Чингиз Абдуллаев
     
     Тверской бульвар
     
     
     Посвящается моей дорогой маме, чья мудрость помогает мне жить
     
     
     ГЛАВА 1
     
     Я много думала, прежде чем решиться опубликовать эти записки. До сих пор не уверена, что поступаю правильно. Но с другой стороны, иногда необходимо, чтобы такие факты становились достоянием гласности. Ненавижу это слово "гласность". Напоминает конец восьмидесятых годов и общую атмосферу полного раздрая тех лет. А?вообще рассказывать об этой истории довольно неприятно. Хотя бы потому, что я прошла через такие испытания, через которые обычно не проходят нормальные женщины. Вот написала эти слова и подчеркнула их несколько раз. Где вы видели "нормальных женщин"? У каждой из нас тысяча своих проблем, свои болячки, внутренние болезни, раздоры в семье, неудачные мужья, непослушные дети, сложности на работе, в общем, все как у среднестатистических женщин, которых огромное число в нашей стране. И все мы похожи друг на друга. Своими несчастьями. Перефразируя великого классика, можно сказать, что счастливых - почти не осталось, а несчастных семей - каждая первая. И все действительно несчастливы по-своему.
     Я - Ксения Моржикова. Мне уже тридцать девять лет. Говорят, что в этом возрасте женщины умнеют. Не знаю, как другие, но я этого не чувствую. Во мне все еще живет двадцатилетняя девочка, так любившая помечтать о будущей жизни. Сейчас даже смешно вспомнить. В школе я была пионеркой, в институте - секретарем комсомольской организации. И в каком институте! Я ведь закончила МГИМО, а там просто так секретарем комсомольской организации не выбирали. Но это было давно, очень давно, в другую эпоху. Я поступила в институт в семнадцать лет, как раз в середине восьмидесятых, во времена "позднего застоя". А закончила - в самый разгар перестройки, уже к тому моменту, когда моя большая Родина начала разваливаться на куски. Вы помните, какие страсти тогда кипели? Первый съезд народных депутатов. Вся страна прильнула к телевизорам. У нас на выпускных экзаменах говорили о политике и политиках больше, чем о предстоящем распределении. Как мы ими тогда восхищались! Гордились. Ельцин, Собчак, Попов... Какие люди! И неизвестный нам юрист из провинции, отдавший свое место в Верховном Совете Ельцину. Забыла его фамилию, но это не так важно. Он потом стал прокурором России, тогда, правда, выяснилось, что у него мышление и речь пятилетнего ребенка. Хорошо еще, что и совесть у него тоже была пятилетнего ребенка и он оказался честным человеком. У?остальных была совесть проституток на пенсии, много повидавших и превратившихся в циников, но это так, к слову. Мы тогда все были увлечены политикой, и политики были нашими кумирами.
     Потом все изменилось и начало разваливаться. Не стало ни съездов, ни народных депутатов, ни страны, которую они представляли, ни комсомола, в котором я состояла. Ну в общем, все изменилось. Я закончила институт, вышла замуж и родила Сашу. И через несколько лет развелась с мужем. Мне тогда еще повезло. Я устроилась на работу к Марку Борисовичу Розенталю, и все перипетии "дикого капитализма" пошли мне только на пользу.
     Клиентов у Розенталя было более чем достаточно. А я постепенно становилась его правой рукой. К сегодняшнему дню у меня зарплата уже более трех тысяч долларов в месяц, что для молодой женщины моего возраста совсем неплохо. Написала "молодой" и сразу подумала, что кокетничаю. Молодая кобыла в тридцать девять лет. Ну не скажите. Я действительно чувствую себя молодой, стараюсь за собой следить, к пластической хирургии пока не прибегала. И вообще выгляжу очень даже неплохо, в отличие от многих моих сверстниц. Не знаю, что буду делать через несколько лет. Наверное, тоже лягу под нож хирурга. При одной мысли об этом становится страшно. Перетянут кожу так, что не смогу улыбаться, закрывать глаза и вообще разговаривать. Какой ужас! Но неприятности нужно переживать по мере их поступления. Пока под нож мне еще рановато.
     Эта история началась в тот день, когда мне позвонила моя двоюродная сестра Нина. Она старше меня на два с половиной года, и мы с ней очень дружим. Убитым голосом она попросила меня к ней приехать. Я?сразу собралась, зная, какая Нина паникерша. У нее прекрасный муж и трое взрослых детей, но она боится всего на свете. Муж работает в Академии наук, он директор какого-то жутко секретного института, о котором даже нельзя говорить. Очень прилично зарабатывает. Взрослый сын у них учится в Лондоне, дочь поступила в консерваторию, младший заканчивает школу. Прекрасная семья, хороший дом, сама Нина работает в Московском комитете по строительству, она архитектор по образованию, и говорят, что очень неплохой специалист. Но несмотря на все свои успехи, Нина ужасная паникерша. Любой сбой у нее сразу же вызывает истерику. Наверное, характер такой пугливый. А может, все определилось еще до рождения. У меня, например, неприлично мужской характер и какое-то дурацкое, тоже чисто мужское чувство справедливости. И немного упрямства. А ей достались "женские черты" - истеричность, неуверенность в себе, непонятные фобии. После всех этих самолетных аварий она не решается летать и ездит к сыну в Лондон на поезде. Можете себе представить? Из Москвы в Варшаву, потом в Берлин, дальше в Брюссель и в Лондон по тоннелю. А когда мальчик летит в Москву, она просто сходит с ума, и эти несколько часов становятся самыми страшными в ее жизни. И мне приходится отпрашиваться у Розенталя, сидеть у Нины, пытаясь ее успокоить. Мама все время говорит, что я должна была родиться мальчиком, а Нина с детства была плаксой и пугливой девочкой. Что не помешало ей очень удачно выйти замуж. Ее будущий муж тогда был только аспирантом, но она сумела углядеть в нем нужные черты лидера. А он, в свою очередь, сумел что-то углядеть в ней. Ну почему я такая стерва? Ведь это несправедливо. Нина прекрасная мать, изумительная хозяйка. У?нее дома всегда все блестит, несмотря на то что она работает. И конечно, Нина безумно любит своего мужа и своих детей. Есть такие женщины, которые умеют растворяться в семье. На них словно поставили печать "только в одни руки". Вот они и живут, имея одного мужа, одну семью, детей, внуков. Я так не смогла бы - ничего в жизни не увидеть, довольствуясь только одним мужчиной... Об этом, по-моему, даже страшно подумать. А с другой стороны... У?меня их было несколько. Разных. И двое мужей. Но скажу честно: лучше бы такого опыта у меня не было. Мне он особой радости не принес. Может, более правильно - одного и на всю жизнь? Но так бывает только в сказках. Или у таких, как Нина.
     Вообще-то я фаталистка. Все приходит и уходит в нужное время. И насчет самолетов тоже беспокоиться не стоит. Ничего не случится, если не должно случиться. А если должно, то обязательно произойдет и вы от этого не спрячетесь. И я считаю, что заранее паниковать тем более не нужно. Хотя когда мой Саша в прошлом году летал в Берлин, я все равно волновалась, пусть и не так, как моя кузина, но звонила ему каждый день. В?последнее время самолеты падают слишком часто, и число подобных "случайностей" уже бьет даже мой фатализм.
     В общем, я приехала к Нине на Смоленский бульвар. У них большая шестикомнатная квартира. Раньше была четырехкомнатная, но пять лет назад они купили квартиру соседей за стенкой и сделали шестикомнатную. Столовая, спальня, кабинет отца и три комнаты ребят. У каждого - своя, очень удобно. И еще два туалета и две ванные комнаты. В общем, прекрасная квартира. Говорят, что на ближайших выборах супруг Нины станет членом-корреспондентом Академии наук. Давно уже пора. Ему сорок восемь, он вальяжный и представительный мужчина с благородной проседью. Такие и должны быть академиками. Я ни разу в жизни не видела, чтобы он волновался или кричал. Всегда говорит спокойно, взвешивает каждое слово, не суетится. Словом, клад, а не муж. Хотя немного занудный. Иногда даже хочется его потрясти, чтобы в нем было больше человеческого, но это я так, к слову.
     Мой второй муж Виктор тоже не холерик. Он скорее флегматик, смешанный с сангвиником. Учитывая, что я безумный холерик, Виктор для такой нервной особы почти идеальный муж. Меня можно завести с пол-оборота, его же почти невозможно заставить скандалить. И с моим сыном у него идеальные отношения. Только не говорите, что так не бывает. Иногда бывает. У Виктора был очень неудачный первый брак. Жена ему изменяла и все время скандалила. В общем, он считает, что ему очень повезло во втором браке. Я тоже так считаю. Хотя иногда ловлю себя на мысли, что в молодости мечтала о принце на белом коне. Принца не нашла, но хорошо, что мой второй муж хотя бы не конь. А то мы часто путаем - принимаем животное за человека. Лошадей много - нормальных мужиков почти не осталось. Вот мой Виктор - пример нормального мужика. Что очень неплохо. Видела я одного такого принца в Ницце. Лучше бы не видела. Аферист и мошенник. С принцами нам не по пути, это я тогда раз и навсегда поняла.
     Нина сразу повела меня в кабинет к мужу, чтобы нас не услышали дети и ее домработница Лидия Сергеевна, изумительная женщина, которая работает у них в доме уже лет двадцать. Или еще больше? Нина чуть меньше меня ростом, у нее круглые глаза, маленький вздернутый носик. На щеках даже есть ямочки. Глаза у Нины светло-голубые, в отличие от моих, которые все время неуловимо меняются: то светло-карие, то начинают темнеть, когда я завожусь. Одним словом, мы совсем друг на друга не похожи, хотя кузины бывают очень похожи друг на друга. У нас отцы родные братья. Наверное, если бы были сестрами наши мамы, то мы больше походили бы друг на друга.
     - У нас такие неприятности! - сообщила Нина трагическим голосом. - Я позвала тебя, чтобы посоветоваться. Просто не знаем, что нам делать.
     Когда она так начинает, я понимаю, что нужно внимательно слушать. "У нас такие неприятности" может означать все что угодно. От сбежавшей кошки, которую сегодня никто не видел, до погибшего на даче куста роз - особой заботы ее супруга. Я изобразила внимание.
     - У наших соседей, - продолжила Нина скорбным голосом, - два дня назад пропал сын. Ты можешь себе представить такой ужас? Они не знают, что делать. Такое несчастье!..
     - Давай по порядку. У каких соседей?
     - У наших, которые живут в соседнем подъезде. Ты их знаешь. Такие интеллигентные люди. Профессор Левчев и его супруга. Оба искусствоведы. Изумительная семья. Он - болгарин, она - осетинка. Ты их видела у нас в гостях в прошлом году, когда они приезжали к нам на дачу. Как раз на день рождения Павла.
     - У вас на даче было человек пятьдесят гостей. Я всех не помню.
     - Семьдесят, - ревниво поправила меня Нина, - а они сидели рядом с тобой, и ты еще с ним разговаривала о выставке Кандинского в Барселоне. Вспомнила?
     - Да, - кивнула я, - очень милый и интеллигентный человек. Такой пожилой, в очках...
     - Верно. Ему уже под шестьдесят, а супруге только сорок шесть. Это его второй брак. У них есть еще старшая дочь, но она живет сейчас в Нью-Йорке, кажется, заканчивает там какую-то школу искусств. И такое несчастье! Бедная Медея места себе не находит.
     - Сколько лет мальчику?
     - Почти шестнадцать, как твоему Саше. - Нина сравнила пропавшего с моим сыном, и я невольно вздрогнула от испуга. Могла бы сравнить со своим младшим сыном - они ровесники. Но ни одна мать не позволит себе такого - сравнить исчезнувшего или погибшего ребенка с собственным. - Он заканчивает десятый класс, - добавила Нина, - хороший мальчик, вежливый, воспитанный. Всегда прекрасно учился. Иногда заходил к нам в гости. Такое горе для родителей!
     - Ты его хорошо знаешь? Твой младший сын с ним дружит?
     - Мы иногда общаемся как соседи, - уклончиво ответила Нина, - но сын Медеи учится в другой школе и не дружит с моим Ромой. У них так, шапочное знакомство. Я?до сих пор не могу в себя прийти. И что могло произойти?
     - Может, его похитили?
     - Тогда почему молчат?
     - Иногда похитители специально молчат несколько дней, чтобы вызвать панику в семье похищенного. Такие случаи бывали. Они богатые люди?
     - Нормально живут. Я не сказала бы, что они могут выложить миллионы. Этого у них нет. Они много работают за границей, но особых доходов не имеют. Просто нормально живут. Как и мы, - добавила Нина.
     - Ты считаешь, что в Москве все живут в шестикомнатных квартирах на Смоленском бульваре, платят за сына в Лондоне, имеют три автомобиля и двух водителей? - улыбнулась я наивности моей кузины. - Не смеши меня, Нина, вы принадлежите к классу очень обеспеченных людей.
     - Какие глупости! - отмахнулась она. - Люди сейчас на своих самолетах летают и на собственных яхтах отдыхают. А у нас есть только эта квартира, дача, несколько машин. По нынешним временам это не бог весть какое богатство. Ну еще участок под Санкт-Петербургом, но там мы пока ничего не построили.
     - Теперь я поняла. Ты сравниваешь себя с Абрамовичем. Тогда, конечно, вы почти бомжи.
     - При чем тут Абрамович? - возмутилась Нина, немного краснея. Совесть у нее все-таки есть. - У заместителя мужа дача на Рублевке. Можешь себе представить? А у директора другого института, смежного с нашим, квартиры в Цюрихе и в Париже. Они занимаются разработкой одинаковых проблем с моим Павлом. Только у того многомиллионные счета в зарубежных банках да квартиры в Швейцарии и во Франции, а у моего ничего такого нет. И знаешь почему? Мой простофиля слишком честный человек. Он считает, что государственными секретами нельзя торговать. А тот директор института так не считает. В девяностые годы знаешь что творилось? Во всех институтах только на аренде помещений делали огромные деньги. А Павел ни одной организации к себе в институт не пустил. Говорил, что у них "режимная организация". А вот его коллега из соседнего института, такого же "режимного", сдавал пустующую площадь под разные склады. И на этом заработал несколько миллионов долларов. Всего не расскажешь. Я не жалуюсь, просто не думаю, что их мальчика похитили. Нет у них таких миллионов, чтобы за него заплатить. И никогда не было.
     - В милицию сообщили?
     - Конечно. Еще вчера утром. Но ты же знаешь, как они работают. Приехали, поговорили, посмотрели. Взяли номер его мобильного. И все. Ничего не известно. Только сегодня утром позвонили и сообщили, что в моргах и в больницах такого мальчика не нашли. Можешь себе представить, как тяжело это слышать его матери? У нее вчера сердечный приступ был, "скорую помощь" вызывали.
     - Ну это мне нетрудно себе представить. А его телефон? Даже если аппарат отключен, все равно можно выяснить, где он сейчас находится. Я это точно знаю.
     - Вот и расскажи им об этом, - сразу предложила Нина. - Мужа Медеи сейчас дома нет. Он поехал в милицию, они его туда вызвали. А Медея в милицию не верит. Она позвонила мне и попросила найти тебя. Я ей столько про тебя всякого рассказывала! И как ты в Ницце помогла раскрыть целую банду убийц, и как другим людям не раз помогала. Она думает, что только ты ей сможешь помочь. Ты же у нас настоящий сыщик. Как ее звали? Агата Кристи?
     - Она была писателем, а не сыщиком, - вздохнула я, понимая, зачем меня позвали. Каким самомнением нужно обладать, чтобы ввязаться в такую историю. Мальчику шестнадцать лет, у него может быть масса разных интересов и множество знакомых. Это дело милиции - искать пропавшего парня. Чем я могу помочь его родителям? Ничем. Но отказывать Нине я не хотела. Она так в меня верила! Да и ее соседку стало жалко. Я, конечно, тут же представила себя на ее месте. В такой ситуации будешь выискивать любую возможность, хвататься за любую соломинку. И конечно же легко поверить, что какая-то "гениальная дама", работающая в адвокатской конторе самого Розенталя, сможет найти твоего сына.
     - Профессор Левчев сказал, что им понадобится помощь опытного адвоката, - продолжила Нина, - а ты у нас уже очень опытная.
     - Не знаю, - ответила я, не скромничая. Просто такие случаи адвокаты не очень любят. Ведь приходится представлять не подозреваемого, для которого адвокаты ищут тысячу причин, смягчающих его вину, а пострадавшую сторону, и тогда адвокаты невольно выступают в роли вторых обвинителей, настаивая на более строгом наказании виновных. Но отказаться было нельзя, это выглядело бы не по-человечески, и я не хочу подводить Нину.
     - Пойдем, - тяжело согласилась я с доводами сестры. Только лучше бы я ей тогда сразу отказала. И ничего не узнала бы ни об этом страшном деле, ни тех подробностей, которые мне стали известны. По-моему, это у Экклезиаста сказано, что "знание умножает скорбь". Вот я чем больше живу, тем больше в этом убеждаюсь. А фамилию того честного и недалекого прокурора я вспомнила. Казанник. Кажется, так его звали.
     
     ГЛАВА 2
     
     В соседний подъезд мы прошли вдвоем. Нина забыла номер кода их входной двери и долго неправильно набирала цифры. Потом попросила у меня мобильный телефон, позвонила Медее, и выяснилось, что она неверно нажимала две первые цифры. Их следовало переставить местами. В этом вся Нина - забывает иногда элементарные вещи. Мы вошли в подъезд, поднялись лифтом на шестой этаж. Дверь нам открыла миловидная женщина лет двадцати пяти. Я даже удивилась. Неужели это Медея, так хорошо сохранившаяся в свои сорок шесть лет? Я ее совсем не помнила.
     - Проходите, - предложила нам эта молодая женщина, кивнув в глубь квартиры.
     - Это Эльвина, она им помогает, - шепнула мне Нина, - кажется, она молдаванка или гагаузка. В общем, из Кишинева. Работает у них полгода.
     Мы вошли в просторную гостиную. Даже если не знать, что хозяева квартиры искусствоведы, сразу можно было определить, что здесь живут люди достаточно творческие. На стене висел подлинник Зверева, работы которого я хорошо знаю, и еще две картины неизвестных мне авторов. Комнату украшала антикварная мебель, по-моему, начала века, стулья с гнутыми ножками. На них не очень удобно сидеть, но выглядят они красиво. В углу стояла большая ваза, расписанная затейливыми узорами. Я видела такую где-то на выставке. Вообще-то стыдно признаться, что я такая дебилка во всем, что касается искусства, хотя на выставки хожу регулярно и современной живописью очень даже интересуюсь.
     На диване сидела женщина, которую я сразу вспомнила. Конечно, это была Медея. Вся в черном, на голове - черная повязка, что мне сразу не понравилось - как будто она заранее знает, что все кончится очень плохо. У Медеи было измученное лицо и мешки под глазами. Могу себе представить ее состояние! Мне вдруг стало очень неловко находиться перед ней. У?женщины такое невероятное горе, а я приперлась, будто могу ей помочь. Некрасиво и неумно. Но отступать было поздно. Единственное, что меня сразу смутило - это собака, которая лежала рядом с хозяйкой. При моем появлении она поднялась и внимательно посмотрела на меня. Прямо в глаза. Но хозяйка махнула рукой, коротко приказав "лежать", и собака снова легла у ее ног. Эта порода мне знакома. Такие коричневые собаки с белой грудью и черной мордой, немного похожие на медведей гризли, - это стаффордширский терьер. Несколько лет назад среди продвинутых москвичей было очень модно их заводить. Но говорят, это исключительно опасная порода бойцовых собак, которые могут напасть на человека, не реагируя на команду своих хозяев. Знакомый кинолог, работающий в милиции, рассказал мне, как готовят бойцовых собак. Просто ужас. Сначала их тренируют на кошках, у которых вырваны когти, чтобы они не царапались. Учат душить кошек. Затем тренируют на поросятах, чтобы приучить к запаху крови и диким крикам. Считается, что кровь свиньи очень похожа на человеческую, а ее мясо почти эквивалент нашему. Можете себе представить, какой ужас?
     Потом собак учат драться с другими собаками. Челюсти у них особенные. Эти собаки не знают пощады и дерутся, пока не убьют своего противника. Зачем в интеллигентной семье держать такую собаку? Этот вопрос я задала себе сразу, как только увидела этого терьера.
     - Здравствуйте, - произнесла Медея, устало кивнув головой. Она не поднялась, но я понимала ее состояние. Сейчас ей не до политесов. У нее немного вытянутое лицо и красивые темные глаза. Я обратила внимание на ее пальцы - длинные аристократические пальцы, будто она музыкант, а не искусствовед.
     Мы уселись на эти неудобные стулья с невысокими ножками. Нина меньше меня ростом, и ей эти стулья могут нравиться, а мне - не очень. И мы обе бессознательно отодвинулись от дивана, рядом с которым лежала собака.
     - Это моя двоюродная сестра Ксения, о которой я тебе рассказывала, - представляет меня Нина, - вы виделись с ней у нас на даче.
     - Я помню, - кивнула Медея, - извините, что так вас принимаю.
     - Ничего. Я вас понимаю. Так вы еще не получили никаких известий?
     - Ничего, - упавшим голосом ответила Медея. - Муж сейчас в милиции. Они просили его припомнить всех знакомых нашего Кости, забрали его записную книжку и жесткий диск из компьютера. Будут проверять все его связи. Как будто Костя заранее мог быть знаком со своими похитителями или бандитами. В милиции считают, что нужно проверить все окружение нашего сына. Такая глупость! Сейчас прямо на улицах людей воруют и убивают, а они ничего не могут сделать. Или не хотят. Один следователь, чтобы меня успокоить, даже сказал, что в России ежегодно пропадают несколько десятков тысяч человек. Будто мне от этого легче.
     Эльвина внесла поднос с печеньем, шоколадом и тремя чашечками дымящегося кофе. Она была в джинсах и темной блузке. Из-за коротко остриженных волос ее можно было принять за подростка, хотя ей наверняка уже исполнилось двадцать пять. Или даже тридцать.
     - Спасибо, Эльвина, - кивнула ей хозяйка, - и принесите мне лекарство. Оно на тумбочке, в спальне.
     - Я знаю, - отозвалась Эльвина и остановилась, выразительно глядя на Медею, словно не решаясь ей что-то сказать.
     - Что еще? - чуть повысила голос хозяйка и нахмурилась. Ей, очевидно, не понравилось поведение домработницы.
     - Простите, - проговорила та, - но это уже четвертая. Врач говорил - не больше двух-трех в день.
     - Принесите лекарство, - тоном, не терпящим возражений, повторила Медея. - Мне лучше знать, что можно, что нельзя.
     Эльвина вышла из комнаты. Я взяла чашечку, почти прозрачную, наверное фарфоровую, и подумала, что нам дома нужно завести такой же сервиз. Обязательно скажу Виктору, чтобы приобрел похожий. Господи, и о чем только не думают женщины! Даже в такие тяжелые моменты. Мы просто неисправимы! Есть, например, дамочки, которых вполне серьезно волнует, как они будут выглядеть в гробу. Меня это совсем не интересует, однако и я в сложной ситуации могу подумать о каких-нибудь пустяках.
     Эльвина принесла лекарство и положила его на столик перед хозяйкой. Та кивком поблагодарила ее, достав таблетку, и запила ее глотком кофе. Даже я знаю, что так делать не следует. К тому же Медея достала сигареты и закурила, щелкнув какой-то небольшой, лежащей перед ней зажигалкой. Я никогда не курила, даже в студенческие годы, когда все мои подруги вовсю дымили в знак своей эмансипации. Тогда это было безумно модно, но на меня сразу нападал дикий кашель. После двух проб я поняла, что курение не для меня. Нина тоже никогда не курила. Она рожала детей и ухаживала за мужем, а это требует серьезных усилий. К тому же не курил и ее муж. Он вообще адепт здорового образа жизни, наверняка проживет сто лет. Интересно, что академики и писатели долго живут. С чего бы это? Ведь у них сидячий образ жизни. С другой стороны - долгожители и чабаны в горах, которые явно не сидят на месте. Может, все-таки все зависит оттого, что и те и другие просто работают, невзирая на возраст? Девяностолетние академики и писатели продолжают трудиться за столом, а девяностолетние чабаны и пастухи - пасти свои стада. Может, в этом секрет их долголетия?
     - Спасибо, что вы пришли, - затянувшись сигаретой, проговорила Медея. - Я?уже никому не верю. Может, вы предложите какие-нибудь новые формы поиска? Не знаю. Я даже думала обратиться к гадалке. Представляете, до чего дошла? Лишь бы мне вернули моего мальчика.
     - Он ушел из дома и ничего не сказал?
     - Разумеется, нет. Мы считали, что мальчик уже взрослый и отдает себе отчет в своих поступках. Сейчас у них каникулы, после третьей четверти, он постоянно встречался с товарищами. Я обзвонила всех его друзей, но никто ничего не знает. Мужу обещали дать распечатку всех его последних разговоров по мобильнику. Как раз сегодня телефонная компания должна передать ее в милицию. Может, тогда что-то выяснится?
     - Обычно телефонные компании очень неохотно выдают такую информацию. Хорошо, что так оперативно...
     - Нам помог знакомый генерал милиции. Он какой-то большой чин в министерстве. Генерал Стукалин, может, вы слышали о таком?
     - Да, - ответила я, - он заместитель министра внутренних дел. Если вмешался лично генерал Стукалин, то милиция сделает все, чтобы найти вашего мальчика. Можете быть в этом уверены. Я о нем много слышала.
     - Вот он и позвонил, - выдохнула Медея, - но пока Георгий мне ничего не сообщал.
     - Когда ушел ваш сын? В какое время суток?
     - Днем. В три или в четыре. Никого дома не было. Мы с мужем были на работе, а Эльвина пошла в магазин. Костя ушел и запер двери своим ключом. Я думаю, если его похитили из-за ключей, то воры должны уже были бы попытаться здесь появиться. Может, нам надо уйти из дома, а здесь оставить засаду милиции? Я не знаю, как лучше поступить. И никто нам ничего не советует.
     Медея вдавила докуренную сигарету в пепельницу. Я увидела, что ее пачка почти пустая. Она явно много курила. Собака недовольно взглянула на хозяйку. Мне кажется, терьеру тоже не нравился запах дыма.
     - У него есть какие-то увлечения? Хобби?
     - Как у всех ребят. Часами просиживал за компьютером, пропадая в Интернете. Любил машины. Отец обещал ему подарить свою машину, когда ему исполнится восемнадцать. Или купить новую.
     - Какая у вас машина?
     - "Мерседес". Трехсотый. Костя иногда брал его покататься рядом с дачей. Но в город никогда не выезжал, мы ему не разрешали.
     - Может, у него есть какой-то друг с машиной и они вместе куда-нибудь уехали? - предположила я.
     - Мы тоже так подумали. Обзвонили все больницы без исключения. За городом нашли одну больницу, в которую попали трое ребят. Но им по двадцать лет, и среди них нашего не было. Личности всех установлены, они сейчас в реанимационном отделении. Я всех друзей Кости хорошо знаю. Самыми близкими его друзьями были Антон и Икрам. Нет, только послушайте, что я говорю! - в отчаянии вдруг спохватилась Медея. - Я сказала "были". Это ужасно, так нельзя. Я не должна так говорить. Они и сейчас его самые близкие друзья.
     Медея дрожащими руками вытащила следующую сигарету и снова закурила. Мы с Ниной переглянулись. Здесь нужен психолог и, может быть, психиатр. Моя помощь здесь явно не понадобится. Собака, почувствовав настроение хозяйки, снова поднялась, словно готовая ее защитить.
     - Лежать! - опять приказала ей Медея. - Вы знаете, наша собака чувствует отсутствие Кости. Она уже два дня сама не своя, волнуется, переживает, даже скулит. Обычно стаффордширские терьеры не скулят. А он переживает. Даже не знаю, что нам делать. Нужно отправить его на дачу.
     - А собака осталась дома одна, когда Костя ушел?
     - Да. Он позвонил Эльвине и сказал ей, что уходит. Она вернулась через десять или пятнадцать минут после их разговора. Собака уже тогда нервничала.
     - Костя надел куртку? Или какую-то другую верхнюю одежду? В понедельник на улице было довольно прохладно.
     - Да, надел. У него красивая темно-синяя куртка, отец привез из Мексики. Я думаю, второй такой здесь нет ни у кого. И часы у него были дорогие. Я привезла ему их из Флоренции. Они обошлись мне тогда в две тысячи долларов. Думаю, может, на него напали из-за этих часов или хотели снять куртку? Уже просто не знаю, что и подумать...
     А я сразу подумала, что никогда в жизни не позволю моему Саше в его возрасте носить часы за две тысячи долларов. Может, я его неправильно воспитываю, но, по-моему, нельзя приучать мальчика к таким вещам, пока он не станет взрослым.
     - У него есть девушка? - поинтересовалась я, вспомнив, что у моего Саши уже есть постоянная подруга.
     - Костя дружит с двумя девочками, - чуть запнувшись, ответила Медея, - но современных парней трудно понять. С кем из них он встречается чаще, мы не знаем.?Но работники милиции взяли телефоны всех его знакомых. Они их сейчас обзванивают.
     - Они уже проверяли его комнату?
     - Сегодня утром, - ответила Медея. - Взяли все его записи, вынули диск из компьютера.
     - Можно мне посмотреть его комнату? - Должна же я была хотя бы как-то попытаться обозначить мою активность, раз уж согласилась сюда прийти.
     - Конечно. - Медея позвала Эльвину, выкрикнув ее имя. Собака снова поднялась, уже в третий раз. Кончится это тем,?решила я, что она на кого-то из нас набросится. Эльвина вошла в комнату и встала у?двери. Очевидно, ее обидело замечание, сделанное хозяйкой при гостях. Это только у нас домработницы могут обижаться на хозяев. Рецидивы социализма. Все люди равны. На Западе таких проблем не возникает.
     - Эльвина, - сказала Медея, не глядя на нее, - будьте любезны, покажите гостям комнату Константина. И не забудьте, что через полчаса вам нужно погулять с собакой. Приготовьте намордник.
     - Хорошо, - кивнула Эльвина.
     Мы поднялись и прошли в комнату сына. Большая светлая комната с балконом, находящаяся рядом с гостиной, прямо напротив входной двери. Книг заметно мало, что меня несколько поразило, все-таки интеллигентная семья. В основном книги по компьютерам. Несколько томов классики, но видно, что их не открывали. Учебники. Несколько современных романов, о которых все говорят. Я увидела книгу Мишеля Уэльбека. Неужели Костя читал Уэльбека? Подошла и взяла книгу. Нет, похоже, даже не касался. Очевидно, покупают книги родители и советуют сыну прочесть, а тот их даже не открывает. Говорят, дети сейчас не читают книг. Потому что все можно прочесть в Интернете. Однако я знаю много толковых ребят, которые читают книги запоем. Впрочем, и столько же детей из очень известных семей, которые книги в руки не берут. Может, все-таки все зависит от родителей? Не понимаю, у меня нет ответа на этот вопрос.
     В комнате Кости висели постеры неизвестных мне рокеров: музыкантов и певцов. Женских лиц среди них не было. Сегодня продвинутые парни не украшают стены своих жилищ картинками с полуголыми девицами. Это осталось в прошлом. Тут стояли компьютер, принтер, сканер, в общем, все, как в тысячах других комнат подростков. Кровать в углу, рядом тумбочка, на которой открытая бутылка воды.
     Эльвина наблюдала за нами, не входя в комнату. Она стояла на пороге, и мне не очень нравилось выражение ее лица. Она словно нетерпеливо ждала, когда мы наконец закончим этот дурацкий осмотр. Что мы можем найти после обыска, проведенного сотрудниками милиции? Какой-нибудь волос, по которому я вычислю убийцу? Или записку, случайно им оставленную? Так не бывает. Ни в жизни, ни даже в современном кино. Я подошла к столу. У Кости оказался небрежный почерк. Весь стол был завален его школьными тетрадями. Очевидно, сотрудники милиции уже изъяли все, что нужно было забрать. На столике стояла фотография Кости с родителями. Красивый, высокий парень. Такие обычно нравятся девушкам.
     - Бедный мальчик, - вздохнула Нина, вытирая набежавшую слезу.
     Я обернулась и случайно заметила в этот момент лицо Эльвины. Она нам совсем не сочувствовала. Более того, смотрела на нас с каким-то непонятным вызовом и явно ждала, когда мы уберемся. Почему она такая черствая? Или ей все равно, что происходит? Интересно, каково ее мнение о случившемся?
     И тут раздался телефонный звонок.
     
     ГЛАВА 3
     
     Мы вышли в коридор, и Эльвина подняла трубку аппарата, которую затем сразу передала хозяйке, поскольку это звонил сам Георгий Левчев. Та долго расспрашивала мужа о разговоре в милиции, а мы терпеливо ждали, когда она закончит. Потом Эльвина принесла намордник, и хозяйка сама надела его на собаку. Судя по всему, терьеру эта процедура очень не нравилась, но он особенно не сопротивлялся, возможно, чувствуя ее состояние. Эльвина взяла поводок собаки с некоторой опаской. Может, тоже понимала, какое страшное животное живет в этом доме. Когда Эльвина с собакой вышли из дома, Медея достала следующую сигарету.
     - Это звонил Георгий. Как и следовало ожидать, они пока ничего не нашли. Последними на мобильный телефон Кости звонили его друзья. И он сам звонил только знакомым. Сотрудники уголовного розыска будут с ними беседовать. А к нам домой дважды звонили из телефона-автомата, находящегося на станции метро "Арбатская". Кто звонил, они, конечно, не знают, но последний звонок был сделан за несколько минут до того, как Костя ушел. Вот и все, что смогла узнать наша доблестная милиция. Вы извините, Ксения, что мы вас побеспокоили, - над головой Медеи уже висел плотный сигаретный туман, - но у меня нет никакой надежды, что они сумеют найти Костю. Если вы сможете что-то сделать, я готова предпринять все необходимые шаги вам навстречу. Я не знаю, как это нужно оформить или зарегистрировать, но нам понадобится опытный юрист, чтобы представлять наши интересы. Муж просто не сможет бесконечно ездить в милицию. Каждый такой вызов отнимает у него часть жизни. А?нашу родную милицию необходимо контролировать и подгонять. Если вы нам не откажете, то завтра утром Георгий приедет в вашу контору и подпишет необходимые документы.
     "Розенталь меня убьет, - сразу поняла я, - он решит, что я отбиваю у него клиентов. Хотя Марк Борисович опытный адвокат и в конце концов поймет, что происходит. Пусть Левчев приезжает, этой несчастной семье действительно нужен опытный юрист. Хотя бы для того, чтобы разговаривать с сотрудниками милиции и прокуратуры. Между прочим, завтра будет уже три дня, как пропал мальчик, и прокуратура уже может возбудить уголовное дело по факту его исчезновения. А контроль прокуратуры всегда более строгий, чем просто расследование милиции. Хотя если вмешался сам Стукалин, то не придется и строго следить, чтобы сотрудники милиции нормально работали. И так будут землю рыть, чтобы выслужиться".
     - Оставлю вам мою визитную карточку. - Я положила ее на столик рядом с диваном.
     Она мне лишь кивнула в ответ. Бедная женщина, не дай бог никому такое пережить!
     Мы попрощались и вышли из квартиры. Молча спустились по лестнице. Я шла первой, и Нина видела мою недовольную спину. Где-то на втором этаже она не выдержала:
     - Ну что ты об этом думаешь? Почему ты молчишь?
     - Ничего не думаю, - отозвалась я. - У людей большое несчастье, а ты меня так нехорошо подставляешь. Чем я смогу им помочь? Здесь нужен какой-нибудь старичок-адвокат, по совместительству психолог, чтобы успокаивать эту семью. У меня ничего не выйдет. Я могу сесть рядом с Медеей и разрыдаться. И конечно, я не могу помочь найти пропавшего мальчика. У меня нет таких чудодейственных способностей.
     - Но ты же работаешь у Розенталя! - попыталась убедить меня Нина. Она тоже нервничала. Я не совсем понимала, почему она так близко приняла к сердцу трагедию семьи Левчевых. Решила, что нужно расспросить мою кузину обо всем поподробнее. Что-то она явно скрывала.
     - Марк Борисович занимается экономическими преступлениями. - Я остановилась и повернулась к ней лицом. - Его клиенты в основном известные олиграхи и члены их семей. Он разбирает арбитражные сделки, представляет в суде известные компании, занимается вопросами недобросовестных сделок. Розенталь принципиально не ведет дела о похищениях детей или, не дай бог, их убийствах. И будет очень недоволен, что я согласилась представлять интересы семьи Левчевых. Если бы Левчев был олигархом с капиталом в миллиард долларов, Марк Борисович еще понял бы мои мотивы. Во всех остальных подобных случаях он рекомендует клиентам обращаться в юридическую консультацию.
     - А мы так на тебя рассчитывали, - призналась Нина.
     - Теперь придется соответствовать, - решила я, - уже никуда не денешься. Ты меня не провожай, моя машина за углом. Я?сама до нее доберусь. Иди домой, уже поздно.
     - Спасибо тебе большое. Ты сама видишь, в каком состоянии несчастная Медея. А у меня, кроме тебя, нет никаких знакомых в этой сфере. Архитекторов, ученых, художников, врачей, писателей, даже космонавтов сколько угодно. А серьезных юристов нет.
     - Будем считать, что я одна заменяю двух космонавтов или трех академиков, - пошутила я. - В общем, пусть Левчев завтра к нам приезжает. Я постараюсь убедить Розенталя, что профессор очень известный искусствовед. И будет правильно, если мы возьмемся представлять его интересы.
     - Он действительно очень известный, - удивилась Нина, - честное слово. Его книги изданы во многих странах, он консультант нескольких ведущих музеев...
     - Мальчика не могли украсть из-за этого, - пояснила я и вдруг спросила: а не может ли Левчев быть связан с каким-нибудь хищением ценностей?
     - Не может, - сразу отрезала Нина. - Эту версию милиция проверила в первую очередь. Мне сама Медея об этом сказала.
     - Ну тогда все. До свидания. Завтра я тебе позвоню. Привет твоему мужу!
     Я повернулась и пошла на улицу, где оставила свою машину. Было уже довольно поздно. Я уже подошла к автомобилю, когда вдруг увидела проходящую мимо Эльвину с собакой на коротком поводке. Очевидно, домработница просто боялась водить такую собаку на длинном поводке. И я прекрасно ее понимала. Со стаффордом вообще опасно гулять, даже когда на?нем надет намордник. Он может сбить человека с ног, метнувшись на него всем телом. Это не животное, а настоящее оружие.
     - Не тяжело? - спросила я у Эльвины.
     - Тяжело, - пожаловалась она. - Собака что-то чувствует. И вообще она понимает, что я не ее хозяйка и не родственница членам семьи. Поэтому меня не любит. Раза два она приходила на кухню, когда я там работала, и молча стояла у меня за спиной. Честное слово, я от страха чуть не умерла, когда, поворачиваясь, встречалась с глазами этой твари.
     Собака заворчала. Может, она нас лучше понимала, чем мы ее? Иногда мне кажется, что собаки чувствуют все оттенки нашего поведения, ведь реагируют они на меняющийся тембр голоса.
     - Пойдемте немного пройдемся вместе, - предложила я Эльвине. И задала первый вопрос: - Вы давно работаете у Левчевых?
     - Уже полгода. Но думаю, теперь меня выгонят.
     - Почему выгонят?
     - А я им вообще не нужна. У них есть кухарка. И прислуга. Кухарка приходит по четным дням, а прислуга пока работает на даче.
     - Тогда для чего вас наняли?
     Эльвина невесело усмехнулась. Собака бежала довольно быстро, мы с трудом поспевали за ней.
     - Неужели непонятно? - спросила Эльвина. - Говорят, что раньше, до революции, в дворянских семьях специально нанимали привлекательных горничных, чтобы они способствовали сексуальному образованию их отпрысков.
     - Что вы такое говорите? - Я даже остановилась от неожиданности. Эльвина сказала об этом так прямо, словно речь шла о постороннем человеке.
     - Не волнуйтесь, - усмехнулась она, пытаясь остановить собаку. Но это ей не удалось - поводок дернулся снова. Эльвина поспешила за собакой, а я - за ней. - У нас не тот случай, - пояснила Эльвина, - мальчика не пришлось просвещать. Скорее, он мог бы меня просветить. Только его уже мало интересовали женщины. Последние несколько месяцев Костины интересы лежали в несколько иной плоскости.
     - Я вас не понимаю.
     - Неужели так трудно понять? Он подсел на наркотики. Начал колоться. Еще шесть месяцев назад был нормальным мальчиком. Когда меня сюда взяли, я многого не понимала. Вы можете идти немного быстрее? Эта собака не любит, когда ее останавливают.
     Мы и так почти бежали, но еще ускорили шаги.
     - Когда меня пригласили, - продолжила Эльвина, - я совсем не могла сообразить, что происходит. Хозяева часто оставляли нас с Костей одних, а сами уезжали на дачу. Или, наоборот, разрешали мне ночевать на даче, когда там никого, кроме Кости, не было. Одним словом, создавали соответствующие условия. Я не сразу все поняла, но потом все же догадалась. Костя был талантливым, но несколько странным парнем. Словно в душе у него произошел какой-то надлом. Я чувствовала, что у мальчика какие-то проблемы. Можете себе представить, однажды я была вместе с ним в сауне у них на даче. А он на меня совсем не реагировал. Меня такое отношение даже немного завело. Молодой парень, а на женщину совсем не реагирует. Но я видела, как он буквально на моих глазах менялся. А потом узнала, что Костя достает и принимает наркотики. Сначала это был порошок, а в последние несколько недель он перешел на уколы.
     - Родители знали?
     - Мать знала. Отец - нет. Медея вызывала врачей, пыталась как-то помочь сыну. Но все бесполезно. Костя в последнее время стал каким-то потухшим. Я бы так сказала. Именно потухшим. Будто с ним что-то произошло. Такой отрешенный...
     - Где вы учились? - Мне показалось, что у моей собеседницы слишком богатый запас слов для обычной домработницы.
     - Я закончила среднюю школу и педагогический вуз в Кишиневе. Но там не было работы. Я уже четыре года как в Москве.
     - В милиции знают о Костиных "увлечениях"?
     - Нет. Медея им об этом не рассказала. И с меня взяла слово, что я ничего не скажу.
     - А почему сейчас рассказали?
     - Мне сказали, что вы будете их адвокатом. А адвокат должен все знать. И насколько я помню, адвокат не имеет права никому ничего рассказывать о том, что ему стало известно про его клиента.
     - А это вы откуда знаете?
     - У меня отец был юристом. Он умер шесть лет назад.
     - Понятно. Значит, вы думаете, что исчезновение Константина связано с его пагубным пристрастием к наркотикам?
     - Да, давайте повернем назад. Это животное сегодня нервничает больше обычного. По-моему, собака понимает, о чем мы говорим.
     - Наверное, понимает. Давайте вернемся, - согласилась я. Этот бег по улице мне совсем не нравился. Вообще, нужно законодательно запретить держать таких животных дома. Они опасны даже для самих хозяев. - У кого он брал наркотики?
     - Этого я не знаю, - удивилась Эльвина. - Думаю, Медея знает гораздо больше. Поэтому она так переживает. Медея и меня начала из-за этого ненавидеть, я чувствую. Считает, что я не справилась со своей задачей. Она ведь взяла меня, рассчитывала, что я все время буду рядом с мальчиком. Что, возможно, Костя увлечется молодой женщиной и перестанет принимать наркотики. Когда я у них появилась, он тогда еще употреблял только порошок.
     - Чтобы клин клином вышибить?
     - Почти так. Хотя я не понимаю, почему она считала, что такое возможно.
     - Иногда помогает, - заметила я. - Я?помню один итальянский фильм с участием Софи Лорен. Там, чтобы отвлечь сына от наркотиков, мать решается его соблазнить и таким страшным способом спасти.
     - Это только в кино, - возразила Эльвина, - в жизни так не бывает.
     - Может, и не бывает, - согласилась я, - но когда сын начинает принимать наркотики, мать готова на все ради его спасения.
     - У вас есть дети? - поинтересовалась Эльвина.
     - Есть сын. Примерно такого же возраста, как Костя, правда, он не принимает наркотики. Я, во всяком случае пока, в этом уверена. Может, конечно, напрасно. Но уже курит. Это я знаю и никак не могу его отучить от вредной привычки.
     Мы уже почти подбежали к их дому. Я?подумала, как хорошо, что у нас нет собаки. С такими пробежками можно получить инфаркт. Или, не дай бог, собака кого-нибудь укусит и опытные юристы докажут, что хозяин за это должен нести полную ответственность. И между прочим, правильно сделают.
     - Только не говорите Медее о том, что я вам рассказала, - попросила Эльвина. - Она и так сходит с ума. Думает, что Костя сделал укол и где-то упал. Поэтому она так уверена, что он жив и его можно найти. Сама звонит во все больницы и наркологические пункты...
     - Такое возможно?
     - Не знаю. В последний раз мальчику было очень плохо. Может, он действительно где-то потерял сознание и его отвезли в больницу? А может, впал в кому и не может сказать, кто он такой. Я не знаю, честное слово. Но в последние месяцы Костя был совсем плох.
     - И отец ничего не замечал?
     - Он все время в командировках, в разных поездках. Мать тоже сначала не все замечала, а потом догадалась. Но мужу не сказала. У него больное сердце, и ему уже за шестьдесят. У них поздний брак. Медее было двадцать шесть, а ему под сорок, когда они поженились. У него от первого брака есть сын, которому уже тридцать семь или тридцать восемь лет. Он врач, хирург. Из-за этого Медея постоянно комплексует.
     - Почему?
     - Ей кажется, что старший сын ее мужа от первого брака состоялся благодаря первой жене Левчева. Она была болгаркой, а их сын сейчас работает в Санкт-Петербурге. Медея все время сравнивала своего сына с этим мальчиком. Хотя какой он мальчик? По возрасту они с Медеей почти ровесники. Левчев первый раз женился, еще будучи студентом. А теперь у его сына-врача уже растут две девочки, его внучки.
     - Вы много знаете.
     - Я работаю в их доме уже шесть месяцев. Поэтому успела все узнать, - объяснила Эльвина.
     - А девочка?
     - Их старшая дочь? Она в Нью-Йорке, часто звонит матери. Учится на дизайнера. Судя по всему, у нее все в порядке. Медея говорит, что ее дочка очень целеустремленный и талантливый человек. Хотя Костя тоже был таким...
     - Что значит был таким?
     - А вы посмотрите его рисунки. Сейчас Медея их спрятала, чтобы не было лишних вопросов. Он великолепно рисовал. Ему нужно было бы поступать куда-нибудь в художественное училище или в Академию. Сказывались гены отца. Тот великолепно разбирается в живописи. Ему звонят из разных городов, приглашают на консультации. Костя мог бы стать гениальным художником.
     - Вы все время говорите о нем в прошедшем времени. Не верите, что его найдут?
     - Может, и найдут, - помрачнела Эльвина. - Только художником он уже не будет. В нем что-то сломалось. Боюсь, нормальным человеком он тоже не будет. Извините меня, этот пес должен идти домой. Кажется, сейчас он должен ужинать.
     - До свидания, - сказала я Эльвине на прощание и поспешила к своей машине.
     "Надо же, какие ужасы могут происходить в самой нормальной семье, - задумалась я, заводя автомобиль. - Сегодня же поговорю с Сашей. Пусть мне все расскажет. Все как есть. Я его мать и должна знать о нем абсолютно все. Никаких тайн от родителей. Тем более что его отец с нами не живет. И хотя Виктор Саше как отец, кто знает, что творится в душе подростка? Может, и у него происходит какой-то надлом, о котором я ничего не знаю? Нужно забыть обо всех делах и сегодня же вызвать сына на откровенный разговор. Все-таки гениально говорится в английской пословице, что у каждого свой скелет в шкафу. Действительно, в каждой семье свои страшные тайны, о которых никто посторонний не должен знать. Утром нужно будет убедить Марка Борисовича, что Левчев очень влиятельный человек. Розенталь любит таких деятелей науки и культуры. Он немного тщеславен, как и все известные адвокаты. Ведь каждый из них немного актер. Это особенно видно, когда они выступают на процессах. И как все актеры, адвокаты хотят аплодисментов. Их можно понять, у них тяжелая работа".
     
