобы перерезать горло.
     - Именно это он и хотел сделать, только я ему не позволил - прикрылся рукой, как щитом. Жаль, конечно, что у меня не было настоящего щита...
     - А потом?
     - А потом я решил, что этот малый слишком боек для такого старика, как я, - Кариновский развел руками, словно извиняясь, - вот я его слегка и успокоил, с помощью простейшего приема сломав ему шею.
     Я кивнул. Я готов был ему аплодировать, но воздержался, поборов свою извечную склонность к красивым жестам.
     - Однако у вас тоже как будто были неприятности? - спросил Кариновский, глядя на искромсанный левый бок моего пиджака.
     - Пустяки, - уверенно заявил я. - Царапина. Я имел несчастье повстречаться с человеком в ботинках с исключительно острыми носами.
     - В Венеции и не такое можно встретить, - заметил Кариновский, неторопливо усаживаясь и принимая величественную позу. Тоже, значит, имеет склонность к красивым жестам, - подумал я. Но в данном случае подобные величавые манеры были излишни, ибо успех данной мизансцены зависел от того, насколько убедительно я сыграю роль перепуганного простака, обычного партнера любого комика.
     Черт возьми! Да не стану я такое изображать! Я достал сигареты и предложил Кариновскому, закурив и сам.
     Некоторое время мы молча курили, выпуская клубы синего дыма. Потом в саду послышались шаги, но Кариновский как ни в чем не бывало налил мне еще бокал вина, и я решил все-таки сыграть роль простака.
     - Ну, хорошо, - сказал я. - А теперь что вы предлагаете делать?
     - Я предлагаю вам начинать спасать меня.
     - И как, по-вашему, мне это сделать?
     Кариновский стряхнул пепел с сигареты.
     - Зная ваши неограниченные возможности, друг мой, ваши разносторонние таланты и богатый опыт, я не сомневаюсь: вы несомненно найдете выход из создавшегося положения. Если, конечно, не пожелаете следовать несколько сомнительному, на мой взгляд, плану Гуэски.
     - Сомнительному?
     - Возможно, я несколько несправедлив, - согласился Кариновский. - На самом деле план Гуэски совершенно гениален. Может быть, даже слишком. Вы меня понимаете?
     - Нет. Я даже не знаю, в чем, собственно, этот план заключается.
     - О, это весьма забавно! Его план основан, естественно, на использовании ваших разнообразных талантов.
     Я внутренне содрогнулся, по спине поползли мурашки. Что этот Гуэски там навыдумывал? И какое отношение его план имеет к талантам агента Икс? Я попытался припомнить, какие мне приписываются подвиги и свершения, но ничего так и не вспомнил. И решил, что настало время прояснить ситуацию.
     - Кариновский, - сказал я, - что касается моих талантов...
     - Да-да? - переспросил он радостно.
     - Боюсь, слишком многое преувеличено при пересказе...
     - Ерунда, быть такого не может! - сказал он.
     - Нет, так и есть. Сказать по правде, я вообще не слишком богат талантами.
     Кариновский рассмеялся.
     - Все ясно! Вам свойственны внезапные приступы скромности, - сказал он. - Хроническая болезнь англосаксов, а также - особенность их менталитета. Теперь еще скажите, что вы вообще никакой не секретный агент!
     Я сумел изобразить болезненную улыбку и неуверенно промямлил:
     - Ну, это уж чересчур, пожалуй...
     - Вот именно! - воскликнул Кариновский. - Ладно, перестаньте, друг мой! Хватит благородных жестов. Между нами это совершенно лишнее.
     - Вы правы, - сказал я. Видимо, я выбрал неподходящий момент для выяснения истинного статуса агента Икс. - Но помните: я... ну, может быть, несколько... утратил хватку... заржавел, что ли...
     - Ладно, согласен. Еще вина?
     - Нет, благодарю. Пора перейти к делу. Дом, по всей вероятности, уже окружен.
     - В плане Гуэски предусмотрена такая вероятность.
     - А в нем не предусмотрено, что мы выйдем отсюда, переодевшись разносчиками овощей?
     - Ну зачем же так грубо!
     - А какой же способ предполагается для нас?
     - Давайте рассмотрим эту проблему в комплексе, - сказал Кариновский с беспечностью, вызвавшей у меня приступ бессильной ярости. - Как вы относитесь к полету над крышами?
     - Форстер, по-моему, вполне к этому готов.
     - Я тоже так думаю. Тогда, может, по воде? Как вы считаете, можем мы бежать на лодке?
     Я покачал головой.
     - Уж это-то Форстер предусмотрел наверняка. Каналы Венеции - это первое, что приходит на ум.
     - Хорошо, - спокойно продолжал Кариновский. - Итак, будем считать, что очевидные пути побега блокированы. Следовательно, пользуясь логикой Гуэски, мы должны рассмотреть те, что лежат не на поверхности. Иными словами, искать то, что на первый взгляд представляется абсолютно иррациональным и неразумным. И чего Форстер никак не ожидает. Более того, ему это и в голову приходить не должно. Мы...
     Полет фантазии и красноречия Кариновского был прерван звоном разбившегося оконного стекла где-то наверху. На мгновенье стало тихо, затем мы услышали, как что-то с грохотом упало на пол.
     - Тактика коммандос! - презрительно заметил Кариновский и преспокойно закурил еще одну сигарету. Мне жутко хотелось затолкать ее прямо в его болтливую актерскую глотку.
     Было слышно, как наверху в темноте кто-то пробирается на ощупь, возможно даже несколько человек. Затем в саду загремела железная калитка: кто-то пытался ее открыть. Что-то взвизгнуло, точно электродрель, и калитка заскрипела, открываясь.
     - Видимо, - заметил Кариновский, - нам все-таки пора уходить. - Он встал, вытащил левую руку из перевязи, глянул на часы, еще раз как следует затянулся сигаретой, бросил ее прямо на ковер и тут же затоптал. Затем, исчерпав весь свой арсенал красивых жестов, решительно повел меня из комнаты по темному коридору.
     Мы остановились возле тяжелой дубовой двери. Возле нее висел ручной фонарик. Кариновский взял его и отворил дверь. Мы вошли, и он задвинул на двери тяжелые засовы.
     Потом мы спустились по пологой лестнице в пустой зал, каменные стены которого были пропитаны водой и ароматами седой древности - то есть, вокруг попросту царила жуткая вонь, состоявшая из запаха чеснока, ила, заплесневевшего и рассыпавшегося камня и стоялой, гнилой воды. В дальней стене виднелась железная дверь, а возле нее было свалено в кучу какое-то снаряжение.
     Кариновский направился прямо к этой двери и отворил ее. За ней я увидел отблеск света на поверхности воды: это был выход из дома в сторону канала.
     Я хотел было выглянуть наружу, но Кариновский удержал меня:
     - Нас могут заметить, - сказал он. - Я совершенно уверен: Форстер поставил наблюдателя и у этого входа.
     - А как же мы доберемся до лодки?
     - А никакой лодки и нет, - ответил он. - Мы же сами вычеркнули такую возможность, не так ли?
     Я услышал шаги где-то над головой. Затем за дубовой дверью, ведущей в зал, раздались глухие удары.
     - Ну, и что теперь? - спросил я. - Вплавь?
     - Некоторым образом, - сказал Кариновский и указал лучом фонарика на кучу снаряжения возле двери. Я увидел ярко-желтые баллоны, здоровенные ласты, регуляторы давления и чудовищные маски из черной резины с одним овальным глазом, прямо как у циклопа.
     - Мы уберемся отсюда действительно вплавь, - продолжал он, - но таким способом, который Форстеру и в голову прийти не мог. Извините, что сразу вам не сказал. Впрочем, все равно нужно дождаться высшей точки прилива, иначе некоторые каналы будут для нас непроходимы. А теперь, друг мой, нам так или иначе придется быстренько переодеться и покинуть этот дом. Дверь, видимо, долго не выдержит.
     
     Глава 16
     
     Я не знал, смеяться мне или плакать, восхвалять этих умников за их гениальный план или проклинать за глупость. Впрочем, возможно к счастью, времени у меня на оценку этого плана не было. Мы быстро переоделись и натянули резиновые маски. Люди Форстера ломились в дверь, и петли уже начинали подаваться. Кариновский, закусив загубник, скользнул в темные воды канала. Я за ним. Уже входя в воду, я услышал чей-то яростный вопль и успел заметить лодку буквально метрах в пяти от нас: Форстер действительно не забыл о втором выходе на канал.
     Я едва различал ласты Кариновского впереди себя. Вода была теплая и на ощупь чуть слизистая. Воняло канализацией и болотным газом. Меня чуть не стошнило. Следом за Кариновским я опустился к самому дну канала. Здесь было около десяти футов глубины. Кариновский свернул влево, нащупал стену канала и быстро поплыл вдоль нее. Мне пришлось приналечь, чтобы не отставать.
     Я примерно представлял, где мы находимся. Дом, откуда мы только что бежали, фасадом выходил на Рио Сан-Агостин - это недалеко от центра города. Потом Кариновский свернул налево, следуя течению канала под мостами на Калле Дона и Калле делла Вида. Если достаточно долго плыть в этом направлении и если удастся найти дорогу в сложной и запутанной системе каналов, можно выбраться за северные пределы Венеции прямо в лагуну, а переплыв ее, оказаться прямо на материке. Пока что план выглядел вполне разумно, хотя вряд ли годился для людей со слабым желудком.
     Я плыл буквально в двадцати сантиметрах от ластов Кариновского, скользя над самым дном, покрытым вонючей черной грязью. Пальцы касались то липкого бока утопленной бочки, то воткнувшейся в дно доски, то корпуса затонувшей лодки. Каналы Венеции служат еще и неофициальной помойкой для окружающих домов. Данный канал явно давно уже не чистили и не промывали. Мы плыли в каком-то жидком отвратительном супе из апельсиновых корок, полусъеденных бананов, яичной скорлупы, клешней омаров и огрызков яблок, и я вовсю старался убедить себя, что это куда лучше, чем убегать под пулями по темным переулкам.
     Кариновский нащупал проем в стене и свернул направо; теперь над нами была Рио Сан-Джакомо далл'Орио. Стоило нам туда свернуть, как сверху раздался выстрел, и я увидел, как что-то сверкнуло и, прошив рядом со мной воду, вонзилось в песок. Я поглядел наверх и увидел длинную узкую тень, похожую на гигантскую барракуду; она скользила совсем рядом.
     Я притормозил, пропуская тень вперед. Кариновский сделал то же самое. Лодка, видимо, преследовала нас от самого дома. По ее форме и длине я понял, что это гондола.
     Мощный желтый луч фонаря, как длинный палец, вошел в воду. Было слышно, как переговариваются наши преследователи. Гондола остановилась, затем поплыла назад. Кариновский дернул меня за руку и махнул в сторону; я согласно кивнул. Мы стремительно проскочили под днищем лодки и рванули в сторону моста Терра Прима. Я был почти уверен, что нам туда не добраться.
     Гондола, увлекаемая длинным мощным веслом, могла двигаться раза в четыре быстрее нас. К тому же нас выдавали пузырьки выдыхаемого нами воздуха. Оглянувшись назад, я увидел, что узкая черная тень вновь догоняет нас. Луч фонаря уперся мне в спину, и опять раздался глухой выстрел.
     Пуля прошла всего в нескольких дюймах от меня. Кариновский работал ластами, как бешеный; я тоже, стиснув зубы, изо всех сил старался уйти от прицепившегося ко мне желтого луча.
     Потом я понял, что Кариновский обнаружил какое-то убежище - огромный черный прямоугольник прямо под мостом Терра Прима. Оказалось, что это большая плоскодонная баржа, причаленная здесь на ночь. Под ее обросшим днищем оставалось едва два фута до дна, покрытого липкой грязью.
     Гондола проскочила мимо, затем остановилась. Луч фонаря заметался вокруг, пытаясь нас обнаружить. Гондола немного сдала назад, послышался треск трущегося дерева: лодка ударилась о борт баржи, с борта которой заспанный недовольный голос спросил, какого дьявола тут кому-то нужно.
     Вскоре наверху разгорелась настоящая перепалка, и мы, воспользовавшись суматохой, тихонько выбрались из-под баржи и поплыли по Рио ди Сан-Бальдо. Пока те, кто был в гондоле, яростно спорили с владельцем баржи, мы успели выиграть несколько драгоценных мгновений. Однако спор вдруг прекратился, весло гондолы с плеском ударило по воде, и преследователи снова стали нагонять нас. Пузырьки воздуха из наших аквалангов по-прежнему служили им ориентиром.
     На просторе большого канала гондола быстро нагнала нас, и Кариновский резко свернул направо, проплыл еще с десяток ярдов и снова повернул направо, как будто собираясь плыть к Рио Мочениго. Но он поплыл не туда, а к Рио делла Пергола. Гондола, точно сомневаясь, замерла у начала Рио Мочениго, пытаясь обнаружить на поверхности воды наши пузырьки.
     Мы миновали мощные деревянные причалы Санта-Мариа Матер Домини и свернули налево, в узкий, всего футов пять в ширину, канал. Я уже думал, что от преследования мы избавились, но, оглянувшись назад, снова увидел мечущийся желтый луч фонаря всего футах в тридцати.
     Луч устремился следом за нами, в узкий канал, ощупывая стены набережных и неотвратимо приближаясь к нам. Стоявший на носу человек покрикивал, подгоняя гондольера. Похожая на барракуду тень скользнула мимо меня. Я хотел сообщить Кариновскому, что мы в ловушке, что лучше повернуть назад и проскочить под гондолой, и потянул его за ногу. Но он обернулся, улыбнулся мне, похлопал себя рукой по голове и снова поплыл вперед.
     Я не понял, что это означает. Луч фонаря уже обнаружил нас, и преследователи опять принялись стрелять. И тут Кариновский вдруг пропал.
     И я тоже - сразу за ним.
     Вокруг была кромешная тьма. Левая моя рука наткнулась на камень. Распрямившись, я стукнулся головой о стену справа. Мне показалось, что сзади доносятся торжествующие крики. Я ободрал обо что-то левый бок. Проход тем временем сузился уже футов до трех. И тут я выплыл из него, попав в более освещенные воды канала.
     Мы поднялись на поверхность. Ночное небо позади нас заполняли шпили церкви Матер Домини. Оказывается, мы проплыли по каналу, протекавшему прямо под церковью. Он проходим и для гондол, но только во время отлива; а сейчас вода стояла высоко и он был полностью заполнен.
     - Надо двигаться дальше, - сказал Кариновский. - Они могут запросто дать крюк через Канал Мочениго. Им на это потребуется всего минут пять.
     - Куда дальше-то? - спросил я.
     Кариновский сделал артистически широкий жест рукой:
     - Подобно лорду Байрону, мы переплывем Большой Канал. А потом, видимо, лучше всего плыть прямо к Каналу делла Мизерекордиа и в лагуну. Но мы не можем так рисковать: это чересчур очевидный маршрут. Для безопасности лучше выбрать путь подлиннее, через квартал Гримани. Я вас проведу по самому живописному маршруту.
     - Спасибо. А у нас хватит воздуха?
     - Надеюсь.
     - Может быть, теперь лучше попробовать пешком?
     - Не стоит. У Форстера, по крайней мере, десяток наблюдателей на земле, но лишь несколько на лодках. Так что водный путь дает нам больше шансов.
     Я хотел было спросить, что мы будем делать, когда доберемся до лагуны, но тут заметил, насколько болезненно усталым выглядит Кариновский.
     - Как ваша рука?
     - Беспокоит значительно больше, чем я ожидал. Но, в общем, не слишком мешает. А сейчас хорошо бы...
     - Эй, какого черта вам там надо? - заорал вдруг кто-то с набережной.
     Мы нырнули, быстро миновали Сан-Стэ и поплыли через Большой Канал. Переплыв его наполовину, Кариновский всплыл на минутку, сориентировался по Палаццо Эриццо и церкви Маддалены и снова нырнул. Мне показалось, что он теперь плывет медленнее и с большим напряжением.
     Мимо проплыл речной трамвайчик, затем груженая баржа. Через двадцать минут все семьдесят ярдов, составлявших ширину канала, были позади, и мы повернули в извилистую Рио делла Маддалена.
     Здесь, кажется, мы были наконец в безопасности и без помех поплыли вперед, потом свернули в Рио деи Серви и поплыли вдоль ее извивающегося русла в Рио ди Сан-Джироламо. Оставив позади Гетто Нуово, Кариновский свернул в соединительный канал, ведущий к Рио делла Санса. Над нами прошла гондола, но с нее никто не светил фонарем и никто никакой тревоги не поднял. Зато хриплый тенор запел неаполитанскую любовную песню, а в ответ раздалось женское хихиканье.
     Канал сворачивал направо, и стена больше не могла служить нам ориентиром. Всплыв на поверхность, я увидел, что мы уже в Венецианской лагуне. Город остался позади; его сверкающие шпили и покосившиеся купола соборов вздымались в небо прямо из сверкавших вод, точно Атлантида на полотнах художников-романтиков. В миле от нас виднелся заболоченный берег области Венето; справа торчал остров Мурано, а слева, почти рядом вырисовывались очертания дамбы, связывавшей Венецию с Местре.
     - Плывем через лагуну? - спросил я.
     - Нет, - отвечал Кариновский. - От этой необходимости мы избавлены. Нам нужно просто немного проплыть вдоль берега мимо Сакка ди Сан-Джироламо до условленного места возле Риковерто Пенитенти. Если доберемся, можно считать, что все беды позади.
     Кариновский с трудом держался на поверхности; потом откинул голову назад и лег на спину, дыша часто и хрипло. Отдохнув, он развернулся и поплыл, довольно медленно и неуклюже, вдоль берега на запад. Через десять минут мы достигли низкого, плоского и совершенно пустынного мыса у входа в канал Каннареджио, почти напротив бойни. Риковерто был в пятидесяти ярдах от нас, полускрытый за каменными стенами.
     - Вон, смотрите! - гордо воскликнул Кариновский.
     И я увидел лодку, темную и узкую, причаленную к волнолому. Что-то в ее длинном низком корпусе насторожило меня, вызывая в памяти невнятные ассоциации. Мне вдруг захотелось никогда не видеть эту лодку, не иметь с нею ничего общего. Но чувство это было, по меньшей мере, нелогичным, даже абсурдным, и я, подавив его, поплыл за Кариновским к лодке.
     
