Рэй Брэдбери            Банши            Бывает, приходится на ночь глядя выезжать из Дублина и мчаться через всю Ирландию: минуя спящие городки, ныряешь в изморось, а потом в туман, который смешивается с дождем и летит в продуваемое ветром безмолвие. Все вокруг сковано холодом и ожиданием. Такими ночами на безлюдных перекрестках случаются нежданные встречи, а в воздухе призраками плывут нескончаемые нити паутины, хотя на сотни миль в округе не найдешь ни единого паука. Далеко за лугами нет?нет да скрипнет калитка или задрожит под неверным лунным светом оконное стекло.      В такую погоду, как говорят ирландцы, приходит банши.[1] Я это почувствовал кожей, ясно понял, как только мое такси, проехав последнюю развилку, притормозило у входа в Кортаун?Хаус, так далеко от Дублина, что, рухни столица той ночью в преисподнюю, никто бы здесь и бровью не повел.      Я расплатился с таксистом и проводил глазами машину, которая взяла обратный курс на пока еще нерухнувший столичный город, оставив меня, с двадцатью переписанными заново страницами сценария в кармане, перед домом кинорежиссера, моего работодателя. В полночной тишине я вдыхал Ирландию и выдыхал сырость из отвалов души.      Потом я постучался.      Дверь почти сразу распахнулась. Возникший на пороге Джон Хэмптон[2] сунул мне стаканчик хереса и увлек меня в дом.      - Ей?богу, дружище, ты меня заинтриговал. Скидывай пальто. Давай сюда сценарий. Успел закончить? Поверю на слово. Нет, серьезно, я сгораю от любопытства. Молодец, что позвонил из Дублина. Дома никого. Клара с детьми в Париже. Мы с тобой в охотку почитаем, доведем до ума эпизоды, приговорим бутылочку, часа в два отправимся на боковую - а там... Это еще что?      Дверь оставалась открытой. Джон шагнул вперед, склонил голову, закрыл глаза и прислушался.      Над лугами шуршал ветер. От этого казалось, будто на гигантском ложе облаков кто?то откидывает простыни.      Я тоже прислушался.      Из?за темных полей прилетел слабый?слабый стон, тихий всхлип.      Не открывая глаз, Джон прошептал:      - Известно тебе, приятель, что это такое?      - Что?      - Потом скажу. За мной!      Он захлопнул дверь, развернулся и зашагал по коридору - гордый владелец пустых владений, в домашнем халате, спортивных брюках и начищенных полуботинках; непослушные волосы выдавали в нем пловца, который стремится по волнам, а то и против течения, но с завидным постоянством ныряет в чужие постели.      В библиотеке, остановившись перед камином он полыхнул проблеском смеха, как лучом маяка сверкнул белозубой улыбкой и сунул мне второй стаканчик хереса в обмен на сценарий, который ему пришлось вырвать у меня из рук.      - Посмотрим, что ты родил, мой гений, мое левое полушарие, моя правая рука. Садись. Пей. Внимай.      Широко расставив ноги на каменных плитах, он грел зад, просматривал рукопись и краем глаза следил, как стремительно убывал херес у меня в стакане, и сами собой зажмуривались глаза, когда очередная страница, выпущенная из его пальцев, кружилась в воздухе, перед тем как опуститься на ковер. Отправив в полет последний лист, Джон раскурил тонкую сигару и уставился в потолок, вытягивая из меня душу.      - Сукин ты сын, - в конце концов изрек он, выпуская дым. - Здорово. Черт тебя подери, парень. Это просто здорово!      У меня внутри все оборвалось. Слишком уж неожиданно такая похвала ударила под вздох.      - Разумеется, надо слегка подсократить!      Теперь все стало на свои места.      - Разумеется, - поддакнул я.      Внаклонку, как матерый самец шимпанзе, Джон стал собирать с пола страницы. Потом он отвернулся, и я решил, что рукопись вот?вот полетит в огонь. Но он крепко сжимал сценарий в руках, глядя на языки пламени.      - Когда выкроим время, - негромко произнес он, - ты должен научить меня писать сценарии.      Теперь он сидел в кресле, мирясь с неизбежным и не скрывая восхищения.      - Когда выкроим время, - хохотнул я, - вы должны научить меня снимать кино.      - "Зверь" будет нашей общей картиной, сынок. Мы - одна команда.      Он встал и подошел ко мне чокнуться:      - Мы - самая классная команда! - Тут он сменил пластинку. - Как жена, как дети?      - Ждут меня на Сицилии, где тепло.      - Дай срок, отправим тебя к ним, на солнышко, уже недолго осталось! Мне...      Склонив голову набок, он застыл в театральной позе и прислушался.      - Эй, что там такое?.. - прошептал он.      Я повернулся к дверям и выждал.      За стенами огромного старого особняка нитью протянулся едва уловимый звук, словно кто?то сколупнул ногтем краску или скользнул вниз по стволу сухого дерева. Потом до нашего слуха донесся тишайший выдох?стон, а за ним нечто, похожее на плач.      Все так же театрально Джон подался вперед, снова замер, как памятник в живой картине, разинул рот, будто готовясь заглотить эти звуки, и вытаращил глаза, которые от напускной тревоги стали размером с куриное яйцо.      - Сказать тебе, дружище, кто это был? Банши!      - Что?о?о? - вырвалось у меня.      - Банши! - с нажимом повторил он. - Это дух в обличье старухи, что выходит на дорогу, когда кому?то суждено через час умереть. Вот кто сюда пожаловал! - Он шагнул к окну, поднял штору и выглянул на улицу. - Ш?ш?ш! А вдруг она явилась за нами?      - Чепуха, Джон! - Я негромко посмеялся.      - Нет, приятель, не скажи. - Он неотрывно смотрел в темноту, смакуя эту мелодраму. - Как?никак, я живу в здешних местах десять лет. Сюда пришла смерть. Банши все чует! Так о чем у нас был разговор?      Он запросто перешел к житейским делам, вернулся к камину и заморгал над моим сценарием, как над хитрой головоломкой.      - Ты заметил, Дуг, что "Зверь" - это вылитый я? Герой покоряет океаны, напропалую покоряет женщин - и так по всему свету, нигде не задерживаясь. Наверно, потому меня и зацепил этот сценарий. Тебе интересно знать, сколько у меня было женщин? Сотни! Ведь я...      Он умолк, снова отдавшись во власть сочиненных мною строчек. Его лицо просияло.      - Блеск!      Я робко выжидал.      - Нет, я о другом. - Отшвырнув сценарий, он схватил с каминной полки свежий номер лондонской "Таймс". - Я вот об этом! Блистательная рецензия на твой последний сборник рассказов!      - Неужели? - Меня так и подбросило.      - Спокойно, дружище. Я сам прочту тебе эту умопомрачительную рецензию. Ты будешь в восторге. Это потрясающе!      Мое сердце дало течь и затонуло. Я догадывался, что меня ждет очередной розыгрыш или - еще того хуже - замаскированная под розыгрыш правда.      - Итак, слушай!      Джон развернул газету и, как ветхозаветный Ахав, начал вещать.      - Возможно, рассказы Дугласа Роджерса стали высочайшим достижением американской литературы... - Джон выдержал паузу и невинно подмигнул. - Согласись, пока неплохо!      - Дальше, - взмолился я и забросил в себя содержимое стакана. Так бросают жребий судьбы в бездну полного краха воли.      - ...но у нас, в Лондоне, - с выражением читал Джон, - от беллетриста ожидают большего. Копируя образы Киплинга, стиль Моэма и сарказм Ивлина Во, Роджерс барахтается в Атлантике, на полпути к нам. Его произведения лишены самобытности, это не более чем фальшивые перепевы классики. Дуглас Роджерс, плывите домой!      Я вскочил и заметался по комнате, а Джон лениво бросил газету в камин, где она затрепетала умирающей птицей и пала добычей ревущих искр и пламени.      Потеряв голову, я чуть не кинулся в огонь за этой проклятой рецензией, но с некоторым облегчением заметил, что она приказала долго жить.      