     ГЛАВА 4
     
     Я вернулась домой в десятом часу вечера, но Саши еще не было. Я позвонила ему на мобильный, однако сын не ответил. Оператор оповестил меня женским голосом, что аппарат находится вне зоны досягаемости. И в такой момент, когда у меня все нервы напряжены до предела! Виктор попытался меня успокоить, сказав, что Саша мог оказаться в метро. Я понимала, что, возможно, он прав, но все равно нервничала. Наконец где-то через полчаса все же дозвонилась до сына и узнала, что он действительно был в метро и теперь уже идет к дому. Но за это время мою голову уже посетили тысячи разных глупых мыслей. Поэтому, когда сын вошел в дверь, я бросилась к нему так, словно не видела его целую вечность, чем, по-моему, его удивила. Но я решила поговорить с сыном, не откладывая:
     - Где ты был? Почему вернулся так поздно?
     - С ребятами засиделись. - Саша не понимал, из-за чего я нервничаю. Ведь иногда он возвращался гораздо позже, а я так не волновалась.
     - Где засиделся? Почему? Кто эти ребята? Что вы делали?
     - Что с тобой? - удивился сын. - Почему такой нервный тон? Ты решила меня допросить именно сегодня? Кажется, у юристов это называется перекрестным допросом...
     - Не говори глупостей. Перекрестный - это когда подследственного допрашивают два человека. И я тебя не допрашиваю, только спрашиваю: где ты был?
     - Вместе с Семеном смотрели его новую программу на компьютере. Я же тебе говорил, что хочу поставить себе такую же. Очень классная.
     - Это я помню. Ты мне только честно ответь: вы курите?
     - Из-за этого ты так переживаешь? Семен не курит, у него аллергия на табак.
     - А ты? Только отвечай мне честно. Смотри мне в глаза...
     - Что с тобой сегодня, мать? Иногда я курю, но очень редко. Больше не буду, если ты так волнуешься.
     - Врешь, - убежденно заявила я, - будешь. Если начал - бросить не сумеешь. И?будешь мучиться всю свою жизнь: кашлять по ночам, ходить с желтыми зубами, от тебя будет плохо пахнуть. Это ты хоть понимаешь?
     - Начался "час воспитательной работы"?
     - Да. И не улыбайся. Я уже не говорю про болезни, которые бывают у курильщиков. Пожалел хотя бы свою мать. Между прочим, ни твой отец, ни Виктор не курят.
     - С каких пор мой отец стал для тебя авторитетом? - удивился Саша. - Был бы он нормальным мужиком, никогда нас не бросил бы.
     - Не смей так говорить про своего отца! Он, между прочим, каждый месяц присылает тебе тысячу долларов.
     - Чтобы откупиться. А про меня вечно забывает. Ну хватит, мама, я уже понял, что курить вредно. Это написано на каждой пачке сигарет.
     - И поэтому такие надписи на тебя не действуют?
     Саша был прав. Его отец меньше всего думает о нем. Конечно, может, в этом и я виновата. Нужно будет позвонить этому мерзавцу и сказать, чтобы он больше уделял внимания своему сыну. У мальчика сейчас такой сложный период! Он, конечно, нуждается в отце, которого не может заменить ни Виктор, ни я. Ну почему такие элементарные вещи не понимают сами мужчины? Почему им нужно объяснять на пальцах, что если они разводятся со своими женами, то обязаны помнить о своих детях, как бы плохо ни относились к их мамам. Хотя бы ради самих себя, чтобы из их оставленных сыновей не вырастали моральные уроды. Я ведь неплохо знаю статистику, которая меня всегда ужасает. Большинство маньяков и психопатов выходят из неполных семей, в которых на мальчиков не было мужского влияния. И еще дуры-матери внушают им ненависть к своим бывшим мужьям. Я моего первого мужа тоже совсем не уважаю, но при Саше всегда его хвалю и постоянно внушаю, что мы не сошлись характерами. Хотя сын, наверное, все давно знает. Долго притворяться невозможно. И с другой стороны, тоже понятно: если он был таким идеальным мужчиной, то почему мы развелись?
     - Давай с тобой договоримся, - я решила, что лучше вести себя более рационально, - если ты бросаешь курить, я куплю тебе новый компьютер. Не новую программу, а новый компьютер. И кроме того, мы оформим тебе неограниченный доступ в Интернет. - Пусть лучше часами сидит за компьютером, чем курит или пропадает в дурных компаниях.
     - Ты сегодня поразительно великодушна, - отозвался Саша. - С чего бы это?
     - Вот захотела поговорить с тобой как со взрослым. А теперь еще ответь мне на один вопрос предельно честно. Только не лги, я сразу почувствую. Ты пробовал наркотики?
     - Да, - сразу ответил он.
     Господи, ответил даже не задумавшись! В?какое же время мы живем?! Ему ведь нет еще и шестнадцати. Но я помнила, что обязана соблюдать педагогическую выдержку.
     - И ты так спокойно говоришь мне об этом?
     - Мама, ты спросила, и я тебе честно ответил. Раньше ты не спрашивала. В чем дело? Ты хочешь, чтобы я тебе соврал?
     - Нет. Этого я не хочу. - Мне пришлось себе напомнить, что я должна держать себя в руках, как будто речь идет о том, завтракал он сегодня перед школой или нет. Срываться во время разговора с сыном - самое последнее дело. Он тут же замкнется и вообще перестанет отвечать на мои вопросы. Нужно сохранять доверительные отношения друг с другом. Вот если бы его чертов отец был рядом, он разговаривал бы с ним по-другому. А может, нет? Может, все же лучше, что именно я попыталась узнать, как это происходило?
     - Значит, ты принимаешь наркотики. - Честное слово, у меня даже голос не дрогнул, когда я такое проговорила.
     - Кто тебе сказал такую гадость? Конечно, не принимаю!..
     - Ты сам только сейчас мне сообщил, что принимал наркотики.
     - Я не сказал "принимаю". Ты спросила, пробовал ли я наркотики или нет. И я тебе ответил, что пробовал.
     - Ты видишь в этом большую разницу?
     - Конечно. Один раз все пробуют. Даже девчонки. Я закурил сигарету не с обычным табаком, а с "травкой". Мне ребята дали попробовать. У меня начала кружиться голова, а потом стало тошнить. Я отправился в туалет, и меня два раза вырвало. Хорошо, что никто об этом не узнал. Мне наркотик не понравился, я решил больше не пробовать. С тех пор и не пробовал. Вот уже целый год.
     - Ты с ума сошел? Значит, ты попробовал эти проклятые наркотики еще год назад?! - Я с трудом не сорвалась на крик.
     - Мама, ну какая разница? Самое главное, что мне не понравилось. И я с тех пор их не пробовал.
     - Это правда? Или ты нарочно говоришь, чтобы меня успокоить?
     - Я говорю тебе правду. Можно я пойду?
     - Еще один вопрос. Ты знаешь соседей тети Нины? У них мальчик примерно твоего возраста, Костя Левчев?
     - Нет, не знаю. Откуда мне знать ее соседей? Ты закончила свой допрос?
     - Не нужно грубить матери. - Ну как мне еще с ним разговаривать? - Дай мне слово, что, если в следующий раз ты захочешь попробовать эти проклятые наркотики, ты мне скажешь. Только сразу. Обещаешь?
     - Я не буду пробовать, - мрачно буркнул Саша. - И давай с этим покончим. Мне не нравятся эти наркотики ни в виде сигарет, ни в виде таблеток, ни в виде уколов. От них ребята балдеют и сходят с ума. А одна наша девочка даже в больницу попала с отравлением.
     - У вас даже девочки принимают наркотики? - ахнула я. - Какой ужас!
     - Ну ты совсем, мать, ничего не понимаешь. - Саша встал, чтобы уйти.
     Я растерянно молчала. Может, нужно относиться к этому более спокойно? Сейчас такое сложное время. Эмансипация. Акселерация. Научно-технический прогресс. Какие еще гадости можно придумать, чтобы оправдать падение нравов? Сексуальная революция, Интернет, телевидение - в общем, виноваты все, кроме нас самих. По-моему, легче всего сваливать свою вину на обстоятельства. Но если у вас плохие дети, то в этом виноваты только вы. Лично вы сами, и никто другой. Понимаю, это жестко, может даже жестоко, но по-другому не получается. Все претензии нужно предъявлять к себе, а не к другим.
     - Между прочим, я вспомнил, - вдруг повернулся ко мне Саша, - этот Костя Левчев дружит с Ромой, сыном тети Нины. Они все время ходили в одной компании. Так что вместо того чтобы мучить своего сына, ты могла бы узнать про Костю у своего двоюродного племянника.
     - Нина сказала, что они почти незнакомы, - растерянно сообщила я, догадавшись наконец, почему так волновалась моя сестра. И почему она "оговорилась" насчет Саши, не вспомнив о своем сыне. Рома и сын Левчевых из одной компании, и пока не будет ясно, почему пропал Костя, Нина будет сходить с ума, тревожась за своего младшего сына.
     - Ну да, "незнакомы"! - хмыкнул Саша. - Они дружат уже много лет. Ты спроси самого Рому, он тебе расскажет. Мать, а насчет нового компьютера ты просто так сказала или правда хочешь мне его купить?
     - Что? - Я была так занята своими мыслями, что до меня не сразу дошел вопрос сына о компьютере.
     - Насчет нового компьютера, - терпеливо повторил этот маленький вымогатель. - Мы же договорились: я бросаю курить, а ты покупаешь мне новый компьютер. Только давай сделаем так, чтобы я сам его выбрал.
     - Это единственное, что ты вынес из нашего разговора? - всплеснула я руками. - И тебе не стыдно? Кто у нас в семье курит? Откуда у тебя эта гадкая привычка?
     - Опять начался "час воспитания", - поморщился Саша. - Так ты купишь или нет?
     - Куплю, конечно! - заорала я на него. - Но учти, что с этого дня я буду проверять твои карманы. Лично. И никаких обид. Если найду сигареты, выброшу твой компьютер. Прямо с балкона. Вместе с твоими навороченными программами.
     - Хорошо, - кивнул Саша, - честно говоря, я уже два месяца совсем не курю. Как-то глупо губить собственное здоровье. Оно мне еще понадобится.
     Вот все они теперь такие - рациональные и прагматичные.
     - Саша, - крикнула я ему вслед, - подожди секунду! В наш контракт входит и обеспечение твоего компьютера любыми новыми программами по выбору. Можешь выбирать самые дорогие и лицензионные. Я?все оплачу.
     - Ну ты, мать, сегодня расщедрилась! - Он подмигнул мне. - А Роме позвони. Пусть не врет, что не знает Костю. А ужин у нас есть?
     - На кухне. - Я облегченно вздохнула. Если вы когда-нибудь услышите от вашего ребенка, что он бросил курить и ему вообще не нравится эта гадость, то только тогда сможете понять, что я чувствовала в этот момент. Я была готова подарить Саше даже не компьютер, а автомобиль. Счастье-то какое! И зачем Колумб открыл Америку? Жил бы себе спокойно в Европе. Это после открытия Америки в Европе появились табак и сифилис. Не думаю, что это главные итоги открытия нового континента, но становится как-то неуютно, когда вспоминаешь, что Великие географические открытия приводили и к таким печальным последствиям.
     Насчет сифилиса, между прочим, тоже нужно с Сашей поговорить. Мне самой, наверное, неудобно. Нужно будет попросить Виктора. Или моего первого мужа. Мальчику уже много лет, и он довольно часто запирается в ванной, полагая, что мы ничего не замечаем. Мы тактично молчим, благо у нас в квартире две ванные комнаты, но Саше нужно объяснить, что порядочные мужчины обязаны предохраняться. Во-первых, чтобы не навредить своей партнерше нежелательной беременностью, а во-вторых, чтобы не подцепить какую-нибудь гадость. Но как матери сказать об этом мальчику-подростку? Лучше, если на эту тему с ним поговорит отец. И вообще, я слышала, что нормальный отец сам берет на себя сексуальное просвещение своего сына. Даже Левчевы нашли красивую молодую женщину, чтобы отвлечь сына от его возрастных проблем.
     Я вспомнила, как об этом писал мой любимый Андрон Кончаловский. Когда его отец, Сергей Михалков, узнал, что Андрон часто запирается в ванной, он организовал своему мальчику встречу с какой-то дамой, которая занялась "сексуальным просвещением" подростка. В результате Кончаловский уже в юном возрасте узнал все тайны этой стороны жизни. И стал абсолютным циником. Как будто отец отнял у него веру в Бога. И веру в любовь, романтические отношения. Может, поэтому Андрон всю жизнь так цинично относится к женщинам? Бросает их с детьми, отказывается от них, легко идет на разрыв... Даже опубликовал две книги, открыто, в подробностях все рассказав о женщинах, с которыми он встречался. Но мне все равно Андрон нравится и будет нравиться всегда, хотя от его цинизма я тогда просто содрогнулась. Может быть, женщин в какой-то мере привлекает именно это его отталкивающее качество? Абсолютное равнодушие к ним, вообще к чужой судьбе...
     Просто не знаю, что делать с Сашей. Если поговорить с его отцом, тот с удовольствием найдет сыну подходящую проститутку, чтобы его "просветить". И испортит мальчика на всю жизнь. Попросить Виктора? Этот начнет читать Саше нравоучения, которые подросток всерьез не воспримет. Так тоже нельзя. Поговорить с ним самой? Объяснить ему, что есть презервативы? Какая глупость! Он об этом сам давно знает. Что я могу ему сказать? Чтобы был осторожен? Что частая смена половых партнеров недопустима? Как можно говорить такую чушь шестнадцатилетнему подростку, когда в нем бушуют дикие страсти? Я просто не понимала, как мне себя вести. А как правильно "просвещать" девочек? Что им советовать? Ни с кем не встречаться? Оставаться девственницами до свадьбы, иначе это может привести к непоправимым последствиям? По-моему, это тоже дикость. В общем, не знаю, что советовать - ни мальчикам, ни девочкам. Каждый сам должен выбирать свой путь. А родители только тактично подсказывать, направляя детей. Но как направлять Сашу, который уже меня перерос?
     Я поднялась и прошла в спальню с намерением лечь, успокоиться, а потом позвонить Нине и поинтересоваться, где сейчас Роман. Как же она меня подставила! И при этом не сказала, что прежде всего ее волнует судьба собственного сына, который водил дружбу с Костей. Хотя, наверное, не был его самым близким другом. Ведь Медея назвала других ребят. Если бы Роман был в числе самых близких приятелей Кости, она назвала бы и его. В таком состоянии Медея не подумала бы о Нине. А может, они договорились ничего мне не сообщать? Ведь Медея утаила от сотрудников милиции, что ее сын законченный наркоман. Но мне было страшно об этом даже подумать. Какой ужас! Бедная женщина! Мало того что ее мальчик пропал, так, оказывается, в последние месяцы он еще и пристрастился к этой заразе. Может, его убили из-за долгов? Нет, непохоже. В их квартире столько дорогих вещей, он наверняка достал бы деньги. А если продавал вещи из дома и мать об этом тоже знает? Сколько у них еще секретов, о которых мне неизвестно? И стоит ли мне о них узнавать и вообще браться за это дело? Я не знала ответов на все вопросы.
     Растянувшись на кровати, я решительно протянула руку к телефону, набрала номер Нины. Было уже довольно поздно, но я должна была все узнать до утра. Когда профессор Левчев явится в нашу контору и заключит с Розенталем договор на юридическое обслуживание, я уже не смогу отказаться. И мне еще предстоит убедить Марка Борисовича, что нам стоит заключать договор с этим известным искусствоведом.
     Повезло - мне ответила сама Нина. Если бы трубку телефона снял ее муж, я не стала бы разговаривать. Уже слишком поздно.
     - Добрый вечер, Нина, - продемонстрировала я правила хорошего тона. - Вот решила поболтать с тобой еще раз, прежде чем заключать завтра договор с твоими соседями.
     - Очень хорошо, - отозвалась она немного упавшим голосом. Кажется, Нина догадалась, чем был вызван мой неожиданный поздний звонок. - Я недавно еще раз говорила с Медеей.
     - А я встретила во дворе Эльвину с их собакой. Мы мило побеседовали.
     - У них, кажется, не складываются отношения, - сообщила Нина, - Медея недовольна ее работой. Она думала, что Эльвина сумеет заменить Таню, которая теперь работает у них на даче, но они не сошлись характерами.
     - Может, Медея хотела сделать Эльвину нянькой при их взрослом оболтусе? - не выдержала я. - И специально наняла молодую красивую женщину, чтобы занять мальчика?
     - О чем ты говоришь? - испуганно пробормотала Нина. - Это Эльвина рассказала тебе такие гадости? Ничего подобного! Медея очень пунктуальная и требовательная, а Эльвина бывает не совсем обязательной. Вот и вся суть их конфликта.
     - Насчет Эльвины, может быть, ты права. - Я не хотела подставлять молодую домработницу, открывшую мне правду. Ведь Нина непременно расскажет Медее о нашем разговоре. - Может, у них действительно несовпадение характеров, хотя мне показалось, что Эльвина добросовестная девушка. И аккуратная...
     - Она провинциалка, - заявила Нина. - Приехала из Молдавии. И конечно, с трудом вписывается в столичную жизнь.
     Мне хотелось возразить. Рассказать об ее отце юристе, о высшем образовании самой девушки и ее лексиконе. Но зачем портить жизнь Эльвине и пугать Нину? В конце концов, я позвонила не для этого.
     - Возможно, все так, - согласилась я. - Зато Медея у нас типичный образец столичной богемы.
     Эти слова Нина обязательно передаст своей соседке. Как писал Юлиан Семенов? Запоминается последняя фраза. Но мне пришлось продолжить, чтобы отвести все подозрения от домработницы.
     - Я говорила с Сашей, и он мне сообщил, что Костя в последнее время немного изменился. А ты мне ничего об этом не сказала.
     - О чем ты? - Уже по тому, как Нина спросила, я догадалась, что она все поняла.
     - О "болезни" Кости. Ты ведь знала, чем он увлекся?
     - Только не говори на эту тему с Медеей. Несчастная мать и так вся извелась.
     - Раньше нужно было думать, когда он только начал принимать эту гадость.
     - Кто мог подумать, что все сложится именно так? Родители Кости часто уезжали, оставляли его с домработницами. И вот получили такой результат. У Левчевых чудесная дочь - и такая трагедия с сыном...
     - Нужно было с мальчиком вовремя заниматься, - жестко выговорила я моей кузине. - А мне, разумеется, сообщить в первых строках, чем увлекся этот мальчик из хорошей семьи.
     - Это такая трагедия! - запричитала Нина.
     - И еще, - быстро перебила я мою двоюродную сестру, - тебе следовало честно мне сказать, что твой Роман хорошо знает Костю и довольно тесно с ним общался. Почему ты сказала, что они лишь "шапочно знакомы"? Я твои слова точно запомнила. Ведь на самом деле они дружили?
     - Это неправда! - почти выкрикнула Нина. - У моего Ромы не было ничего общего с этой компанией. Неправда.
     - Ты так нервничаешь, что мне сразу слышно - говоришь неправду. Так они дружили?
     - Они только знакомые. Как соседи. У?них не было ничего общего. И не нужно впутывать моего Рому в эту историю. Я поэтому и попросила тебя быть их адвокатом, чтобы ты могла оградить нашу семью от ненужных вопросов.
     - И поэтому скрыла от меня правду?
     - Какую правду? - Я чувствовала, как Нина буквально задыхалась от волнения. - Я тебе сказала, что они знакомы. Иногда Костя к нам заходил. И Роман иногда бывал у него. Ничего в этом особенного нет. В их возрасте все ребята обычно дружат. Тем более мы соседи. Но они учатся в разных школах, и мой Рома не имеет никакого отношения к этой неприятной истории.
     - И все-таки ты могла бы мне честно сказать, что они знакомы.
     - Я и сказала. Но не близко знакомы. При чем тут мой мальчик?
     - Нина, - я поняла, что ее трудно переубедить, - ты ведь сама понимаешь, какая у твоей соседки трагедия. Исчез сын. И не просто исчез. Как я случайно узнала, в последние месяцы он крепко подсел на наркотики. Это очень страшно. Но любая информация может помочь его найти. Давай мы с тобой сразу договоримся. Если завтра профессор Левчев приедет к нам в офис, я ему откажу. И соглашусь только в том случае, если ты позволишь мне поговорить с твоим Романом, а он честно ответит на все мои вопросы. Если ты мне пообещаешь, что не будешь мешать нашему разговору, я попрошу завтра Марка Борисовича заключить этот договор с Левчевым. В ином случае - откажусь.
     - Зачем ты так говоришь? - В голосе Нины звучала обида. Я знаю мою сестру. Если на нее немного надавить, она легко пойдет навстречу. - Конечно, ты можешь поговорить с Романом и расспросить его о чем хочешь. Но не нужно впутывать сюда милицию. Рома собирается поступать на юридический. Если там окажется какая-то неприятная история, ему просто испортят биографию. Ты меня понимаешь? Сама его спрашивай о чем хочешь, но никому о вашем разговоре не рассказывай.
     - Ладно, - в конце концов, каждая мать думает только о своем ребенке. И по большому счету она права. - Только ничего больше от меня не скрывай. Договорились?
     - Спасибо тебе, - вдруг заплакала Нина, - ты просто наша палочка-выручалочка.
     Напрасно она заплакала. Теперь я окончательно убедилась, что Нина скрыла от меня какую-то важную информацию. Может, самую важную. Решив завтра же поговорить с Романом, я попрощалась с Ниной и положила трубку. Завтра профессор Левчев приедет к нам. Откуда мне было знать, что начиная со следующего дня события начнут развиваться совсем не так, как я предполагала? И что будущая трагедия созрела уже сегодня? Нет, не так. Она созрела еще вчера, а сегодняшний день - это только прелюдия к трагедии.
     
     ГЛАВА 5
     
     Профессор Левчев появился в нашем офисе ровно в одиннадцать часов утра. До этого я уже успела обработать Марка Борисовича, рассказав ему о выдающихся заслугах знаменитого искусствоведа. К моему удивлению, все прошло достаточно гладко. Розенталь имеет кучу знакомых. И среди них немало людей из мира искусства, в котором, как известно, преуспевают представители еврейской национальности. Впрочем, скажите мне, в каких областях они не преуспевают? Если врачи - то самые лучшие. Если адвокаты - то самые пробивные. Если музыканты - то самые талантливые. Если поэты... Между прочим, Пастернак, Мандельштам и Бродский - мои самые любимые поэты. Честное слово, когда я над этим задумываюсь, мне кажется, что евреи владеют очень важным секретом - они знают, как делать из детей гениев или хотя бы талантливых людей. Не понимаю, почему другие народы у них не научатся? Вместо этого евреев уже столько тысяч лет убивают, презирают, обижают. По-моему, это от чувства собственной неполноценности. Ведь все видят, что евреи действительно умеют выживать и умеют воспитывать своих детей. Не скажу, что это богоизбранность, но все-таки что-то божественное в этом есть.
     Наш Марк Борисович - выдающийся адвокат. А остальные? Могу на выбор назвать еще несколько десятков человек, которых знает вся Москва, например, среди финансистов или олигархов. Но сколько в нашей стране представителей этой нации в процентном отношении? Вот в этом и дело. А они очень правильно растят своих детей. Только как именно - никому не говорят. Но внуки Марка Борисовича никогда не станут наркоманами или алкоголиками. Может, потому, что его дочь, их мама, занимается своими мальчиками с утра до ночи и с ночи до утра? Ее мальчики учатся в музыкальной школе, владеют английским и французским, успели посетить все самые интересные музеи Европы. А ведь одному из них только десять, а другому двенадцать лет. Конечно, среди евреев тоже встречаются и дураки, и уроды. Но почему так много талантливых людей и почти нет неудачников? Может, потому, что все они всегда друг друга поддерживают? Или потому, что знают: в этом мире они должны овладеть своими профессиями лучше других, лучше всех?
     Не обращайте внимания на мои дурацкие дилетантские рассуждения. Но вспомните о них, когда ваш ребенок пойдет в школу. Там наверняка окажется хотя бы один еврейский мальчик, который никогда не будет драться, сквернословить, пропускать занятия, бездельничать. Он будет читать, заниматься, серьезно относиться ко всем предметам и в результате станет самым лучшим. Еврей-двоечник - это нонсенс. Хотя попадаются и такие. Может, им религия помогает? Или опыт выживания? Не знаю. Только нам всем нужно бы у них поучиться. Вот такая я "жуткая антисемитка". Я им ужасно завидую и хочу, чтобы мой Саша был таким, как внуки Розенталя.
     Марк Борисович позвонил академику, при имени которого у меня все похолодело внутри. Это один из самых известных людей в нашей стране. Академик - друг семьи моего босса. Он вежливо выслушал Розенталя и сообщил, что профессор Левчев выдающийся специалист и один из всемирно признанных искусствоведов. Вот так. Это тоже чисто еврейская черта. В худшем случае они просто промолчат. В лучшем - говорят о других самые приятные вещи. И никогда не будут распространять гадости про своих коллег. Розенталь положил трубку и объявил мне, что я могу самостоятельно поработать с профессором.
     Как я говорила, Левчев появился ровно в одиннадцать утра. Подтянутый, сухопарый человек, чем-то похожий на моего любимого Андрона Кончаловского. Я вспомнила, что он понравился мне еще тогда, когда я увидела его на даче. Сухая, словно пергаметная кожа, очки в дорогой оправе, коротко подстриженные волосы. Очень модные пиджак, рубашка и шейный платок. Левчев скорее похож на итальянского продюсера, чем на ученого. Но я заметила, что он волновался. Профессор тоже вспомнил, что мы с ним беседовали на даче у Нины. Я еще тогда отметила, что у него приятный голос. Левчев любезно сообщил мне, что я произвела хорошее впечатление на его супругу. Я?не стала говорить в ответ, какое впечатление произвели на меня его супруга и их домработница, а заодно и страшная собака. Когда мы уладили необходимые формальности, я пригласила профессора в мой небольшой кабинет. Да, к тридцати девяти годам у меня появился свой кабинет в офисе Марка Розенталя. Если вы не понимаете, о чем я говорю, то представьте, что вы литератор. Букеровскую премию вы уже получили. На очереди Гонкуровская и Нобелевская. Гонкуровская - это когда меня переведут в огромный кабинет, где сидит заместитель Розенталя, а Нобелевская - это когда я заменю самого Марка Борисовича. Но до этого еще далеко и моя "букеровская" меня вполне устраивает.
     Левчев вошел в мой кабинет, и я почувствовала запах его парфюма. Этот аромат мне известен. Новый запах "Армани код" для мужчин. Виктор подарил мне "Армани код" для женщин, и я специально отправилась в магазин, чтобы прочувствовать запах мужского аромата. И купила такой флакон Виктору. Но он его еще не открывал. У моего клиента были печальные и внимательные глаза. Хорошо, что я была одета по всей форме. На мне в тот день был очень неплохой деловой костюм фисташкового цвета от Баленсиаги, а под пиджаком - белоснежная блузка. В общем выглядела я очень даже неплохо. И волосы тоже были хорошо уложены. Я улыбнулась моему новому знакомому, хотя отлично понимала, что в его состоянии мои улыбки ему нужны меньше всего.
     - Я вчера был в милиции, - сообщил мне Левчев. - Дело ведет майор Сердюков. Но вчера вечером он сообщил мне, что наше дело решено передать в прокуратуру. Сегодня они должны мне перезвонить.
     - Понимаю. Обычно подобные поиски ведет милиция. Но преступлениями против личности занимаются сотрудники прокуратуры. Может, они решили, что так будет надежнее, хотя мне еще неизвестно, какие у них для этого основания. - Я старалась быть внимательной и участливой одновременно. У меня очень хороший муж и нормальная семья, но если бы я встретила такого профессора где-нибудь в другом месте, то могла бы и не устоять перед его обаянием. У него такие длинные и красивые пальцы, такое породистое, скуластое лицо! И синие глаза. Никогда в жизни не подумала бы, что могу запасть на человека, годящегося мне в отцы. Ему за шестьдесят, мне - тридцать девять. Столько же, сколько его сыну. Или я на год старше? В?общем, полное падение нравов. Хотя не скажите. Мой обожаемый Кончаловский женат на молодой женщине, которая годится ему во внучки. Есть такие старички, которые, как хорошее вино, с годами становятся только лучше. Посмотрите на Шона Коннери. В молодости это был смазливый Джеймс Бонд, очень красивый и не очень глубокий. А?в старости стал настоящим джентльменом с понимающими умными глазами и скрытой лукавой улыбкой. Я уже не говорю, что он просто красивый мужчина.
     - Как вы считаете, исходя из вашего опыта, мы еще сможем найти нашего Константина? - спросил профессор.
     Я промолчала. Врать не хотелось, говорить правду - не могла. Мое замешательство Левчев понял правильно. Об этом мне сказала дрожь, пробежавшая по левой стороне его лица. Господи, как же я хорошо его понимала! Если бы пропал мой Саша, я, наверное, орала бы от ужаса и горя, а он молодец, еще держится.
     - Ваше молчание тоже ответ, - сказал профессор.
     - Нет, - сразу возражаю я, - нет, вы меня неправильно поняли. Я ваш адвокат и должна говорить вам правду. Я задумалась над обстоятельствами дела. Мы ведь пока ничего не знаем. Мне даже неизвестно, какими сведениями располагает милиция или прокуратура.
     - Никакими, - печально ответил Левчев. - Мальчик ушел из дома и пропал. Никто и нигде его не видел. Как будто провалился сквозь землю. Или его похитили инопланетяне. Сейчас есть такая теория, что иногда людей похищают инопланетяне. Чушь очевидная, но появилась масса безумцев, которые на полном серьезе утверждают, что во всех подобных случаях неожиданного исчезновения людей виноваты пришельцы из космоса. Хорошо еще, что Медея не верит в такие глупости.
     Конечно, не верит. Она, в отличие от мужа, точно знает, каким именно был ее мальчик. И понимает, что он не мог просто так исчезнуть. Возможно, ему действительно плохо и он переживает очередную ломку где-то на квартире своих друзей. Или попал в больницу под вымышленным именем, чтобы не позорить отца. Поэтому Медея сама проверяет все больницы. Ее можно понять, ей даже можно посочувствовать.
     - Сегодня поеду к этому Сердюкову, - сообщила я Левчеву, - узнаю, что им известно. У вас есть какие-нибудь пожелания или предположения? Вы понимаете, что я не смогу сама искать мальчика, но буду представлять ваши интересы во всех инстанциях, чтобы вы не беспокоились.
     - Я согласен забросить все и бегать сколько нужно, - вздохнул профессор, - лишь бы найти Константина.
     Он все время называл сына полным именем. Не думаю, что у мальчика с отцом были очень близкие отношения. Такие люди, как Левчев, бывают заняты своим делом и очень неохотно впускают в свой мир даже самых близких людей. А Медея рядом с ним именно потому, что она его коллега. Во всяком случае, мне так показалось.
     - Может быть, им еще раз опросить ребят, которые дружили с нашим сыном? - нерешительно предложил Левчев. - Я думаю, что у них должны быть какие-то общие интересы или общие знакомые. Хотя все ребята говорят, что не знают, куда исчез Константин.
     - У него было много друзей?
     - Как обычно. Были близкие друзья, были просто знакомые. К сожалению, я знал не всех. Сейчас понимаю, что вел себя неправильно. Нужно было заниматься делами сына более предметно. Дело в том, что у меня уже есть старший сын от первого брака. Он врач, хирург, живет в Санкт-Петербурге. Когда он родился, я был совсем молодым человеком. Его в основном воспитывала мать, моя первая жена. Я все время пропадал в командировках и экспедициях. Очевидно, это и стало причиной нашего развода. И я по инерции продолжал вести себя подобным образом. Когда родилась наша с Медеей дочь, жена ушла в отпуск и занялась ее воспитанием. А когда родился Костя, нам было уже много лет. И мы решили, что сумеем его вырастить, не уделяя ему должного внимания. Сейчас понимаю, что мы ошибались. Его воспитанием занималась в основном мать Медеи, а бабушки всегда бывают слишком снисходительными. Это наша ошибка. Моя и Медеи.
     Левчев еще и считал себя виноватым. Наверное, правильно считал. Только его супруга должна была и во втором случае заниматься своим ребенком. Ничего "по инерции" не получается. Детей нужно растить и воспитывать. Вот у меня только один сын, но я пытаюсь его все время направлять. Между прочим, почему один? Я еще здоровая молодая женщина, и у нас с Виктором нет детей. Можно подумать и о втором ребенке. Я так хочу девочку. Но об этом Левчеву я, конечно, не сказала.
     - Кого из друзей вашего сына вы знаете?
     - Никого. Я лично никого не знаю. Но несколько раз видел у нас дома его двух приятелей. Антона Григорьева, его отец, кажется, работает где-то главным инженером, и Икрама, фамилию не помню. Он азербайджанец, давно дружит с моим сыном. Они вместе учатся в школе. Вот, собственно, и все.
     - А девушки? У вашего сына есть знакомые девушки? - Я старательно избегала "прошедшего времени". Нельзя добивать отца.
     - У него были знакомые девушки. Одну из них, Арину, я немного знаю. Ее отец работает в Третьяковской галерее. Очень компетентный специалист. Но больше никого не знаю.
     - У вас есть фотографии сына?
     - Конечно. Я взял несколько штук. Мы сделали целую кучу для милиции. - Профессор достал фотографии и положил их на мой стол. Рука у него немного дрожала. Я не знала, как мне реагировать, и поэтому быстро сказала:
     - Спасибо. Поеду сегодня к Сердюкову и постараюсь выяснить все последние новости. А заодно узнаю, кто в прокуратуре будет вести дело об исчезновении вашего сына.
     - Им позвонили, - немного замявшись, сообщил Левчев. - Им позвонил Стукалин. Это заместитель министра внутренних дел...
     - Я о нем слышала...
     - Он потребовал передать дело в прокуратуру. И усилить контроль... Сердюков уверяет меня, что они ищут по всей стране. Но я почему-то ему не очень верю. Вы же знаете, как они работают. Лишь бы отчитаться, лишь бы угодить начальству.
     - Я сама поговорю с этим майором. - Левчев был абсолютно прав, но я никогда не могла бы этого ему сказать. Наша доблестная милиция способна искать и не находить у себя под носом. Они заняты тысячами преступлений, сотнями реальных воров и убийц, у них масса проблем - маленькие зарплаты, много уголовных дел, множество "висяков", нераскрытых в течение нескольких лет. Они "крышуют" бизнесменов и покровительствуют торговцам наркотиков, но и подставляют себя под пули и ножи преступников, они измотанные и уставшие на своей круглосуточной работе, они герои и предатели, взяточники и бессребреники, фанатики и лицемеры, садисты и романтики. В общем, они такие, какие и мы все, только в сто раз более уставшие, лучше знающие жизнь и ее изнанку. Поэтому искать мальчика, который увлекался наркотиками, о чем они наверняка знают, работники милиции будут в самую последнюю очередь. "Родителям самим надо было следить за своим ребенком" - будет считать каждый из них. И тоже будет по-своему прав. Только всего этого не расскажешь убитым горем родителям.
     - Спасибо. - Левчев поднялся, протягивая мне руку. У него сухая, холодная ладонь. В другое время и в другой обстановке я бы им все-таки увлеклась. Честное слово. Обожаю, когда у мужчин такие умные глаза. В?последнее время я вижу только пустые. Умные глаза у моего босса. Но во-первых, ему далеко за шестьдесят, во-вторых, он похож на толстого борова, с круглой физиономией, немного выпученными глазами и маленькими ушами, прижатыми к лысой голове, в-третьих, он удивительный супруг и сохраняет верность своей жене, имеющей необъятные размеры и похожей на свиноматку, а в-четвертых, он просто не в моем вкусе. Или это самое главное? Вот Левчев очень даже в моем вкусе. У моего нынешнего мужа в глазах тоже есть искорки ума и даже юмора. Юмора больше. Но у него, конечно, не такие глаза, как у этого искусствоведа. Хотите представить, какие у него глаза? Я вам подскажу. Вспомните академика Лихачева. Вспомнили? Когда он сидел и смотрел. Просто сидел и смотрел. Ему было уже за восемьдесят или за девяносто. А какие умные глаза! Или вспомните отца Андрона - Сергея Михалкова, когда он тоже просто смотрит. У моего любимого Андрона такие же глаза - умные, проницательные, внимательные. Только он циник, что не очень хорошо. У его младшего брата тоже умные глаза. Но вид победителя. Это мне не нравится.
     Левчев уехал, а я решила, что сначала поеду к моей сестре и поговорю с ее сыном. Пусть Рома расскажет мне все, что знает. У?мальчишек всегда есть секреты, а если на него немного надавит мать, возможно, он сообщит нам что-то такое, чего не знает ни Медея, ни ее муж. И никогда не узнают сотрудники милиции. Я позвонила Нине и сообщила, что еду к ним. Попросила найти Романа и сказать ему, чтобы он меня ждал. Испуганная Нина ответила, что Рома у себя в комнате и ждет меня. Вероятно, ей показалось, что я приеду с ордером на арест ее сына. Когда дело касается наших детей, мы, родители, сразу сходим с ума. Но люди так уж устроены, с этим ничего не поделаешь.
     Я вышла на улицу и увидела, как эвакуатор увозит машину, стоявшую в неположенном месте. Хорошо, что на этой стороне есть стоянка и мы держим наши машины на этой стоянке. Это благодаря Марку Борисовичу, иначе нам пришлось бы каждый раз оставлять машины за два километра от нашего офиса. Но он пробил через московскую мэрию разрешение на стоянку, и мы получили право на бесплатную парковку всех наших автомобилей. У нас есть специальные карточки. Я уселась в свой "Пежо" и отправилась на Смоленский бульвар.
     Больше всего меня поражают автомобильные пробки в центре города. Канта поражал нравственный императив внутри нас и звездное небо над нами. Но если бы он попал в Москву в наше время, то больше всего его поразили бы автомобильные пробки. Такое ощущение, что все одновременно должны быть в центре. Честное слово, я не видела подобных заторов ни в одной столице мира, нигде. А ведь таких широких улиц, как в Москве, тоже нигде нет. При этом почти во всех крупных городах правую часть улицы, ближе к тротуару, оставляют специально для такси и автобусов. Можете себе представить? И никто, ни одна машина, кроме автомобилей полиции и "скорой помощи", не имеет права въехать на эту полосу, как бы он ни торопился. Представляете, что было бы, если бы у нас сделали такую полосу? С каким удовольствием водители выезжали бы на нее, не давая проезда таксистам и автобусам!
     Интересно, почему в других крупных городах проблемы с автомобильными пробками давно решили, а в Москве они с каждым годом лишь приобретают все более катастрофический характер? Еще немного - и я, наверное, брошу автомобиль, начну передвигаться на метро. Кстати, давно в нем не была, хотя в мои студенческие годы оно мне очень нравилось. Правда, говорят - сейчас оно уже не такое. Нужно будет как-нибудь спуститься и покататься, чтобы самой в этом убедиться. Хотя все меня отговаривают от такого эксперимента. Там полно людей, бесконечная толчея и давка, повсюду бомжи и нищие, появилось много карманников. В общем, рассказывают всякие ужасы. Поэтому я пока не провожу экспериментов. Но если я буду добираться до Смоленского бульвара целый час, все-таки, наверное, решусь освободиться от своего "стального коня", который ползет как черепаха. Но на этот раз мне повезло, я доехала за сорок пять минут. Однажды я двигалась с такой скоростью, что доехала до Нины за два с половиной часа. И это при том, что от нашего офиса ехать до нее на самом деле пятнадцать минут. Наш офис находится на Большой Дмитровке. Вот и попробуйте прикинуть, сколько надо времени на дорогу.
     Я припарковала машину у дома и поспешила к Нине. Она встретила меня с заплаканными глазами, как будто я следователь, явившийся для допроса ее любимого чада, которое сидело в гостиной и тоже шмыгало носом. Очевидно, мать устроила сыну настоящую "разборку полетов" перед моим появлением. Мне пришлось даже улыбнуться Роману и сделать замечание Нине, чтобы не пугала ребенка.
     Роман уже успел перерасти свою маму и стал почти одного со мной роста. Он мрачно посмотрел на меня и был явно недоволен моим появлением. Раньше он ко мне не так относился. Нина выжидающе смотрела на меня. Хм, импровизированный допрос в присутствии матери свидетеля. А может, так лучше? Ведь по всем юридическим нормам подростков нужно допрашивать в присутствии их адвокатов или родственников. Чтобы их не запугали и не обманули. И чтобы они, в свою очередь, тоже не обманывали бы следователей.
     - Рома, ты знаешь, что пропал сын ваших соседей? - начинаю я беседу.
     - Слышал, - кивнув, ответил он угрюмо.
     - Ты ведь с ним знаком?
     - Да, - произнес он, невольно глядя на?мать.
     - Близко знаком?
     - Не очень.
     - Но вы ведь дружите уже много лет.
     - Кто это вам сказал? Саша? Он ничего не знает.
     Я допустила ошибку. Нина вспыхнула, собираясь что-то сказать, но промолчала. Роман нахмурился еще больше.
     - Я случайно узнала, что ты с ним хорошо знаком, - попыталась я выйти из этой дурацкой ситуации, не подставляя своего сына.
     - Мы с ним общались.
     Похоже, Рома вообще не хотел говорить. Я подумала, может, попросить Нину оставить нас одних?
     - Ты общался с ним во дворе?
     - Да.
     - А дома? Вы ходили друг к другу в гости?
     - Иногда.
     - Послушай, Роман, я приехала сюда не для того, чтобы выслушивать твое односложное мычание. У меня тоже есть нервы, и я имею право срываться. Пропал мальчик, твой товарищ, с которым ты дружил. Соседский мальчик, рядом с которым ты жил много лет. Вы виделись во дворе, наверное, у вас были общие интересы. Его мать сейчас сходит с ума. Как и твоя. Они не знают, что случилось с Костей. А ты знаешь и молчишь. Может, ты все-таки попытаешься мне что-то рассказать?
     - Я ничего не знаю, - выдавил Роман, отворачиваясь и краснея, что уже хорошо.
     - Это мы уже слышали. Теперь скажи, кто был самым близким другом Кости? Ты ведь всех его приятелей знаешь?
     - Антон. И еще Икрам. Они всегда вместе ходили. Втроем.
     - А ты с ним часто бывал?
     Роман посмотрел на мать.
     - Иногда, - кивнул он.
     Я никак не могла определиться, что мне делать: удалить Нину или попросить ее остаться? Продолжать разговор в ее присутствии? С одной стороны, парень замкнут, а с другой - не пытается лгать. А это уже неплохо.
     - Ты знаешь, чем увлекался в последнее время Костя?
     - Он не знает, - сразу вмешивается Нина. - Он с ними мало общался.
     - Выходит, и ты все знаешь?
     - Я ничего не знаю, - отрезала Нина, - и не нужно об этом спрашивать ребенка. Он еще маленький, ничего не понимает.
     - Они все маленькие, пока не становятся взрослыми. - Кажется, я начала говорить афоризмами. - Роман, ответь мне на вопрос честно и прямо: ты был в курсе того, чем Костя увлекался в последнее время?
     - Да, - мрачно кивнул мальчик. Похоже, он еще не до конца испорчен. Вот что значит хорошее воспитание. Нина явно следила за ним куда лучше, чем Медея за Костей.
     - Как это да? - всплеснула руками мать Ромы. - А мне ты говорил, что ничего не знаешь.
     Роман затравленно и молча уставился на мать.
     - Я не из милиции, - попыталась я его успокоить, - я твоя тетя Ксюша, двоюродная сестра твоей мамы, которую ты хорошо знаешь и, надеюсь, любишь с детства. Как и я тебя. Меня пригласили сюда, чтобы я попыталась помочь вашим соседям найти их исчезнувшего сына. Поэтому ты не зажимайся, а постарайся спокойно мне рассказать, куда он мог деться.
     - Не знаю, - выдавил Роман, - я правда не знаю.
     - Но ты хотя бы слышал, что у него были проблемы в последнее время?
     - Об этом все знали.
     - Почему?
     - Он... он начал колоться, - признался наконец Роман, - ему было совсем плохо.
     - Ясно. А до этого он не кололся?
     - Нет. Он даже не курил. Только в последнее время начал.
     - Что начал?
     - Сначала курил "травку". Все так делали, только пробовали. А потом начал колоться.
     - Как это все? Что ты говоришь? - снова вмешалась мать. Кажется, ее нужно прогнать, иначе она нам все испортит.
     - Сейчас другое время, Нина, - проговорила я менторским тоном, словно только вчера не сходила с ума от слов собственного сына, - и не нужно так бурно реагировать. Я могу тебя попросить выйти на минуту из комнаты? Нам нужно посекретничать. Пожалуйста.
     Нина недовольно глянула на меня, потом на сына.
     - Ты сама просила меня помочь, - напоминаю я ей.
     Поджав губы, Нина поднялась, бросила на сына уничтожающий взгляд и вышла из комнаты.
     - В вашей компании только он принимал наркотики или были и другие? Только говори быстро и честно, - резко потребовала я, не давая Роману опомниться.
     - Все пробовали, - ответил он. И по-моему, почувствовал себя гораздо раскованнее.
     Нет, адвокаты, конечно, нужны, подумала я, а вот мамы при таких беседах не всегда.
     - Ты тоже пробовал?
     - Нет. - Роман отвел глаза.
     - А если честно? Пробовал? Я матери не скажу.
     - Один раз.
     - Понятно. - Всем им хочется попробовать этой гадости. Узнать, какие от наркотиков ощущения. И еще, с одной стороны, им хочется продемонстрировать перед своими сверстниками собственную зрелость, а с другой - их влечет тайна неизведанного.
     - Костя тоже пробовал один раз?
     - Сначала да. А потом крепко подсел. Все об этом знали.
     - И молчали?
     Роман ничего не ответил, глядя куда-то в сторону.
     - Вы все молчали? - повысила я голос.
     - Мы ему говорили, - выдавил мальчик, - мы все ему говорили. Но он нас не слушал.
     - И вы спокойно смотрели, как он медленно себя убивает? Хорошие же у него были товарищи. Неужели вы не могли хотя бы рассказать об этом его родителям? Или своим родителям? Может, его еще можно было спасти.
     - Он не хотел, чтобы его спасали, - вдруг произнес загадочную фразу Роман, но я в тот момент не обратила на нее внимания. Как же я потом себя ругала за это! Ведь у подростков не бывает проходных фраз. Их нужно уметь слушать и слышать.
     - Куда он мог пропасть? - Этот вопрос меня волновал более всего, и поэтому я допустила ошибку, не уточнив, что за проблема была у Кости. Возможно, прояви я тогда большую настойчивость, мне удалось бы спасти две жизни.
     - Не знаю. - Роман посмотрел мне в глаза, и я поняла, что он действительно не знает.
     - Ты сказал, что у него только двое близких друзей. А девушки у него не было?
     Роман не ответил и некоторое время так отрешенно молчал, что мне это не понравилось. Наконец промычал:
     - Разные были.
     - Это я понимаю. В вашем возрасте у вас куча разных знакомых. Но куда он обычно ездил? Где его нужно искать?
     - Не знаю. Если бы знал, я бы давно сказал. Иногда он оставался ночевать у Викентия. Когда ему было совсем плохо.
     - Кто такой Викентий?
     - Кажется, санитар. Его все так называют. Работает в каком-то институте. Ребята часто к нему ездят, когда им плохо. И остаются у него дома.
     - Только этого не хватает, - пробормотала я растерянно. - Значит, он у вас как "скорая помощь"?
     - Почти, - согласился Роман.
     Мое воображение сразу нарисовало всклокоченного угрюмого санитара, каких показывают в фильмах ужасов. Он обязательно заросший, небритый, дурно пахнущий, мрачный алкоголик, который обирает доверчивых ребят и продает им наркотики. Какая сволочь!
     - Где он живет?
     - На "Беговой", совсем недалеко. Очень удобно. Все врут родителям, что остались в гостях у знакомых, а сами ездят к нему. Он всем помогает, никому не отказывает.
     Придуманный мною образ санитара немного трансформировался. "Беговая" - это не заброшенная окраина. К тому же этот Викентий всем помогает. Значит, он как друг Траволты из фильма "Криминальное чтиво". Помните, куда повез обкуренную Уму Турман Траволта? К своему другу, который учил его делать ей укол в сердце. Что сказал Роман про этого Викентия? Родители считают, что их дети находятся у друзей или знакомых, а те в это время проходят "курс реабилитации" у Викентия. Так, интересно. Сколько раз за последние полгода мой Саша не ночевал дома? А я, дура, каждый раз звонила ему на мобильный, благо сейчас у каждого ребенка есть свой личный телефон. Как же можно звонить в дом друга, где он остался? Беспокоить родителей. Ведь на мобильный проще и никого не потревожишь. Кроме всего прочего, получится, что вы не верите собственному сыну. Да, да, да! Получится именно так. А на самом деле так и должно быть. В подобных случаях надо отбрасывать ложный стыд, неоправданную застенчивость, боязнь поссориться со своим ребенком, не лениться, звонить и проверять, проверять, проверять, если вы вообще занимаетесь воспитанием своего сына. Вот дочь Марка Борисовича никогда бы не постеснялась несколько раз позвонить в дом, где остался на ночь ее сын, чтобы выяснить, есть ли у них для этого условия, как он там устроен, не стесняет ли родителей друга, и так далее. Не стоит бояться, что вас сочтут слишком навязчивой или сын подумает, что вы ему не совсем доверяете. Да, не доверяете! Во всем, что касается вашего ребенка, вы все должны проверять по сто раз. Не потому, что боитесь ему доверить, а ради него самого. Ради себя, наконец, чтобы у вас был достойный ребенок.
     - Мой Саша тоже бывал у вашего Викентия? - поинтересовалась я охрипшим голосом.
     Роман отвел глаза. Ох, как мне это не нравилось! Как мне не понравилось, что он промолчал и не ответил на мой вопрос. Теперь я буду сто раз проверять, когда мой Саша захочет где-нибудь остаться на ночь. И вообще не разрешу ему нигде оставаться. Какая дурацкая ложная скромность - не звонить в дом, где задержался ваш сын. Звоните и не стесняйтесь, вас правильно поймут.
     - Я не знаю, - наконец ответил Роман.
     - Где живет этот ваш ангел-хранитель?! - рявкнула я так, что меня наверняка услышала Нина, подслушивающая в коридоре.
     - Второй Хорошевский переулок... - продиктовал мне адрес испуганный Роман. Такой он меня никогда не видел.
     Я поднялась, наклонилась к нему и очень тихо, но внушительно отчеканила:
     - Если узнаю, что ты или Саша еще хоть один раз даже просто понюхали эту гадость - я вас в порошок сотру. Только в другой порошок, который нельзя использовать.
     Выйдя из комнаты, я столкнулась с Ниной. Она, конечно, подслушивала. И теперь с ужасом уставилась на меня.
     - Что нам делать? - спросила Нина, когда я уже подошла к входной двери.
     - Заниматься нашими детьми! - опять рявкнула я на весь дом и вышла, хлопнув дверью.
     
