Рэй Брэдбери            Восточным экспрессом на север            Когда Восточный экспресс шел в северном направлении, из Венеции в Кале через Париж, старушка обратила внимание на одного из пассажиров: он отличался неестественной бледностью.      Судя по всему, его ждала близкая смерть от какого?то тяжкого недуга.      Он занял двадцать второе купе в конце третьего вагона и распорядился, чтобы ему принесли завтрак; только в сумерках он собрался с силами, чтобы дойти до залитого обманным светом вагона?ресторана, где царил звон хрусталя и женский смех.      Еле двигаясь, он сел через проход от этой престарелой дамы с необъятным бюстом, безмятежным челом и особой добротой в глазах, которая приходит только с годами.      Рядом с ней стоял медицинский саквояж, а из нагрудного кармана, не добавлявшего женственности ее облику, торчал термометр.      К этому термометру невольно потянулась ее рука при появлении жутковатого, мертвенно?бледного пассажира.      - О господи, - прошептала мисс Минерва Холлидей.      Мимо ее столика проходил метрдотель. Она тронула его за локоть и кивком указала через проход:      - Простите, куда едет этот несчастный?      - В Кале, мадам, а оттуда в Лондон. Но это уж бог даст.      И он заспешил по своим делам.      Потеряв аппетит, Минерва Холлидей не сводила глаз со снежного скелета.      Как могло показаться со стороны, этот пассажир мгновенно ощутил родство со столовыми приборами. Ножи, вилки и ложки позвякивали холодной серебряной трелью. Он с интересом прислушивался, как будто этот звук беспокойно дрожащих предметов отдавался у него в душе перезвоном потусторонних колоколов. Его руки одинокими зверьками застыли на коленях, и от этого на каждом повороте он едва не заваливался на бок.      Поезд как раз описывал широкую дугу, и столовое серебро со звоном посыпалось на пол. В другом конце ресторана какая?то женщина со смехом воскликнула:      - Такого не бывает!      Ее спутник хохотнул еще громче:      - Я и сам не верю!      От такого совпадения странный пассажир начал как?то подтаивать. Недоверчивые смешки этой пары прошили его насквозь.      Он весь сжался. Глаза ввалились, а изо рта готово было вырваться белое облачко.      Потрясенная, мисс Минерва Холлидей наклонилась вперед и протянула к нему руку. Помимо своей воли она прошептала:      - А я верю!      Результат сказался мгновенно.      Странный пассажир выпрямился. Белые щеки вспыхнули румянцем. В глазах сверкнул живой огонек. Покрутив головой, он остановил взгляд на этой кудеснице, исцелявшей словом.      Отчаянно краснея, престарелая сестра милосердия, обладательница необъятного теплого бюста, спохватилась, встала с кресла и поспешила уйти.      Не прошло и пяти минут, как мисс Минерва Холлидей услышала в коридоре шаги метрдотеля, который стучался во все двери и о чем?то приглушенно спрашивал. Он остановился возле ее купе и заглянул внутрь:      - Вы случайно не...      - Нет. - Она сразу поняла, что ему нужно. - Я не врач. Но у меня есть диплом медсестры. Что?то случилось с тем господином в вагоне?ресторане?      - Да, да! Умоляю, мадам, пройдемте со мной!      Смертельно бледного старика уже перенесли в купе.      Мисс Минерва Холлидей приоткрыла дверь.      Пассажир лежал с закрытыми глазами, губы сжались в бескровный шрам, и только подергивание головы в такт движению поезда создавало видимость жизни.      Боже милостивый, промелькнуло у нее в голове, да ведь он мертв.      Но вслух она только и сказала:      - Если вы мне понадобитесь, я позову.      Метрдотель вышел.      Осторожно прикрыв раздвижную дверь, мисс Минерва Холлидей повернулась, чтобы осмотреть покойника - сомнений не оставалось, перед ней лежал покойник. И все же...      