Джон, не спускавший с меня глаз, был довольнехонек. У меня пылали щеки, скрежетали зубы. Рука, приросшая к каминной полке, похолодела и сжалась в гранитный кулак.      Из глаз брызнули слезы, потому что окостеневший язык не слушался.      - В чем дело, дружок? - Джон сверлил меня взглядом, как обезьяна, в чью клетку швырнули подыхающего сородича. - С головой плохо?      - Джон, это уж слишком! - Я взорвался. - Неужели нельзя обойтись без этого?      Я пнул носком ботинка тлеющее полено, которое перевернулось и выпустило целый хоровод искр.      - Помилуй, Дуг, у меня и в мыслях не было...      - Так я и поверил! - Я весь кипел, уставившись на него воспаленными глазами. - У кого здесь с головой плохо?      - Да все нормально, Дуг. Рецензия была отличная, хвалебная. Я только ввернул пару строчек, чтобы тебя подколоть!      - Но теперь мне этого не узнать! - вскричал я. - Вот, смотрите!      Для верности я еще раз пнул угли.      - Завтра же купишь этот номер в Дублине. Прочтешь сам. Критики от тебя без ума, Дуг. Поверь, я просто хотел, чтобы ты не задавался. Но шутки в сторону. Главное, сынок, - ты нынче написал лучшие эпизоды для своего грандиозного сценария. - Джон приобнял меня за плечи.      В этом был он весь: сначала двинет тебя ниже пояса, а потом расточает дикий мед бочками.      - Знаешь, Дуг, в чем твоя беда? - Он сунул еще один стакан хереса в мою дрожащую руку. - Хочешь, скажу?      - Хочу, - выдохнул я, как ребенок, который забыл обиду и готов опять смеяться. - Говорите.      - Беда вот в чем, Дуг... - Джон изобразил лучезарную улыбку, глядя мне прямо в глаза, как Свенгали.[3] - Ты ко мне относишься гораздо хуже, чем я к тебе!      - Зачем так, Джон...      - Серьезно, дружище. Поверь, я за тебя любому шею сверну. Ты - величайший из ныне живущих писателей, я тебя полюбил всем сердцем и душой. Вот я и подумал, сынок, что мне простительно будет слегка тебя разыграть. Теперь вижу, как я ошибался...      - Нет?нет, Джон, - возразил я, ненавидя себя самого: ко всему прочему, я еще должен оправдываться! - Пустяки.      - Ты уж прости меня, дружок, прости великодушно...      - Да ладно! - хмыкнул я. - Несмотря ни на что, я к вам очень тепло отношусь. Мне...      - Ну, уважил! Итак... - резко повернувшись, Джон потер ладони и начал тасовать страницы, как завзятый шулер, - в течение ближайшего часа будем кромсать твой прекрасный, гениальный сценарий, а потом...      В третий раз с момента нашей встречи он переключил тон и настрой разговора.      - Тихо! - воскликнул Джон. Сощурившись, он закачался посреди комнаты, как утопленник под водой. - Дуг, ты слышал?      Дом задрожал от ветра. Длинный ноготь царапнул раму мансардного окна. Луну окутал скорбный шепот облаков.      - Банши, да не одна, - кивком указал Джон и застыл в ожидании. Потом он резко вскинул голову:      - Дуг! Сгоняй на разведку.      - Еще чего!      - Давай?давай, одна нога здесь, другая там, - настаивал Джон. - А то у нас сегодня какая?то ночь ошибок. Ты ошибаешься во мне, ошибаешься и в этом. Набросишь мое пальто. За мной!      В прихожей он распахнул стенной шкаф и выдернул необъятных размеров твидовое пальто, пропахшее сигарами и дорогим виски. Растянув его в обезьяньих руках, он стал водить им передо мной, как тореадор - мулетой.      - Эй, торо! Торо!      - Джон, - вырвалось у меня тяжелым вздохом.      - Никак у тебя поджилки трясутся, Дуг? Струсил? Да ты...      Уже в четвертый раз мы оба услышали в зимней ночи стон, возглас, удаляющийся шепот.      - Тебя ждут, друг мой! - торжественно провозгласил Джон. - Выходи. Побежишь за нашу команду!      