Мария Евгеньевна Некрасова            Большая книга ужасов-10. Месть крысиного короля. Доктор-мумия. Костыль-нога.      Вечеринка для нечисти            Месть крысиного короля            Глава I            Как меня выгнали с урока, а потом перевели из восьмого класса в десятый            Липатов маньяк, и тому есть документальные подтверждения. Записочки типа "Лебедева дура" я получаю по три раза за урок. Да чего там! Этот ненормальный до сих пор бы дергал меня за косички, если бы я не подстриглась два года назад под свою любимую Тутси; до сих пор клал бы мне на стул кнопки, если бы я не купила на зиму ватные штаны; до сих пор отвешивал бы мне подзатыльники, если бы я не записалась в секцию карате. А ведь мы уже в восьмом классе! Я понимаю, он влюбился и не знает, как привлечь мое внимание, но от этого не легче.      Мама говорит, что из таких упертых маньяков вырастают великие ученые и политические деятели. Насчет ученых сомневаюсь - Липатов двоечник, а насчет политиков - что ж, он действительно отлично умеет портить людям жизнь.      В этот свой день рождения я не ждала ничего особенного. Уже не маленькая, знаю: люди старше двенадцати лет редко получают в подарок то, чего хотят больше всего. Потому что хотят многое. В классе мне надарили бесполезных мягких игрушек, тонну безвкусной бижутерии, гору ластиков-ручек - в общем, никто не соригинальничал, кроме, конечно, Липатова. Ни за что не угадаете, что он мне подарил!      КРЫСУ! Живую! Рыжую, как морковка, и без клетки. Что тут началось! Девчонки с визгом полезли на парты, мальчишки заржали, короче, праздник сразу стал веселым. Я стояла с крысой на плече и не знала, благодарить его или, может, по шее съездить? Крыс-мышей я не боюсь, так что сделать гадость у Липатова не получилось. Но, как говорит бабушка, "Мне не дорог твой подарок, дорога твоя любовь". Так что по шее я ему съездила, но крысу взяла - отдашь, он ее, пожалуй, замучает или подложит кому-нибудь из учителей, что, в общем, одно и то же.      Пришла физичка, оценила обстановку и выгнала нас с крысой. Это был последний урок, так что я особенно не возмущалась. Липатов, хотел он этого или нет, одно благородное дело сделал - отпустил меня пораньше домой. Сам выскочил следом.      - Светка! Подожди! Ты че, обиделась, Свет? - закричал он.      Я цапнула в раздевалке свой тулуп и выскочила на улицу. Липатов за мной. Он шел рядом, потупившись.      - Я думал, ты любишь животных... Извини, Свет.      Крыса на моем плече сопела мне в ухо. В голову лезли положенные в таких случаях вопросы: как ее назвать, чем кормить и что скажет мама? В том, что ругаться она будет, я не сомневалась. Мама терпеть не может животных в доме. Я пробовала в детстве притащить котенка - что было! Мне припомнили все грехи, от пролитого на ковер варенья до герани, съеденной в несознательном возрасте. На котенка повесили всех собак: и блохастый он, и лишайный, и царапучий, и мебель портит... Котенка папа отвез на "Птичку", а я с тех пор больше не рисковала.      - Я-то люблю, - буркнула я Липатову, - мать не любит.      Липатов виновато покосился на крысу и выдал:      - Правило знаешь? Дареное не возвращают.      Я сказала, что и не верну, будь спок, и он заметно приободрился. Порылся в рюкзаке и достал диск группы "Гимназия":      - Вот еще. Твоя любимая Тутси.      Я взяла и молча кивнула. Тутси - солистка группы. Я ее не люблю. Да я ее ненавижу просто! Она старуха, ей двадцать четыре - я на десять лет моложе. Она толстая, обхват бедер - девяносто пять! У меня девяносто. Она поет под "фанеру"! И двигаться не умеет! Я пою и танцую дома перед зеркалом без всякой "фанеры" в сто раз лучше этой Тутси. Но при этом она - звезда, а я рядовая восьмиклассница, каких полно на необъятных просторах нашей родины. Где справедливость?      - Ну хочешь, я твоей матери объясню? - наседал Липатов. - Крысы, они хорошие, умные, умнее кошки. И не кусачие вовсе, если правильно воспитывать.      Я подумала: почему нет? При Липатове мама точно не будет ругаться. И согласилась.      Мы шли через парк. Вообще, парк - сильно сказано. Зеленый пятачок среди шумных улиц. Смех, а не парк! К тому же половину пятачка занимал особняк академика Александринского.      Как я ненавидела Тутси, так академика Александринского ненавидел папа. Они защищали диплом в одном институте на одной кафедре, только с разницей в двадцать лет. Когда академик был академиком, папа еще топтался в кандидатах наук. Тогда им и раздавали квартиры на нашей улице. Александринский получил особняк, профессоры переселились в кирпичные новостройки, а папе досталась двухкомнатная в пятиэтажке.      Если бы квартиры раздавали сейчас, папе дали бы не двухкомнатную, а двухэтажную, и не в пятиэтажке, а в пентхаусе. Оттуда один шаг до особняка (конечно, в переносном смысле. В прямом - побольше и больно падать). Но сейчас ученым платят мало, а квартир совсем не дают. Александринский был виноват только в том, что раньше родился, папа это понимал, но все равно чувствовал себя обиженным.      Я посмотрела на плечо - крыса шевелила усами, подергивала маленьким розовым носиком. А она красивая, не чета подвальным. Ярко-ярко-рыжая, как будто выкрашенная хной, с розовыми ушками, лиловыми глазами... словно из волшебной сказки. Нет, теперь я нипочем не отдам ее Липатову!                  * * *            Чудеса начались, как только мы переступила порог квартиры. Мама возилась на кухне, но, увидев нас, все бросила и с умильным лицом выбежала навстречу:      - Ты моя красавица!      Я думала, это она мне, поздравляет с днем рожденья. Но фигушки! Проигнорировав меня и даже не поздоровавшись с Липатовым, мама схватила на руки крысу и, сюсюкая, утащила ее на кухню.      - Какая ты красивенькая, какая рыжая, пойдем, я тебе вкусненького дам...      - Животных не любит, говоришь? - с ехидцей спросил Липатов.      Я кивнула: да, не любит.      - Не понравилась, так и скажи! - обиженно шикнул Липатов. - Чего на мать-то валишь?!      - Правда...      Он не верил мне, а я - своим глазам. Мама, что ли, успела полюбить животных, а я и не заметила?      Мама посадила крысу на стол, выловила на блюдечко из кастрюль по кусочку того-другого и поставила перед зверем:      - Кушай, рыжик.      - Ты бы нас покормила, что ли! - возмутилась я.      Мама только плечами пожала:      - Садитесь, готово, кто не дает! - И ни слова на тему "Поздравляю с днем рождения и все такое".      Липатов разобиделся окончательно. Буркнув "До свидания", он отвалил, не замеченный и ненакормленый. Ну и пусть.      Я пристроила свою тарелку рядом с крысой и села обедать. Мама суетилась рядом, подкладывала крысе еду в блюдечко. Что-то зверь подозрительно много ест! И пузо у нее толстое. Сама худенькая, а пузо толстое, как будто апельсин проглотила. Я подумала, что надо спросить у Липатова, сколько едят крысы и какое у них должно быть пузо. И заодно - чем ее кормить, а то мама накидала и мяса, и картошки, и подливки - может, крысе вредно?      Меня отвлек телефонный звонок. Трубку взяла мама:      - Да... Здравствуйте, Сан Саныч...      Я поперхнулась, цапнула со стола тарелку и ушла к себе. Сан Саныч - мамин начальник. Лысый и мерзкий. Мама у меня обозреватель в журнале. Обозревает раз в неделю Интернет, не выходя из дома, работает за компьютером. А Сан Саныч звонит ежедневно примерно раз в три часа и спрашивает, готовы ли обзоры. По-моему, он маньяк, вроде Липатова, только Липатов в меня влюблен, а Сан Санычу нравится издеваться над мамой. Папа каждый раз грозится спустить его с лестницы, но все никак не дождется подходящего случая - Сан Саныч не ходит к нам в гости.      Я сидела у себя в комнате, дожевывала обед. Из-за двери доносились обрывки разговора:      - Нет, ведь я должна их сдать только в пятницу, а сегодня вторник... Сан Саныч, ну кому будет интересно читать в понедельник новости прошлого вторника?!      Сейчас мама поругается с лысым, потом будет пить валерьянку. Через часик отойдет, сядет за компьютер. Поработает немного, а потом Сан Саныч еще разок позвонит и - смотри выше... Вот, мама начала заводиться:      - Если вам не на ком сорвать злость, купите боксерскую грушу!      При необходимости я могла бы суфлировать, но мама обходилась сама. Записать, что ли, на магнитофон, да врубать каждый раз этому лысому, когда он звонит?      За окном громыхнули ударные, завизжал саксофон, тренькнула об асфальт разбитая бутылка. Московское время - шестнадцать ноль-ноль. Под окнами у нас ночной клуб, его открыли пару месяцев назад, и с тех пор весь дом сверяет по нему часы. Как начнет громыхать - шестнадцать ноль-ноль, клуб открылся. Здравствуй, веселый вечер и не менее веселая ночь: музыка, крики, звон разбитого стекла... Ну отдыхают люди! Только все затихнет - семь утра, пора вставать.      Сперва мы бесились, писали коллективные жалобы, а потом привыкли. Иногда я не могу заснуть, если за окном тихо.      Мама вошла ко мне, растерянная, зареванная, как всегда после разговора с Лысым. Вместо того чтобы сказать "Дай валерьянку и подушку", сказала:      - Иди, купи клетку крысе. Я полежу, мне что-то нехорошо...      Еще бы! После таких разговоров ей долго приходится отлеживаться. Нашла время думать о крысе. Хотя не может же зверь шататься по квартире без клетки.      Я дала маме подушку и валерьянку, дежурный плед - и отправилась за клеткой.                  * * *            В магазине мне чуточку повезло. Какой-то растяпа набрал полный комплект для крысы, а потом спохватился, что забыл кошелек, и ушел. Клетка, домик, лесенки, витаминки, гамак, мячик - все уже было упаковано, и даже чек выбит. Я расплатилась, сгребла покупки и пошла домой.      Из магазина самый короткий путь - через школьный двор. Я тащила клетку и думала, как, наверное, крыса устала после переполоха в классе и как ей неуютно в незнакомой квартире. Ничего, сейчас крыска заберется в домик... Подстилку я не купила. На чем спят крысы?      - Лебедева! - Крик Ларисы-директрисы застал меня в двух шагах от школьных ворот. Я подумала: "Сейчас влепит за крысу, наверняка физичка ей уже настучала". - Лебедева, стой!      Делать вид, что не слышу, было бессмысленно. Орала Лариса так, что на первом этаже стекла дрожали. Я вздохнула (ну, ерунда, попилит и отпустит) и направилась к ней.      - Да, Лариса Дмитриевна.      Лариса-директриса смерила меня взглядом и выдала:      - Пойдем ко мне в кабинет. У меня для тебя новости.      Так... простой нотацией я уже не отделаюсь. А что она мне сделает? Выгонит - вряд ли, за крыс не выгоняют. Поставит в полугодии двойку за поведение... Ну, это ерунда, это можно пережить.      В директрисин кабинет я вошла почти смело. Лариса уселась на стул, кивнула мне на соседний и выдала:      - Я перевожу тебя в десятый класс.      Неслабо да? Хорошо, что я сесть успела, а то бы так и свалилась на пол. За какие такие заслуги, позвольте спросить?      - Я давно за тобой наблюдаю, - журчала эта шокотерапилка, - ты способная, схватываешь все на лету. А что четверки у тебя случаются, так это просто - тебе уже неинтересно в восьмом классе, вот и халтуришь иногда.      Я слушала и не верила своим ушам. Учусь я действительно неплохо, но назвать ботанкой меня все-таки нельзя. Я запросто могу прогулять и не сделать уроки, когда лень, да и, в конце концов, есть в моем классе ученики и посильнее!      - Ты, конечно, не такая старательная, как Ремнева с Ивановой, - Лариса будто читала мои мысли, - но ты способнее их, они зубрят, а ты учишься!      Я как во сне бормотала что-то вроде "Спасибо, конечно, я оправдаю ваше доверие", Лариса кивала и нахваливала мои феноменальные способности.      Отпустила она меня только через полчаса. Я вылетела из школы, красная как рак, думая, что учиться в десятом вообще-то хорошо: два года попотеть - и школа закончена. А Ремнева с Ивановой и остальные пусть парятся все четыре года, раз такие неспособные!                  * * *            Домой я прибежала в прекрасном настроении. Установила клетку на кухне (пусть зверь живет поближе к продуктам!) и стала искать крысу. На кухне ее уже не было, в родительской комнате - тоже. Мама сказала, что видела ее только что в коридоре, но там тоже крысы не оказалось... Она нашлась в моей комнате. Крыса сидела на диване и грызла мои новенькие туфли - папа подарил с утра, я только успела примерить. Я присела рядом. Отобрала и посмотрела - нет, не починить. Крыса будто знала, как портить обувь - она погрызла не каблук, не набойку, а самый носок. Можно, конечно, поставить заплатку, но некрасиво же будет! С досады я зашвырнула туфлю в угол. Крыса вздрогнула от шума и уставилась на меня глазками-бусинками.      - Что ж ты делаешь, бестия рыжая! - Я вскочила и...      Так больно было только в детстве, когда я наступила на осколок бутылки. Большой палец на ноге, как будто резали ножом. Я стянула носок, посмотрела - на пальце были следы крысиных зубов.            Глава II            Как меня укусили, не кусая, а Сан Саныч извинился перед мамой            Кровь стекала на пол. Рыжая сидела на диване, глядя на меня невинными глазками. Нет, если бы она меня укусила, я бы заметила. Стала рассматривать палец - не порезалась, точно укус. Вот две глубокие лунки от крысиных резцов. Что за фигня?      Крысу я посадила в клетку, рану обработала. Маме решила не говорить - нечего ее расстраивать, ей так понравилась крыса.      Только я успокоилась и включила телек, как опять зазвонил телефон. Мама взяла трубку:      - Да. Да...      Второе "да" она сказала таким убитым голосом, что я сразу поняла, кто звонит. Лысый. Опять он! Сколько можно доводить маму?! В детстве я мечтала, что вырасту, приеду к маме на работу и надаю ему по шее. Видимо, уже пора.      - Здравствуйте, Сан Саныч...      Ну, я же говорила! Что-то он сегодня даже чаще, чем обычно. Прошло-то всего часа два с его последнего звонка. А должно быть - три....      Мама подозрительно замолчала. По установленному сценарию она должна была сказать: "Еще не готовы" и тут же начать оправдываться. Но в этот раз мама отступила от сценария:      - И вы меня извините. Я понимаю, вас волнует своевременность подачи материалов... Неужели? Ну, спасибо, Сан Саныч, спасибо, обрадовали! Да? Ну, замечательно!      Я высунулась из комнаты и с любопытством уставилась на сияющую маму. Что такое с лысым монстром? Или это звонит какой-то другой Сан Саныч, мало ли их на свете?      Мама положила трубку и подмигнула мне:      - Прикинь, Светик, мне зряплату повысили! И с обзорами, сказали, можно не торопиться!      Вот уж новость так новость!            Глава III            Как замолчал клуб, а у крысы появились крысята            Я сидела за уроками - Лариса навязала мне кучу десятиклассных учебников, и все надо было дочитать примерно до середины. За один-то вечер! Утопая в незнакомых терминах и формулах, я вполуха слышала, как пришел папа, как познакомился с крысой (ему она тоже понравилась). Выходила на кухню звонить Ларисе и видела, как папа играет с крысой, заставляя переползать с ладони на ладонь, как позволяет этой бестии, съевшей мои туфли, ковыряться в своей тарелке...      Когда я не то чтобы все прочла, а просто сказала себе, что не могу больше, было уже начало двенадцатого. Ничего себе! Да я даже не поужинала!      Родители уже спали - свет в их комнате не горел. За окном привычно громыхала музыка. Крысе это не нравилось. Она металась по клетке, фыркала, шипела, кидалась на прутья. Я выпустила ее, но сделала только хуже - у зверя прибавилось свободного пространства, и вместо клетки она стала бегать по всей кухне, шипя и попискивая.      Я налила ей свежей воды, совала сухарики - все без толку.      - Да успокойся же ты! - сорвалась я наконец. - Подумаешь, ночной клуб! Натанцуются к утру, да притихнут.      Крыса неожиданно успокоилась и заползла в клетку. Я почесала ее за ушком.      - Умница. Спи.      Но спать она не хотела. Лечь-то легла, но продолжала тихонько попискивать, как детская игрушка-пищалка. Сперва громко, потом тише, потом тоньше и чаще... Я сидела рядом и растерянно слушала. Вот диапазон у животного, почище несчастной Тутси!      И вдруг музыка разом смолкла. Просто: "Хоп!" - и все, тишина. А писк стал выше октавы на три и звучал так, словно пищала не одна крыса, а...      Я сунула руку в клетку и осторожно приподняла деревянный домик... И увидела его. Это было похоже на креветку с восемью головами, на сосиску-мутанта, на... Минуту спустя я сообразила, что это не креветка и не сосиска, просто у крысы родились крысята. Маленькие слепые, голые.      Крыса обнюхала мои руки и позволила потрогать крысят. Они были горячие и гладкие.            Глава IV            Как меня с почетом усадили на помидор, а я не знала, что сказать про      Октябрьскую Революцию            Я вперлась в свой десятый, как заблудший путешественник на остров племени Тумба-юмба. Девчонки раскрашенные, мальчишки лохматые-усатые, и все не скачут по партам, как мы, а сидят с умным видом, уткнувшись по трое в одну книжку. На меня никто и головы не поднял, давая понять, что всякие стриженые и бледнолицые им до фени. Я нашла себе место - самую дальнюю парту у окна, не занятую, не захламленную и даже почти не разрисованную (не принято у них тут, что ли?).      Нашла, бросила рюкзак, с удовольствием плюхнулась сама и...      Этот звук я узнаю даже на концерте школьного ударного оркестра. Как новогодние куранты! Как позывную музычку "Ералаша"! Уже зная, что сейчас будет, привстала. По моему стулу растекался мягкий коричневатый помидор. Любимая шутка Липатова, как фирменный знак Зорро. Можете вообразить, какая красота была у меня на штанах?!      Только вот Липатова рядом не было. Липатов остался в восьмом. Я оглянулась. Весь класс пялился на меня и хихикал. Ясненько. Большие-то большие, а не лучше Липатова. В смысле - помидор на стул подложить не побрезгуют.      Хихикали все, и трудно было понять, кто именно это сделал. Знала бы - отделала, как "химия" химичку!      - Кто?!      Так они и признались! Класс уже не хихикал, а просто ржал над моей дурацкой беспомощностью.      - Куплю завтра килограмм помидоров да всем наложу на стулья! - тихо сказала я. - Раз один не хочет признаваться, пусть будет каждому по помидору!      Никто и не моргнул. Мне даже не съездили по шее. Наверное, моя угроза звучала глупо.      Своевременно появилась классная, сказала "Здравствуйте" и велела всем встать. Хорошо, что я выбрала последнюю парту! Сзади никому не было видно, как сильно любят здесь новичков. Хотя зачем видеть, когда и так все знали?      Я грызла ногти. Ничего. Выйду потихоньку на уроке да ототру со штанов художество. А стул... Пересяду на соседний, парту я заняла целиком. Впервой, что ли?! Да если хотите знать, в нашем с Липатовым романе были и более страстные эпизоды. А свой излюбленный помидор он ухитрялся подкладывать именно в те дни, когда меня должны спросить. (У двоечников на удивление хорошо получается вычислять, кого когда спросят. Для меня, например, каждый раз неожиданность, а он знает.)      Училка, наконец, велела сесть и началось ОБЖ. Училку за глаза называли Юрка. Нет, она женщина, просто отчество Юрьевна, а имя непроизносимое. Она развесила на доске плакаты и стала рассказывать о взрывчатых веществах и всяких там детонаторах. Я неважно знаю эту тему. Собственно, о детонаторах я знаю только то, что они есть, а если нет, то и радуйся.      Я подняла руку:      - Можно выйти?      - Малявочка обдулась! - послышался дурашливый голос. Я заметила, кто это сказал - белобрысый прыщавый урод с первой парты. Он у меня получит, будьте спок! Липатова натравлю и сама добавлю.      Класс заржал. Юрка пожала плечами:      - Иди, раз не терпится.      От хохота дрожали оконные стекла. Проклиная и этот класс, и Ларису, за то, что так удружила, я бочком-бочком, чтобы не было видно пятна, вырвалась на свободу.      В женском сортире сидел на подоконнике Липатов и курил. Мужской был этажом ниже, и ему было лень спускаться - все равно урок, никого нету. Я молча отвернула кран и стала замывать испорченные джинсы. Красный помидор на синей джинсе - ужас! Мелкие помидорные косточки забивались под ногти. С минуту Липатов пускал колечки, с любопытством уставившись на меня. Наконец, проявил участие:      - Проблемы?      - Не больше, чем с тобой, - огрызнулась я, но справедливости ради добавила: - Они, что ли, у тебя патенты покупают на шуточки? Десятый класс, а никакой изобретательности!      Липатов самодовольно кивнул:      - Покажешь, кто.      Я подумала, что правды уже никогда не узнаю, раз помидорный диверсант не обнаружил себя с самого начала. Но на того, который кричал: "Малявочка обдулась!" стоит натравить Липатова.      - У твоей крысы крысята родились, - сообщила я.      Липатов обрадовался, как молодой папаша, и стал мне рассказывать, чем подкармливать крысят, когда они подрастут. В общем, остаток урока мы провели с пользой.                  * * *            На истории вышла заминка. Всякие там алгебры-физики я вчера кое-как пролистнула, а вот на гуманитарные учебники времени уже не осталось. Историчка вызвала меня как будто специально, чтобы поднять на смех:      - Лебедева, расскажи нам про Октябрьскую революцию!      Однокласснички заранее хихикали.      Давно мне не было так стыдно. Я не знала, что сказать, какая тут революция, когда мы в восьмом ее не проходили, а вчера я не успела прочесть.      - Ты будешь отвечать или нет? - наседала училка. Я буркнула что-то вроде: "У меня болит голова, можно выйти?" - сгребла сумку и выскочила из класса. Мне было стыдно, и еще я рассердилась на училку - видит, что человек не готов, чего лезет? Зачем вообще меня эта Лариса в десятый перевела - нарочно поиздеваться? Не ботанка я, не ботанка!      Волоча рюкзак на одной лямке, я выбрела на школьный двор. Может, прогулять остатки уроков? А что? Совру, что голова заболела.... Возвращаться в школу не хотелось по уйме причин: во-первых, уроки все равно не сделала, так что сидеть за партой - только позориться, во-вторых - однокласснички... С этим белобрысым Липатов разберется, но не сможет же он отлупить весь класс!      И, в конце концов, - не забыла ли мама покормить крысят? "Двойка - пятно чернил, а крыса - живое существо", - решила я и двинулась к дому.            Глава V            Как я дала интервью, а дядя Саша вспомнил, что у него есть брат            У ночного клуба толпился народ: что это они в неурочный-то час? Подойдя ближе, я увидела директора в костюме (конечно, запомнила за два месяца, врагов надо знать в лицо), двоих в милицейской форме и еще двоих в гражданском. Директор торопливо перебирал ключи на связке и ворчал под нос:      - Металлодетектор-то стационарный! Как он ухитрился пронести оружие?!      - Пластиковый трехгранник, - охотно пояснил милиционер. - Никакого ножа не понадобилось.      Вид у него был такой будничный, что жуть брала. Стоял себе, смотрел, как директор возится с ключами, отпирая дверь. А между тем сегодня ночью кому-то в клубе не понадобилось ножа, потому что был пластиковый трехгранник. Я вспомнила, как резко стихла музыка. Хоп - и все. А теперь вот - милиция... Неужели, кого-то убили?!      Крыса обрадовалась мне, как родной. Должно быть, эти пищащие-скулящие успели ее порядком достать, и она была рада увидеть существо крупнее средней креветки. Она выскочила в коридор меня встречать (клетку я, что ли, не закрыла?), забралась по штанине на рукав, по рукаву на плечо, и уселась, щекоча усами мою шею. Я почесала ее за ушком и пошла на кухню варить крысиную кашу. Крысята высунули мордочки из домика. Они уже покрылись голубой шерсткой и открыли черные угольки-глазки. Я протянула мизинец сквозь решетку и осторожно их погладила. Влажные булавочные носики тыкались в мой палец, царапались еще не прорезавшиеся толком зубки.      Каша не подгорела и не сбежала, что вообще-то со мной случается редко. Я покормила крысят с пальца, крысу из мисочки, все остались довольны. Отмывая в теплой воде испачканные кашей пальцы, я думала, что Липатов, наверное, первый раз в жизни сделал мне приятное, подарив крысу.      От этих милых мыслей отвлек звонок в дверь. Для родителей рановато, может, кто из соседей? Я пошла открывать.      На пороге стояла девчонка старше меня года на три. Она окинула прихожую цепким взглядом таможенника и скороговоркой представилась:      - Здрас-сь, Пупкина Катерина, газета: "Новости округа". Интервью бум давать?      Я опешила. С каких это пор у меня берут интервью для газеты? Что ли, я поп-звезда теперь? Я посторонилась, давая Пупкиной дорогу, и рассеяно забубнила:      - Какое интервью? Зачем?      Журналистка смерила меня строгим взглядом, заглянула в блокнот и с сомнением уточнила:      - Лебедева Светлана?      - Да.      - Тебя перевели из восьмого сразу в десятый? Притом в середине года?      Я пожала плечами - действительно странно, но разве это повод для районной администрации насылать на меня журналистов с диктофонами?      - Да ты не стесняйся, - угадала мои мысли журналистка, - просто расскажешь, как училась, как старалась, как ты этого добилась...      Я молча бросила журналистке тапочки и повела ее на кухню. Мне было нечего рассказывать. Учусь я неплохо, но не зубрю всю ночь напролет и никогда не ставила себе цели перейти из восьмого сразу в десятый. К тому же сегодняшняя двойка по истории и прогул... Было стыдно.      Журналистка впрыгнула в тапочки и засеменила за мной. Я усадила ее за кухонный стол:      - Чаю?      Она кивнула и стала крутить на шее фотоаппарат:      - Не обращай внимания. Я хочу показать тебя не только как отличницу, но и как обыкновенную девочку: Светлана Лебедева на кухне помогает маме, - она щелкнула, как я наливаю ей чай, - или вот Светлана Лебедева общается с четвероногим другом...      Крыса вылезла мне на плечо и, не мигая, уставилась в объектив.      - Положи руку на домик с крысятами, - посоветовала журналистка, пусть видят, что домашний любимец у тебя не один.      Я положила, журналистка щелкнула. Мы уселись за стол, она включила диктофон и стала задавать дурацкие вопросы:      - Сколько часов подряд ты занималась, чтобы перейти из восьмого в десятый?      - У тебя, наверное, нет друзей, ведь обучение требует времени, а оно необходимо для учебы?      Я вспомнила о друзьях, и стало еще паршивее. В этом десятом классе все старше меня и все считают меня ботанкой и малявкой. А мои прежние друзья из восьмого наверное теперь будут думать, что я зазналась...      - Ты не стесняйся, - наседала журналистка, - говори все как есть. Так просто у нас из восьмого в десятый класс не переводят.      Я и рассказала все как есть. Что ничего особенного я не делала, просто старалась хотя бы через день готовить уроки, чтобы двоек не получать. Двойки никому не нравятся. Журналистка спрашивала, всегда ли я такая скромная, я говорила, что нет, не всегда, только когда приходится давать интервью для газет. Она вежливо смеялась, а я только пожимала плечами: что за бред, в самом деле?      Она расспрашивала про родителей, природу и погоду, про моих крыс, про всякую ерунду, как будто она просто моя подруга и зашла поболтать. Перед тем как закончить, она глянула на пленку в диктофоне:      - Десять тысяч знаков сделали, закругляемся, - сфотографировала меня на последок за столом над книгой и упорхнула.      Давненько я не была так счастлива, как в тот момент, когда за ней захлопнулась дверь. Как будто с контрольной убежала. Крысята выглядывали из своего домика, умильно растягивая тоненькие черные губки. Я только успела почесать их за ушками, как в дверь опять позвонили. На этот раз папа.      - Здорово Светка, - он ворвался, как всегда - сперва, не разуваясь, на кухню - попить воды и перевести дух, потом - назад в прихожую снять ботинки. Впрочем, сегодня он задержался на кухне, чтобы погладить крысят: - Здорово, братки!      Не знаю, за что он их так прозвал - братки стриженые, толстые, глупые, а крысята вон какие хорошенькие. Хотя у папы все братки - он так называет и друзей, и даже академика Александринского (за глаза, разумеется). Крысята ответили дружным попискиванием. Папа покопался в кармане и высыпал перед ними горсть миндаля:      - Налетай, братва, спешл фор ю!      Крысята благодарно расхватали орехи и укрылись в домике грызть. Папа ускакал в прихожую разуваться. В ту же секунду зазвонил телефон. Я взяла трубку.      - Наташа? - веселый мужской голос. Незнакомый.      - Мама будет позже, - я уже приготовилась повесить трубку. Но голос меня остановил:      - Светик? Погоди, это дядя Саша из Филадельфии. (Он говорил "Филадэлфии", как настоящий американец). Дядю Сашу помнишь?      Ну кто, скажите мне, помнит всех своих дядь, теть, племянников, особенно если объявляются они не на каждый праздник? Дядю Сашу я не помнила вообще. Ни как он выглядит, ни чем занимается. Даже не помнила, чтобы родители о нем говорили.      - Помню, - буркнула я без энтузиазма, чтобы он понял - вру, не хочу расстраивать.      - Ну и ладушки! - обрадовался голос. - Позови папу!      Я позвала. Папа удивился, но трубку взял. Судя по его виду, не очень-то он жаловал этого дядю Сашу и величал его отстраненно - Александр:      - Александр, привет! Нормально Александр, нормально. Что? Да нет, был "жигуленок", Наташка разбила в прошлом году. Да ладно! Шутишь?! За какие заслуги? А, тебе самому без надобности...      Я слушала вполуха - мыла посуду и ничего не понимала. Что за дядя Саша, из какой Филадэ-элфии? Судя по разговору, он приготовил что-то для папы. Папа бросил трубку и упорхнул, ничего не объяснив.      А через час под окнами загудел длинный, как вагон, белый "Линкольн". Я прилипла носом к стеклу. В "Линкольне" сидели родители и махали мне.            Глава VI            Как мы сели не в свои сани            - Это мой двоюродный брательник, эмигрант, - объяснял папа, когда мы все вместе колесили по вечерней Москве, обкатывая новую машину. - За десять лет он мне прислал открытку по электронной почте, потому что бумажная денег стоит. Я думал, совсем американцем стал. А он, оказывается, вернулся, работал тут под боком в представительстве американской фирмы.      - Эмигрант? - переспросила я.      - Ну! Он в начале девяностых уехал в Америку. Мы с матерью - бабушкой твоей, отговаривали, мол, кому ты там нужен, Саня, в своем доме и стены помогают. А он уперся - нет, зачем мне такой дом, в котором не ценятся мои мозги?      - Оценили же, раз он такие машины дарит!      - Оценят они... Подставили Сашку: навесили на него чужие долги. Теперь он опять поедет в Америку, честную фирму искать. А "Линкольн" этот, - папа шлепнул по рулю, - должен был уйти за копейки. Сане, конечно, обидно, что какие-то прохиндеи будут ездить на его машине. Лучше мы поездим, правда? - И папа шутя напялил шоферскую фуражку, которая валялась рядом на сиденье.      Машина шла ровно-ровно, как сани, нет, как игра-бродилка. Буквально не чувствуешь, что едешь, я и не замечала бы, если бы не менялись виды за окном. Сколько же таких "Линкольнов" в Москве? Десять? Двадцать? Ну, хоть бы и пятьдесят, все равно ездить на одном из них - это круто! У Тутси нет "Линкольна". Знаю, знаю, сама видела, как она подъезжает в тачке - близняшке нашей, тоже белой, такой же длинной. Мы с девчонками выследили тот "Линкольн" на стоянке у концертного зала "Россия". Хотели понюхать, какие у Тутси духи, а может, и найти сувенир - заколку или платочек. А водитель говорит: "Че нюхать, у меня там пиво пролито - я вчера свадьбу возил". Наемная оказалась машина. Так-то.      "Линкольн" плыл по ночной Москве, фонарики мигали, папа рулил, мама упражнялась в подъеме и опускании стекол и подлокотников. Нравилось ей.      Папа спросил:      - А как у нас с деньгами?      - С деньгами у нас так, что если мы не купим тебе ту дубленку, то сможем сходить в дорогой ресторан, - отчиталась мама.      Я поняла, что все у нее было решено еще в тот момент, когда мама узнала про дяди Сашин подарок. А то бы зачем она переодевалась-подкрашивалась и брала с собой дубленочные деньги?      - Я вообще-то хотел купить бензина, - признался папа. - Хотя шут с ней, с дубленкой, летом они подешевеют. Давай в ресторан. Если Светку пустят.      - С такой машиной? - усмехнулась мама. - Я бы посмотрела, как ее не пустят!                  * * *            Ресторан мама выбирала по машинам на стоянке. Где было много "жигулей", мы даже не притормаживали, рядом с "фольксвагенами" и "шкодами" ей тоже не хотелось срамиться. Дорогущий "брабус" маму напугал, потому что на джипах ездят братки. Остановились там, где больше "мерседесов". Мама еще спросила, правда ли они "шестисотые", а уставший от этой мороки папа заверил ее, что да, самые "шестисотые", шестисотей не бывает.      К нашему "Линкольну" подскочил швейцар в смешной красной форме, как у пожарника из мультиков, и распахнул нам дверцу. Довольная мама дала ему на чай, сахар и хрустальную сахарницу.      - Где папа? - спохватилась я, когда мы в сопровождении мультяшечного пожарного шествовали к ресторану.      Мама так освоилась с ролью богачки, что только плечом дернула:      - Может, платит за парковку... Догонит, идем.      Мы вошли в огромный зал, и тут же подскочил официант. Этот был в синей "бабочке", белой рубашке, черных брюках и жилетке под цвет пожарного швейцара. Скалясь, как ученая обезьяна, он скороговоркой выдал:      - Добро пожаловать, столик на двоих, аперитив за счет заведения, рекомендую семужку.      Не успели мы сообразить, почему на двоих и зачем нам какой-то Семушка, как оказались за столиком в углу. Под носом у меня возник бокал с бледной оливкой, плававшей в чем-то желтом, на сцене полуголый факир катался по битым стеклам. Все было отлично видно, только ни папа, ни тем более рекомендуемый Семушка за столиком не поместились бы.      Официант сунул нам меню и упорхнул.      Я оглядывалась по сторонам. Потолки были как в Большом театре, и люстры такие же. Все отделано бордовой тканью, стены зеркальные, факир начал жрать стекла, наш официант перешептывался со швейцаром. Пахло фруктами и немного краской. Где папа, наконец?      Официант опять подскочил к нам. А мама вместо того, чтобы попросить другой столик, выдала:      - Давненько мы у вас не были!      Улыбка сползла с лица официанта.      - Это не вы потеряли кошелек? - нехорошим голосом спросил он.      Мама полезла в сумочку, проверила кошелек, пересчитала дубленочные доллары. Официант навис, как башенный кран, беззастенчиво заглядывая ей в руки. Доллары его успокоили, но впечатления не произвели. Прохладно выслушав маму, он пересадил нас за другой столик, опять сунул меню и вразвалочку удалился.      - Эх ты, а еще говорила: "Мы, журналисты, наблюдательные"! - сказала я маме. - Прикинь, ресторан только-только открылся, еще краской пахнет, а ты - "Давненько мы у вас не были"... И стоянка здесь бесплатная, а ты что сказала?      - А тебе откуда знать про стоянку? - с подозрением спросила мама.      - Из рекламы. Чуть какое место побогаче, обязательно говорят: "...и бесплатная охраняемая автостоянка".      Мама порозовела. С наблюдательностью у нее и правда не очень, зато воображение богатое. Она, конечно, поняла, что подумали о нас швейцар с официантом.      - Куда прешь?!      - Туда.      - Места для персонала в смежном зале!      Крики раздавались у входа. Мы с мамой сидели далеко и то расслышали. Я вытянула шею, но увидела только красную спину швейцара да пяток охранников в белых рубашках. Кажется, кого-то не пускали в ресторан, и назревала драка.      Мама привстала, вглядываясь в спины:      - Светка, по-моему, там наш отец.      Я ломанулась к выходу. В дверях действительно стоял папа с забытой на голове шоферской фуражкой и под вопли охранников пытался прорваться к нам.      - У меня там жена и дочь! - доказывал он.      - Места для персонала в другом зале, - заученно твердил швейцар.      Я протиснулась сквозь строй охранников, протянула руку и сдернула с папы фуражку:      - Так лучше? Это наш папа. Он любит иногда сам поводить машину. Имеет право?      Охранники расступились. А папа, взъерошенный, но гордый, взял меня за руку и повел на улицу.      Маму мы вызвали, постучав в стекло. По-моему, она сама была рада уйти.      - Ты права, - выдал папа, садясь за руль. - То есть они правы.      - Кто? - не поняла мама.      - Человек, у которого есть "Линкольн", сам его не водит, - изрек папа. - Кто может позволить себе такую машину, тот может и шофера нанять. Эти халдеи хотели запихать меня в зал для прислуги. Там, говорят, чай бесплатный и телевизор. Решили, что я ваш шофер.      - А мне в кошелек заглядывали, - поделилась мама, чтобы ему было не так обидно.      - Правда?      - Ага. Проверяли, сможем ли мы расплатиться.      - Надо было им жалобу написать, - мстительно буркнул папа.      - Да нет, мы сами вели себя глупо. Сели не в свои сани.      Мне было грустно. Он большой ученый, наш папа, хотя ему всего сорок пять. Шестидесятилетние доценты называют его на "вы" и по имени-отчеству, Александринский, когда здоровается, подает ему все пять пальцев (а многим - один или два). И вдруг - "Места для персонала в смежном зале"!            Глава VII            Как я прославилась, а живодеры отступили под ударами превосходящих сил            Ночной клуб молчал всю ночь, и с утра меня поднял будильник, а не внезапно наступившая тишина. Я поглядела в окно на закрытые двери клуба. Убили там кого-то или нет, а клуба здесь больше не будет. Парень с каким-то чудным инструментом бесшумно снимал вывеску.      На тумбочке у кровати лежала газета. И какая!      Моя счастливая морда с крысой на плече занимала половину первой страницы. Дальше шли фотки поменьше: я мою посуду, я тереблю крысят в домике, я делаю уроки. И заголовок: "Бывшая восьмиклассница". Интервью со мной залезло на вторую страницу. Каверзные вопросики журналистки редактура сделала еще каверзнее, а мои глупые ответы углупила до безобразия:      - Ты всегда хорошо училась?      - Да. Мне нравится хорошо учиться. Потому что двоек не ставят,- и так далее. Вот сволочи! Ну и что же, что человек стесняется диктофона. Я, в конце концов, не каждый день даю интервью, могли бы, наоборот, приукрасить, раз так хотели сделать из меня героиню дня! Одна радость - фотки вышли неплохо.      Я присобачила газету над кроватью и пошла кормить крыс.      Рыжая первой вылезла из домика и вскарабкалась ко мне на плечо. Любит меня, бандитка! Крысята только мордочки высунули. Они здорово подросли за ночь, но покинуть гнездо пока не решались. Я покормила их и засобиралась в школу.                  * * *            Во дворе стояла живодерка. Два мужика с большими сачками паслись у подвала, третий тащил к машине полный сачок бездомных котов. Сачок был длинный, чулком. Живодер перекрутил его, и орущие коты оказались как в мешке с завязанной горловиной. Дворовые собаки сидели в ряд и с любопытством смотрели шоу. Ловцы не обращали на них внимания. Похоже, у них был праздник давленых котов.      Только я отошла, как навстречу мне попалась вторая живодерка. А с другой стороны, как во время облавы на вещевом рынке, во двор въезжала третья! Это был какой-то живодерский ОМОН: все в камуфляже, правда, застиранном, все с одинаковыми сачками. Живодеры горохом посыпались из машин и кинулись к подвалам. Оставшиеся для прикрытия снайперы заряжали духовые ружья, стреляющие шприцами не то со снотворным, не то с ядом.      Такого мява не услышишь и на поп-концерте! Живодеры орудовали в подвалах и подъездах, а мне со двора было слышно так, что уши закладывало.      Из первого подъезда выскочила сумасшедшая тетя Шура - у нее пенсия две восемьсот и двадцать кошек. Чем она их кормит - загадка, но любит всех, это я точно знаю. Она подбежала к живодерке и схватила за рукав дядьку:      - Мурзика верни, урод!      Мужик отпихивался локтем, потому что обе руки у него были заняты сачком с котами. Тетя Шура ловко саданула его по коленке, он оступился, и бойкая пенсионерка, перехватив сачок, размотала горловину. Спасенные коты полезли на нее, как на дерево. Не успел живодер опомниться, как увешанная котами тетя Шура скрылась в подъезде и захлопнула у него перед носом дверь с кодовым замком.      Из подвала между тем выходили другие живодеры с полными сачками. Я и не подозревала, что в нашем доме столько кошек. Их вытряхнули в железный кузов, как картошку, и живодеры уже собрались пойти на повторный рейд, но из подъезда выскочила тетя Шура. Она была уже без котов, зато с целой оравой подружек-старушек, вооруженных кто чем. У тети Шуры была швабра, за ней шествовали две старушки со скалками и третья, почему-то с полотенцем. Они подбежали к дядьке, у которого тетя Шура минуту назад отвоевала котов, и набросились на него.      Другие живодеры не решались помочь. По-моему, идут на такую работу люди бесстыжие, но все-таки задавить кошку - не то же самое, что ударить старушку. А дядьке пришлось несладко. Тетя Шура лихо орудовала шваброй, старушка с полотенцем отпирала фургон, старушки со скалками стояли на стреме. Фургон распахнулся, и оттуда выскочило с полсотни котов, оглашая двор истеричным мявом. Тетя Шура загнала дядьку за руль фургона и велела катиться колбаской.      Через полминуты армия старушек уже окучивала другие фургоны.      Я не стала смотреть продолжение: во-первых, надо было бежать в школу, во-вторых, я знала - наши победят!                  * * *            До школы мне идти через три двора. И в каждом стояли железные фургоны. Я видела, как мальчик с котенком убегает от живодера и прячется в подъезде. Живодер, кажется, был пьяный. Мальчика он догнал, котенка отобрал и вернулся к подъезду уже с сачком, чтобы пошарить в подвале.      Район терпел нашествие живодеров. Собак не трогали. Может, на какой-нибудь меховой фабрике недостача? Вот они и "затыкают щели" кошками?            Глава VIII            Как Волков отомстил мне за фингал, поставленный Липатовым            Однокласснички встретили меня приветливо, в смысле, без помидоров на стуле. Вчерашний белобрысый урод щеголял багрово-лилово-черноватым фингалом. Я мысленно потирала руки - отомщена. Вошла физичка и объявила, что сейчас будет тест. Я успела вчера пролистать нужную тему, так что почти не боялась. Достала листочек, подписала... сзади кто-то больно дернул меня за волосы. Обернулась - никого. Конечно, моя парта последняя. Посмотрела в сторону - белобрысый с фингалом сидит, хихикает. Врезала ему учебником по башке - заткнулся.      Училка диктовала вопросы, я писала. Все писали. В классе стояла непривычная тишина. У нас в восьмом, если уж пишем тест, то непременно с перешептываниями, шуршанием шпор, а тут - тихо. Все такие умные, что ли?      А когда все сдали свои листочки, я все поняла, но было поздно...      - Лебедева! - окликнула меня физичка. - Лебедева, ты почему не написала ни строчки?      Я разинула рот. Что значит, не написала?! Все написала, и даже почти уверена в пятерке (тест был по знакомым темам).      - Зачем ты мне это сдала? - физичка помахала в воздухе чистой бумажкой. Я подошла. В верхнем углу листа была написана моя фамилия. Моей рукой. Больше ничего не было.      Забыв приличия, я стала рыться в стопке тестов на училкином столе - точно! Вот он, мой тест, мои ответы, вот моя помарка. А подписан он другой фамилией. Волков! Наверное, тот белобрысый, который дернул меня за волосы... Как же просто меня надули! Дождались, когда я подпишу чистый листок, дернули за волосы и, как только я отвернулась, листок подменили. А я не заметила, что пишу тест уже не за себя, а за этого Волкова... Я еще раз посмотрела на бумажки - почерк не очень-то различишь, если написаны десять букв да десять цифр в столбик. Только ручка у меня светлее.      - Не смей копаться на моем столе! - очнулась училка. - Двойка, Лебедева! Я удивляюсь, за что тебя к нам перевели! Твое место в седьмом, даже в шестом...      Она ругалась, а я думала, что в одном она права. Ну, поучилась бы я в восьмом, как все нормальные люди. Ну, закончила бы школу, как все, не торопясь. А теперь... Из-за спины я показала Волкову кулак. Стало легче.            Глава IX            Как известный академик лежал при смерти, а я танцевала для крысят            На улице стояла непривычная тишина. Ни одной машины! И кошек не было. Про стройку молчу - на ее ворота повесили замок. Я ввалилась домой, родители были уже там. Они сидели перед телевизором и настороженно смотрели в экран, как будто показывали по меньшей мере "Пиратов Карибского моря". Я села рядом. Шли новости. Угрюмый диктор рассказывал, что академик Александринский при смерти, и что весь наш микрорайон объявляется зоной тишины. Показывали места, где перекрыто дорожное движение, людей, которые отстреливают ворон из духовых ружей.      Из кухни послышался писк, и я побежала к крысятам.      - Тише топай! - шикнула на меня мама. - У одного ушко болит!      Я кивнула и на цыпочках подошла. Крысята лежали в домике, высунув мордочки наружу. Одна мордочка выражала такое страдание, что по ней я сразу вычислила больного.      - Врача вызвали? - шепнула я родителям.      Мама кивнула:      - Едет врач. Долго, потому что на велосипеде, чтобы не шуметь.      