     ГЛАВА 6
     
     На часах было уже около двух. Я уселась в свою машину и начала лихорадочно рассуждать. С одной стороны, нужно поехать в милицию и найти там этого майора Сердюкова, чтобы узнать у него последние новости. С другой - очень важно уточнить, кто такой этот Викентий. Если у него бывают наши ребята и даже остаются там ночевать, значит, мне ничего не грозит. Телефон у меня с собой, газовый баллончик тоже. Кроме всего прочего, в последнее время Марк Борисович завел очень полезное новшество. Все сотрудники обязаны отчитываться, куда и на сколько они едут в рабочее время, чтобы их можно было быстро найти, если вдруг отключится мобильный телефон. Я вообще не понимаю, как человечество жило до того, как придумали эти аппараты. Даже вспомнить страшно. Выходит, что мы ждали друг друга часами, не имея возможности созвониться, не знали, кто где находится и почему задерживается? У моего сына, который спустился в метро, мобильник не отвечал всего лишь несколько минут, а я уже чуть с ума не сошла. Вот какие настали времена. Все меняется. Я уже забыла, что в моей молодости таких "игрушек" вовсе не было.
     Я перезвонила в наш офис и сообщила секретарю Марка Борисовича, что еду по делу Георгия Левчева на "Беговую". Указала точный адрес. И поехала, надеясь найти и предъявить Костю до поездки в милицию. Такая уж я уродилась. А что? Может, он действительно отлеживается у этого Викентия и никто об этом не знает. Сколько длится ломка у наркоманов? Три-четыре дня? Господи, я ведь никогда не узнавала, как это происходит. Но ехать нужно. Я решительно вывернула руль. Пусть меня считают безумной идиоткой, но я обязана туда поехать и все увидеть своими глазами. И вообще почему мы не занимается своими детьми? Если там мог быть мой Саша и сын моей сестры Нины, если там бывал Костя, сын Левчевых, то значит, это такое место, куда они могут прийти со своими проблемами. И их там понимают.
     Почему наши дети не приходят с их проблемами домой к своим родителям, которые, по логике вещей, должны понимать их гораздо лучше? И быть им гораздо ближе, чем всякие там Викентии. Вот тут я совсем не уверена. Мы замотаны своими делами, откупаемся от детей телевизорами, компьютерами, дорогими игрушками, разными приборами и меньше всего думаем об их душах. Вспомните, когда вы в последний раз говорили о чем-то серьезном со своим взрослым сыном или взрослой дочерью? У?нас всегда не хватает на них времени, сил, возможностей. Мы находим тысячу причин, чтобы отложить эти разговоры "на потом", не сознавая, что упускаем самый важный момент в воспитании собственных детей.
     Я сидела за рулем и невесело размышляла. С одной стороны, я узнала, что почти все молодые люди, которые меня окружают, в том числе и мой собственный сын, пробовали наркотики. Это знание меня ничуть не радует. А с другой, я должна быть довольна, что хотя бы узнала часть правды. Можно было прожить всю жизнь, так ничего и не узнав.
     На этот раз я добралась до "Беговой" достаточно быстро и нашла нужный дом. Припарковала машину, благо мест тут было гораздо больше, чем автомобилей. И пошла к дому. Во дворе на синей скамеечке сидели две старушки. Они подозрительно посмотрели на меня. А я - на них. Такие старушки - лучшие консьержи в мире. Затем подошла к ним.
     - Здравствуйте, - вежливо поздоровалась я, - извините, что вас беспокою. Вы не знаете, где тут живет Викентий?
     - А тебе зачем? - спросила одна из них с маленькими подозрительными глазами, щеточкой усов над губой и хриплым голосом. Наверное, много курила в юности.
     - Он мне нужен, - уклонилась я от ответа.
     - Многие тут ходят, - проворчала эта старая грымза с усами.
     - Я юрист и приехала к нему по делу, - строго объяснила я ей, чтобы сразу поставить ее на место. В таких случаях всегда нужно говорить не "адвокат", а именно "юрист". Дело в том, что в наших традициях - не уважать адвокатов. С точки зрения обывателя адвокаты - это жулики и проходимцы, не имеющие никаких прав, только и мечтающие помочь преступникам освободиться за большие деньги. Другое дело в Америке или в Англии, где слово "адвокат" пользуется гораздо большим уважением, даже чем прокурор.
     - Так бы сразу и сказала, - вздохнула вторая старушка с круглым и добрым лицом. - Викентий живет в третьем подъезде. Девяносто седьмая квартира на первом этаже, слева. Как поднимешься, сразу ее и увидишь.
     - А вы по какому делу? - тут же вступила в разговор "усатая". Ей явно было неприятно, что ее подруга так быстро капитулировала. И я решила ей показать.
     - По официальному, - строго проговорила я, меняясь в лице, - по делу государственной важности. А вы тут сидите, время у меня отнимаете и задаете ненужные вопросы.
     Честное слово, эта стерва чуть не вскочила. Даже выпрямилась на скамейке.
     - Мы не знали... - забормотала она, - мы только для порядка...
     Очевидно, в молодости она была стукачкой. И хорошо сохранилась в своем возрасте. Наверное, приглядывает тут за двориком и негласно стучит участковому. На таких "активистах" держится мир. Я строго кивнула ей и прошла к третьему подъезду. На дверях сломанный кодовый замок. В подъезде грязно и неуютно. Я поднялась по заплеванным ступенькам, нашла нужную квартиру, позвонила в дверь, оглядываясь по сторонам и надеясь, что мне кто-нибудь ответит. Две старушки во дворе почти гарантировали мою безопасность. Если я не выйду отсюда, они знают, куда нужно сообщить. Я позвонила во второй раз, и дверь наконец открылась. На пороге стоял высокий мужчина с симпатичным, умным, я бы даже сказала, волевым лицом и внимательно смотрел на меня. Светлые глаза, темные волосы, прямой ровный нос. Короткая стрижка. На вид ему примерно столько же лет, сколько и мне. Не больше сорока. Или меньше? Одет он был в темную рубашку и серые брюки.
     - Добрый день. - Честное слово, я решила, что не туда попала. Невозможно себе представить санитара с такой внешностью и с такими глазами. Просто невозможно.
     - Здравствуйте. - Мужчина смотрел на меня, ожидая, когда я объясню причину моего появления на пороге его квартиры.
     - Мне нужен Викентий, - начала я объяснять незнакомцу и тут же попыталась исправить положение: - Наверное, я случайно спутала квартиру. Извините.
     - Нет, - спокойно ответил он, - Викентий - это я. Вы ничего не перепутали. Заходите.
     Вот такая петрушка! Этот человек был больше похож на профессора физики, чем на санитара, у которого отсыпаются малолетние наркоманы. Я вошла в квартиру, опасливо озираясь. Мне все время казалось, что здесь какой-то подвох. Из комнат сейчас вот-вот полезут невероятные типы с перекошенными лицами. Но в квартире тихо.
     - Пройдемте на кухню, - предложил хозяин квартиры и показал мне, куда идти.
     Мы проходим с ним на маленькую кухню - метров девять, не больше. Я села на небольшой угловой диванчик, он устроился рядом. Меня поразил его взгляд - спокойный, наблюдательный, я бы даже сказала - слишком спокойный и слишком наблюдательный. Как будто я пришла сюда в качестве его пациента.
     - Вы по какому вопросу? - Речь человека достаточно интеллигентного. Все-таки что-то здесь не так.
     - Я адвокат. Приехала по важному делу и хотела поговорить с Викентием, - пояснила я ему, все еще надеясь, что произошла какая-то ошибка. Не может быть такого, чтобы этот хорошо выбритый и опрятно одетый человек предоставлял свою квартиру наркоманам. Ну не может такого быть.
     - Вы не нервничайте, - улыбнулся мужчина, - хотите кофе или чаю? Я и есть тот самый Викентий, которого вы ищете. Только говорите тише, у меня сейчас гости.
     - Вы санитар Викентий? - все еще сомневаясь, уточнила я.
     - Это меня так ребята называют, - улыбнулся он. - Вообще-то я кандидат психологических наук. И тема моей докторской диссертации как раз "Поведение подростков в экстремальных ситуациях, осложненных приемом наркотиков".
     - Вы врач? - Я все еще не верила ни своим глазам, ни ушам.
     - Психолог. Дело в том, что я стал заниматься этой темой еще несколько лет назад и случайно выяснил, какое огромное количество молодых людей знакомы с этой страшной заразой. Сначала были просто беседы. Потом некоторые стали оставаться у меня дома. Я не возражал. Это лучше, чем выгонять их в таком состоянии на улицу. Живу я один, у меня две комнаты. Иногда ко мне приходит мой друг из наркологического диспансера, и мы вместе пытаемся помочь ребятам. Кому-то помогаем, некоторым не можем. Но никого не выгоняем, разрешая им остаться. Иногда приходят и такие, которые не могут связать даже двух-трех слов, чтобы назвать свое имя. Я и не настаиваю. Они все знают, что отсюда их не выгонят и в милицию не сдадут. А для некоторых ребят это как убежище. Так вы будете пить чай?
     - Лучше кофе, - пролепетала я, абсолютно ошеломленная его рассказом. Господи, неужели в наше время остались еще такие подвижники? Ведь они бывают только в кино. Про него фильм снимать нужно, книгу написать. А он живет в небольшой двухкомнатной квартире на первом этаже и пишет докторскую диссертацию о трудных подростках, которым предоставляет убежище и даже пытается их лечить.
     Викентий поднялся, чтобы приготовить мне кофе, а я смотрела на его затылок и думала о том, что он человек из другого времени. Просто случайно попал в наш сумасшедший век.
     - Но почему вы их пускаете? - шепотом спросила я. - Вам за это платят?
     Он повернулся и посмотрел на меня. Потом улыбнулся и покачал головой. Мне стало стыдно за мои дурацкие вопросы.
     - Извините, извините меня, - поспешила я сказать. - И все-таки, почему вы так поступаете? Это же может быть опасно. Они в таком состоянии могут устроить все что угодно. Наркоманы бывают неуправляемы.
     - Когда у них начинается ломка, на них страшно смотреть, - пояснил Викентий, снова поворачиваясь ко мне, - это же дети. В основном подростки четырнадцати-пятнадцати-шестнадцати лет. Домой им нельзя, у многих есть свои личные проблемы либо с родителями, либо с опекунами. У?большинства неполные семьи, нет отцов, пьющие матери. В общем, я не могу их выгонять. Не получается. А они знают, что здесь можно остаться, и приходят именно ко мне. Очень часто приводят сюда и своих знакомых. Некоторые хотят вылечиться, освободиться от этой зависимости. И эти тоже приходят ко мне.
     Викентий протянул мне чашку кофе и сел напротив. Я машинально сделала глоток, обожглась, закашлялась. На глазах выступили слезы. Он внимательно смотрел на меня. Я достала носовой платок, вытерла слезы.
     - Вы говорите правду или решили просто посмеяться надо мной? - тихо спросила я этого странного человека.
     - Не совсем понимаю вас, - отозвался Викентий. - По-моему, вы пришли ко мне кого-то найти.
     - Я даже не могла представить себе, куда попаду. Значит, вы сделали из своей квартиры убежище для малолетних наркоманов? Неужели такое возможно?
     - Так получилось, - ответил Викентий, - никто специально не планировал таких экспериментов. Но я считаю, что, если ребята мне доверяют, это нужно ценить. Поэтому их и не выгоняю. Некоторые едут отсюда прямо в наркологические центры и пытаются вылечиться. Некоторые отказываются.
     - А как же ваша семья? Они не возражают против всего этого?
     - Я же сказал, что живу один. Семьи у меня нет. Но надеюсь, когда-нибудь будет. Мне только тридцать четыре. Или вы считаете, что уже поздно?
     Я смотрела на него и молчала. Целую минуту молчала. А потом начала говорить. И?слушать свой голос.
     - Откуда вы такой появились? И это в наше время, когда у нас герои - киллеры и олигархи, когда говорят, что самое главное в жизни - деньги, когда никто и ни во что не верит. Священники не верят в Бога, политики - в политику, депутаты - в демократию, члены правительства - в свое правительство. И вдруг вы... Откуда? Откуда вы такой, Викентий? Может, вы ангел и я случайно попала к вам в гости?
     - Нет. - Он не улыбался. Только смотрел на меня так, словно изучал мои мысли. - Я обычный нормальный человек. Между прочим, вы до сих пор не представились.
     - Ксения. Ксения Моржикова. Я ищу мальчика, который пропал два дня назад.
     - Как его фамилия?
     - Левчев. Константин Левчев. Его отец известный искусствовед. Может, мальчик бывал у вас? - Я достала фотографии и протянула их Викентию. Тот внимательно разглядел каждую. Потом вернул мне.
     - Я помню этого мальчика, - сказал он, - Костя два раза был у меня. Да, это он. В очень плохом состоянии. Я даже думал вызвать "скорую". Один раз приехал мой друг нарколог и сделал ему укол. Во второй раз Костя сразу уснул. У мальчика были очень большие проблемы.
     - Какие проблемы?
     - Он перешел на внутривенные уколы. Это последняя стадия. Оттуда уже не возвращаются. Я хотел бы вас успокоить, но не могу. К сожалению, не могу. Ему уже невозможно помочь. Почти невозможно.
     - Он сейчас у вас?
     - Нет. Мы его не видели уже давно. Достаточно давно. Дней десять.
     - И невозможно узнать, где он сейчас находится? Вы же понимаете, что его родители в таком состоянии...
     - Понимаю, - помрачнел Викентий, - я даже не знаю, что нужно говорить в таких случаях. Родителям и без того очень тяжело. Но не обращать на мальчика внимания, когда он в таком состоянии...
     - Они часто бывали в командировках, - попыталась я что-то объяснить, хотя понимала, что объяснить ничего невозможно.
     - Вы полагаете, что это оправдание?
     - Нет, - убежденно произнесла я, - но сейчас я меньше всего склонна к обвинениям. Они в отчаянии. Я пытаюсь найти их сына.
     - Разумеется, вы правы. Я думаю, нужно поговорить с его друзьями. Мне кажется, что он стал таким не просто так, а под влиянием какого-то события в его жизни. Шокового события. Возможно, смерти кого-то из его близких. Как у него с родителями - все в порядке?
     - Да. Отец, мать, старшая сестра учится в Нью-Йорке. Старший сводный брат - известный хирург в Санкт-Петербурге. Он его брат по отцу. Нормальная семья.
     - Я с ним разговаривал. Он не пытался мне ничего рассказать, а я полагаю, что давить в подобных случаях неправильно. Но чувствовалось: его что-то угнетало, какое-то событие. Может быть, преступление, невольным свидетелем которого он стал? Вы сказали, его отец известный искусствовед?
     - Да, Георгий Левчев. И мать тоже икусствовед. Я не думаю, что в его семье могли произойти какие-нибудь криминальные события.
     - Значит, не в семье...
     Кто-то позвонил в дверь, и Викентий, извинившись, вышел в коридор. Ошеломленная, я сидела на диванчике и пила кофе. Неужели есть еще такие люди? Неужели встречаются еще альтруисты? Это в наше-то время, когда ни у кого нет ни совести, ни идеалов? Затем вдруг устыдилась, что сижу в доме такого человека и рассуждаю как циник. Значит, есть такие люди. Значит, еще не все потеряно. И не нужно так беспокоиться за наших детей, если они приходят именно сюда. Выходит, нашли человека, которому доверяют больше, чем собственным родителям. Но какая трагедия могла случиться с Костей? Что за надлом, о котором говорит Викентий? Но наверное, он правильно почувствовал состояние мальчика, ведь он психолог. Эльвина тоже говорила, что Костя начал меняться в последние месяцы. Почему? Что произошло с мальчиком из очень благополучной семьи? Что именно? И куда он так внезапно исчез?
     Викентий вернулся через пять минут. Снова сел на стул.
     - Еще одного парня привели, - коротко пояснил он, - совсем плох. Я вызвал врачей. Они сейчас приедут. Вы меня извините, но мы не сможем продолжить наш разговор.
     - Все понимаю. Спасибо вам за кофе. - Я поднялась с диванчика, протиснулась в коридор. В комнате были слышны голоса нескольких ребят. Очевидно, они привели сюда своего товарища, которому стало совсем плохо. Викентий кивнул мне на прощание. Я очень пожалела, что не пожала ему руку. Оказывается, в наше время еще встречаются такие люди, которым хочется по-человечески крепко пожать руку. Честное слово, жизнь не такая страшная, пока есть такие подвижники. Почему мы о них не знаем? Нам постоянно рассказывают только о купленных яхтах высокопоставленных воров, о похождениях очередной безмозглой выскочки или об убийствах банкиров и бандитов. А нужно говорить о таких людях, как Викентий. Когда я вышла на улицу, мир показался мне чище. И я даже подмигнула "усатой" старушке, все еще сидящей на скамейке. Она меня не поняла и, решив, что я издеваюсь, сердито отвернулась.
     
     ГЛАВА 7
     
     Существует закон сохранения энергии. Кажется, так он называется. Если в одном месте убудет, то в другом прибудет. А я называю это законом соответствия. Если вам очень плохо, то скоро станет очень хорошо. Не бывает сплошной белой или сплошной черной полосы. Так устроена жизнь. Я возвращалась от Викентия в таком приподнятом душевном состоянии, словно побывала в церкви. Как будто очистилась от всей нашей грязи, от всего суетного. Но потом подумала: а чего я удивляюсь поведению Викентия? А наши провинциальные врачи или учителя? Они разве не герои? Не такие подвижники? Про многих из них тоже нужно фильмы снимать и книги писать. Многотомные. Только кому они сейчас нужны? Раньше честный труд в нашем обществе ценили. Иногда, правда, только на словах, но в обществе были какие-то критерии. Работающий учитель или врач мог рассчитывать на достойную зарплату, внимание своих коллег, уважение общества и приличную пенсию. Раньше врачей и учителей даже выбирали депутатами и делали героями. А сейчас? Можете себе представить рядового сельского учителя депутатом Государственной думы? Или врача, пусть даже самого лучшего хирурга или терапевта из какого-нибудь провинциального города, нашим сенатором? Представили? Откуда у них столько миллионов, чтобы быть избранными?
     Может, им и не нужно, чтобы они сидели в парламенте. Пусть сидят на своих местах и достойно делают свое дело. Но как мы к ним относимся, если даже ученики одеваются гораздо лучше своих преподавателей, имеют навороченные мобильные телефоны и денег в кармане больше, чем месячная зарплата педагога?! Будут они уважать такого учителя? Или врача, который с трудом сводит концы с концами? Захотят его дети стать врачами, глядя на такого отца? Лучше об этом не думать. Но на таких людях держится наша страна и все общество. На таких порядочных и честных работягах, труд которых отбирают наши нувориши. Законы прибавочной стоимости помните? Политэкономию я проходила на юридическом два года и могу сказать, за счет чего наживаются капиталисты. Хотя сейчас считается, что Маркс был не прав. Интересно, тогда откуда берутся миллионы у богачей, если не за счет ограбления труда рядовых граждан? Из ничего не бывает ничего. Чтобы вы стали миллионером, кто-то должен на вас работать, а сам оставаться почти нищим. Иначе ничего не выйдет. Если все будут получать по труду, то откуда появятся излишки? Ладно, не буду об этом думать и говорить, иначе решат, что я призываю к революции. Хотя иногда я думаю, что еще одна социальная революция нам не помешала бы. Если даже меня, в общем-то не самого бедного человека, так раздражают эти дамы и господа с Рублевки. Представляю, как они достают остальных.
     В общем, после возвращения от Викентия я была в превосходном настроении. Которое мне с удовольствием испортили в нашей родимой милиции. И тоже по "закону соответствия".
     Сначала я подробно объясняла дежурному, зачем мне нужен майор Сердюков. Потом он долго искал этого майора. И наконец разрешил мне пройти в тридцать четвертый кабинет. Учитывая, что я сразу показала ему свое удостоверение, на все поиски ушло более двадцати минут. Подозреваю, что так они работают со всеми адвокатами, которые появляются в управлении милиции. Ну может, не со всеми. Если бы приехал сам Марк Борисович, то его наверняка принял бы начальник управления. Но всех остальных нужно немного помучить, заставить подождать, осознать свою никчемность. А заодно и подготовиться к беседе, предупредив нужных свидетелей и убрав ненужные документы.
     В кабинет к майору я вошла, уже начиная заводиться. И встретила мужчину лет тридцати пяти с заметным брюшком, рано поседевшего, с каким-то отвислыми усами и потухшими, немного выпученными, рыбьими глазами. Неужели такие мужики еще могут нравиться женщинам? Он сидел в мятом костюме и коротком галстуке, не доходящем до пояса. Меня всегда раздражают эти короткие галстуки. Когда я их вижу, просто начинаю сходить с ума. Уважаемые мужчины, пожалуйста, носите длинные галстуки, чтобы они заканчивались у вас на пряжке ремня или еще ниже. Считается, что галстук - это такой фаллический символ, и когда вы носите короткие галстуки, складывается впечатление, что и ваши "символы" тоже не достигают нужного размера. Вы меня понимаете? И вообще это некрасиво и не модно - носить такие короткие галстуки.
     Я опустилась на стул напротив майора, чтобы поговорить с этим неряшливым и мятым мужчиной.
     - Какой адвокат? - недовольно сморщился он, когда я попыталась объяснить ему цель моего визита. - Левчевых никто ни в чем пока не обвиняет. Зачем им адвокат?
     И этот человек работает в милиции! Как он может работать в правоохранительных органах, если понятия не имеет о деятельности адвокатуры.
     - Буду представлять их интересы, - объяснила я майору.
     - Какие интересы? - Он явно был недоволен. - У них мальчик пропал. Им помогать нужно, ребенка искать, а они вместо этого адвокатов нанимают.
     - Поэтому и нанимают, чтобы им помогали. Я слышала, что дело об исчезновении мальчика передано в прокуратуру?
     - Пока нет. В прокуратуре только взяли под контроль поиски мальчика. Дело в том, что уголовное дело формально пока не возбуждено. Нет повода. Мальчик исчез, но он не убит и не похищен. Вы ведь знаете, как это происходит.
     - А если его убили? Он уже три дня не появлялся дома. Нужно не появляться месяц или год, чтобы ваша прокуратура возбудила уголовное дело по факту исчезновения ребенка? Или чтобы вы наконец начали его поиски?
     Осоловевшие глаза Сердюкова вспыхнули. Он мгновенно преобразился. Видно, я его задела.
     - Это наша прокуратура, - произнес он, делая ударение на втором слове, - и у нас есть законы. Пользуетесь тем, что у вас большие связи и решили на меня давить? Но у вас ничего не получится. Мы и так ищем вашего мальчика по всему городу. И?даже по всей области.
     - Я знаю, как вы умеете искать. - Не нужно ему напоминать, как совсем недавно в Сибири исчезли мальчики, которых искали по всей стране. А их останки нашли недалеко от управления милиции. Такие воспоминания плохо действуют на наших доблестных защитников порядка. Не подумайте, что я имею что-то против них. Но когда они так работают, не знаешь, что и говорить.
     - Мы ищем так, как умеем, - зло парировал Сердюков, - что вам еще от меня нужно?
     - У вас нет ничего по поискам этого мальчика? Какие-нибудь новости?
     - Есть. - Он глянул на меня рыбьими глазами и неприятно усмехнулся. - Неужели, госпожа Моржикова, вы ничего не знаете? Не нужно строить из себя невинную козочку. Я еще понимаю его отца, который разыгрывает из себя ничего не понимающего сумасшедшего, но вы-то юрист, адвокат, все понимаете лучше нас.
     - Потрудитесь говорить на нормальном языке, - оборвала я этого хама, - и не фамильярничайте. Я не в гости к вам пришла. Или мне лучше сразу пойти к вашему руководству?
     Сердюков нахмурился. Вероятно, свое руководство он не любил и боялся. Ничего удивительного. Такие хамы и неряхи в работе тоже не бывают подвижниками.
     - Вы же сами все знаете, - примирительно пропел он.
     - Я ничего не знаю. И поэтому пришла к вам узнать все новости. Потрудитесь объяснить.
     - Мальчик был наркоманом, - сразу сообщил Сердюков. - Он не состоял у нас на учете, но в наркологическом диспансере его знали. Один раз он чуть не погиб. Добрался до квартиры одного придурка, и тот успел вызвать "скорую помощь".
     Я догадалась, о ком он говорил. Как правильно я составила мнение об этом Сердюкове! Если для него Викентий "придурок", то с этим майором мне все ясно. К детям его нельзя подпускать и на пушечный выстрел.
     - Наверное, во второй раз не успел никуда добраться, - безжалостно продолжил майор. - Может, у него приступ. А может, где-нибудь погиб. Мы сейчас ищем по моргам.
     Вот так и сообщил спокойным, равнодушным голосом. А я подумала: хорошо, что здесь нет Георгия Левчева. Он сразу получил бы сердечный приступ, прямо в этом кабинете.
     - Любой гражданин нашей страны имеет право на вашу защиту и понимание, - немного демагогически выговорила я Сердюкову, - и вы обязаны искать его, независимо от того, каким он был. Принимал наркотики или нет.
     - А мы его и ищем. Только одно дело - искать мальчика из примерной семьи, где все говорят об искусстве. А другое - законченного наркомана, который ради дозы готов на все. Его уже невозможно спасти...
     - Откуда вы знаете? Спасти можно любого, - попыталась я отстоять свою позицию.
     - Ну вот когда мы его найдем, вы и будете его спасать, - предложил Сердюков.
     - Кто в прокуратуре будет заниматься этим делом? - поинтересовалась я. - Вы сказали, что они взяли на контроль розыски мальчика?
     - Игнатьев, - ответил мне Сердюков, - Денис Игнатьев, старший помощник городского прокурора.
     - Вы можете мне дать его телефон?
     - Будете жаловаться?
     - Обязательно. Так вы дадите его телефон?
     Сердюков надулся, словно имел право обижаться. Написал номер телефона на листочке и протянул его мне.
     - И все? - спросила я его. - Больше вы ничего не хотите мне сказать?
     - Что еще я должен вам говорить? - недовольно буркнул майор. - Жалуйтесь на здоровье. Только не забудьте добавить, что исчезнувший парень был наркоманом и об этом знали все его товарищи.
     - Вы опросили его друзей?
     - Конечно. Об этом все знали.
     - Но многие уверяют, что Константин Левчев был нормальным мальчиком, прекрасно рисовал, хорошо учился. А потом вдруг в нем произошел какой-то надлом. Вы не исследовали причину такого внезапного изменения его поведения?
     - Послушайте меня, уважаемая госпожа Моржикова. Я правильно произнес вашу фамилию? Так вот, психология не по моей части. Я сыскарь, у меня полно дел нераскрытых. А вы хотите, чтобы я исследовал душевное состояние мальчика, который решил колоться. Извините, у нас работа по другой части. Если этот мальчик совершил преступление, мы его задержим. Если ему продали наркотики, мы найдем тех, кто это сделал. Вот наша работа, а не исследование душевных переживаний вашего мальчика. Для этого есть родители, школа, психологи, психиатры, наркологи, врачи. Очень много разных специалистов. У меня другая специальность.
     Формально он был прав. И я это понимаю. Но ведь он обязан был разобраться. Хотя зачем ему разбираться? Представьте, что вы замотанный сотрудник милиции, у которого столько дел, что их невозможно вместить в одни сутки. К вам обращаются родители мальчика, который куда-то пропал. Вы честно проводите расследование, пытаетесь его найти. И довольно быстро выясняете, что мальчик был законченным наркоманом. Что вы предпримете? Разумеется, будете ждать, пока он объявится. Проверите все наркологические диспансеры, больницы, морги. И будете ждать, когда его наконец найдут. Вот так. И он действительно не обязан переживать за этого парня. Пусть за него переживают его родители. Все правильно, но как-то не сходится. Если в милиции сидят равнодушные люди, то им лучше идти в статистику, где имеешь дело только с цифрами. На такой работе нужно чувствовать горе каждой матери, отчаяние каждого отца. Иначе не получается. Хотя я, наверное, тоже не совсем права. Они видят в своей работе столько горя и отчаяния, что постепенно закаляются. Нет, они не привыкают. Нормальные люди к такому не могут привыкнуть. Но они вырабатывают в себе как бы отстраненный подход, как хирурги, которые ежедневно режут человеческие тела, как патологоанатомы. На подобных работах если все время думать о том, чем именно ты занимаешься, можно сойти с ума.
     - Мне нужны адреса его друзей, - объявила я Сердюкову. - Я знаю, у него есть двое близких друзей - Антон Григорьев и какой-то Икрам.
     - Икрам Зейналов, - кивнул майор. - Мы с ними уже беседовали.
     - И тем не менее дайте мне их адреса и телефоны.
     - Вы можете все узнать у матери Левчева, - напомнил Сердюков.
     - Будет лучше, если вы дадите мне эти адреса. - Я представила, как долго мне придется объясняться с Медеей или с профессором Левчевым. И еще представила, как с ребятами разговаривал Сердюков.
     Он начал искать эти адреса. Я смотрела на него с некоторым презрением. В углу у него стоял компьютер. Он мог хотя бы иногда включать его, чтобы произвести на меня впечатление. Но похоже, что компьютер играл в его комнате роль камуфляжа или мебели. Наконец Сердюков нашел нужные адреса и передал их мне.
     - Больше ничего? - осведомляется майор. - Может, вы мне тоже оставите ваши координаты?
     - Вот моя карточка. - Я протянула ему визитку. - И давайте мы с вами сразу условимся. Если появятся новые подробности или какие-нибудь сообщения об исчезнувшем мальчике, то вы сначала позвоните мне. Не отцу и не матери, а именно мне. Я?их законный представитель. И учтите, что у его отца больное сердце и ему много лет. Если вы вдруг "случайно" позвоните и сообщите, что тело мальчика где-то нашли, его отец может просто не выдержать. И вся ответственность за его болезнь или, не дай бог, смерть ляжет на вас. Вы меня поняли? Я вас предупреждаю официально.
     - Не нужно меня пугать, - огрызнулся Сердюков, но по его лицу я уже поняла, что профессору Левчеву он звонить не будет. Лишние неприятности ему не нужны.
     Я попрощалась с этим человекоподобным и вышла из управления милиции. Был четвертый час. У меня окончательно испортилось настроение. А чего я, собственно, ждала? Если мне удалось выяснить столь неприятные подробности из жизни Константина Левчева за один день, то почему милиция не могла их узнать за три? Все правильно. Они сразу выяснили, чем именно увлекался исчезнувший подросток. Его пагубное влечение было слишком явным. Я до сих пор глубоко убеждена, что все наркоторговцы в любом районе Москвы, Нью-Йорка или Парижа находятся под контролем правоохранительных органов. О них знают и в милиции, и в полиции. Но кому-то выгодно до поры до времени их не трогать. Ведь если убираешь одного, который сливает тебе всю информацию, то на его месте сразу появляются трое неуправляемых кретинов, которые, во-первых, уже не работают на полицию, во-вторых, конкурируют друг с другом, а в-третьих, не соблюдают некоторых негласных правил. Ведь торговцы наркотиков на самом деле это не просто гуляющие сами по себе "мартовские коты". Они знают правила. Не продавать наркотиков детям, сообщать о неуправляемых маньяках и психах, не доводить людей, сидящих на последней дозе, до отчаянных срывов, делиться всей информацией, отстегивать, если нужно, причитающуюся долю не только своему боссу и поставщикам, но и своим кураторам от местной мафии и местной полиции. Или милиции, смотря, где это происходит. В общем, правила очень жесткие и четкие. И поэтому я уверена, что, если где-нибудь власти захотят по-настоящему бороться с торговцами наркотиками, они придушат эту гниду довольно быстро. Но что будет потом?
     Очевидно, этот вопрос задают себе многие аналитики правоохранительных служб мира. Что делать с миллионами наркоманов, которым нужны их дозы? Легализовать наркотики, как в Голландии? Разрешить их продажу? Но это невозможно, общество не примет таких нововведений. Отпускать наркотики через аптеки? Представляете, какие начнутся злоупотребления?! Вообще лишить наркоманов их привычных доз? Тоже не выход. Они выйдут на улицы в поисках нужного им дурмана. Будут убивать и грабить, насиловать и жечь. Лучше одной рукой бороться с поставщиками крупных партий наркотиков, а другой - разрешать мелким продавцам сбивать напряжение в обществе.
     Я посмотрела на часы. И поняла, что еще успею заехать к одному из мальчиков. Глянув на адреса, выбирала, к кому из них лучше поехать. И выбрала Антона Григорьева. Откуда мне было знать, что случится завтра? И вообще почему я выбрала именно его? Случайность? Интуиция? Что-то почувствовала? Не знаю. Я потом долго это анализировала, но так и не пришла ни к какому выводу. Я заправила машину и поехала к другу Кости. Мне было о чем его спросить.
     