Помедлив, она решилась пощупать его запястья: в них пульсировала ледяная вода. Мисс Минерва Холлидей отпрянула, словно обжегшись сухим льдом. Потом, склонившись над бледным лицом, она зашептала:      - Слушайте меня очень внимательно. Договорились?      В ответ, если это ей не почудилось, раздался один?единственный холодный удар сердца.      Она продолжала:      - Сама не знаю, как меня осенило. Но я знаю, кто вы такой и чем страдаете...      Поезд вписался в поворот. Голова больного бессильно моталась, как будто у него была сломана шея.      - Могу сказать, от чего вы умираете! - шептала она. - Ваш недуг называется "люди"!      Он выпучил глаза, как от выстрела. Она не останавливалась:      - Вас убивают люди, попутчики. В них и коренится ваше недомогание.      Плотно закрытый рот, смахивающий на рану, дрогнул от подобия выдоха:      - Да?а?а?а?а... а?а?а?а.      Она крепче сжала его запястье, пытаясь нащупать пульс:      - Вы ведь родом из центральной Европы, верно? Когда в ваших краях долгими ночами завывал ветер, люди настораживались. Но с приходом перемен вы решили найти избавление в путешествиях, хотя...      В этот миг коридор огласился зажигательным хохотом молодой, взбодренной вином компании.      Немощный пассажир содрогнулся.      - Откуда... вы... - зашептал он, - все это... знаете?      - У меня большой медицинский опыт и цепкая память. Я видела, знала кое?кого, похожего на вас, когда мне было шесть лет...      - Правда? - выдохнул он.      - В Ирландии, неподалеку от Килешандры. У моего дядюшки там был дом, который простоял не менее ста лет, и как?то раз, в дождливую, туманную ночь, на крыше послышались шаги, потом что?то заворочалось в коридоре, будто ненастье проникло в дом, и ко мне в спальню вошла эта тень. Я села в кровати, и меня обдало холодом. Мне это врезалось в память; я убеждена, все было наяву: тень присела ко мне на кровать и стала нашептывать какие?то слова... точь?в?точь... как вы.      Не открывая глаз, больной старик прошелестел из глубин своей арктической души:      - И кто... нет, что... я такое?      - Вы не больны. И вам не угрожает смерть. Вы...      Ее перебил отдаленный свисток Восточного экспресса.      - ...призрак, - закончила она.      - Да?а?а?а?а! - вырвалось у него.      Это был неизбывный крик бедствия, признания, убежденности. Старик резко сел:      - Да!      Неожиданно в дверном проеме возник молодой священник, готовый исполнить свои обязанности. Поблескивая глазами, он увлажнил губы, присмотрелся к немощной фигуре и, сжимая в одной руке распятие, спросил в полный голос:      - Наверное, пора?..      - ...совершить последние приготовления? - старик приоткрыл одно веко, словно крышечку серебряной шкатулки. - С вами? Нет. - Он перевел взгляд на сестру милосердия. - С ней.      - Сэр! - вознегодовал священник.      Отступив назад, он дернул распятие вниз, как парашютист дергает кольцо, резко повернулся и ринулся прочь.      А старуха?сиделка осталась подле своего пациента, теперь пораженного еще большей бледностью; наконец он сам вывел ее из оцепенения:      - Как же вы намереваетесь меня выхаживать?      - Ну, - смущенно улыбнулась она, - что?нибудь придумаем.      Восточный экспресс опять протяжно завыл, рассекая ночные мили туманного марева.      - Вы едете до Кале? - спросила она.      - Да, потом в Дувр, оттуда в Лондон и еще дальше, в окрестности Эдинбурга, где стоит замок, в котором я буду в безопасности...      - Боюсь, из этого ничего не выйдет... - Лучше бы она выстрелила ему в сердце. - Нет, нет, постойте, вы не так поняли! - воскликнула она. - Ничего не выйдет... без моей помощи! Я провожу вас до Кале, а потом через Ла?Манш в Дувр.      - Да ведь вы меня совсем не знаете!      - Ничего страшного: в раннем детстве, которое прошло в туманной, дождливой Ирландии, я видела вас во сне - задолго до встречи с таким, как вы. Когда мне было девять лет, я бродила по торфяникам в поисках собаки Баскервилей.      - Понимаю, - сказал бледноликий незнакомец. - Вы англичанка, а в англичанах сильна вера!      - Точно. Сильнее, чем в американцах - тем свойственно сомневаться. Французы? Циники. Англичанам и вправду нет равных. Почитай, в каждом старинном лондонском доме обитает грустная повелительница туманов, которая плачет перед рассветом.      На очередном повороте дверь купе сама собой откатилась в сторону. Из коридора хлынул поток ядовитых голосов, горячечной болтовни, богохульного - иначе не скажешь - хохота. Несчастный больной обмяк.      Проворно вскочив, Минерва Холлидей захлопнула дверь и, не мешкая, обратилась к своему подопечному с той долей фамильярности, которую дает многолетняя привычка к ночным бдениям у чужой постели.      - И все же, - спросила она, - кто ты такой?      И странный пациент, увидев перед собой лицо печальной девочки, - возможно, той самой, которую ему довелось встретить многие годы тому назад, - начал историю своей жизни.      - Две сотни лет я обитал в заштатном городке неподалеку от Вены. Чтобы выдержать нападки неверующих, равно как и глубоко верующих, я прятался в пыли библиотек, подкрепляясь мифами и кладбищенскими преданиями. По ночам наслаждался, когда от меня в испуге шарахались лошади, заходились лаем собаки, разбегались коты... стряхивал крошки с могильных плит. С годами мои собратья по невидимому миру исчезали один за другим, потому что замки и угодья приходили в упадок, а то и сдавались внаем под женский клуб или гостиницу. Лишенные крова, мы превращались в призрачных скитальцев; нас поносили, топили в болоте безверия, сомнений и презрения, делали из нас посмешище. Население росло, а вместе с ним росло и безверие, и все мои соплеменники пустились в бега. Я - последний, кто пытается пересечь Европу и добраться до какого?нибудь мирного, умытого дождями прибежища, где люди, как им положено, пугаются при виде сажи и дыма бродячих душ. Англия и Шотландия - это по мне!      Его голос затих.      - А как тебя зовут? - спросила она, помолчав.      - У меня нет имени, - прошептал он. - Тысячи туманов проплыли над моим родовым склепом. Тысячи дождей оросили мое надгробие. Следы резца стерты ветром, водой и солнцем. Моего имени не вспомнят ни цветы, ни травы, ни мраморная пыль. - Он открыл глаза. - Зачем это тебе? Почему ты мне помогаешь?      Только сейчас она по?настоящему улыбнулась, потому что с языка сорвался единственно верный ответ:      - Мне впервые в жизни досталась синяя птица.      - Синяя птица?      - Я прозябала, как пыльное чучело. Не ушла в монастырь, но и не вышла замуж. Ухаживала за больной матерью и полуслепым отцом, ничего не видела, кроме больничных палат и ночных мук на смертном одре. От меня исходил запах лекарств, а встречные мужчины не склонны были считать его ароматом духов. Вот так я и сама сделалась похожей на привидение, понимаешь? А теперь, в эту ночь, прожив шестьдесят шесть лет, я наконец?то нашла такого пациента, какой мне еще не встречался. Господи, во мне пробудился азарт. Спортивный интерес! Я проведу тебя сквозь толпу на вокзале, мы увидим Париж, оттуда доедем до побережья, сойдем с поезда и пересядем на паром. Чем не...      - Синяя птица! - подхватил ее бледный подопечный, содрогаясь от накатившего смеха.      - Она самая! Каждый из нас нашел свою синюю птицу. Вот только... - осеклась Минерва Холлидей, - в Париже, кажется, едят мелких пташек, вдобавок к тому, что поджаривают на костре священнослужителей.      Бледноликий опять закрыл глаза и шепнул:      - В Париже? Да, верно.      Поезд издал скорбный вопль. Ночь миновала.      Они подъезжали к Парижу.      