     Глава 17
     
     На борту никого не оказалось. Мы сняли акваланги и пробрались по узкой палубе в кокпит. Посидели некоторое время, переводя дух, потом переоделись в сухую одежду, заранее приготовленную и спрятанную под сиденьем. Я ужасно устал от этого плавания, а Кариновский, судя по его виду, был на грани обморока. Но отдыхать было некогда. Мы оторвались от преследования - по крайней мере, на текущий момент - но надо было побыстрее использовать это преимущество, пока нас вновь не обнаружили.
     Кариновский открыл бардачок рядом с приборной доской и достал оттуда карту и маленький фонарь. Это была карта северного побережья Венецианской лагуны от дамбы до Торчелло.
     - Мы находимся вот здесь, - Кариновский ткнул пальцем в карту. - Дамба слева, Сан-Микеле и Мурано справа, материк впереди, на севере. Мы плывем главным фарватером - он здесь красным обозначен - мимо Исола Тессера, мимо аэропорта "Марко Поло", но не к причалу аэропорта.
     - Ну, конечно, нет, - сказал я. - Это было бы уж слишком легко.
     - Слишком опасно, - поправил меня Кариновский. - До подхода к причалу мы свернем на восток и пойдем каналом мимо Сан-Джакомо в Палуде почти до самого Мадзорбо. Видите, Мадзорбо обведен кружком?
     - А я думал, муха нагадила. Что это за карта?
     - Албанская. Копия с югославского военно-морского атласа.
     - Что, Гуэски не мог раздобыть итальянскую?
     - В государственной типографии кончился тираж и сейчас готовится новое топографическое описание лагуны.
     - Карта Британского адмиралтейства была бы лучше всего.
     - Но не мог же Гуэски писать в Лондон с просьбой прислать ему английскую карту, не так ли?
     - Полагаю, что не мог.
     - В любом случае, он заверил меня, что по этой карте может ориентироваться даже младенец. Посмотрите сами: все основные острова и каналы четко указаны. Нам нужно только сперва идти по направлению к аэропорту, а потом свернуть вправо у предпоследней вехи и плыть на Мадзорбо, а затем, у вехи номер пять, свернуть влево и плыть по каналу до Плауде дель Монте.
     Кариновский яростно жестикулировал, доказывая, как это просто. Я не разделял его уверенности. Я имел некоторый опыт плаванья днем в проливе у Лонг-Айленда и знал, насколько это может оказаться затруднительным - плыть по морской карте ночью да еще в незнакомых водах.
     Я изучил карту. Обозначения на ней были самые обычные. Каналы были указаны четкими пунктирными линиями. Навигационные знаки - белыми или красными точками. Болотистые или песчаные зоны заштрихованы синим; их было очень много. Глубина в лагуне при отливе доходила местами до шести футов, но это был максимум, а в среднем она не превышала трех футов. Тут было полно таких мест, где ничего не стоило сесть на мель, а сесть на мель сейчас, при начавшемся отливе, означало для нас полную катастрофу.
     Кариновский начал было суетиться, но я решил сперва потратить какое-то время и как следует изучить лодку. Это было старое плоскодонное корыто с акульим носом, ободранное, в клочьях старой краски. На носу торчал капот двигателя, такой огромный, словно под ним был установлен движок от грузовика. Приборная доска была самой обыкновенной, ничего особенного, за исключением переключателя с обозначением "Трим. дифф.". Я не имел ни малейшего понятия, что это такое, и решил оставить этот переключатель в покое. Имелось также два тахометра - один показывал обороты двигателя, другой - компрессора турбонаддува. В центре располагалась бронзовая табличка с основными техническими характеристиками лодки: длина - 28 футов и 6 дюймов, ширина - 11 футов и 6 дюймов, водоизмещение 5200 фунтов, двигатель "Мерлин" фирмы "Роллс-Ройс" мощностью 2000 лошадиных сил.
     Две тысячи?! Я протер глаза и прочел заново. Да-да, милая моя Вирджиния, две тысячи. И все - в этом замечательном движке "Мерлин" фирмы "Роллс-Ройс", а это, если припоминаешь, тот самый двигатель, что устанавливали во время второй мировой войны на истребителях-бомбардировщиках "Москито"...
     - Какой маньяк-самоубийца, - спросил я, стараясь говорить тихо и спокойно, - приготовил для нас эту ракету?
     - Вы о лодке? Гуэски, конечно.
     - Тогда пусть Гуэски на ней и плавает!
     - Лодка как лодка, - отрезал Кариновский.
     - Черта с два! Это не лодка. Это глиссер, черт бы его побрал! Вы хоть понимаете, что означают эти цифры?
     - Полагаю - у него довольно большая скорость.
     - Да уж, это точно! Вполне достаточная, чтобы нас обоих угробить и избавить Форстера от необходимости за нами гоняться.
     Кариновский заинтересованно спросил:
     - И на какую скорость этот глиссер способен?
     - Когда он был новым - 170 и даже 180! Но в нынешнем состоянии вряд ли вытянет больше 130.
     - Километров или миль?
     - Миль в час. Темной ночью, по югославской карте через лагуну размером с тазик для стирки белья, где, к тому же, больше мелей, чем воды...
     - Мне все равно. Я абсолютно ничего не понимаю в лодках, - отмахнулся Кариновский беззаботно. - Кроме того, разве у нас есть выбор?
     Выбора у нас, конечно, не было. Кариновскому явно не хватило бы сил переплыть лагуну. Времени для поисков другой лодки тоже не оставалось, а наземный транспорт исключался. Оставался только этот монстр с акульим рылом. Нужно было постараться вести его как можно медленнее и осторожнее, надеясь, что он не взорвется, не перевернется и не сядет на мель посреди лагуны.
     - Ну, хорошо, - сказал я. - Отвяжите швартов.
     Кариновский отвязал глиссер и оттолкнулся от причала. Я повернул ключ в замке зажигания и нажал на стартер.
     Двигатель взвыл, но заработал. Двенадцать цилиндров модифицированного "Мерлина" грохотали, как горная лавина, а выхлоп напоминал звук пошедшего вразнос пулемета.
     - Вы не могли бы сделать так, чтобы он работал потише? - прокричал Кариновский. - Мы же весь город разбудим!
     - Он пока еще работает на холостом ходу, - прокричал я в ответ. - То ли еще будет!
     Итак, агент Икс, демонический водитель самых быстрых гоночных машин в мире, откинулся на спинку и поплотнее вжался в водительское кресло. Его загорелое лицо освещала жестокая усмешка, чуть искажавшая его ястребиные черты, а мощные и умелые руки небрежно лежали на рычагах управления. С аккуратностью и точностью хирурга он включил сцепление и чуть нажал на газ.
     Глиссер ответил жутким ревом, который, вероятно, было слышно даже в Швейцарии. Стрелка тахометра дернулась и показала три тысячи оборотов в минуту. Глиссер рванулся вперед, как ядро из пушки, и агент Икс, опасаясь за собственную шкуру, что было сил вцепился в поручень кокпита.
     