     ГЛАВА 8
     
     Никогда не думала, что в центре города еще сохранились такие дома - старые, кирпичные, трехэтажные, оставшиеся еще с прошлого или даже с позапрошлого века. Наверное, их скоро будут сносить, но пока такие дома в центре лужковской Москвы выглядят явным анахронизмом. Я подъехала к нужному мне дому и с трудом припарковала машину между грузовиком и небольшим мини-автобусом. Затем вышла из автомобиля, надеясь, что грузовик сумеет отъехать осторожно, не задев моей машины. Хотя если водитель болван, он может поцарапать мой автомобиль. Нужно будет не задерживаться у Григорьевых. Я вошла во двор и огляделась. В нужном мне доме был только один подъезд, рядом с которым стояли мусорные баки. Двор выглядел чистым. Я вошла в подъезд и поднялась на второй этаж. Мне была нужна шестая квартира. А это как раз на втором этаже. В подъезде пахло кошками. Я позвонила и довольно долго ждала, когда мне откроют, слушая крики за дверью. Кто-то кричал, что нужно открыть. Женский голос отвечал, что открыть не может. Переговоры длились секунд сорок. Я терпеливо ждала. Наконец дверь открылась. На пороге стоял пожилой мужчина лет шестидесяти пяти. На нем были белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, и темные брюки. В фигуре чувствовалась военная выправка. Худощавое лицо, кустистые брови, длинный нос с горбинкой. Он строго посмотрел на меня и отрывисто спросил:
     - Кто вы такая?
     - Моя фамилия Моржикова. Ксения Моржикова. Я адвокат. Мне нужны Григорьевы.
     - Это мы, - ответил мужчина. - А кто именно вам нужен?
     - Я хотела бы поговорить с Антоном Григорьевым. - Я пыталась догадаться - это отец или дедушка мальчика? Скорее дедушка.
     - Он скоро будет, - кивнул мне мужчина. - Заходите.
     Я вошла в квартиру. Пахло обедом. Мужчина проводил меня в большую комнату, где я уселась на диван. Из другой комнаты вышла девушка лет двадцати с полотенцем на плечах и недоуменно уставилась на меня.
     - Здравствуйте, - кивнула я ей.
     - Здрасьте. - Девушка посмотрела на дедушку. - А кто это?
     - Адвокат. Пришла поговорить с Антоном, - пояснил тот.
     - А что он опять натворил? - испугалась девушка. И спросила уже у меня: - Зачем он вам нужен?
     - Хочу с ним поговорить, - ответила я, еще не совсем ориентируясь, что здесь происходит. В этот момент в комнате появляется женщина лет сорока со светлыми волосами, собранными в пучок, немного красноватым лицом и зелеными глазами. Наверное, в молодости она была очень красивой, подсознательно отметила я. И почувствовала, что ненавижу себя за такие мысли. Что значит - в молодости? Выходит, и я в молодости была ничего? А сейчас мне тридцать девять и моя молодость уже позади. Увы. Как ни грустно признавать.
     - Кто вы такая? - тоже спросила женщина. - Зачем вы пришли?
     Похоже, в этом доме у всех была какая-то непонятная реакция на чужих. Чего они опасаются? И почему такая неприкрытая агрессия?
     - Я адвокат. Моя фамилия Моржикова. Я представляю интересы семьи Левчевых. Вы, наверное, слышали, что пропал их мальчик. Константин Левчев.
     - Мы ничего не знаем, - быстро ответила женщина, - и вообще я не понимаю, почему вы пришли к нам.
     - Мне говорили, что Антон и исчезнувший Костя были друзьями.
     - Вам сообщили неправильно.
     - Извините. - Я поднялась с дивана. - Очевидно, произошло недоразумение. Простите, с кем я говорю?
     - Я мать Антона, - представилась женщина. - Меня зовут Елена Степановна.
     Вот так женщины сами делают из себя старух, даже того не желая. Ну зачем представляться по имени-отчеству? Ведь она могла сказать, что ее зовут Еленой. А я почти ее ровесница. Но в таком возрасте она уже называет себя по имени-отчеству. А?Степан Григорьев - это, очевидно, ее отец? Он сидел на стуле и напряженно смотрел на дочь, словно ждал от нее каких-то распоряжений.
     - Могу я поговорить с вами наедине? - спросила я у матери Антона.
     Наверное, она что-то почувствовала. Или поняла. Взглянув на отца и дочь, коротко им приказала:
     - Выйдите отсюда.
     - Мама, мы опоздаем, - напомнила дочь. Очевидно, они куда-то собирались.
     - Анна, я тебе сказала, чтобы ты вышла, - повысила голос мать.
     Дочь рассерженно дернула плечами и вышла из комнаты. Следом вышел и дедушка. Елена уселась на стул и показала мне на соседний.
     - Зачем вы пришли? - устало спросила она. - Что вам нужно?
     - Вы знали, что ваш Антон дружил с Константином Левчевым?
     - Ну, знала. Что с этого? Нас и так уже измучили. Два раза из милиции приходили. Как будто мой Антон в чем-то виноват.
     - Никто его ни в чем не обвиняет. Но вы же должны понимать. Пропал мальчик. Его родители сходят с ума. А ваш Антон с ним дружил.
     - Ну и что? У него друзей много.
     - Не говорите так, - мягко упрекнула я Елену. - Вы же представляете, что чувствует сейчас мать Кости. Она сходит с ума.
     - Мы в этом не виноваты, - с каким-то ожесточением отрезала Елена. Ну почему она так неправильно реагирует? И вообще, почему она такая озлобленная?
     - Никто вас ни в чем не обвиняет. Но поймите, мне очень нужно поговорить с вашим сыном. Может, ему известны какие-нибудь подробности насчет Кости. У мальчиков обычно свои секреты.
     - Никаких секретов у него нет, - ожесточенно произнесла Елена. - Он ничего не знает. Все, что Антон знал, он уже рассказал в милиции. Ничего большего не знает. И оставьте нас в покое.
     У нее было какое-то отрешенное и одновременно упрямое выражение лица. Я?ничего не могла понять. Почему эта женщина не хочет мне помочь? Почему вообще встретила меня с таким недоверием? Наверное, в милиции ее Антону крепко досталось. Может, он вместе со своим другом принимал эту гадость и в таком случае его, конечно, подозревают в первую очередь. И вообще, я не уверена, что таким типам, как майор Сердюков, можно разрешать разговаривать с подростками. Но я пришла только для того, чтобы попытаться узнать правду про Левчева. Мне нужно попытаться понять, что могло случиться с мальчиком.
     - А вы знаете Константина? - спросила я у Елены. - Вы его видели? Говорят, раньше он был одним из лучших учеников. Прекрасно рисовал. И вдруг начал увлекаться наркотиками, перестал учиться, забросил рисование. Вы его видели?
     - Да, - тихо ответила Елена. - Конечно, я его видела. Он к нам иногда заходил. Он и этот азер, как его зовут? Икрам, кажется.
     - Азербайджанец?
     - Да. Но мой отец был против их дружбы. Он считает неестественными подобные отношения. А вот против Кости ничего не имел. Хотя и знал, что тот полукровка.
     - Я не совсем понимаю, при чем тут национальность мальчиков?
     - У отца свои взгляды на это. Он прошел все горячие точки. Был в Карабахе, Осетии, Дагестане, Чечне. Два раза был ранен, контужен. Ему сейчас шестьдесят пять, и он уже давно на пенсии, но делами внука живо интересуется. После Чечни мой отец вообще всех кавказцев терпеть не может. Даже слышать про них не хочет. На базаре специально у них ничего не покупает. Ищет только русских и украинских продавцов. Не любит он их. Я думаю, его можно понять. Говорят, что после Отечественной войны многие вернувшиеся с фронтов не могли даже слышать немецкий язык.
     - Мне трудно такое понять. Извините...
     - Наверное, трудно. Но у Кости ведь мать осетинка. А отец болгарин. Мы знали про его родителей. Костя иногда к нам приходил. Они с Антоном дружили. Такой воспитанный, хороший мальчик.
     - Вы знали, что он наркоман?
     - Потом узнала. Мой тоже немного баловался, но дед взял ремень и хорошо прошелся по его спине. С тех пор Антон, по-моему, завязал.
     - А почему не отец?
     Кажется, я задала глупый вопрос. Елена помрачнела, отвернулась. Потом глухо отозвалась:
     - Отец с нами не живет.
     Так вот откуда такое ожесточение. Теперь я начала ее понимать. Конечно, ей тяжело. Очень тяжело. Как бы ни помогал бывший супруг. А сейчас еще тяжелее в несколько раз. Дочери уже лет девятнадцать или двадцать, и наверное, алименты на нее отец уже не выплачивает. А поднимать одной двух взрослых детей очень трудно. Да еще и отец сидит у нее на шее.
     Я взглянула на нее с пониманием и сожалением.
     - Мы развелись восемь лет назад, - устало поведала Елена. - Я переехала сюда к отцу. После смерти матери он жил один. Здесь четыре комнаты. В двух жили наши, а в двух других - соседи. Мы выкупили у них эти комнаты и сделали одну большую четырехкомнатную. Мне удобно, а дети стесняются. Говорят, что в таких домах уже никто не живет. Может, и не живут. Зато просторные комнаты и в доме всегда тепло. Он ведь из кирпича и камня построен. Сейчас дома из панелей строят. И у нас два своих камина. Но вам, наверно, меня не понять.
     - Почему? - возразила я. - Очень даже понимаю. Я тоже развелась с моим первым мужем, который бросил меня с маленьким сыном.
     Елена молча посмотрела на меня, кажется начиная что-то понимать. Теперь я уже не была ей совершенно чужим человеком, адвокатом, который пришел мучить ее сына, а такая же брошенная женщина, как и она сама.
     - Трудно было? - вдруг спросила меня Елена.
     - Нелегко, - призналась я, - но ничего. Справились. Самое главное - не нужно все время держать на него обиду. И детям ничего про него плохого не говори. Только хорошее, особенно сыну, - позволила я себе дать совет.
     - Антон все понимает. А его старшая сестра вообще не хочет даже слышать про своего отца. И видеть его. Он несколько раз звонил, хотел увидеться с ними, но дети отказываются. Мы ведь не просто с ним развелись. Он как только стал главным инженером комбината, у него сразу появилась подруга. Лет на пятнадцать его младше. Вот он к ней и ушел. А дети его простить не могут. Эта особа только на несколько лет старше Анны. Стыд-то какой - связался с малолеткой! Хотя та тоже себе на уме, сразу поняла, что его можно захапать со всеми деньгами.
     Обычная история последних пятнадцати лет. В молодости мужчина женился на своей сверстнице. Вместе с ней растил детей, делал карьеру. А когда ему исполнилось сорок лет, он достиг пика своей карьеры. В последние десять-пятнадцать лет у многих к тому же появились шальные деньги. И бывшие жены, уже состарившиеся вместе с ними, перестали их устраивать. Им понадобились молодые супермодели. Желательно лет на двадцать или тридцать моложе. Поэтому стали бросать своих жен, брать вместо них вот такие "модели", не понимая, какими обреченными будут чувствовать себя в старости. Ведь они, по существу, покупают себе новую любовь и новую семью. А как только здоровье или деньги начнут уплывать, рассчитывать на понимание новой жены не придется. Старая осталась бы с ними до конца. Новой нужен только здоровый и богатый. Нет, не так. Богатый и здоровый. Вот так правильно.
     - Мой тоже изменял, - поведала я Елене. Мы незаметно перешли на "ты".
     - Насчет парня ты верно сказала, - вздохнула она. - Костя действительно в последнее время немного был не в себе. Они все немного не в себе были. Сейчас подростков трудно понять. А мой без отца растет. И дед не всегда прав бывает. Антон иногда срывается, конфликтует с нами, из дома уходит. Но сегодня должен вернуться. Ты его дождись, раз такое дело, поговори с ним.
     - Мама! - закричала Анна из другой комнаты. - Мы уже опоздали.
     - Ты дождись Антона. Он скоро будет, - повторила Елена, вставая. - Извини меня, мы должны с дочкой ехать. У нас важное дело. А ты Антошу дождись. Я попрошу отца напоить тебя чаем. У него хороший чай есть. Он его специально для гостей держит. С?травкой ароматной. И мед у нас домашний. Только не уходи.
     Я кивнула в знак согласия, и она вышла из комнаты. Я почувствовала себя уставшей, словно выжатый лимон. Каждый разговор отнимает много сил. У каждой семьи свои проблемы, свои секреты, тайны, обиды, горе. Никогда не знаешь, что скрывается за входной дверью в квартиру. Но теперь я поняла и раздражительность Елены, и почему у нее красное неухоженное лицо. Остаться в тридцать два или в тридцать три года с двумя детьми и без денег - такое не каждая выдержит. Даже если отец присылает детям жалкие гроши в виде алиментов. А Елена, похоже, выстояла. Если бы я ей не сказала, что сама разведена, она не разрешила бы мне остаться в их доме. А?теперь я сижу на стуле и жду, когда придет Антон. И когда его дед принесет мне свой хорошо заваренный чай с домашним медом.
     
     ГЛАВА 9
     
     Ждать пришлось недолго. Дедушка принес мне чай в большой белой кружке и мед в небольшой чашечке, очевидно, предназначенной специально для таких целей. Поставил все на стол, строго посмотрел на меня. Затем молча вышел на кухню и принес еще одну темную кружку для себя.
     - Пей, - сказал он, словно приказывая.
     Я послушно начала пить.
     - Значит, ты адвокат, - начал он разговор. Видимо, его дочь что-то рассказала ему, перед тем как уйти. Поэтому он стал обращаться ко мне на "ты".
     - Да. - Чай действительно был вкусный. С какой-то приятной травой.
     - Вкусно? - строго спросил Григорьев.
     Я молча кивнула.
     - С Кавказа привез, - поясняет он. - Иногда прошу знакомых, они мне тоже привозят. Это чабрец, горная трава. Ее в?Азербайджане и в Дагестане особенно любят.
     - Вы знаете Икрама? - вспомнила я. - Это азербайджанский друг вашего внука.
     - Знаю, - мрачно ответил Григорьев. Стариком я его назвать не могу, язык не поворачивается. А называть дедушкой - слишком претенциозно. Поэтому буду называть его Григорьевым. Я ведь не знаю, как его зовут по отчеству. Нужно, конечно, спросить.
     - Вы чем-то недовольны? - Я по его лицу поняла, что он недоволен этой дружбой внука с Икрамом.
     - Конечно, недоволен, - сразу ответил мне Григорьев, - а ты как думаешь? Понаехали всякие черномазые, их уже столько в Москве, что скоро они автономию будут требовать в рамках одного города. И ничего с этим не поделаешь.
     - Ну до этого еще далеко.
     - Ничего не далеко. Ты на базары ходишь? Наверное, нет. А я хожу. И вижу, как количество их растет с каждым месяцем, с каждым годом. На строительстве у нас одни таджики, на базарах - только азеры, а в казино - грузины. Скоро здесь будет филиал кавказцев.
     - Таджики не кавказцы, - попыталась я восстановить справедливость.
     - Какая разница? Все равно не наши. Напрасно их пускают к нам в город. Мы их пока не замечаем, а потом поздно будет. Я?такого в жизни насмотрелся. Врагу не позавидуешь.
     - Тяжело вам было на войне?
     - А кому легко? Я ведь не на одной войне был. Еще в Афганистане побывал. Потом нас перебросили в Фергану. Ты уже, наверное, не помнишь, что там было. А потом в Карабах, в Осетию, в Абхазию. Запылало везде, уже не остановить. Затем Чечня, Ингушетия, Дагестан. Мы воевали лет пятнадцать, не меньше. Немцев быстрее победили. А нашему поколению пришлось хлебнуть этого дерьма по самую макушку.
     Я понимала, что он прав. Понимала, что им пришлось пройти через настоящие испытания, через все эти региональные войны, которые происходили по всей территории нашего бывшего Союза. Честное слово, люди, которые говорят, что наша страна распалась без крови, как Югославия, просто откровенно врут. Крови было столько, что ею можно было бы залить всю Югославию. И в Таджикистане во время гражданской войны, и в Карабахе во время азербайджано-армянского противостояния, и в Грузии во время ее региональных конфликтов, и в Приднестровье, я уже не говорю о Чечне и Дагестане. Теперь мы все знаем, но все равно в газетах иногда читаем, что распад Советского Союза обошелся без крови. Мне хочется в таких случаях просто посмотреть этим журналистам в глаза.
     - Не любите вы кавказцев? - спросила я у Григорьева.
     - Почему я их должен любить? - ответил он достаточно рассудительно, без злости и без напряжения. - Я живу в своем городе. А вот они пусть убираются к себе на юг и живут в своих странах. Так будет справедливо.
     - Сейчас так не получится, - возразила я. - Сейчас другое время. В любой стране нужны рабочие руки, мигранты, которые будут строить, торговать, работать, создавать. И везде идет перемешение наций. Вы же должны это понимать.
     - Понимаю. Но сердцем не хочу принимать. Вот в Англии одна национальная партия появилась. Они очень интересные идеи предлагают. Всем желающим иностранцам, которые приехали в их страну и получили право на проживание в Англии, они готовы выдать деньги и вернуть их на прежнее место жительства. По-моему, справедливо.
     - У них не хватит денег. Это, должно быть, не национальная партия, а националистическая. Я в Англии была, там живет множество разных народов.
     - Вот-вот. И в футбол скоро будут играть только черные, как за Францию. Одни черные негры, арабы и армяне. Тоже мне - сборная Франции! И им не стыдно?
     - Нет, не стыдно. Они ведь выиграли чемпионат мира. - У меня сын и муж увлекаются футболом, поэтому я все знаю. - А потом еще и чемпионат Европы. Они молодцы. Их вся страна как героев встречала. И не важно, какого они цвета кожи. Самое главное, что они выиграли эти чемпионаты.
     - Вот если все так будут считать, тогда скоро и в нашей команде вместо русских парней будут играть разные черные и желтые. Тренер у нас уже иностранец, скоро появятся и игроки.
     - Вы серьезно считаете, что сегодня можно отгородиться от всех соседей и жить самостоятельно? Вы действительно думаете, что у нас или у кого-нибудь в мире это может получиться?
     - Ничего я не думаю, - буркнул Григорьев, - но я не хочу, чтобы мой внук дружил с кавказцами. Они в меня стреляли, а мой внук должен дружить с их детьми?!
     - В вас, наверное, стреляли преступники. При чем тут их дети?
     - Понимаю, не мальчик уже. Но ты меня не агитируй. Я тоже был за Интернационал и за дружбу народов. Только дружба у нас не очень получается. Не любят они нас, сама знаешь. А почему мы их должны любить?
     - Нужно разбираться в каждом отдельном случае, - уверенно ответила я. - Есть люди, с которыми можно иметь дело, а есть такие, кто нас не любит. И мы не обязаны их любить. Все верно. Но при чем тут дети?
     - А дети рано или поздно вырастают, - заметил Григорьев, - ты лучше мед попробуй, не пожалеешь. У нас на даче пасека своя. Так вот, я не хочу, чтобы мой внук дружил с этим азербайджанцем. Ничему хорошему он его не научит.
     - Ребята сами выбирают себе друзей.
     - А потом начинают принимать наркотики, - парировал Григорьев. - Ты же пришла из-за этого бедного парня? Он тоже полукровка, мама у него с Кавказа. И вот чем все это закончилось. И другой их друг тоже с Кавказа. Я когда узнал, что наш тоже решил таким образом побаловаться, взял ремень и хорошо прошелся по его мягкому месту. Парням иногда такая закалка нужна. Чтобы знал, как себя вести.
     - Не уверена. У меня тоже парень растет. Однажды у вас просто не хватит сил с ним справиться.
     - Он от порки умнее будет.
     - И злее.
     - Ты со мной не спорь! Парень без отца растет, ему крепкая мужская рука нужна. Лена успела мне шепнуть, что ты тоже одна мальчика растишь. Тяжело тебе?
     - Сейчас уже не одна. У меня есть второй муж.
     - Значит, повезло. А вот Лене не повезло. У нее двое детей и такое старое дерево, как я, на шее. И она одна крутится. За всех нас. Поэтому я как могу, так ей и помогаю. И не спрашивай меня больше про этих кавказцев. У меня знаешь сколько людей погибло там, на юге? Не могу я про это спокойно вспоминать.
     - Я вас понимаю. Но с мальчиком вы не совсем правы. И насчет полукровок тоже. Сейчас в каждом столько разной крови намешано. У меня самой бабушка нерусская.
     - Еврейка? - строго уточнил Григорьев. Почему-то считается, что если адвокат, то бабушка обязательно еврейка.
     - Нет, англичанка.
     - Ну англичанка это еще ничего, - вздохнул Григорьев, - могло быть и хуже.
     - У вас странное разделение людей по национальностям, - не удержалась я от сарказма. - Есть нации "ничего", есть "хорошие", а есть "плохие". Вам не кажется, что это немного смешно и очень печально?
     - Нет, не кажется. Во всем мире существует такая градация. Ты разве сама ничего не понимаешь? И не считай меня придурковатым националистом, который думает только о том, как всех черномазых истребить. Ничего подобного. Посмотри, как к нам сейчас относятся грузины и украинцы. Но я же не говорю, что всех украинцев нужно из Москвы выселить только потому, что Ющенко попал под влияние националистов. У меня, между прочим, мать украинка. И я тоже полукровка.
     А насчет "хороших" и "плохих" вот что тебе скажу. Есть народы, которые к нам всегда хорошо относились. Например, белорусы. А есть, которые всегда с нами враждовали и нас ненавидели. Скажем, их соседи - поляки. Не потому, что одни очень хорошие, а другие очень плохие. Но так исторически сложилось. Я ведь историю тоже неплохо знаю. Сколько веков воевали англичане и французы? А потом французы с немцами? Трудно даже подсчитать. Есть удобные соседи, а есть - неудобные. Вспомнить страшно, сколько лет мы воевали с турками. А сейчас ездим к ним на курорты. Поэтому ты меня не агитируй. Я все равно при своем мнении останусь.
     В этот момент я услышала звук поворачивающегося в замке ключа и стук открывающейся двери. Григорьев мне подмигнул:
     - Это Антон. Он со мной не разговаривает уже несколько месяцев. После того случая, когда я его выпорол. Но ты не беспокойся. Я его сейчас позову.
     Армейское воспитание дедушки мне совсем не понравилось. В комнату вошел подросток лет пятнадцати с мокрыми, словно прилизанными волосами. Я знала - это гель, который сейчас используют подростки. Мальчик показался мне симпатичным, с правильными чертами лица, намечающимся волевым подбородком, немного вытянутыми скулами. Такие парни должны нравиться девочкам. Несколько портили общее впечатление только глаза Антона, которые он постоянно прятал, словно не желал смотреть прямо. Джинсы, джинсовая куртка, теплая майка... На ногах - темные кроссовки. Антон подозрительно уставился на меня. Я обратила внимание на невысокий рост парня. Наверное, поэтому деду удалось с ним справиться. Но подумала, что уже скоро Григорьев ничего не сможет сделать внуку. У него просто не хватит сил, когда Антон подрастет.
     - Входи и садись, - строго велел ему дед. - Адвокат к тебе приехал. С тобой поговорить. Насчет Кости. Все понял?
     Антон кивнул и сел на диван. С дедом говорить он явно не желал. Мне хотелось выставить Григорьева из комнаты, чтобы побеседовать с парнем по душам, но я понимала, что мне это не удастся.
     - Здравствуй, Антон, - начала я. - Я?приехала к тебе по поручению родителей Константина Левчева. Ты знаешь, что он пропал и его нигде не могут найти?
     Антон молчал. Этого я боялась больше всего. После разговоров с майором Сердюковым, после "воспитания ремнем" деда мальчик просто замкнулся в себе и не хотел ни с кем разговаривать. Ну как можно было бить подростка? Неужели этот старик-остолоп ничего не понимает?
     - Отвечай, когда тебя спрашивают, - строго потребовал дед.
     Антон молчал.
     - Извините. - Я поняла, что нужно вмешаться. - Может, мы сделаем по-другому? Поговорим с Антоном с глазу на глаз. Как адвокат и самый важный свидетель. - И заметила в глазах мальчика интерес. Такие слова всегда действуют на подростков. На этом можно сыграть.
     Его дед недовольно нахмурился, но он был достаточно осведомлен о подобных вещах, чтобы возражать.
     - Ладно, - согласился старик, поднимаясь, - поговорите вдвоем. Пусть будет такая адвокатская тайна. Я не стану вмешиваться. - И, тяжело ступая, вышел из комнаты.
     Антон проводил его мрачным взглядом. Ох, как же неправильно поступил дедушка! Нельзя бить детей ни при каких обстоятельствах. Нельзя, и все. Антон никогда не забудет, как его отстегали ремнем. И никогда не простит этого деду. Нет, не боли он не забудет - не простит унижения.
     - Послушай меня, Антон. - Я встала и пересела на другой стул, чтобы быть поближе к нему и чтобы нас не услышал его дед, который мог подслушивать у двери. - Родители Кости сходят с ума, не зная, где сейчас их сын. Вы были с ним самыми близкими друзьями. Ты можешь мне сказать, куда он исчез?
     - Я не знаю, - выдавил Антон. - Меня и в милиции об этом спрашивали. Грозились. Говорили, что я наверняка знаю, где он может отлеживаться. Они даже спрашивали про одного нашего знакомого, у которого мы два раза были. Это врач такой, его еще все "санитаром" зовут...
     - Викентий?
     - Вы и про него знаете? - удивился он.
     - Как видишь, знаю. И вообще это ни для кого не секрет. Видимо, и в милиции знают про ваше "убежище". Ты тоже пробовал эту гадость? Только ответь мне честно, не лги.
     - Несколько раз. Но уколы не делал. Ни разу, честное слово. А Костя сорвался. Мы даже не думали, что это произойдет так быстро...
     - Почему?
     Антон тяжело вздохнул, помрачнел и умолк. Честное слово, он знал. Я почувствовала, что он знал, где Костя, и решила выяснить это у него во что бы то ни стало. Для этого сложилась хорошая ситуация. Дома не было его матери и старшей сестры. К тому же ему явно понравилось, как я удалила из комнаты его дедушку. Остается парня дожать. И начать с того, что попытаться выяснить, почему так внезапно изменился Костя. Что случилось с ним в последние шесть месяцев?
     Но в этот момент я услышала знакомые завывания моей машины. Включилась сигнализация. Этот паршивый водитель грузовика все-таки, видимо, задел мой автомобиль. Чтоб он сдох, сукин сын! Я надеялась, что моя машина пострадала не очень сильно, но была вынуждена закончить разговор, который только начался, выбежать из квартиры, спуститься на улицу и отключить сирену. Внимательно осмотрела автомобиль. Было уже темно, но при свете фонаря я разглядела свежую царапину. Так и думала! Не следовало ставить здесь машину. Нашла место для парковки, старая дура. Обиднее всего было, что я даже не смогу попросить денег на ремонт моего автомобиля у Левчевых. Мне будет стыдно и неприятно это сделать. У них такое горе, а я тут с какой-то царапиной на своей машине.
     Поднимаясь по лестнице к Григорьевым, я услышала громкий голос деда Антона:
     - Ты дурака не валяй! Расскажи ей, куда спрятался твой дружок. Куда он сбежал? Может, его спрятал у себя дома ваш друг кавказец? Или помог ему куда-то сбежать? Ты только не увиливай, смотри у меня!
     - Отцепись! - крикнул внук. - Я с тобой не разговариваю.
     - Будешь. Снова ремня захотел?
     - Только попробуй! Я тоже из дома сбегу...
     Нужно вмешаться. Иначе действительно произойдет непоправимое. Ну как можно разговаривать таким тоном с подростком? Честное слово, я больше никогда в жизни не стану кричать на Сашу. И никогда не буду ему угрожать. Я начала громко стучать в дверь. Открыл мне Григорьев. У него был явно недовольный вид. Я помешала ему заниматься воспитанием внука. Я бесцеремонно оттолкнула его и вошла в квартиру. Антон стоял в гостиной весь какой-то затравленный и злой.
     - Ты можешь говорить? - спросила я у него. Чтоб этот водитель грузовика перевернулся на своей машине, искренне пожелала я, хотя по натуре человек совсем не мстительный.
     - Отстаньте от меня! - закричал Антон. - Уйдите! Я не буду больше ни с кем разговаривать. Отстаньте от меня! - Он выбежал из квартиры и хлопнул дверью.
     Его дед осторожно вошел в комнату. Старый дурак.
     - Ничего, - хрипло произнес он, - вернется. Не первый раз убегает.
     - Вы ведете себя антипедагогично, - это было единственное слово, которое я могла в тот момент подобрать и выдать. А потом тоже хлопнула дверью и ушла, о чем, наверное, буду жалеть всю оставшуюся жизнь.
     