Я решила варить крысиную кашу. Крысиная мама нервно бегала вокруг клетки. По телеку показывали тишину. Родители сидели на диване и даже не перешептывались. Я помешивала кашу, стараясь не скрести ложкой по дну. И тут в дверь позвонили!      Крысенок вздрогнул и болезненно пискнул. Папа на цыпочках подбежал к двери, открыл и нервно зашипел:      - Тише! Где-то ходите три часа, а потом еще шумите!      Послышались робкие извинения, и в кухню вошел ветеринар. Это был сухонький сутулый старичок в белом халате с нашивкой - синим крестом. Он вымыл руки в раковине, открыл клетку, осторожно вытащил крысенка.      Вслед за ним потянулись и остальные. Точнее, они просто повисли на его хвосте вверх тормашками. Хвостики крысят были связаны. Врач осторожно посадил крысенка и взял хвостики в руку. Мы смотрели через плечо. Узел, мертвый узел. Месяц будешь распутывать - не получится. Вряд ли крысята так ворочались в гнезде - они смирные, скорее всего, родились такие. Врач повертел узел в руках - в некоторых местах хвостики срослись. Что же делать?! Бедные маленькие крысята, так им всю жизнь и ходить, как сиамским близнецам? Врач еще повертел узелок и выдал:      - Для начала я их разъединю.      - Больно же будет! - испугалась моя мама, а мама крысиная вдруг ощетинилась, зашипела и набросилась на врача. Она вскорабкалась к нему на грудь и вцепилась зубками ему в нос, и мы долго не могли ее отодрать. Врач орал, а у крысенка болело ушко, крысенок пищал, а крыса-мама не переставая грызла врача, от этого врач орал...      Капли он все-таки выписал, а хвосты разъединять мы не дали. Налепили врачу пластырь на нос и выпроводили. Я сбегала за каплями.      Сросшиеся хвостики крысятам не мешали, и нам некогда было думать, что с этим делать. Резать не надо точно - больно же, а они маленькие! Главной проблемой сейчас было ушко больного крысенка.      Крысята лежали на диване, вид у всех был жалкий, хотя ушко болело только у одного. Мама прыгала вокруг с пузырьком капель. Едва она нацеливалась в нужное ухо, крысенок отворачивался, а ухо подставлял другой. Мама обходила диван, нацеливалась снова, но крысята опережали ее, и начиналось все сначала. Крысиная мама ошивалась тут же. Она бегала кругами по подушке и пищала. Кажется, она на своем крысином языке пыталась уговорить ребенка принять лекарство. А может, она так по-своему переживала?      Странный все-таки народ - родители. Мама, например, сто раз рассказывала, как они с папой впихивали в меня творог, когда я - маленькая не хотела есть. Папа пляшет, я, обалдевая от зрелища, разеваю рот, мама ловит момент - ложка творога съедена. Сто раз рассказывали, оба - и мама, и папа. Еще хвалились своим гениальным методом! А сейчас не догадались его применить.      Я сняла туфли, чтобы не шуметь, подстелила коврик и максимально тихо принялась исполнять на коврике всевозможные па. Без музыки, конечно. Какая музыка - ушко болит!      С таким удовольствием я давно не танцевала даже на дискотеках. Если бы меня увидела Петрова из параллельного (она танцует лучше меня и очень боится, что этого кто-нибудь не заметит. Постоянно подкалывает!), так вот, если бы она меня увидела, то утопилась бы в ванной, так я танцевала.      Первые три минуты крысята не обращали на меня внимания. Они были слишком увлечены своей игрой с мамой. Игра называлась: "не ошибись ухом". Мама подносила капалку с одного бока - они поворачивались другим, а то и вовсе подставляли другую голову. Но потихоньку первые три крысенка заинтересовались моим танцем, а за ними повернули головы и все остальные. Я моргнула маме: давай! Папа наблюдал в сторонке. Когда все крысиные головы были повернуты в мою сторону, все носики дергались только в одном направлении, мама без труда отсчитала нужную голову и - кап - смазала больное ушко. Крысенок возмущенно пискнул, но тут же забыл, увлеченный моим танцем.      Вообще-то, операция уже прошла, и я могла остановиться. Но крысенок так не считал. Стоило мне притормозить, как начинался жуткий писк, падание на бок - крысенок всем видом показывал, как ему больно и только искусство помогает ему держаться.      Родители уже поужинали, крысы тоже, а я все плясала и плясала. Спину ломило так, будто сорок грузчиков вместе с грузом решили поучаствовать на мне в "Формуле-1". Ступни разбухли, как суповые тарелки, и окаменели так же. Я чувствовала себя молодой слонихой, решившей попробовать силы в балете. А крысята смотрели и радовались. Ближе к ночи перед глазами поплыли круги, я искренне пожалела участников танцевальных марафонов. Как-то они, бедные, по десять-шестнадцать часов танцуют и танцуют?! Уснула я, кажется, тоже танцуя. Во всяком случае, не помню, как уснула.            Глава X            Как восемь крысят оказались одним королем, а мы узнали о завещании академика            С утра по ящику показали новость - одна из немногих велосипедных катастроф в Москве. Наш вчерашний ветеринар на своем велике ехал по совершенно пустой дороге и как-то ухитрился съехать в канаву. Говорили, он сломал обе ноги.      Зону тишины не отменили, папа был ужасно этому рад. За завтраком он признался, что, если будет ездить на "Линкольне" хотя бы только на работу, вся зарплата уйдет на горючее и еще будет мало. Миллионерская тачка требовала самого лучшего бензина и жрала его, как Робин-Бобин. Мама в шутку советовала халтурить - катать свадьбы. Папа отмахивался.      Ушко у крысенка почти прошло. Я повторила танец, и мама закапала лекарство. Крысята повеселели, стали носиться по столу, заглядывая всем в тарелки. Узел хвостиков бестолково прыгал перед глазами. Маму он здорово расстраивал. Она смотрела на него, как на шарик гипнотизера, и повторяла:      - Что же делать?      Я обещала ей проконсультироваться с Липатовым. Он подарил крысу, значит, должен все знать об их болячках.                  * * *            Маньяк Липатов оказался с пониманием. Я ему позвонила, мол, родился пучок крысят, что делать? Он прискакал как на пожар. Ворвался на кухню, как скорая ветеринарная помощь. Как хищник схватил пучок сросшихся хвостиков, повертел и выдал:      - Это бывает. Называется "крысиный король". Просто крысята срослись хвостиками. Отнесешь к ветеринару, он распутает - и нормально.      - Им же больно будет, - возразила я. Он только хмыкнул:      - Как хочешь. В природе им никто хвостов не распутывает, всю жизнь так живут.      Я решила не распутывать. Липатов еще повозился с крысятами, сказал, что они у меня акселераты: уже шерстяные-глазастые, хотя обычно крысята должны быть слепыми-голыми до трех недель. Проконсультировал меня подробнее насчет ухода и быстро ретировался. Кажется, он стеснялся моих родителей.                  * * *            Из-за объявленной тишины автобусную остановку перенесли на соседнюю улицу. Папа не поехал на работу, а мне было разрешено не ходить в школу. Я села к родителям на диван и уставилась в телек.      По кабельному показывали фотку академика Александринского в траурной рамке.      - Переключи, - попросил папа. Я стала искать пульт. Только что положила его на диван... Пульт вывернулся из-под руки и ускакал. Рыжая! Сейчас сгрызет, как мою туфлю!      - Отдай! - я бросилась за ней, но диктор из телеящика заставил меня прекратить погоню.      - Незадолго до смерти, - произнес он, - академик узнал из районной газеты о восьмикласснице, которая благодаря упорному труду перешла в середине года сразу в десятый класс. Александр Иванович был в восторге от ее трудолюбия и тяги к знаниям. Желая создать одаренной девочке все условия для дальнейшей учебы, академик завещал семье новой десятиклассницы Светланы Лебедевой свой особняк.                  * * *            Я как стояла на четвереньках с протянутой к пульту рукой, так и... осталась стоять. Ничего себе подарочки от академиков!      Папа очнулся первым:      - Ну, ты даешь, Светка! Когда с академиком подружиться успела?      Я только головой помотала:      - Ты же сам видел газету. Вот и он видел. Слышал же, что диктор говорит.      Папа хлопнул меня по плечу:      - Молоток! Так держать! - потом подумал и добавил: - А зачем нам особняк? Кто в нем убираться-то будет?      В разговор вмешалась мама, и пошло-поехало:      - Ты ничего не понимаешь. Ребенок хорошо учится, вот академики и завещают ему особняки, а тебе все не так... Мы со Светкой будем убираться, понятно, что не ты... Ничего ты не понимаешь. Сколько можно жить в хрущобе, уже сам скоро академиком станешь!      В общем, мама его убедила, и отец, сорвавшись с дивана, стал обзванивать всякие конторы, где предстояло оформлять документы.      - Может, и собаку заведем, - продолжала мама мечтательно.      Я кивнула. Можно и собаку. В особняке все можно. Вряд ли крыски будут ревновать, мы им выделим отдельную комнату. А собака пусть во дворе живет. Благодать!      - За что нам такое счастье?! - не унималась мама.      Я тоже хотела бы это знать.            Глава XI            Как я пошла в школу, а оказалась на сцене с Тутси            Тишину отменили только через два дня, но мне было мало. В школу не хотелось - хоть вешайся. Я с ужасом представляла ухмыляющиеся рожи новых одноклассничков, Волкова с подбитым глазом. Что за пакость он мне приготовит сегодня? И что я ему сделала? Пришла в его класс? Он рэкетир какой, что ли, кидается на всех, кто забредает на его территорию?      Но занятий сегодня не было. То есть почти не было. Едва мы успели достать тетрадки, а Волков - всего лишь разок дернуть меня за волосы (дурацкая стрижка у Тутси, есть за что дергать), как в класс ввалилась целая комиссия.      Возглавлял ее парень в кожаных штанах непотребного вида, за ним шли две женщины в деловых костюмах и еще два парня с синими волосами. Они что-то шепнули училке, потом кожаный обратился к классу:      - Ты, ты и ты, пошли с нами, - он ткнул пальцем в меня и еще двух девчонок.      Ничего не понимая, мы пошли за комиссией. Привели нас в актовый зал, врубили музычку и велели танцевать. Отбор на районную олимпиаду по ритмике, что ли?      Оказалось, нет. Когда двух девчонок выгнали учиться дальше, оставив только меня, синеволосые раскрыли секрет: они отбирали девочек для подтанцовки группе "Гимназия". Да, той самой, где пела Тутси! И выбрали меня!      Сказать, что я была счастлива - все равно что сказать про "Евгения Онегина" - "стишок".      Мне было велено бежать домой переодеваться и к двум быть на студии.      Я была там в половине первого.                  * * *            Над головой светили лампы, под ногами лежали толстые провода телекамер. На сцене выплясывала сама Тутси в коротком красном топике и рваных джинсах, а за спиной у нее... Ну, не прямо за спиной, а шагах в пяти... Нет, это была не я! Когда мне говорили, что я похожа на Тутси, я только отмахивалась. А сейчас на сцене повторяла все движения звезды Тутси-2, нет, Тутси-Моложе-На-Десять-Лет, Тутси-Стройнее-Чем-Настоящая! На большом экране, как в зеркале, я видела себя со стороны и нарочно чуть-чуть сбивалась, даже один раз не в ритм помахала рукой, чтобы доказать себе, что это все-таки я!      Конечно, я двигаюсь лучше, но... звезда здесь она, а я - подтанцовка. Пусть, я все равно счастлива, мне хватит.      Мелодия была знакомая - ничего нового в тот день не записывали, просто репетировали с новыми подтанцовщиками. Старые ее песни я все знала наизусть.      Спина Тутси прыгала передо мной. Звучала музыка, ее музыка, ну и что же, что "фанера". Я танцевала и не могла поверить, что это не сон.      - Стоп! Хватит! - вернул меня на землю голос режиссера.      - Отлично, ты и ты, - он ткнул в меня и еще в одну девчонку, - завтра поедете с нами на концерт. - Сделал театральную паузу и добавил: - Концерт в четыре. Вы должны в двенадцать быть на студии.      Я так и подпрыгнула: ура! Я принята в подтанцовку Тутси! И в школу завтра не пойду!            Глава XII            Как мы переехали в особняк, а их величество принимал подношения            Вечером переезжали в особняк. Я ходила и щурилась. Просторно! Моя комната в новом особняке была размером со всю нашу бывшую квартиру. Собственно, своя комната у меня здесь была не одна. Родители поселились на третьем этаже, Их Величеству (так в шутку обозвала крысят мама, когда услышала от Липатова "крысиный король"), Их Величеству отдали первый, а мне предоставили второй.      В дверь позвонили. Звонок был не такой, как в нашей городской квартире, а как будто целый колокол. Я еще не привыкла и вздрогнула, немного побоялась, а уж потом только пошла открывать.      Есть вещи, которые можно ждать в любую минуту, именно поэтому их не ждешь никогда. Землетрясение, ураган, болезнь, смерть, визит на дом директора школы... Лариса стояла на пороге, по-утреннему собранная, напомаженная, еще дышащая зубной пастой.      - Света? Осваиваешься? - Я кивнула, чтобы ее не обижать. Лариса продолжала в том же духе: - Как ты себя чувствуешь?      Я только хмыкнула: а как она сама-то думает?      Но Лариса не поняла. Решив, что все вежливые вопросы уже заданы, она извлекла из сумочки сверток и затрещала:      - Я слышала, ты обзавелась домашним любимцем? Поздравляю. Вот тут тебе книжечка: "Как ухаживать за декоративными крысами", - она вынула из свертка брошюрку, - вот еще специальный корм и витамины...      Пока я удивлялась, Лариса всучила мне свертки и утопала.      Только за ней захлопнулась дверь, как опять позвонили. Это еще кто? На пороге стояла бывшая соседка - тетя Люда.      - Света? Я слышала, ты крысу завела?      - Угу.      - На вот возьми ей яблочко погрызть. Сейчас зима, витамины нужны.      Она сунула мне два яблока и уковыляла к себе. Почти сразу пришел другой бывший сосед - столяр дядя Витя. Он принес крысам лесенку и деревянный домик. Потом пришла тетя Шура - кошатница, поведала страшную историю, что котиков у нее отобрали с милицией. Каким таким макаром - я не поняла. Хотя у тети Шуры все, кто в форме - милиция, может, это живодеры и были. Она принесла крысятам бубликов. Потом пришла целая орда маминых подруг с фруктами и семечками.      Весь день в дверь звонили друзья, соседи, знакомые, полузнакомые и приносили что-нибудь для крыс.      Я-то понимала, в чем тут дело. Крысы здесь ни при чем. Мне, что ли, самой не хотелось зайти в особняк, посмотреть, как живет академик? Хотелось. И всем хочется. Ну и на меня глянуть заодно. Я теперь как-никак районная знаменитость. А завтра, если концерт Тутси покажут по телеку, стану всероссийской!      Их Величество был счастлив. Он лез на руки к приходящим, с любопытством заглядывал в пакеты - что там ему принесли, доставал, что мог унести, и прятал где-нибудь под кроватью или за шкафом. Мы ему не мешали. Пусть, места много!      Папа только сказал на это:      - Что, братки, продуктовый склад открываем? - Крысята согласно пискнули и стали носиться по дому. Простое крысиное счастье - корма выше головы и ничего больше не надо.            Глава XIII            Как режиссер меня выгнал, но передумал, потому что у расчески была острая      ручка            Я прискакала на студию раньше всех. Угрюмый охранник долго сличал фотку на пропуске с фоткой в паспорте и, наконец, изрек:      - Проходи. Только там все равно еще никого нет. Возьми, вот ключи и жди в гримерке. Танцевальная - номер пять.      Я кивнула, цапнула ключи, мухой взлетела вверх по лестнице, проигнорировав лифт. Сегодня я буду выступать с Тутси! Девчонки от зависти лопнут и в восьмом, и в десятом! Пусть только этот Волков посмеет еще ко мне полезть! Да я на него полшколы натравлю, не только одного Липатова!      Ключей было много, наверное, килограмм. Я отперла студию, миновала сцену, нырнула за кулисы. Вот гримерка номер пять. Ждать велено здесь. Интересно, а где гримируется Тутси?      Мысль была чумовая - проникновение на заповедную территорию. Но ключи жгли мне руки. Вкрадчивый внутренний голос шептал:      - Никто не узнает... Только одним глазком...      Все гримерки были пронумерованы, и только комнатка звезды подписана "Тутси". Дрожащими руками я подобрала ключ...      С минуту я стояла в дверях, не дыша. Скажи мне кто-нибудь еще позавчера, что я вот так просто открою дверь и попаду сюда - я бы решила, что издеваются над моими лучшими чувствами, и влепила бы по морде. Но это была правда. Я нахожусь в ее гримерке. Могу даже присесть в ее кресло перед ее зеркалом...      Я немедленно присела. Похожа! Как похожа!      На спинке кресла висел топик, тот, вчерашний. На болванке - парик. А я-то думала, что у нее свои волосы!      Парик я натянула, глянула в зеркало - ничего не изменилось. Выходит, стриглась я не под Тутси, а под ее парик. Примерила топик - ух ты!            - Мишка бегает в лесу,      Собирает колбасу!            Я пела и пританцовывала перед зеркалом, изображая Тутси. Вместо микрофона взяла расческу. Выходило здорово. Я видела все клипы "Гимназии" по миллиону раз каждый! Я знала, на какой ноте в какой песне какую гримаску делает моя любимая, моя ненавистная солистка, и сейчас в ее гримерке я с удовольствием это изображала:            - Мишка бегает в лесу      Собира...            - Это что такое!? Охрана!      Я вздрогнула и чуть не выронила расческу. Тутси! Волосы у нее были рыжие, а не светлые, и подстрижены совсем коротко, под ноль-пять, как у призывников. Без косметики она выглядела лет на тридцать.      - Ты что здесь делаешь, я тебя спрашиваю!? - Она подскочила ко мне вплотную и схватила за топик, который принадлежал вообще-то ей. Под глазами у звезды была тонкая сеточка морщин. Точно, тридцатник. Не меньше. А везде пишут, что двадцать четыре!      - Я... Я просто играла... - А что тут еще сказать? Можно еще глупо добавить: - Извините, больше не буду...      - Безобразие! - не унималась Тутси. - Я не для того себе десять лет дорогу пробивала, чтобы каждая соплячка шарила в моей гримерке!      На шум прибежали охранники с режиссером. Увидев, что певицу никто не убивает, они остановились в дверях, предоставив ей возможность самой разбираться.      - Да кто ты такая?! - визжала Тутси.      Идиотка. По крайней мере, таковой я себя чувствовала. Кривлялась перед зеркалом как маленькая, а теперь могу потерять такое классное место!      - Кто тебе дал право копаться в моих вещах?!      - Я не...      - Молчать! - Она рванула у меня забытую в руке расческу и...      Кошачий концерт во время облавы живодеров показался мне райской музыкой. Звезда с воем согнулась пополам, закрывая лицо руками. Между пальцев у нее торчала расческа. Я представила, как глубоко могла воткнуться заостренная ручка, и меня замутило. Из-под сомкнутых ладоней Тутси ей на подбородок скользнула струйка крови.      - Глаз! Врача! - закричала я режиссеру и охраннику.      Они еще стояли, остолбенев, пока сама Тутси не рявкнула:      - Врача быстро!      Звонить в "Скорую" побежал охранник. А режиссер сказал мне:      - Вон!      Я побрела, так и не сняв парик и красную топку звезды. Вот и прославилась на всю Россию: Лебедева Светлана - девочка, которая искалечила Тутси.      Коридор был длинный. В конце режиссер догнал меня, отвел в соседнюю с Тутсиной гримерку и запер, бросив:      - Сиди тихо!      Я слышала топот, стоны певицы и обрывки разговоров:      - Что, уже за деньги нельзя профессора достать?!      - Профессор скажет вам то же самое!      - Везите, везите скорее! - (Это Тутси). - Пусть отменяют!      - У нее выход через час!      - Какой выход, когда глаза нет!..      Потом настала тишина.      В гримерку слева от моей (Тутсина была справа) заходили другие подтанцовщицы, они звякали какими-то флакончиками, трещали о девичьем, они еще ничего не знали. Я сидела, как идиотка, в топике Тутси, в ее парике, надетом поверх точно таких же собственных волос, и думала, что теперь будет.      Заскрежетал ключ в замке.      - Встань, - приказал режиссер. - Руки вверх!      Плохо соображая, я подняла руки, как будто сдавалась.      - Да не так! Из "Мостов"!      Я показала, как Тутси изображает мосты, которые "стоят, как заломленные руки". На этом месте в клипе показывают ее локти, у Тутси они тоненькие, трогательные, с ямочкой, и у меня не хуже. Потом проигрыш, поворот, шаг влево, шаг назад и третий куплет: "Я твою любовь сберегу...".      - О' кей, - сказал режиссер. - Выйдешь вместо нее.                  * * *            И Лебедева Светлана, которая искалечила Тутси, стала Лебедевой Светланой, которая заменила Тутси.            Глава XIV            Как мне достались бордовые розы Тутси, папа катал свадьбу, а мама читала      газету            Это совсем не страшно - стоять на сцене перед огромной публикой. Не страшно разевать рот под "фанеру", а то, что танцевать не страшно, я и так знала. Все свистели и хлопали не Тутси, а мне, хотя думали, что свистят и хлопают Тутси. Надо подкатить к режиссеру и намекнуть, что петь я умею.      После концерта на сцену понесли цветы - я никогда не видела столько и сразу! Розы, бордовые - любимые цветы Тутси. Мне больше нравятся белые, но бог с ними.                  * * *            Папа заехал за мной на лимузине. Сегодня шоферская фуражка его выручила - без нее он бы не прорвался сквозь толпу поклонников.      - А я что расскажу! - первым начал папа, когда я, как положено звезде, уселась в двух километрах от него на задний диванчик. - Вчера смотрю, какой-то тип вертится у машины. Думал, угонщик. Выхожу, а он ко мне: "Шеф, нужно свадьбу покатать".      - Ну и как, покатал?      - Покатал, - то ли пожаловался, то ли похвастался папа. - Я не хотел. Заломил пятьсот долларов за два часа, чтобы он отстал. А он заплатил сразу. Мне уже неудобно было отказывать.      Я рассказала, как Тутси выколола себе глаз расческой, и все остальное.      - Значит, ты теперь вместо нее?      - В этом месяце точно, пока она не поправится. Хочу сказать режиссеру, что я умею петь, может, без нее что-нибудь новенькое запишем.      Планы были наполеоновские. Мне уже казалось, что нет ничего невозможного.                  * * *            Дома нас ждала мама. Она уволилась от своего Лысого, компьютер даже не включала и весь день убиралась в особняке и забавлялась с Их Величеством. С порога она сунула мне газету:      - Почитай, что про крысиных королей пишут!      Заметочка была средней руки - истории про домохозяек, которые видели крысиного короля. Одна угостила его сухариком, и ей обломилось огромное наследство. Другая его регулярно кормила и прожила до ста лет (три ха-ха! Крысы живут недолго. Чтобы дожить с крысиным королем до ста лет, старушке надо было сначала без него дожить этак до девяноста семи). В заметке утверждалось, что крысиный король приносит счастье.      - И что ты об этом думаешь? - спросила мама.      Я только хмыкнула - похоже на правду. Очень похоже, но... Если бы я не умела танцевать, то никакой король не помог бы мне попасть к Тутси в подтанцовку. Если бы я не залезла в ее гримерку, то никак не оказалась бы вместо нее на сцене. Хотя везло нам последнее время сказочно.      - Думаю, тебе стоит брать его с собой на концерты, - предложила мама, - как талисман.      Я подумала, а что? Неплохо для рекламы. У кого еще есть такая редкость - крысиный король?            Глава XV            Как я купалась в лучах славы, а король приказывал почесать животики            Журналюги опять подпортили мне малину. Надо же поместить на первую полосу такую неудачную фотографию! Мне сделали какой-то длинный нос, а Их Величество не поместился целиком - у меня, между прочим, восемь крысят, а не шесть... Фу!      - Очень даже ничего, - успокаивала мама, - ты здесь такая взрослая!      Я отмахнулась. Маленьким детям приятно слышать: "Какая ты взрослая", а вот в четырнадцать лет это уже похоже на "Какая ты старая!".      Их Величество обнюхал газету и демонстративно принялся ее грызть. Я была с ним совершенно согласна.      В дверь позвонили.      - Почтальон! - крикнула мама уже из прихожей. - Света, иди посмотри, что прислали!      Я натянула халат, вылезла из постели, прихватив Их Величество, спустилась вниз. Тупые поклонники опять наслали бордовых роз! Сколько раз говорила - белые, только белые... Никому сегодня не дам автограф!      На улице шумела толпа. Я знала, что это они - дарители букетов. Нравится им Тутси одноглазая, пусть ей цветы и несут, она им автографы будет раздавать. Я не буду. Я не Тутси, я Светка, и я люблю белые розы.      Их Величество слез с моего плеча и теперь внимательно принюхивался к ящикам. Конечно, поклонники позаботились и о нем. Может, простить их за это?      В одном ящике были яблоки - нормально. Король тут же стал растаскивать их по квартире. Пусть, он же крыса. Вечно прячет свои припасы то под кроватью, то в диване. В другом апельси...      - Кто прислал апельсины? - Я разозлилась, как черт. Такое чувство, будто поклонники нарочно хотят отравить мой талисман! - У него аллергия на цитрусовые! Папа, выкинь!      Так вот недоглядишь, и прощайте, Ваше Величество. А это что за ящик? Ящик был аж с Крайнего Севера, так гласил обратный адрес. В ящике была соленая рыба. Они издеваются, что ли?      - Папа! - Мне было обидно за короля. Чем он заслужил, чтобы его травили? - Папа, ты зачем принял рыбу?! Забыл, как он поел семги, а потом пил, пил, чуть не лопнул?      Папа глянул в ящик, охнул и потащил рыбу и апельсины на помойку. В окно было видно, как на него со всех сторон набрасываются мои поклонники. Автограф, что ли, хотят взять у человека, у которого заняты руки? Ну-ну.      В остальных ящиках были продукты вроде приемлемые, и я позволила Их Величеству заняться дегустацией.      Запикали наручные часы - пора ехать на съемки. Я уже стояла в прихожей, умытая и одетая, папа завел "Линкольн", охрана разогнала поклонников и папарацци. Но тут Их Величество закапризничал. Он лег на спины и задрал лапки - хотел, чтобы почесали животики. Повзрослев, он стал кое-что понимать в крысиных радостях. С мамой ему было уже неинтересно, а больше нравилось общаться с людьми, ездить со мной на съемки, сидеть в кафе. Любил он, когда я дома пою и танцую только для него, и чтобы животики чесали. Король - он и есть король. Пришлось чесать.      Шестнадцать глаз умильно щурились, тридцать две лапки болтались в воздухе. Газетная заметка не врала, дружба с крысиным королем действительно приносит удачу, и я уже убедилась в этом.      - После съемок надо заглянуть в школу, - напомнила я Их Величеству. И пожаловалась: - Я ж ее до сих пор не закончила, с этой попсой все некогда.      Глазки продолжали жмуриться, а восемь голов синхронно кивнули.                  * * *            На съемках Их Величество не вылезал из кадра. Мы снимали клип о крысином короле (типа он же мой талисман!), и король был весьма кстати. Ему нравилось позировать перед камерой. Режиссер хотел заставить его жрать черствые сухари и был наказан: сам же черствым сухарем и подавился. Я послала гримершу за ванильными, и дело пошло. Король сидел на столе и грыз ванильные сухарики из вазочки. Я пела на втором плане. Было здорово петь свою песню, сниматься со своим талисманом и осознавать, что ты - уже действительно ты. Светка, а не Тутси. Светка - мое сценическое имя. Мне нравится.      Кстати, Тутси еще поет в провинции, где нет больших безжалостных экранов, на которых виден ее косящий, полуслепой глаз. Я сделала для нее все, что могла: сохранила ансамбль, сочинила для прессы героическую историю о поврежденном глазе (якобы она спасла меня, когда я падала в оркестровую яму, но напоролась на смычок скрипача). А Тутси прислала мне расческу с острой ручкой. Надо послать ей свой диск с автографом, пускай позлится.      Режиссер, подавившись сухарем, стал шелковым. Клип сняли за два часа, и мы с королем поехали на вручение премии.      Премию давало какое-то общество защиты животных (Их полно. Я считала, но после седьмой премии сбилась.) Их Величество покорял администрацию этих обществ своим экстравагантным видом. Меня они уважали и премировали исключительно за любовь к крысам, которых, как они считали, вообще мало кто любит. Дураки!      Папа отвез нас в гостиницу, где вручалась премия, но в зал не пошел. Он всегда предпочитал ждать на улице, хотя его всегда звали присоединиться. Сам он говорит: "Люблю воздухом дышать", но мне кажется, он еще помнит тот день, когда его приняли за шофера. Видимо, смирился и не хочет больше провоцировать охранников.      Народу было, как всегда - полторы тысячи, меньше на вручения таких премий не собирают, а больше - не найдешь. Я окинула взглядом первый ряд, где сидели номинанты, и поняла: опять мы пришли рано. Номинантов оказалось человек двадцать. Пока до нас дойдут, два часа будем париться. Я села и приготовилась дремать. Их Величество свернулся у меня на коленях, требуя почесать животик. Я чесала, чесала и уснула. Проснулась, только когда вызвали на сцену. На этот раз дали "Золотого Айболита" - придумают же такое название! Но королю оно понравилось. Он обнюхал статуэтку и кивнул - можно не отказываться. Фотографы были в восторге! Они принялись ползать вокруг и щелкать Их Величество. Я смотрела, стараясь подавить зевоту - надоели. Сами, небось, кошек держат.            Глава XVI            Как я одна из всего выпуска получила золотую медаль            Ларисе я позвонила из машины, сказала, что еду. Она встречала меня на ступенях школы:      - Света, как дела?      Я пожала плечами: сама, что ли, не видит?      - А я решила, что тебе в десятом париться, иди-ка ты сразу в одиннадцатый. Экзамены выпускные сдашь сейчас - и готовься к институту. Зачем способной ученице зря столько лет терять?      Я кивнула: правильно, нечего мне терять столько лет. Сдам экзамены, поступлю в институт, закончу его за полгода и можно спокойно петь.      - Какие экзамены надо сдавать? - спросила я.      Лариса услужливо протянула мне учебный план. Я глянула... и обалдела. В алгебре не было ни одной знакомой темы, в физике и химии - ни одного знакомого слова... Да, придется поработать... Хотя что это я? Зачем работать, Лариса и так выпишет мне аттестат. Пускай только попробует не выписать. Да я ей!..      - Готовьте аттестат, - выдала я, дивясь собственной наглости, - с одними пятерками.      Лариса приподняла бровь - это не обещало ничего хорошего. Последний раз я видела, как она приподнимает бровь, год назад, она тогда выгоняла мою одноклассницу Ленку. И выгнала. Неужели... Нет, она не посмеет!      И она не посмела. Она сказала:      - Пойдем. - И мы пошли к ней в кабинет.      Она посадила меня в кресло, а сама принялась кому-то звонить, с кем-то ругаться, кого-то уговаривать. Она листала классный журнал, мой дневник, еще кучу каких-то бумаг, гоняла секретаршу до мыльной пены, и через час у меня на коленях лежал аттестат о среднем образовании. Новенький, еще пахнущий чернилами и типографской краской. Я открыла - прекрасно, одни пятерки. Хоть завтра в университет!      - Медаль давать? - угрюмо спросила Лариса. Кажется, она расстроилась из-за того, что ей придется расстаться с такой способной ученицей. - У нас с медалями напряженка, - виновато добавила она. - Удостоверений сколько угодно выписать могу, а самих металлических кругляшков - не больше пяти на выпуск.      Я сказала:      - Я и есть весь выпуск. Или вы сейчас еще кого-то выпускаете? В середине-то года?      Лариса подумала и, скрепя сердце, достала мне из сейфа легонькую тонкую медаль в красной коробочке. Так-то лучше.            Глава XVII            Как я опять плясала перед крысами, а мама попала в больницу            Я еще с порога поняла: что-то не так. Их Величество сорвался с моего плеча и рванул в комнаты, пища и постанывая. Из погреба (у нас в особняке погреб) с довольным видом вынырнула мама.      - Я убрала крысиные запасы, - сообщила она, - а то уже пованивать начали.      С тех пор как мы с королем стали знаменитыми, ему каждый день приносят еду буквально ящиками. А он, даром, что король, делает запасы под диваном, в диване, в шкафах, как обыкновенная крыса. С утра в доме вообще было не развернуться - того и гляди, раздавишь какой-нибудь помидор.      Королю не понравилась мамина затея. Он как ошалелый бегал по комнатам, заглядывая под столы-диваны, не находя там своих запасов и пища, как сорок пищалок. Крысиная мамаша, видя такое дело, вторила ему. Родители смеялись.      - Светка, успокой зверя! - велел папа. - Твой талисман как-никак.      Я включила музыку, встала перед Их Величеством и начала выплясывать. Минута, другая - и крысы притихли, улеглись на диван, блаженно щурясь. Животные, а искусство ценят!      Папа с мамой ушли к себе наверх, а я танцевала для короля. Все-таки крысы на редкость умные животные - какому-нибудь котенку было бы все равно, хоть ансамбль Российской армии пригласи - по фигу. Будут орать и жрать просить. А крыса понимает. Когда я стала напевать нашу новую песенку о крысином короле, Его Величество в такт забил узелком на хвостиках.      Я не слышала ни крика, ни грохота. В таком большом особняке вообще трудно расслышать, что происходит на других этажах. И папа не мог меня позвать - он был очень занят. Я танцевала, когда к подъезду с воем подлетела "Скорая".      Не помню, как я бежала к двери. Помню растерянного папу, циничного медбрата ("Лучше надо полки приколачивать!"), помню окровавленную мумию на носилках - мама в бинтах. Говорят, что жива, что на нее упала кухонная полка, тяжелая, как статуя Свободы. Помню умильные морды Их Величества на диване. У крыс была голубая мягкая шерстка и черные глазки-бусинки. Помню упавшую полку в луже крови.      Папа прошел в комнату и плюхнулся на диван. Я к нему. Крысы радостно скакали по нам. Папа рассеяно следил за узлом хвостиков, прыгающим по дивану туда-сюда. Он считал себя виноватым, как же, полки надо лучше приколачивать.      - Что врач сказал?      - Сотрясение мозга - точно. И переломов, наверное, полно.      Я забралась на диван с ногами и прижала к себе крыс. Нам ведь всем так везло последнее время! Сказочно везло. Почему вдруг случилось такое?            Глава XVIII            Как нам во всем перестало везти            Через неделю позвонили из налоговой инспекции и порадовали: надо уплатить налог на наследство - десять процентов стоимости особняка. Папа ходил из угла в угол, схватившись за голову:      - Я же говорил, не надо переезжать! - стенал он. - Ты на своих концертах столько заработаешь?!      Я выложила правду: заработаю через год, когда продюсер вернет свои, вложенные в меня, деньги. А пока он за меня платит: съемки клипа, запись диска, раскрутка на телевидении, зарплата ансамблю, фониатор, гримерша, педагог по танцу...      Папа разинул рот:      - И много мы ему должны?      - Пока сто тысяч. Долларов, конечно. К лету в меня вложат двести пятьдесят, но мы уже будем зарабатывать больше, чем тратим. А к ноябрю проект "Светка" выйдет на точку рентабельности и начнет приносить чистую прибыль.      - А с нами ты посоветовалась? - тихо спросил папа. - Представь, ты сорвешь голос или серьезно заболеешь. У нас же все отберут за долги!      Я сказала:      - Не отберут, это коммерческий риск продюсера. Я же несовершеннолетняя и никаких документов не подписывала. Все на честном слове.      Он смотрел на меня, как будто не узнавая:      - Светка, это не ты. "Точка рентабельности", "коммерческий риск"... Месяц назад ты еще в куклы играла!      - Нельзя же всю жизнь играть в куклы, - ответила я и пошла к королю.                  * * *            Их Величество с утра занедужил. Ночью он забрался в погреб и просидел там до утра, охраняя припасы. Он простудился, объелся тухлятины и теперь лежал, постанывая, и требовал теплого молока. Не надо смеяться, я не понимаю крысиный язык, зато всегда знаю, что хочет Их Величество. Сейчас он хотел молока, я грела, а папа носился из угла в угол.      - Мать тоже хороша, работу бросила, - ворчал он. Потом осекся, вспомнил, что мама в больнице, и совсем загрустил: - Что делать-то Светка?      Я была занята снятием пенки:      - Попроси Их Величество, он поможет.      - Он?! - папа кивнул на крыс. Король валялся на диване с несчастной мордой. Он глянул на папу и поморщился, мол не до тебя мне.      - У него животы болят, - вступилась я за короля. Попробуй сам. Ты же возил свадьбы на "Линкольне", почему бы снова не попробовать?      Папа покрутил пальцем у виска:      - Знаешь, сколько свадеб надо перевезти, чтобы уплатить этот налог? Если поженить всех совершеннолетних в Москве... - он задумался, подсчитывая, хватит ли в таком случае на налог. Кажется, получилось, что хватит.      - Глупости! - подытожил он. - Надо переезжать на старую квартиру!      Это был удар ниже пояса. Если пресса разнюхает, что восходящая поп-звезда переехала в пятиэтажку, я здорово упаду в глазах поклонников и, главное, продюсера. Так здорово, что первый клип может оказаться и последним... А что делать?      - А подождать они не могут? - спросила я. - Сделать исключение для звезды и все такое?      Папа так посмотрел на меня, что стало ясно - не могут.                  * * *            Я выключила молоко и оставила на плите остывать. Их Величество сполз с дивана, подошел к плите и нетерпеливо поскреб ее лапкой. Я сказала:      - Подожди, пока остынет.      Но король ждать не хотел. Он скреб плиту, оставляя на металле ровные царапины. Папа подошел к нему:      - Выручай, Величество, - он хотел присесть на корточки, но неловко двинул локтем и опрокинул ковшик с горячим молоком. Прямо на короля. Их Величество взвизгнул и убежал под диван.      - Ну вот, - расстроился папа, - я не хотел, извини.      Я полезла доставать короля и обрабатывать ожог. Обрабатывать, собственно, было нечего - короля спасла густая шерсть, я нашла только несколько красных пятен на коже. На всякий случай помазала ожоги мазью, подула, почесала королю животики, и он успокоился.      Папа, чувствуя свою вину, больше не подкатывал к королю с просьбами. Сказал:      - Съезжу к маме в больницу, - и уехал.      В больницу. В травматологию, следом за мамой. За ним захлопнулась дверь, а через две минуты под окном уже выла "Скорая".      Папа попал под автобус и сломал бедро, - это все, что мне удалось вытрясти из суетящихся санитаров. Папины же слова все сводились приблизительно к: "Ни фига себе, съездил в больницу!", - но очень приблизительно.      Я осталась одна в чужом особняке с не заправленным "Линкольном", пустым кошельком и погребом, полным наполовину стухших продуктов. И все так неожиданно...      Я повернулась к королю:      - Что ж ты, Величество, мышей не ловишь?      Король презрительно пукнул.                  * * *            Что вдруг такое стряслось, что за череда неприятностей?! У нас же есть талисман - крысиный король, всемогущий, добрый... А родители в больнице. И дом хотят отобрать за налоги...      Их Величество лежал на диване со страдальческим выражением на мордочках. К простуде и поносу прибавился еще и ожог, пусть и не сильный, но все равно неприятно. Может, в нем все дело? А что? Логично! Если талисман нездоров, то и нам не везет.      Я бросилась опять кипятить молоко. В голову лезли дурацкие мысли: где же взять денег, чтобы заплатить этот налог? Где вообще взять денег? Летом поедем "чесать" по курортным городам, продюсер обещал, что деньги будем складывать в чемоданы. Но для этого надо, чтобы меня знали. Все, что я зарабатываю на концертах, и еще куча денег продюсера уходит на то, чтобы наш с Их Величеством клип крутили по телеку. Мне дают по сто баксов на карманные расходы. Это много для восьмиклассницы, но катастрофически мало для звезды....      Наудачу я позвонила продюсеру - может, даст денег? В конце концов, проект "Светка" должен принести ему больше, чем мне.      Трубку взяла секретарша. Я слышала, как продюсер шепнул:      - Лебедева? Денег будет просить. Скажи, что я уехал.      Что ж, ответ ясен: не больно-то нужен ему проект "Светка". У продюсера есть бренд: группа "Гимназия". Бренд - то, что все знают, то, что приносит деньги. Я солистка, но сама по себе не бренд. Светку легко заменить на Зойку или Зинку, уж я-то знаю. Сама две недели кривлялась за Тутси, и никто даже не заметил.      Стало еще паршивее.      Их Величество как ни в чем не бывало хлебал молочко из кружки, с ехидцей поглядывая на меня. Что делать? Что делать? Снимать штаны и бегать... Да, скоро будем бегать без штанов, и то не все. Папа с мамой бегать еще долго не смогут. Папа - точно. Сломанное бедро долго срастается.      - Подлый ты, Ваше Величество, - неожиданно для самой себя ляпнула я. Крыса-то при чем? Может, я сама бездарность, потому продюсер и не хочет со мной разговаривать... А может, и не сама?..            Глава XIX            Как Липатов сказал то, о чем я боялась подумать            Я оделась и вышла в парк. Было жутко оставаться одной с королем в огромном опустевшем доме.      Ветер со снегом больно бил в лицо, лед норовил уйти из-под ног. Я шла к Липатову, потому что больше было не к кому. Родители в больнице. Подруги лелеют свои обиды: с одной я не стала говорить по телефону (принимала журналистов), другой осталось неудобное место на концерт (какие билеты мне оставили, такие и раздарила), мимо третьей посмела проехать вместо того, чтобы остановить лимузин и броситься ей на шею (бред собачий, даже комментировать не хочу). Поклонники? Выслушают с восторгом и разболтают мои тайны просто для того, чтобы доказать другим, что сама Светка им доверилась. Продюсер? Это в кино требовательный, но добрый в душе дядя вытирает слезы юной певице и говорит: "Держись! Крепись!". А в жизни-то я помнила, как Тутси выла с расческой в глазу, а он уже все просчитал и запер меня в гримерке. Нашел замену... Нет, один Липатов у меня и остался.      Липатов жил с бабушкой. Она открыла мне, прошамкала "Здравствуйте... Саша, к тебе" и скрылась в своей комнате. Липатов выскочил в коридор.      - Ты? - удивился он.      - Надо поговорить, - ответила я на незаданный вопрос: "Чего приперлась?". Он кивнул:      - Проходи.      Вся комната от пола до потолка была забита крысиными клетками. У окна ютились письменный стол и диванчик. Крысы пищали, шуршали, грызли... Но все были чистенькие, ухоженные, и королей вроде не наблюдалось. Я прошлась вдоль ряда клеток - нет, точно нет.      - Зачем тебе столько? - спросила я, когда обрела способность говорить. Липатов пожал плечами:      - Дык, бизнес.      - На "птичке", что ли, торгуешь?      - Угу. Бабка сперва визжала, потом я ей объяснил коммерческую выгоду - даже полюбила. Некоторых берет пожить к себе в комнату.      Я приземлилась на диванчик.      - Ты о чем поговорить-то хотела? - спросил он, плюхаясь рядом. И я рассказала. Все. Липатов слушал, с каждой минутой все шире разевая рот. Кажется, он хотел сказать: "Врешь", - но почему-то не сказал. Когда я закончила, он почесал затылок и выдал:      - Это все Он!      Я сама об этом... не догадывалась, а, скажем так, боялась догадаться. Ходила вокруг да около и не смела даже про себя сказать то, что Липатов сказал вслух. А теперь все до меня дошло. Мама раньше целыми днями парилась на кухне, и полки на нее не падали. А как только убрала крысиные запасы, обидела Их Величество... А папа? Он опрокинул на короля горячее молоко. Случайно же, е-мое! И через пять минут!.. Я вспомнила еще старичка-ветеринара, который хотел разъединить хвосты, и как продюсер подавился сухарем, и как в ночь рожденья короля кого-то зарезали в ночном клубе... А история с академиком Александринским? Бодрый был человек, бегал по утрам, пока у Их Величества не заболело ушко. Ушко заболело - академик при смерти, на три улицы зона тишины. Академик уже умер, а тишину не снимали, ведь ушко не прошло...      Я сама с пальца выкормила этот кошмар. Я кипятила ему молочко... Как же теперь жить?!      - От него надо избавляться, - буднично сказал Липатов.      На секунду в комнате наступила тишина - крысы в клетках притихли. Потом вдруг хором запищали, затрясли лапками прутья клеток. От писка зазвенело в ушах. Липатов, тормоз, еще не понял, в чем дело. Он крикнул:      - Тихо, зубастики! - но сделал только хуже.      Потому что в ту же секунду крысы пооткрывали дверцы и набросились на Липатова!      Он стал похож на истеричную даму в шубе и шапке. На голове, на руках, на животе - везде были крысы. Облепили его толстым слоем, вцепились зубами и когтями. А Липатов визжал. Я бросилась его спасать. Хватала крыс за хвосты, пробовала отодрать, но они только сильнее вцеплялись зубами, и Липатов визжал громче. Глухая там его бабка, что ли?      Но бабка оказалась не глухая, а вполне себе слышащая, видящая, орущая и звонко хлопающая сложенным ремнем. Она возникла на пороге, как цирковой дрессировщик. Знаете такой номер: выходит тетька в шубе - ничего особенного. Вдруг: "Хлоп!" - щелкает шамберьер, и "шуба" разбегается, потому, что это была не шуба, а множество мелких зверьков, повисших на дрессировщице. Старый номер, я смотрела его в цирке, когда еще в школу не ходила. Но липатовская бабка его помнила, сто пудов! Она вошла, пощелкивая ремнем, видимо, собралась усмирять разоравшегося внука, но, увидев поединок с крысами, сориентировалась тут же! Как заправский укротитель, она щелкнула ремнем и рявкнула так, что стекла задрожали. Только рявкнула почему-то:      - Смирно!      