Как раз в это время по коридору пробегал мальчуган лет шести. Он заглянул в купе и при виде больного остановился как вкопанный, а бледный старик ответил ему холодом ледяного полярного безбрежья. Ребенок ударился в плач и пустился наутек. Престарелая сестра милосердия широко распахнула дверь и высунула голову.      Мальчик что?то сбивчиво объяснял стоящему в отдалении отцу. Тот бросился по коридору с криками:      - Что здесь происходит? Кто напугал моего... - Он не договорил. Сквозь открытую дверь купе в вагоне замедлившего ход Восточного экспресса он увидел это бледное лицо - и прикусил язык, пробормотав: - ...моего сына?      Бледноликий пассажир смотрел на него спокойным туманно?серым взглядом.      - Я не... - Француз отшатнулся, прищелкнув языком от изумления. - Пардон! - У него перехватило дыхание. - Примите мои извинения!      Он поспешил к сыну и затолкал его в купе, приговаривая:      - Нечего реветь! Пошел! - За ними захлопнулась дверь.      - Париж! - пронеслось по всему поезду.      - Тихо и быстро, - приказала Минерва Холлидей, прокладывая путь своему дряхлому спутнику среди вокзальной сумятицы и чужой клади.      - Я сейчас растаю! - вскричал бледноликий.      - Со мной не растаешь! - Она выставила перед собой корзину для пикника и чудом втолкнула своего подопечного в последнее такси, оставшееся на стоянке.      Под грозовым небом они подъехали к воротам кладбища Пер?Лашез. Массивные ворота уже закрывались. Медсестра достала пригоршню франков. Створки ворот застыли на полпути.      Среди десятка тысяч надгробий можно было побродить в тишине. От такого обилия холодного мрамора, от такого множества потаенных душ у старой сиделки началось головокружение, разболелось запястье, а левую сторону лица обдало внезапным холодом. Противясь недомоганию, она тряхнула головой. И они пошли дальше меж могильных плит.      - Где мы устроимся на пикник? - спросил он.      - Где угодно, - ответила она. - Только с оглядкой! Как?никак, это французское кладбище! Кругом одни циники! Полчища себялюбцев, которые сжигали людей на костре только за их веру, а потом сами горели на костре за собственную веру! Так что выбирай, где тебе больше нравится!      Они продолжили путь.      - Первое надгробье в этом ряду, - кивком указал старик. - Под ним - пустота. Смерть окончательна и бесповоротна, нет даже шепота времени. Второе надгробье: женщина, втайне верующая, любила мужа и надеялась соединиться с ним в вечности... здесь ощущается шорох духа, движение сердца. Уже лучше. Третья плита: писатель, строчил детективы для какого?то французского журнала. А сам больше всего любил ночь, туман и старинные замки. У этого камня даже температура подходящая, как у доброго вина. Вот здесь мы и присядем, голубушка: ты откупоришь бутылку шампанского - глядишь, и скоротаем время до поезда.      Она с радостью протянула ему стакан:      - А тебе не вредно пить?      - Можно пригубить. - Он принял стакан из ее рук. - Только пригубить.            Немощный пассажир чуть не "умер" на выезде из Парижа. Вагон заполонили интеллектуалы, посетившие цикл семинаров на тему "тошноты" Сартра; воздух истощался и кипел от их разглагольствований о Симоне де Бовуар.[1]      Бледный старик еще больше побледнел.      Вторая остановка после Парижа - и еще одно нашествие! Экспресс атаковали немцы, шумно ниспровергающие дух предков, не отягощенные политическими принципами. Некоторые даже размахивали книгой под названием "А был ли Бог дома?".      Призрак вжался в свой прозрачный скелет.      - Ох! - вскричала мисс Минерва Холлидей и побежала к себе в купе, чтобы тут же вернуться и обрушить на него охапку книг.      - "Гамлет"! - зачастила она. - Тут есть про тень его отца, помнишь? "Рождественская песня".