     Глава 18
     
     С глиссером творилось Бог знает что: он несся с огромной скоростью, и нос его при этом здорово уклонялся влево. Я повернул руль, и суденышко тут же скакнуло вправо. Ограждение штирборта ушло под воду, а нос давно уже изображал субмарину.
     - Сбросьте скорость! - завопил Кариновский.
     Именно это я и пытался сделать. Я даже снял ногу с педали газа, но ее, видно, заклинило; глиссер по-прежнему набирал скорость. Тахометр показывал уже 3700 оборотов. Нас снова уводило влево; мы вполне могли вот-вот выскочить на дамбу.
     Я опять крутанул руль вправо. И опять нос зарылся в воду, а корма начала упорно задираться, и тогда я выключил сцепление. Двигатель, лишившись нагрузки, взревел так, словно готов был взорваться. Вдруг педаль газа освободилась и выскочила назад. Рев движка несколько стих, превратившись в малоприятное рычание. Корма судна осела, и глиссер начал замедлять ход.
     - Что это вы делаете? - спросил Кариновский.
     - Педаль газа заедает, - объяснил я. - И с рулем что-то не в порядке. Глиссер все время заносит влево, а при правом повороте он зарывается носом в воду.
     Кариновский вздохнул и потер ладонями лицо.
     - Может, я попробую? - предложил он.
     - Нет, лучше следите за курсом. Куда нам сейчас?
     Кариновский сверился с картой:
     - По главному фарватеру.
     - Да где он, к черту, этот главный фарватер?! - заорал я.
     - Не надо так волноваться, - сказал Кариновский. - По-моему, следует придерживаться вон тех вешек, видите?
     - Это, кажется, рыболовные буйки.
     - Вполне возможно... Тогда держите курс вон на ту треугольную штуковину справа.
     - О'кей, - сказал я. - Смотрите в оба, может, еще такую увидите.
     Я чуть прикоснулся к педали газа. Судно не отреагировало. Я надавил чуть сильнее. Педаль внезапно провалилась в пол, и глиссер рванулся вперед. Я подковырнул педаль газа ногой и вытащил ее. Двигатель тут же сбросил обороты почти до холостого хода, и судно чуть не остановилось. Мы уже миновали одну веху и быстро приближались к следующей.
     Я повторил операцию, сперва утопив педаль в пол, потом вытащив ее обратно носком ботинка. Звук был такой, словно я веду огонь из 88-миллиметрового орудия. Если меня не слышали в Швейцарии, то только лишь потому, что не обращали внимания. Глиссер двигался вперед какими-то нервическими рывками, точно одержимый пляской святого Витта. Я все ждал, что ведущий вал винта вот-вот лопнет.
     - А теперь, - сказал Кариновский, - по-моему, надо повернуть вправо.
     Впереди, на пристани аэропорта, ярко горели огни.
     - Куда - вправо? - спросил я.
     - Просто вправо, в канал на Мадзорбо.
     - Какой канал, идиот?! Где он?
     - Думаю, надо идти вон по тем вехам, - важно отвечал Кариновский.
     Он показал рукой, и я увидел настоящий лес вех справа от нас. Некоторые вполне могли оказаться вехами, отмечающими фарватер; остальные, по всей вероятности, служили обозначением зон рыбной ловли, песчаных отмелей, ловушек для крабов и даже закопанных сокровищ. Я был не в состоянии отличить одну веху от другой. Следовало, видимо, ломиться сквозь них наобум, в надежде, что вода все еще стоит достаточно высоко и можно будет проскочить над отмелями.
     Я включил сцепление и стал осторожно маневрировать, выбирая путь мимо тех вешек, что были повыше, и держась к ним как можно ближе в надежде на лучшее.
     Ну и конечно мы тут же сели на мель.
     - Что нам теперь делать? - спросил Кариновский.
     - Прыгать в воду и выталкивать лодку, - отвечал я.
     - Надеюсь, это не займет много времени, - сказал он, перелезая вслед за мной через борт и плюхаясь в воду. Воды было по пояс. - Кажется, за нами погоня.
     Я оглянулся в сторону Венеции. От берега отделился какой-то огонек и поплыл по направлению к нам.
     - Может, это полицейский катер? - предположил я.
     - Хотите пари?
     - Нет уж, спасибо. Идите к носу лодки и подставляйте под него плечо. А я приподниму корму. Так, взяли!
     Мы уперлись в тяжеленный корпус глиссера; ноги тут же по колено ушли в жидкую грязь. Огонек двигался к нам со стороны Оспитале Умберто I, но не очень быстро - миль десять-пятнадцать в час по моей оценке. Однако он ни разу не остановился и неуклонно приближался к нам.
     Нам удалось столкнуть нос глиссера с мели назад, где глубина была фута четыре. Мы забрались обратно в лодку, и я быстренько огляделся, надеясь обнаружить хоть что-то, указывающее на фарватер, но ничего не обнаружил, включил сцепление, нажал на газ, и мы с ревом понеслись на восток. Умело управляясь с педалью газа, я провел глиссер мимо островов Сан-Микеле и Мурано, легко увеличив расстояние между нами и преследователями. Мы почти достигли траверза Сан-Джакомо в Палуде, когда вновь сели на мель.
     На этот раз нам потребовалось гораздо больше времени, чтобы освободить глиссер. Преследователи значительно приблизились, и уже было видно, что у них слабенький катерок с очень малой осадкой. Он шел на нас прямо через мели. Когда он был от нас на расстоянии ярдов пятидесяти, я снова услышал выстрелы и нажал на газ.
     И мы с ревом понеслись прочь. За кормой веером вздымалась пена, а шума было столько, что пограничники на границе с Югославией могли бы насмерть перепугаться. Нас швыряло во все стороны, пока я лавировал между вехами, сбивая те, что не успевали достаточно быстро убраться с дороги, и молясь про себя, чтобы винт не напоролся на какое-нибудь бревно.
     Мы были уже совсем близко от Мадзорбо; катер преследователей сильно отстал. И тут Кариновский хлопнул меня по плечу и прокричал, что надо свернуть налево. Я последовал его указаниям и тут же снова сел на мель.
     - Безнадежно, - сказал Кариновский. - Давайте лучше поплывем прямо в Мадзорбо.
     - Вы хотите сказать, пойдем вброд? - съязвил я. - В общем, вряд ли нам удастся туда добраться.
     Катер между тем приближался; наши преследователи вновь подняли стрельбу.
     - Перебирайтесь на корму, - велел я Кариновскому.
     - Что вы намерены делать?
     - Либо снять глиссер с мели, либо взлететь на воздух, - отвечал я.
     Кариновский грустно покивал и перебрался на корму. Я сел в водительское кресло и включил задний ход. Кариновский, сидя на корме, вполне мог своим весом помочь глиссеру слегка приподнять нос и сняться с мели. Но мог и не помочь. Я надавил на газ.
     Двигатель взревел, как раненый динозавр. Винт поднял в воздух не менее тонны воды. Водитель катера вполне мог решить, что мы взорвались; я и сам сперва так подумал. Катер резко свернул в сторону, замедлил ход и на несколько мгновений явно потерял управление. Потом ему снова удалось развернуться носом к нам. Рев двигателя заглушал выстрелы преследователей, но я заметил, что в небьющемся ветровом стекле уже есть два свежих пулевых отверстия. Еще одна пуля расплющилась о панель приборов, вдребезги разбив указатель уровня топлива. Тахометр еще работал, показывая 5000 оборотов, причем стрелка плясала уже в аварийной красной зоне. Видимо, еще несколько мгновений, и двигатель слетит с креплений и взорвется, прошивая осколками капот.
     Но тут глиссер съехал с мели и, набирая скорость, понесся задним ходом. Кариновский, цепляясь здоровой рукой за поручень, едва удержался, чтобы не упасть в воду. Я переключился на нейтраль, втащил Кариновского в кокпит и снова врубил двигатель.
     Времени на всякие там фокусы не было. Следующая мель в любом случае станет для нас могилой. Я утопил педаль газа в пол и направил глиссер к Палуде дель Монте.
     Это было явно не самое худшее направление - если уж вообще куда-то плыть. Компрессор турбонаддува завывал дурным голосом, тяжелые поршни молотили так, словно пытались пробить цилиндры насквозь. Глиссер наполовину высунулся из воды, балансируя на двух спонсонах и нижней части винта. Нос вибрировал, точно судно пыталось взлететь. Увидев впереди длинную и топкую песчаную косу, я направил глиссер прямо на нее. Судно налетело на мель и птицей взвилось в воздух. Винт бешено завертелся, не встречая сопротивления, стрелка тахометра пыталась накрутиться на шпильку ограничителя. Потом мы упали обратно в воду, подскочили разок в воздух, упали снова, и глиссер наконец выровнялся. Пронесло. Берег был прямо перед нами, и я попытался как всегда вытащить педаль газа из пола носком ботинка.
     И не успел.
     Компрессор выбрал именно этот момент, чтобы пойти вразнос. Вращавшаяся с невероятной скоростью крыльчатка двигателя просто разлетелась на мелкие кусочки. Приводной валик компрессора развалился, за ним последовал и вал винта. Двигатель, лишившись нагрузки, начал пробивать поршнями стенки блока цилиндров. Искореженные куски металла кромсали крышку капота. Винт решил присоединиться к общему веселью, и от него во все стороны полетели лопасти.
     А глиссер продолжал нестись вперед, лишь чуть снизив скорость.
     Потом водное пространство кончилось, и мы вылетели на болотистый берег, но глиссер, видимо, этого не заметил и продолжал нестись прямо по бурой грязи, разбрасывая во все стороны части двигателя. Так мы пересекли всю прибрежную полосу, перевалили через узкую дорогу и продолжили движение по заросшей травой лужайке. Глиссер все скользил, подскакивая, с сумасшедшей скоростью, пока не добрался до непаханого поля.
     Без каких-либо колебаний он направился прямо на купу деревьев. Огромный кедр врезал ему по скуле, заставив вращаться вокруг собственной оси. Глиссеру явно начинало все это надоедать, но он все же продвинулся вперед еще немного, ярдов на двадцать, и тут напоролся на камни. Остатки его днища мгновенно были растерзаны в клочья, но глиссер не сдавался и даже добился еще одной, последней победы: врезался в иву средних размеров и перевернулся. Вздрогнув, он наконец затих навеки.
     