С перепугу я и встала смирно, как на физ-ре. Липатов тоже вскочил, но смирно вставать не собирался: он виновато почесал царапину на коленке и буркнул:      - Ну, расшалились они, ба... Им скучно целый день в клетке, вот и решили побузить...      Я покосилась на клетки: крысы паиньками сидели каждая в своей, кажется, даже двери за собой позакрывали. Я вспомнила тетю Шуру, защищавшую котов, и подумала, что ей все равно далеко до липатовской бабки. А Сашку ремнем воспитывают!.. Не растрезвоню, конечно, ведь он мой друг.      Бабка строго взглянула на Липатова (иди умойся), на меня (иди домой, поздно), а на крыс и не глянула - вышла. М-да...      - Больно?      Липатов отмахнулся и похромал в ванну замывать царапины. В коридоре он обернулся и сказал:      - Иди.      И я пошла. Я знала, на что иду, но оставлять все как есть было нельзя.            Глава XX            Как их величество придумал мне казнь            К ночи погода совсем испортилась. Колючий снег наотмашь хлестал по голой шее, таял и стекал за шиворот. Шарф я забыла у Липатова.      Ветер давил в спину, заставляя идти быстрее. Королю хотелось молочка. Или он соскучился по моим танцам.      Как же я не догадалась, что у медали есть оборотная сторона?! Как вообще на это согласилась - держать в доме маленькую тварь с невероятной харизмой и колоссальными возможностями?! "Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь". Выпустила бы его в подвал, там ему прислуживали бы дикие крысы, он был бы у них паханом... Все было бы правильно, все по законам природы. А теперь? Липатов покусанный, родители и старичок ветеринар - в больнице, а я... Я теперь знала все и должна была стать паинькой. Любовь, развеселая возня с отчаянной и симпатичной крысиной братвой - все в прошлом. Меня поставили на место. Я - крысиная прислуга, не удосужившаяся даже закончить школу своим трудом. В доме, который мне не принадлежит, с медалью, которую не заслужила. Наверное, я самая высокооплачиваемая прислуга в мировой истории. Могу петь на стадионах и летать в космос, могу стать "Мисс Вселенная" или президентом, но только до тех пор, пока это не мешает мне чесать серые животики. Не могу выкинуть из-под подушки гнилое яблоко, плохо сварить крысиную кашку, неловко повернуться, не туда наступить, не то сказать. Плата за мои услуги обгоняет любое воображение, но как же страшно не угодить!                  * * *            Их Величество лежал на диване пузом кверху и чавкал перезрелым абрикосом. Прекрасно понимая, что делаю, я подошла и с наслаждением врезала по ряду светло-серых меховых животов. Крысы испуганно пискнули и уставились на меня глазками-бусинками.      - Еще? - спросила я и врезала еще.      Крысы шипели и пытались разбежаться в разные стороны, но узел не давал. Я долбила кулаком по светлым брюхам, за маму за папу, за Липатова, а когда надоело - открыла форточку, схватила узел хвостов и выкинула Их Величество с третьего этажа.      Я думала, он разобьется. Я надеялась, потому что понимала: после такого надругательства над королевской особой мне не жить. Но он попал в снег и не разбился, он встал и лениво побрел по дорожке парка, зная, что никто не посмеет его тронуть. Я выскочила следом, схватила какую-то сломанную ветром кривую ветку, размахнулась и...      Захлебываясь лаем, в освещенный фонарем круг вылетел маленький, несерьезный на вид фокстерьер. Я подумала, что липатовские крысы тоже были маленькие и несерьезные на вид, и что ночью в парк выводят самых злобных псов, которые не могут без грызни гулять с другими.      Бежать мне показалось глупым. Не было такого убежища, где меня не смог бы достать Их Величество. Взяв свою ветку наперевес, я закружилась, ожидая, что вот-вот собаки накинутся со всех сторон. Но король приготовил мне другую гибель.      Взвизгнули тормоза; волчком крутясь по наледи, на меня мчался самосвал. Мне понравилось, что у него широкие шины, а в кузове щебенка. Тонн десять она добавляла к общему весу моей смерти, так что все должно было получиться не очень больно, как зуб вырвать. Я отвернулась и только слышала, как взревел клаксон, затрещали кусты и уже совсем рядом упала сбитая парковая ограда. Король смотрел, повернув к самосвалу все восемь голов. Как-никак, он был привязан ко мне и - вот, пожалуйста, не поскупился, устроил все по высшему разряду.      Мы совсем забыли про фокса. А тот подскочил к Их Величеству и вцепился зубами в спутанный узел крысиных хвостов.      Еще мгновение песик стоял, млея от небывалой удачи, а король висел, беспомощно растопырив тридцать две лапки. Потом фокс посильнее сжал челюсти, и восемь крыс разбежались по парку, только обрубочки хвостов слегка покрасили снег.      Самосвал остановился, сбив дерево в шаге от меня.                  * * *            В больницу я все-таки угодила: падающее дерево задело меня вскользь, сломав ключицу. На этом скончался коммерческий проект "Светка" - не могла же я скакать по сцене, держа перед собой согнутую в локте загипсованную руку. Бренду "Гимназия" это не повредило: сейчас вместо меня скачет Лида Лу, в прошлом Зинка Золотарева из подтанцовки.      Продюсер, погоревав о потраченных на меня долларах, предложил нам коммерческий проект "особняк": он заплатил наши налоги, а мы отдали ему первый этаж. Это было лучше, чем ничего. Мы радовались, пока продюсер не открыл ночной клуб. Продержавшись двое суток, мы переехали на старую квартиру и смогли выспаться. Жалко папу, он всю жизнь мечтал о кабинете для научной работы. Но мне кажется, что мы уже никогда не вернемся в особняк академика Александринского. Дары крысиного короля утекают, как вода сквозь пальцы. Недавно какой-то безбашенный вор угнал дяди-Сашин лимузин. Медаль и аттестат я вернула сама и хожу в свой восьмой класс. Даже "Золотого Айболита" вместе с десятком других призов свистнули из особняка подвыпившие посетители ночного клуба.      Одно хорошо: родителей на удивление скоро выписали из больницы, да и моя ключица срастается, как по волшебству. Врачи смотрят рентгеновские снимки и не верят. Вот снимут гипс, и все у нас будет по-старому.      Забыла сказать, что сразу после случая с королем, пока не переварился узел хвостов в собачьем желудке, у нас в микрорайоне наблюдались чудеса. Продавцы выбрасывали на улицу парную говядину, рабочие спешно устанавливали фонарные столбы буквально на каждом шагу. Опять приезжали кошачьи фургоны, но мало и ненадолго. Еще вышел указ мэра, в котором предписывалось хозяевам гулять с собаками только без поводков, а с поводками штрафовали. Но через сутки указ отменили, говядина с улиц пропала и вернулась в магазины, а фонарных столбов стало столько, сколько нужно людям, а не собакам.            Доктор-мумия                  Прежде чем ты это прочтешь, замечу: я вовсе не против зубных врачей. Кто еще так внимательно смотрит в рот и понимает всю белиберду, которую ты пытаешься сказать?                  Глава I            Уж послали так послали!            Если тебя кто-то куда-то послал и не назвал точного адреса, его самого послать надо. И адреса не сказать, пускай ищет. Если, конечно, этот кто-то тебе не сестра и у нее не кризис тинейджерского возраста. Сестре лучше сообщать точный адрес, а то взбесится. Вцепится акриловыми ногтями в твой воротник, оттянет так, что ткань затрещит, тряхнет бигудями и заорет:      - Леха, куда ты меня послал?!      - В баню! Я из-за тебя три часа по улицам бродил, а там между прочим не лето.      - Намекаешь, что у меня плохой дезодорант?      Чокнутая! При чем здесь ее дезодорант? Хотя дезодорант у нее, и правда, отстой. Но я понимаю, у человека переходный возраст, то-се, сестрица душится всем, что горит, и лупит все, что шевелится, потому что ей энергию девать некуда. Совсем некуда! Танюхе в ноздри можно лампочку включать, как в розетку, и - гадом буду! - загорится лампочка. Только хрен Танюха позволит такое с собой проделать, она ведь бешеная. Одним словом, переходный возраст, господа. Но я-то при чем?      - Дезодорант неважный, - отвечаю, - запах, как у бабушки в коровнике. Но я имел в виду, что, если куда-то посылаешь человека, надо сказать адрес, а не объяснять, как первобытная: "На камнях под пальмами".      - Пошел ты сам... в лес, без бумажки! - Танюха уже занесла руку, чтобы дать мне затрещину, но меня спас звонок в дверь.      - Егорку привели! Бегу! - подпрыгнула сестра и убежала открывать.      Егорка - это наш сосед, к которому Танюха испытывает непонятную мне симпатию. Его родители постоянно куда-то уходят "ненадолго", и тогда моя сестра с готовностью скрашивает Егоркино одиночество. Чем они там занимаются, я не знаю, но еще пару месяцев назад полуторагодовалый Егорка не умел говорить, а сейчас не умеет молчать. Еще бедолага недавно заболел свинкой, но винить в этом Танюху точно нельзя: она и я давно ею переболели, так что чисты перед следствием.      Щелкнул дверной замок, и сразу стало шумно:      - Таня, вед! Я чера мал папин утер, и он ше не оказывает мутики! А ты што езно делала? (Перевожу: Таня, привет! Я вчера сломал папин компьютер, и он больше не показывает мультики. А ты что полезного сделала?)      Танюха от души хлопнула дверью в коридор, наверное, стеснялась при мне рассказывать, что она сделала полезного. Спасибо, хоть за шиворот снова не схватила.      Я оттянул пальцем порванный воротник. Мать вернется с работы - убьет, лучше зашить сразу. Что за день!      Нет, начался день вообще-то терпимо. Даже хорошо. Да чего там, замечательно начался день: у меня заболел зуб. Сильно, пол-лица раздуло. С таким зубом не то что в школу (ха-ха, пусть без меня пишут контрольную!), а в булочную к соседнему подъезду не спустишься. Так что пришлось Танюхе самой бежать за утренним хлебом.      Но она отомстила. Позвонила днем и говорит: "Я записала тебя к врачу! На сегодня, к четырем. В клинику, что на Камнях под пальмами. Фамилия доктора Дупло. Не опаздывай!"      И я поперся, как дурак, на Камни, под пальмы к доктору Дупло.      "Камни" - это такой квартал в нашем районе. Там раньше была булыжная мостовая, потому и "Камни". Конечно, булыжные мостовые раньше много где были, но наши Камни особенные. На них колбасились лучшие люди старой Москвы. Говорят, их так укачивало, что даже тошнило. В общем, Камни называются "Камни" - и точка. А что "под пальмами", так это вот откуда: один чокнутый меценат устроил зимний сад на крыше дома - застеклил все и понасажал пальм. Так что "на Камнях под пальмами" - адрес, в общем-то, конкретный: и улица есть, и дом. Только подъездов там двадцать пять! Пока все обойдешь...      Я обходил. В первом подъезде на корточках сидел бомж со спущенными штанами и явно не ждал меня к четырем. Во втором ко мне вышел бухгалтер, совсем без штанов, потому что был женщиной и носил юбку. То, что она - бухгалтер, я прочел на бейджике. Заодно узнал, что попал в фирму ООО "ККК", а не в какую не клинику доктора Дупло, что нечего отвлекать людей от дела, и вообще шел бы я искать своего доктора куда подальше. И я пошел дальше. В третьем подъезде оказался магазин стройматериалов. Дорогу в клинику мне там не показали, но предложили перфоратор для обороны. В четвертом жили мерзкие хоббитсы. По крайней мере, так было написано на стене, а по квартирам я звонить не стал, я доверчивый. Наконец в пятом мне точно сказали, куда идти. Я их самих послал. Туда же.      Нет, клинику я все-таки нашел. Потом, когда уже сбился со счета, в какой именно подъезд заглянул. Я ввалился туда, как на праздник: шапка набекрень, глаза в кучку, навязшая на языке незатейливая песенка: "Не подскажете, где клиника доктора Дупло?" И тут мне навстречу два мордоворота с сообщением:      - Здесь!      Лучше бы молчали. Мордовороты были в синих халатах - значит, хирурги. Нет, рвать зуб я не дам, пусть уж лучше болит.      - Я, - говорю, - на четыре часа записан. Но рвать не позволю.      - Совсем или без анестезии? - уточнил один.      - Совсем.      - Тогда пошли.      Они пошли впереди меня по коридору, закрывая собой весь проход. Девушка на "ресепшн" пожелала мне хорошего дня, уточнила, иду ли я на прием к четырем или так, на огонек заглянул. Я сказал, что именно иду и именно к четырем.      Нет бы мне тогда развернуться и убежать туда, куда раньше послали! Ну поболел бы зуб еще пару месяцев, ну отпал бы сам, вместе с куском головы, подумаешь! Через дырку можно было бы исподтишка показывать всем язык и свистеть, наверное, было бы удобно...      - Сюда! - Один из хирургов распахнул дверь кабинета и втолкнул меня внутрь.      - Здравствуйте, молодой человек! - услышал я.      Все, поздно думать о возвышенном. Здравствуй, зеленая мумия! И где таких берут? Доктор Дупло выглядел, как огурчик. Как маринованный огурчик, который вытащили из банки и посушили в микроволновке несколько дней подряд, а потом еще хорошенько поваляли по полу, чтобы покрылся тонким слоем пыли. Честно, я едва не вскрикнул, увидев его. И ЭТИМИ руками он полезет мне в рот?!      - Не бойся доктора, доктор тебе поможет. - Дупло фамильярно перешел на "ты", а следом даже на "мы": - На что жалуемся?      "На сестру, - чуть не ляпнул я, - потому что она разыскала мне самого старого и самого мерзкого доктора в Москве". Удержался и ответил вполне цивилизованно:      - Зуб болит.      - Ясненько, - противно хихикнул хозяин кабинета. - Чего ж ему не болеть-то, когда червяков полон рот!      Я хотел возмутиться, мол, каких еще червяков, и не смог. Потому что ясно почувствовал: во рту, как раз на стороне больного зуба, ШЕВЕЛИТСЯ!            Глава II            Кто заводится во рту?            - Не бойся! - по-своему истолковал мой ошалевший взгляд доктор. - Если кто-то из нас и кусается, то это не я. Мне маска мешает. А у тебя пальцы прямо во рту - кусай, что осталось! - Он пошевелил пальцами на руке, их и впрямь было только три. Как же он работать-то будет?!      - Это же больно!      - Я в счет включаю.      А червяки во рту шевелились...      - Плюй! - Доктор требовательно подставил руку с тремя пальцами. - Выплевывай, пока размножаться не начали!      Я подумал, что в клиниках вообще-то принято подставлять пациенту под рот лоток, кювету или хоть тазик. Если каждый начнет плевать доктору на ладонь - негигиенично получится. Кстати, меня еще не посадили в кресло. И червяки... Откуда во рту червяки?! Но раз доктор просит, ладно. Я от души плюнул. Раз, другой... На трех докторовых пальцах повисла добрая ложка червяков, длинных, черных, с розовыми брюшками и оранжевыми усиками. Извиваясь и попискивая, они комками падали ему под ноги, а доктор их давил!      - Плюй! Еще! - требовал он.      Я добросовестно плевал. Черви во рту щекотались, норовили заползти в глотку, а главное - их не убывало!      - Плюй!      Я уже не попадал в подставленную ладонь. Плевал, куда ни попадя, черви лапшой висли на докторовом халате, на брюках, на дужке очков... Черви царапались усиками, цеплялись за губу, повисали мерзкой бородкой...      - Хватит! Кончились все!      Я хотел возразить - полный рот еще, но почувствовал: да - кончились. Вот так, доктор сказал: "Все", значит - все.      - Полегчало?      - Угу, - кивнул я. Зуб и правда перестал болеть.      - А теперь ложись, выжжем остатки. - Доктор кивнул себе под ноги. На линолеуме, в кроваво-черной каше еще кривлялись недодавленные червяки.      - Ложись, ложись. Я коврик постелю.      Только сейчас я заметил, что в кабинете нет кресла. И письменного стола. Зато есть стеклянный шкафчик с лекарствами, табуретка и... саркофаг. Настоящий саркофаг! Как у фараонов, я видел такой в музее. Он стоял себе в углу - старый, облупленный, непритязательный, как сервант. И мне стало по-настоящему страшно. Не зря, ох, не зря я обозвал про себя доктора "мумией". Но разве такое возможно? В центре города, средь бела дня! Приходите, дети, в клинику доктора-мумии! Он вас вылечит, забинтует и упакует в саркофаг на веки вечные!      А еще в кабинете не было ассистентки.      - Сбежали все, - понял меня доктор. - Молодежь! Неохота им нормально работать. Им надо, чтобы перчатки, стерилизаторы и кресло с педальной бормашиной... Щепку поджечь им не комильфо! Собачья моча им, видите ли, воняет - лидокаин подавай!      - Что такое лидокаин?      - Анестезия. Шприцем вколол, и все, пациент у тебя деревянный. Работаешь и не видишь, правильно или нет, больно ему или нет...      - Должно быть больно?      - Конечно! Иначе как я узнаю, что делаю?! Убил я червяков или нет? А им все равно, лишь бы пациент на ухо не орал. Они, видите ли, шума не выносят... Попса!      - А собачья моча для чего?      - Чтоб ты в обморок не упал. Чтобы был в сознании, со мной, и все чувствовал... Ну ладно, давай выжжем остаточки, а то заново размножатся. - Он достал из кармана щепку, поджег ее и скомандовал: - Открывай рот пошире, а то язык задену!      Я уже понял, что попал. Только не совсем понял, куда. Да это и неважно было, одно желание осталось - развернуться и бежать. А дома дать Танюхе по шее и записаться к нормальному врачу. С попсовой бормашиной и деревенящим лидокаином. И обязательно в резиновых перчатках и с целыми пальцами! От вида рук доктора меня тошнило. Я развернулся, вскочил на ноги, рванул и... влетел носом в твердокаменный живот хирурга.      - Ку-уда?      Опаньки. Приплыли. Синий халат хирурга действительно пах чем-то соленым. Морем. Ага, море слез и кровищи, лишь бы не было попсы... И бурлило у хирурга в животе так же, как на море.      А еще в попсовых клиниках иногда слушают пожелания пациента. Вот такие, какое из меня вылетело:      - Я не хочу, чтобы мне выжигали червей деревянной щепкой!      - А кто тебя спрашивает? Ты хоть школу закончил, чтобы спорить с потомственным доктором. - В животе хирурга булькнуло особо зловеще. Кажется, в море начинался шторм. - Вот и молчи. Не цените вы, молодежь, ни опыта, ни образования. Я вот в Америке учился, в университете "PERDU". И носил майку с его названием. Мне есть чем гордиться. А когда приехал в этой майке в Москву... - Хирург расстроенно махнул рукой, мол, что тут скажешь, оторвал меня от своего бурлящего живота, посадил на ковер: - Давай, не тушуйся. От этого умирают только девчонки и слабаки.      Вот утешил так утешил. Я дернулся раз, другой, получил горящей щепкой в язык... и решил, что терпеть можно. Потом сбегу, когда мумия будет безоружной. Без щепки в смысле. Просто сидел и старался думать о чем-нибудь приятном. Как я вернусь домой и оттаскаю Танюху за бигуди, даром что девчонка. Как она будет мерзко визжать и царапаться акриловыми ногтями. Ногти будут цепляться за мои пуговицы, отклеиваться и слетать в разные стороны: "тынц!" - об стенку, "тынц!" - в дверцу шкафа, "тынц-тынц!" - два ногтя подряд в Танюхин суп и в чашку. Потом Танюха вырвется (обязательно, я ее знаю!), оставив у меня в руках пару бигудей, которые я с особым цинизмом затолкаю ей в уши, когда снова поймаю. И будет у меня Танюха - инопланетянка, мерзко выкрикивающая свое инопланетянское приветствие: "Уй, бона, блшин, ешлсшт!"      - Спа-акойна! - подбодрил доктор-мумия. - Немного осталось...      Думать о приятном я уже не мог. Доктор тыкал мне в рот своей щепкой, щепка шипела, дымила, разрывала рот, грозя пройти насквозь и выйти через ухо, чтоб я сам был, как инопланетянин. Несчастный, измученный инопланетянин, на вечной диете. Я ж теперь не то что есть, я выжженный зуб языком потрогать побоюсь - больно же!.. Вкусно пахло шашлычком. Голову как будто просверлили, и, когда врач убирал руку, чтобы еще раз поджечь щепку, во рту приятно гулял сквозняк. По вискам ударило, капнуло со лба на нос. Послышалось:      - Сознание теряет...      В нос шибанул запах мочи. Собачьей, значит, ага. Чтобы я не потерял сознание. Стало легче. Перед глазами уже не плавали круги, перед глазами были доктор да его саркофаг на заднем плане. Страшный и загадочный. Муляж, скорее всего. Наверное, доктор просто коллекционирует всякую древность, но саркофаг дома не поместился, вот он и притащил его на работу. А что до его собственного вида... Мало ли на свете сухеньких стариков? Всех бояться - из дома не выходить. Лечит он, конечно, оригинально, но, как ни крути, зуб уже не болит, мне легче...      - Ну вот, а ты боялся! Федор, отведи его в хоспис, вечером повторим.                  - ШТО?!            Глава III            Самый опытный врач            Вот уж новость так новость! Мало того, что мне обожгли весь рот, так еще и не собираются выпускать отсюда!      - А ты как думал? - подмигнул доктор. - Червяки - зараза страшная, их выжигать надо дня три, не меньше.      Три дня? Подряд? Я подумал, что еще одно такое выжигание, и зубы мне можно будет не чистить никогда. И ботинки. И уши. И почтовый ящик.      - Так что три дня ты проведешь здесь, под наблюдением, - добил меня Дупло.      Я подумал, что на свете, наверное, много хороших врачей, которые пользуются нормальной анестезией, моют руки с пятью пальцами, а зажигалкой не пользуются вообще, потому что не курят, а готовить им некогда... Подумал и сказал:      - Можно я к вам сестру приведу? У нее пломба выпала.      - Хоть бабушку, - милостиво согласилась мумия с персональным саркофагом. - Только сначала тебя долечим.      Ого, как мне повезло! Но ничего: поднялся с ковра (перед глазами заскакали предательские зеленые точки) и побрел по коридору вслед за хирургом в хоспис чокнутого доктора. Коридор был узкий и длинный. Развернуться и убежать не давал второй хирург, который материализовался неизвестно откуда и теперь конвоировал меня сзади. А почему они вообще со мной так возятся? Помогать доктору, подержать-проводить пациента - это работа ассистента, на крайний случай санитара. А хирургам своей работы хватает. Или, как говорил доктор-мумия, "сбежали все", поэтому оставшиеся хирурги работают на две ставки? Интересно... Я так и спросил:      - Почему вы со мной возитесь? Вам своей работы мало?      - Надо, парень, - ответил хирург, идущий впереди. - В тебя может вселиться бес или зуб все-таки придется удалить, и тогда не обойтись без хирурга. А сам Дупло хирургией не занимается, он же Клятву Гиппократа давал.      - А вы?      - А мы нет. Должен же кто-то заниматься хирургией. Это сейчас дают Клятву Ельцина, которая разрешает буквально все, а тем, кто давал Клятву Гиппократа, хирургией заниматься нельзя. И вообще много чего нельзя.      