     ГЛАВА 10
     
     Я отправилась в офис. Другие мои дела никто не отменил, и мне пришлось задержаться с ними до половины девятого. Розенталь собрался уходить поздно, где-то около восьми. Увидев, что у меня горит свет, он вошел в мой кабинет, предварительно постучавшись. Учитывая, что весь наш офис принадлежит ему и он платит всем заработную плату, его тактичность делает ему честь. При его появлении я поднялась.
     - Сиди, - махнул рукой Марк Борисович. - Ты почти весь день отсутствовала. - Он уселся на стул. - Что-нибудь узнала про этого пропавшего мальчика?
     - Прокуратура возьмет дело под свой контроль, - доложила я, - в дело вмешался Стукалин, заместитель министра внутренних дел. Вы его знаете. А в самой милиции дело поручили, извините меня, такому придурку, которого на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям. Он вызывает товарищей пропавшего парня и угрожает им, требуя рассказать, где может скрываться Константин Левчев.
     - Все? - Марк Борисович всегда чувствует, когда человек недоговаривает. И как это у него получается? Мне бы у него поучиться.
     - Нет, не все. Мальчик был законченным наркоманом. Уже делал внутривенные инъекции. Мать знала об этой трагедии и скрывала ее от отца. Они иногда даже ездили в частный дом к одному психологу, чтобы отлежаться там. Вполне вероятно, что у него сейчас приступ. Но меня смущает, что все в один голос говорят о том, что он изменился за последние несколько месяцев. Будто бы сломался. Или его словно подменили. Я сегодня была у одного его товарища дома. Он явно что-то знает, но не говорит. Этот паренек растет без отца, а его дедушка применяет к нему не совсем педагогические методы воспитания...
     Розенталь поморщился. Мне-то было известно, как он обожает своих внуков. Ему и в голову никогда не придет учить их ремнем.
     - Поэтому мальчик озлоблен, никому не верит, ни с кем не хочет разговаривать. Он был его самым близким другом. И еще один азербайджанский мальчик. С ним я завтра встречусь. Посмотрим, что он скажет.
     - Понятно. Только почему ты сказала "азербайджанский мальчик"? Разве его национальность имеет какое-то отношение к поискам его друга?
     "Все евреи одинаковые, - мелькнуло у меня в голове. - Они явные космополиты, этим и отличаются от других. Может, поэтому и выживают в других странах?"
     - Не знаю, - честно призналась я, - наверно, по привычке. Дедушке мальчика, у которого я сегодня была, не очень нравится, что его внук дружит с кавказцем. Он много лет воевал на Кавказе, у него негативное восприятие этих людей.
     - И ты проецируешь его сознание на свою речь? - заключил Розенталь. - Не забывай, что ты адвокат. Поиск этого мальчика - не твое дело. Ты должна только представлять интересы потерпевшей стороны в правоохранительных органах. В?данном случае - интересы семьи Левчевых. Это первое. И еще насчет взглядов этого ортодокса. Сейчас такие люди ненавидят кавказцев, завтра будут убеждать всех, что во всем виноваты евреи, а послезавтра - китайцы или вьетнамцы. Легче всего искать причины собственных неудач во внешних врагах. Легче всего списывать недостатки в воспитании своих внуков и детей на чужое влияние. - Он поднялся со стула и неожиданно ласково произнес: - Умная ты девочка, Ксюша. Я всегда ценю твою работу. И твое знание двух языков. Только научись правильно относиться к людям и к фактам. Ты слишком эмоциональная и очень близко принимаешь к сердцу все происшествия. Так было с тобой и в Ницце, если ты помнишь. Так было и по другим делам. Немного меньше эмоций, больше терпения, хладнокровия, выдержки. Я не говорю - разума. Разум у тебя всегда присутствует, а эмоции - мешают. Научись держать их под контролем. Ты ведь профессиональный юрист. Помнишь у Бальзака? Он говорил, что представители трех профессий не очень уважают людей, так как слишком хорошо знают их пороки. Это священники, врачи и юристы. Вот так-то. Наши клиенты поверяют нам свои тайны, а мы должны уметь их хранить. Отстраненно и спокойно. Чтобы не вредить нашему делу. И твой профессор Левчев мне понравился. Очень солидный, интеллигентный и деликатный человек. Но очевидно, в какой-то момент он упустил воспитание своего сына, и мать недоглядела. Иногда такое случается даже в очень интеллигентных семьях. У него ведь уже есть взрослый сын?
     - Да, известный хирург в Санкт-Петербурге.
     - И взрослая дочь. Он, видимо, считал, что воспитание детей идет по инерции. Первый раз "проскочил", второй раз "повезло", а на третий - не получилось. Чтобы дети выросли такими, какими вы хотите их видеть, им нужно уделять много внимания.
     - Это я понимаю, - кивнула я моему шефу.
     - Когда мы поженились, сорок с лишним лет назад, - вдруг поведал мне Марк Борисович, - мы жили очень скромно. Я?только начинал работу юрисконсультом на небольшом машиностроительном заводе, а жена была еще студенткой. Потом мы получили небольшую квартиру на Краснодонской. Очень небольшую двухкомантную квартиру в "хрущевке". У нас кухня была шесть метров. Тогда это была вообще окраина города, но мы очень радовались собственной квартире. А наш старший мальчик показывал неплохие способности в математике. И моя жена возила его каждый день через весь город, чтобы он учился в хорошей школе с математическим уклоном. Она ушла с работы и целыми днями возилась с мальчиком. Забросила свою кандидатскую диссертацию, но в результате наш Илья закончил школу с золотой медалью в пятнадцать лет, а уже в двадцать пять стал кандидатом наук, работал в ведущем институте Академии. Ты знаешь, сейчас он профессор, преподает в Чикаго. И каждый раз, когда приезжает в Москву, говорит, что всеми своими достижениями и успехами он обязан в первую очередь матери. И нам очень приятно слышать эти слова.
     Нужно было записать его речь на диктофон, огорченно подумала я. Вот он, главный секрет любой еврейской семьи: воспитание, воспитание и воспитание. Три раза подряд. Плюс, конечно, трудолюбие, понимание, забота, любовь. И тогда ребенок вырастет нормальным человеком.
     Розенталь встал и, вежливо попрощавшись, ушел. Я посмотрела на свои бумаги и начала собираться домой. Все. Самая важная моя работа в жизни - это воспитание моего сына. Ничего важнее этого не может быть. Я уже была готова выйти, когда зазвонил телефон. Пришлось снять трубку. Это был Георгий Левчев. Я сразу узнала его голос.
     - Добрый вечер, - вежливо поздоровался он, - я звонил к вам на работу днем, но мне сказали, что вы еще не приехали.
     - Я как раз ездила в милицию и к друзьям вашего сына, - пояснила я ему, - а почему вы не звонили мне на мобильный?
     - Я никогда не звоню на мобильный, - признался Левчев. - Мне это кажется не совсем приличным. Мобильный - это личный аппарат человека, и по нему могут звонить только очень близкие люди. Остальные должны звонить на работу.
     "Если бы у всех были ваши принципы!" - подумала я, но не стала комментировать его слова.
     - Я поговорила с майором Сердюковым. Он сообщил, что городская прокуратура взяла поиски вашего сына под особый контроль. - Мне хотелось немного успокоить отца. - Кроме того, побывала дома у Антона Григорьева, товарища вашего сына, поговорила с ним и с его матерью.
     - Спасибо, - отозвался явно взволнованный Левчев. По-моему, он не ожидал, что я так близко приму к сердцу исчезновение его сына.
     - Завтра побываю в прокуратуре, а потом встречусь с другим мальчиком, - сообщила я ему.
     - Большое спасибо. Медея волнуется, ей сегодня опять вызывали врачей. Пожалуйста, если у вас появятся какие-нибудь новости, сразу же позвоните мне, - попросил профессор и, помолчав, вдруг добавил: - Какие бы новости ни были, сначала позвоните мне. Вы меня понимаете?
     - Понимаю. - Я попрощалась с Левчевым и тяжело вздохнула. Он оберегает жену, чтобы она ничего не узнала. А она скрывала от него истинное состояние сына. Нет, так нельзя. В семье нужно обо всем говорить честно. Иначе складываются вот такие сложные отношения - все обманывают друг друга.
     Я уже подошла к двери, когда зазвонил мой мобильный. Достав аппарат, я глянула на дисплей. Это была Нина. Она тоже волнуется.
     - Извини, что тебя беспокою, - тихо сказала Нина, - но Медее сегодня было совсем плохо. Вызывали врачей. У тебя нет никаких новостей?
     - Пока мальчика не нашли, - тяжело произнесла я, не зная, о чем говорить. Рассказать ей о Викентии, у которого находят спасение несчастные дети? Или сказать, что мы, взрослые, все дуры, потому что не занимаемся как следует воспитанием своих детей? У Нины их хотя бы трое, она имеет "право на ошибку", а у меня - один. Интересно, почему я не рожаю второго? Через несколько лет уже не смогу. Впрочем, кажется, я об этом уже думала.
     - Ты в милиции была? - спросила Нина.
     - Лучше бы не была, - в сердцах ответила я, - там такой дундук сидит. Ему не детьми заниматься, а уголовной шпаной. С ними он быстрее найдет общий язык.
     - Я тебе говорила...
     - Ты лучше за Ромой последи, - посоветовала я кузине. - Посмотри, с кем он общается. И вообще старайся с ним побольше разговаривать. И муж твой пусть все свои дела забросит и занимается его воспитанием. Какой бы он занятый ни был. Пусть хотя бы один раз в неделю разговаривает с сыном. Это гораздо важнее, чем все его научные разработки. Ты меня поняла?
     - Я все поняла. - Нина всхлипнула. - И откуда только дети берут эту гадость? Такое ощущение, что ее уже продают прямо в школе.
     - Находят. Сейчас это нетрудно. Ты лучше занимайся своим сыном, а глобальные вопросы борьбы с этим злом оставим нашей милиции. И всем остальным, кто по своим должностям обязан с этим бороться. Извини, я тороплюсь домой. До свидания.
     Я наконец выбралась из нашего здания и прошла на стоянку. Было уже совсем темно. Едва я села в машину, как позвонил Виктор.
     - Я могу узнать, где находится моя любимая жена в столь позднее время? - поинтересовался он.
     - Выхожу с работы, - ответила я. - Сегодня совсем замоталась. Извини, так нелепо все получилось.
     - Ничего. У меня для тебя хорошие новости. Приезжай скорее. Мы с Сашей тебя ждем.
     Я говорила про "закон соответствия"? После такого тяжелого дня я наконец добралась до моего дивана, на который буквально опрокинулась, даже не сняв одежды. Виктор принес мне стакан холодной воды и присел рядом на корточках.
     - Ты скоро отобьешь всех клиентов у своего босса, - уверенно сказал он.
     Я выпила воды, поставила стакан на столик и улыбнулась мужу.
     - Не отобью. Мне еще нужно много учиться и работать. А тебе терпеть такую жену, которая появляется дома в десятом часу вечера.
     - Если ты обещаешь со временем стать выдающимся адвокатом, я готов терпеть, - пошутил Виктор, - но до этого момента хочу предложить тебе обдумать вместе со мной одну небольшую проблему.
     - Какую проблему? - У меня сразу исчезла усталость. Виктор никогда не говорит про проблемы. Но коли так сказал, значит, дело действительно серьезное.
     - У нас большая проблема, - с очень строгим выражением лица сообщил Виктор. - Дело в том, что мне предложили квартиру на Тверском бульваре. Как раз там, где ты хотела. Квартира требует ремонта, но там четыре большие комнаты.
     - На Тверском бульваре? - ахнула я. Всегда хотела жить в самом центре столицы. Это была моя мечта. Видеть из окна памятник Пушкину. И все рядом. Никуда не нужно спешить или торопиться. Не может быть. - Ты меня разыгрываешь?
     - Нет. Правда. Сегодня мне позвонили и сказали, что есть такой вариант. Очень большая квартира, но там требуется капитальный ремонт...
     - Опять ремонт! - простонала я. Мы только недавно его закончили в этой квартире. Он длился целых два года. Я уже не могу даже слышать о ремонте.
     - У них есть своя строительная фирма, - продолжил Виктор, - обещают сделать все за девять месяцев. Мы подпишем договор, и если они не успеют, то будут платить неустойку. Ровно девять месяцев - и ты будешь жить на Тверском бульваре, где всегда мечтала иметь квартиру.
     - Здорово! - От радости я готова была забыть о своей усталости и обо всем на свете. - Ты хочешь купить новую квартиру? Нет, подожди-подожди. А на какие деньги? Ты же сам говорил, что хотел бы расширить твой бизнес. Такая квартира наверняка стоит тысяч пятьсот или шестьсот.
     - В два раза больше, - улыбнулся Виктор.
     - Ты сошел с ума! - Я вскочила с дивана. - И ты хочешь потратить такие деньги? Они же нужны тебе для твоего дела. Не сходи с ума, Виктор. У нас прекрасная квартира. И вообще мне ничего не нужно. А где Саша?
     - Он у себя в комнате. Ты меня послушай. Я могу взять кредит в банке. Мне его сейчас дают. И мы продадим мою старую квартиру. Я уже нашел покупателя. Он дает за нее триста тысяч. Поэтому половину суммы я смогу выплатить сразу. А потом возьму кредит. В общем, я все продумал, ты не беспокойся.
     - Мы можем продать и эту квартиру, - предложила я ему. - Тогда вообще не придется брать кредит.
     - Нет, - возразил Виктор. - Ее мы не продадим. Она мне слишком дорога. Я вложил в нее так много труда и сил, что лучше сделаем по-другому. Переедем в новую квартиру, а эту оставим твоему сыну. Ему уже шестнадцать, через год школу закончит, а потом станет студентом и жениться захочет.
     - Ему еще рано об этом думать. - Я посмотрела на мужа. - Ты серьезно хочешь оставить эту квартиру и купить еще одну? Думаешь, что мы такие миллионеры?
     - Думаю, да. Обе квартиры стоят гораздо больше миллиона. Ты не возражаешь быть женой миллионера?
     - Честно говоря, возражаю. Я столько гадостей про них читаю в газетах и журналах. Они сразу сходят с ума и бросают своих жен.
     - Я тебя не брошу, - очень серьезно ответил Виктор. И я тоже знала, что он меня не бросит. Достаточно было посмотреть ему в глаза. Так. Виктор решил сделать мне подарок. Он знал, что я с детства мечтала жить именно на Тверском бульваре, где когда-то жила моя бабушка. - Мы поедем смотреть эту квартиру завтра, - сообщил Виктор, осторожно целуя меня в щеку. - Надеюсь, что завтра ты освободишься пораньше.
     - Обязательно! - Я повернулась к нему: - А почему такой дружеский поцелуй? В чем дело?
     - Саша еще не спит.
     - Он знает, что ты мой муж. - Я поцеловала Виктора, поднялась и прошла в комнату сына. Саша слушал музыку, надев наушники. Виктор недавно купил ему какой-то небольшой прибор, который называется "iPOD".
     Я сделала сыну знак рукой, и он недовольно снял наушники.
     - Ты слышал, что Виктор хочет купить новую квартиру на Тверском бульваре? - спрашиваю я у сына. Я не называю Виктора папой и никогда не требую этого от сына. Не нужно путать ребенка. К сожалению, отец у него совсем другой человек. И он это знает.
     - Он мне говорил, - кивнул Саша.
     - Что ты об этом думаешь?
     - Классно.
     - Это все, что ты можешь мне сказать?
     - А что еще? Поздравляю. Он молодец.
     - Спасибо. И на этом спасибо. - Я повернулась, чтобы выйти из комнаты.
     - Мама, - мне было важно, чтобы он сам меня позвал, сам спросил о сегодняшних событиях, - ты говорила с Ромой?
     - Говорила, - я повернулась и посмотрела на сына, - и не только с ним. И с Викентием я тоже встречалась.
     На лице Саши не дрогнул ни один мускул. Нет, он не может быть таким гениальным актером. Я своего сына знаю. Если бы он посетил Викентия хотя бы один раз, то отреагировал бы совсем иначе. В этом я была уверена.
     - Это, наверное, тот самый психолог, которого все санитаром называют? - вспомнил Саша.
     Выходит, он все-таки слышал о Викентии. Только этого мне не хватало для полного счастья!
     - Ты о нем слышал?
     - Конечно, слышал. К нему все ребята ходили.
     - Ты тоже ходил? Отвечай мне честно. Смотри в глаза. - Кажется, я срываюсь. Тоже непедагогично.
     Он удивленно посмотрел на меня:
     - Что с тобой, мать? Я там никогда не был. Я же тебе уже говорил. Ты не волнуйся. Наркотики - это не по моей части. Я же тебе обещал.
     - Надеюсь, что не по твоей. А друзей Кости ты знаешь? У него есть друг Антон Григорьев. Ты с ним знаком?
     - Нет. Впервые слышу. Я вообще плохо знаю этих ребят. Я уже говорил.
     - Да, я помню. Ты знаешь, я в последнее время стала какой-то нервной. Просто сама себя не узнаю. Ты только меня не обманывай. Очень тебя прошу. Кроме тебя и Виктора, у меня никого больше нет. Ты меня понимаешь? Никого. И если ты сделаешь мне больно, я этого не переживу. Просто не переживу. А если у тебя появились какие-нибудь проблемы, ты лучше расскажи о них мне. Или Виктору, если стесняешься разговаривать со мной. Или своему отцу. Кому угодно. Только не молчи. Не держи при себе свои проблемы. В этом мире есть люди, которые могут тебе помочь. Ты меня понимаешь?
     Саша пожал плечами и снова надел наушники. Моя горячая речь не произвела на него никакого впечатления. Он меня просто не понял. Я повернулась и вышла из комнаты, но, прикрывая дверь, машинально глянула на него и увидела, как он смотрел мне вслед, и успокоилась: Саша все понял. И все правильно понял. Я увидела это в его глазах. Он задумался. А это самое важное. В эту ночь я спала почти счастливой.
     
     ГЛАВА 11
     
     Обычно я отправляюсь на работу к десяти часам утра. Поэтому встаю даже позже Виктора. Он выходит раньше меня и уезжает в свой офис к девяти. К счастью, у меня такой муж, который не требует, чтобы я вставала по утрам и готовила ему завтрак. Он понимает, что я выматываюсь на работе и мне хочется встать немного позже. Хотя я все равно просыпаюсь раньше всех, так как нужно отправить не только мужа, но и сына в школу. Виктор хоть умеет готовить себе завтрак, и за него я могу не беспокоиться. А Саша сбежит в школу, вообще не перекусив, если я за ним не прослежу. Но сегодня он не идет в школу, а Виктор поднялся раньше обычного, чтобы уехать на работу.
     Он уже выходил из дома, когда раздался телефонный звонок. Виктор поднял трубку и начал говорить. Он говорил глухо и односложно. Я прислушалась. Обычно он говорит громче и веселее. Неужели у него кто-то появился? В жизни не поверю. Но почему он старается говорить так, чтобы я его не услышала? Нет, я решила, что не имею права долго валяться в постели. В конце концов, мне уже тридцать девять лет и нужно бороться за свое счастье. Я приподнялась на локте, и в этот момент в комнату вошел Виктор. У него было растерянное лицо, какой-то непонятный взгляд.
     - Позвонили из милиции, - глухо сообщил он, - они хотят, чтобы ты срочно приехала.
     - Что случилось? - Мне не каждый день звонят из милиции. Вернее, никогда не звонят.
     - Там нашли погибшего парня. Они просят тебя срочно приехать, - пояснил Виктор.
     - Нашли? - Я выскочила из постели. - Значит, они нашли Костю и он все-таки погиб?! - Я ведь с первого момента так и думала, но боялась себе в этом признаться. Эти игры с наркотиками до добра не доводят. А если он уже делал уколы, то был в таком состоянии, что не совсем представлял себе, где находится. По ту или по эту сторону жизни. Я бросилась к шкафу, чтобы одеться. Нужно увидеть Левчева и его супругу. Какое горе для них обоих! Виктор внимательно следил за мной не двигаясь. Я?начала одеваться. Потом поняла, что происходит что-то непонятное. Но Виктор молча следил за мной и ничего не говорил. Почему он не уходит на работу? Что произошло? Я повернулась к нему:
     - Что еще?
     - Мальчик погиб, - повторил Виктор.
     - Я поняла. Вчера его отец был у меня. Он просил меня представлять их интересы в милиции и в прокуратуре. Вот поэтому мне и позвонили. Почему у тебя такое лицо? Они ищут этого мальчика уже несколько дней. К сожалению, он принимал слишком большие дозы и его уже невозможно было спасти.
     - Они сказали, что ты вчера с ним разговаривала...
     - Господи, какая глупость! - Я снова повернулась к шкафу, продолжая одеваться. - Я не могла с ним разговаривать. Он исчез из дома три дня назад. Они что-то путают.
     - Ничего они не путают. Его мать сказала, что ты вчера к ним приходила домой. А?сегодня утром парень погиб.
     Я замерла. Медленно обернулась к мужу.
     - Как фамилия погибшего? - спросила я, уже зная ответ. Но этого не может быть! Этого просто не может быть. Секунда показалась мне вечностью. Но Виктор назвал фамилию, и не осталось никаких сомнений.
     - Григорьев. Антон Григорьев. Они просят тебя срочно приехать в милицию.
     Я сделала несколько шагов и села на кровать, опустив голову. Какой ужас! Неужели я спровоцировала мальчика своим глупым допросом? Неужели он погиб из-за меня? Нет, я такого просто не выдержу. Я не знаю, что мне делать. Выходит, что я начала поиски одного и невольно стала виновником смерти другого. Наверное, его так довели дома эти разговоры и деспотичный дедушка, что он решил покончить с собой. Какая я дура! Нужно было его остановить, уговорить остаться, поговорить с ним более подробно. Виктор стоял рядом и смотрел на меня, очевидно, понимая мое состояние. Смотрел и молчал. Вот за это я его люблю. Виктор умеет сочувственно молчать и не дергать человека в такие минуты. А это очень редкое качество.
     Целых пять минут я просидела на кровати полуодетая, размышляя, как мне быть. Если мальчик погиб после разговора со мной, то мне вполне могут инкриминировать статью "доведение до самоубийства". И адвокат понадобится уже мне самой. Причем очень хороший адвокат. Я действительно вчера вечером была у Григорьевых, даже пила у них дома чай с медом. И у нас действительно был непростой разговор. Потом Антон поругался с дедушкой и сбежал. Но формально сбежал после разговора со мной, что тоже правда. С дедом он ругался каждый день, а со мной поговорил только вчера. Вот так... Я посмотрела на Виктора:
     - Ты опоздаешь на работу.
     - Если хочешь, я поеду с тобой, - предложил он. Какой молодец! Но рядом с ним я буду чувствовать себя вообще незащищенной. Как будто и его могут посадить в тюрьму за мою глупую оплошность. Нужно будет доказывать, что наш короткий разговор не мог спровоцировать мальчика на самоубийство. И поэтому я решительно сказала:
     - Нет. Не нужно. Я должна сама во всем разобраться. Иначе какой я, к черту, адвокат, если не смогу сама постоять за себя? У меня есть такой босс, как Марк Борисович. Он обычно своих в обиду не дает. А ты отправляйся на работу, но только не выключай свой мобильный.
     Он явно колебался.
     - Все будет в порядке, - я даже смогла улыбнуться, - уезжай. Я тебе перезвоню.
     Виктор наклонился, поцеловал меня и молча вышел из комнаты. Потом я услышала, как он осторожно закрыл входную дверь. И вскочила с постели. Господи, как могло такое случиться? Надо прямо сейчас поехать в милицию, чтобы узнать, как погиб мальчик. Что он сделал? Воображение рисовало мне самые страшные картины. Я оделась, с трудом сдерживая свои эмоции. На всякий случай заглянула к Саше. Он спал, разметав руки по кровати.
     Я успела забежать в ванную комнату, умыться, почистить зубы, навести некоторый порядок на лице, даже причесаться. Но все это делала машинально, продолжая думать о несчастном мальчике. Наконец уже через пятнадцать минут после ухода Виктора выбежала из дома. Я была в таком состоянии, что мне было бы лучше не садиться за руль. Но бежать до станции метро далеко. Поэтому я все-таки села за руль, стараясь успокоиться, сосредоточиться. Мне нельзя попадать в аварию. Сегодня никак нельзя. Я?закрыла глаза и постаралась взять себя в руки. Нужно думать о чем-то приятном, но о чем я могла думать в такой момент? Только о несчастном подростке. Нужно переключиться. О чем мне вчера говорил Виктор? Что-то приятное и счастливое. Не могу вспомнить. Он говорил мне... Почему Антон так поступил? Что его толкнуло? Неужели наш разговор? Не может этого быть... Что мне вчера говорил Виктор? Что-то важное... Выходит, у Антона была какая-то тайна, которую я не смогла узнать. Может, и Костя так ушел из жизни и поэтому его не могут найти? Коллективные самоубийства подростков. Кажется, о таком писали. Но так бывает у девочек. Массовая истерия. Или у мальчиков бывает тоже? Особенно если психика нарушена приемом наркотиков... Так о чем же мне говорил вчера Виктор? Он собирается купить новую квартиру. Правильно. Новую квартиру на Тверском бульваре. Это моя мечта, о которой я ему давно говорила.
     Я выехала, стараясь двигаться как можно более аккуратно, заставляя себя думать только о том, как я веду мой автомобиль.
     В управление милиции я приехала не скоро. Но на этот раз не из-за пробок. В это утро я была осторожна как никогда. На этот раз новый дежурный ничего не переспрашивал. Как только услышал мою фамилию, так сразу и отправил меня в нужный кабинет. Когда я туда вошла, там кроме знакомого мне майора Сердюкова сидел еще мужчина лет сорока, невысокого роста, с гладко выбритым черепом. Он как раз сидел на месте Сердюкова, а тот расположился рядом с ним, из чего я сразу сделала вывод, что этот лысый либо начальник майора, либо приехал из прокуратуры. Сейчас такая мода: когда у вас мало волос, вы демонстрируете свое пренебрежение ко всему миру и к своей шевелюре, выбривая череп наголо. Мне не нравятся такие типы, и поэтому я нахмурилась. При моем появлении неизвестный поднял голову, и я увидела его глаза. Очень цепкие, колючие и проницательные. Такие глаза бывают у умных следователей и толковых прокуроров. Он и оказался прокурором, тем самым старшим помощником, о котором мне вчера говорил Сердюков.
     - Здравствуйте, - негромко сказал он, - я Денис Александрович Игнатьев, старший помощник прокурора города. А?вы, очевидно, госпожа Моржикова?
     - Да. - Я вошла в комнату и уселась без приглашения на свободный стул.
     На Сердюкове был все тот же мятый костюм и короткий галстук, что и вчера. Неужели он и рубашку не меняет два дня? А?вот в Европе считают, что нельзя два раза подряд появляться на работе в одной и той же одежде, иначе коллеги могут решить, что вы не ночевали дома. Я понимаю, что у нас не Европа, но все равно нельзя в таком виде приходить на работу. Но Сердюков в подобные тонкости явно не вникал. Он носил свой мятый костюм и свой короткий галстук, не думая о том, какое впечатление его одежда производит на окружающих.
     - Вы представляете интересы семьи Левчевых? - спросил меня Денис Александрович.
     - Да. Что случилось? Почему погиб мальчик? Мне позвонили утром и сказали, что погиб Антон Григорьев. Это правда?
     Игнатьев мрачно кивнул. Сердюков, сидевший рядом с ним, громко засопел.
     - Вы вчера после разговора со мной отправились домой к Григорьевым, - угрожающе начал майор, - нам сообщили об этом его родные. Мальчика не было дома, и вы его довольно долго ждали. А потом потребовали у его родственников разрешить вам поговорить с ним наедине. После вашего разговора он сбежал из дома...
     - Это неправда, - устало перебила я его, - мы с ним действительно поговорили без свидетелей, но потом грузовик, стоявший рядом с моим автомобилем, задел мою машину и я вынуждена была выйти из дома, чтобы отключить сирену. У меня на машине до сих пор свежая царапина. А когда я вернулась, то услышала, как внук пререкался с дедом. И когда я, войдя, попыталась продолжить разговор, он сбежал.
     Сердюков взглянул на Игнатьева.
     - Нам рассказали несколько иначе, - сообщил мне помощник прокурора. - Согласитесь, что родственников можно понять. Они в таком состоянии...
     - Я, конечно, понимаю. Но обвинять меня в том, что я сознательно подтолкнула мальчика к самоубийству...
     Они снова переглянулись. Ой как мне не понравились их взгляды! Почему они так переглянулись? Я сказала что-то не так? Что именно я неправильно сказала?
     - Кто вам говорил, что вас обвиняют в самоубийстве подростка? - вдруг спросил Игнатьев.
     Я ожидала любого вопроса, какого угодно, но только не этого. Надеюсь, что они понимают, зачем меня сюда позвали. Если мальчик жив, то к чему нужно было меня так срочно вызывать в милицию?
     - А он жив? - Я готова простить им все мое волнение, лишь бы Антон оказался жив.
     - Нет, - развеял мои надежды помощник прокурора, - он погиб. Сегодня ночью. Но он не покончил самоубийством. - Следующие два слова повергли меня в шок: - Его убили.
     - Что? - Мне показалось, что я ослышалась.
     - Его убили, - мрачно подтвердил Игнатьев. - И никто вас не обвиняет в его самоубийстве. Поэтому мы и пригласили вас, чтобы узнать подробности вашего последнего разговора с ним.
     - Как это - убили? - Мне казалось, что я готова к любым неожиданностям. К любому развитию ситуации. Но убийство?!. Кто и зачем мог захотеть убить несчастного подростка?
     - Повторяю, - ровным голосом произнес Денис Александрович, - вчера ночью Антона Григорьева убили. Сразу после разговора с вами он выбежал из дома и отправился на Курский вокзал. У него был с собой мобильный телефон, но он никому не звонил. Кто-то позвонил ему. Мы уже проверили - это был звонок из телефонного автомата на вокзале. Там идет стройка, рядом с вокзалом. Он вошел туда примерно в десятом часу вечера. И поднялся наверх. Двое работавших там строителя увидели его примерно на высоте четвертого этажа. Парень с кем-то там разговаривал. Затем этот неизвестный вдруг резко толкнул Антона. Тот полетел вниз. Строители не успели задержать убийцу, но сразу позвонили в милицию и вызвали "скорую помощь". Однако мальчик погиб еще до того, как туда приехали врачи и сотрудники милиции.
     - Как это - погиб? - Я не знала, как мне реагировать. До сих пор это дело казалось мне трагедией подростков, злоупотребляющих наркотическими средствами. А теперь еще и убийство. Хотя чему я удивляюсь? Наркотики всегда рядом с мафией, убийствами, деньгами, вымогательством, коррупцией. Все взаимосвязано. Звонок с вокзала из обычного автомата... Я вспомнила.
     - Подождите, - от волнения я подняла руку, - ведь пропавшему Константину Левчеву тоже кто-то звонил. Даже два раза. И?вы не смогли выяснить, кто именно ему звонил.
     - Мы тоже об этом подумали, - согласился Игнатьев, - поэтому сейчас все проверяем еще раз. Вполне вероятно, что убийца использовал похожую схему. Вызвал Левчева на стройку и убил его там. Наши сотрудники уже проверяют стройплощадку. На всякий случай мы задержали обоих строителей. Это рабочие-таджики, которых мы тоже проверяем. Но они никогда не слышали ни о семье Левчевых, ни о семье Григорьевых.
     - Может, эти таджики как-то связаны с наркоторговцами, которые поставляют наркотики и дети об этом узнали? - У меня сразу начало работать воображение, и я была готова начать расследование немедленно.
     - Это типичные лимитчики, которые вообще плохо владеют русским языком, - пояснил Игнатьев. - Конечно, мы все проверим. Но такая версия представляется мне слишком экзотической. И знаете почему? Если бы за убийствами мальчиков стояла мафия, они не стали бы убивать таким образом. Зачем вызывать подростков на стройку, рискуя, что они просто не придут? Для чего устраивать такую нелепую казнь, когда можно этот вопрос решить гораздо проще. Если подростки каким-то образом достают наркотики или узнали нечто важное о наркоторговцах, их можно вызвать и ликвидировать прямо на месте. Мафия так и поступает. Профессионалы не выбрасывают своих обидчиков на стройках, тем более если это подростки. Правда, итальянская мафия любила "закатывать" свои жертвы в бетон, но те времена уже давно прошли. И здесь не Италия.
     По-моему, он просто издевался надо мной. Выходит, я должна радоваться убийству мальчика? Иначе меня обвинили бы в его самоубийстве? Но я не могла этому радоваться, перед моими глазами стоял мой Саша. И взгляд Антона Григорьева. Если бы не его дедушка. Если бы не этот старый придурок, который все испортил.
     - Зачем вы меня позвали? - начала я заводиться.
     - О чем вы вчера говорили с мальчиком?
     - Вам не кажется, что вы не имеете права меня об этом спрашивать? Есть обычная адвокатская тайна, и я представляю интересы семьи Левчевых в этом деле...
     - Хватит, - перебил меня Сердюков, - здесь не в игрушки играют. Мальчика убили, а вы отказываетесь нам помочь...
     - Не отказываюсь, - окончательно разозлилась я, - просто не забывайте, что я не лимитчик-таджик, а представитель адвокатской конторы Розенталя, знающая свои права. И поэтому не давите на меня. Я уже не говорю о вашем утреннем звонке. Нужно было сразу объяснить, что именно произошло. Мой муж из-за вашего звонка чуть сердечный приступ не получил.
     - Извините, - произнес Денис Александрович, - это звонил дежурный. Он сообщил, что погиб мальчик, с которым вы вчера говорили. Только и всего. Понимаю, что информация была неполной. Но согласитесь, по телефону все равно ничего нельзя рассказать. Мы ждали, когда вы приедете.
     - В следующий раз позвоните сами, - предложила я ему, - считайте, что ваши извинения приняты. Я говорила с Григорьевым о пропавшем Косте Левчеве. И мне показалось, что Антон знал, почему пропал его друг. Или по крайней мере знал, что в последнее время происходило с его бывшим товарищем.
     - Он вам сказал?
     - Нет, не успел. Я выбежала, чтобы отключить сирену моего автомобиля. А когда вернулась, мальчик уже спорил со своим дедушкой. У него дед практиковал "армейские" методы воспитания. Считал, что именно таким образом можно отучить подростка от употребления наркотиков. И в результате у него были постоянные конфликты с внуком.
     - Выходит, дед был прав, если у внука были такие знакомые, - недобро улыбнулся Сердюков.
     - Лучше бы внук дружил с дедушкой и не ходил ночами по стройкам, - возразила я майору. - И я думаю, что мы просто теряем время. Нужно срочно допросить третьего друга из этой компании. Все, с кем я разговаривала, в один голос утверждали, что Антон и Костя дружили с Икрамом Зейналовым из их класса. Нужно его срочно допросить. У мальчиков не бывает тайн друг от друга. Вполне возможно, что он знает нечто такое, за что могли убить его товарищей.
     Игнатьев посмотрел на майора.
     - Она права, - кивнул он, - нужно срочно выезжать. У тебя есть адрес этого парня?
     - Конечно. Мы его допрашивали в первый день, когда поступило заявление об исчезновении Левчева. Ничего он не знал, был очень напуган. А в коридоре его ждал отец и еще двое братьев. Они обычно ходят такой большой компанией, как будто могут помочь своему родственнику, если его решат задержать, - сказал с некоторым пренебрежением Сердюков.
     На этот раз я подумала, что его нельзя подпускать не только к детям, но и ко всем остальным. Вообще к работе с людьми.
     - Поехали, - решил Игнатьев, - не будем терять время. Я думаю, госпожа Моржикова согласится с нами проехать? Может, вы сумеете поговорить с мальчиком лучше, чем мы? Нужно понять, что происходит. Сейчас мы отправили тело на вскрытие, но уже понятно, что мальчик погиб в результате падения. И свидетели уверяют, что его именно толкнули.
     - Может, этот азербайджанец и толкнул? - недовольно вставил Сердюков. - Нужно проверить, где он был вчера.
     Ему явно не нравилось, что этим делом будут заниматься вместе с ним еще двое людей из прокуратуры и адвокатуры. Сердюков предпочел бы своих костоломов, чтобы обработать и свидетелей-таджиков, и мальчика-азербайджанца.
     - Вызывай машину, - приказал Игнатьев, - и позвони ребятам на стройку. Может, они там что-то уже обнаружили.
     Я подумала, что этот лысый прокурор начинает мне нравиться своим отношением к делу.
     
     ГЛАВА 12
     
     Стереотипы существуют у всех. Я подсознательно запомнила фразу об отце и двух братьях, приехавших во время допроса Икрама в милицию. Воображение рисовало небритых мужчин с рынка, от которых плохо пахнет и которые вообще не знают русского языка. Но семья Зейналовых жила в обычном двенадцатиэтажном кирпичном доме на четвертом этаже в неплохой четырехкомнатной квартире. Нам открыла дверь миловидная женщина средних лет. Волосы у нее были аккуратно уложены, и я отметила, что она красит их хорошей краской. Или пользуется хной - это такое средство из Ирана, которое окрашивает волосы гораздо лучше любой краски. Про хну я знаю, много о ней слышала и даже привозила ее подругам из Баку, куда дважды ездила за последние десять лет по поручению Марка Борисовича.
     - Здравствуйте, - приветливо произнесла женщина, глядя на нас. По-русски она говорила почти без акцента. - Вам кого?
     - Это квартира Зейналовых? - уточнил Денис Александрович.
     - Да. - Женщина вдруг поняла, зачем мы пришли, и нахмурилась. - Вы опять за Икрамом? Только мучаете бедного мальчика, совсем его задергали.
     - Он дома? - недовольно спросил Сердюков.
     - Вы из милиции? - Было заметно, что она нервничает. Как будто милиция хуже бандитов. Хотя для кавказцев, наверное, наша родимая милиция иногда бывает хуже обычных грабителей.
     - Я из прокуратуры, - пояснил Игнатьев, - извините, что вынуждены беспокоить вас дома. У нас очень важное дело. И я думаю, что вы должны нам помочь.
     - Должна? Почему? Почему вы думаете, что я должна вам помогать?
     - Дело в том, что сегодня ночью погиб второй товарищ вашего сына. Из той же самой компании, в которой был ваш мальчик. Двое из троих погибли, и у нас есть все основания полагать, что их убили. Вы понимаете, как нам важно поговорить с вашим сыном, отбросив все формальности?
     - Убили? - Женщина даже вскрикнула, настолько ее поразило это известие. - Кого убили? Антона?
     - Тише, - попросил Денис Александрович. - Нас может услышать ваш сын. Не нужно, чтобы он узнал об этом раньше, чем мы с ним увидимся.
     - Входите, - разрешила она, - только, пожалуйста, снимите обувь. У нас так принято. Я знаю, что в Москве неудобно об этом просить гостей, но у нас нельзя ходить по квартире в обуви. Извините меня еще раз. Я дам вам тапочки.
     Мы переглянулись. Вот так. И нужно снимать обувь. Раз пришел в чужой дом без санкции на арест или обыск, будь добр подчиняться требованиям хозяев. По большому счету, я считаю это требование очень разумным. Почему нужно нести грязь с улицы в квартиру? Ведь у себя дома вы надеваете тапочки уже в прихожей. В?общем, мы переобулись и стали выглядеть довольно смешно. Особенно Сердюков. Он выше меня ростом на целую голову, но размер ноги у него сорок первый, почти как у меня. Можете себе представить? Такой косолапый медведь с очень маленькими ступнями. Хозяйка явно не рассчитала, выдав ему самые большие тапочки, ведь ростом он выше нас всех. И в этих тапочках майор выглядел несколько неуклюже и смешно. Очевидно, он это понимал и поэтому злился еще больше. Мы прошли в гостиную, где было чисто и убрано. Я тут же вспомнила статьи наших журналистов о приезжих кавказцах и азиатах, которые привыкли жить в грязи и не соблюдают правила санитарных норм, принятых в наших домах. Мы сели за стол.
     - Прежде чем вы позовете вашего сына, - обратился к хозяйке дома Денис Александрович, - я хотел бы узнать, где был ваш мальчик вчера вечером.
     - Вы его подозреваете? - испугалась она.
     - Нет. Но нам нужно знать.
     - Вчера вечером мы были в гостях у наших родственников. Вместе с Икрамом. Примерно в одиннадцать вечера мы вернулись. Там было много людей, все могут подтвердить, что мой сын был вместе с нами.
     - У них всегда алиби на всю семью, - зло вставил майор, - и куча свидетелей вдобавок.
     Игнатьев недовольно покосился на Сердюкова. А я сразу подумала, что такие типы, как этот майор, бывают только в кино. Однозначно неприятный тип. И вдобавок жутко ограниченный. Денис Александрович мне нравился все больше и больше. Он сказал, обращаясь к хозяйке дома:
     - Очень хорошо. Успокойтесь и позовите сына. Мы с ним поговорим. Не нужно ни о чем беспокоиться. С нами приехала и адвокат семьи Левчевых. Это госпожа Моржикова, которая здесь присутствует. Мы зададим мальчику несколько вопросов и уйдем.
     - Он так переживает все, что случилось с его другом Костей, - сказала мать, обращаясь ко мне, и пошла за сыном.
     А Игнатьев взглянул на Сердюкова.
     - Не нужно так нервничать, - посоветовал он, - мы пока не знаем, что случилось на стройке. И не нужно ничего комментировать.
     Майор зло отвернулся, но промолчал. В?комнату вошел подросток чуть выше среднего роста, темноволосый, угловатый, прыщеватый, с длинными вытянутыми конечностями и таким же вытянутым лицом, на котором уже проступили еще ни разу не бритые усы. Мальчик был явно напуган. Очевидно, мать все-таки не удержалась и успела рассказать ему о случившейся ночью трагедии. Впрочем, этого следовало ожидать. Я на ее месте тоже рассказала бы, попытавшись хоть как-то подготовить сына к предстоящей беседе.
     - Здравствуй, Икрам, - начал беседу Денис Александрович, - ты, наверное, уже знаешь, погиб твой товарищ. Антон Григорьев. Вчера ночью его нашли на стройке. Рядом с Курским вокзалом. Ты не знаешь, что он там делал?
     - Не знаю, - ответил Икрам, опустив голову.
     Мать села в стороне, слушая ответы сына. В ее присутствии он явно чувствовал себя не в своей тарелке, но удалить ее было нельзя. В конце концов, мы здесь находились только с ее разрешения.
     - Когда вы с ним виделись в последний раз? - спросил Игнатьев.
     - Вчера днем, - ответил Икрам.
     Честное слово, мне показалось, что он тоже что-то знает. Не нужно быть следователем или психологом, чтобы это почувствовать. Но как заставить подростков сказать правду?
     - Он тебе что-то говорил?
     - Нет. Мы только спросили друг у друга, как дела, и сразу разошлись.
     - И ни о чем не говорили?
     - Ни о чем. Я торопился домой. Вчера нас ждали у родственников, и я обещал прийти пораньше.
     - И он тебе ничего не сказал?
     - Нет.
     - Ты знаешь, что Костю до сих пор не нашли?
     - Знаю.
     - Как ты думаешь, что с ним могло случиться?
     - Я не знаю.
     Сердюков с трудом сдерживался, и я подумала, что начинаю его понимать.
     - Вчера убили твоего товарища, - не теряя самообладания, продолжил Денис Александрович, - до этого пропал другой твой товарищ. Ты сам говорил в милиции, что Костя и Антон были твоими лучшими друзьями. Неужели ты не хочешь нам помочь? Неужели не понимаешь, что исчезновение Левчева и убийство Григорьева как-то связаны? И мы можем думать, что ты знаешь, почему убили твоего товарища, и не хочешь нам говорить. Подумай хотя бы об их близких.
     - Я ничего не знаю, - упрямо пробубнил подросток, уставившись в пол.
     И тем не менее мы все справедливо полагали, что он знает о случившемся гораздо больше нас.
     - Хватит лгать, - зло заявил не выдержавший Сердюков, - у нас и так дел хватает. Ты думаешь, мы к тебе в гости приехали? Ты ведь знаешь, почему исчез твой товарищ? И почему убили второго? Чем вы баловались в свободное от учебы время? Может, расскажешь матери, какие у вас бывают "забавы".
     - Икрам, что он говорит? - вскрикнула мать.
     - Я не виноват, - твердо ответил подросток, наконец поднимая голову. - Я ни в чем не виноват.
     - Никто тебя не обвиняет, - поспешил согласиться Игнатьев, - но мы хотим для себя понять, почему такая страшная трагедия случилась сразу с двумя твоими друзьями? Кто в этом виноват? Может, оба случая каким-то образом связаны? Ты можешь нам хоть что-то объяснить?
     Икрам взглянул на мать и снова опустил голову.
     - Я не знаю, - выдавил он.
     Стало понятно, что мы ничего не добьемся. Денис Александрович устало покачал головой. Методы Сердюкова тут явно не подходили. Мальчик был испуган, смущен, нервничал и не хотел идти на контакт. Нужно было дать ему время успокоиться и объяснить его родителям, что самому Икраму может грозить опасность. Если его друзей убили бандиты из наркомафии, то они вполне могут добраться и до третьего члена этой группы.
     - Хорошо, - сказал Денис Александрович, - можешь идти. Мы с тобой поговорим завтра.
     Икрам поднялся, вежливо сказал "до свидания" и вышел из комнаты. Мы повернулись к его матери. Она чувствовала состояние сына лучше нас всех.
     - Я не понимаю, что происходит, - сказала она, - он какой-то сам не свой. Запуганный, потерянный. Ничего не рассказывает, все время лежит на кровати и переживает. А когда я ему сказала, что убили Антона, он даже не удивился. Только как-то странно на меня посмотрел.
     - Вы с ним лучше сами поговорите, - посоветовал Денис Александрович, - и завтра привезите его в милицию. К двенадцати часам дня. Я в это время тоже буду там. Хотелось бы, чтобы Икрам честно нам рассказал все, что знает. Поймите, это не детские забавы. Мальчики были каким-то образом связаны с торговцами наркотиками. Это очень опасно.
     - Что вы говорите?! - всплеснула руками мать Икрама. - Мой сын связан с такими людьми? Не может быть! Мы честные люди, у нас нет среди знакомых таких бандитов...
     - Конечно нет, - зло вставил, снова не выдержав, Сердюков. - У меня на участке всю торговлю ваши земляки контролируют. И вообще в Москве больше половины воров в законе - ваши кавказцы. Или вы этого тоже не знаете?
     - При чем тут воры? При чем тут национальность торговцев наркотиками? - резонно спросила хозяйка квартиры. - Я за них не отвечаю. Это ваше дело их ловить и сажать в тюрьму. А мое дело детей воспитывать. У меня трое сыновей. Двое уже студенты. А третий пока школьник. И я стараюсь сделать так, чтобы они выросли достойными людьми. Между прочим, мы все граждане России...
     - Это вы умеете, - кивнул Сердюков. - Чтобы не было никаких проблем, сразу получаете гражданство. И если я сделаю шаг в сторону, тут же пишете на меня жалобу в прокуратуру.
     - Хватит уже, - поморщился Денис Александрович.
     А я решила, что мне тоже нужно вмешаться. Этот Сердюков меня тоже достал.
     - Между прочим, прокуратура существует для защиты законных прав наших граждан, - вмешалась я. - И не важно, какие это граждане - черные, розовые, зеленые или в полоску, в прокуратуре их права все равно должны защищать, даже если цвет их кожи вам совсем не нравится.
     - А вас не спрашивают, - огрызнулся Сердюков.
     - Именно поэтому я вам и объясняю. Иногда нужно спрашивать. - Я получила огромное удовольствие, публично посадив его на место.
     Но Игнатьев снова вмешался, не дав в обиду своего напарника:
     - Госпожа Моржикова, все юридические вопросы мы обсудим в милиции. Или у нас в прокуратуре. А сейчас попросим госпожу Зейналову еще раз поговорить со своим сыном и убедить его завтра рассказать нам все, что он знает. Иначе я буду вынужден потребовать санкцию прокурора на временное задержание вашего сына.
     Он блефовал. Нельзя задерживать или арестовывать подростка только за то, что он молчит. Нет таких законов, еще не придумали. Но мать Икрама об этом не знала. Она быстро кивнула головой. Теперь мы могли не сомневаться, что она сделает все от нее зависящее, чтобы убедить сына рассказать правду. В конце концов, Игнатьев прав. Это в интересах самого мальчика. Если охотятся на ребят, то вполне вероятно, что третьей жертвой может стать именно Икрам Зейналов.
     Мы попрощались и, переобувшись, вышли из квартиры. В машине майор Сердюков уже не сдерживался.
     - Этот стервец что-то знает, - убежденно заявил он. - Нельзя было нам уходить. Нужно было забрать его с собой. И выжать из него всю правду.
     - Каким образом? - поинтересовался Игнатьев. Он сидел рядом со мной на заднем сиденье. - А если бы мальчик замкнулся и вообще не захотел бы с нами разговаривать? Не говоря уже о том, что его мать могла не отпустить сына в таком состоянии. На каком основании мы могли бы его задержать? Только потому, что он нам явно недоговаривает? Но наши субъективные ощущения еще не доказательство.
     - И Антон что-то знал, - продолжал Сердюков, - и этот тоже знает. Только не хочет говорить. Может, ребят запугали, вот они и молчат? Будем ждать, пока уберут третьего?
     - Не будем, - отрезал Денис Александрович, - нужно еще раз поговорить с ребятами и учителями, которые знали эту тройку. Если понадобится, опросить всех их одноклассников без исключения. Проверить всех знакомых, уточнить их связи. Кто-то ведь продавал Левчеву наркотики. Кто-то был с ними связан. В конце концов, нужно задействовать агентуру. - Он взглянул на меня и чуть смущенно улыбнулся. - Извините. Я не должен был говорить об этом в вашем присутствии...
     - Ничего. Я все давно знаю. Я ведь профессиональный юрист.
     - Только один совет. Не нужно устраивать публичных споров с коллегами в присутствии свидетелей. Это непродуктивно. Согласны?
     - Да. - Если бы он знал, как я ненавидела майора Сердюкова с первого момента знакомства, то поддержал бы меня. Но формально Денис Александрович был прав. И?я, конечно, согласилась.
     - Как вы думаете, у нас есть шанс найти Костю Левчева живым? - спросила я, уже зная ответ. Но мне так хотелось, чтобы он меня успокоил. Мне вообще хотелось бы не слышать об этом страшном деле. Я вспомнила несчастные лица профессора Левчева и его супруги. Вспомнила мать Антона, его старшую сестру, его деда. Как они переживут эту смерть? Ведь его дед хоть и применял свои собственные методы воспитания, тем не менее очень любил внука и гордился им. И такая трагедия! Я ждала ответа.
     - Не думаю, - честно ответил Денис Александрович, - боюсь, здесь все ясно. Я?не хочу вас пугать, но судя по всему, мальчик в последнее время был уже неуправляем. И прошло столько дней... Ничего утешительного для его родителей мы сообщить не сможем. Я знаю, что нам приказали взять дело под особый контроль. И слышал, что сам Стукалин звонил в городское управление. Только от этого ситуация не изменится. Чудес не бывает. Если найдем его живым, я поверю в чудо. Вы уже все поняли. Там тоже не все чисто. Возможно, что мы всего пока не узнали, но убийство Антона Григорьева подводит нас к очень неприятным выводам.
     Я тяжело вздохнула. Конечно, он был прав. Но как мне сказать об этом Левчевым? Они так надеются, что их мальчика все-таки найдут живым. Медея уверена, что сын просто попал в больницу под чужим именем. Если они узнают о смерти его товарища, то просто сойдут с ума. Вот такое у меня дурацкое положение. С одной стороны, я обязана информировать семью Левчевых о том, как идет расследование по факту исчезновения их сына, а с другой, по-моему, им нельзя говорить об убийстве Антона, это сразу сделает надежду найти Костю живым почти нереальной.
     И, словно услышав мои сомнения, раздалась знакомая трель моего мобильного телефона. Я достала аппарат. Звонила Медея. Господи, только ее мне сейчас не хватало!
     - Вы слышали, что случилось? - Она даже не кричала, а рыдала. - Убили Антона, товарища Кости. Я знала, я чувствовала, что все не так просто. Это целая банда, они охотятся за нашими детьми. Бедный мой мальчик! Я его никогда не увижу... - Она заплакала, а я растерянно смотрела на сидящего рядом Игнатьева. Тот, очевидно, понял, что происходит, и поэтому молчал. И я не знала, что ответить Медее. Поэтому сидела и слушала. Молчала и слушала, как она плакала. Вот такая у меня работа.
     Я всегда удивляюсь, когда читаю детективы. Преступника изобличают, гениальный сыщик торжествует, справедливость восстановлена. И никто не обращает внимания на другие детали, которые так же важны, как и расследование преступления. А?что стало с родственниками жертвы? Как они перенесли потерю и смерть близкого человека? Удовлетворено ли их чувство справедливости? В Америке родственникам погибшего разрешают смотреть, как убийцу казнят на электрическом стуле или делают ему смертельную инъекцию. Ну с жертвами все ясно. По всем законам жанра мы на их стороне. А как быть с преступниками?
     Итак, сыщик их изобличил. Все ясно. Их арестуют и передадут в руки правосудия. А?так как гениальный сыщик нашел все доказательства, решение суда будет однозначным. Преступника осудят, может, даже дадут ему пожизненное заключение. В большинстве стран Европы смертная казнь сейчас отменена. Роман на этом заканчивается. Детективный фильм тоже. Преступник изобличен, закон торжествует. А дальше? Кто-нибудь представляет страдания родственников этого преступника? Его жены, если она у него есть? Ведь ее мужа осудили пожизненно, иногда без права помилования. Как ей быть? Или его детям? Какими они вырастут, зная, что отец будет сидеть в тюрьме, пока не умрет? А его родители, а все остальные родные и близкие? Вот о такой плате никто и никогда не пишет. И вообще каждая человеческая жизнь связана с другими жизнями тысячами невидимых нитей. Потянешь за одну - оборвешь десятки других. Поэтому я сидела и слушала, как кричала Медея. Ей было больно, очень больно. А?я адвокат их семьи и обязана все это слушать. И никто за меня этого не сделает. Наконец Медея повесила трубку.
     Я еще раз растерянно взглянула на Игнатьева.
     - У каждого своя работа, - резонно заметил Игнатьев. - Я собираюсь к ребятам в школу, поговорить с их классным руководителем. Хотите, поедем вместе?
     Сердюков повернулся к нам.
     - Я на стройку, - сообщил он. Очевидно, мое присутствие его тоже особенно не радовало.
     - Поеду с вами, - кивнула я Денису Александровичу. Может, мы действительно сумеем узнать что-то новое. Откуда мне было знать, что этот длинный день только начинался...
     