     Глава 19
     
     - Вот мы и прибыли, - сообщил я; с юмором у меня в данный момент было плоховато.
     Кариновский не ответил. Глаза его были закрыты, голова откинулась назад под каким-то неестественным углом. Мне стало страшно: неужели все мои блестящие акробатические этюды на воде оказались напрасными? "Операция прошла успешно, но пациент скончался".
     Я приподнял ему голову и осторожно раздвинул веки пальцами.
     - Будьте так добры, выньте свой палец у меня из глаза, - произнес Кариновский.
     - Господи, я уж решил, что вы умерли!
     - Даже мертвый я не желаю быть слепым, - заявил он и, поднявшись на ноги, внимательно осмотрел лагуну. Теперь она была ярдах в пятидесяти позади нас. Потом Кариновский изучил твердую землю по обе стороны от глиссера.
     - Най, - сказал он с чувством, - я всегда считал вас гением! Но жалкие слова бессильны выразить все великолепие вашего подвига!
     - Ничего особенного, - отвечал я. - Любой псих вел бы себя точно так же.
     - Возможно. Но вы действительно совершили подвиг, друг мой! Вы спасли нас прямо из пасти неприятеля, готовой уже захлопнуться. Надеюсь, теперь вы прибережете свою скромность для тех, кто еще способен в нее верить?
     - Да ладно, - сказал я. - Честно говоря, мне куда легче было бы спасать нас на обычной гребной лодке.
     - Пожалуй, вы правы. А Гуэски мог бы выбрать и более подходящую посудину. Хотя гребная лодка была бы просто оскорблением для его артистической натуры.
     - Так или иначе, до материка мы доплыли.
     - Это верно, но из опасной зоны пока еще не выбрались. Они все еще могут нас догнать.
     - По всей вероятности, да. Их катер, наверное, уже пристал к берегу.
     - Не забывайте еще и о пехотных подразделениях Форстера, - заметил Кариновский. - Нужно как можно скорее уходить отсюда.
     Мне тут же представилась некая вечная гонка, непрекращающееся преследование. Видимо, мы выбрались из лабиринта Венеции только для того, чтобы очутиться в огромном лабиринте под названием Вселенная - игрушечные фигурки, обреченные держаться за место, заранее определенное для нас в этой захватывающей игре фортуны; и нам суждено было вечно оставаться в роли беглецов.
     - Интересно, сможем ли мы когда-нибудь оказаться в безопасности? - спросил я.
     - Да, скоро, - ответил Кариновский. - Вот только доберемся до Сан-Стефано ди Кадоре.
     - А где он, черт бы его побрал?
     - В северной части Венето, недалеко от границы с австрийской Каринтией, у подножья Карнийских Альп.
     - Только не надо лекций по географии! Это далеко отсюда?
     - Чуть меньше ста километров.
     - И как вы предполагаете туда добраться?
     - Гуэски должен был позаботиться об этом.
     - Как о глиссере? Слушайте, мне уже...
     - Погодите. Кто-то идет.
     Я разглядел в темноте человеческую фигуру, быстро и бесшумно двигавшуюся к нам через поле, и нырнул в кокпит глиссера. Отыскав там револьвер Кариновского, я присел и положил ствол на левый локоть, целясь чуть впереди идущего к нам человека. Ветра не было.
     Кариновский положил мне руку на плечо.
     - Не стоит сразу так бурно реагировать, - заметил он. - Враг не стал бы действовать столь открыто.
     Стрелять я не стал, но револьвер все же держал наготове. После только что пережитых приключений, мне не хотелось больше никаких неприятных неожиданностей. Ни с какой стороны. Я был готов на что угодно, лишь бы четко и ясно выразить это свое желание.
     Темная фигура подошла к нашему разбитому глиссеру вплотную. От нее разило потом и чесноком. Кто-то обнял меня за плечи:
     - Это было просто потрясающе! - раздался голос Гуэски.
     Одетый в темный костюм с черным шелковым шарфом, небрежно повязанным на шее, и в черных перчатках тонкой кожи, Маркантонио Гуэски прижал меня к груди, дыша мне прямо в лицо своим чесночным восхищением.
     - Я все видел! - заявил он. - С того самого момента, как вы отошли от Сакка ди Сан-Джироламо. Я буквально не отнимал бинокля от глаз!
     - Это нам здорово помогло, - заметил я, освобождаясь от его объятий.
     - Ну, вам помощь и не требовалась. Скорость, с которой вы пересекли лагуну...
     - ... была неизбежной, - закончил за него я. - Полагаю, вам не составило труда нас найти.
     - Не составило, - отвечал Гуэски. - Лесной пожар всегда легко обнаружить. Можно было лишь пожелать, чтобы вы производили меньше шума, приближаясь к земле.
     - Можно было также пожелать, чтобы на глиссере был установлен глушитель, - сказал я.
     - Да, это судно действительно оказалось чересчур шумным, - признал Гуэски. - Но теперь все уже позади. Вы и мистер Кариновский практически в безопасности.
     - Практически?
     - Ну, разумеется. Нужно еще выбраться с побережья Венето. Но это уже чисто техническая проблема. Мы перехитрили Форстера на всех этапах и теперь проведем его окончательно. Идемте же, нам надо вон в ту сторону.
     Меня беспокоил Кариновский. Его раненой руке здорово досталось на глиссере, и теперь рана вновь открылась и кровоточила. С пальцев капала кровь. Пришлось его даже поддерживать. Не думаю, что у него оставались силы еще куда-то тащиться.
     - И как же мы проведем Форстера на сей раз? - спросил я.
     - Самым великолепным образом! - с воодушевлением сообщил Гуэски. - Чтобы до конца оценить мой план, вам сперва следует проанализировать сложившееся положение.
     - Я его уже проанализировал.
     - Не до конца. Вы помните лишь о катере, который вас преследовал, но наверняка не знаете о том, что еще приготовил вам Форстер.
     Я действительно этого не знал, и мне это было совершенно безразлично. Однако заткнуть этот сверкающий фонтан ненужной информации было совершенно невозможно. Мы, спотыкаясь, брели по мокрой траве, а Гуэски (достойный наследник Борджиа, этакий страшный доктор Фу Манчу из американских комиксов живописал нам создавшееся положение.
     - Форстер, должно быть, предполагал, что вы все же выберетесь из Венеции; это единственный разумный вывод, который он мог сделать, столкнувшись с человеком вашего калибра. Поэтому он подготовил вторую линию обороны в районе дамбы Венеция-Местре. Его силы, расположенные на линии Чьоджиа-Местре, нас не касаются; мы уже покинули этот театр военных действий, выражаясь армейским языком. А вот на северном фронте, располагающемся под углом к линии Местре - Сан-Дона ди Пьяве, военные действия пойдут очень активно. Итак, рассмотрим топографические особенности этого театра...
     - Гуэски, - перебил его я, - может, оставим это на потом?
     Но мое замечание было попросту проигнорировано. Гуэски желал во что бы то ни стало продемонстрировать, сколь блестяще он владеет ситуацией и сколь инициативным командиром, обладающим нестандартным мышлением, он является.
     - Итак, здешняя местность имеет следующие характерные особенности, - продолжал он, на наших глазах превращаясь в великолепного преподавателя тактики из военной академии. - Мы находимся в квадрате со сторонами примерно в две с половиной мили, равносторонность которого определяется Венецианской лагуной с юга, альпийскими предгорьями с севера, рекой Брентой с запада и рекой Пьяве с востока. Действуя в этом секторе и двигаясь к северу от лагуны, мы обязаны предположить, что Форстер будет охранять магистраль, соединяющую Местре и Сан-Дона ди Пьяве, а также пять второстепенных дорог, соединяющих городки Кадзори, Комплато и Церкато. Здесь есть еще железная дорога, но ее он скорее всего во внимание не примет, поскольку в ближайшие 30 часов никаких поездов там нет. Таким образом, его люди плотно окружают нас между лагуной и прибрежным шоссе. С первого взгляда, такой боевой порядок неприятеля представляется совершенно непреодолимой преградой.
     - Да, выглядит неплохо, - согласился я. - И как же мы станем отсюда выбираться?
     Но у Гуэски явно не было желания выдать нам всю информацию сразу. Топая по болоту сквозь редкие деревья и покрытые стерней поля, он продолжал разъяснять нам общую ситуацию.
     - Таким образом передо мной стояла следующая проблема, - вещал он, напоминая С.Обри Смита в "Четырех перьях", только намного глупее, - все возможные варианты решения которой я рассмотрел: силы "северных" будут рассредоточены на большой протяженности по линии Местре - Сан-Дона. Поэтому я попробовал найти уязвимую точку в этой линии фронта, предполагая поставить все на карту и решиться там на внезапный прорыв...
     - Отлично! - воскликнул Кариновский. - Одобряю! И предлагаю, чтобы мы...
     - Но я отверг эту идею как чистое донкихотство, - продолжал Гуэски. - Нам следует принять во внимание, что Форстер наверняка имеет радиосвязь с силами "южных" и что, как только он выяснит наше местоположение, эти люди тут же будут быстро переброшены на заранее подготовленные позиции над прибрежным шоссе. Короче говоря, силы "южных" следует рассматривать как весьма мобильный резерв, из-за чего, следовательно, мы оказываемся в том же положении, в какое попали с самого начала: люди с катера догоняют нас сзади, действуя как одна из сторон двойного охвата, стремятся прижать нас к укрепленной позиции Форстера на севере и раздавить. Я понятно объясняю?
     - На редкость! - откликнулся я. - Вы проанализировали ситуацию просто превосходно!
     Гуэски расцвел от удовольствия.
     - Помимо всего прочего, мне не хотелось преуменьшать силы и возможности противника...
     - Никто и не может обвинить вас в этом, - заверил я его. - Вы приняли во внимание все аспекты приготовленной нам ловушки; вот только, к сожалению, мы все еще из нее не вылезли.
     - Я прекрасно это сознаю. - Гуэски совсем задрал нос. - Именно к этому я и стремился. Судите сами: Форстер готовит нам ловушку и ожидает, что мы постараемся ее обойти и, таким образом, угодим в новую, еще более опасную. А мы, взяв инициативу в свои руки, двинемся прямо в центр этой первой ловушки - как раз туда, где он нас никак не ожидает!
     - Прекрасно! Но что именно мы должны делать?
     - Бежать отсюда.
     - Каким образом?
     - Двигаясь вон к тем стогам сена на поле.
     Гуэски, сдвинув манжет рубашки, озабоченно посмотрел на часы.
     - Если я правильно все рассчитал, люди Форстера окружат нас в самое ближайшее время и именно в этом месте. - Он самодовольно усмехнулся. - Но у нас есть для них маленький сюрприз!
     Это было уж слишком. Схватив этого садиста за шиворот, я стал трясти его так, что у него в карманах зазвенели монеты, и оскалившись как волк, прорычал прямо в его изумленную физиономию:
     - Слушай, трепло проклятое, если ты знаешь, как отсюда выбраться, говори немедленно!
     - Пожалуйста! Только пиджак не рвите, - обиженно сказал Гуэски. Я отпустил его, и он стал поправлять на себе одежду. - Идемте вон туда, - показал он.
     Оставалось только восхищаться его самообладанием - даже если всех нас в результате перестреляют.
     Через поле мы добрались до трех больших стогов сена, и Гуэски небрежным жестом указал на тот, что был в центре:
     - Вот, смотрите!
     Я стал смотреть. Гуэски, оскалившись как гиена, подошел к стогу и начал охапками разбрасывать сено. Из-под сена показался длинный темный силуэт. Гуэски отбросил еще несколько охапок, и от изумления у меня во рту пересохло.
     - Гуэски, - произнес я потрясенно. - Беру все свои слова обратно! Вы, несомненно, гений!
     Перед нами стоял, сверкая как реальная надежда на спасение, весь в клочьях сена, как только что распакованная игрушка, предназначенная для какого-нибудь великана, моноплан с высоко установленными крыльями. Кончиков крыльев и хвоста, правда, еще не было видно, однако характерный изгиб его пропеллера прямо-таки возвещал грядущее освобождение. Я помог Гуэски окончательно очистить самолет от сена и отступил на шаг в немом восхищении.
     - Впечатляет, не правда ли? - спросил горделиво Гуэски. - Пока эти бешеные собаки гоняются за нами по земле, мы воспарим в небеса; пусть себе щелкают зубами и воют на луну!
     - Задумка, вполне достойная вас, друг мой, - сказал я, невольно подлаживаясь под высокопарный тон Гуэски и ощущая глубокую благодарность. - Итак, летим в Сан-Стефано?
     - Совершенно верно. Аэропорта там, правда, нет, но я присмотрел несколько мест, вполне удобных для посадки такого легкого самолета. Полковник Бейкер и его люди уже ждут нас там. Полет займет не более часа.
     На востоке появились первые проблески зари, а по обе стороны поля я заметил какое-то движение. Залаяла собака, и раздался странный звук - точно металлом по кости - и собака внезапно смолкла.
     - Кольцо сужается, - заметил Гуэски, улыбаясь. - Мой дорогой, не пора ли нам взлететь?
     - Ваше предложение, - в тон ему ответил я, - вполне меня устраивает. Кариновский, вы как там?
     - Я там ничего, - откликнулся Кариновский. - Стою себе, истекаю кровью, а вы все веселитесь...
     - Я вас перевяжу в самолете, - сказал я. - Полетели!
     Мы помогли Кариновскому подняться на борт и пристегнули его ремнями к сиденью. Заря быстро разгоралась; были уже хорошо видны фигуры людей Форстера, подползавшие к нам по полю. Я хотел было сесть в кресло второго пилота, но оказалось, что там уже сидит Гуэски.
     - Вы не туда сели, - заметил я.
     - Ничего подобного, - ответил он.
     - Гуэски, - сказал я, - сейчас не время для шуточек. Противник рядом. Перебирайтесь-ка на место пилота и командуйте.
     - О чем вы?! - вскричал Гуэски визгливо. - Я абсолютно ничего в самолетах не понимаю! Ничего! Это ваше дело!
     - Слушайте, - сказал я, - вы же сами все это придумали! Вы же зачем-то приготовили этот чертов самолет, верно?
     - Но я его приготовил для вас! - Казалось, Гуэски сейчас заплачет. - Мистер Най, ну пожалуйста! Ведь отлично же известно, что вы прекрасный летчик и водите любые самолеты. Вы же знаменитость! Господи помилуй, да зачем же иначе я стал бы добывать для вас самолет?!
     Так. Вот оно снова! Тень знаменитого и непревзойденного агента Икс, суперфантома чертова, моего двойника, опять восстала из небытия и настигла меня, чтобы, продемонстрировав всем мою жалкую сущность, уничтожить. Агент Икс, гнусно играющий чужими жизнями, взявший себе право убивать по своему выбору и усмотрению, рехнувшийся шпион, действующий с согласия и одобрения властей... О, как я его сейчас ненавидел! И какую ответную ненависть он, должно быть, питал ко мне! Но наконец-то его час пробил! Адский двойник нашел-таки способ угробить меня, своего самого заклятого врага!
     Гуэски все дергал меня за руку. Потом он затащил меня в пилотское кресло, и я тупо уставился на совершенно незнакомую мне панель приборов. Мною внезапно овладело полное спокойствие: я понял, что вина за этот кошмар лежит исключительно на мне самом. Агент Икс, в конце концов, был всего лишь этикеткой, которую на меня налепили, руководствуясь минутными соображениями. Но каков Гуэски!.. Что ж, от человека, который разрабатывает планы бегства с помощью акваланга и глиссера, вполне можно ожидать, что он приготовит и спрячет где-нибудь и самолет.
     - Най! - вскричал между тем Гуэски. - Они совсем рядом! Взлетайте же!
     Я грустно улыбнулся и спросил:
     - Кариновский, вы умеете водить самолет?
     - Да вроде нет, - отозвался тот. - Во всяком случае, никогда не пробовал.
     Мне уже отлично видны были восемь человек, крадущиеся по краю поля. Они двигались медленно, с предельной осторожностью, но удивительно целенаправленно - к нам.
     
     Глава 20
     
     Я все же несколько преувеличивал. Хотя мое знакомство с легкими самолетами было явно недостаточным, но кое-какое представление я все же имел. К примеру, я несколько раз летал на них в качестве пассажира. А однажды мне даже доверили управление планером "Пайпер Каб"; я немного пролетел по прямой, потом совершил несколько поворотов с легким наклоном и проявил вполне приличные способности. И, кроме всего прочего, я видел бесчисленное количество фильмов про летчиков.
     Однако это был все же недостаточный опыт для решения стоявшей передо мной задачи. Впрочем, вряд ли у меня было больше опыта в том, что представлялось единственной альтернативой полета: в отстутпелнии по открытому пространству под выстрелами как минимум десятка вооруженных людей. Крайняя необходимость заставила повернуться к приборной доске.
     Я быстро нашел кнопку включения аккумуляторов. Под панелью справа обнаружился и топливный кран. Я открыл его и обратился к рычагу управления карбюратором. Под ним была табличка: "При прогреве двигателя открыть полностью". Так я и сделал. Потом повернул регулятор качества смеси в положение "Обогащенная".
     - Что это вы делаете? - спросил с подозрением Гуэски.
     - Готовлюсь вывезти нас всех отсюда.
     - Да? - Он с минуту молчал. - А мне уж показалось, что вы не умеете летать.
     - Вам правильно показалось. Но, по-моему, сейчас самая пора научиться.
     - Видимо, да, - и он нервно засмеялся. - Только нельзя ли учиться побыстрее?
     Я кивнул. Ноги уже удобно устроились на двух педалях, только вот я никак не мог вспомнить, какая из них для чего предназначена. Тормоза? Нет. Двух тормозных педалей не бывает. Я нажал правую и услышал легкий скрип в задней части самолета. Я высунулся в окно и увидел, что повернулся руль. Так. Значит, с помощью педалей управляют рулем. Я припомнил, что ручка, расположенная прямо передо мной, служит для управления элеронами и рулями высоты.
     Что дальше? На панели было жуткое количество приборов: указатели высоты, направления, времени, температуры масла в двигателе, уровня топлива, давления масла, оборотов двигателя... Здесь же располагалось огромное количество кнопок, переключателей и циферблатов; под многими из них были сопроводительные или предупредительные надписи. Я быстро их прочитал, стараясь вспомнить, что когда-либо слышал о процедуре взлета. Кажется...
     Тут Гуэски тронул меня за плечо.
     - В чем дело? - окрысился я.
     - Они уже стреляют! - закричал он. - Вы что, не слышите?!
     Да, теперь я это услышал. Люди Форстера, правда, были еще на довольно большом расстоянии от нас, но уже в пределах досягаемости пистолетной пули. Времени размышлять об особенностях полета на легком самолете не оставалось. Пора было действовать или погибнуть, вернее - действовать и погибнуть. Такой порядок действий представлялся мне более вероятным.
     - Поехали, - сказал я и нажал на кнопку стартера.
     Ничего не произошло.
     Я еще несколько раз нажал на кнопку - реакции никакой. Я снова лихорадочно обшарил глазами панель приборов в поисках причины неудачи. И обнаружил нечто, именуемое "Включение магнето". Этот переключатель имел четыре положения: "Выкл.", "Л", "П" и "Оба". Я переключил его в положение "Оба" и снова нажал на кнопку стартера.
     Двигатель жалобно кашлянул и с ревом заработал. Я перевел ручку в положение, соответствовавшее, как мне казалось, нейтральному, опустил ноги на обе педали и посмотрел, что показывают тахометр и указатель давления масла. Самолет содрогался, но с места не двигался.
     Я приоткрыл сектор газа. Тахометр показывал 2400 оборотов. Выше этой цифры была красная аварийная зона. Самолет раскачивался, как ива на ветру, но по-прежнему стоял на месте.
     И тут, вспомнив про ручной тормоз, я сбросил обороты до холостых и отключил ручник.
     Мы покатились вперед, быстро набирая скорость. А я все больше открывал сектор газа.
     Тут я еще припомнил, что самолет вроде бы должен взлетать против ветра. Только я ведь не знал, есть ли снаружи ветер, но даже если б и знал, то все равно не имел ни малейшего понятия, как им воспользоваться. И еще я вдруг вспомнил, что самолет должен бежать по земле достаточно быстро, прежде чем от нее оторвется. Поэтому я до отказа открыл сектор газа, как это делают настоящие воздушные асы. (Сейчас стоило бы еще выключить форсажную камеру, если бы она у меня была.)
     Самолет бежал по земле со скоростью не менее 50 миль в час, хотя указатель воздушной скорости показывал только 20, и тут машина стала опасно забирать вправо. Я чуть нажал правую педаль, обнаружил, что стало только хуже, и быстренько нажал левую. Самолет на мгновение выровнялся и стал отклоняться влево. Я опять скорректировал курс.
     Мы уже мчались со скоростью 60 миль в час. Впереди показалась низкая каменная стена и деревья за нею. Я едва справлялся с управлением, хотя и попробовал все же слегка изменить курс с помощью педалей. Но, видимо, перестарался. Сложными зигзагами мы неумолимо приближались к стене.
     Сидевший сзади Кариновский наглухо умолк. Гуэски что-то пролепетал было и закрыл лицо руками. Я подавил желание сделать то же самое. Подался вперед, чтобы открыть сектор газа до предела, и обнаружил, что он уже полностью открыт. Тогда я потянул ручку на себя - как множество раз видел в кинофильмах.
     И самолет - что самое невероятное! - самым натуральным образом оторвался от земли. Я еще не до конца в это поверил, но теперь уже видел под собой землю, которая мчалась назад. Мы все выше поднимались в розовое от зари безоблачное небо. Потом двигатель вдруг стал издавать недовольные, жалобные звуки: перегрузка! Стрелка тахометра упала до 1900 оборотов. Я отпустил ручку вперед, уменьшив угол набора высоты.
     Гуэски что-то говорил мне, но я его не слушал. Меня переполняло чувство полного триумфа. Я - я! - поднял самолет в воздух! И мы летели, черт побери!
     Да, это был момент чистого восторга, которым следовало насладиться от души. Я решил пока не обременять себя еще одной интересной проблемой: каким образом и в каком режиме мне придется садиться. Хорошенького понемножку - вот единственный девиз для солдата удачи, особенно несколько склонного к истерикам.
     