Я, кажется, начал понимать. Когда он жил-то, Гиппократ этот? У меня по истории трояк, но что-то подсказывает мне, что давно. Очень давно, когда щепкой выжигали червей изо рта и давали собачью мочу вместо нашатыря. Вспомнил "цветущий внешний вид" доктора и отмахнулся от нелепой мысли. Вспомнил серую пористую кожу, налепленную на костлявое лицо, как высохшая масляная краска на холст, и опять отмахнулся. Вспомнил три пальца, больше смахивающие на старые куриные кости в мусорном ведре, и спросил:      - Сколько ж ему лет?      - Не знаю, - беззаботно ответил хирург. - По крайней мере, он старше тебя. И меня. И стоматологического кресла.      Я не знал, когда было изобретено стоматологическое кресло, но догадывался, что о-очень давно. Мумия. Натуральная мумия, с персональным саркофагом и частной клиникой, этот доктор Дупло. Куда смотрит Минздрав! Но на всякий случай я возразил:      - Столько не живут.      - А он живет. Ему надо, понимаешь?      Я, признаться, не понимал:      - Всем надо.      - Не-а, тут другое. Он же врач, каждый день к нему приходят пациенты, которым нужна помощь. Он не вправе им отказывать. Да и не мог бы, даже если бы захотел. Всех лечит, куда деваться. Может, ему и хочется на покой, но некогда.      - Это я понял. Только не понял, почему тогда другие врачи смертны.      - Потому что они другие.      - Он - мумия?      - Во всяком случае, он не умирал. А саркофаг у него в кабинете стоит так, для солидности. Он только псевдоним посовременнее взял - Дупло, а сам живет, можно сказать, как на много веков раньше. Червей выжигает там... Ну, ты заметил.      Я заметил и рассеянно посмотрел на хирурга. Выглядел он вполне умным, то есть слюни не пускал, не мычал, песен не пел. И на мумию не тянул: дядька как дядька. И второй - тоже... Почему же они работают на Дупло? Почему не разнесут эту древнюю клинику, не заколотят владельца в саркофаге?      Но я постеснялся задать свои вопросы вслух. В конце концов меня лечит бессмертная мумия, ну что тут такого? Мне уже стало легче, несмотря на устаревшие методы, и жизни моей ничто не угрожает. Мне даже самому интересно, что будет дальше.      Дальше была палата, и хирург распахнул передо мной дверь.      Мама! Нет, палата сама по себе была ничего: шторки на окнах, покрывала на койках - все как положено. Но мои будущие сокамерники... То есть сопалатники... Одного тошнило в углу. Червями, черными с оранжевым брюшком, вроде тех, которыми я только что плевался в доктора. Тошнило смачно и давно: перед парнем стояло деревянное корыто, как на картинке в "Сказке о рыбаке и рыбке". Так вот, корыто было наполнено до краев, черви свисали лапшой, падали, расползались. А парня все тошнило.      Другой мой сокамерник-сопалатник сидел на кровати и сосредоточенно отрывал себе голову. Обхватил ступнями уши - акробат, блин! - руками вцепился в волосы на макушке и, кряхтя и постанывая, отрывал. Получалось у него неважно, голова прочно сидела на месте, и даже на коже не было ни царапины. Иногда парень опускал руки, чтобы передохнуть, и ругался: "Надо ж было так присобачить! Этот бы суперклей да в мирных целях!"      Третьего будущего соседа я поначалу принял за пятерых: он вихрем носился по палате, иногда забегая на стены, и вопил: "К оружию! К оружию!"      - Знакомься, парень, твоя койка у окна. - Хирург хлопнул меня по спине и быстренько ретировался.      А другой ушел еще раньше - не стал ждать, пока я налюбуюсь видом своей тюрьмы. В двери щелкнул ключ. Заперли, хирурги позорные!      Я стал пробираться к месту у окна, на всякий случай обронив: "Привет!" Но все были заняты собой, никто мне не ответил. Парень над корытом слегка моргнул. Типа: "Извини, ни ответить, ни кивнуть не имею физической возможности". Черви лезли под ноги, я их давил. Додавил до своей койки, сел, отодвинул штору, глянул в окно...      За окном жрали ребенка.            Глава IV            Шашлык на природе            Парню было лет семь, а его жрали. Жрал какой-то бесформенный кусок сырого мяса, рыхлый, кроваво-коричневый, противный на вид. Я невольно зажмурился. Потом сказал себе, что трус не видит рассвета, потому что трясется под кроватью, прячась от темноты, и посмотрел еще раз. У мяса угадывались две лапы с большими когтями и зубы. Автономно, без пасти. Этими зубами оно жрало ребенка.      - Блин! - крикнул я, хотя очень хотелось выкрикнуть что покрепче.      Я саданул ногами в стекло - подумаешь, всего-то второй этаж! - и солдатиком прыгнул во двор.      В ступни впились миллионы мелких иголочек, как бывает, когда спрыгиваешь на ноги с большой высоты, в нос ударил запах крови. Кто был на рынке в мясном ряду, тот меня поймет. Только здесь мяса было раз в десять больше. Здоровый такой кусман, две школы накормить можно, причем вместе с семьями. Только он был с зубами и когтями и сам жрал парня.      Сто раз видел, как в кино пацаны моего возраста дерутся с драконами и прочими телепузиками, в десять раз больше их самих. И все равно не знал, за что хвататься, с какой стороны подойти. Ребенок ревел. Руки-ноги-голова - все было на месте, но тут и там поблескивали жуткие надкусы, как на недоеденном помидоре. Парнишка даже не отмахивался и не пытался бежать. Ревел тихо, подавляя всхлипы, только раз в две секунды повторял: "Я больше не буду". А я стоял, как дурак, и не знал, чем ему помочь.      Мясо воняло. Во дворе стояла тишина и помойка. Помойка воняла меньше, к ней, по крайней мере, можно было подойти. Я подошел и заглянул внутрь ящика в надежде найти что-нибудь, что бы сошло за оружие: доску, старый карниз... Вот, ножка стула подойдет! Отломал ножку и пошел в атаку на мясо. Разбежался и ткнул в бок, в другой, в третий, врезал ножкой сверху, там, где должна была быть голова, снизу, саданул по зубам... Ничего существенного не произошло. Мясо даже не прекратило жрать, как будто меня вообще рядом не было. "Я больше не буду", - выдал опять ребенок, сел и уткнулся носом в колени. Кажется, он уже смирился с происходящим. Блин, это же сюр какой-то, чтобы мясо жрало человека, а не наоборот! Я в который раз пожалел, что со мной нет Танюхи. Она время от времени затевает "кухонный креатифф", сокращенно "Ка-ка". (Я, кстати, очень люблю эти дни, потому что мама, попробовав Танюхину стряпню, ведет нас ужинать в пиццерию.) Вот пришла бы она сюда да приготовила мегаотбивную - все бы простил!      Тренькнула пружина подъездной двери, во двор вышли хирурги с сигаретами. Я рванул к ним:      - Эй, смотрите, что у вас тут творится средь бела дня!      Хирурги синхронно обернулись. Тот, у кого урчало в животе, меланхолично прикурил, а второй сказал:      - Ну Дупло же предупреждал Саню, что, если он дальше будет отлынивать от лечения, болезнь его сожрет.      - Вот и жрет, - добавил тот, у кого урчало в животе, и затянулся.      Болезнь? Жрет? Доктор сказал? Что-то много болтает этот доктор, и все какие-то глупости. Все бы ничего, но его глупости почему-то имеют свойство сбываться... Доктор сказал: "Черви" и посыпались изо рта черви. Сказал "Болезнь сожрет" - вот, пожалуйста, Саню жрали.      Я шагнул к хирургам и попросил:      - Огоньку не найдется?      - Мал еще курить, - справедливости ради заметил тот, у кого урчало в животе, но зажигалку мне протянул, умница.      Я ее схватил и рванул к помойке. Сейчас мы разведем костерчик и сделаем мегакотлетину...      В помойном контейнере нашлось достаточно бумаги, деревяшек и ветоши. Пятнадцать минут мороки, двадцать кругов по двору от сердитого хирурга: "Че творишь, хулиган, только пожара нам не хватало!" - и жаровня готова. Хирурги нейтрализовались самостоятельно - убежали за огнетушителем, так что мне надо было спешить, пока они не вернулись. Я секунду полюбовался на пламя в помойном контейнере и позвал:      - Саня, беги сюда!      Честно говоря, я думал, его придется тащить, уж очень безынициативным мне показался этот Саня. Его жрут, а он... Но ничего: встал, пошел, потом побежал, хоть и прихрамывая, к ящику, не забывая, впрочем, хныкать. Болезнь поползла за ним. Передвигалась она, как улитка, оставляя ровный глянцевый сопливо-кровяной след.      Дальше моего участия не требовалось. Саня быстро просек, что к чему, и начал нарезать круги вокруг помойки, справедливо полагая, что болезнь не может передвигаться так быстро и рано или поздно ей захочется перелезть через мусорный бак, чтобы добраться до жертвы. Интересно, она умная? В смысле, долго придется Сане бегать?      Долго не пришлось. Уже на втором круге болезнь зацепилась зубами за борта помойки и полезла прямо в жаровню, чтобы добраться до Сани, остановившегося по другую сторону бачка. Раздалось шипение, затем Санин визг (ну, прямо девчонка какая-то!). Мясо из кроваво-коричневого превратилось в коричневато-серое, взвыло для порядка, почернело и затихло. Спалило котлетину. Прибежали хирурги с огнетушителями и окончательно испортили блюдо.            Глава V            Ушастый хирург            - Как ты мог?! - отчитывал меня Дупло. - Вот так стараешься, ночей не спишь, творишь, исцеляешь... Все им, все для них! А потом приходит самовлюбленный младенец и рушит все труды ученого мужа. - Он заглянул в бесстыжие мои глаза. - Разве это правильно? Разве справедливо, тебя спрашиваю! Какое неуважение, какое презрение к старшим! В мое время тебя бы сбросили со скалы!      - Как в Спарте?      - Какая Спарта? Тебе до Спарты, как до небес! Ты даже не можешь вынести обычного выжигания червей, чтобы не заголосить!      Увы, что правда, то правда, было дело. Я уже приготовился покраснеть, как вспомнил о причине докторова гнева:      - Я всего лишь хотел, чтобы болезнь не сожрала Сашку, раз вы с хирургами это проигнорировали. Что, не так?      - Не так! - Доктор-мумия воздел руки к пыльному потолочному светильнику, полному дохлых насекомых. - Она его не сожрала! - произнес он трагичным голосом и терпеливо уставился на меня типа: "Теперь-то ты понял, обалдуй?!"      Но я не понял юмора.      - Ну и хорошо.      - Хорошо?! - взревел Дупло. - Что ж тут хорошего? Лечение безнадежно больных - это против решения богов... А он теперь перестанет слушать мои диагнозы. Он вообще перестанет меня слушать! Ты этого добивался? Кто здесь врач, ты или я?      - Вы.      - Да? И как же я заставлю мальчишку меня слушаться, раз мой диагноз, по его мнению, фуфло? Болезнь-то его не сожрала! Я сказал: "Сожрет", а она не сожрала, значит, теперь он не будет мне доверять. Из-за тебя.      Ничего себе заявочки!      - Если бы сожрала, ему было бы уже все равно, справедлив ваш диагноз или нет, стоит вам верить или нет...      - Молчать! Мал еще старших учить! - гаркнул Дупло.      Затем он повернулся к одному из хирургов и важно произнес:      - Геннадий, мне нужно прервать реабсорбцию.      Геннадий (тот, у кого урчало в животе) солидно кивнул и прошествовал вслед за Дупло по коридору в туалет. Интересно, что они собрались там делать вдвоем? Может, санузел того, сломался, а сантехник сбежал, потому что хочет пользоваться попсовым тросом, а не выгребной лопатой? Вот и приходится докторам все самим...      Пока я раздумывал, из туалета донесся не многозначительный, а совершенно обычный шум спускаемой воды, и Дупло в сопровождении Геннадия вышел, гордо подтягивая штаны.      - И не надо на меня так смотреть! - строго сказала мне эта мумия в халате. - Не умею я пользоваться вашей попсовой сантехникой. И не желаю учиться из принципа! Вот в мое время... - И док пустился в длинное повествование о благородстве и экологичности древнегреческих туалетов.      Меня пробрало на "ха-ха". Мегаврач, кудесник-фокусник, может натравить на тебя гигантский кусок мяса, извлечь из твоего рта тонну червей, которых там отродясь не было, а вот воду в туалете спустить ему слабо. Не желает, видите ли, док учиться этой попсовой операции. Из принципа.      Я старательно подавлял смех, Дупло распространялся о древнегреческих выгребных ямах. Было бы еще веселее, если бы я не знал: каждое его слово может стать материальным. Сказал мумия: "червяки", и полезли червяки... А сейчас говорит о сортирах, но они что-то не материализуются. Похоже, сбываются только его диагнозы. Хотя "болезнь тебя сожрет" - это не диагноз, а так, прогноз, причем художественно приукрашенный... Хорошо бы проверить.      Я спросил:      - Какая ночью будет погода?      - Конфетный дождь, - рассердился Дупло. - Ты слушаешь или нет?!      Вообще-то нет, я его, конечно, не слушал, и мне странно было, что он в этом сомневается.      - Так вот, если всмотреться в выгребную яму, перед тобой откроется вся суть мироздания. Вся его глубина, и темнота, и блеск, и философская наполненность...      Насчет философской наполненности - это он, пожалуй, загнул. То, чем наполнена выгребная яма, на философию, может, и тянет (у нас в школе в этом полугодии философия была - такая муть, я вам скажу!), но с большим трудом. Скажем так: я бы скорее согласился глубоко изучать философию, чем выгребную яму.      - А ваш этот... - доктор Дупло сделал напряженную паузу, - ву-ни-таз... это что такое? Одна белая пустота - с ума сойти можно! Пустота мысли, пустота сущности, попсовая чистота, нелепая в этом сложном мире. Зачем? К чему? Кому это надо?!      Странные вопросы. Я бы ему объяснил, для чего на свете существует унитаз, так ведь и сам, небось, знает.      Я снова попробовал перевести разговор:      - Я сегодня подвернул ногу...      - Врешь! Так вот, глубина выгребной ямы...      - Какие оценки я получу в этом полугодии?      - Двойки, если не будешь меня слушать!      А это он сам врет. Полугодие уже заканчивается, и у меня в дневнике всего-то пара трояков, а двойками не пахнет.      - Почему небо голубое?      - Так угодно Зевсу.      - Почему Геннадий почесал ухо?      - Потому что он осел!      Геннадий странно икнул, обиженно посмотрел на доктора и зло - на меня и принялся чесать ухо с вдвое большим усердием. Это как раз понятно, потому что ухо само по себе стало вдвое больше... втрое... вчетверо... Оно посерело, покрылось мелкими серебристыми волосками и снаружи, и внутри. Промеж ушей выросла смешная седая челка "ежиком".      - Ик-а... - выдал Геннадий, опустился на четвереньки перед доктором, повернулся ко мне, цокая копытцами, и улыбнулся во все ослиные резцы. Последним вырос хвост - одним решительным вылетом, с треском проделав солидную дырищу в штанах. Геннадий удивленно повернулся посмотреть, что же это такое было, и запутался в брюках. У осла ноги все-таки покороче, чем у людей, и хирург быстренько наступил на собственные штанины, не удержался и сел на хвост, как собака.      - Ик-а! - зло скрипнул он, уставившись на меня.      М-да... Кто же знал, что докторовы глупости сбываются так избирательно? Закономерности я, кстати, не понял, надо будет посмотреть ночью: пойдет конфетный дождь или как?      - Ну и что ты наделал! - напал на меня доктор-мумия. - Кто теперь будет мне помогать? Федор один не справится. - Он кивнул на второго хирурга, который осторожно жался к двери.      - Ик-а! - произнес Геннадий и попытался встать.      - Я знаю, что ты меня не бросишь, - умилился доктор, - но с копытами много не наоперируешь.      - Ик-а! - возразил осел.      - Хорошо-хорошо. Держите этого, пора снова червей выжигать.      - Мне нужно позвонить домой, - спохватился я, - сказать, что меня оставили в больнице.      - Не нужно, - возразил Дупло, доставая щепку. - Все мои пациенты уходят здоровыми в тот же день, что и пришли.      - Но я...      - И ты будешь дома в тот же день, что и ушел к врачу. Независимо от того, сколько ты здесь проведешь. Держите его, ребята!      Осел Геннадий, путаясь в штанах, подскочил, обхватил меня ногами-руками с копытами за плечи и повис. Тяжелый, скотина! Федор держал меня за руки.      - Не бойся, - подмигнул доктор-мумия, - второй раз уже не больно. - Он поджег щепку. - А дома ты будешь вовремя.      М-да... Значит, "в тот же день, что и ушел к врачу, независимо от того, сколько ты здесь проведешь"? Забавные игры со временем здесь творятся! Интересно, а давно ли здесь мои сопалатники?            Глава VI            Сколько можно лежать в больнице?            Соврал мумия: выжженная пасть болела, как будто я поужинал муравьями. Я сидел на кровати и смотрел в окно. Во дворе никого не жрали, что радовало. Конфетного дождя тоже не наблюдалось. Значит, это предсказание доктора сбываться не хочет. Непонятно. Может, сбывается только плохое? Или только то, что связано с конкретными живыми людьми, а не с явлениями природы, школой...      - Задерни штору, Леха! Фонарь в глаза! - Серый, мой сопалатник, которого рвало червями, болезненно поморщился и укрылся с головой.      Задернул, уже задернул. Если будет конфетный дождь, я и так услышу, по шелесту фантиков. Пускай поспит парень, вымотался, небось.      Я уже успел со всеми познакомиться в палате: Серый здесь самый адекватный, потому что лежит недолго, всего неделю. Он пришел с флюсом, и ему, как мне, выжигали червей. А потом Серега имел неосторожность травануться больничной кашей, и доктор-мумия поставил новый диагноз: "Черви попали в желудок". Теперь Серега плюется червями и надеется на лучшее. Кирюха, который отрывал себе голову, зашел сюда всего-то подправить отколовшуюся пломбу и остался на три месяца, потому что доктор сказал, что дурная голова его погубит. Вану повезло меньше всех: ему надо было удалить зуб, и Дупло, в своих лучших традициях, работал без анестезии. Конечно, Ван вел себя неидеально, и док решил, что в него вселился бес. Беса периодически изгоняют, но он упорно возвращается обратно, потому что операция по изгнанию тоже болезненная, и Ван не упускает случая побрыкаться и покусаться.      Все это мне рассказал Серый, пока Федор с Геннадием ловили Вана, чтобы уложить спать. Сами Кирюха с Ваном, по Серегиным словам, уже давно ни с кем не разговаривают. Истории их болезней он узнал от Федора. Да, еще Серега поведал мне тайну саркофага в кабинете мумии. Оказывается, кое-кому не дают покоя лавры Диогена, и доктор каждое утро перед обходом запирается в саркофаг, как в бочку, чтобы поработать над каким-то научным трудом.      Пялиться на задернутую занавеску было совсем неинтересно. Посмотрел на спящих сопалатников - тоже неутешительное зрелище. Спать не хотелось, хотелось конфетного дождя и домой. Особенно домой - там плюшки есть, так что бог с ним, с дождем. Почему он не идет, а в моих соседей вселяются бес и черви, я, кажется, догадался. Соседи - люди, более того, они - пациенты, а Геннадий - его, мумии, помощник. Поэтому на них на всех и распространяется материализация докторовых глупостей. Конечно, если бы у него была власть над чем-то или кем-то, кроме ближнего своего, Дупло бы мир перевернул: уничтожил все стоматологические кресла и унитазы. От этого открытия мне, конечно, стало легче: надо спасать не мир, а всего-то себя, сопалатников, Геннадия и тех потенциальных пациентов, которым может взбрести в голову однажды заглянуть в эту клинику.      - Кто не спит? - раздался в темноте голос.      Вспомнишь Дупло, вот и оно, здрасьте. На пороге стоял док, собственной персоной. Ему-то чего не спится?      - Я выписал Сашу, - сказал мумия. - Он выздоровел и больше не слушается меня.      - Вам что важнее, чтобы выздоровел или чтобы слушался?      - Не передергивай. Я знаю, что на тебя напала хандра.      - Откуда?      - Оттуда. Я тут кто, по-твоему, врач или цирюльник? Я знаю все, что у тебя болит, не болит и собирается заболеть. Ты лишь нацелился уколоть палец, а мне уже больно за тебя. Ты еще разбегаешься, чтобы треснуться лбом об стену, а моя голова уже трещит. Неужели ты после этого сомневаешься в справедливости моих диагнозов?      Сомневаюсь, и еще как! Если бы он, как мы, страдал червями во рту, это было бы видно.      - Я каждый день выжигаю, для профилактики, - понял мои сомнения доктор. - И бесов изгоняю по утрам, и еще много чего... А ты не ценишь, мальчишка!      Не ценю, что правда, то правда. Потому что червяков во рту не бывает, они появляются только по волшебному велению доктора. Но говорить об этом вслух - смерти подобно. Скажет еще, что в меня вселился бес...      - Поэтому слушай меня, и выздоровеешь, - резюмировал доктор. - У тебя хандра, тебе надо выпить отвар. Пойдем, Геннадий тебе приготовит.      И я поплелся с ним.      Док не прогадал: лучшее средство от хандры - смотреть, как готовит осел. Геннадию было неудобно держать поварешку копытами, он обмотал ее хвостом и стал помешивать воздух у котла, потому что стоял, повернувшись к нему попой, и не видел, что делает.      - Мимо, Геннадий, - скорректировал действия помощника Дупло.      Осел и сам сообразил, что мимо, но разглядеть, где находится котел, по-прежнему не мог: стоило ему повернуться, как хвост и поварешка тоже поворачивались - в сторону от котла. Провальсировав пару раз по лаборатории, осел сообразил: расставил передние ноги пошире, просунул между ними голову и из-под брюха наблюдал, что там делает его хвост с поварешкой.      Меня посадили на банкетку, сказали: "Не мешай", - и я добросовестно не мешал.      Потом Геннадию понадобились какие-то порошки из больших банок. Взять ложку зубами он то ли не догадался, то ли не захотел, черпал из банок ушами. А что, большие, удобные! Травку для отвара он чуть не сжевал, но вовремя спохватился, что это не ему. Кому - я старался не думать. Не очень-то приятно пить отвар, который осел мешал хвостом.      - Вот и готово, - обрадовался доктор-мумия. Зачерпнул поварешкой и протянул мне: - Пей.      Я зажмурился. По крайней мере дохлых тараканов здесь нет - Геннадий готовил при мне, я бы увидел. Отхлебнул: непонятно что и немножко мяты. Сносно. Сразу захотелось петь, плясать и лечить зубы.      - Вот и славно, - подмигнул Дупло. - Пойдем еще раз червячков выжжем!      А конфетный дождь так и не начался.            Глава VII            Утро в хосписе            - Всех предать огню и мечу! - радостно крикнул Ван и принялся ритмично стучать "уткой" об пол: - К оружию! Власть советам! Зарплату шахтерам! Абырвалг!      Кажется, пора вставать.      - Иду-иду, не ори! - раздалось от двери.      Вошел Федор с утренней кашей и первому дал тарелку Вану, чтобы он заткнулся. Вторую поставил на тумбочку рядом с Кирюхиной кроватью. Хотел предложить Сереге, но, получив на ботинок порцию червяков, плюнул и оставил тарелку на подносе. Мне тоже поставил на тумбочку и скомандовал:      - Подъем!      Я отпихнул ногами одеяло и уставился перед собой.      Ван сидел на полу. В одной руке он держал тарелку, в другой "утку" и рассеянно заглядывал то в одну, то в другую. Наверное, ему было непонятно: стучал вроде уткой, а кашу почему-то дали в тарелке... Подтверждая мою догадку, он поставил "утку" на пол и нацелился было переложить туда кашу, за что получил подзатыльник от Федора:      - Я те похулиганю!      - Сам дурак! - обиделся Ван. - Инквизитор обугленный! - всхлипнул и принялся за еду.      У меня во рту все еще болело, поэтому кашу я проигнорировал. И Серый с Кирюхой тоже - у них были свои причины.                  * * *            Кирюха изобрел новый способ отрывания головы: разогнул железные прутья на спинке кровати, засунул туда многострадальный свой череп, согнул обратно и стал пятиться, отрывать голову, зажатую прутьями. Ничего у него не получалось: Кирюха пятился, а койка ехала за ним.      - Дай помогу, братан! - Ван радостно плюхнулся на Кирюхину койку, прихватив с собой тапочки и "утку" для весу. Кирюха попятился, Ван в койке поехал, как Емеля на печи: - Эх, тачанка-ростовчанка...      Где только песен таких наслушался?      Безрадостное вообще-то было зрелище. Один Серега нормальный. Если, конечно, можно назвать нормальным человека, который с самого утра сидит на полу, плюется червяками и между делом пытается мило беседовать:      - По-моему, группа "Белки" - это (буэ-э!) то, что осталось от "Сатисфакции" после того, как они (буэээ!) распались. Взяли пару новых музыкантов - и готова группа. Больно рожи у них (буээ!) знакомые. Тебе не кажется?      Я кивнул: рожи у них действительно "буэ!"      - И отец говорит, что, когда он сам был (буэ!) в моем возрасте, он видел эти рожи (буэ!) по телику. Прикинь, сколько им лет?!      Я рассеянно прикинул: да, большие девочки. Но на Серегу разозлился. Как он может тут сидеть и спокойно плеваться червями, когда рядом Кирюха с Ваном в невменяемом состоянии, и не первый месяц уже? Да и сам он рискует остаться здесь надолго. И я. И еще десятки и сотни неосторожных пациентов, которых черт занесет в клинику доктора Дупло. Странно, что нас здесь всего четверо. Хотя я видел только одну палату...      - Буээ!      Ну, достал меня Серега! Неужели ему самому не хочется положить этому конец?      - Ты понял, почему сбываются все его дурацкие диагнозы? - перевел я разговор.      - Буэ!      - Знаю, что понял. Тебе не приходило в голову с этим бороться? Скажем, надеть на него скафандр, чтобы он не чувствовал нашей боли и вообще был не в курсе, что происходит вокруг? Не станет чувствовать нашей боли, не будут сбываться его диагнозы...      - Буэ!      - Ну да, скафандра нам не достать, я утрирую. Так, для примера. Но можно использовать гидрокостюм, лидокаин, алкоголь в конце концов...      - С ума сошел, Леха? - Серого даже перестало рвать. - Если он на трезвую голову такую чепуху молотит, что ж будет, когда выпьет? И я вообще сомневаюсь, что они тут держат спирт. У них собачьей мочи в избытке. Видал, сколько собак по двору бегает?!      - Большую чепуху трудно придумать. А спиртное притупляет чувства, делает речь заторможенной, движения становятся неуверенными... - Я уже цитировал наизусть учебник по ОБЖ (или, может, по биологии, не помню), лишь бы Серега согласился хоть что-то предпринять, а не сидел сложа ручки в своем уголке.      - А если не мудрить, а просто поместить его в воду... - подхватил Серега. - Там невесомость все-таки...      Сказано-сделано. Мы синхронно подорвались вон из палаты - на поиски то ли воды, то ли спиртного, то ли новых идей. Распахнули дверь... И перед нами возникла ошалевшая морда Геннадия.      Осел предстал на пороге во всей своей красе: медицинская шапочка, растянутая длинными ушами, маска, едва прикрывающая огромные ноздри, бахилы на копытах и коробка с лекарствами на спине. Похоже, Дупло держит хирургов за провизоров, санитаров и медсестер в одном флаконе. Геннадий явно собирался раздать нам лекарства, только еще не придумал, как. Стащить зубами коробку со спины ему мешала маска. Снять копытом маску мешали бахилы. Хвост осла был упакован в резиновую перчатку, поэтому тоже имел ограниченные возможности. Геннадий так и стоял в дверях. А Кирюха продолжал возить по палате койку с распевающим Ваном. Возил, пятясь, потому что его голова была зажата прутьями. Мы-то с Серегой успели отскочить, а вот Геннадий, пока путался в своих перчатках-бахилах, получил Кирюхиной пятой точкой в нос.      - И-а! - завопил он, встал свечкой, развернулся и дал было стрекача, но Кирюха все продолжал пятиться: ему по фигу, что там у него на дороге, лишь бы голова оторвалась. Пятясь, он наступил ослу на бахилу, как на шнурок. Геннадий споткнулся, сделал стойку на передних ногах. Могучий зад Кирюхи толкнул осла в живот, Геннадий сделал кувырок и растянулся на полу. Тут подошла Кирюхина очередь спотыкаться. И он споткнулся о лежащего осла, упал ему на спину, потянув за собой койку с Ваном. Ван шмякнулся на Кирюху сверху, койка сказала "дзынь!" и встала на две ножки, оставив спинку с прутьями на Кирюхиной шее, хомутом. На дне кучи-малы жалобно икал Геннадий. Да, трудно быть ослом.      Мы с Серегой кинулись всех поднимать.      - Ты что-то, Кирюх, совсем ни фига не видишь, - ворчал Серый, поднимая валяющихся и расставляя их на ноги. Вану он сказал: "Заткнись", а Геннадию досталось только "буэ!". Оказавшись на четырех ногах, осел по-собачьи отряхнулся, аккуратно развесив Серегиных червей по стенам и спинкам кроватей, и принялся за раздачу лекарств. Бахилы, маска и даже перчатка с хвоста слетели, а шапочка на ушах не мешала. Осел зубами подобрал с пола коробку с лекарствами, зубами же открыл, хвостом раскидал пузырьки по тумбочкам и гордо удалился.      Пора.            Глава VIII            Диогеновы лавры            Серега классно придумал: чем носиться по хоспису в поисках спирта (который к тому же тут вряд ли есть), пихать несчастного доктора в воду или одевать в скафандр (которого точно нет), мы просто запечатаем его в саркофаге, как джинна в бутылке, и утащим куда подальше. Оставалась ерунда: найти гипс, цемент, глину, одним словом, что-нибудь, чем реально можно загерметизировать саркофаг. В стоматологии (даже в той, где до сих пор лечат выжиганием червей!) этого добра должно хватать. Только где оно?      Серега борзо тащил меня куда-то по коридору.      - Быстро, а то не успеем. Обход через час.      Ладно, он здесь давно, ему виднее. Я на цыпочках летел за ним. Коридор как коридор - длинный и скучный. Дверь, дверь, дверь... И все без номеров. Как Серега их различает?      - Сюда! - Он на бегу развернул меня носом к одной из дверей и толкнул.      Мы влетели в большую светлую комнату, заставленную бочками, ванночками, захламленную крючками и щепками. В ванночках кисла какая-то дрянь, подозрительно похожая на цемент.      - Оно! - шепнул Серега. - Напихай в карманы побольше и пойдем.      Я подумал, что длительное пребывание в клинике доктора-мумии сказывается на умственных способностях независимо от диагноза. Ну зачем тащить в карманах, когда тут полно всяких склянок и коробочек? Я заглянул под стол и вытащил пустую трехлитровую банку с несодранной этикеткой "Огурец маринованный "Дедушкин" и начал перекладывать дрянь туда. Серега посмотрел, крякнул, нашарил под тем же столом другую банку ("Помидор зеленый "Бабушкин", - гласила этикетка на ней, если кому интересно) и одним движением зачерпнул полбанки. Глянул на мою, сказал: "Хватит, пошли" - и подтолкнул меня к выходу. Если обход через час, то и впрямь стоит поторопиться: Дупло ведь не будет вылезать из саркофага за две секунды до обхода. Покидание саркофага - дело медитативное, неспешное. Надо же отбросить все мысли о возвышенном, вернуться на грешную землю, настроиться на обход... Не удивлюсь, если мумия уже начал потихоньку вылезать.      Мы неслись по коридору с банками наперевес. Серегу по-прежнему рвало червями. Я бежал за ним и то и дело поскальзывался на черненьких склизких тельцах. Ничего, еще полчаса - и все пройдет.      Мы успели: док еще находился в своем саркофаге. Изнутри слышалось методичное поскрипывание пера: работает наш доктор-мумия, старается для науки. А тут мы приперлись: варвары с цементом или что оно там, у нас в банках, такое...      Серега приложил палец к губам и прокрался в угол кабинета к саркофагу. В четыре руки мы быстренько зацементировали его - успел бы раствор подсохнуть! Жаль, гвоздями нельзя - нашумим. Кажется, Серега подумал о том же самом. Он пробрался к стеклянному шкафчику с лекарствами, вытащил какой-то зелено-коричневый порошок и протянул мне:      - Подсыпь.      Я методично принялся засыпать слой раствора в надежде, что это поможет ему затвердеть быстрее. Скрип пера в саркофаге оборвался, послышалась возня. Черт, мы же старались работать тихо! Ох, засек нас доктор-мумия... Я высыпал остатки порошка и на цыпочках отошел. Надо сматываться! Крышку саркофага толкнули изнутри, сильнее, еще... Хлоп! Крышка слетела на пол, и на свет показался доктор.      - Буэ! - выдал Серега наше присутствие.      Убегать было поздно.                  * * *            - Только не нужно лгать, что ваши помыслы были чисты! - вопил доктор, указывая на перемазанный саркофаг и на Серегиных червей. Да уж, чистоты никакой.      - Я знаю, что вы замыслили! Как просто: подловить человека, когда он творит и беззащитен пред грешным миром, и запечатать в саркофаге... Как вы могли?      Да в том-то и беда, что не смогли. Никак. Я старался молчать, чтобы не злить нашего врага. Мало ли какую гадость ляпнет разозленный Дупло, а я не хочу стать ослом, как Геннадий. Серега грустно плевался червями.      - Чего ты все плюешься-то? - завопил на него доктор-мумия. - Ты уже давно поправился, здоровый бугай! - Он посмотрел на меня. - И ты - тоже! Вон отсюда! Ваши благородные предки вам этого не простят!      Серегу прекратило тошнить, и он, не веря своему счастью, рванул прочь из кабинета. Я за ним. Вон отсюда! Домой! К Танюхе! К школе! Ура!      - Надеюсь, вам у нас понравилось, - съехидничала девушка на "ресепшн", когда мы пробегали мимо. - Хорошего дня!      Мы выскочили на улицу и ломанули прочь. Впереди Серега, я за ним. Бегом, потому что мумия мог накидать в спину еще тонну проклятий. Оно нам надо? И так еле вырвались на свободу. В ушах еще звенел скрипучий голос мумии: "Ваши благородные предки вам этого не простят!"      Пробежав пару дворов, Серега замедлил шаг и плюхнулся на лавочку на подвернувшейся детской площадке отдышаться. Я рядом.      - Веришь? - спросил я.      Серега помотал головой.      - И я не верю, - кивнул я. Помолчал и добавил: - А Вана с Кирюхой надо оттуда вытащить. Да и Геннадия жалко.      - Его-то за что? - фыркнул Серега, - Его там насильно никто не держал, если б захотел, давно бы сменил работодателя. Осел - он и есть осел. - Серый наконец отдышался, сплюнул - обычно, слюной! - и выдал: - Что-нибудь придумаем. "Аську" мою запиши...      - Не на чем.      - Блин! И мне.      И тут наш суперконструктивный диалог прервали. Я с самого начала не поверил, что кошмар так быстро кончится, и был прав.      Потому что по двору, по самой детской площадке, сшибая качели и турники, скрипя костями и воняя тухлятиной, так что в глазах щипало, на нас надвигалась целая армия оживших скелетов. Штук двести их было, наверное.            Глава IX            Чаепитие со скелетами            Кто сказал, что скелеты белые? Сюда мне этого лоха, я его с девушкой познакомлю. Вон с той, желтовато-серой, кокетливо натягивающей на голые коленные суставы коричневую с бахромой ветошь - то, что когда-то было юбкой.      Средь бела дня... скелеты... блин! Я смотрел на воняющую армию, пока не затошнило. И тут только до меня дошло: Дупло напоследок пообещал, что наши благородные предки нас с Серегой не простят. Вот и пожалуйста.      - Леш... - Серый отвесил в изумлении челюсть и толкнул меня в бок, - эт-то что?      - Это, друг Серега, наши благородные предки. Поцелуй бабушку - и бежим.      И мы побежали. Нет, мы рванули, как ошпаренные, не очень-то понимая, куда, зачем и что теперь будет. Как спастись от армии неадекватных родственников - вопрос вечный, и я, честно говоря, не помню, чтобы кто-то находил на него ответ. Задача усложнялась еще тем, что родственники: а) нас не простят; б) давно умерли.      Их и на чай для переговоров за круглым столом не позовешь. Мать с ума сойдет от такой компании.      Серега бежал впереди меня и не занимался философскими вопросами. Он подскочил к подъезду, набрал код на домофоне, пропихнул меня вперед, просунулся в щель сам и захлопнул дверь. Пускай теперь скелеты код подбирают.      - Поднимешься ко мне? - светским тоном спросил он, как будто у меня был выбор.      - Нет, блин, домой пойду. Меня бабуля с дедулей ждут у подъезда, волнуются. Вон как похудели и побледнели все!      - Тогда пошли.      А у него ключи-то есть? В хосписе все находились, кто в чем пришел в клинику: Дупло не утруждал себя предупреждениями о возможной госпитализации. Серый, оправдывая мои опасения, схватился за карман:      - Черт, ключи... А нет, смотри-ка, тут они. Странно, вроде выкладывал, в тумбочке лежали...      Он отпер дверь, и мы ввалились в прихожую.      - Заходи, будь как дома, но не забывай, что домой идти все равно придется. - Он кивнул куда-то вниз. - Скелеты от подъезда надо все-таки отогнать. Только вот как? Давай думать.      Серега скинул ботинки и прошлепал в носках к окну. Я за ним. Скелеты тусовались у подъезда, распугивая прохожих и воняя так, что ароматец затягивало в Серегину форточку на третьем этаже. М-да, теплая компания.      - Слышь, Серега, они нам как-никак родственники... Может, с ними договориться?      - Ага! Слышал же, что сказал доктор: "Предки не простят вас"...      - Мало ли, что доктор сказал! У тебя альбом со старыми фотками есть? Тащи сюда.      - Будешь лица по черепу восстанавливать?      - Тащи, говорю!      И он притащил. Потому что выбора не было.      Восстанавливать лица по черепу не пришлось, все куда проще. Серега - высокий парень, значит, его скелеты должны быть крупнее моих. Ну, хотя бы некоторые. Мужчин от женщин в нашей "свите" можно отличить по остаткам одежды, а кое у кого в руках имелись почти не истлевшие трости, зонтики, скелеты собачек, что тоже являлось опознавательными знаками.      - Ты в своем уме? - Серега покрутил пальцем у виска, когда я ему это объяснил, но альбом открыл и принялся сосредоточенно сверять фотки своих благородных предков с видом из окна.      Скелеты мирно переругивались друг с другом, время от времени постукивая ногами в дверь подъезда. Железная дверь громыхала, еще больше раззадоривая "гостей". Особенно старалась одна скелетесса в драной широкополой шляпе. Растолкав костями соседей, она подскочила к двери и принялась колотить в нее ногой в остатках туфли:      - Выходи, бандит! На горох поставлю!      - Что вы, Софья Алексеевна, - к ней подскочил другой скелет, голый, но жутко вежливый, - на горох нынче никто не ставит. Розги-с - вот прогрессивный метод! - Изящным движением он отломал веточку и галантно протянул худосочной Софье Алексеевне, за что схлопотал от нее по зубам:      - Будете еще учить меня, плебей!      - Всегда рад-с! - Скелет поклонился и отвалил в сторону.      Тонкокостная Софья Алексеевна принялась колотить в дверь с новой силой, дирижируя себе веточкой:      - Открывай, гадкий мальчишка!      Гадкий мальчишка Серый уже нашел в альбоме скелетессину фотку и теперь удивленно разглядывал:      - Это моя прапрабабушка Софья. А мать говорит - она добрая была.      - Полежишь сто лет в земле, еще не так разозлишься, - подбодрил я. - Червяки, плебеи... Попробуй с ней поговорить, если была добрая, то, может, еще не все потеряно.      Серый затравленно покосился на меня и как рявкнет в окно:      - Бабушка Софья! Ты не сердись, это не я твою вазочку разбил, это мы с Мурзиком вместе! Он не хотел чистить зубы и убегал, а я его ловил! И мы разбили твою вазочку, вот...      Больше всего мне хотелось дать Сереге по шее: что он городит, при чем тут вазочка? Но скелетесса, на удивление, согласилась поддержать вазочный разговор:      - С Мурзиком? Мальчишка! Ты хоть знаешь, что это была за вазочка?      Серега виновато потупился.      - Эту вазочку подарил мне твой прапрадед, когда мы с ним первый раз пошли... - Скелетесса на секунду задумалась. - А куда, кстати, мы пошли?      Серега осторожно прыснул в кулак, и я тоже. Ну, не помнит бабушка Софья, куда они там с дедушкой пошли, простим старушке склероз за ее почтенный возраст. Но все равно смешно.      - Не важно, куда мы пошли, - сдалась бабушка Софья, - все равно эта ваза - семейная реликвия, которая напоминает твоей прапрабабке о тех светлых днях, когда...      - Что? - хором спросили мы с Серегой.      - Неважно! - рявкнула скелетесса. - Все равно эта вещь не имеет цены!      - А вот имеет, - возразил скелет, тот самый, который подавал Софье розгу. - За две копейки соседский пацан вашему супругу-с ее продал. У бабки стащил и продал. Ему на пряники не хватало-с.      - Пшел прочь! - Бабушка Софья замахнулась на скелета его же розгой и продолжила воспитывать Серегу: - Ты должен был уважать ее как память о своих благородных предках, какой бы скромный вид она ни имела!      - Весьма скромный-с, - поддакнул скелет (ох, сейчас он нарвется!). - Сосед-то у вашего мужа гончар был: горшки-черепеньки, копейка за фунт. А бабушка от безделья с кругом баловалась: хотела собачку вылепить, а получилась вазочка-с. Какие собачки-с на гончарном-то кругу? Они и забросили работу-с. А ихний внук стащил, раскрасил да вашему мужу за две копейки продал-с.      - Степан! - рассвирепела скелетесса. - Немедленно замолчи!      Степан немедленно замолчал, зато заговорил другой скелет, в остатках цилиндра и с тросточкой:      - Охота вам, Софья Алексеевна, из-за чепухи браниться! Вот то, что Сергей не желает овладевать кистью художника, как его благородный прадед, - скелет самодовольно погладил себя по черепу, - действительно не делает ему чести. - Затем он развернулся в сторону окна и крикнул пафосно: - Не прощу!      Серега с несчастным видом поскреб в затылке.      - Ну не умею я кисточку в руках держать, - истерически бормотал он то ли себе самому, то ли мне, - и вообще не прет меня с красками возиться!      - Алеша! - окликнула меня скелетесса с остатками книги в руках. - Ты, между прочим, тоже проигнорировал Дар Поэта, переданный тебе твоей прабабкой. Помнишь, как ты в детском садике на утреннике удачно срифмовал "папу" с "попой"? Помнишь, как ты поразил этим всех воспитателей?      Я помнил. Я отлично помнил свое первое и последнее в жизни стихотворение. Был утренник, посвященный 23 февраля, и нам было велено придумать для пап и дедушек поздравительные стихи. Я и придумал:            Сочиню стихи я папе      И схожу ему за пивом,      Чтоб он был всегда красивым      И не бил меня по попе.            Воспитатели действительно были поражены, а попа сильно пострадала. Только прабабушка Надя, которая тогда еще была с нами, сказала, что у меня талант, что настоящие поэты всегда подвергались гонениям и ссылкам, так что я должен готовиться и крепиться и ни в коем случае не бросать писать стихи. Я ревел, потирая нашлепанное место, и думал: "Ну его на фиг, такой талант!"      - Знай же, - выкрикивала под окном прабабушка Надя, - это в тебе от меня, и с твоей стороны непростительно зарывать в землю такой талант!      Да, она здорово изменилась с тех пор, как я видел ее последний раз, глупо отрицать это. В жизни она была красивой, насколько может быть красивой прабабушка, и всегда мне все позволяла. Однажды я тоже разбил что-то там ее любимое. Я сам уже не помню, что, потому что бабушка даже не ругалась. Она сказала: "К счастью", и вопрос был исчерпан.      Я отвернулся от окна:      - Серый, у тебя чашек много?      - В смысле?      - В смысле зови всех сюда. Родственники все-таки, договоримся, не загрызут.      Серый сказал: "Ты че, опух?!" Потом буркнул: "Ставь чайник", - и самоотверженно пошел вниз приглашать на чаепитие армию скелетов.                  * * *            Как Серега их звал, а они не хотели идти, стесняясь своих костюмов, не предназначенных для похода в гости, как они все-таки пришли и пили чай, проливая сквозь ребра, чуть не затопив соседей, как пошел брат на брата, дед на прадеда, выясняя, на кого из них я больше похож, - это все касается только меня, Сереги и родственников, так что пропустим. Главное - они нас простили. Только я не понял, за что. Всяко не за доктора Дупло, о нем и не упоминалось. Простили, попрощались и разошлись по своим могилам, обещав зайти еще.      Домой я отправился глубокой ночью... а пришел в пять часов вечера, причем не сегодняшних, а вчерашних. Как уходил, так и пришел. Веселый денек, ничего не скажешь!      В шесть вернулась Танюха, ну а дальше вы знаете. Я хотел рассказать ей, как "весело" мне было в клинике доктора-мумии, как Саню чуть не сожрал кусок мяса и как Геннадий стал ослом по моей вине... А получилось: "Иди в баню и в следующий раз называй точный адрес, когда посылаешь меня куда-то". Она оторвала мне воротник и послала в лес без бумажки. Опять адреса не назвала! Хотя при чем тут адрес?            Глава X            Охота на сестру            Я зашивал воротник и думал, как жить дальше. В клинике остались Кирюха, Ван и Геннадий, которого тоже было жалко, хоть он и хирург.      Я не заметил, как пришла мать. А когда она пришла, то первым делом стукнулась в мою комнату:      - Леша, возьми письмо.      Мама кинула на стол конверт и ушла. И кто, интересно, пишет мне письма в столь поздний час? Из белого новенького конверта выпал желтый заюзанный пергамент, и мне сразу сделалось нехорошо. Развернул, а в нем значилось:      "Соблаговолите прислать мне свою сестру согласно договоренности. Завтра в 10.00 я жду ее на прием.      Доктор Дупло".      Я не сразу понял, что значит "согласно договоренности", но ключевые слова "прислать сестру" и подпись четко дали понять: сегодня ночью я не буду резаться в стрелялку, как все нормальные люди, а буду спать. Чтобы завтра, в воскресенье, встать пораньше и пасти Танюху, как бы не смоталась кое-куда к десяти утра. Дупло - он такой: доктор сказал, доктор сделал. Ежели ему приспичит полечить Танюху, он ее и не спросит. Предупредить ее, что ли? Сестра у меня, конечно, психованная, но не дура. В смысле к доктору-мумии, который щепкой выжигает изо рта червей, просто так не пойдет. Послать меня или кого-нибудь из насоливших подружек - это запросто. А сама - ни-ни, не такая она идиотка.      Я снял рубашку, чтобы сестра не могла оттаскать меня за воротник, взял толстую книжку (для обороны) и письмо (для наглядности) и собрался уже идти... Но поскользнулся... на горстке черных червей.      