     ГЛАВА 13
     
     Можете не гадать, что я сделала позже. Перезвонила Левчеву. Он уже тоже все знал. Я поняла, что профессор не может со мной разговаривать. Он был дома, и я слышала, как кричала его супруга. Она, видимо, все еще надеялась найти своего сына. Но после убийства Антона поняла, что ее иллюзии тщетны. Это уже не детские игры и даже не страшная болезнь. Если вы связались с этим миром, то должны быть готовы ко всему. Оборот наркотиков во всем мире превосходит бюджеты крупных государств, а люди, зарабатывающие на этом, не захотят отказаться от своих миллиардов. Я извинилась перед Левчевым и пообещала перезвонить позже. Убирая аппарат в сумочку, я опять подумала о семье Антона Григорьева. Представила, как они, должно быть, меня ненавидят. Ведь им может показаться, что это я спровоцировала бегство их Антона из дома, которое закончилось его убийством. Мне даже стало страшно оттого, что именно они обо мне думают. И несчастный дедушка, который так хотел вырастить из внука свое подобие, заменить ему отца, и его мать, и старшая сестра... Я помотала головой, чтобы отогнать эти мысли и не сойти с ума. У Кости тоже есть семья: отец, мать, старшая сестра и даже сводный старший брат со своими детьми. Они тоже все переживают. Я ввела бы специальный закон, по которому за распространение наркотиков среди несовершеннолетних давали бы минимум двадцать пять лет тюрьмы без права помилования. Вот тогда, может, кто-нибудь задумается.
     И еще я подумала, что нужно лечить детей анонимно, по возможности скрывая их нездоровые пристрастия от родных и близких. От матери или отца скрыть, конечно, невозможно. Но остальным знать не обязательно.
     Мы направились в школу, где учились ребята. По дороге Игнатьев рассказал мне о работе, которую провел майор Сердюков. Я?напрасно на него обижалась, просто он мне не понравился, да и я ему, похоже, не приглянулась. Но действовал он профессионально и добросовестно. Успел опросить не только всех знакомых Кости Левчева, но и его преподавателей. Все в один голос уверяли, что Костя был хорошим, воспитанным и талантливым мальчиком. И все говорили, что мальчика словно подменили в последние шесть месяцев. Только с классным руководителем Кости Галиной Андреевной Дерябиной Сердюков не успел побеседовать. Она в это время была в Санкт-Петербурге у своих родителей.
     Мы приехали к ней в школу, заранее договорившись о встрече. Я почему-то представляла себе такую пожилую благообразную даму лет пятидесяти с высокой пышной прической, немного салонно-жеманную, немного романтичную и, конечно, в старомодном платье, оставшемся с прошлого века. Я имею в виду двадцатого века, конечно.
     Но нас встретила молодая женщина лет тридцати пяти с короткой модной челкой, остриженная почти под мальчика, одетая в джинсы и симпатичный темный свитер. Она провела нас в кабинет химии, потому что в это время только этот класс был свободен, где мы могли спокойно побеседовать.
     - Вы давно ведете этих ребят? - поинтересовался Денис Александрович для начала.
     - Только второй год, - сообщила Галя. Я?буду ее так называть, поскольку по возрасту она лет на пять или даже шесть была моложе меня. - Дело в том, что их предыдущий классный руководитель Аида Григорьевна ушла на пенсию и мне предложили взять этот класс, чтобы довести их до конца. В последние годы Аида Григорьевна болела и ей было уже трудно работать. Все-таки шестьдесят девять лет, давно пора на пенсию.
     - Мы вас искали, но вас не было в Москве, - сообщил Игнатьев.
     - Я была в Санкт-Петербурге, - улыбнулась Галя. - У меня родители там живут, на каникулах я обычно бываю у них. Но мне передали, что вы меня искали, и я даже знаю, в связи с чем. Это из-за исчезновения Константина Левчева? Верно?
     - Да. Вы хорошо его знали?
     - Думаю, очень хорошо. У него очень интересная семья. Отец и мать известные искусствоведы, всегда в командировках. Мальчик часто бывал предоставлен сам себе. Он очень талантливый. У него отличная память, он замечательно рисует. В прошлом году мы даже планировали послать его рисунки в Париж на конкурс, но в отборочной комиссии просто не поверили, что мальчик нарисовал их сам, без помощи взрослых, а когда узнали, кто его родители, вообще запретили нам выставлять его кандидатуру. Сказали, все равно никто не поверит, что родители ему не помогали. Вот такая глупая логика.
     - И вдруг он все бросил и стал наркоманом? - нахмурился Игнатьев.
     - Нет-нет. Конечно нет, - горячо возразила Галя. - Вы знаете, как это бывает у подростков. Сначала пробуют, потом постепенно втягиваются. К сожалению, Костя не сумел устоять перед этим искушением. Сначала они тайком курили в мужском туалете. Я туда не могла войти, но просила наших мужчин контролировать обстановку. Оказалось, что контролировать сложно. Там организовали целый пункт сбыта наркотиков, и некоторые школьники не смогли отказаться. Вы знаете как бывает? Сначала предлагают бесплатно попробовать. Потом дают еще раз, а когда человек втягивается, он уже их. И навсегда. Слезть с этой иглы практически невозможно. Костя стал хуже учиться, пропускать занятия. Я несколько раз пыталась поговорить с его матерью, но она заняла позицию активной обороны, заявив, чтобы я не вмешивалась не в свои дела. А сама возила сына по каким-то клиникам, где обещали мгновенное исцеление. Но ничего мгновенного в таких случаях не бывает. Она это быстро поняла. - Галя нахмурилась. Было заметно, что она волнуется. Ей, видимо, было тяжело вспоминать об этом ученике, подававшем такие большие надежды. - Последние несколько месяцев он был уже в очень плохом состоянии, - честно призналась она, - и об этом уже все знали. И его мать, и наш участковый, и директор школы. Но насильно отправить лечить мальчика мы не имели права. Я была уже в Санкт-Петербурге, когда мне сообщили, что он пропал. Я позвонила его матери, но она не пожелала со мной говорить. В семье Кости считают, что во всем виновата школа. Разумеется, я с себя вины не снимаю, но мне кажется, это не совсем честно все сваливать только на школу.
     - А его друзья? Икрам Зейналов и Антон Григорьев, - напомнил Денис Александрович, - они тоже "поддались искушению"?
     - Нет. Я, во всяком случае, не замечала. У Антона нет отца, его растит мать. И там очень строгий дедушка, по-моему, даже чересчур. Семью Зейналовых я хорошо знаю. Там трое сыновей и очень строгие родители. Если бы Икрам даже захотел что-то сделать, они это пресекли бы мгновенно. В этом я уверена.
     - Вы слышали, что случилось сегодня ночью? - спросил Игнатьев.
     - Нет, - Галя несколько испуганно взглянула на него, - а что случилось сегодня ночью?
     - Погиб Антон Григорьев, - мрачно пояснил он, - и есть все основания полагать, что его убили.
     - Какой ужас! - Она сразу поднялась. - Я ничего об этом не знала. Прямо сейчас поеду к ним домой. Какое несчастье, бедный парень...
     - Сядьте, - посоветовал ей Денис Александрович. - Я полагаю, вам сейчас лучше там не появляться. Вы же понимаете, в каком они состоянии?
     - Да-да. Несчастная мать. Я ей обязательно позвоню. Но как это могло случиться?
     - Мы сейчас как раз заняты выяснением всех обстоятельств дела.
     - Понимаю, я вас понимаю. Что я должна сделать?
     - Пока ничего. Только отвечайте на мои вопросы. Итак, вы знали, что Левчев уже прочно сидит на наркотиках. Я вас правильно понял?
     - Да. Но об этом все знали.
     - А его друзья?
     - Нет. Однозначно нет. Антон вообще был более сильным, более энергичным. Он всегда был заводилой в этой компании. И?по-моему, Антон хотел даже помочь своему другу. Я даже слышала, что когда Косте было совсем плохо, он возил его к какому-то санитару, о котором все знают.
     Игнатьев выразительно посмотрел на меня. О "санитаре" я успела ему рассказать до того, как мы сюда приехали. Значит, к Викентию Костю отвозил его друг.
     - У него были недоброжелатели или враги? - поинтересовался Денис Александрович.
     - Наверное, были. У мальчиков всегда столько секретов, которые они никому не доверяют! И потом, эта ужасная история с подругой Арины.
     Я сразу вспомнила. Про Арину мне говорил профессор Левчев. Он сказал, что Костя дружит с этой девочкой и ее отец работает где-то в Третьяковской галерее. Точно. Я?вспомнила.
     - Какая история? - заинтересовался Игнатьев. - Нам ничего об этом не говорили.
     - Ну и правильно сделали. Ребята договорились не муссировать эту тему и ее не обсуждать. Поэтому никто из ребят вам ничего и не расскажет.
     - А вы знаете, что случилось?
     - Разумеется, знаю. Арина училась в нашем классе. Очень толковая и умная девочка. Не скажу, что самая симпатичная, но наверняка самая толковая. Круглая отличница, шла на золотую медаль. Таких учеников обычно не отпускают. Но в этом году она перевелась в другую школу, не захотела у нас оставаться. И мы ее не стали удерживать. Возможно, этот вариант ей подсказали родители или психологи. В прошлом году разбилась ее лучшая подруга. Арина очень переживала, даже попала в больницу, где пролежала больше недели.
     - Какая подруга? Почему разбилась?
     - Упала с балкона. Они живут в сталинском доме на Котельнической. На девятом этаже. Такое несчастье для родителей... Девочка была уже кандидатом в мастера спорта по гимнастике. Ее даже хотели в сборную взять. Можете себе представить? Ей было только пятнадцать. Она подавала большие надежды...
     - Как ее звали?
     - Надя. Надежда Полуянова. Тогда об этом написали практически все газеты.
     - Она упала с балкона? - уточнил Игнатьев.
     - Да. Такое страшное горе для родителей.
     Я взглянула на Игнатьева. Так, в прошлом году с балкона своей квартиры упала девочка, которую знали эти ребята. Это странно... Видимо, так же подумал и Денис Александрович.
     - Она была дома одна?
     - Да, одна. Ее никто не убивал, если вы подумали об этом. Она случайно упала с балкона.
     - Случайно, - нахмурился Денис Александрович. - Я этот дом знаю. Там случайно не упадешь. И балконы там хорошие. А у девочек, которые занимаются гимнастикой, как правило, потрясающее чувство равновесия. Они даже по канату пройти могут не споткнувшись. Не могла она так просто упасть, не получается.
     Какой молодец! Мы оба одновременно подумали об этом. Я сразу почувствовала в Денисе Александровиче настоящего профессионала и родственную душу.
     - Не знаю, - растерялась Галя, - я тоже не понимала, как это могло произойти. Все считали, что это роковая случайность. Но подробности мне неизвестны.
     - Мы все узнаем, - кивнул Игнатьев. - Если это даже был несчастный случай, все равно им занималась межрайонная прокуратура. Я подниму дело и проверю. Несчастные случаи тоже расследует прокуратура. Такой порядок.
     - Обязательно проверьте, - согласилась Галя. - Только после этого случая ребят как будто подменили. И Аришку нашу, и всех остальных. А Костя, по-моему, просто сломался. Арина перешла в другую школу.
     - Вы разрешите мне позвонить? - Денис Александрович достал аппарат, и Галя кивнула в знак согласия. Он быстро набрал номер и попросил кого-то в прокуратуре затребовать дело о произошедшем в прошлом году с Надеждой Полуяновой несчастном случае в доме на Котельнической набережной. Затем убрал телефон, еще раз извинился и переспросил: - И после этого случая Арина перешла в другую школу?
     - Не сразу. Сначала она попала в больницу, затем некоторое время оставалась дома, но потом ее родители приняли решение перевести дочь в школу поближе к дому. По-моему, они правильно решили. Я, конечно, потеряла перспективную ученицу, которая шла на золотую медаль, но считаю, что прежде всего нужно думать о ребенке, а не о наших показателях. До сих пор эти показатели во многом зависят от того, как успевают наши ученики. А если среди них есть будущие Ньютоны или Эйнштейны, которым просто неинтересно на каких-то уроках, такие нюансы в расчет не принимаются. И?когда мама Арины позвонила и сообщила, что их дочь переходит в другую школу, я ее, конечно, поняла. Девочка пережила такое потрясение! Скажите, если это можно сказать, а как погиб Антон? Что с ним произошло?
     - Он пошел на стройку и упал там с верхнего этажа, - коротко пояснил Денис Александрович.
     - Упал? Как это упал? И он тоже упал? - Галя растерянно смотрела на нас, словно не верила, что ее второй ученик погиб схожим образом. - Что он делал на стройке? - спросила она. - Почему его туда пустили? Там что же, не было людей, охраны, сторожей? Как они могли пропустить туда мальчика, подростка, разве это не опасно?
     - Вы задаете слишком много вопросов, на которые я пока не могу ответить, - признался Игнатьев. - Все произошло ночью, и мы пока не знаем всех подробностей. - Он взглянул на меня, словно разрешая мне задать вопросы. Я правильно поняла его взгляд.
     - Кто еще дружил с Костей Левчевым? - задала я следующий вопрос. - Кто еще входил в их компанию?
     - Не знаю. Они всегда держались немного особняком. Может, еще Иосиф Васадзе. Он на год младше, но его часто видели с этими ребятами. У него папа грузин, а мама тоже осетинка, как у Кости. Может, поэтому они часто были вместе.
     - Где его можно найти? - сразу спросил Игнатьев. - У вас есть его адрес?
     - Да, конечно. Он не из моего класса, но я могу дать вам его адрес. Только я не думаю, что он может иметь какое-нибудь отношение ко всей этой истории. Это очень хороший мальчик. У него родители врачи, отец - известный московский хирург.
     - У Кости Левчева родители тоже известные люди, он тоже был из приличной семьи, - мрачно напомнил Игнатьев.
     - Тоже, - печально подтвердила Галя и направилась к выходу. Но вдруг обернулась: - Почему вы сказали "был"? - почти выкрикнула она. - Почему вы так говорите? Что с ним? Он тоже погиб? Я не могу понять, что происходит. Может, я плохой классный руководитель? Как могло такое случиться?
     Галя села на стул. Было заметно, что она сильно нервничает. Мы переглянулись. Игнатьев действительно сказал "был". И я полагала, что сказал правильно, хотя меньше всего мне хотелось в это верить. И вообще в этой истории мне больше всего не нравилась эта пугающая регулярность, с которой погибали или пропадали подростки. Может, у них такой непонятный ритуал, по которому они решили все уйти из жизни? Но почему? Из-за чего? Я видела Антона и с ним разговаривала. Он был подавлен, расстроен, его что-то тревожило, но мальчик не был похож на потенциального самоубийцу. У тех более истерическое состояние. Хотя откуда мне это знать? Разве я видела самоубийц в своей жизни? Тем более подростков? Откуда мне знать, почему он так себя вел? Что Антон на самом деле думал? Почему пошел на эту проклятую стройку? И кто звонил два раза Косте перед тем, как он исчез? Кто звонил Антону? Если это бандиты, то они все продумали правильно - эти убийства можно списать на подростковый суицид. Никто не мог заранее знать, что внизу на строительной площадке случайно окажутся два таджика-строителя, которые увидят убийство и сразу заявят об этом в милицию.
     Их мне тоже жалко. Обоих задержали и теперь будут долго допрашивать. Может, даже задержат на сутки или на двое. А у них наверняка есть семьи, дети. Таджики приезжают в столицу большими семьями и живут в нечеловеческих условиях, чтобы заработать на хлеб своим детям. Вот и получается, что им было выгоднее молчать, чем заявлять в милицию. Просто пройти мимо и не смотреть в ту сторону. А теперь им могут и не поверить. Хорошо, что в прокуратуре есть такие люди, как Игнатьев, а ведь мог оказаться и такой, как Сердюков. Или такой, как дед погибшего Антона, этот отставной военный, по-своему упертый и убежденный, что все беды страны в инородцах и иноземцах, приехавших в нашу столицу.
     Никто внятно не говорит, что миллионы людей, приезжающих к нам, - это огромный трудовой ресурс, так необходимый России в условиях, когда демографическая катастрофа стала абсолютной реальностью. Что занятые на тяжелых работах мигранты заполняют ту экономическую нишу, которую трудно заполнить своими гражданами, или, как сейчас говорят, "представителями коренной национальности". Слово-то какое придумали мудреное. А таджиков жалко. Хорошо, если они хотя бы сносно говорят по-русски. Их будут долго допрашивать, потом сунут какой-нибудь протокол, заставят его подписать. Об адвокатах для них, конечно, не может быть и речи. А потом вообще может выясниться, что это таджики толкнули мальчика. Если не найдут конкретного виновника случившегося. К сожалению, в нашей практике мы иногда сталкиваемся с подобным, когда недобросовестные следователи готовы на все ради отчетности. У Гали своя отчетность по успевающим ученикам, не имеющая ничего общего с работой хорошего педагога, у следователей - своя. У врачей тоже своя отчетность. Когда думаю об этом, мне кажется, что давно пора что-то изменить в "датском королевстве".
     - Вы полагаете, что все эти самоубийства как-то связаны? - Галя еще не верила в убийства. И правильно делала. Легче считать, что ребята просто коллективно рехнулись, чем предполагать, что за этим стоят какие-то определенные и далеко не свихнувшиеся люди.
     - Найдите нам адрес Васадзе, - напомнил Игнатьев.
     Она кивнула и снова поднялась. Когда учительница вышла, Денис Александрович взглянул на меня и мрачно спросил:
     - Что вы об этом думаете?
     - Не знаю. Даже страшно делать какие-либо предположения. Вы считаете, что происходят убийства?
     - Пока не знаю. Но Григорьева кто-то толкнул. Сразу два свидетеля не могут просто так ошибаться. Хотя их сейчас допрашивают отдельно друг от друга, чтобы проверить их показания...
     - Вы им не верите, - сразу поняла я, - думаете, раз таджики...
     - Не говорите глупостей, - устало посоветовал Игнатьев. - Конечно, можно выстроить и такую цепочку. Кто-то был связан с мафией, нанял двух таджикских строителей, чтобы они выступили случайными свидетелями. Но только для чего? Одинаково лгать практически невозможно, не совпадут детали. Подставлять таджиков тоже не резон. Все знают, что огромную часть этого рынка наркотиков контролируют как раз их преступные группировки, переправляющие наркотики из Афганистана. Я видел утром этих строителей. Типичные работяги, плохо говорящие по-русски. Думаю, здесь что-то другое. Григорьева, возможно, убили, но мотивы могут быть разные. Мы должны понять, что происходит. А если поймем мотив преступления в этом случае, то, возможно, выясним, куда мог исчезнуть и Костя Левчев.
     Вернулась Галя с листочком бумаги в руке - адресом Иосифа Васадзе, написанным ровным каллиграфическим почерком, который и передала Игнатьеву. Тот прочел адрес и кивнул.
     - Я все-таки поеду к Григорьевым, - вздохнула Галя. - Поймите, я не могу просто так сидеть в школе, когда произошла такая трагедия.
     - Поезжайте, - согласился Денис Александрович, - только о нашем разговоре никому не говорите. Им сейчас тяжело, а кто-то из родных мальчика должен еще будет пройти через процедуру опознания...
     - Как это? - испугалась учительница.
     - Придется приехать и опознать тело подростка.
     - Только не это! - вырвалось у нее. - Мать не сможет. Она просто сойдет с ума. Не нужно ее вызывать. Лучше дедушку.
     - Может приехать кто-то из родственников, - хмуро пояснил Денис Александрович. - До свидания, Галина Андреевна. Спасибо за помощь.
     Мы вышли из класса. Выходя, я оглянулась. У классной руководительницы был такой несчастный вид, что мне стало ее жалко.
     
     ГЛАВА 14
     
     В салоне автомобиля мы оба молчали. Водитель несколько раз даже обернулся, должно быть, удивляясь нашему мрачному настроению. Когда мы уже подъезжали к дому Васадзе, раздался телефонный звонок. Денис Александрович достал свой аппарат. Молча выслушал сообщение, что-то уточнил и убрал телефон. Затем посмотрел на меня, словно решая, стоит ли мне говорить.
     - Она действительно выбросилась с балкона, - наконец сообщил мне Игнатьев. - Входная дверь была заперта изнутри. Дома, кроме нее, никого не было. В прокуратуре закрыли дело, посчитав, что это обычное самоубийство. Никаких записок, объясняющих свой поступок, девочка не оставила.
     - Значит, все-таки самоубийство? - уточнила я.
     - Похоже на то. Но теперь после убийства Григорьева мы обязательно вернемся и к этому делу. Возможно, девочку довели до самоубийства, возможно, были веские причины, толкнувшие ее на такой шаг. Нужно будет все проверять заново.
     - А если таджики ошиблись? - Во мне продолжала бушевать моя бабушка с такой известной фамилией, как у мисс Марпл. Я?не хотела сдаваться, поэтому придумывала все новые и новые версии. - А если никакого убийства не было? Снизу можно легко ошибиться. Строители ведь находились на приличном расстоянии, и было уже темно.
     - Что вы хотите сказать? - не понял Игнатьев.
     - Рядом с мальчиком кто-то стоял. А?что, если этот человек, наоборот, протянул ему руку, чтобы удержать от безумного поступка? А снизу таджикам показалась, что Антона толкнули. Так часто бывает. Они могли не понять жеста стоявшего рядом незнакомца.
     Денис Александрович несколько удивленно взглянул на меня и ухмыльнулся. Потом неожиданно спросил:
     - Вы никогда не хотели работать следователем? У вас явно есть аналитические задатки.
     - Хотела, - честно призналась я, - но сразу попала в адвокаты. По-моему, это тоже интересно. Особенно работать с Марком Борисовичем. Он настоящий профессионал и очень интересный человек.
     - Я слышал о нем, - ответил Игнатьев. - У многих сложилось неправильное мнение о самом институте адвокатуры. Считается, что адвокаты - это ловкие пройдохи, помогающие богатым преступникам уйти от наказания. У нас это "отрыжка" от сталинских времен, когда адвокат практически ничего не решал, а все приговоры были заранее предопределены. В?брежневские времена адвокаты работали в основном посредниками между обвиняемыми и судьями, передавая последним деньги своих клиентов. И об этом все знали. А сейчас адвокатура уверенно заявляет о себе как подлинно самостоятельный институт. Поэтому становится интересно. И многие молодые юристы теперь охотно идут в адвокатуру.
     - Вы забыли про гонорары. Хорошие адвокаты получают в сто или в тысячу раз больше, чем следователи и прокуроры, - напомнила я моему собеседнику.
     - Не забыл. Но так принято во всем мире. Следователи и прокуроры всего лишь государственные служащие. А адвокаты могут быть представителями частных структур. И?по закону они не совсем равны. Следователи и прокуроры не имеют права на личные пристрастия, они обязаны защищать законные интересы государства и быть беспристрастными исполнителями. А адвокат может быть близким другом или родственником своего клиента и даже не получать с него деньги. Все правильно. Но я не смог бы работать адвокатом. У меня терпения не хватило бы. И наверное, совести. Есть такие мерзавцы, которых я не стал бы защищать ни за какие деньги. Извините, это не относится к вам. Вы в данном случае как раз представляете несчастных родителей.
     Машина мягко затормозила. Мы вышли из автомобиля и направились к дому. Я посмотрела на часы. Если сегодня я не приеду в контору, Розенталь решит, что я слишком много времени уделяю этому делу. И будет прав. Не могу же я ему рассказать, что утро началось с того, что меня чуть не обвинили в самоубийстве подростка. И если бы не эти двое случайных таджикских строителей, вполне возможно, что родные Антона обвинили бы именно меня в его смерти.
     Мы вошли в дом и поднялись на четвертый этаж. Часы показывали уже половину первого, когда мы позвонили в квартиру Васадзе. Нам долго не открывали. И никакого шума за дверью не было слышно. На двери висела табличка с фамилией Васадзе, так что перепутать квартиру мы не могли. Игнатьев снова позвонил. Прислушался. В квартире, очевидно, никого не было. В этот момент открылась соседняя дверь, и на лестничную клетку вышла молодая женщина с маленьким ребенком на руках. Малыш радостно нам улыбался. Женщина приветливо кивнула и поздоровалась.
     - Добрый день, - ответил ей Игнатьев, - извините, что я вас задерживаю. Вы не подскажете нам, где сейчас могут находиться жильцы этой квартиры?
     - Обычно они приезжают домой к перерыву, - любезно сообщила соседка. - Если вы немного подождете, то они скоро будут. Георгий Леонидович работает в соседней больнице, в двух кварталах отсюда. Он всегда приходит обедать домой.
     - А их сын? Когда он бывает дома?
     - У них два мальчика, - улыбнулась соседка. - А вы откуда? Из нашего домоуправления? Насчет смены счетчиков?
     - Почти угадали, - улыбнулся Денис Александрович. - Значит, если мы их немного подождем, то скоро увидим?
     - Конечно. - Женщина вызвала лифт и вошла с ребенком в кабину.
     - Я думал, что в Москве уже не осталось таких людей, - признался Игнатьев, когда кабина лифта пошла вниз. - Она все еще доверяет незнакомцам, первой с ними здоровается, ничего не скрывает. Сейчас люди стали замкнутыми, недоверчивыми, озлобленными, вечно суетятся, спешат, обманывают, ненавидят друг друга. А тут такая доверчивость. Мы ведь могли оказаться жуликами или бандитами.
     - Не все еще люди сошли с ума, - согласилась я с ним. - Иногда встречаются и такие. Вы знаете, а я ведь уже познакомилась с этим "санитаром", к которому ездили ребята. Вы не поверите, но это обычный психолог, который живет на первом этаже в самом типовом доме. И принимает у себя всех ребят, которые успевают до него добраться. Вместе со своим другом-наркологом он помогает им. Можете такое представить? Оказывается, есть еще альтруисты. Если бы я своими глазами его не видела, если бы сама с ним не разговаривала, то в жизни не поверила бы в существование такого человека.
     - Еще остались нормальные люди в нашей безумной жизни, - согласился Игнатьев. Он посмотрел по сторонам и вдруг совсем как мальчик подпрыгнул, усаживаясь на подоконник. - Если хотите, я вас тоже подсажу, - предложил он.
     - Не нужно, спасибо. - Я достала из сумочки салфетку, развернула ее и уселась на ступеньку лестницы.
     Денис Александрович улыбнулся.
     - Я думаю, мы не учли еще один психологический момент, - сказала я Игнатьеву. - Мы ведь пришли к известному врачу, которого все здесь знают. Он работает в соседней больнице. И жена у него врач. Наверное, соседка могла решить, что, возможно, мы его пациенты. Или она ждала работников домоуправления и поэтому нам не удивилась. Но в любом случае вы правы, такие люди в наше время - большая редкость. И вообще, мне кажется, что вы занимаетесь несколько не свойственными прокуратуре делами. Ездите и опрашиваете свидетелей. Этим должен заниматься Сердюков и его коллеги, а вы обязаны контролировать процесс.
     - Верно, - весело согласился Игнатьев. - Но может, мне нравится работать в паре с вами.
     Очень интересная фраза. И довольно неожиданная. Начало флирта? Не очень похоже. Есть мужчины, которые не умеют флиртовать. Просто не умеют. Они либо сразу говорят, что вы им нравитесь, либо никогда этого не скажут. Судя по всему, Денис Александрович относился ко второму типу мужчин. Для таких любая замужняя женщина - абсолютное табу. Может, и правильно. Столько разведенных баб, столько одиноких женщин, столько неустроенных, несчастных, брошенных. А тут еще пытаться увести женщину от нормального мужика.
     - Только поэтому вы бегаете со мной по городу и сидите на холодном подоконнике, рискуя заработать болезнь почек? - иронически спросила я.
     - Нет, не поэтому, - очень серьезно ответил Денис Александрович, - у меня тоже растут два пацана. Примерно такого же возраста. И я знаю, какая страшная угроза, когда такие мальчики вдруг начинают баловаться этой гадостью. Достаточно втянуться - и все. У меня младший брат работает в Комитете по борьбе с наркотиками. Иногда такие вещи мне рассказывает, что у меня волосы начинают расти на лысине от ужаса. Вот поэтому я и хочу разобраться, кто этого мальчика на стройке толкнул. И откуда они брали эту заразу. Пока не выясню - не успокоюсь. Я ведь тоже разведен и знаю, как мальчикам тяжело расти без отца. У нас с бывшей женой остались хорошие отношения, но все равно. Я стараюсь хотя бы раз в неделю навещать моих сыновей. И больше всего боюсь, чтобы они не сорвались. Хочу, чтобы выросли нормальными ребятами.
     Теперь он по-настоящему волновался. Как же я его понимала! Мы все, матери и отцы, чувствуем одинаково. Нам много и не нужно. Лишь бы наши ребята нормально учились, спокойно росли и не срывались, попадая в какие-то неприятные истории. Вот, собственно, в этом и состоит наше счастье - чтобы у детей все было хорошо. У наших мальчиков и девочек.
     - У меня тоже сын, - тихо поведала я Денису Александровичу. - Когда у подростков начинается переходный период, нужно уметь терпеть. Я тоже разведена, и отец мальчика живет не с нами.
     - А мне сообщили, что звонили вашему мужу, - удивился Игнатьев.
     - Это мой второй муж. А я стараюсь, чтобы сын общался со своим отцом.
     - Ну и правильно стараетесь, - рассудительно заметил Денис Александрович.
     В этот момент кабина лифта пошла наверх. Мы прислушались. На нашем этаже кабина остановилась, и из нее вышли двое. Мужчина и женщина. Ему лет пятьдесят, вальяжный, седой, высокий, плотный, с крупными чертами лица. Она - среднего роста, худая, подвижная, с немного вытянутым лицом, которое ее совсем не портило.
     Игнатьев спрыгнул с подоконника, а я быстро поднялась со ступеньки. Увидев нас, Васадзе остановился и мрачно посмотрел на обоих.
     - Кто вы такие? - отрывисто спросил он. - Что вам нужно?
     - Извините, что мы ждем вас здесь, Георгий Леонидович, - сразу сказал Игнатьев. - Мы из городской прокуратуры. Вот мое удостоверение. Меня зовут Денис Александрович Игнатьев. А это госпожа Ксения Моржикова.
     - Что-нибудь случилось? - отреагировал Васадзе.
     - Мы хотели бы поговорить с вами и с вашим сыном.
     - С моим сыном? Со старшим или с младшим? С ними что-то случилось?
     - Нет-нет. Все нормально. Нам нужно уточнить некоторые факты. Извините, что мы ждем вас здесь. Я понимаю, вы приехали на перерыв и у вас очень сложная работа, но у нас действительно важное дело.
     Васадзе посмотрел на Игнатьева, потом на меня. И очевидно, что-то разглядел на наших лицах. Врачи вообще умеют чувствовать настроение людей. Опытные врачи определяют состояние человека почти сразу.
     - Идемте к нам, - предложил Георгий Леонидович, - только я не приехал, а пришел. Моя больница совсем рядом. И сегодня в три часа у меня сложная операция. Надеюсь, наш разговор не затянется?
     - Не затянется, - пообещал Игнатьев. - А где ваши мальчики?
     - Они должны скоро приехать. - Васадзе пропустил меня вперед. В наше время еще остаются такие джентльмены. Или это чисто кавказское уважение к женщине? У?грузин все гипертрофировано, но мне нравится, когда так по-рыцарски относятся к дамам.
     В просторной гостиной мы уселись за стол, а жена Васадзе сразу же позвонила мальчикам и коротко приказала им срочно вернуться домой. Выяснилось, что они уже выехали и скоро будут. Георгий Леонидович испытующе посмотрел на нас:
     - Теперь рассказывайте, с чем вы пришли. Я хотел бы узнать обо всем, пока нет мальчиков.
     - Мы ни в чем не обвиняем ваших ребят, - начал Игнатьев. - Дело в том, что один из ваших сыновей учится вместе с мальчиком, с которым сегодня ночью произошел несчастный случай. Он погиб на стройке. Мы хотим понять, почему он там оказался...
     - Значит, вы говорите об Иосифе, - понял Васадзе. - Это наш младший, он еще в школе. А старший уже студент, хочет продолжить нашу династию врачей. Мой отец тоже был врачом, фронтовым хирургом.
     - Здорово, - кивнул Игнатьев.
     - Но при чем тут мой сын? - снова поинтересовался Георгий Леонидович. - Какое он имеет отношение к этому погибшему мальчику?
     Супруга Георгия Леонидовича тихо вошла в комнату и встала у нас за спиной.
     - Я сейчас объясню. - Денис Александрович взглянул на меня и неожиданно сказал: - Госпожа Моржикова может вам рассказать, почему мы пришли именно к вам. Она профессиональный адвокат и представляет интересы другого мальчика, который пропал.
     - Вы говорите о Константине Левчеве? - спросила супруга Васадзе и, обойдя стол, оказалась перед нашими лицами. Было заметно, что она взволнованна. Женщина что-то быстро сказала мужу по-грузински. Тот кивнул и переспросил. Я поняла, что они говорят о семье Левчевых.
     - Мы знаем эту семью, - пояснил Георгий Леонидович. - Моя супруга дружит с матерью этого мальчика. Они обе из Цхинвали. Мы знаем, что Костя Левчев исчез и его не могут найти...
     - Отец Кости попросил меня представлять их интересы, - сообщила я супругам Васадзе и подумала, как же это правильно, что Игнатьев доверил мне вести разговор. Заговорив, я сразу же почувствовала, как атмосфера недоверия и некоторой подозрительности стала меняться. Супруги Васадзе поняли, почему я к ним пришла.
     - Мы с отцом Кости тезки, - тихо сказал Васадзе. - Мы очень за Левчевых переживаем.
     - Ваш сын знал Костю?
     - Конечно, знал. Я же вам сказал, их мамы дружат.
     - В этой компании ребят было еще несколько человек. Они все очень дружили.
     - Правильно, - вмешалась его супруга. - У Кости самые близкие друзья Икрам и Антон. Они всегда и повсюду ходят вместе.
     Некоторым типам не мешало бы поучиться тому, как надо разговаривать, у этой женщины, осетинки, вышедшей замуж за грузина и говорившей с нами на хорошем русском языке с типичным грузинским акцентом. Она назвала мальчиков по именам, не различая их национальности. Для нее были важны только имена ребят. Как же это стыдно и глупо постоянно помнить, что один из них азербайджанец, двое строителей - таджики, а пропавший Костя - сын болгарина и осетинки. В нашем многонациональном государстве давно все нации перемешались. Когда думаю об этом, мне всегда вспоминается смешной эпизод, рассказанный Владимиром Высоцким. Я слышала его по телевидению, когда была еще совсем маленькой девочкой. Приехавший в Москву режиссер-узбек работал в цыганском театре "Ромэн" и, обращаясь к актерам, все время говорил: "Товарище цыгане". Наверное, считая, что так правильно. Но закончилось это тем, что один из актеров его спросил: "Товарищ узбек, а куда мне встать?" Кажется, арабы говорят, что нельзя жить в стеклянном доме и бросаться камнями в дом соседа.
     - Сегодня ночью погиб Антон, - сообщила я супругам Васадзе и взглянула на Игнатьева.
     Он согласно кивнул, как бы давая мне разрешение на оглашение этой информации.
     Супруги переглянулись. Очевидно, эта новость была для них не только неожиданной, но и очень неприятной. В связи с этим я хотела задать им несколько вопросов, но в этот момент в дверь позвонили, и через несколько мгновений в комнату вошли двое парней, поразительно похожих на своего отца. Один высокий, красивый, с такими же крупными чертами лица, как у Георгия Леонидовича. Другой почти такого же роста, такой же красивый, но с гораздо более тонкими чертами лица, очевидно, унаследованными от матери.
     Мальчики вежливо поздоровались. Отец что-то отрывисто сказал им, и старший сразу вышел из комнаты. А второй, испросив разрешения, сел на стул рядом с нами.
     - Здравствуй, Иосиф. - Я решила, что мне следует продолжить разговор, тем более что Игнатьев поощрял мое лидерство, опять благосклонно мне кивнув.
     - Добрый день. - По-русски мальчик говорил без акцента. Он ведь родился в России и учился на русском языке. Но в доме они говорят по-грузински. Как это здорово - знать несколько языков! Я считаю, что мое знание английского и французского очень сильно помогает мне и в жизни, и в работе. У меня бабушка была англичанка, поэтому я с детства знала английский как русский. Может, поэтому я и не люблю националистов и всяких других радетелей "чистой крови"?
     - Мы приехали к вам, чтобы поговорить с тобой, Иосиф. - Я видела, что мальчик не дернулся, не занервничал, в отличие от Антона и Икрама, с которыми мне довелось разговаривать. Он сидел спокойно и слушал.
     - Нам сообщили в школе и теперь твои родители, что ты дружишь с Костей Левчевым. А я адвокат их семьи...
     - Мы давно знаем друг друга. В гости друг к другу ходим, на дачу ездим, - подтвердил Иосиф. - Наши мамы дружат, и мы тоже дружим.
     - Но ты учишься в другом классе, на год младше.
     - На два, - поправил меня Иосиф. Видимо, Галина Андреевна немного напутала, но ничего страшного. Хотя в школе два года - это огромная разница.
     - Ты знаешь, с кем еще Костя дружит?
     - Об этом все знают. С Антоном Григорьевым и Икрамом Зейналовым. Это его самые близкие товарищи.
     - Еще была Арина?
     - Правильно.
     - Как ее фамилия?
     - Хабибулина. Но она у нас уже не учится. Перешла в другую школу.
     - Не знаешь почему?
     Иосиф вдруг оглянулся на отца. Посмотрел на мать.
     - Отвечай, - строго приказал ему по-русски отец, - тебе задали вопрос.
     - Арина перешла в другую школу после того, как попала в больницу, - немного запинаясь, пояснил подросток.
     - Ты же знаешь, из-за чего она попала в больницу? Верно?
     Иосиф снова оглянулся на родителей и, немного покраснев, ответил:
     - Да.
     - Тогда расскажи, почему она попала в больницу. Нам важно это услышать от тебя.
     - Погибла ее подруга, и Арина очень переживала, - пояснил Иосиф, - об этом знали многие в нашей школе.
     - А тебе известно, как погибла ее подруга?
     - Упала с балкона. Вернее, не упала, а прыгнула...
     - Почему мы об этом ничего не знали? - удивился отец, обращаясь к сыну. Или к жене? Возможно, к обоим.
     Жена промолчала. Сын втянул голову в плечи и тоже умолк.
     - Но почему она прыгнула? - Мне было важно найти в этих страшных историях какое-то рациональное зерно.
     - Не знаю. - Мальчик еще больше покраснел и опустил голову.
     - Иосиф, - снова вмешался его отец, - что происходит? Ты не хочешь говорить нашим гостям правду? Или ты что-то скрываешь?
     - Я ничего не знаю.
     Я подумала, что все приятели Кости, как только разговор доходит до этого инцидента, отвечают одинаково, словно под копирку.
     - Сегодня ночью погиб Антон Григорьев, - сообщила я Иосифу. - Он тоже разбился, но не дома, а на стройке у Курского вокзала. Мы хотим знать, как это случилось. И почему такое чудовищное совпадение? Сначала погибла эта девушка, подруга Арины, потом исчез Костя, а сегодня ночью погиб Антон Григорьев... Это уже нельзя считать случайным совпадением.
     - Иосиф, - Георгий Леонидович явно занервничал. Он сразу понял, какой страшной выглядит эта цепочка, - ты можешь сказать нам правду?
     Иосиф взглянул на отца и что-то быстро ответил на грузинском языке. Мы не поняли, что он сказал. Но отец ему ответил и переспросил. Сын снова заговорил по-грузински, и мы опять ничего не поняли. Но пусть хоть так, иначе мы вообще ничего не узнаем.
     Старший Васадзе помрачнел, нахмурился. Затем посмотрел на меня:
     - У вас больше нет вопросов?
     Мне не терпелось узнать, о чем он говорил с сыном, но я благоразумно промолчала и только кивнула. Пусть Иосиф выйдет, тогда мы узнаем, что он сказал отцу. Нам очень важно узнать правду. Отец опять сказал сыну несколько слов, после чего тот поднялся, вежливо попрощался с нами и вышел из комнаты. Наступило молчание. Мы ждали, когда Георгий Леонидович наконец объяснит нам, что ему поведал сын. Васадзе выдержал длинную паузу, вероятно, обдумывая, как лучше передать нам его разговор с Иосифом, и сообщил:
     - Он сказал, что там была какая-то неприятная история, в которой были замешаны все эти ребята. Из-за нее Арина ушла в другую школу, а ее подруга выбросилась с балкона. Я думаю, вам нужно срочно найти эту Арину и побеседовать с ней.
     Я прямо вскочила со стула. Это уже был определенный след, ведущий к раскрытию чего-то страшного, не просто случайных совпадений, но чего, мы пока не знали.
     Игнатьев медленно поднялся. За нами встали супруги Васадзе. Денис Александрович протянул руку главе семейства:
     - Спасибо, вы нам очень помогли.
     Я тоже протянула руку хирургу. Человек, который ежедневно спасает столько людей, заслужил право на наше уважение. И он помог нам найти выход из этого запутанного лабиринта, в котором мы оказались не по своей вине. Я подумала, что после нашего ухода у Иосифа будет серьезный разговор с отцом. Но это, наверное, правильно. Мальчиков нужно воспитывать, и лучше всего это могут делать их отцы.
     