[2] Целых четыре привидения! "Грозовой перевал"[3] - ведь Кэти возвращается, верно? Ага, "Поворот винта"[4] и... "Ребекка"![5] А вот и моя любимая - "Лапка обезьяны"![6] Что ты выбираешь?            Но пассажир?призрак не вымолвил ни слова. Его веки были сомкнуты, а губы запечатаны льдом.      - Погоди! - вскричала она.      И раскрыла первую книгу...      Гамлет стоял на стене замка, слушая речи своего отца?призрака; Минерва Холлидей читала:      - "Так слушай...            Уж близок час мой,      Когда в мучительный и серный пламень      Вернуться должен я..."            И дальше:            - "Я дух, я твой отец,      Приговоренный по ночам скитаться..."            Она не останавливалась:            - "Коль ты отца когда?нибудь любил... О боже!.. Отомсти за гнусное его убийство".            И опять:            - "Убийство гнусно по себе; но это      гнуснее всех..."            Экспресс летел сквозь сумерки, а она читала последний монолог призрака отца Гамлета:            - "...Но теперь прощай!..      Прощай, прощай! И помни обо мне".[7]            Она повторила:      - "...помни обо мне!"      Призрак в Восточном экспрессе задрожал. Она сделала вид, что ничего не заметила, и взялась за следующую книгу:      - "Начать с того, что Марли был мертв..."[8]      А Восточный экспресс грохотал по вечернему мосту над невидимой рекой.      Ее руки, словно птицы, порхали над книгами.      - "Я - Святочный Дух Прошлых Лет"![9]      И потом:      - "Повозка?призрак выскользнула из тумана и с цоканьем скрылась во мгле..."[10]      Не раздался ли поблизости едва уловимый цокот конских копыт - где?то в горле призрака?скитальца?      - Все бьется, бьется, бьется под досками пола старое сердце?обличитель![11] - негромко воскликнула она.      И тут - как прыжок лягушонка. Послышалось слабое биение пульса - впервые за последний час с небольшим.      В коридоре немцы палили из стволов безверия.      А она лила бальзам:      - "Негромкий, протяжный и невыразимо тоскливый вой пронесся над болотами".[12]      И эхо того воя одиноким криком вырвалось из души ее попутчика, стоном застряло в горле.      Сгущалась ночь, высоко в небе плыла луна, а где?то внизу ступала Женщина в белом, как и читала?рассказывала сестра милосердия, и летучая мышь обернулась волчицей, а та обернулась ящерицей и взбежала по стене на бледном челе больного.      Наконец в поезде наступила сонная тишина; только тогда книга выскользнула из рук мисс Минервы Холлидей и с глухим стуком упала на пол.      - "Requiescat in pace"? - с закрытыми глазами прошептал старый скиталец.      - Именно так. - Она с улыбкой кивнула. - "Покойся с миром".      С этими словами оба погрузились в сон.      Наконец они доехали до побережья.      В воздухе висела дымка, которая обернулась туманом, а туман обернулся ливнем, потоком слез бесцветного небосвода.      От этого бледноликий старик пробудился, пошамкал губами и воздал хвалу призрачному небу, а заодно и этому берегу, где гостили фантомы прилива; тем временем экспресс остановился под крышей вокзала, и толпа пассажиров ринулась с поезда на паром.      Стараясь держаться подальше от толчеи, призрак остался в вагоне один, как наваждение.      - Постой! - слабо и жалобно простонал он. - Как же я буду на пароме? Там негде спрятаться! Да еще таможня!      Но таможенники, увидев болезненное лицо, нахлобученную шапку и меховые наушники, быстро замахали флажками, чтобы эта робкая душа, убеленная холодом и годами, скорее поднималась по трапу.      Чтобы попасть в окружение грубых голосов, острых локтей и всеобщей сутолоки. Паром, вздрогнув, отчалил, и старая сестра милосердия поняла, что ее ледяной спутник опять начал таять.      Мимо с криками пронеслась ватага детворы, и Мисс Минерва Холидей решила, что пора действовать.      - Шевелись!      