Чужое пальто дохнуло угаром табака и выпивки, а Джон с царственным достоинством застегнул на мне пуговицы, взял за уши и поцеловал в лоб.      - Буду за тебя болеть на трибуне, парень. Побежал бы с тобой, но опасаюсь смутить банши. Удачи, сынок, а если не вернешься... я тебя любил, как родного!      - Сколько можно! - Я распахнул дверь.      Но Джон внезапно вклинился между мною и холодным лунным ветром.      - Нет, не ходи, дружок. Я передумал! Если тебя прикончат...      - Джон, - я вырвался из его рук, - это ведь была не моя затея. Думаю, вы подговорили Келли, которая ухаживает за лошадьми, чтобы она завыла среди ночи вам на потеху...      - Дуг! - вскинулся он, по своему обыкновению, то ли в притворном, то ли в искреннем негодовании, хватая меня за плечи, - Богом клянусь!      - Счастливо оставаться, Джон. - Во мне боролись злость и любопытство.      Выскочив за порог, я тут же об этом пожалел. У меня за спиной хлопнула дверь, звякнула защелка. Неужели он надо мной посмеялся? Через несколько мгновений его силуэт возник в окне библиотеки: держа в руке стакан хереса, за ночным представлением наблюдал сам режиссер, он же восторженный зритель.      Чертыхнувшись себе под нос, я отвернулся, втянул голову в плечи, плотно запахнул пальто, как Цезарь - свой плащ, и зашагал по гравию навстречу ветру, который разом вонзил в меня два десятка клинков.      Минут десять здесь поболтаюсь, думал я, пощекочу ему нервы, чтобы этот розыгрыш обернулся против него, а потом разорву рубашку, расцарапаю грудь и приковыляю обратно, сочинив какую?нибудь жуть. Да, точно, если он рассчитывал, что...      Я остановился.      Потому что в ложбине мне привиделся воздушный змей, который бумажным цветком расцвел посреди рощи и уплыл за живую изгородь.      Луна, почти полная, пряталась за облаками, посылая мне островки темноты.      В отдалении что?то снова мелькнуло гроздью белых цветов, готовых опуститься на бесцветную дорожку. И в тот же миг послышался едва уловимый плач, тишайший стон, как скрип дверцы.      Вздрогнув, я отпрянул назад и оглянулся в сторону дома.      Конечно, физиономия Джона, будто вырезанная из тыквы, маячила в окне и с ухмылкой потягивала херес, окруженная теплым, как поджаренный хлеб, уютом.      - О?о?ох... - простонал чей?то голос. - Боже...      Тут?то я и увидел эту девушку.      Она стояла, прислонившись к дереву, в длинном облачении лунного цвета; ее тяжелая, доходившая до бедер шерстяная шаль жила отдельной жизнью: волновалась, трепетала, махала крылом ветру.      Судя по всему, девушка не заметила моего присутствия, а если и заметила, ей было все равно; она меня не боялась, в этом мире она уже ничего не боялась. О том поведал ее прямой, немигающий взгляд, устремленный в сторону дома, к мужскому силуэту в окне библиотеки.      Снежное лицо казалось высеченным из холодного белого мрамора, как у родовитых ирландских женщин: лебединая шея, сочные, хотя и неспокойные губы, лучистые нежно?зеленые глаза. От того, как прекрасны были ее глаза, как хорош был этот профиль за покровом дрожащих ветвей, у меня в душе что?то перевернулось, сжалось от боли и умерло. На меня нахлынула убийственная тоска, какая охватывает мужчин при виде мимолетной красоты, которая вот?вот исчезнет. В такой миг хочется крикнуть: постой, я люблю тебя. Но язык не поворачивается это произнести. И лето уходит в ее образе, чтобы никогда больше не вернуться.      И вот теперь эта красавица, которая не сводила глаз с заветного окна в далеком доме, заговорила сама:      - Он там?      - Что? - поперхнулся я.      - Ведь это он? - переспросила она и пояснила с холодной яростью: - Зверь. Монстр. Тот самый.      - По?моему...      - Отъявленный хищник, - продолжала она. - Двуногий. Он вечен. Другие приходят и уходят. А он вытирает руки о живую плоть. Девушки для него - салфетки, а женщины - ночные закуски. Он хранит их в винном погребе и различает не по именам, а по годам. Силы небесные, неужели это он?      Проследив за ее взглядом, я увидел все ту же тень в далеком окне, за лужайкой для игры в крокет.      И представил своего режиссера в Париже, в Риме, в Нью?Йорке, в Голливуде, и увидел реки женщин, по которым, как зловещий Иисус по теплому морю, Джон прошелся подошвами. Сонмы женщин танцевали на столах, мечтая снискать его похвалу, а он, помедлив у выхода, бросал: "Дорогуша, одолжи пятерку. Там стоит нищий - просто сердце разрывается..."      Теперь, глядя на эту девушку, чьи темные волосы перебирал ночной ветер, я спросил:      - И все?таки, кто он такой?      - Все тот же, - отвечала она. - Тот, кто живет в этом доме, кто прежде меня любил, а теперь не помнит. - Из?под опущенных век брызнули слезы.      - Он здесь больше не живет, - сказал я.      - Неправда! - Она резко повернулась ко мне, словно для удара или плевка. - Зачем ты лжешь?      - Пойми. - Я вглядывался в свежий, но померкший снег ее лица. - То было другое время.      - Нет, время бывает только настоящим! - Мне показалось, она сейчас бросится к дому. - И я по?прежнему его люблю - так сильно, что любому сверну за него шею, пусть даже за это поплачусь!      - Назови его имя. - Я преградил ей путь. - Как его зовут?      - Уилл, как же еще? Уилли. Уильям.      Она сделала шаг. Я поднял руки и покачал головой:      - Нет, здесь живет Джонни. Джон.      - Ложь! Я его чую. Имя другое, но это он. Смотри сюда! Ты тоже почуешь!      Она подставила ладони ветру, летящему в сторону дома, я повернулся и ощутил то же самое: межвременье, другой год. Об этом шептали порывы ветра, и ночь, и слабый свет в окне, где маячила тень.      - Это он и есть!      - Он мне друг, - осторожно сказал я.      - Такой никому и никогда не будет другом!      Я попытался взглянуть на этот дом ее глазами и подумал: господи, неужели так повелось на все времена, неужели здесь испокон веков живет некий человек - жил здесь и сорок, и восемьдесят, и сто лет назад! Нет, не один и тот же, а зловещий строй двойников, и на дорогу всегда выходила эта растерянная девушка, у которой вместо любви - снег на тонких руках, вместо утешения - лед в сердце; ей только и остается, что шептать, стонать, сетовать и плакать до самого рассвета, а когда взойдет луна, начинать все сначала.      - Здесь живет мой друг, - повторил я.      - Если это правда, - яростно прошептала, - тогда ты мне враг!      Я смотрел, как ветер уносит с дороги пыль в сторону погоста.      - Уходи, откуда пришла, - сказал я.      Она увидела ту же дорогу, ту же пыль, и голос ее сник.      - Значит, покоя не будет? - простонала она. - Неужели мне суждено вечно скитаться в этих краях, год за годом?      - Если бы это и впрямь был твой Уилли, твой Уильям, - отважился я, - мог бы я тебе хоть чем?нибудь помочь?      - Прислать его сюда, - вполголоса ответила она.      - Зачем он тебе?      - Чтобы лечь с ним рядом, - прошептала она, - и больше не подниматься. Чтобы он остался холодным камнем в холодной реке.      - Вот как. - Я кивнул.      - Так что же, пришлешь его ко мне?      - Нет. Он не тот, кто тебе нужен. Хотя и похож. Почти один к одному. И тоже ест на завтрак девушек, и утирает губы их шелками, и зовут его в разные века по?разному.      - Ему тоже неведома любовь?      - Это слово он забрасывает вместо удочки, - сказал я.      - Выходит, я попалась на крючок! - У нее вырвался такой стон, что тень в доме за лужайкой прильнула к окну. - Буду стоять тут всю ночь, - выговорила она. - Он, конечно, почувствует, что я здесь, и оттает - не важно, как его зовут и сколько зла у него в душе. Какой сейчас год? Сколько лет прошло в ожидании?      - Не скажу, - ответил я. - Если узнаешь, это станет для тебя ударом.      Повернув голову, она впервые посмотрела на меня в упор.      - Вот ты каков - добрый вроде? Из совестливых, которые не обманут, не обидят, не сбегут? Где же ты был раньше, скажи на милость?      Завывания ветра эхом отозвались у нее в груди. Где?то далеко, в спящем городке, пробили часы.      - Мне пора. - Я собрался с духом. - Как же все?таки помочь тебе обрести покой?      - Тебе это не под силу, - ответила она, - ибо не ты нанес рану.      - Понял.      - Ничего ты не понял. Но хотя бы попытался понять. И на том спасибо. Иди в дом. Не то подхватишь смерть.      - А ты?..      - Что я? - усмехнулась она. - Я свою подхватила давным?давно. А двум смертям не бывать. Ступай!      Упрашивать меня не пришлось. Мне с лихвой хватило ночного холода, бледной луны, межвременья - и этой незнакомки. Ветер подгонял меня вверх по травянистому склону. У дверей я обернулся. Подняв руку, она все еще стояла на млечной дороге, и тяжелая шаль трепетала на ветру.      - Не мешкай, - послышалось мне, - передай, что его ждут!      Я плечом вышиб замок, влетел в дом и промчался по коридору, мелькнув бледной молнией в огромном зеркале. Сердце отбивало дробь.      В библиотеке Джон приканчивал очередную порцию спиртного; он плеснул из бутылки в мой стакан.      - Когда ты только научишься не принимать мои слова за чистую монету? - сказал он. - Боже, на тебе лица нет! Совсем окоченел. Давай?ка выпьем. А потом повторим.      Я выпил, он налил еще, я снова выпил.      - Значит, это была шутка?      - А что же еще? - Джон захохотал, но вдруг осекся.      За стенами особняка опять слышался стон, ноготь исподволь шелушил краску, луна скользила по черепице.      - Сюда пришла банши. - Я смотрел в стакан, не в силах сдвинуться с места.      - Конечно, дружок, конечно, пришла, - приговаривал Джон, - Ты выпей, Дуг, а я еще раз прочту тебе рецензию из "Таймс".      - Она же сгорела.      - И то верно, дружок, но я знаю текст, как свои пять пальцев. Ты пей, пей.      - Джон, - я уставился в огонь, туда, где шевелился пепел сгоревшей газеты. - А эта... рецензия...она точно была напечатана?      - А как же, совершенно точно, да?да. Если уж совсем честно... - Для пущей выразительности он сделал паузу. - В редакции "Таймс" знают, как я тебя люблю, поэтому рецензию на твой сборник заказали мне. - Протянув свою длинную руку, Джон подлил мне спиртного. - Я и написал. Разумеется, под псевдонимом - иначе меня бы не уломали. Но я не имел права лукавить, Дуг, просто не имел права. Отметил и самые блестящие места, и менее удачные. Кое?что разнес в пух и прах, как всегда поступаю, если ты приносишь никудышный эпизод, требующий переделки. Словом, поступил по справедливости, не подкопаешься. Ты согласен?      Он нагнулся, взял меня за подбородок и заставил поднять голову, чтобы долгим, проникновенным взглядом заглянуть мне в глаза.      - Да ты никак обиделся?      - Нет, - сказал я дрогнувшим голосом.      - Ну и ладно. Ты уж извини. Это розыгрыш, дружок, примитивный розыгрыш. - Он по?приятельски ткнул меня в плечо.      Тычок вышел совсем легким, но показался мне ударом кувалдой, потому что я был на взводе.      - Лучше бы его не было, этого розыгрыша. Лучше бы в газете была настоящая рецензия.      - Не спорю, дружок. На тебе лица нет. Меня...      Вокруг дома облетел ветер. Оконные стекла звякнули и зашептались.      Без всякой видимой причины у меня вырвалось:      - Банши. Это она.      - Да пошутил я, Дуг. Со мной держи ухо востро.      - Как бы то ни было, - сказал я, глядя в окно, - она там.      