     Глава 21
     
     Взлет задал нам страху, но в итоге привел меня в состояние эйфории. Стоило нам стремительно взмыть в небесную синеву, я решил, что летать в конце концов не так уж и трудно и эту профессию любой разумный человек может легко освоить (достаточно как следует собраться). Теперь мне казалось, что профессиональные летчики просто создали некий мистический культ вокруг своего мастерства, и таинственность эта что-то уж больно задержалась; скорее всего для них это просто способ защитить свой источник доходов, вот они и прибегали к хорошо рассчитанному обману.
     Впрочем, продолжал размышлять я, есть и другая возможность: летать на самолете действительно непросто, но я, к счастью, оказался одним из тех немногих, кто все делает правильно по наитию.
     Однако уже через несколько минут мне пришлось отвергнуть оба собственных объяснения. Я понял, что мне удалось поднять самолет в воздух только благодаря исключительному везению и "умным" приборам, встроенным в машину.
     Это озарение пришло ко мне совершенно неожиданно, когда самолет без каких-либо видимых причин вдруг самостоятельно повернул налево.
     Мы продолжали подъем. Тахометр показывал 2300 оборотов в минуту, ручка была отведена назад, ноги мои едва касались педалей руля. Указатель воздушной скорости показывал 50 миль в час - стрелка была в опасной близости к предельным 40 милям в час, за которыми последовало бы падение. Мы были на высоте 500 футов - слишком близко к земле, но по-прежнему продолжали набирать высоту.
     И тут самолет опять без каких-либо видимых причин повернул влево.
     Я чуть выжал правую педаль. Самолет вернулся на прежний курс, но воздушная скорость упала до 45 миль. Двигатель жалобно завыл. Я попробовал прибавить газу, но дроссель и так был открыт полностью. Самолет качнулся вправо и стал снижаться; двигатель на мгновенье заглох совсем. В полной панике я пнул левую педаль и отвел ручку вперед. Нос самолета выровнялся по горизонту, воздушная скорость сразу выросла до 60 миль, но стрелка тахометра приблизилась к опасной красной зоне, и самолет вновь резко свернул влево. Тут нужны были как минимум четыре руки и две головы.
     Я вернул самолет на прежний курс и взял ручку чуть-чуть на себя. Обороты упали до безопасного уровня, как только самолет вновь начал подъем; но, конечно же, воздушная скорость снизилась до опасного предела. Я осторожно двигал ручкой то вперед, то на себя, пока не нашел такое ее положение, когда и обороты двигателя, и воздушная скорость оставались в безопасных пределах. Самолет очень медленно набирал высоту. Мне все время приходилось выправлять курс, чтобы не дать ему уклониться влево, и это меня беспокоило. Но через некоторое время все наконец пришло в равновесие.
     - Что случилось? - спросил Гуэски дрожащим голосом.
     - Небольшая турбуленция, - небрежно бросил я, решив, что нет смысла пугать пассажиров; на этом самолете вполне достаточно одного паникера - меня самого.
     - Но вы ведь действительно умеете управлять самолетом, правда? - спросил Гуэски. - Вы, наверно, хотели над нами подшутить, да? - Его нытье начинало меня раздражать.
     - Вы же сами видите: мы летим! - резко ответил я, снова корректируя уход влево и подавая ручку чуть вперед, чтобы не допустить сваливания и немного уменьшить обороты двигателя, чтобы стрелки не заходили в красную зону.
     - Но, мне кажется, что-то все же не в порядке, - заметил он.
     - Слушайте, - сказал я, - любому летчику нужно время, чтобы приспособиться к такому гробу, как этот. Особенно если человек привык летать на истребителях со сверхзвуковой скоростью. - Клянусь, я и сам не понимал, что несу!
     Гуэски яростно закивал в знак согласия. Ему страстно хотелось уверовать в мои опыт и умение, несмотря на некоторые свидетельства чего-то совсем иного. Среди людей, попавших в беду, вряд ли найдется хоть один атеист, особенно в небесах, на высоте тысячи футов над Северной Италией.
     - А вам приходилось много летать на реактивных истребителях? - спросил Гуэски.
     - Много. В основном на "Сейбрах" и "Банши", - отвечал я, по-прежнему без конца манипулируя ручкой и педалями, чтобы не допустить сваливания и снизить обороты. - Я вам не рассказывал, как у меня случился срыв пламени над водохранилищем Чангджин, в Корее?
     - Нет... А что, вам там здорово досталось?
     - Да, положение, надо сказать, было довольно скверное, - отвечал я и прикусил губу, чтобы не засмеяться. Но тут мое внимание снова привлек самолет, который опять требовалось вернуть на прежний курс, и я предложил Гуэски, чтобы он позаботился о Кариновском. Затем полностью отрешился от всякой болтовни и шуточек и сосредоточился на сложных попытках перехитрить неуправляемый самолет.
     Мы летели со скоростью 105 миль в час и каким-то образом ухитрились подняться на высоту 3.000 футов. Я сбросил газ, уменьшив скорость до крейсерской, и стрелка указателя замерла примерно на 90 милях. Судя по компасу, мы летели на юго-запад. Солнце уже взошло, и подо мною сверкала морщинистая шкура Адриатического моря. Цель же наша, Тольмеццо, располагалась в Альпах, а значит, где-то на севере. Я чуть отвел ручку вправо.
     Самолет отреагировал, опустив правое крыло. Нос тут же задрался, воздушная скорость начала падать. Я был уверен, что проклятый двигатель вот-вот заглохнет, и резко вернул ручку в прежнее положение.
     Это был неправильный ход. Самолет накренился, мотор закашлял, зарычал, как раненая пантера, и еще выше задрал нос. Я дал полный газ и скорректировал положение ручкой и левой педалью.
     Самолет опять накренился, я его опять выправил, отдаленная линия горизонта качалась из стороны в сторону. Воздушная скорость упала до 60.
     Тут до меня наконец дошло, что ручку надо было толкать вперед, а не к себе. Я так и поступил. Самолет нырнул, снова набрал скорость, и тут я заметил, что мое правое крыло наклонено к морю.
     Я попытался выровняться. Правое крыло поднялось, зато опустилось левое. Гуэски что-то кричал мне, даже Кариновский оторвался от изучения своей раны.
     Да, мы попали в беду. Каждый раз, когда я пытался выровнять самолет, он кренился еще больше в противоположную сторону. Уже чувствовалось, как тяжело вибрирует хвост. Мы успели опуститься до 990 футов и продолжали падать. Казалось, мне никогда не выровнять машину: самолет-самоубийца явно желал либо перевернуться, либо оторвать себе крыло.
     Тут Гуэски с криком бросился к панели приборов; я отбросил его назад, а Кариновский при этом орал на нас обоих. Мы с Гуэски сцепились, рыча и кряхтя, и он попытался укусить меня за руку, а я врезал ему головой в нос. Это его несколько успокоило.
     В течение нашей драки самолетом никто не управлял. Когда я повернулся к приборам управления, то обнаружил, что мы больше никуда не кренимся и не падаем. Стоило мне снять руку с рычага управления, как самолет выровнялся сам! Он сейчас летел по нисходящей траектории, совершая широкий поворот вправо.
     Я получил чрезвычайно важный урок: если не уверен, как поступить, пусть самолет все сделает сам.
     Я осторожно поводил ручкой, не мешая ему лететь самостоятельно. Мы поднялись до 4000 футов, курс наш лежал чуть восточнее заданной цели, скорость была 95 миль в час. Самолет летел, не теряя высоты и практически не требуя помощи с моей стороны. Когда все пришло в норму, я повернулся к Гуэски:
     - Никогда больше так не делайте! - сказал я, холодно и строго на него глядя.
     - Я ужасно перед вами виноват! - воскликнул он. - Я совершенно потерял голову, я не понимал, что вы делаете...
     - Он просто проверял управляемость самолета, - заметил Кариновский. - И дураку должно быть понятно!
     - Конечно, конечно! Теперь-то я понимаю... - бормотал Гуэски.
     Нет на земле большей силы, чем жажда веры! Я и сам-то начал верить...
     - Мистер Най, - произнес Гуэски, - мне действительно искренне жаль... Вы еще будете его проверять?..
     - Это зависит от обстоятельств, - туманно ответил я.
     Гуэски понимающе кивнул. Кариновский презрительно промолчал: каждому ясно, что проверять самолет следует в зависимости от обстоятельств.
     - А как, по-вашему, сейчас у нас обстоятельства подходящие? - застенчиво осведомился Гуэски.
     Я задумался, прежде чем ответить. Голова у меня разламывалась от боли, одежда была мокрой от пота, правый глаз жутко дергался, а руки тряслись, словно у меня началось расстройство координации движений. Но факт оставался фактом: я по-прежнему вел самолет.
     - Обстоятельства не самые плохие, - наконец сообщил я. - По правде говоря, на текущий момент у нас все в полном порядке.
     Из чего дурак обычно строит для себя рай? Из рассыпающихся кирпичиков иллюзий на жиденьком цементе надежд. Так говорил Заратустра. А в данном случае - мистер Най.
     
     Глава 22
     
     Почти четверть часа мы летели точно на северо-восток. Адриатическое море осталось позади, под нами расстилалась северо-итальянская равнина. И я решил, что настала пора выяснить, куда нам лететь дальше. И спросил Гуэски, есть ли у него какие-нибудь карты.
     - Конечно, - отвечал он. - Я все приготовил! - И он вытащил из-под сиденья карту под номером ONC-F-2. На ней была изображена Северная Италия и большая часть Центральной Европы, испещренные значками аэропортов, радиолокационных станций, запрещенных для полетов зон, городов, поселков, гор, болот, океанов, озер, линий электропередач, плотин, мостов, туннелей и многих других интересных объектов. Но, на мой взгляд, карта эта не имела совершенно ничего общего с зелено-коричневой равниной, простиравшейся под нами.
     Я решил передать часть своих полномочий другим.
     - Гуэски, - велел я, - определите наше местоположение, конечную цель полета и маршрут.
     - Но я ничего не понимаю в полетных картах! - воскликнул он.
     - Кариновский вам поможет. В конце концов, не могу же я делать все на свете!
     Они занялись картой. А я решил использовать это время, чтобы еще хоть немного разобраться в управлении самолетом. Я выполнил несколько несложных виражей, несколько снижений и подъемов, попробовал лететь на разных режимах, то открывая, то прикрывая сектор газа и немного поэкспериментировал с триммером. У меня даже поя- вилась кое-какая скромная уверенность в себе.
     - Вы не могли бы опуститься немного ниже? - спросил Гуэски. - Я не вижу ни одного ориентира.
     Я снизился до 2000 футов. Через некоторое время Гуэски сообщил:
     - Все равно ни одного ориентира не нахожу! Безжизненный какой-то ландшафт.
     - М-да, помощи, видно, от вас немного, - заметил я.
     Гуэски снова уткнулся в карту. Потом спросил:
     - Сколько минут назад мы пересекли береговую линию?
     - Минут семнадцать.
     - А скорость и направление какие были?
     - Около 90 миль в час. Курс - северо-восток. Приблизительно, конечно.
     Кариновский небрежно махнул рукой.
     - Пусть будет 100 миль в час, так проще. То есть, мы пролетели примерно 25 миль. Если по-прежнему лететь на север, мы скоро пересечем реку Пьяве. Вот вам и ориентир, уж его-то не пропустишь!
     - А что потом?
     - А потом надо просто лететь по течению реки. Она нас приведет сперва к Беллуно, а дальше - к самому Сан-Стефано ди Кадоре.
     - И вы сумеете его отличить с воздуха от других селений?
     Гуэски с готовностью ответил:
     - Там прямо перед городом гидростанция.
     - Вы уверены, что узнаете ее?
     - Не беспокойтесь. Ведите себе самолет, а мы будем следить за курсом.
     Что-то мне в его заявлении очень не понравилось, но ничего другого все равно не оставалось - только продолжать полет.
     И я его продолжил. И вскоре на севере мы заметили Пьяве. Я изменил курс и полетел вдоль реки на северо-запад, пересек две ее излучины, потом еще одну. Над Вальдобьяддене мы окончательно определили свое местонахождение. Приближались предгорья, и мне пришлось начать постепенный подъем.
     Через несколько минут мы достигли предгорий Альп; высота их здесь достигала 2000 футов над уровнем моря. Река повернула на север, затем на северо-восток. Гуэски засек слева город Фельтре, а Кариновский - ветряную мельницу справа. Все совпадало. Мы были на высоте 9000 футов над уровнем моря, когда достигли Беллуно. Перед нами высились Альпы, похожие на ощетинившееся наконечниками копий войско. В самолете стало весьма прохладно.
     Теперь управлять машиной оказалось труднее. Сильные вертикальные воздушные потоки раскачивали крылья, мотор надрывался в разреженном воздухе. Под нами долина Пьяве четким зигзагом разрезала Доломитовые Альпы. Близость гор заставила меня подняться до 10000 футов.
     Я услышал, как вскрикнул Кариновский, и, обернувшись, увидел горный отрог, проплывший всего в сотне ярдов от правого крыла. Пик его был выше нас по крайней мере на милю.
     - Еще такие поблизости есть? - спросил я.
     - Пока нет, можно не волноваться, - ответил Кариновский. - Если не промажем мимо Сан-Стефано, конечно.
     Долина Пьяве продолжала уходить к востоку; наконец Гуэски увидел гидростанцию, а потом справа, на высоте 8481 футов, показался и Сан-Стефано; мы начали постепенный спуск.
     Стали видны отдельные дома, крошечные участки возделанной земли и просторные луга на крутых горных склонах; затем мы заметили одноколейную железную дорогу, пересекавшую часть города.
     - А вон и конечный пункт нашего назначения! - воскликнул Гуэски.
     И я тоже его увидел: это был охотничий домик. Небольшой, П-образной формы, примерно в миле от селенья. Перед домом виднелась узкая полоска открытого пространства - с воздуха она казалась не больше почтовой марки. Да мне никогда в жизни не приземлиться на такую маленькую площадку! Но вблизи не было ничего, что выглядело бы получше и попросторнее. Я решил продолжать спуск, облетая поле по кругу. Я надеялся, что вблизи посадочная площадка будет выглядеть не столь пугающе.
     Облетев поле, я попытался приблизиться к ней, стараясь держаться носом к ветру. Убрал скорость и подал ручку вперед. Под нами скользнула назад купа деревьев, дом, и выплыл край поля. Я повернул самолет носом на северо-восток.
     Все произошло даже слишком быстро. Внезапно я оказался совсем рядом с землей, однако продолжал нестись с ужасающей скоростью. Самолет летел слишком низко, чтобы это было безопасным, но слишком высоко для посадки. Если припомнить то, что я узнал от Улыбчивого Джека и прочих героев шпионских романов, сейчас нужно было дать газу, набрать высоту и идти на следующий заход. Но у меня не хватило пороху. Самолетом я управлял пока только "методом тыка", а земля, казалось, была уже в двух шагах. Стиснув зубы, я двинул ручку вперед, одновременно полностью убрав газ.
     Футах в пятнадцати над полем самолет, потеряв скорость, вздрогнул и завибрировал, готовый нырнуть носом в землю. Половина поля уже осталась позади, и я потянул ручку на себя. Самолет тут же задрал нос, затрясся от негодования и тяжело ударился о землю хвостовым колесом, а потом и передними колесами. Потом еще раз высоко подпрыгнул, но я по-прежнему тянул ручку на себя, буквально прижимая ее к животу, и наконец мы с грохотом рухнули на поле.
     Левая стойка шасси лопнула, и самолет, тяжело ударившись фюзеляжем о землю, стал поворачиваться влево. Кончик левого крыла врезался в землю, следом за ним - пропеллер, тут же разлетевшийся на куски. Я изо всех сил нажал на правую педаль и включил тормоз, но самолет продолжал вращаться вокруг левого крыла, норовя снова взлететь и перевернуться. И это ему почти удалось, но не выдержала правая стойка шасси. Самолет неохотно прополз еще несколько футов на брюхе и замер в дальнем конце поля, футах в двадцати от низкого деревянного забора и растущих сразу за ним сосен. Я выключил зажигание. Все. Агент Икс в очередной раз справился с поставленной задачей.
     Никто при посадке не пострадал, но разговаривать не хотелось. Мы молча обследовали то, что осталось от самолета, и направились к домику.
     Я уже начинал ощущать упадок сил и грядущее разочарование. Как только я войду вон в ту широкую дубовую дверь, жизнь агента Иск будет кончена. Останется лишь весьма сомнительная личность: Уильям П.Най. Мне все это показалось вдруг ужасно несправедливым. Захотелось повернуться и убежать - подальше от этого альпийского охотничьего домика, от Италии, от Европы, чтобы спастись самому, затерявшись в неведомых просторах, и сохранить жизнь нелепому и абсурдному агенту Икс.
     Мы поднялись на крыльцо, и Гуэски протянул руку к тяжелой бронзовой ручке. Мысли о бегстве и возрождении агента Икс оставили меня, и я даже придумал подходящую поговорку: тот, кто создает иллюзию, сам от нее первым и страдает. Впрочем, это не принесло мне особого облегчения.
     Молодой человек с короткой стрижкой открыл нам дверь и сообщил, что нас уже ждут. Мы проследовали через небольшую прихожую в просторную гостиную с панорамным окном, обращенным в сторону Альп.
     У противоположной стены, перед камином, сцепив руки за спиной, стоял мужчина. Его тень плясала на потолке. Мужчина обернулся к нам и с улыбкой произнес:
     - Джентльмены, я чрезвычайно рад, что вам удалось долететь. Я уже начал волноваться.
     Перед нами стоял Форстер, на лице его было написано безмятежное спокойствие. Дверь за нами захлопнулась.
     