Она, можно сказать, сгребла в охапку своего подопечного и потащила его в ту сторону, куда бежали дети.      - Нет! - воскликнул он. - Там шумно!      - Такой шум тебе не повредит! - Она заталкивала его в какую?то дверь. - Этот шум целителен. Сюда!      Старик огляделся.      - Что я вижу, - пробормотал он, - игровая комната!      Сиделка увлекла его в самую гущу беготни и гомона.      - Дети! - обратилась она ко всем сразу.      Ребятишки замерли.      - Сейчас будем рассказывать истории!      Дети готовы были вернуться к своим играм, но она успела добавить:      - Страшные истории - о привидениях!      И как бы невзначай указала на немощного пассажира, который бледными, дрожащими пальцами сжимал шарф на ледяной шее.      - Всем сесть! - скомандовала медсестра.      Ребятишки загалдели и стали устраиваться на полу. Они сидели вокруг призрака с Восточного экспресса, будто индейцы вокруг вигвама, и смотрели, как полуоткрытый старческий рот холодят снежные бурунчики.      Призрак заколыхался. Тогда она поспешила спросить:      - А вы верите в привидения?      - Да! - вразнобой закричали дети. - Верим!      Тут призрак с Восточного экспресса приосанился. Его туловище окрепло. В глазах промелькнули крошечные, словно высеченные огнивом, искорки. На щеках зарозовели зимние бутоны. Дети подтягивались ближе, и с каждой минутой он делался выше и свежее. Палец?сосулька обвел детские лица.      - Сейчас... - зашелестел голос, - я... расскажу вам страшную историю. Хотите послушать про настоящее привидение?      - Хотим, хотим! - закричали дети.      И призрак повел свой рассказ; бледные уста, дыша туманами, притягивали дождливое марево; дети сбились в тесный кружок, который, словно догорающий костер, дарил ему блаженное тепло. Во время его рассказа сестра Холлидей, отступившая к дверям, видела то же самое, что видел ее спутник по ту сторону морских вод: белеющие тенями скалы, меловые скалы, спасительные скалы Дувра, от которых не так уж далеко до зазывного шепота башен, сводчатых подземелий и укромных чердаков, где испокон веков обитали призраки. Не отрываясь от этого видения, старая медсестра невольно потянулась к термометру, торчавшему из нагрудного кармана. Пощупала у себя пульс. На какой?то миг ей в глаза ударила темнота.      Тут раздался детский голос:      - А сам ты кто?      Кутаясь в невидимый саван, бледноликий пассажир напряг свою фантазию и дал ответ.      Только гудок перед швартовкой прервал долгую историю полночной жизни. За детьми стали приходить родители, чтобы увести их от старого джентльмена с туманным взглядом и едва слышным, пробирающим до костей голосом, который не умолкал до тех пор, пока паром не прижался боком к стенке причала; когда мать с отцом забрали последнего упирающегося мальчугана, старик и сиделка остались наедине в детской комнате, а паром дрожал сладостной дрожью, как будто тоже внимал рассказу о ночных ужасах, не пропуская ни слова.      Ступив на сходни, пассажир с Восточного экспресса отрывисто произнес:      - Нет. Я не нуждаюсь в помощи. Смотри!      С этими словами он уверенно сошел по трапу. За время рейса дети щедро добавили ему стати, румянца и голоса, а по мере приближения к Англии шаги его становились все шире и тверже; когда он ступил на причал, из тонких губ вырвался слабый, но радостный смех, и даже идущая позади сиделка перестала хмуриться, видя, как он припустил к поезду.      Словно ребенок, старик забегал вперед, и на нее нахлынуло умиление, если не сказать больше. Но вдруг ее сердце, устремившееся следом, пронзила чудовищная боль, накрыл полог мрака, и она упала без чувств.      В спешке бледноликий пассажир даже не заметил, что сиделки рядом нет - так он торопился.      На перроне он выдохнул: "Наконец?то" - и крепко ухватился за поручень. Но тут его охватило тревожное чувство, заставившее обернуться.      