     ГЛАВА 15
     
     Мы вышли из дома, снова уселись в машину. Игнатьев достал телефон, позвонил в милицию и попросил найти ему адрес Арины. Некоторое время мы молча сидели в салоне автомобиля и ждали, когда нам перезвонят.
     - Ее отец работает в Третьяковской галерее, - наконец подсказала я. - Может, так быстрее найдут?
     - Легче найти по фамилии, - пояснил Денис Александрович. - В старой школе, из которой она ушла, должны остаться документы. По ним проще всего установить, где она живет. Адреса ребят есть в каждой школе.
     - Может, мы наконец что-то выясним... - Мне было страшно думать о Косте. Если погибли двое его товарищей, то где гарантия, что он еще жив? Жутко представить, что будет с его родителями.
     - Нужно спасать наших детей от этой опасности, - вдруг произнес Игнатьев. - Посмотрите, что происходит. Ведь мы с вами побывали в нормальных, интеллигентных семьях. А если мальчики даже в таких семьях становятся наркоманами, то значит, мы не умеем бороться за будущее наших детей. Я не люблю громких слов, но здесь нужно вести беспощадную борьбу. Просто беспощадную... - Он не договорил. Ему перезвонили. Игнатьев снова включил телефонный аппарат. - Да, я слушаю. Правильно, Хабибулина. Как это - нет в Москве? Куда уехали? Не понял. Да, а когда они возвращаются, выяснили? Завтра утром? Хорошо, я понял. Я все понял. Нет, нет. Кто сообщил? Ясно. Мы сейчас приедем. - Игнатьев убрал телефон и передал разговор мне.
     - Арина уехала с матерью в Казань к родственникам. Вернутся завтра утром.
     - Ясно, - немного уныло отозвалась я. - Подвезите меня, пожалуйста, обратно к милиции, я там оставила машину.
     - Может, сначала на Котельническую набережную? - предложил Игнатьев. - Отсюда недалеко. Узнаем, что там произошло в семье Полуяновых.
     - Хорошо, - согласилась я. - Давайте поедем.
     Машина развернулась в сторону реки. Войдя в дом, мы поднялись на девятый этаж и довольно долго простояли перед дверью квартиры, пока нам не открыла женщина. На вид ей было лет пятьдесят. Она мрачно посмотрела на нас и в квартиру не впустила.
     - Что вам нужно? - поинтересовалась эта особа.
     - Нам нужна квартира Полуяновых, - вежливо пояснил Игнатьев. - Мы правильно пришли?
     - Да, это квартира Полуяновых, - хрипло ответила женщина, - только самих Полуяновых уже нет. Сначала девочка выбросилась, потом умер ее отец. Только я вот сижу здесь одна.
     - Вы мать Надежды Полуяновой?
     - Да. А вы кто такие?
     - Мы из прокуратуры. Моя фамилия...
     - Меня это не интересует. Я не хочу с вами разговаривать.
     - Но мы должны...
     - Вы мне ничего не должны. И я вам ничего не должна.
     - Мы хотели бы с вами поговорить насчет вашей дочери.
     - В прокуратуре уже все проверили! - гневно проговорила она. - Дверь была заперта изнутри. Мою девочку никто не убивал. И никто сюда не мог залезть. Дело давно закрыто. Зачем вы пришли? Вам больше нечем заняться? Посмотрите, сколько вокруг преступлений, разбирайтесь лучше с ними.
     - Дело в том, что мальчики, которые...
     - Я ничего не хочу слышать. Уходите. - Женщина захлопнула дверь.
     Мы понимали ее состояние, которое произвело на нас гнетущее впечатление. Мы молча спустились вниз и всю дорогу молчали в автомобиле. Только когда наконец подъехали к зданию милиции, Игнатьев вдруг предложил:
     - Если у вас есть еще немного времени, вы можете остаться. Дело в том, что наш знакомый, майор Сердюков сумел выйти на торговца, который контролировал поставки наркотиков в этот район. Этого типа уже задержали и скоро привезут в управление милиции. Если хотите, можете поприсутствовать при его допросе.
     Я подумала, что Марк Борисович меня просто выгонит с работы. Но с другой стороны - я очень хотела разобраться. Мое чувство справедливости и моя совесть просто требовали, чтобы я узнала, кто приобщал детей к этой напасти и кто виновен в их смертях. Может быть, я даже увижу убийцу. Нет, я не могла уехать.
     - Останусь, - твердо ответила я Игнатьеву, и он посмотрел на меня с каким-то любопытством. Наверное, с его точки зрения я выглядела абсолютно ненормальным адвокатом и полубезумной бабой, которая лезет не в свои дела. Если бы у меня не было сына, если бы я не переживала за исчезновение Кости и не видела вчера глаза Антона, то, возможно, и не поехала бы с ним никуда, не осталась на допрос. И вообще моя будущая жизнь могла бы сложиться чуточку иначе. Но я решила принять приглашение Игнатьева, и мы опять больше не сказали друг другу ни слова, пока не вошли в управление милиции.
     На этот раз дежурный нам только кивнул, узнав Игнатьева. А меня даже не спросил, куда я направляюсь вместе со старшим помощником городского прокурора.
     А я в это время думала о Сердюкове. Я?ведь юрист и обязана разбираться в людях, понимать мотивы их поступков. Этот Сердюков мне не понравился с первой минуты. Он принял меня с недовольным видом. А почему, собственно, он должен был принимать меня с распростертыми объятиями? Он занимается поисками пропавшего мальчика, у него миллион всяких дел, в том числе и нераскрытых преступлений... Вдруг еще выяснилось, что исчезнувший мальчик был наркоманом... Конечно, Сердюков не был в восторге от этого поручения. А тут появляется перед ним какая-то дама - ухоженная, пахнущая парфюмом, наглая (нужно уметь признавать свои достоинства), бесцеремонная, напористая. И начинает задавать ему неприятные вопросы. Ну как он должен был на меня реагировать? И как бы вы отреагировали в таком случае?
     Конечно, майор был недоволен. И разумеется, я ему не понравилась, что он сразу и дал мне понять. И вообще, я лезу не в свое дело. На следующий день еще выясняется, что я успела побывать в семье Григорьевых, после чего мальчика убили. Его родные заявили, что это я своими бестактными вопросами так довела ребенка, что он убежал из дома. Они, разумеется, не рассказали ему о своих "методах воспитания". И Сердюков не полюбил меня еще больше. Поэтому, вызвав меня в управление, был даже готов обвинить меня в моральном давлении на Антона. Это не мое, а его дело искать пропавшего ребенка и заниматься допросами свидетелей. А мое - представлять интересы семьи и ни в коем случае не искать самой Костю. Вот поэтому он ко мне так и относился. Нечего удивляться, что у нас возникла взаимная неприязнь друг к другу.
     Потом еще визит в семью Зейналовых. Я?ведь правильно рассуждаю: преступность не имеет национальности. Никого нельзя обвинять заранее, а тем более нельзя считать, что представители какой-то определенной национальности могут быть скорее других виновны в тех или иных преступлениях. Но у Сердюкова - статистика. Он четко знает, что в Москве действуют этнические преступные группировки. Я, конечно, все равно убеждена, что неправильно делить людей по признаку национальности. Только скажите об этом сотруднику милиции, который с утра до ночи ловит мигрантов, совершающих грабежи, кражи автомобилей, торгующих наркотиками. Он никогда с вами не согласится. Вот так и Сердюков. И конечно, на него подействовал звонок от Стукалина. Ведь дело, которое ведет майор, теперь контролирует не только прокуратура в лице все понимающего, такого умного Дениса Александровича, но и сам заместитель министра внутренних дел страны, грозный Стукалин. Одно неверное решение, один неправильный шаг - и Сердюков мгновенно получает очень большие проблемы. Его могут даже под горячую руку уволить.
     А он еще нашел человека, продающего наркотики школьникам. Я не знала, что сделаю с этим мерзавцем, когда его увижу: наверное, войдя в кабинет, просто задушу. Воображение рисовало мне мрачного небритого кавказца, пахнущего чесноком и луком, обязательно одетого в дорогую дубленку, несмотря на теплую погоду, в кепке типа "аэродром". Он не станет отвечать на вопросы и будет говорить на ломаном русском языке. Я его заранее ненавидела.
     Мы подошли к кабинету Сердюкова. Игнатьев чуть приоткрыл дверь и, получив разрешение, вошел первым. В милиции Денис Александрович немного позволял себе не быть джентльменом. Я на него не обиделась. Вошла следом и увидела недовольное лицо хозяина кабинета. Он явно не ждал моего появления. Напротив майора сидела миловидная женщина, очевидно, свидетель или учительница, которую он допрашивал. Я отметила правильные черты ее лица, синие глаза, собранные в пучок волосы. Одета она была скромно, на ногах - сапожки. Игнатьев негромко объяснил Сердюкову, что это он пригласил меня для участия в беседе с наркоторговцем. Майор явно был не в восторге от поступка старшего помощника прокурора, но возразить не решился.
     - Знакомьтесь, - показал он Денису Александровичу на женщину. - Вера Николаевна Хавренко. Тот самый "поставщик", о котором я вам докладывал.
     Вот так. Вот тебе и небритый кавказец! Какая же я дура! Ничего не понимаю в жизни. Я решила, что эта молодая женщина примерно моего возраста - учительница, а она, оказывается, калечит детей. Хотя тоже "учительница" в своем роде. Неужели у нее совсем нет совести? Как можно торговать наркотиками в школе? Или, может, у нее нет своих детей и поэтому она равнодушна к чужим? Я даже не знала, что мне думать. Судя по тому, как быстро Сердюков на нее вышел, в милиции уже знали наркоторговцев их района и кто из них какой участок контролировал.
     Я повнимательнее присмотрелась к этой даме. Скромно, но неплохо одета, правда, макияжа немного больше, чем нужно. Но в общем ничего вызывающего. Встретив на улице, никогда не подумала бы, что она зарабатывает себе на жизнь таким образом.
     Денис Александрович сел рядом с Сердюковым. Я устроилась чуть в стороне.
     - Вот и опять мы с вами встретились, - напомнил майор задержанной. - Я ведь помню, как вы были у меня здесь два года назад. Правда, тогда вы проходили только свидетелем. Но сейчас у меня есть все основания предъявить вам обвинения. В нашем разговоре принимает участие старший помощник прокурора города Игнатьев Денис Александрович и... - он чуть помолчал и все-таки вспомнил мое имя, - адвокат Ксения Моржикова.
     - Мне адвокат не нужен, - грубоватым хриплым голосом заявила Хавренко. Наверно, много курила. - Не нужно сразу вешать на меня всех собак. Вы ведь знаете, как мы работаем. Никаких крупных партий, только мелочевка, травка разная, таблеточки. Я понимаю, что с опасной продукцией связываться нельзя. И нечего пугать меня прокурором. Я свои права хорошо знаю.
     - Никто вас не пугает, - вступил в беседу Игнатьев, - только я хочу вам сообщить, что лично буду заниматься вашим делом. И?сделаю все, чтобы вас не просто посадили в тюрьму, а надолго изолировали от детей, которых вы травите вашим зельем.
     - Кто их травит? - возмутилась Хавренко. - Эти дети сами на меня выходят. Не я, так другие. Вы думаете, что я хожу в школу и там предлагаю им таблеточки? Знали бы вы, как они меня ищут, как все телефон обрывают! Я все время меняю номера моих мобильных аппаратов. Можете проверить.
     - Это вы из-за милиции их меняете, - нехорошо улыбнулся Сердюков. - А насчет того, что вас ищут, тут вы правы. Только ищут вас перекупщики - трое ребят, которым вы и сбываете ваши "мелкие партии". А?они уж приобщают к этой "травке и таблеточкам" школьников. Двое из этих ребят готовы дать против вас показания. Поэтому, гражданка Хавренко, на этот раз вы не отвертитесь. Не получится.
     - А я не думаю отвертеться. Раз виновата - отвечу. Только в чем? Травка безвредная, она в горах растет. Между прочим, в Голландии ее открыто продают.
     - У нас не Голландия. А вы пойдете по нескольким статьям еще и за то, что продавали наркотики несовершеннолетним. У?нас как раз принят новый закон по усилению борьбы с наркоторговлей.
     - Каким несовершеннолетним? - улыбается эта дрянь. - Я сбываю только совершеннолетним. Всем моим ребятам уже исполнилось шестнадцать. Я законы знаю, ни с одним малолеткой никогда дел не имела. И вы мне эту статью не дадите. Не получится. Кому потом ребята эту травку перепродают - не мое дело. Может, они это делают с выгодой для себя. Я за это не отвечаю. Каждый хочет заработать.
     Я подумала, что сейчас встану и задушу ее. Хавренко продает наркотики ребятам, которые потом перепродают их в школе более младшим товарищам. И она об этом прекрасно знает. Но формально права, ведь лично с ней имеют дело совершеннолетние ребята. Как же она все правильно рассчитала! Нет, таких нужно сразу сажать лет на двадцать.
     - Из-за ваших поставок погибло двое ребят, - объявил Игнатьев задержанной в глаза, - и еще один мальчик стал законченным наркоманом, начал уже колоться и, возможно, тоже пропал. Поэтому я думаю, что на этот раз вам дадут по полной. Лично я обещаю сделать все, что в моих силах.
     Я на месте этой преступницы испугалась бы. Игнатьев все это сказал таким голосом и с таким выражением лица, что я сразу же поняла бы - этот тип не успокоится, пока не посадит. И похоже, Хавренко это тоже поняла. Потому что начала волноваться:
     - Зачем вы так говорите? Я про этого пропавшего мальчика тоже слышала. Только он не был моим клиентом. Я же героином не занимаюсь. Он сам выходил на других посредников. Вы же знаете, у меня укольчиков не бывает. Я такими паскудными делами не занимаюсь...
     Было особенно неприятно, что она все время говорила о наркотиках с нежностью: "травка", "таблеточки", "укольчики". Такое ощущение, что просто издевалась. Или может, она работает воспитательницей в детском саду? Я такую воспитательницу отправила бы на лесоповал...
     - Хватит, - поморщился Сердюков. - Гражданка Хавренко, вам будут предъявлены официальные обвинения. И еще за продажу наркотиков школьникам мы будем ходатайствовать о лишении вас родительских прав. Вот так, Вера Николаевна.
     Кажется, мы с ней вздрогнули одновременно. Меня просто раздавило известие, что у этого чудовища есть дети. А она испугалась, что их могут у нее отнять. По-моему, любая мать может сойти с ума только от одной мысли, что у нее могут отнять детей. Или лишить ее родительских прав. Даже тюрьмы она боится меньше, чем этого. Не говоря уже о том, что матерям, имеющим несовершеннолетних детей, при первой же амнистии всегда выпадает шанс на досрочное освобождение.
     - Нет, - твердо произнесла она, - не смейте мне такое говорить. Вы не имеете права меня так пугать.
     - Имеем, - возразил Игнатьев, - дети погибли. Они на вашей совести. На твоей совести, Хавренко. Извини, что обращаюсь к тебе на "ты". По закону обязан называть тебя гражданкой. Только ты не гражданка, а законченная стерва, если знаешь, что твой "товарчик" попадает к детям.
     Он явно нарочно использовал ее манеру уменьшительно-ласкательно называть вещи. И в сказанном прозвучала не только скрытая угроза, но и ненависть. И женщина это почувствовала.
     - Я не отвечаю за погибших. И не нужно на меня так смотреть. Ты ведь прокурор, должен уметь себя вести. Это потом, когда ты уйдешь и своего адвоката заберешь, твой напарник будет меня пугать. Я ведь знаю, как в милиции работают. Они меня будут прокатывать по полной программе. Сначала потребуют, чтобы я деньги заплатила. Потом вспомнят, что давно участковому не отстегивала. Потом расскажут о том, как меня будут насиловать. Потом изнасилуют пару раз, я ведь жаловаться не побегу. Потом изобьют, но так, чтобы следов не оставить. Потом еще раз деньги возьмут. А потом отпустят наконец к детям. Вот так все и будет, прокурор. И ты на меня такими глазами не смотри. У меня впереди два или три дня ада. И ты об этом хорошо знаешь. И майор наш тоже все знает. Только адвокат, может, еще не все знает, но тоже скоро узнает.
     - Перестань, - поморщился Игнатьев, - ты меня не разжалобишь. Мальчик кололся и доставал героин. Ты ведь свою травку сама не выращиваешь. И свои таблеточки где-то берешь. А получаешь ты их у твоего основного поставщика, которого боишься больше милиции и прокуратуры. Верно?
     Хавренко молча отвернулась.
     - Верно? - повысил голос Денис Александрович.
     - Отцепись! - огрызнулась она хриплым голосом. - Сам все знаешь. Не нужно на меня давить. У меня ведь двое ребят. Дочь и сын. Им уже по одиннадцати. Как я тебе сдам моего "поставщика"? Они же всю мою семью вырежут. И об этом ты тоже знаешь. А если даже не вырежут, то просто махнут на меня рукой. И я не знаю, что страшнее. И?ты, прокурор, не знаешь. Как мне заработать деньги на моих детей? Откуда мне их взять? Пойти на панель? Мне уже под сорок, не возьмут, скажут - старая. Мужа у меня нет, а любовника я сама содержу. Вот теперь и скажи мне, прокурор, если ты такой умный, что мне делать? Откуда мне деньги взять, чтобы в твоей Москве прожить, детей накормить и самой с голоду не умереть? Тогда давай устрой меня на работу, вспомни, что до девяносто первого года я была профессиональной машинисткой. Работала на заводе, который давно закрыли и растащили по частям. Еще вспомни, что я к одному бизнесмену попала, который меня заставлял оральным сексом заниматься не только с ним, но и с его друзьями, пока я ему однажды по морде не дала. Вспомни, как в девяносто восьмом все мои деньги пропали. И я одна сидела с двумя маленькими детьми. Муж-стервец сбежал. Детям тогда было только по четыре годика. И они, маленькие, кушать хотели. А все мои деньги в банке пропали. Я тогда как раз свою квартиру продала, дура набитая, и все деньги в наш родимый банк по соседству отнесла. Кто мне тогда помогал? Где я могла деньги достать? Я на вашей прокуратуре не видела надписи "помощь всем нуждающимся". И?на вашей хреновой милиции тоже табличек об оказании помощи не видела. Что же вы банкиров этих не ловили, которые у нас деньги украли? Почему не кричали "караул", когда завод, на котором я работала, по частям продавали? А главного инженера просто в подъезде убили. И до сих пор убийцу не нашли, следователи вы дерьмовые. Извини, что ругаюсь, довел уже. Меня за эти годы знаешь сколько раз в милицию привозили? Я тебе скажу. Шесть раз. И каждый раз все одно и то же. Бьют и насилуют. Насилуют и бьют. А я каждый раз терплю. Раз насилуют и бьют, значит, денег возьмут меньше. В последнее время стали бить злее и денег больше берут. И каждый раз меня отпускают домой. Ты этого не знал, прокурор? Теперь будешь знать. И не говори мне про детей, я сама мать и знаю, какая эта зараза. Только я своих от нее берегу. Вот так же и каждая мать должна своих беречь от этой гадости. От меня беречь, от моих ребят-помощников, от моих поставщиков. Держаться за своих детей, каждый день проверять их карманы, каждый день с детьми беседовать. А иначе и правда получишь наркомана, который перейдет на героин. И ты его уже не сможешь спасти. Поэтому ты меня не пугай, прокурор. У меня своя жизнь, у тебя - своя. И нам друг друга никогда не понять.
     Пока она говорила, я с трудом сдерживалась. Честное слово, мне было ужасно стыдно. И за то, что я такая благополучная. И за то, что у меня в семье все нормально. И через такие испытания я не проходила. И работа у меня прекрасная. И зарплата. И даже босс мой такой замечательный. Несчастная женщина! Через какие же испытания ей пришлось пройти?! Я ее, конечно, ненавижу, но с другой стороны... Ой, не знаю. Не смогла бы я работать прокурором. Чтобы другого человека обвинить, нужно огромным мужеством обладать, быть бесконечно уверенным в своей правоте, в своей справедливости. У меня такой убежденности никогда не будет. По существу, каждый прокурор берет на себя чудовищную ответственность, обвиняя другого человека, не исследовав досконально его жизнь и судьбу. И каждый судья, вынося решение, тоже берет на себя немного функции Бога, определяя, жить человеку или не жить, или как ему жить в ближайшие годы. Можно одним неправильным обвинением, одним несправедливым приговором сломать жизнь не только какому-то человеку, но и всей его семье. Все-таки хорошая у меня профессия. Я?должна людей защищать - вот это мое призвание.
     Игнатьев молчал. Потом посмотрел на Сердюкова. Мрачно так посмотрел.
     - Она правду говорит?
     - В прошлый раз Хавренко свидетелем проходила, - угрюмо пояснил майор. - Никто ее не бил и не насиловал.
     - Как же не насиловал! - ухмыльнулась женщина. - Ваш подполковник в своем кабинете и насиловал. Начальник вашего отдела.
     Денис Александрович поморщился. Потом вдруг приказал:
     - Напишешь заявление на мое имя. Мы с этого подполковника погоны снимем, это я тебе обещаю.
     Сердюков отвернулся, ничего не сказав.
     - Ты ничего доказать не сможешь, - отозвалась Хавренко, - и лучше не делай ничего такого. Только врагов наживешь. Мне и себе. Тебе они ничего сделать не смогут. А я женщина беззащитная. Сам знаешь, кому поверят - наркоторговке или офицеру.
     - Ты напиши, а я все сам проверю, - угрюмо повторил Игнатьев. - Виноват - накажем, и не потому, что он такое тебе устроил. Знаешь, в чем он виноват? Он тебя отпускать не должен был. Если бы не отпустил, может, эти ребята и не погибли бы. Вот поэтому я тебе и говорю, чтобы ты написала. Твое дело я сам буду контролировать. Но детей мы у тебя все равно отнимем и родительских прав лишим. Извини. Иначе не получится.
     - Не нужно, - вдруг попросила женщина, - сам знаешь, как мне больно это слышать. Не нужно так говорить. У них, кроме меня, никого нет. Я ведь из Харькова приехала сюда еще восемнадцать лет назад. Хотела в театральный поступить. Только по конкурсу не прошла. И с тех пор здесь живу... - Она помолчала. Потом внимательно посмотрела на меня, очевидно почувствовав, в каком я состоянии, и обратилась именно ко мне: - Дай сигарету.
     - Не курю, - робко выдавила я.
     - Конечно, не куришь, - горько усмехнулась Хавренко, - тебе здоровье беречь нужно. Зачем тебе курить?
     Сердюков достал пачку сигарет, вытащил одну, протянул ее женщине, щелкнул зажигалкой.
     - Значит так, - твердо заявила она. - Вы меня где-нибудь прячете. Меня и моих детей. И от уголовной ответственности освобождаете. У вас сейчас есть такие права. Я?ведь не дура, газеты читаю. Есть специальная программа защиты свидетелей, как в Америке. Нам с детьми ничего не нужно. Своего любовника я уже давно бросить хочу. Он, как нашкодивший кот, налево ходит, а потом ко мне заявляется за деньгами. В общем, все надоело. Перевезите нас в любой город, куда-нибудь на юг, например в Ростов или Краснодар. И дадите мне работу. Больше ничего не хочу. Только чтобы дети были сытые и здоровые. А я вам всю эту "компашку" сдаю. Вот такие у меня условия.
     Игнатьев и Сердюков переглянулись. Они явно не ожидали подобного предложения.
     - Я должен посоветоваться с руководством, - сказал Сердюков.
     - Советуйся, - согласилась она.
     - Лучше позвоним в Комитет, - предложил Денис Александрович, - там есть такая программа. Они все проведут лучше нас.
     - Я все равно должен доложить, - ответил майор.
     - Обязательно, - согласился Игнатьев, - и я позвоню в Комитет. Но учти, Хавренко, шутки закончились. Если ты нам?сдашь какую-нибудь мелочь, у нас ничего не получится. Мне нужны все "поставщики".
     - Не дура, сама понимаю, что должна хорошую жизнь заслужить. Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я ведь верующая. И не смотри на меня такими глазами. Гореть мне в аду тысячу лет, пока грехи свои не отмою. За каждого мальчика, за каждую девочку, за каждую душу детскую. Все знаю и понимаю. Самой давно надоело. Только вот прокуроры мною не занимались, такие злые, как ты. Я ведь сразу поняла, что ты честный человек. Честные обычно бывают злыми и бескомпромиссными. А воры у нас благодушные и расчетливые. Я их столько в своей жизни повидала...
     - Сейчас заплачу от умиления, - зло отреагировал Игнатьев. Затем достал телефон, поднялся и отошел в сторону, чтобы поговорить с кем-то из Комитета по борьбе с распространением наркотиков. Возможно, даже своему младшему брату. Сердюков тоже поднялся и вышел из кабинета. Хавренко посмотрела на меня.
     - Как тебя зовут? Они сказали, но я не запомнила.
     - Ксения. Ксения Моржикова.
     - Ты действительно адвокат?
     - Да.
     - Пришла мне помочь?
     - Нет. Меня попросили родители пропавшего мальчика представлять их интересы в милиции и прокуратуре. Они с ума сходят, не знают, куда он исчез. Ты не знаешь?
     - Нет, конечно. Если бы знала, то сразу сказала бы. У тебя дети есть?
     - Сын.
     - Здоров?
     - В каком смысле?
     - Колется? Или только нюхает?
     - Нет-нет. Мне кажется, ничего такого нет.
     - Следи строже, - посоветовала мне преступница, - сейчас время плохое. За мальчиками нужен строгий надзор. Ты одна или с мужем?
     - С мужем.
     - Значит, повезло. Зарплата хорошая?
     - Нормальная. - Не могу я ей рассказывать, что у меня такая зарплата потому, что я работаю у самого Марка Борисовича.
     - Тогда тем более повезло. А муж хорошо зарабатывает?
     - Тоже нормально.
     - Тогда рожай, - вдруг посоветовала она, - нельзя иметь одного ребенка. Это неправильно. Как одна рука. Нужно хотя бы двоих. Или еще лучше троих. Если бы у меня все иначе было, я бы пятерых родила. Вот видишь, не сложилось. Стала я торговкой наркотиков. И не будет мне никогда прощения за такое. Ни в этой жизни, ни в иной.
     Я промолчала. За два дня я узнала о жизни больше, чем за многие годы, проведенные в конторе Розенталя. Действительно, почему я не рожаю? У Виктора нет детей. Глупо я себя веду. Почему я не рожаю второго? Если сравнить мою жизнь с другими... Нет, не буду сравнивать, это страшно. Каждый день буду Бога благодарить, что у меня все в порядке, и каждое утро, честное слово. Какой же дурой я бываю, когда думаю, что у меня есть проблемы!
     Игнатьев наконец повернулся к нам.
     - Все в порядке, - сообщил он, - я, кажется, сумел договориться. Они приедут через сорок минут. Если, конечно, не попадут в пробку. И тогда мы сможем поговорить более предметно.
     
     ГЛАВА 16
     
     Хавренко курила. Я пристально смотрела на нее, чувствуя, что все еще нахожусь под впечатлением ее речи. А как бы я поступила на ее месте? Провинциалка, приехавшая в Москву, чтобы пробиваться любым способом. Оказалась без денег и связей, без квартиры и друзей. Что бы я делала? Наверное, мне пришлось бы еще хуже, ведь, судя по всему, раньше Хавренко выглядела гораздо лучше меня. Согласилась бы я на интим, например, с Марком Борисовичем? Конечно, он идеальный семьянин, но если бы он потребовал?.. Неужели я согласилась бы? Или сразу же подала бы заявление на увольнение? И что мне нужно было делать в августе девяносто восьмого, в том самом проклятом августе, который сломал судьбы стольким людям? Уже позже я узнала, что некоторые банки заранее получили сообщение о возможном дефолте. Представляете, как они на этом нажились? Если заранее знать, что через несколько дней доллар будет стоить в четыре раза больше, чем сегодня, что валютный "коридор" отменят и доллар взлетит до небывалых размеров, можно скупить огромную массу долларов по шесть рублей, а через несколько дней начать продавать их по двадцать четыре. Это же чистая прибыль в четыреста процентов за несколько дней. Что там писал Маркс о такой прибыли? Я?человек не бедный, но когда думаю, какое количество людей пострадало во время августовского дефолта, меня просто колотит. Я ведь тогда была совсем молодой девочкой, и на мне эти финансовые потрясения не так отразились, как на других. Зато они отразились на тысячах и миллионах таких, как Вера Хавренко. Чтобы эти банкиры подавились своими деньгами! Они нажиты на таких страданиях и на такой крови, что страшно представить.
     Что могла сделать Хавренко, когда грянул дефолт, муж сбежал, она осталась с двумя детьми, а все деньги пропали? Как она должна была выживать? И как выживала бы я в ее положении? Не знаю. Наверное, сдохла бы от голода, но наркотиками не торговала бы. А может быть, и торговала бы, если бы увидела, что и мои дети тоже умирают от голода? Не знаю, просто не знаю, как я себя вела бы. У каждого своя мера падения и своя планка нравственности. Я сидела, вот так размышляла и молчала. Хавренко смотрела на меня, курила и тоже молчала. Так прошло минут десять, пока наконец в комнату не вернулся Сердюков. Уже по его виду я поняла, что ничего хорошего он не сообщит. Но думала, что его новости касаются Веры, которую не хотят защищать высокие милицейские чины.
     - Скоро сюда приедут сотрудники Комитета, - сообщил Игнатьев, - я с ними договорился.
     Нечто вроде тени пробежало по лицу майора. Он подошел к Денису Александровичу и что-то тихо ему сообщил. Тот вскинул голову, нахмурился. Взглянул на Хавренко и нахмурился еще больше. Я уже поняла, случилось что-то ужасное. Потом Игнатьев посмотрел на меня, явно не зная, как сообщить мне услышанную новость.
     - Что случилось? - почему-то испугалась я. Очень испугалась. Словно почувствовала, что сейчас услышу.
     - Нашли тело Константина Левчева, - мрачно сообщил Игнатьев. - На той же стройке. Он тоже упал и погиб от падения, но его засыпало строительным мусором, и поэтому никто не видел трупа. А когда сегодня провели проверку, то нашли его тело...
     - Господи! - вырвалось у меня. Я до последней секунды все еще надеялась, что мы найдем мальчика живым. Мне так хотелось в это поверить! Так хотелось, чтобы случилось чудо! Но чудес не бывает. Или они бывают в других местах. Я с ненавистью взглянула на продолжающую курить Веру. Как же я ее возненавидела в этот момент! Я забыла про ее детей, про ее трудную жизнь, про все мои сомнения и мысли, которые были у меня всего минуту назад. Да чтоб она сдохла! Пусть ее посадят на тысячу лет. Из-за нее погибли дети. Из-за нее произошли эти трагедии. Я вспомнила мать Нади Полуяновой. Разве можно таких, как Хавренко, жалеть? Нет им никакой пощады. Господи, как же мне не стыдно! Я же адвокат, а не обвинитель. Я должна понимать, что степень вины наркоторговки определяется не только ее порочной деятельностью, но и готовностью подростков принимать эту пакость.
     - Когда его нашли? - тихо спросила я, уже понимая, что моя работа в качестве представителя семьи Левчевых завершена.
     - Полчаса назад, - ответил Сердюков. Ему было явно не по себе. Он же нормальный человек и тоже переживает. К тому же майор понимает, что Стукалин не простит им этого убийства.
     - Вы уже сообщили семье мальчика?
     - Нет. Подумали, что вы сами позвоните.
     - Да, наверное, мне нужно им позвонить, - согласилась я, понимая, что это будет самый трудный разговор в моей жизни. Я?его не вынесу, не выдержу, не переживу, но обязана им сообщить эту страшную весть. И?опять взглянула на Веру Хавренко. На этот раз без боли, без сожаления и без жалости.
     - Я лучше поеду к Левчевым. - Мне было очень трудно произнести эти слова.
     - Правильно, - кивнул Игнатьев. - Лучше всего вам туда поехать. Я сообщу вам о результатах нашего расследования.
     - Обязательно. - Даже больше не представляя интересы Левчевых, я хотела знать, что случилось с ребятами и почему они гибнут на этой стройке. Что их туда влечет?
     В голове у меня стоял туман, перед глазами плыли какие-то круги. Я не знала, как мне говорить с Левчевыми. Не представляла, какие подберу слова, как попытаюсь их утешить. Что можно говорить в таких случаях? Или что нужно говорить? Я не знала... Денис Александрович смотрел на меня и, кажется, понимал мое состояние.
     - Скажите им, что кто-то должен приехать и опознать тело мальчика. Сегодня вечером, - напомнил он.
     - Опять! - вырвалось у меня. - Это похоже на какой-то ужасный ритуал.
     - Вы же прекрасно все понимаете.
     - Они не смогут. Ни отец, ни мать. Нужно найти кого-нибудь другого. Они просто не выдержат. У матери и так нервы на пределе. А у отца больное сердце. - Я не представляла, как можно потребовать от родственников исполнения такой процедуры. Но с другой стороны, кто же еще может опознать своего близкого? И как можно хоронить человека, если его не опознали родственники? Они же сами потом начнут сомневаться. К тому же закон есть закон.
     - Вы же понимаете, что мы ничего не можем изменить, - сказал мне Игнатьев. - Кто-то из них все равно должен приехать. Сегодня вечером. Я попрошу, чтобы в морге все подготовили.
     - Не говорите мне об этом, - простонала я от ужаса, услышав слово "морг".
     Мой стон услышала Вера. Она потушила сигарету, посмотрела мне в глаза и осторожно уточнила:
     - Мальчик погиб?
     - Да, тот самый мальчик, которого такие, как ты, пристрастили к наркотикам, - заревела я, уже ни о чем не думая. - Он перешел на героин и погиб, сорвавшись на стройке. Это ты виновата в его смерти.
     Честное слово, в этот момент я бы могла ее ударить. А еще говорят, что в нашей милиции работают строгие люди. Да они просто ангелы, если могут все это терпеть ежедневно, проходить через такое.
     - Не ори, - огрызнулась Вера, - люди вокруг. - Она посмотрела на Сердюкова и вдруг попросила у него еще одну сигарету.
     Он без слов протянул ей пачку. Сотрудники милиции немного психологи, они чувствуют состояние подозреваемых. Хавренко взяла сигарету, и он щелкнул зажигалкой.
     - Значит так, - сказала она, мрачно глядя куда-то перед собой, - записывайте. Основной товар я получаю от Джамала Абдулханова. Его адрес у вас должен быть. Все торговцы, а нас человек двадцать, отдают ему деньги после реализации. Он обычно выдает товар в долг, даже без залога. Но тех, кто не возвращает деньги, сажает на "счетчик". И набегают проценты. В общем, все как обычно. Я ежемесячно получаю у Джамала товара на двадцать тысяч долларов. Продаю за сорок. Обычная надбавка в пятьдесят процентов, вы же расценки знаете. Десять идет Джамалу, пять остается мне. Вот так и живу. Иногда беру товара больше, тогда мне и остается больше. Но Джамал строго следит, чтобы все было по правилам.
     Я быстро подсчитала. И что же получается? Она берет товара на двадцать, продает его за сорок. Но рассказала только про тридцать пять тысяч. Куда же идут еще пять?
     - А остальные пять? - не выдержала я. Следовало бы, конечно, промолчать, но я была в таком состоянии, что задала этот вопрос почти машинально.
     Игнатьев взглянул на меня, нахмурился еще больше, но промолчал. Сердюков даже не посмотрел в мою сторону. Только Вера выпустила струю дыма и, улыбнувшись, показала на них.
     - Видишь, они молчат? Оба знают, куда идут оставшиеся деньги. У нас столько проверяющих на шее сидит! И каждому от бандитов до милиции нужно отстегивать. У всех свои порядки. Джамала мои проблемы не касаются.
     - Сейчас поедем его брать, - жестко объявил Сердюков, - если обещаешь дать показания против него. Мы возьмем всю его банду, всех перекупщиков и всех его сбытчиков. Только учти, что потом отказаться от своих показаний будет невозможно, они все равно узнают, что это ты их сдала. Мы, конечно, будем тебя защищать, а сотрудники Комитета по борьбе с наркотиками сумеют сделать тебе новые документы и новый адрес, спрячут твоих детей и тебя, но ты не должна отказываться от своих показаний.
     - Не откажусь, - твердо пообещала Хавренко.
     Сердюков взглянул на старшего помощника прокурора.
     - Мы его давно знаем, но зацепить не могли. Он даже карманы зашивает, когда выходит из дома, чтобы мы не подбросили ему наркотики. Не могли найти никакой зацепки. И Джамал очень исправно платит. По-моему, и сотрудникам Комитета, и нашим людям, и даже офицерам ФСБ. У каждого своя "такса". Если потянем за эту ниточку, то обнаружим целый клубок. Тогда нужно брать его поставщиков и проследить всю цепочку до Таджикистана, откуда они привозят свой товар, переправленный им через границу из Афганистана.
     - Будем брать, - поддержал майора Игнатьев. - Если она сдаст нам Джамала, то будет легче выявить остальных.
     Я подумала: вот ведь должна была произойти чудовищная трагедия, чтобы Вера решилась на такое откровение. С другой стороны, у нее двое детей и она понимает, что ничем хорошим для нее все это не закончится. Либо дети пристрастятся к зелью, которым торгует мать, либо их убьют вместе с матерью. Либо убьют только мать, а дети останутся сиротами. В общем, любой вариант одинаково ужасен. Мне Веру Хавренко было уже не жалко - мне стало за нее страшно. И ведь нет никакой гарантии, что ее не сдадут. Здесь не Америка, у нас программа защиты свидетелей еще не работает. И нет такого количества профессиональных и добросовестных офицеров, которые ни при каких обстоятельствах ее не выдадут. Наркомафия умеет мстить и не жалеет на это никаких денег. Они купят ее адрес у первого продажного сотрудника правоохранительных органов и пошлют к ней своих убийц. И тогда никто не сможет ее защитить. Я еще раз посмотрела на Веру и вышла из кабинета. Впереди у меня был самый трудный в жизни разговор.
     Я поехала к Левчевым, нарочно выбрав самый долгий маршрут, чтобы попасть к ним как можно позже. В пути позвонила Нине, чтобы она встретила меня во дворе - не представляла, как смогу встретиться с Левчевыми одна. Нина ни о чем меня не спросила, и за это я была ей очень благодарна. Просто сказала, что будет ждать меня во дворе.
     Я появилась у их дома через сорок минут. Начинало темнеть. Я заперла машину, прошла по двору и, увидев мою двоюродную сестру, подошла к ней. Нина смотрела на меня и, кажется, сумела все понять до того, как я начала говорить. Глаза у нее были мокрые от слез.
     - Да, - подтвердила я, - его нашли погибшим. На стройке. Может, сам сорвался и упал. Подробностей не знаю.
     - Что ты им скажешь?
     - Правду. Расскажу, что его нашли. И?сразу уйду. Мне будет трудно там одной. Без тебя.
     - Я не пойду, - неожиданно отказалась?Нина, - не могу. Я не смогу все это вынести.
     - А я смогу? Ты думаешь, мне легко? Вот так просто прийти и сообщить родителям, что погиб их сын. Думаешь, мне очень просто решиться подняться к ним домой?
     - Это твоя работа, - всхлипнула Нина.
     - Это наша работа. Воспитывать своих детей, - твердо проговорила я, - и мы с тобой должны пойти вместе. Ты втянула меня в эту историю, Нина. Ты думаешь, мне было легко беседовать с этими подростками и узнавать такие жуткие подробности? Пойдем. Я боюсь сорваться.
     Она согласилась. Что было потом, вам лучше не знать. А мне лучше никогда не вспоминать. Это было самое страшное, что произошло в моей жизни. Дверь мне открыла сама Медея, которая, похоже, сразу же поняла, почему мы пришли вместе. Я?только открыла рот, как она закричала. Очень страшно закричала. Никогда не забуду ее крика. Потом упала на пол. Прибежал муж. Он был растерян, но старался держаться. Когда мы положили Медею на диван, я коротко сказала ему о том, что случилось. Левчев заплакал. Никогда не думала, что это так страшно, когда плачут взрослые мужчины. А я сидела и держалась. Потом заплакала Нина. В конце концов, заплакала и я. Так мы все и ревели. Затем приехала "скорая помощь", и Медею увезли в больницу. Левчев поехал вместе с ней. А я пошла к Нине и еще долго плакала у нее дома. Вернувшийся муж Нины даже не решился пройти к нам на кухню, чувствуя, в каком мы тяжелом состоянии.
     Так мы и просидели несколько часов. Мой мобильный телефон лежал в сумке, которую я оставила в коридоре. Он звонил беспрерывно, но нам было не до него. Виктор позвонил раз двадцать и начал уже беспокоиться, когда муж Нины принес мне мою сумочку и я наконец ему ответила, разрыдавшись в аппарат. Виктор искал меня, чтобы отвезти и показать нашу возможную новую квартиру на Тверском бульваре. А я совсем об этом забыла.
     Виктор все понял без лишних слов. Приехал за мной на такси, забрал у меня ключи от машины, спустил меня вниз, посадил в автомобиль и привез домой. Какое счастье, когда у вас такой понимающий муж! Уже дома я снова расплакалась. Хорошо, что я работаю у Марка Борисовича и не сталкиваюсь с подобными трагедиями ежедневно. Иначе я долго просто не выдержала бы.
     Мы просидели на кухне почти до утра. Я?все говорила и говорила, рассказывая Виктору обо всем, что случилось. Он молча меня слушал не перебивая. А ведь ему утром нужно было на работу. Но он хорошо понимал, что в этот момент мне необходимо его сочувствие. И его молчание. А потом вдруг я сказала ему, что хочу рожать. Непонятно почему и в какой связи с тем, что говорила до сих пор. Он очень удивился. Долго молчал. Наконец переспросил:
     - Ты уверена?
     - Да, - я взяла его руку, - у нас с тобой нет детей. Это неправильно, Виктор. Так нельзя.
     - У нас есть твой сын.
     - Верно. И Саша растет один. Совсем один. Раньше он просил меня родить ему братика или сестричку. А в последние годы перестал. Видимо, понял, что я ничем не смогу ему помочь. А я сама хочу, чтобы у нас был ребенок. Наш общий ребенок, Виктор. Брат или сестра для Саши.
     - Извини, - отозвался Виктор, - я думал, что ты не захочешь. В твоем возрасте...
     - Где ты научился говорить женщинам гадости? - улыбнулась я сквозь слезы. - Неужели ты ничего не понял? Я хочу родить. Мне только тридцать девять лет. Возраст вполне подходящий. Я уже рожала, и поэтому риск небольшой.
     - Возможно. - У Виктора было какое-то неопределенное выражение лица, как будто он был не рад. Я не поняла, почему он так реагирует.
     - Тебе что-то не нравится?
     - Я всегда поддерживаю все твои решения, - напомнил он, - но это предложение настолько необычно. Я даже не мог подумать...
     - А ты сам хочешь?
     - Конечно. Но я всегда думал о тебе. Только о тебе. Конечно, я хочу иметь ребенка. Только учти, уже утро и у нас осталось не так много времени. Или можно отложить процесс зачатия на завтра?
     - Согласна. - Я впервые за долгие последние часы улыбнулась. - Пусть будет завтра. И завтра же мы поедем смотреть нашу новую квартиру на Тверском бульваре. - Мне казалось, что после Английского бульвара я не смогу даже слышать этого слова "бульвар".
     - Тебе не нужно было заниматься этим делом. Ты все приняла слишком близко к сердцу, - сказал Виктор, - но теперь все закончилось.
     - Нет, - упрямо возразила я, - еще не все. Я должна разобраться и узнать, что случилось с ребятами. Кто их убивал. И почему они погибли. Я завтра снова поеду в милицию.
     Он долго молча смотрел на меня, потом заявил:
     - Завтра я тебя никуда не пущу. Тебе нельзя столько волноваться. Хотя бы из-за нашего будущего ребенка.
     - Я должна. Иначе не смогу потом нормально жить. Я должна понять, что произошло. И ты меня не отговаривай, Виктор. Иначе я потом всю оставшуюся жизнь буду мучиться этими вопросами.
     - Идем спать, - предложил он, взглянув на часы и хорошо понимая, что спорить со мной бесполезно, - уже пятый час утра. - И поднялся, чтобы выйти.
     - Виктор, - позвала я мужа. Он обернулся. - Ты самый лучший муж на свете, - сказала я ему, и он улыбнулся. Честное слово, я действительно так подумала.
     