     Глава 24
     
     Последовала немая сцена: встреча трех медведей с волком-оборотнем. Да, было от чего прийти в восторг, особенно если вам нравится горький вкус поражения! Но самое скверное - вспоминать, сколько сил я потратил, чтобы доставить всех нас прямо к Форстеру в пасть! Мне ведь даже в голову не приходило выбрать какое-либо другое направление. Я и не задумался над тем, что наша явка, возможно, провалена. Но мы снова попали в лапы противника, и снова я чувствовал, насколько все это ужасно и несправедливо...
     Так вот как играют в эту игру, думал я, чуть не плача от жалости к самому себе. Бежишь, ускользаешь, придумываешь на ходу всякие увертки, добираешься в конце концов до желанного убежища, и тут обнаруживается, что правила игры изменились и убежище давно занято противником, а ты, по сути дела, глупейшим образом проиграл.
     Ну да, конечно! Как же я мог позабыть об этом! Ведь в этой игре правил не существует!
     Вернувшись к мрачной действительности, я обнаружил в гостиной еще двоих - они спокойно держали нас под прицелом своих револьверов. Третий тип обыскал нас, и, когда с этими формальностями было покончено, Форстер пригласил нас сесть. Мы вошли, точно зомби, уселись в кресла, взяли предложенные стаканы с выпивкой и закурили. Люди Форстера бесшумно исчезли в коридорах, а сам он вышел на середину комнаты и остановился прямо в розоватом пятне солнечного света, как в луче прожектора. Мы не сводили с него глаз; нам предстояло выслушать его речь, а потом, видимо, нас собирались просто пристрелить. Боевой дух в нас полностью увял, мы чувствовали себя глубоко несчастными.
     - Во-первых, - начал Форстер, - позвольте мне ответить на вопрос, который вас, несомненно, мучает: как случилось, что я оказался здесь, а не барахтаюсь в болотах Венето?
     Мы дружно промолчали, и Форстер продолжал:
     - Я вам отвечу: ваши приготовления, Гуэски, ни для кого не были тайной, что бы вы на сей счет ни думали. А сбор сведений относительно лодок, самолетов и возможности снять охотничий домик в Сан-Стефано мгоновенно стал известен мне. Бльшую часть своих людей я оставил в Венеции, приказав им захватить вас живыми или убить, а в случае неудачи - продолжать вас преследовать. Самому мне не было необходимости руководить столь заурядной операцией, и я отбыл в Сан-Стефано, решив дождаться вас здесь и всецело полагаясь на то, что победит здравый смысл. Естественно, сначала мне пришлось спровадить отсюда ваших коллег. Это оказалось нетрудно. Я послал им записку от имени Гуэски, назначив встречу в другом месте. Сейчас полковник Бейкер и его помощники сидят на вилле Сантини, милях в восемнадцати отсюда.
     Форстер замолк, ожидая реакции с нашей стороны, но не дождался. Наше тупое молчание явно его раздражало.
     - Я полагал, вас несколько развлечет беседа со мной, - сказал он разочарованно, - но, видимо, я ошибся. Вы слишком скучные люди, и я полагаю, не имеет смысла и дальше тянуть кота за хвост. - Он не спеша достал из кармана пиджака тяжелый браунинг.
     Как раз в эту минуту я пришел к выводу, что умирать мне вовсе не хочется. Никоим образом. А хочется жить - по возможности, еще лет 30 или 40; или хотя бы еще 30-40 минут, если уж больше мне не положено. Я так сильно хотел жить, что сумел даже превозмочь ступор, в который погрузился, и вернулся к реальной действительности, которая явно попахивала полным поражением. Чтобы жить, я готов был валяться в ногах, умолять, лгать, воровать, стать коммунистом или демократом, обратиться в арианство или в православие, притвориться ацтеком или испанцем - все, что угодно, все, что от меня потребуется...
     Я готов был даже снова стать агентом Икс, что, как оказалось, было труднее всего.
     - Ну, и что теперь? - спросил я Форстера.
     Он широко улыбнулся:
     - Теперь я убью вас.
     - Пуля в затылок?
     - Возможно. Боитесь, мистер Най?
     - Конечно. Но куда больше разочарован.
     - Вас вполне можно понять. Оказавшись в таком положении...
     - Вы меня неверно поняли, - перебил я его. - Я разочарован вашим поведением.
     - О чем это вы? - спросил Форстер.
     - О вашей трусости, - отвечал агент Икс.
     Я шкурой почувствовал, как вздрогнули его помощнички. Форстер поднял пистолет и взвел курок.
     - А вот за это вы получите пулю прямо в лицо.
     - Какая, в сущности, разница? - равнодушно сказал я. - Все равно ничем не изменить тот единственный факт, что не дает вам покоя: даже мертвый, я для вас недостижим!
     Форстер помолчал с минуту и сказал:
     - Я понимаю, мистер Най, вы пытаетесь спровоцировать меня на некие действия, способные дать вам возможность бороться. Получается у вас, правда, довольно неуклюже. К тому же все это бесполезно. Время нашего личного соперничества давно миновало. И мне пора как следует взяться за выполнение своих прямых обязанностей.
     Я сумел-таки довольно нагло усмехнуться.
     - Я так и знал, что вы постараетесь прикрыться своими "прямыми обязанностями", Форстер. Ваше счастье, что в руках у вас пистолет, не то я бы вас в бараний рог скрутил!
     Моя наглость явно произвела на него впечатление; не потому, что он в мои угрозы поверил - нет, именно потому, что он в них не поверил. Он был уверен, что я полностью в его власти; его бесило одно: обстоятельства не позволяли ему доказать эту свою власть.
     - Ваша тактика весьма неглупа. Это делает вам честь, мистер Най, - заметил он. - Впрочем, что вам еще остается при сложившихся обстоятельствах?
     И это была чистая правда. Хотя Форстер обращался скорее не ко мне, а к своим людям, которых пытался убедить, что так и надо. Вообще-то ему бы следовало застрелить нас еще три минуты назад, оставив все объяснения на потом.
     - Ваше поведение можно было бы понять, если бы вы были всего лишь мелким исполнителем, - сказал я. - Но тогда вам и не пришлось бы проводить сравнения между собой и мною. Хотя я лично считал вас человеком одного со мной калибра. - Я театральным жестом закурил, помолчал и продолжил: - Карьеры у нас с вами складывались практически одинаково. Но было и одно различие: я добился некоторой известности как боец, вы же заработали себе репутацию вполне компетентного чиновника.
     От злости Форстер не мог произнести ни слова. Я, конечно, врал напропалую и к тому же был абсолютно несправедлив по отношению к нему; но я всегда полагал, что человек, стоящий на пороге смерти, - самое несправедливое существо на свете.
     - У вас, впрочем, немало хороших качеств, - не моргнув глазом вещал я. - Вы умны, беспощадны и достаточно интеллигентны. Но, к сожалению, вы начисто лишены способности радоваться честному поединку. Один на один.
     - Все, с меня довольно! - заявил Форстер.
     - Извините, что пришлось вам это высказать, но по-моему, лучше уж услышать это от меня, чем от ваших работодателей.
     - Довольно, черт возьми! - окончательно разозлился Форстер и поднял пистолет.
     - Да, наверное, вам лучше покончить со мной сразу, - посоветовал я ему. - Пока я вам еще гадостей не наговорил.
     - Вы сущий параноик! - заорал Форстер. - Неужели вы действительно верите в свою репутацию?!
     Я заставил себя лениво откинуться на спинку кресла, скрестить руки на груди и усмехнуться, хотя губы меня почти не слушались.
     - Форстер, - сказал я, - я мог бы выйти против вас с любым оружием, в любое время и при любых обстоятельствах. И без труда убить вас. Да будь у меня даже консервный нож против вашей шпаги, я бы все равно первым порезал вас на куски. И вообще - лучше бы вы предоставляли боевую часть операции другим, не то кто-нибудь, будучи в дурном настроении, чего доброго успеет снести вам башку, пока вы будете ковыряться с предохранителем.
     Один из людей Форстера не выдержал и улыбнулся. Вот и отлично; а еще лучше - что Форстер это заметил.
     Гуэски и Кариновский смотрели на меня, открыв рот. Я быстро глянул в их сторону и снова перевел взгляд на Форстера.
     - Эта мелкая скотинка, разумеется, не в счет, - сказал я, небрежно махнув в сторону своих товарищей. - Гуэски был и останется всего лишь любителем, да и Кариновский, в общем и целом, особой важности не представляет. Противостояние всегда было только между вами и мной. Как вам кажется, а, Форстер?
     Он не сводил с меня глаз. Потом лицо его прояснилось, он даже приподнял брови и неторопливо проговорил:
     - Мне кажется, вы блефуете.
     - Да неужели?
     - Да-да, блефуете! Все ваши слова ничего не стоят. Вы сейчас просто поняли, что вас загнали в угол.
     - Ну, на вашем месте я бы не стал утверждать это с полной уверенностью.
     - Хорошо, сейчас проверим.
     Он осторожно поставил свой "браунинг" на предохранитель и сунул пистолет в карман.
     Кто-то из его команды заметил:
     - Простите, сэр, по-моему, вы поступаете неосторожно...
     - Заткнись! - рявкнул Форстер. - То, что происходит между Наем и мной, никого более не касается. Да и что, собственно, изменилось? Если я проиграю, вы и без меня знаете, что делать, верно?
     Тот кивнул.
     Форстер повернулся ко мне:
     - Как указано в вашем досье, вы неплохо разбираетесь в старинном оружии. Так?
     - А вы сами попробуйте это выяснить.
     - И попробую. Мне также послышалось, что вы хвалились, будто можете одержать надо мною верх с помощью любого оружия, так?
     - Совершенно верно.
     - Любого? Вы уверены?
     - Выбирайте сами, - отвечал я, понимая, что попал в тактическую ловушку. Форстер очень хотел меня убить, но - на своих собственных условиях. Дуэль между нами должна была стать уроком для его команды и, безусловно, наглядным примером для его начальства. Она должна была выгодно оттенить достоинства Форстера. А я в своем стремлении оттянуть смерть сам поставил себя в такое положение, когда вынужден был согласиться на любое оружие, какое бы он ни выбрал.
     - И все-таки я прошу вас изменить свое решение, - дружески улыбнулся мне Форстер. Он делал все, чтобы я не вырвался из ловушки. Чтоб никто и никогда не мог его обвинить, что он навязал мне свой выбор.
     Я решил упорно сохранять хорошую мину при плохой игре:
     - Я же вам повторил, Форстер: любое оружие. Может, мне вам заявление в письменном виде представить?
     - Ну зачем же, - снова улыбнулся он. - Я просто хотел удостовериться, что правильно вас понял. Полагаю, у нас здесь есть вполне приличный выбор оружия.
     Он кивнул на дальнюю стену зала. Я встал с кресла и подошел ближе. Стена была сплошь увешана кавалерийскими саблями, двуручными мечами, пуштунскими кинжалами, шипастыми булавами, метательными звездами и другими, менее распространенными видами оружия.
     - Превосходная коллекция, вы не находите? - спросил Форстер и обратил мое внимание на несколько перекрещенных сабель, судя по виду турецких или арабских, с сильно изогнутыми клинками.
     - Вполне подходящая, - не смутился я.
     - Впрочем, это не слишком интересно... - задумчиво сказал он. - Может быть, что-нибудь другое... А как вы относитесь к крисам?
     Я понял: он пытался выяснить, с каким из видов оружия я совсем не знаком. Мог бы не тратить времени даром - мои знания о саблях и фехтовании ограничивались романами Сабатини, прочитанными в весьма юном возрасте, да отрывочными эпизодами из фильмов с участием Эррола Флинна.
     - Крис меня вполне устраивает, - сказал я.
     - Нет, это, пожалуй, тоже не подойдет, - сказал Форстер, двигаясь вдоль стены. - Очень интересны двуручные мечи крестоносцев, но они чересчур неуклюжи.
     - Хотя и весьма опасны - в умелых руках, разумеется, - заметил я.
     - Несомненно. А на булавах вы когда-нибудь сражались?
     - Ну, это нетрудно. Принцип-то ясен.
     - А как насчет вот этого?
     Я колебался лишь долю секунды, но Форстеру этих мгновений хватило вполне.
     - Великолепно, - выдавил я, пытаясь скрыть ошибку. Но было уже поздно.
     - Если не возражаете, - сказал он, - мы попробуем это. Возможно, будет забавно.
     И он снял со стены боевой топор с двумя лезвиями и на короткой рукояти, к которой был привязан кожаный темляк.
     - Берите второй, - сказал он. - Посмотрим, как вам это понравится.
     Оружие было просто отвратительное. Оба его лезвия были изогнуты полумесяцем и остры как бритва - я специально попробовал.
     - Оружие викингов, - сообщил Форстер. - Настоящее оружие берсеркеров. Не столь удобное, разумеется, как рапира, однако в опытных руках... Есть ведь особая школа фехтования на боевых топорах. В свое время викинг, вооруженный таким топором, не боялся выйти против любого меча. Берите щит, Най, - он входит в комплект снаряжения.
     И опять я заколебался, дав Форстеру возможность первым выбрать себе щит из доброй дюжины развешанных по стене. Потом взял себе такой же - круглый, утыканный здоровенными бронзовыми заклепками, с петлей, чтобы крепить локоть, и ручкой для ладони. Он был на удивление легким; потом я понял, что он сделан из толстой кожи, натянутой на деревянный каркас, и усилен бронзовыми накладками.
     - Ну что, попробуем? - спросил Форстер.
     - Как вам будет угодно.
     - Предупреждаю, у меня есть некоторый опыт обращения с этим оружием.
     - Не имеет значения, - небрежно ответил я. И это было истинной правдой.
     Форстер обернулся к своим приспешникам:
     - В поединок не вмешиваться. Если я проиграю, это моя вина и моя беда. В таком случае вы знаете, что делать: ликвидировать всех троих и быстро убираться из Италии.
     Затем он церемонно поклонился мне:
     - Я весь к вашим услугам, мистер Най.
     - Прекрасно, - сказал я. И улыбнулся. Это была еще одна попытка блефа с целью заставить Форстера думать, что он, возможно, и сам угодил в ловушку, выбрав не то оружие. Но пора блефов прошла. Форстер уже выставил вперед щит и поднял свой топор. Лицо его было совершенно бесстрастным. И мне предстояло драться, защищая всю ту жизнь, что у меня еще осталась.
     