Минервы Холлидей нигде не было.      Впрочем, через какое?то мгновение она приблизилась, побледневшая, но сияющая лучистой улыбкой. Она трепетала и едва не падала. Настал его черед подхватить ее под руку.      - Голубушка, - промолвил он, - ты мне очень помогла.      - Будет тебе, - спокойно ответила она, выжидая, когда же он наконец по?настоящему ее разглядит. - Я, между прочим, никуда не спешу.      - Ты?..      - Я отправляюсь с тобой.      - Но ведь у тебя были свои планы?      - Они изменились. Теперь особо выбирать не приходится.      Повернувшись вполоборота, она поглядела через плечо.      На причале толпились люди - у трапа явно что?то произошло. Среди ропота и криков несколько раз послышалось: "Врача!".      Бледноликий старик уставился на Минерву Холлидей. Потом перевел взгляд на толпу, пытаясь высмотреть причину такого любопытства, но увидел только разбитый градусник, отлетевший в сторону. Тогда старческие глаза вновь устремились на Минерву Холлидей - она тоже неотрывно смотрела на разбитый термометр.      - Голубушка, милая моя, - выговорил он после долгого молчания. - Пойдем.      Она взглянула на него в упор:      - Синяя птица?      - Синяя птица! - кивнул он в ответ.      И помог ей сесть в поезд, который вскоре дрогнул, загудел и потянулся в сторону Лондона и Эдинбурга, в сторону торфяных болот, замков, темных ночей и вереницы столетий.      - Кто же там лежит? - спросил бледноликий пассажир, провожая глазами причал.      - Бог его знает, - сказала старая сиделка. - Не могу ответить.      Поезд уже набрал скорость.      А через двадцать секунд вокзальные рельсы и вовсе перестали дрожать.            Примечания            1            Вагон заполонили интеллектуалы, посетившие цикл семинаров на тему "тошноты" Сартра; воздух истощался и кипел от их разглагольствований о Симоне де Бовуар. - Жан?Поль Сартр (1905?1980) - французский философ?экзистенциалист, писатель; его роман "Тошнота" (1938) написан в форме дневника некоего Антуана Рокентина, который, будучи не в состоянии обрести веру или воздействовать на окружающую действительность, проникается абсурдностью существования. Симона де Бовуар (1908?1986) - французская писательница, ученица и сподвижница Сартра.            2            "Рождественская песня" (1843) - первая из "Рождественских повестей" Чарльза Диккенса (1812?1870).            3            "Грозовой перевал" (1847) - роман Эмили Бронте (1818?1848).            4            "Поворот винта" (1898) - новелла Генри Джеймса (1843?1916).            5            "Ребекка" (1938) - самый известный роман Дафны Дюморье (1907?1989), внучки Джорджа Дюморье.            6            "Лапка обезьяны" (1902) - рассказ У. У. Джейкобса (1863?1943).            7            "Так слушай... И помни обо мне!" - У. Шекспир. Гамлет. Перевод М. Лозинского / Полное собрание сочинений в восьми томах: Том 6. М., 1960. С. 33?35.            8            "Начать с того, что Марли был мертв..." - Ч. Диккенс. Рождественские повести / Собрание сочинений в тридцати томах: Том 12. Перевод под редакцией О. Холмской. С. 7.            9            "Я - Святочный Дух Прошлых Лет"! - Там же, с. 32.            10            "Повозка?призрак выскользнула из тумана и с цоканьем скрылась во мгле..." - Из рассказа "Повозка?призрак" (1885) Редьярда Киплинга (1865?1936).            11            Все бьется, бьется, бьется под досками пола старое сердце?обличитель! - парафраз финала рассказа Эдгара По (1809?1849) "Сердце?обличитель" (1843).            12            "Негромкий, протяжный и невыразимо тоскливый вой пронесся над болотами". - А. Конан Дойль. Собака Баскервилей. Перевод Н. Волжиной / Собрание сочинений в восьми томах. Т. 3. М., 1966. С. 69.