     ГЛАВА 17
     
     Утром позвонил Марк Борисович. Меня всегда поражает его осведомленность. Такое ощущение, что у него есть собственная разведка, которая информирует его не только обо всех случаях, связанных с его клиентами, но и о том, как работают его сотрудники. Объем информации, которую он получает и перерабатывает, равен объему информации какого-нибудь генерального штаба армии среднего по размерам государства. Он сказал Виктору, подошедшему к телефону, что разрешает мне сегодня не выходить на работу, учитывая мое состояние. Про трагедию в семье Левчевых Розенталь уже знал. Виктор сообщил мне обо всем этом перед уходом на работу. Я спала бы еще часа два, но раздался звонок моего мобильного телефона. Я ответила и услышала знакомый голос Игнатьева:
     - Доброе утро. Я посчитал важным сообщить вам, что сегодня ночью мы арестовали этого Джамала и его банду. Человек тридцать. Всю операцию провели сотрудники ФСБ и Комитета по борьбе с наркотиками. Думаю, на этот раз всех бандитов посадят. А?заодно с ними накажут и тех офицеров, которые им помогали.
     Я молча слушала. Какая мне разница, кого из коррумпированных офицеров посадят, если мальчиков уже не вернуть?! Но Игнатьев еще не закончил:
     - Сегодня в Москву должна приехать Арина. Вы не хотите присутствовать при разговоре с девочкой? Я вообще хотел попросить вас, чтобы именно вы провели с ней эту беседу.
     - Почему я?
     - Вы профессиональный адвокат. И вы уже в курсе всего произошедшего. Вам доверяют дети. И самое важное, что вы не скрываете вашего личного отношения к случившемуся. Всегда заметно, как вы волнуетесь.
     - Вы считаете, что я мало вчера перенервничала и мне нужно добавить еще сегодня?
     - Нет, не считаю. Дело в том, что девочка перенесла какое-то нервное потрясение и даже попала в больницу. Родители могут не согласиться на допрос их дочери, а у меня нет достаточных оснований, чтобы вызывать ее в прокуратуру. Поэтому мне нужна ваша помощь. Кроме того, я полагал, что вы сами попросите разрешения присутствовать на допросе Хабибулиной. Или я ошибся?
     Можно было сказать "да", положить трубку и забыть обо всем на свете. Это было легко и просто. А потом заснуть и отдыхать. Но я так не могла. Я обязана была узнать, что там произошло с подругой Арины. Обязана хотя бы ради моего сына, чтобы предостеречь и Сашу, и его товарищей от таких же трагедий.
     - Нет, - ответила я, подумав секунд пятнадцать, - вы не ошиблись. Я думаю, что вы вообще мало ошибаетесь в вашем деле. Поэтому приеду к вам через два часа. С поправкой на наши пробки.
     - Сделаем иначе, - предложил Игнатьев. - Я возьму машину и заеду за вами. И мы вместе поедем к этой Хабибулиной. К тому времени она будет уже дома. Договорились?
     - Да. Но у меня еще один вопрос.
     - Какой?
     - Эта группа действительно продавала героин?
     - Да.
     - А Вера Хавренко?
     - Нет. Она продавала другие наркотики. Но это не имеет никакого значения. Ее вина от этого не меньше...
     - Я все понимаю. Спасибо.
     Я положила трубку и поднялась, чтобы пройти в ванную. Нужно одеться и успокоиться. После сегодняшней ночи у меня опухшее лицо. Я столько вчера плакала. И?еще мне необходимо позвонить Нине и узнать, как чувствует себя Медея. Хотя как она может себя чувствовать? Что еще может случиться в ее жизни страшнее того, что уж произошло? Не дай бог никакой матери потерять своего ребенка. Ни одной матери на свете. Самое страшное, что может случиться, - это вот такая трагедия. И нет для этого никаких слов сочувствия... Хватит, лучше об этом вообще не думать, иначе я ворвусь в комнату к Саше и начну кричать от ужаса.
     Денис Александрович приехал за мной точно в срок. Такое ощущение, что автомобильные пробки ему не очень мешают. Или их машине. Наверное, у нее какая-то особая сирена или "маячок", позволяющий ему вовремя прибыть на место. Я уселась в салон и поздоровалась с Игнатьевым.
     - Они уже приехали, - сообщил мне Денис Александрович. - Я слышал, что у вас вчера был очень тяжелый разговор и Левчева попала в больницу.
     - Вы звонили им вчера? - испугалась я, вспомнив, что ничего не сказала несчастным родителям про опознание тела мальчика. Просто не смогла.
     - Нет. Мы решили пока их не беспокоить. Судя по фотографиям, это тот самый Константин Левчев. Но все равно мы попросим отца опознать тело сына.
     - Вы хотя бы слышите, что говорите? - судорожно дернулась я. - Это же просто невозможно. Немыслимо.
     - Вы разве не проходили криминалистику? Или судебную медицину? - спросил Игнатьев. - Вы же профессионал, госпожа Моржикова, и понимаете, что иначе невозможно.
     - Какой-то дикий ритуал. - Я опять подумала, что профессор Левчев не перенесет такого испытания, хотя и понимала, что никаких других вариантов нет. Так что об этом лучше вообще не думать.
     Через двадцать минут мы уже были у?нужного дома - обычного девятиэтажного дома с кодовым замком на входной двери.
     Набрали номер квартиры Хабибулиных и услышали женский голос.
     - Добрый день, - вежливо поздоровался Денис Александрович, - извините, что мы вас беспокоим. Мы из городской прокуратуры. Вам должны были позвонить насчет нас.
     - Да, верно, звонили, входите. - Она открыла дверь, мы вошли в дом и поднялись на восьмой этаж, где жили Хабибулины. Дверь квартиры нам открыла женщина лет сорока с темными волосами, четко очерченными скулами, носом с горбинкой. Она пристально нас рассмотрела.
     - Ваша фамилия Игнатьев? - уточнила хозяйка, и Игнатьев показал ей свое удостоверение. Только после этого женщина пропустила нас в квартиру, а Денис Александрович представил ей меня.
     - Я не хотела бы, чтобы вы беспокоили мою девочку, - сказала мать Арины. - Она совсем недавно пережила нервное потрясение и попала в больницу. Мы были вынуждены даже перевести ее в другую школу. Врачи советовали нам оберегать девочку от разного рода волнений. Поэтому я готова ответить на ваши вопросы вместо нее.
     - Ее нет дома? - поинтересовался Денис Александрович.
     - Она в своей комнате. - Женщина провела нас в просторную гостиную, на стенах которой висело несколько очень хороших картин. Я в этом немного разбираюсь. Очевидно, супруг хозяйки, работающий в Третьяковке, разбирался еще лучше. В гостиной мы уселись за просторный стол.
     - Вы должны понять меня правильно, - продолжила мать Арины.
     - Может, сделаем немного иначе? - предложил Игнатьев. - Мы с вами побеседуем здесь, а госпожа Моржикова пройдет к Арине. Она профессиональный адвокат, и у нее есть сын примерно такого же возраста, как и ваша дочь. Я думаю, она сумеет найти общий язык с вашей девочкой. Поймите, это очень важно. У нас счет идет буквально на часы...
     - Что случилось?
     - Дело в том, что вчера погиб один мальчик. Знакомый Арины. Близкий знакомый. Антон Григорьев.
     - Не может быть! - Женщина прямо ахнула. Но не испугалась. И по-моему, даже не удивилась. Просто была неприятно поражена этим известием.
     - И вчера вечером мы нашли тело еще одного мальчика из их класса, - сообщил Игнатьев.
     - Кто?
     - Константин Левчев.
     Нужно сказать, что и эта информация ее не испугала. Она только тяжело задумалась, а потом поинтересовалась:
     - Как их убили?
     - Мы этого еще точно не знаем, но, похоже, оба мальчика пострадали при падении на стройке, - ответил Денис Александрович.
     - Я так и думала, - вдруг сказала она. - Хорошо, я вас пущу к дочери. Только вас, госпожа Моржикова, и только на десять минут. Постарайтесь говорить с ней спокойно, не волнуя. А если увидите, что она начнет заикаться или нервничать, сразу заканчивайте разговор. Нет, я не могу вас пустить туда одну. Мы войдем вместе. А господин Игнатьев подождет нас здесь. Только ничего не говорите ей о погибших мальчиках. Ни одного слова.
     - Хорошо, - согласился Игнатьев, он все прекрасно понимал.
     - Пойдемте. - Женщина встала и пошла в коридор. Я последовала за ней. Денис Александрович ободряюще кивнул мне на прощание.
     - Как только я сделаю знак, вы сразу закончите вашу беседу, - еще раз строго предупредила меня мать Арины и постучала в дверь.
     Нам никто не ответил. Мать чуть приоткрыла дверь и поманила меня. В просторной светлой комнате было много книг. На стене висела картина с очень сочным натюрмортом.
     На диване сидела девочка или скорее уже девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Она сидела в позе лотоса, подобрав под себя ноги, и смотрела в окно. Войдя в комнату, я сразу поняла, почему к Арине не пускают посторонних и почему девочку перевели в другую школу. Она явно была не в себе.
     - Арина, - ласково сказала мать, - к нам гости.
     Девочка оторвалась от созерцания и взглянула на нас. Я вздрогнула. Глаза у этого ребенка были не детские. Есть такие дети со взрослыми глазами. Иногда это бывает очень неприятная пара глаз.
     - Арина, - снова позвала мать, - эта госпожа Моржикова. Она адвокат и хочет с тобой поговорить. Ты можешь сейчас разговаривать?
     - Да, - ответила девочка, наконец посмотрела на меня, и в ее глазах появилось осмысленное выражение. Что с ней произошло? Почему она в таком состоянии? У нее светлые волосы и тоже немного вытянутые скулы. Она даже симпатичнее, чем ее мать. Наверное, больше похожа на своего отца. На столике в красивой рамочке стояла фотография, на которой он был снят рядом с дочерью. У него был такой же высокий лоб, светлые волосы, красивые миндалевидные глаза.
     - Арина, - я села на стул у дивана, - извини, что я тебя беспокою. Но у меня очень важное дело. Я хочу поговорить с тобой о твоих бывших одноклассниках.
     Девочка нахмурилась, но продолжала смотреть на меня.
     - Я понимаю, что тебе нелегко. И ты ушла из своей старой школы. Но это очень важно, - старалась я подобрать нужные слова.
     Арина молча меня слушала. Мать, стоящая у двери, явно волновалась.
     - Мне необходимо знать, что у вас произошло, - наконец сказала я. - Вы ведь все дружили, и вдруг ты решила уйти из школы...
     - Не вдруг, - тихо ответила Арина.
     - Мы перевели ее в другую школу, - вмешалась мать, - более спокойную и ближе к дому. У вас больше нет вопросов?
     Кажется, она решила, что я могу ограничиться лишь одним вопросом. Но у меня в ушах все еще стоял крик Медеи. И я знала, что не уйду отсюда, пока меня не выгонят. Или пока я не узнаю хотя бы часть правды.
     - Расскажи, почему ты ушла? - попросила я девочку.
     - Я же вам ответила, - занервничала ее мать.
     - Арина, что случилось? Вы ведь очень дружили. Ты, Костя, Антон, Икрам. Что заставило тебя с ними расстаться?
     - Они были нормальными ребятами. Раньше... - Если Арина будет отвечать такими отрывистыми фразами, я, пожалуй, ничего не пойму.
     - Почему раньше?
     - Раньше они были нормальными ребятами, - повторила девочка. - А потом Костя начал пробовать разные лекарства. И?другим давал...
     - Вы все пробовали эти лекарства?
     - Хватит! - гневно изрекла мать. - Вы еще сделайте из моей девочки наркоманку. Она ничего не знает.
     - Ребята принимали наркотики? - Я подумала, что каждый мой вопрос может стать последним, тут уж не до придворных тонкостей.
     - Никто и ничего не принимал, - громко заявила мать.
     Но Арина уже кивнула головой.
     - Мальчики принимали эти лекарства?
     - Да, - ответила Арина, - я тоже попробовала. Но мне не понравилось...
     - Ты путаешь, Ариночка. Ты ничего не пробовала. Это все ваши мальчики, - нежно пропела мать. Вот дура, она только портит ребенка.
     - Мальчики первыми все попробовали, - уточнила Арина.
     - Но вы были все вместе? - Я подумала, что нужно задавать более конкретные вопросы. Иначе меня сейчас выгонят и я уже ничего не узнаю.
     - Мы дружили...
     - Вместе с ребятами, - я оглянулась на ее мать, - и еще в вашей компании была Надя. Надежда Полуянова.
     Услышав это имя, девочка буквально затряслась. Как будто у нее началась падучая. Если бы я не видела это собственными глазами, то не поверила бы, что так бывает. У?нее сузились зрачки, задрожали губы, лицо перекосилось...
     - Надя, - заплакала она, - Надя. Никто не виноват. Так все получилось. Никто не виноват...
     - Уходите, - рванулась ко мне ее мать, - уходите немедленно. Вы же видите, что ей плохо.
     - И поэтому Надя выбросилась с балкона? - выкрикнула я мой последний вопрос. Но пожалела, что крикнула.
     - Нет! - тоже закричала Арина. - Я не виновата. Она сама. Никто не виноват...
     - Убирайтесь, - мать чуть не вцепилась в меня руками, и я поспешила выйти из комнаты.
     В гостиной меня ждал Игнатьев. По моему лицу он понял, что у меня разговор с девочкой не получился. Из ее комнаты доносились крики.
     - Может, уйдем? - несмело предложила я ему. - Мне кажется, нам лучше не?дожидаться, когда ее мать выйдет от дочери.
     - Нет, - упрямо возразил он, - подождем. Мне важно поговорить и с ее матерью. Политика страуса не всегда приносит плоды. Или вернее, никогда не приносит. Нельзя все время зарываться в песок, полагая, что проблема решится сама собой.
     Сначала я решила, что "политика страуса" относится к моему поведению, и даже немного обиделась. Но потом поняла, что он имел в виду родителей Арины, которые сначала спрятали ее в больнице, затем перевели в другую школу, увозили в другие города. И мы остались. Я быстро пересказала Денису Александровичу мою короткую беседу с девочкой. Нужно сказать, что ждали мы довольно долго, минут двадцать или больше того. Наконец крики девочки стихли, и мать вышла к нам.
     - Вы еще не ушли? - брезгливо спросила она. - Уходите. Я же вас просила не доводить моего ребенка. Уходите отсюда. Я не буду с вами разговаривать.
     - Будете, - упрямо отрезал Игнатьев. - Из-за вашего непонятного поведения произошло уже несколько трагедий. Поэтому мы не уйдем отсюда, пока не узнаем всей правды.
     - Мы ничего не знаем. Уходите отсюда, - быстро повторила она.
     - Послушайте, - убежденно заявил Денис Александрович, - вы прекрасно знаете, что мальчики в старой школе Арины злоупотребляли разного рода наркотиками. Так вот, мы нашли и арестовали тех, кто занимался их распространением. Очевидно, что в компании вместе с ребятами были девушки, среди них - Арина и Надя. Что там произошло, я не знаю, не буду гадать. Но Надежда Полуянова выбросилась с балкона после одной такой встречи с друзьями, а ваша дочь попала в больницу. И вы наверняка знаете, что там случилось. Знаете, но не хотите рассказать.
     - Ничего я не знаю, - устало ответила женщина, но без прежней агрессии. Затем села на стул и больше не пыталась нас выгнать.
     - Так что там случилось? - снова спросил Игнатьев. - Не бойтесь говорить. Мы арестовали всех, кто поставлял наркотики в эту школу, кто снабжал ребят этой гадостью. Ни один из них не уйдет от ответственности. Это я вам обещаю...
     - Какая ответственность? - вздохнула мать Арины. - Они наших детей калечат, а вы про ответственность...
     - Что у них произошло? Ребята что-то узнали?
     - Нет. Ничего они не узнали. Этот Костя всегда один оставался. Родители часто в командировках были, все по разным странам разъезжали. А мальчика в таком возрасте одного оставлять нельзя. Вот и доездились...
     - Конкретнее.
     - Что конкретнее? Все и так очень конкретно. Мальчик начал пробовать разные лекарства, травы, потом курить кальян и всякую гадость. Стал приобщать своих друзей, затем привел девочек. Когда они все начали пробовать эту гадость, то потеряли полный контроль... Что там было, никто точно не знает, но Надя, вернувшись домой, долго не могла в себя прийти. Вы меня понимаете? А потом рассказала о том, что с ними произошло, Ариночке. Та вообще ничего не помнила - в таком была состоянии.
     Я сидела потрясенная. Я всегда знала, что наркотики - это страшно. Но оказалось еще страшнее. До какого же состояния могут дойти наши дети, если мы не будем за них бороться?
     - В общем, там устроили оргию, - с ненавистью сообщила мать Арины, - но моя девочка ничего об этом не помнила. Она больше доверяла ребятам, чем Надя. Знаете, почему моя в больницу попала? Думаете, из-за самоубийства Надежды? Это у Нади был нервный срыв. А моя забеременела. Вот так-то. Поэтому мы и скрывали все, не хотели об этом говорить. Мы же мусульмане, татары. После такого позора кто нашу девочку возьмет в жены? Все родственники от нас отвернулись бы. Мы и аборт ей сделали так, чтобы о нем никто не узнал. А что еще мы могли сделать, если сама Арина ничего не помнила, не могла сказать, кто отец ее ребенка - этот полуболгарин Костя, русский Антон или азербайджанец Икрам? Представляете, какой позор? Они там все были в таком состоянии... А Надежда держалась лучше остальных. И?все, что происходило, помнила. Поэтому и шагнула с балкона. Не смогла с этим жить.
     Мы переглянулись с Игнатьевым. Все начинается с того, что поставщики Джамала привозят с юга эту заразу. Потом она идет по цепочке, попадает к Вере, а от нее к ребятам, торгующим маленькими пакетиками в школе. Их покупают другие ребята и начинают калечить либо себя, либо остальных. А?чаще и себя и других.
     - Их было пятеро, - задумчиво произнес Денис Александрович. - Трое погибли. Арина в таком состоянии. Значит...
     - Он их толкнул, - крикнула я, - не хотел, чтобы об этом узнали! Это Икрам!
     - Их Бог наказал, - убежденно заявила мать Арины.
     - Мы это проверим, - Игнатьев поднялся, - напрасно вы столько времени все скрывали...
     - И буду скрывать, - упрямо пообещала мать. - Вы мою девочку не позорьте. Она вам ничего не скажет, а я от своих слов все равно откажусь. Не позволю ее позорить. Нашу семью очень многие знают, нам после такого позора здесь не жить.
     Я подумала, что у каждого своя логика. Мы попрощались с матерью Арины и вышли из квартиры. Когда мы садились в машину, Игнатьев так тяжело вздохнул, что я невольно подумала: он понял, почему так долго молчали Хабибулины, и наверное, сочувствует матери Арины. И еще я решила, что мне обязательно надо родить мальчика. В наше время очень страшно иметь дочь. Ее нужно оберегать в тысячу раз больше. Мне так тогда показалось...
     
     ГЛАВА 18
     
     А еще, когда мы сели в машину, я вдруг вспомнила дедушку Антона и решила, что он отчасти прав. Конечно, я не бритый скинхед, но иногда некоторые идеи этих безволосых молодчиков мне нравятся. Они правы, когда говорят о засилии в России мигрантов. Их у нас сейчас столько развелось, что это уже зашкаливает за мыслимые нормы. Куда ни глянь, повсюду эти кавказцы, азиаты, корейцы, китайцы, негры... Сколько можно? Мы, конечно, самая большая страна в мире, но не безразмерная же. А?они все едут и едут. В последнее время власти наконец начали избавлять нашу страну от грузин. Хорошо бы избавиться и от всех остальных. Нет, я не расистка, но порой хочется побыть в собственном доме одной.
     Сначала таджики с Джамалом везут нам всю эту заразу. Потом украинка Вера Хавренко продает их в школу. Там эту гадость первым пробует полуосетин Костя Левчев, в друзьях у которого татарка Арина Хабибулина, азербайджанец Икрам Зейналов и грузин Иосиф Васадзе. Зачем нам такой интернационал, из-за которого должны погибать наши ребята? Надя Полуянова и Антон Григорьев. Может, его дедушка прав, когда говорит о засилии инородцев с другими традициями, другой верой, другими нормами морали. Зачем они нам нужны? И хотя я сама немного "квартеронка", но чистота крови - вещь очень важная. Господи, ну какую чушь я несу! Какая разница, какой национальности мальчик или девочка, если их родителям одинаково больно? И почему православный Костя Левчев должен считаться почти кавказцем, если у него мама осетинка? И почему мы изначально считаем, что азербайджанцы или татары чужды нам по менталитету? Разве мы не прожили вместе с теми же азербайджанцами почти двести лет? А с татарами даже пятьсот? Так в чем дело? Откуда это в нас сидит такой глупый и нарочито показной национализм? Неужели мы думаем, что, выставив всех инородцев из нашей страны, действительно будем жить лучше, чем прежде? И как определять чистоту крови? Ведь и среди нас много тех, в ком намешано такое количество разной крови, что самому разобраться трудно.
     Даже если обоих друзей столкнул Икрам Зейналов, то и тогда это частный случай противостояния, а не азербайджано-русская война, о которой сразу поспешат объявить наши националисты. Но почему Икрам это сделал? Кажется, его мать говорила, что в ту ночь он был вместе с ними в гостях. У южан застолья бывают шумными и многолюдными, там можно и не заметить, если мальчик на время отлучится. Предположим, что Икрам сумел найти время и пройти на стройку, где толкнул своего друга Антона. Примерно так, как еще раньше столкнул Костю Левчева. Тогда для этого должен быть конкретный мотив. Какой? А если он и есть отец нерожденного ребенка Арины? Просто мать девочки не знает всей правды. Или знает, но не говорит? Что тогда? Ведь Икрам азербайджанец, а она татарка. Вполне возможный союз - оба мусульмане. Или он решил таким необычным способом отомстить своим товарищам, которые надругались над его подругой? Откуда я знаю, что Арина была его подругой? Это только мое предположение, потому что они оба мусульмане. Или у них есть какой-то кодекс, защищающий своих женщин? Тогда он вызывает по одному своих товарищей и сбрасывает их вниз. Но при чем тут Надя Полуянова? Неужели и ее он столкнул? Не похоже. Входная дверь в квартиру была заперта изнутри. А если Икрам каким-то образом все-таки проник в квартиру, запер ее изнутри и сумел уйти через балкон? Просто какой-то убийца-скалолаз, а не обычный мальчик. Нет, я видела его мать, видела глаза самого Икрама. На убийцу он не похож. Но тогда кто и зачем убил Антона? Арина в таком состоянии, что тоже не станет убивать. Или станет? Возможно, первый аборт принес ей не только физические, но и моральные страдания. Может, даже лишил ее возможности в будущем родить. И вот она решила отомстить своим обидчикам.
     Очень логично. Вызывает ребят на стройку и сбрасывает их вниз. После смерти ее подруги, которая сама выбросилась, такое наказание кажется даже символичным. Что только не придет в голову озлобленной девушке? Но вчера и позавчера ее не было в Москве. А если мать нарочно создает ей необходимое алиби, чтобы защитить свою дочь? Чудовищная и глупая версия. Девочку нужно лечить, а я подозреваю ее в убийствах. Тогда кто и почему? Или это угрызения совести толкают ребят на самоубийства? Одновременно у всех троих? Так не бывает. И не очень похоже. К тому же Костя в последние дни находился в таком состоянии, что его совесть не могла до него достучаться. Он был уже растением, а не человеком. Нет, ничего не понимаю.
     - О чем вы думаете? - поинтересовался Денис Александрович.
     - Об этих проклятых наркотиках, - призналась я. - Тысячи людей занимаются тем, что сначала выращивают эту гадость, потом ее перерабатывают, потом доставляют на место, потом передают перекупщикам, затем мелкооптовым продавцам, в общем, по огромной цепи эта пакость доходит до детей. Вот собрать бы их всех и показать им тело Кости Левчева. И попытаться объяснить, как плохо они поступают. Только они ничего не поймут. Ни афганский крестьянин, который выращивает эту траву на своих плантациях, чтобы не умерла с голоду его семья, ни таджикский декханин, который перевозит этот товар через границу, чтобы прокормить свою семью, ни перекупщики, которые доставляют наркотики в Москву и которым тоже нужно заработать деньги. В общем, никто не виноват, а виноваты мы все. Но не знаем, как с этим бороться. И не бороться тоже нельзя.
     - Нельзя, - согласился Игнатьев. - А я думаю про этого парня. Икрама Зейналова. Не похож он на убийцу. Зачем ему убивать своих товарищей? Какой мотив? Из-за девушки? Не похоже. Они все были в одинаковом состоянии. Тогда почему? И если он единственный, кто остался в живых из этой группы, то это еще не повод подозревать именно его в совершении этих преступлений. Должен быть мотив, но я его пока не вижу.
     - Мать Икрама обещала вчера с ним поговорить, - вспомнила я. - Может, ей удалось убедить его быть более откровенным. - Я все время чувствовала, что мальчики недоговаривали, старались уклониться от беседы, не хотели идти со мной на контакт. Нужно было разговаривать с ними более настойчиво.
     - Никто не знал, с чем мы столкнемся, - сердито буркнул Игнатьев.
     - Может, вызвать оперативную группу? - обернулся к нему водитель. - У вас есть оружие?
     - Нет, - усмехнулся Денис Александрович, - нам оно не нужно. У нас есть такое секретное оружие, как госпожа Моржикова. Она все точно узнает и выяснит без вмешательства оперативной группы.
     Мы вышли из автомобиля, и в этот момент зазвонил мой мобильный телефон. Я?достала аппарат. Это был Виктор. Сначала он узнал, как я себя чувствую, а потом сообщил, что квартиру на Тверском бульваре нужно посмотреть прямо сегодня.
     - Если успею, - жалобно ответила я, понимая, насколько не права.
     - Ты опять поехала в милицию, - понял Виктор. - По-моему, это уже становится навязчивой страстью. Тебе не кажется, что ты явно перерабатываешь?
     - Кажется. Но, пожалуйста, договорись на завтра, - попросила я мужа, - честное слово, завтра я буду свободна.
     - Постараюсь. А ты возвращайся домой пораньше и желательно не в таком состоянии, в каком ты была вчера вечером.
     Виктор отключился. Все-таки обиделся. Я на его месте просто лопнула бы от возмущения. И как он еще терпит, не понимаю. Мы вошли в дом. Я еще подумала, что сейчас мы наконец узнаем правду. На звонок нам сразу открыли. На этот раз перед нами стоял парень, удивительно похожий на Икрама, очевидно, его брат.
     - А где Икрам? - поинтересовался Игнатьев. - Нам он срочно нужен.
     Парень оглянулся на выходящую из комнаты мать. Очевидно, здесь право голоса имели старшие члены семьи.
     - Здравствуйте, - сказала мать, - а Икрам уехал минут двадцать назад. Ему позвонили, и он уехал.
     - Кто позвонил? - хором спросили мы с Денисом Александровичем. И этим напугали его мать.
     - Не знаю, - ответила она, - какой-то женский голос. Его позвали на вокзал.
     - На Курский вокзал?! - закричала я,?уже понимая, чем это грозит. Икрам оставался последним свидетелем случившегося.
     - Да, на Курский, - подтвердила его мать, - а откуда вы знаете?
     - Кто ему звонил? - Игнатьев тоже заметно забеспокоился.
     - Не знаю, - уже начиная тревожиться, ответила мать Икрама, - это был какой-то женский голос. Она позвонила и попросила Икрама приехать на вокзал. Он сказал, что там идет стройка и он будет именно там. Обещал скоро приехать.
     - На стройку?! - Мы переглянулись. И?одновременно поняли, чем это все закончится. Игнатьев достал из кармана телефон.
     - Оперативную группу на выезд, - приказал он, - срочно передайте, чтобы ехали на Курский вокзал. Да, туда, где вчера произошло убийство. Очень срочно. И еще одну группу к дому Арины Хабибулиной. Я?сейчас продиктую адрес...
     Мать Икрама смотрела на нас, с трудом сдерживая страх и изумление.
     - Что происходит? - поинтересовалась она. - Почему вы послали туда людей? Что может случиться с моим сыном?
     - Все что угодно, - сердито ответил Денис Александрович. - Мы как раз делаем все, чтобы спасти вашего мальчика.
     Он вышел первым. Я еще успела увидеть глаза женщины, полные слез. И вышла следом. Уже в машине Игнатьев приказал водителю ехать к Курскому вокзалу.
     - Что вы об этом думаете?
     - Мы предполагали такое. И вот оно оправдалось. Это не Икрам.
     - Во всех случаях звонили с вокзала и приглашали приехать именно туда, - напомнил Игнатьев. - Возможно, каждый раз это был один и тот же человек. Мать Икрама говорит, что звонил женский голос. Только раньше ребят вызывали туда ближе к вечеру, а сейчас вызвали днем. Значит, убийца торопится. Может, мы его спугнули?
     - Тогда убийца знает, что мы пытаемся поговорить с Икрамом. - Я изумленно взглянула на своего спутника. - Выходит, информация могла ему поступить только от Хабибулиных.
     Денис Александрович достал свой телефон.
     - Срочно проверьте, есть ли у Арины Хабибулиной старшая сестра или тетка. И?выясните, где работает ее мать. Да, очень срочно.
     Игнатьев все понимал с полуслова. Это очень ценное качество для мужчин. И для следователей.
     - Вы разговаривали с девочкой, - напомнил он мне, - как вы думаете, она может сотворить такое?
     - По логике только она и может сделать нечто такое. С одной стороны, самоубийством покончила ее подруга. С другой стороны, живы трое насильников, из-за которых девочке сделали аборт. Нам нужно позвонить в больницу и все узнать. Возможно, аборт был неудачный и девочка больше не сможет иметь детей. В таком случае она могла захотеть отомстить. Мальчики узнают ее по голосу и безусловно ей доверяют. Она вызывает их на стройку и сталкивает их одного за другим. Такое вполне возможно.
     - Эта девочка способна на убийство? Вы ведь видели ее лицо. И глаза. Говорили с ней.
     - Не думаю, что способна. Она в состоянии глубокой депрессии и, по-моему, не совсем отдает себе отчет, что происходит. Я?понимаю, легче всего подставить именно Арину, свалив все на ее душевное потрясение. Но она не настолько хорошо себя чувствует, чтобы подготовить преступления. Звонить ребятам, потом хладнокровно их убивать. Я в это не верю.
     - А ее мать?
     - Да, она - другое дело. Эта женщина рассудительна, наблюдательна, и характер у нее твердый. Позволила мне пройти в комнату и даже задать несколько вопросов больной девочке, понимая, что из этого ничего путного не выйдет. Она оскорблена случившимся и может мстить насильникам дочери. Более того, никто, кроме нее, не знал, что мы едем к Икраму. Тогда выходит, это она? Но если она, то ее последний шаг - настоящий жест отчаяния. Она же не может не понимать, что мы ее сразу вычислим. Или ей все равно? Лишь бы отомстить.
     - Всякое может быть, - начал Денис Александрович, но не договорил, потому что зазвонил его телефон. Он снова достал аппарат и, выслушав сообщение, опустил его на сиденье.
     - У Арины нет ни старшей сестры, ни тетки. Таким образом, позвонить могла либо она сама, либо ее мать. Оперативная группа уже выехала к ним домой. Сердюков все время звонит им, но дома никто не отвечает.
     - А если они вместе готовят эти убийства?
     - Это уж совсем невероятная версия, - усмехнулся Игнатьев. И, обратившись к водителю, попросил его прибавить скорость.
     - Здесь такие пробки, - попытался объяснить водитель.
     - Вижу, - перебил его Денис Александрович, - но нам все равно надо попасть туда как можно быстрее.
     Водитель согласно кивнул. Напряжение нарастало с каждой секундой. Если убийца успеет столкнуть и последнего из оставшихся в живых, мы уже никогда ничего не узнаем. Игнатьев снова взялся за телефон, он явно волновался. А может, мы просто надумали все эти ритуальные убийства на фоне происходящих трагедий? А на самом деле действует кто-то из знакомых Веры Хавренко или этого Джамала. Элементарно убирает мальчишек как нежелательных свидетелей? Все возможно, но я все-таки юрист и научилась мыслить логически. А?мое мышление и весь опыт предыдущей работы позволили мне предположить, что убийца поторопился расправиться с последним из оставшихся в живых - Икрамом - именно после нашего визита к Хабибулиным. Так кто же этот убийца?
     Снова зазвонил телефон Игнатьева. Я?вздрогнула. Неудивительно, нервы были уже на пределе. Денис Александрович включил аппарат и стал слушать, что ему говорили. Потом сообщил мне услышанное:
     - Оперативная группа уже у дверей квартиры Хабибулиных. Звонят, но никто не открывает.
     - Значит, убийца вышел из дома, - констатировала я, хотя мне было очень трудно в это поверить.
     - Ее мать работает преподавателем истории, - передал мне Денис Александрович следующее сообщение. - Но дома, похоже, действительно никого нет. Не открывают по-прежнему.
     - Уехали на стройку. - Я начала задыхаться. Неужели уехали вместе? И мать, и дочь? Невероятно...
     - Ломайте дверь! - приказал в телефонную трубку Игнатьев. - У нас нет другого выхода.
     Он слушал, как оперативники совещались перед штурмом квартиры. Я тоже прислушалась. Сейчас все решится.
     - Мы на месте, - доложил старший офицер оперативной группы. - Но там все-таки кто-то есть. Одну минуту...
     - Кто там? - выдохнул Денис Александрович.
     - Они открывают нам дверь, - пояснил старший офицер. - Да, в квартире находятся люди. Алло, вы меня слышите? В квартире люди...
     
     ЭПИЛОГ
     
     - Кто? - явно нервничая, переспросил Игнатьев. - Кто там в квартире? Отвечайте быстрее!
     - Мать с дочерью, - ответил старший офицер. - Сейчас мы проверим их документы.
     - Не нужно. Дайте телефон матери. Только быстрее.
     Мать Арины взяла телефон, видимо, все еще ничего не понимая.
     - Почему вы сразу не открыли? - спросил ее Денис Александрович.
     - Я была занята, - ответила мать Арины. - И это не ваше дело. Девочка должна была успокоиться, заснуть. Я сидела рядом с ней и не отвечала ни на какие телефонные звонки.
     - Понятно. А до этого отвечали?
     - Тоже нет. Зачем вы к нам прислали столько людей? Хотите нас арестовать?
     - Нет. Конечно нет. Извините за беспокойство. Передайте телефон старшему офицеру. - Игнатьев посмотрел на меня. - Они никуда не выходили и сидят дома, - сообщил он, хотя я и так все уже поняла. Затем приказал старшему офицеру: - Оставайтесь у дверей квартиры и никого не впускайте.
     За это время мы уже подъехали к вокзалу.
     - Быстрее! - У всех рано или поздно сдают нервы. Кажется, они начали сдавать и у нас. Первым не выдержал Денис Александрович, который начал подгонять водителя. На стройке уже появилась оперативная группа. Наша машина затормозила у ворот, и мы выскочили из автомобиля.
     Теперь нужно было успеть раньше убийцы. Только бы успеть, иначе третьего мальчика тоже убьют, а мы никогда не узнаем, кто это сделал. И в этот момент опять зазвонил телефон Игнатьева! Как не вовремя! Он достал аппарат и наморщил лоб, глядя на дисплей, пытаясь выяснить, кто именно может звонить в такой напряженный момент. Оказалось - тот самый старший офицер первой оперативной группы, которая находилась в доме Хабибулиных.
     - С вами хотят поговорить, - сообщил он Игнатьеву и передал телефон матери Арины.
     - Я забыла вам сказать, - взволнованно проговорила та. - Как только вы ушли, мне позвонила мать Надежды. Вы ушли. Она как раз мне позвонила...
     - Полуянова, - растерянно выдохнул Денис Александрович.
     Мать Надежды. Мы оба все понимаем без слов.
     И тут мы увидели, как на верху строящегося здания мелькнули две фигуры. Потом еще несколько фигур.
     - Уходи! - закричали мы одновременно с Игнатьевым мальчику. - Убегай оттуда!
     Икрам смотрел на нас и не понимал, что мы ему кричим. А потом кто-то стоящий за его спиной разбежался и ринулся прямо на него. Мы снова закричали. Но уже поздно. Обе фигуры сорвались со строительной площадки и полетели вниз. Когда мы подбежали, оба еще дышали. Мы успели вызвать машины "скорой помощи". Потом была реанимация. Но Полуянова, не приходя в сознание, скончалась через четыре часа. Она уже ничего не могла нам рассказать. Хотя все и так теперь было понятно. Она так и не смогла простить мальчиков за ту чудовищную оргию, из-за которой погибла ее дочь. И умер ее муж. Ей было трудно понять, почему это случилось и под влиянием каких злых чар эти нормальные ребята вдруг превратились в монстров. Или не хотела. Это она звонила с вокзала ребятам, вызывая их по очереди на стройку. Видимо, считала, что именно таким образом должны погибать эти несчастные мальчишки, вину каждого из которых она даже не хотела дифференцировать. Для нее они все были виноваты.
     Икрам выжил, хотя остался инвалидом. Иногда я думаю, что Бог просто решил не вмешиваться в наши отношения, уже давно устранившись от них. Может, мы ему просто надоели? А может, это нам надоел Бог и поэтому мы себя ведем так похабно? Я не знаю ответа на этот вопрос.
     А на Тверской бульвар мы все-таки переехали. И теперь я жду второго ребенка. Может, это самое важное, что я вынесла из той страшной истории. В конце концов, как сказал какой-то классик, жизнь есть не что иное, как постоянно побеждаемое противоречие. Другой добавил, что для мыслящих людей жизнь - всего лишь комедия, а для тех, кто чувствует, - трагедия. Вот только не знаю, к какой категории людей мне причислить себя?