     Глава 24
     
     Мы ходили кругами, выставив щиты и подняв топоры. Я старался сохранить позицию в центре зала, а Форстер двигался вокруг, напружинив согнутые в коленях ноги. Тут до меня дошло - в первый раз за последнее время - что я в действительности никакой не агент Икс, владеющий всеми видами оружия и огромным боевым опытом, и вовсе не умелый стратег, не боец и не волшебник, имеющий в запасе тысячи фокусов, а просто Уильям П. Най, симпатичный, миролюбивый малый, который каким-то немыслимым образом ввязался в дуэль на боевых топорах с сильным и ловким противником, которого успел уже изрядно разозлить и который намерен во что бы то ни стало меня убить, что, по всей вероятности, ему и удастся.
     Форстер сделал ложный выпад и быстро нанес мощный удар. Я отпрыгнул и хотел было тоже врезать ему как следует, но ничего не вышло - Форстер тут же вновь занял оборонительную позицию. От удара тяжелым топором, хотя и нанесенного вскользь, он даже не потерял равновесия и тут же снова подхватил свой выбитый из рук топор одним лишь ловким поворотом кисти. И снова пошел в атаку.
     Я принял на щит подряд два удара, нанес Форстеру боковой удар, промахнулся и понял, что ударил чересчур сильно, а потому не успел отступить - топор Форстера уже падал на мою незащищенную руку.
     Прыгнув вперед, я толкнул Форстера в грудь, он промахнулся, отскочил, молниеносно сделал обманное движение щитом и нанес еще удар. Он сбил меня с толку, но я все же успел парировать его выпад своим топором. Рука тут же онемела от страшного удара.
     Я понял, что проигрываю схватку, чего, собственно, и следовало ожидать. Мне стало страшно. Агент Икс ни при каких обстоятельствах проиграть не мог.
     Форстер опять наступал, делая обманные движения щитом и топором. Он улыбался. И где только этот ублюдок так научился владеть боевым топором?! Я нанес удар, он прикрылся, быстро ответил выпадом, целясь мне в голову, а затем сделал еще один стремительный выпад, снизу вверх, стараясь проскочить под моим щитом. Я не успел вовремя парировать удар, и топор Форстера распорол мне левое бедро.
     Боль отрезвила меня. Я заметил, что Кариновский и Гуэски сидят рядом на диване и с мрачным видом следят за боем. Три человека из команды Форстера стояли в дальнем конце зала, опустив пистолеты и наслаждаясь поединком. И мне вдруг нестерпимо захотелось выиграть! Пусть потом будет что угодно, но сейчас мне нужна была только победа.
     Я нанес стремительный удар, заставив Форстера покачнуться. Я размахивал тяжеленным топором так, точно отмахивался от полчищ москитов; Форстер отступал; ему то и дело грозили удары - в голову, в живот, снова в голову... Однако он всегда успевал отбить мой удар топором или щитом. А потом и сам нанес мне удар, поднырнув под мою незащищенную правую руку, как боксер.
     Парировать его выпад было поздно. Я бросился в сторону и ушел от удара, отделавшись длинной неглубокой раной поперек ребер. Мы разошлись и снова начали кружить, примериваясь к новому броску.
     Пока что получалось у меня плоховато. Форстер же все время наносил мне небольшие раны. Достаточно плохо было уже то, что сам он отлично умел обращаться с боевым топором; но еще хуже - что он уже понял: мне это оружие совершенно не знакомо.
     Форстер продолжал кружить возле меня, делая обманные движения, отступая и вновь делая выпады, прыгая то назад, то вперед. Я поворачивался вслед за ним, стараясь успеть; дышал я уже хрипло, с трудом; правая рука буквально отваливалась под тяжестью пяти или шести фунтов стали. Я чувствовал, как устала спина, а левое, раненое бедро начинало неметь и распухать.
     Внезапно Форстер нанес рубящий удар, отколов кусок от моего щита, тут же высвободил топор и снова ударил - снизу вверх, чуть не отрубив мне левую руку. Я вывернулся и тоже ударил; может быть, я бы даже ранил его, если бы у меня хватило сил. Я, конечно, успел уже кое-что усвоить, но учился слишком медленно, да и проку от этого было немного. Мы еще раз обменялись ударами, и он успел ранить меня в бок.
     Я по-прежнему желал победы, хоть и понимал, что мне ее не видать. Нет, я не сдамся! Этот Форстер надеется запросто порубить меня на куски, но агент Икс на такое поражение просто не имеет права. У агента Икс один девиз: Победа! А средства роли не играют. Годится все, любые приемы, честные и нечестные. Единственное условие - победить во что бы то ни стало.
     Но была одна проблема: как достичь столь желанной цели?
     Я пришел к выводу, что единственный для меня шанс - в самом Форстере. Ведь если бы он хотел просто убить меня, он бы давно уже это сделал. Но он почему-то стремился растянуть удовольствие. И мне следовало воспользоваться этой единственной возможностью.
     Он снова ринулся на меня, и я отскочил, приняв наконец решение. Он нанес рубящий удар, словно взломщик, пытающийся выбить дверцу сейфа, и я снова отступил. А потом споткнулся и упал навзничь.
     Я тут же попытался закрыться щитом, однако ноги остались не защищенными. Форстер легко мог искалечить меня, но не стал, а, засмеявшись, лишь потыкал меня в щиколотку кончиком топора.
     - Вставайте же, мистер Най, прошу вас, - сказал он. - Мне так неинтересно. - И даже отошел на несколько шагов. Я так и думал, что он это сделает.
     Я медленно поднялся на ноги, незаметно высвободив кисть правой руки из темляка топора. Отступив назад, я сделал ложный выпад, словно намереваясь ударить его в подбородок. Форстер машинально вскинул щит, открыв грудь и живот, и я, размахнувшись изо всех оставшихся у меня сил, метнул в него топор, отпустив его рукоять в самой крайней точке размаха.
     Форстер все-таки успел догадаться о моем намерении и инстинктивно опустил щит. Его мастерскую защиту свела на нет лишь бездарность моего броска. Вовремя отпустив рукоять топора, я, к сожалению, зацепился большим пальцем за темляк, чуть изменив траекторию броска.
     Форстер же, все сделав правильно, просто не учел мою неуклюжесть. И оказался совершенно не готов, когда брошенный мною топор рикошетом отскочил от пола футах в двух от него, подпрыгнул, точно атакующая кобра, и угодил прямо в него, пролетев как раз под щитом.
     Он почуял опасность лишь в самый последний миг и быстро опустил щит. Послышался тяжелый лязг металла - это нижний край щита ударил по моему топору - и я понял, что окончательно проиграл.
     Форстер по-прежнему улыбался. Вдруг его рука, державшая щит, упала, и я увидел, что топор вонзился ему в грудь по самый обух. Форстер все-таки не успел. Его щит ударил по рукояти моего топора, когда лезвие уже сидело в груди.
     Все еще улыбаясь, он рухнул на пол. И тут же словно взорвался вулкан.
     
     Глава 25
     
     Все это время я был занят исключительно поединком с Форстером; мне и в голову не приходило, что Гуэски и Кариновский поджидают удобного момента, намереваясь что-то предпринять. А они, оказывается, были наготове. И как только мой топор вонзился Форстеру в грудь, перешли к решительным действиям.
     Гуэски метнулся к увешанной оружием стене. А Кариновский - в противоположную сторону, к сервировочному столику возле камина. И они начали одновременно с двух сторон метать сабли, бутылки джина, булавы, банки с маслинами, ассегаи, шейкеры для коктейлей и все, что попадалось под руку, так что людям Форстера пришлось несладко.
     Кариновский крикнул мне:
     - Возьмите у него пистолет!
     Я кинулся к упавшему Форстеру и обшарил его карманы. Охрана вовсю палила по нам, но тут я нащупал наконец здоровенный браунинг и тоже начал стрелять. Меня отчасти прикрывало тело Форстера, в которое то и дело впивались пули.
     - Давайте скорей сюда! - крикнул Кариновский. Я увидел, что он, схватив тяжелый кофейный столик, метнул его через весь зал, а Гуэски в это время укрылся за диваном. Вскочив на ноги, я ласточкой перелетел через спинку дивана, грохнувшись всем телом об пол, но вне досягаемости для пуль противника.
     Теперь мы все трое сгрудились за диваном. У нас был один пистолет на всех, в магазине которого из 13 патронов еще оставалось 9. Если бы люди Форстера бросились на нас все сразу, игра закончилась бы в одну минуту. Но они и сами прятались за тяжелой мебелью и, видимо, никак не могли решить, как им вести себя дальше. Было слышно, как они переговариваются. Похоже, они решили все же в атаку не ходить.
     Ситуация сложилась тупиковая. Конечно, это была еще не победа, но и не поражение; во всяком случае, сидеть за диваном была куда лучше, чем погибнуть от удара топора или от дурацкой пули. Люди Форстера прятались за креслами и столами футах в двадцати. Широкое панорамное окно было как раз у них за спиной. А у нас сзади находился камин. Выйти из гостиной можно было лишь через дверь, находившуюся справа от нас. Но перед дверью пространство было совершенно открытым. Там проскочить не могли ни мы, ни люди Форстера.
     - Что будем делать? - спросил Гуэски.
     Ответ у меня был готов:
     - Подождем.
     - Может, в селении услышат выстрелы? - предположил Кариновский.
     Гуэски пожал плечами:
     - Возможно. Но сейчас ведь не сезон - во всех этих городках осталось максимум по одному полицейскому.
     - Все лучше, чем ни одного, - мрачно заметил я. - Может, нас и выручат.
     - Рискуя собственной жизнью? - усомнился Гуэски. - Не стоит и рассчитывать. В лучшем случае полицейский может сообщить местным властям в Беллуно - это в 50 милях отсюда. Тогда, возможно, пришлют еще людей. Поездом.
     Было слышно, как люди Форстера шепотом совещаются.
     - Наши друзья на вилле Сантини тоже могут услышать стрельбу, - сказал я.
     - Несомненно, - отвечал Кариновский. - В итоге они ее конечно услышат. Только вот как долго придется этого ждать? Охранники Форстера перестали шептаться. Послышался скрип и грохот передвигаемого по полу тяжелого стола; я быстро выглянул из-за дивана.
     - Они приближаются к нам под прикрытием мебели, - сообщил я.
     Кариновский понимающе кивнул.
     - Ага! - сказал он. - Старая военная уловка. С передвижными щитами воевали еще древние греки, если не их предшественники.
     - А нам что предпринять?
     - Очень просто: нам следует поливать нападающих с крепостной стены горящим маслом и расплавленным свинцом.
     - Не годится, придумайте что-нибудь другое, - сказал я. - А вы, Гуэски, займите позицию на том конце дивана и будьте наготове.
     "Передвижные щиты" были уже футах в десяти от нас. Выглянув из-за дивана, я выстрелил по ближайшему столу. С такого расстояния 9-миллиметровая пуля пробила его насквозь, и стол двигаться перестал. Противник сделал несколько выстрелов по дивану; я отпрянул назад и перебросил пистолет Гуэски.
     - Только один выстрел, - прошептал я.
     Он высунулся и выстрелил. Второй "щит" тоже остановился. Я взял у Гуэски пистолет, и вдруг мне в голову пришла блестящая идея.
     - Стреляйте еще, Гуэски, - крикнул я, невозвращая пистолет ему. - Стреляйте же, стреляйте! - И, вскочив на ноги, я увидел их всех сразу. Они лежали плашмя за своими столами. Я выстрелил три раза подряд, услышав, как кто-то завопил от боли, потом снова спрятался за диван.
     "Передвижные щиты" замерли на месте. Люди Форстера опять принялись совещаться шепотом. Кариновский тихо сказал:
     - Теперь они пойдут в атаку.
     - Вряд ли, - откликнулся Гуэски. - Слишком опасно.
     - А что им еще остается? - продолжал размышлять вслух Кариновский. - Если все это будет продолжаться достаточно долго, они рискуют попасть в руки полиции. Сознавая это, они все-таки вынуждены будут наступать.
     - Думаю, вы правы, - поддержал я Кариновского. - А потому нам следует напасть первыми.
     Я передал Кариновскому пистолет, сказал Гуэски:
     - Пошли, - и пополз назад, по направлению к камину. Гуэски последовал за мной. На лице его легко читалось сомнение. Я снял пиджак, обернул им руку и дождался, пока Гуэски проделает то же самое. Потом мы дружно принялись вытаскивать горящие головни из камина, обжигая руки и страшно ругаясь. Кариновский время от времени обменивался выстрелами с людьми Форстера, по-прежнему прятавшимися за столами.
     Скоро перед нами оказалась уже добрая дюжина горящих головней.
     - Отлично, - сказал я. - Теперь попробуем поджечь гардины. - И мы стали метать в них свои зажигательные снаряды. Кариновский был начеку.
     Гардины начинали дымиться. Люди Форстера поспешно двинули свои "щиты" назад. Потом сорвали гардины с окон и принялись их затаптывать.
     Именно этого я и ждал. Схватив горящее полено, я стремительно вскочил - так воины с дротиками выскакивают из засады - и метнул горящее полено в панорамное окно. Стекло разлетелось вдребезги, и в гостиную ворвался холодный ветер с гор. Огонь, будто почувствовав прилив сил, принялся за ковер на полу, который начал шипеть и потрескивать, а гардины охватило уже яркое пламя.
     Мы продолжали швырять поленья, а Кариновский успешно подстрелил еще одного охранника, чем сильно отвлек внимание остальных. Покрытая лаком мебель тоже начинала гореть; огонь явно выходил из-под контроля. Люди Форстера оказались в весьма плачевном положении: под нашими выстрелами пожар им было не потушить, а стрелять самим, будучи окруженными пламенем, было как-то неразумно.
     Двое из них бросились к двери. Кариновский ранил первого и уложил второго. Последний оставшийся в живых попытался выскочить в окно. Однако бедняга недостаточно высоко подпрыгнул. Завопив от боли, он застрял в центральной части окна, напоровшись на кучу острых осколков. Волосы его уже начинали дымиться. Кариновский прикончил его последней пулей.
     Пора было и нам выбираться из горящего дома. По правде сказать, мы и так слишком задержались. Кариновский едва стоял на ногах. На полпути к двери он рухнул на пол. Я попытался его поднять, но сил уже не было и у меня. Левая рука почему-то совсем не повиновалась, и лишь теперь я обнаружил, что в ходе боя мне кто-то прострелил кисть.
     Гуэски вскинул Кариновского на плечо, и мы стали продвигаться к двери, ничего не различая в дыму. В итоге мы наткнулись на стену и пошли дальше ощупью. У меня даже возникла абсурдная уверенность, что сейчас мы ввалимся в какую-нибудь кладовку. Я все убеждал Гуэски, что надо проверить, правильно ли мы идем. Мы почему-то все шли и шли; ощущение было такое, будто мы бродим кругами.
     Потом моя левая нога окончательно отказала, и я упал, зная, что мне никогда больше не подняться. Гуэски остановился, и я заорал, чтобы не останавливался, а продолжал идти. Но он почему-то не двинулся с места, а опустился на колени и уложил Кариновского со мною рядом.
     Странно: огонь оказался очень холодным. И почему-то мокрым!
     Я немного поразмышлял на сей предмет и открыл глаза. Оглядевшись, я увидел, что лежу на мокрой траве, а охотничий домик весело пылает футах в пятидесяти от нас. Мне хотелось спросить Гуэски, как нам удалось выбраться наружу и жив ли Кариновский, но сил у меня совсем не осталось.
     Через некоторое время мне показалось, что нас окружила толпа местных крестьян, среди которых был и один полицейский, крайне смущенный, а также - несколько американцев. Я узнал среди них своего старого приятеля Джорджа. И своего нового приятеля - полковника Бейкера.
     - Най, - почему-то все спрашивал полковник, - с вами все в порядке? Мы, честное слово, спешили изо всех сил! Получив записку Гуэски, мы подумали...
     - Меня не интересует, что вы подумали, полковник, - внятно произнес я, перебивая его. - Меня интересуют ваши конкретные действия, и я нахожу их абсолютно неэффективными, а ваше поведение - достойным всяческого сожаления.
     Приятно было видеть, что Бейкер смутился. У меня имелось наготове еще несколько изысканных оценок его деятельности, однако высказать их я уже не успел: в этот самый миг меня покинули последние силы.
     