Джон рассмеялся.      - Ты, похоже, ее видел, а?      - Это юная, прекрасная девушка, которая от холода кутается в шаль. У нее длинные черные волосы и огромные зеленые глаза, лицо - как снег, точеный финикийский профиль. Вам такие встречались, Джон?      - Пачками, - захохотал Джон, но уже не так громогласно, остерегаясь подвоха. - Черт побери...      - Она ждет, - сказал я. - У главной дороги.      Джон неуверенно поглядел в окно.      - Это был ее голос, - продолжал я. - Она описала вас или кого?то очень похожего. Только имя назвала чужое - Уилли, Уилл, Уильям. Впрочем, я и так понял, что это другой человек.      Джон задумался:      - Юная, говоришь, да еще красивая, и совсем близко?..      - Красивее не встречал.      - С ножом?..      - Безоружная.      - Ну что ж, - выдохнул Джон, - думаю, имеет смысл выйти, перекинуться с ней парой слов, как ты считаешь?      - Она ждет.      Он двинулся к выходу.      - Надо одеться, там холодно, - сказал я.      Когда он натягивал пальто, мы опять услышали снаружи эти звуки - совершенно отчетливые. Стон, рыдание, стон.      - Подумать только. - Джон уже взялся за ручку двери, чтобы я не заподозрил его в малодушии. - Она и вправду совсем близко.      Он заставил себя повернуть ручку и распахнул дверь. Ветер со вздохом влетел в дом, принеся с собою еще один слабый стон.      Стоя на границе холода, Джон вглядывался в темноту, где исчезала садовая дорожка.      - Стойте! - закричал я в последний момент.      Джон остановился.      - Я не договорил. Она действительно рядом. И ходит по земле. Но... она мертва.      - Мне не страшно, - отозвался Джон.      - Верю, - сказал я, - зато мне страшно. Оттуда возврата нет. Пусть во мне сейчас клокочет ненависть, но я вас никуда не отпущу. Надо закрыть дверь.      Опять этот стон, потом плач.      - Надо закрыть дверь.      Я попытался оторвать его пальцы от медной шишки, но он вцепился в нее что есть мочи, наклонил голову и со вздохом повернулся ко мне:      - А у тебя неплохо получается, парень. Почти как у меня. В следующем фильме дам тебе роль. Будешь звездой.      С этими словами он сделал шаг в холодную ночь и бесшумно затворил дверь.      Когда под его подошвами скрипнул гравий, я задвинул щеколду и торопливо прошелся по дому, выключая свет. Стоило мне войти в библиотеку, как в трубе заныл ветер, который спустился по дымоходу и переворошил в камине темный пепел лондонской "Таймс".      Я зажмурился и надолго прирос к месту, но потом встрепенулся, взбежал по лестнице, перемахивая через две ступеньки, хлопнул дверью мансарды, разделся, нырнул с головой под одеяло и услышал, как городские куранты пробили в ночи один раз.      А отведенная мне спальня затерялась высоко, под самым небом: если бы хоть одна живая - или неживая - душа вздумала скрестись, стучать, барабанить в парадную дверь, шептать, молить, кричать...      Кто бы это услышал?            Примечания            1            Банши (букв. "женщина из садов") - привидение?плакальщица в ирландском и шотландском фольклоре; дух, появление и вопли которого предвещают смерть.            2            ...перед домом кинорежиссера, моего работодателя. "..." Возникший на пороге Джон Хэмптон... - Имеется в виду знаменитый американский режиссер Джон Хьюстон (1906?1987), в середине 1950?х гг. снимавший в Ирландии экранизацию романа Г. Мелвилла "Моби Дик" (1851) по сценарию Брэдбери; далее в рассказе фильм именуется "Зверь". Ирландские впечатления послужили Брэдбери источником вдохновения для ряда рассказов 1950?1990?х гг. и для романа "Зеленые тени, Белый кит" (1992).            3            Свенгали - зловещий гипнотизер, персонаж романа Джорджа Дюморье (1834?1896) "Трильби" (1894).