     Глава 26
     
     Придя в себя, я обнаружил, что лежу в удобной постели, а за окном просторной и светлой комнаты виднеются Альпы. Веселая и довольно моложавая медсестра сообщила мне, что это Карнийские Альпы, а я нахожусь в Австрии, в городке Котшах. Тело мое по большей части было обмотано бинтами.
     Потом сестра вышла, и появился полковник Бейкер, который рассказал мне обо всех последних событиях.
     Пока крестьяне возились с пожаром, он со своими людьми успел сунуть нас троих в машину и, мчась на бешеной скорости, переправил через границу. Надо сказать, вовремя: итальянские власти и пресса уже подняли весьма неприятную шумиху. Ответы на свои вопросы они, конечно, получили бы; необязательно правдивые, но вполне приемлемые.
     Рана Кариновского, инфицированная за время наших с ним похождений, сильно воспалилась, и по крайней мере с неделю он должен был провести в больнице.
     Гуэски пребывал в состоянии нервного срыва. Но все считали, что после нескольких недель, проведенных на Ривьере, он полностью излечится от стресса.
     Оба представили Бейкеру полный отчет о своей деятельности. А также и о моей. Тут полковник нервно прокашлялся.
     - Говоря откровенно, если бы не показания этих двух свидетелей, я никогда бы не поверил в ваши подвиги. Нет, я вовсе не хочу вас оскорбить, Най, но в это действительно почти невозможно поверить! Все эти штуки - акваланги, глиссеры, самолеты, да еще и дуэль на боевых топорах - разве можно такое ожидать от обычного агента?
     - От обычного - нет. Но ведь речь идет об агенте Икс, - напомнил я ему.
     - Вот именно! - Полковник нахмурился, вытянул губы дудкой, потер щеку указательным пальцем, помолчал и наконец собрался с силами:
     - Об этом-то я и хотел с вами потолковать. Ведь на самом деле агент Икс - чистая выдумка, одно из наших изобретений. Но теперь я понимаю, что очень плохо вас знал. Я, например, не знаю даже, чем вы занимались все эти годы после окончания колледжа и до встречи с Джорджем в Париже.
     Он вопросительно и с надеждой поглядел на меня. Я улыбнулся и ничего не ответил.
     - Видимо, у вас нет желания рассказывать мне об этом? - спросил он.
     - Я предпочел бы не обсуждать свое прошлое, - туманно заявил я. - И мне неприятно, что меня до сих пор считают вашим "изобретением". Меня больше привлекает версия о том, что вы меня открыли.
     - Ну разумеется! - воскликнул Бейкер. - Я предвидел, что вы скажете что-нибудь в этом роде.
     Он в растерянности забарабанил пальцами по краю моей кровати. Мне даже стало его немного жаль. Слишком долго этот далеко не самый умный паучок просидел в своем уютном гнездышке, плетя паутину и лелея вздорные замыслы о том, как заманить в нее ничего не подозревавших и неосторожных бедолаг. И вот теперь этот провинциальный фокусник стал жертвой собственного трюка. Ложь бумерангом вернулась к тому, кто ее создал.
     - Больше всего меня беспокоит, - продолжал полковник, - вероятность того, что на самом деле вы никогда и не были тем, чем казались! Что вы были, да и сейчас являетесь, тайным агентом с огромным опытом и вас кто-то весьма хитроумным способом внедрил в нашу организацию. Кто-то из конкурирующего разведывательного учреждения.
     - Зачем бы им это делать? - спросил я.
     - Чтобы шпионить за нами, разумеется, - упавшим голосом сказал Бейкер. - Некоторые американские правительственные учреждения никак не желают мириться с нашей самостоятельностью.
     - По-моему, это чересчур притянуто за уши, сэр.
     - Возможно, - согласился Бейкер. - Но в таких делах все всегда выглядит притянутым за уши. А не могли бы вы помочь нам разобраться в сложившейся ситуации?
     - Мне нечего скрывать, - заявил я. - И именно по этой причине нечего вам сказать.
     - Ну, хорошо, - кивнул полковник. - Видимо, с этим мне придется смириться. Неопределенность - суть нашей службы. Итак, сообщаю вам: операция прошла чрезвычайно успешно. Вы проявили себя просто великолепно, Най! Поздравляю! Впрочем, восхищение вами, безусловно, примет и более... э-э-э... осязаемые формы.
     - Вы очень любезны, сэр.
     - Это первое. А теперь, по-моему, самое время обсудить ваше будущее, - сказал Бейкер.
     - Мое будущее?
     - Конечно. В мои обязанности вовсе не входит выяснение принципа работы тех инструментов, что имеются в моем распоряжении; моя задача - использовать их с максимальной эффективностью. И мне бы очень хотелось продолжать использовать вас, Най. Короче: я хотел бы, чтобы вы перешли к нам, так сказать, на полную ставку. Для оперативной работы, разумеется.
     Я не спешил с ответом. Я подумал о Мэйвис, которая ждала меня в Париже. О том, что неплохо было бы возобновить прежнюю беспечную жизнь... Игра в приключения закончилась, что бы ни думал по этому поводу полковник Бейкер. Игра, которую вел агент Икс и в которую невозможно сыграть еще раз. Настало время этому агенту потихоньку сойти со сцены, а Уильяму П.Наю вновь обрести свое настоящее лицо.
     И все же это в высшей степени разумное решение представлялось мне не совсем удовлетворительным. Подобно большинству своих соотечественников, я был человеком робким, доброжелательным, в значительной мере провинциальным и склонным к идеализму. Но при этом я вполне разделял нашу национальную любовь к экзотическим видам опасных приключений. Незнакомые земли и таинственные женщины всегда манили меня. Я такой же, как все, и обычно веду себя как подобает, однако шествуя по привычным городским улицам, я слышу, как океанские валы разбиваются о коралловые рифы, или мне чудится, что я пробираюсь по заросшим тропическим лесом улицам мертвого города, затерянного где-то в джунглях Амазонии.
     Мы всегда склонны скрывать истинные мотивы своих поступков за срочностью, необходимостью и прочим, желая сохранить избранный имидж, не уронить собственного достоинства. В свое время я сделал выбор: решил подзаработать у Бейкера. Деньги, полученные у него, служили мне оправданием перед миром повседневности. Принимая их, я мог убедить себя, что делаю абсурдные вещи, но по вполне разумным причинам. С этим жить было легче, чем с детскими мечтами о затопленном мною родном городишке.
     Но теперь игра была окончена. И действительность, какой бы отвратительной она ни была, оказалась все же лучше иллюзий. Моя заключительная речь была весьма краткой.
     - Извините, полковник, - сказал я, - но это абсолютно невозможно.
     - Подумайте немного, - сказал он. - Не рубите сплеча. У вас еще есть время - пока будете поправляться и набираться сил. Ну а вопрос об оплате решить будет совсем просто.
     Я грустно улыбнулся и покачал головой.
     - Это в высшей степени любезно с вашей стороны, - сказал я. - Но у вас же есть и другие агенты...
     - Но ни одного, столь же подходящего для данной конкретной операции! Видите ли, Целебес, по сути дела, никогда не входил в сферу наших операций, хотя раньше у нас был свой человек на Малых Зондских островах...
     - Хм-м-м-м, - я задумчиво нахмурился, стараясь припомнить, где расположены Малые Зондские острова.
     - Но он погиб, - продолжал полковник Бейкер. - А наш оперативник с Суматры бесследно исчез в городе Самаринда - это на востоке Борнео. Он, правда, успел переслать нам сообщение с одним нашим человеком - хозяином гонконгской джонки - доставившим его к нам на метеорологическую станцию в архипелаге Сулу.
     - Так, так, понятно. - Я ничего не соображал, чувствуя, что во мне растет желание уступить искушению. Я никогда не был на Востоке. Мое знакомство с его тайнами ограничивалось несколькими вечерами в запутанных лабиринтах китайского квартала Нью-Йорка. И, конечно же, я видел множество фильмов и прочитал немало книг...
     Однако я сумел взять себя в руки, хотя мне и потребовалось весьма значительное усилие воли.
     - Вы чересчур спешите, сэр, - молвил я. - Объясните сперва, почему вам понадобился именно я?
     - У нас просто нет другого агента, который свободно владел бы тагальским, а также знал бы южнокитайский диалект, - пояснил полковник.
     Я обалдело уставился на него. Кто, черт возьми, понапихал подобной информации в мое досье? И куда теперь меня заведет вся эта ложь? А кстати, можно ли быть абсолютно уверенным, что это действительно ложь? А вдруг я действительно агент Икс, внезапно пораженный легкой формой амнезии? Такое заключение отнюдь не казалось мне более притянутым за уши, чем то, что на самом деле я был Уильямом П.Наем.
     - Немаловажно и то, что вы умеете плавать на прау, - продолжал полковник.
     Я машинально кивнул. И с еще большей твердостью заявил:
     - Нет! Это не ко мне! И разговор окончен!
     - А все же подумайте, - спокойно повторил полковник Бейкер и удалился, вполне довольный тем моральным ущербом, который мне причинил.
     Я откинулся на подушку и велел себе сохранять спокойствие. Но уже понимал, что чары Востока непреодолимо влекут меня и я уже начинаю мечтать о неглубоких, прогретых солнцем морях, о погрязших в лености и неге городах, о деревушках, где духовная вялость периодически сменяется необъяснимыми припадками страсти. Я уже вдыхал пропитанный экзотическими специями воздух, чувствовал острые запахи керосина и древесного угля, гнили и разложения - мрачные ароматы джунглей, способные свести человека с ума, подчинить себе его мысли и тело...
     В конце концов, с какой стати я должен жить в реальном мире? Не лучше ли существовать в мире иллюзий?
     
     Примечания
     
     1
     
     Оба на северном побережье Лонг-Айленда, на расстоянии около 60 км.
     
     2
     
     "Охотник" (франц.).
     
     3
     
     Знаменитый Дворец Дожей.