Вот так, у себя в комнате. В кармане, что ли, принес? Червей было немного, но они были длинные и мерзко кривлялись на полу, навевая светлые воспоминания о времени, проведенном в клинике доктора-мумии. Червей я раздавил, собрал в кулек - выкину по дороге. Со стороны окна послышался стук. Эй, кто там? Мы на тринадцатом этаже! Глянул - никого. Темнота и одинокое светящееся окно в доме напротив. В окне возник силуэт, подозрительно знакомый, и помахал мне. Я автоматом поднял руку, чтобы помахать в ответ, и отшатнулся от окна: из дома напротив мне махал доктор Дупло, собственной персоной. Он что, живет там? Осторожно, стараясь не показываться ему на глаза, я выглянул еще раз. Доктор стоял у окна и смотрел на меня.      - Завтра к десяти утра, согласно договоренности, - прошептал он откуда-то из-под стола. Я упал на четвереньки и заглянул под стол - чисто! Послышалось? Ладно, надо предупредить Танюху. Собрался уходить, толкнул дверь... И получил дверью по лбу! Странно, она у меня наружу открывается...      - Бум! - еще разок, чтобы не оставалось сомнений, двинула меня по лбу дверь. Сама.      Из-под стола послышался ехидный голос мумии:      - Соблаговолите прислать мне свою сестру, согласно договоренности. Не обманывать! Не опаздывать!      Я разозлился:      - Щас, все брошу и приведу!      Сперва я получил по башке книгой, а потом увидел: со стен начали падать полки, картинки, сетка с футбольным мячом... Короче, все, что висело на стенах, полетело прямо в меня.      - Мама! - возопил я и плюхнулся на пол, закрыв руками голову. На одной из полок у меня стоит тяжелый бюст Шумахера. Не хотелось бы получить им по башке...      - Не обманывать! Не опаздывать! - шептал невидимый Дупло.      А я валялся, как дурак, на полу и не знал, что делать. Впрочем, содержимое полок быстро кончилось. Я вскочил на ноги и рванул прочь, в келью ведьмы. В смысле в Танькину комнату. Там наверняка гораздо спокойнее.      - Спишь? - спросил я, просунув голову в щелку.      - Уже нет, - бодренько ответила Танюха и потянулась за тапочком.      Я понял, что разговор будет долгий. От летящего тапочка я увернулся, шмыгнул в комнату и уселся на кровать, прямо Таньке на ноги, чтобы не вскочила.      - Дело есть, Тань.      - Уголовное?      - Нет, но...      - Сейчас будет уголовное, но ты его не увидишь, потому что будешь жертвой. Слезь с моих ног!      Я вежливо вскочил. Ссориться с моей сестрой можно вечно, но за этим интересным занятием я, пожалуй, забуду, зачем пришел.      - Эта клиника доктора Дупло... Где ты взяла ее телефон?      - В газете, мой первобытный брат. Это такая бумажка, из которой дедушка крутит самокрутку, потому что ему жалко денег на хорошую папиросную бумагу. Так вот, ее еще читать можно.      - С ума сойти!      Не знаю, какова эффективность прочей рекламы в печатных СМИ, но догадываюсь, что пациентов у мумии достаточно. Тираж газеты - несколько тысяч экземпляров, значит, она попадет в руки нескольким тысячам людей. А зубы-то у многих болят... Не все, конечно, читают рекламу, но...      - Прикинь, да? - резвилась Танюха. - Вот такая многофункциональная волшебная бумажка. А еще в нее селедку заворачивают...      - Да погоди ты стебаться! Этот Дупло ненормальный...      - Неужели он смог вылечить тебе зуб?!      - Иди на фиг! Послушай...      И я вывалил ей все, что произошло со мной за эти два дня. Танюха сперва перебивала, чтобы постебаться, потом слушала молча, потом перебивала, чтобы переспросить. Когда я закончил, она выдала:      - Нет, брат, так врать ты не умеешь. У тебя фантазии не хватило бы все это придумать. Значит, не врешь. Только я не поняла: от меня-то что требуется?      - Спрятаться, - ответил я.      И тут зазвонил телефон.      - В два часа ночи могут звонить только твои подружки, - проворчал я, беря трубку. Вежливый женский голос попросил Татьяну Ивановну. - Точно, тебя...      Танюха взяла трубку. Я сидел рядом и отлично слышал, что говорит ей этот вежливый женский голос:      - Татьяна Ивановна, я звоню напомнить, что вы записаны к доктору Дупло на завтра, на десять часов утра. Спокойной ночи.      И телефон отключился.      Да, ночь будет спокойной.            Глава XI            Хирург            Я вернулся к себе и плюхнулся на кровать. Танюха поняла меня правильно. Танюха умная, завтра никуда не пойдет, будет сидеть себе дома и смотреть телик. А Кирюха с Ваном будут лежать себе в хосписе мумии еще много месяцев, а то и лет и выйдут оттуда, только когда доктору захочется. А чокнутая мумия будет лечить (читай - калечить) живых людей, заставляя их плеваться червями и бегать по стенкам. Нехорошо получается. Завтра позвоню Сереге, вместе мы что-нибудь придумаем.      Но позвонили мне. У нас три параллельных телефона (по одному аппарату в каждой комнате). Мы с матерью уже смирились и после одиннадцати вечера трубку не берем: знаем, что звонят Танюхе, поэтому только сильнее натягиваем подушку на уши. Что я и сделал. Звонки оборвались - Танюха в своей комнате взяла трубку. И рявкнула на всю квартиру:      - Леш, тебя!      Я-то кому нужен в такое время? Дотянулся до телефона, и вдруг прозвучало:      - Доброй ночи, молодой человек.      Голос был до боли знакомый, и раздавался он не из трубки, а из другого конца комнаты. Я обернулся и невольно ойкнул.      Потому что на подоконнике... в лунном свете, как в сиянии нимба... снаружи, хоть мы живем на тринадцатом этаже... сидел хирург Федор.      Я все еще держал трубку и слышал звук, как на стерео.      - Значит, вы решили обмануть доктора, - назидательно начал хирург.      Я кивнул - глупо оспаривать свои благородные намерения.      Хирург перекинул ногу через подоконник и - прямо сквозь стекло! - спрыгнул ко мне в комнату. Так он призрак!      - А ты думал, у доктора-долгожителя помощники смертные? - спокойно поинтересовался в ответ на мои мысли ночной гость.      Честно говоря, я думал - да. Выглядели Геннадий и Федор посвежее своего начальника, по ночам не завывали, заклинания не вопили... А то, что они работают на психованную мумию, - так это с кем не бывает? У матери, вон, работодатель - толстый, лысый и все время ковыряет в носу. Это же не значит, что она - такая же. Вовсе нет! Но с хирургами я явно ошибся.      - Вы призраки, да?      - Да. Мы были его учениками. Ему тяжело было на земле без нас, вот и вызвал. Не заговаривай мне зубы! - Хирург подошел ко мне вплотную и навис над кроватью: - Ты хочешь обмануть почтенного доктора!      Мне стало неуютно:      - Он хочет утащить в хоспис мою сестру, чтобы выжигать ей щепкой червей!      - Значит, так надо. - Хирург навис надо мной еще ниже. - И ты не будешь ему мешать! - В руке его блеснул скальпель. Совсем не древнегреческий, и не древнеримский, и не египетский, и не раннехристианский... Вполне себе современный острый скальпель. - Ты не будешь ему мешать! - повторил хирург и вплотную придвинул ко мне лицо.      Только сейчас на меня пахнуло холодом. Я подумал, что надо бы вскочить с криком: "Мама!" Но ведь мать спит в соседней комнате - чего доброго, и правда прибежит. Тогда придется и ее отбивать у чокнутого доктора. А пока ему нужна только Танюха, которая, между прочим, дрыхнет, пока я тут с призраком болтаю. Я так и крикнул:      - Танюха! - и ощутил на горле холодный острый скальпель.      - Ш-ш! - Хирург дохнул на меня таким холодом, что аж зазнобило. - Завтра ты приведешь, как миленький, свою сестру. Доктора Дупло еще никто не обманывал. А иначе...      - Кому тут сказочку почитать?! - перебил его звонкий голос.      В комнату ворвалась моя сестра во всем великолепии: бигуди, короткая ночнушка, лицо вымазано чем-то зеленым - "для красоты". Я думал, хирург испугается, как в комедиях, а он только хмыкнул:      - Девушка, вас ждут завтра к доктору. Вы в курсе?      Танюха вскрикнула, схватила со стула мои штаны - прикрыть голые ноги и учебник - дать хирургу по башке, чтобы не подглядывал.      - Вы что тут делаете в три часа ночи? Вы вообще кто?      "Шмяк!" - Книжка пролетела сквозь голову доктора и шлепнулась на пол. И тут до моей сестрицы дошло:      - Леха, он привидение!      Она принялась метать в хирурга все, что попадалось под руку: ручки, книги, тапочки... Обалдевший Федор так и сидел, держа у моего горла скальпель. А я лежал и молился, чтобы у него не дрогнула рука: перережет горло - и прости-прощай.      - Леха, сделай что-нибудь!      Хорошая мысль. Только со скальпелем у горла много не сделаешь. Я лихорадочно вспоминал, как борются с привидениями. В голову ничего не лезло, кроме чеснока и серебряных пуль, но это средства от вампиров, я точно помню.      - Леха!      Я наконец сообразил, что, пока хирург обалдело наблюдает за действиями Танюхи, можно осторожно увернуться от его руки со скальпелем и вскочить с кровати. Р-раз! Федор опомнился, но поздно: ткнул скальпелем в подушку, устроив маленький салют из перьев. Незадача его разозлила:      - Как ты смеешь, мальчишка?      Как будто это я в него скальпелем тыкал! Хирург вскочил и бросился на меня.      - Леха, держись! - подзадорила меня Танюха.      Сестрица подставила ему ножку, но Федор прошел, не заметив ее. Я вспрыгнул на стол - он за мной, размахивая скальпелем и дыша холодом. Танюха визжала и кидалась книжками, но все они летели сквозь хирурга в меня. Федор был совсем рядом. Он замахнулся, блеснул в лунном свете скальпель. Я перемахнул на подоконник, слабо соображая, что сам отрезал себе пути к отступлению. За спиной - закрытое окно тринадцатого этажа.      - Мальчишка! - Хирург бросился на меня, я отшатнулся...      - Ну и где он? - опомнилась первой Танюха.      Я стоял, вжавшись в окно спиной, и не сразу понял, о чем она. Меня тут убивают, а она потеряла кого-то... А, Федора! Потому что Федора с нами уже не было. Только что был - и вдруг его нет.      - В окно вылетел, - догадался я. - Призрак, что с него возьмешь... Сквозь стекло вошел, сквозь стекло вышел.      - А-а...      - Что за ночные скачки, дети мои?      Это уже в комнату вошла мать. Сейчас мы получим.            Глава XII            Госпитализация            Я проснулся и обнаружил, что лежу поперек дивана, в ногах у Танюхи. Сестра не пожелала после всего случившегося уходить к себе, вот и оккупировала мое место. Матери мы сказали вчера, что смотрели громко фильм, и она, не заметив спросонья, что компьютер выключен, раздала нам по подзатыльнику и спокойно ушла спать. Хорошо - одной проблемой меньше.      Я глянул на будильник: десять утра. В клинике доктора Дупло нас уже хватились. Интересно, этот призрак Федор вопрется к нам средь бела дня или дождется ночи?      Я пнул Танюху в бок:      - Вставай! Готовься держать оборону, а я Сереге позвоню.      - Зачем?      - Полторы головы - хорошо, а две с половиной - лучше.      Я специально так сказал, чтобы она посчитала головы, разозлилась и проснулась. Но сеструха была готова ко всему.      - Не скромничай, - заявила она, встала и пошла умываться.      Я набрал Серегин телефон и поведал бывшему сопалатнику все, что случилось с нами за минувшие вечер и ночь. Серега долго сопел и чесал в затылке так, что мне было слышно, потом выдал:      - Я сейчас к вам приду.      Отлично. Втроем нам будет проще держать оборону. Хорошо, что мать еще с утра уехала в гости и вернуться обещала не скоро.      Только я положил трубку, как телефон зазвонил. Вежливый женский голос (да-да, тот же, что и вчера) спросил Татьяну Ивановну. Татьяна Ивановна уже вылезла из ванной и с готовностью вырвала у меня трубку.      - Я девушка приличная, у маньяков не лечусь! - рявкнула она, поняв, кто звонит.      Ну зачем она так сказала?!      Я и шикнуть на нее не успел, как на комнату рухнула темнота. Буквально рухнула, вот так: "Бум!" - и железные ставни, неизвестно откуда взявшиеся, опустились на окна и, кажется, на дверь. "Дзынь-дзынь!" - полопались лампочки. Я даже Танюху видеть перестал, хотя стоял в шаге от нее. Здравствуй, доктор-новый год. Что ты еще придумал?      - Не хочешь лечиться? - послышался скрипучий голос мумии.      В углу комнаты вспыхнули прожектора, как на сцене. Они освещали докторов саркофаг. Эй, что он здесь-то делает?! В качестве музыкального сопровождения где-то на улице, за железными ставнями, завыла собака. Шоу началось.      Со скрипом и грохотом отпала крышка саркофага, и оттуда... Нет, не доктор Дупло вылез, а показалась прямо настоящая мумия - в бинтах, желтоватая, сушеная. Встала в рост и заявила:      - Здравствуйте, детишки!      Дед Мороз, блин...      - Кто тут не желает лечиться? - продолжала вещать мумия. - Лечиться надо, иначе спасу не будет от червей во рту!      Только это было произнесено, как Танюха рядом со мной вздрогнула и начала издавать до боли знакомые звуки:      - Тьфу! Гадость, блин! Что ж такое?      - Черви могут вырасти преогромные и сожрать вас целиком! - не унимался доктор. А я почувствовал, как земля уходит из-под моих ног, и сразу понял: это на полу вырастают до гигантских размеров черви, выплюнутые Танюхой.      - Может наступить паралич... - издевался Дупло.      И я услышал грохот: сестренка рухнула на пол в объятия гигантских червей.      - Не хотите лечиться? - с легкой угрозой спросила мумия.      Танюха упрямо пискнула:      - Нет!      А я ничего не сказал, я был занят - лупил червя стулом по башке. Червь уже вымахал с хорошую анаконду, но, поскольку нужна ему была Танюха, а не я, позволял мне лупить себя стулом, вязать узлом и всячески отвлекать от сестры. Где, спрашивается, ходит Серега?!      Червь был здоровый и сильный, но я уже почти завалил его. И тут услышал сдавленный голос Танюхи:      - Леха! Он кусается с другого конца!      Все труды насмарку. А мумия, подлец, стоял себе в углу и хохотал:      - Я предупреждал вас!      - Уйди, старик, без тебя тошно! - завопил я.      Но старик не думал уходить. Неуважительное обращение пришлось ему не по душе, и я уже пожалел, что так сказал.      Потому что из стен, с потолка, из-под паркета, раскидывая половицы, полезли скелеты. Я думал, что после встречи с благородными предками меня уже ничем не удивишь, но все-таки удивился: эти были какие-то ненастоящие: маленькие, в половину человеческого роста, светились в темноте ярко-красным, как лазерные указки, как лучи прицела. Они набросились на Танюху, и я услышал шипение, как будто чайник выкипает.      - Леха, убери их, они жгутся! - заорала Танюха.      А, так это горячие загробные парни! Я рванул в ванную, набрал в таз воды, прибежал, выплеснул... Послышались шипение и вой - самый наглый скелет, сидевший у Танюхи на коленке, потемнел и рассыпался. Получилось! Однако я совсем забыл про червя - этот времени зря не терял и под шумок кусал Танюху за руки. Час от часу не легче! Я сорвал с кровати плед и поймал в него скелета. Он визжал, отбрыкивался и все норовил обжечь меня раскаленно-угольными своими руками. С этим скелетом, как с мечом-кладенцом, я набросился на червя. Удар! Еще! Тварь зашипела, скукожилась и уже через минуту валялась под ногами безжизненным шлангом. Есть! А теперь зальем остальных горячих скелетов... Я рванул в ванную за очередной порцией воды и услышал, как в двери предательски скребется ключ. Мать! Как не вовремя-то, а...      Но самое противное, что мумия тоже ее услышал.      - Это кто ж к нам пришел?! - воскликнул он на радостях и даже выскочил в прихожую. Так и предстал перед матерью во всей своей красе: улыбка, бинты, вонища...      Мать, надо отдать ей должное, не растерялась:      - Это я хотела спросить, кто к нам пришел! Что за маскарад в непраздничные дни? А умываться ты умеешь, мальчик?      - За мальчика, конечно, спасибо... - смутился доктор, но тут же пришел в себя: - Да в вас, кажется, бес вселился! Нельзя так гостей встречать. Придется госпитализировать... - И он схватил маму, как куклу, под мышку, а затем рванул вниз по лестнице.      А я как стоял, так и остался стоять. Как дурак, с тазом, посреди коридора. За ним! Я выплеснул воду в сторону моей комнаты уже для порядка: краем глаза заметил, как очнувшаяся от паралича Танюха расфутболивает остывших скелетов. Видимо, Дупло так воодушевился приходом матери, что забыл и про мою сестру, и про свою армию.      - Бежим, он маму уносит! - позвал я Танюху.      - А то я не видела!      И мы побежали пешком по лестнице, забыв вызвать лифт. Сначала мы еще слышали топот Дупло и мамины вопли: "Мальчик, имей совесть! То, что ты ходишь в "качалку", не дает тебе права использовать в качестве снарядов живых людей!" А потом хлопнула дверь подъезда. Мы вылетели на улицу только минуты через три - все-таки с тринадцатого этажа долго спускаться, особенно пешком, если кое-кто в суматохе тормозит и не вызывает лифт.      Я выскочил первым, глянул туда-сюда - доктора и след простыл. Впрочем, я и так знал, где его искать.      Во дворе на лавочке понуро сидел Серега.      - Дупло меня не пустил, - виновато сказал он. - Ноги как к земле приросли.      - Он в хоспис побежал, да? - набросилась на него Танюха. - Чего ж ты за ним не погнался, видел же, что он нашу мать уносит!      Серега ошарашенно помотал головой:      - Не видел. Вообще никто из вашего подъезда не выходил, пока я тут сижу. И не входил никто. Только сейчас вы выскочили, как сумасшедшие. Он вашу мать унес, да?      - Да! Балда! Странно, что ты не видел... Бежим в хоспис!      И мы побежали. То, что мы занимаемся ерундой, я понял еще на полдороге. Дупло так просто, подобру-поздорову, никого не отпустит из своего хосписа. А если и удастся мать вызволить - себе дороже будет. Док сказал: "Бес вселился", значит, он точно уже вселился. Бедная мама, небось, сейчас бегает по стенкам на пару с Ваном. И будет бегать, пока Дупло не скажет: "Выздоровела". Те же мысли, похоже, одолевали Серого с Танюхой. Тем не менее в клинику мы влетели на хорошей скорости, едва не снеся стойку "ресепшн".      - Добрый день, - приветливо встретила нас девушка на "ресепшн", вежливая, как автоответчик. - Пришли навестить маму? Второй этаж, первая дверь налево. Надеюсь, ей у нас нравится.      Мы поплелись на второй этаж искать первую дверь налево. Я уже знал, что увижу, и Серый с Танюхой, кажется, тоже. С мальчишками в палату маму, понятно, не положили, она сидела одна, как перст, и очень обрадовалась нашему появлению:      - Пришли, шалопаи? Ну-ка быстро руки мыть! И ноги! И шкаф! И полы! И уши! И уши соседа! И уши шкафа!..      Выглядела она не лучшим образом: прическа, которая еще полчаса назад была нормальной, превратилась в нечто почище "я упала с самосвала". Под глазами появились синяки и взгляд... Это не моя мать, это бес! Маленький, злобный. Сейчас ка-ак схватит! Мать действительно схватила меня и, зажав голову под мышкой, принялась от души шлепать.      - Опять с немытым шкафом пришел? Я тебя научу родину любить!      Силища шлепков тоже, кстати, была не женская. Еще парочка - и я вряд ли когда-нибудь смогу бегать. Я вывернулся и подло убежал. Серый с Танюхой - за мной.            Глава XIII            Что делать?            Мы сидели на лавочке во дворе хосписа. Танюха всхлипывала, Серый угрюмо чесал в затылке. Я поерзал-поерзал и встал. Не могу сидеть, больно. Пускай смеются, если захочется. Но им, кажется, не хотелось. Первым очнулся Серый.      - Родственники, хорош нюни распускать! - ткнул он Танюху локтем. - Что делать будем?      Танюха всхлипнула особенно смачно и пожала плечами.      Что делать? Хороший вопрос. Мы пытались скрыться от мумии, пытались скрыть, что мы чувствуем, чтобы он не поставил очередной дурацкий диагноз, который к тому же сбывается. Мы отказывались от визитов к врачу, мы пытались замуровать его в саркофаге...      А если наплевать на диагнозы и не скрывать от дока ничего? Он ведь чувствует то же, что и мы. Как он тогда говорил? "Ты только разбежался, чтобы потом лбом о стенку стукнуться, а мне уже больно". Только он старенький, и много ему не надо. Что я переживу, того не переживет он.      Я поделился своей мыслью с народом. Серый сказал:      - Камикадзе!      Танюха:      - Чем же ты заболеешь? Холерой? Чумой? А сам как будешь лечиться?      Я сказал:      - Сейчас много чего лечат, не то что в древности.      Серый оживился:      - Например?      - Ну-у... Говорят, раньше и от гриппа умирали...      - А он там был, грипп твой, в Древней-то Греции? - с сомнением спросила Танюха.      - Ну почему обязательно в Греции? Дупло ведь и в Египте был, он жил в римскую эпоху, и в раннехристианскую, и в позднехристианскую...      - Это как?      - Неважно. Короче: я приношу ОРЗ, Серега - грипп, ты - свинку.      - С ума сошел? - Танюха покрутила пальцем у моего виска. - Свинкой я болела!      - Вот и я про то. Тебе часто подкидывают посидеть соседского Егорку, а у него свинка. Возьмешь на ручки и принесешь - тебе ничего не будет.      - Кто ж мне его "навынос" даст?      - Я верю в тебя, сестра!      Танюха удовлетворенно кивнула. Нет, иногда с ней все-таки можно ладить.      - Тогда я пошел в поликлинику, за гриппом, - встал со скамейки Серый. - Потусуюсь пару часиков в очереди - может, подхвачу. Ты, - он кивнул на меня, - иди мороженое лопать под ледяным душем. Танюха пусть выяснит, какие там планы у Егоркиных родителей, и напросится с ним посидеть. Созвонимся.      И мы разошлись за спасительными болячками.      Лопать мороженое под ледяным душем вообще-то здорово, если бы... если бы не ледяной душ. Под ним не то что есть, а вздохнуть боязно, это я понял, стоя под струями, на первой же минуте. На второй сообразил, что так истязать себя не обязательно. Можно все делать не сразу, а по порядку: налопаться мороженого, потом принять ледяной душ, а затем постоять голышом на балконе, для надежности.      Я выбрался из ванной на кухню, стуча зубами, впихнул в себя полкило пломбира (вторую половину оставил Танюхе, чтобы жизнь медом не казалась, пусть поймет, каково мне было, помучается!) и пошел снова в душ. На свете полно сумасшедших, которые для здоровья обливаются ледяной водой каждый день. Я быстро понял, что сам никогда не буду таким. Мне здоровья не хватит на такой здоровый образ жизни, тут и мечтать нечего. Из ванной я вышел, как мамин автомобиль: синий, железно-холодный и дребезжащий. Теперь на балкон!      Живем мы вообще-то высоко: на тринадцатом этаже, снизу меня не видно. Но все-таки на балкон голышом выбегать не следовало. Об этом мне поведала бабулька, живущая этажом выше. Она, видите ли, вышла на балкон полить цветочки, а тут я стою, порчу ей всю эстетику внешнего мира. А нечего было ей перегибаться через перила и пялиться! Поливала бы свои цветочки, и эстетика была бы цела. Я ей об этом и сказал. И тут же пожалел, потому что меня (видимо, сослепу) приняли за цветочек и немедленно полили. Какой-то густой коричневой дрянью, для своих цветов бабулька явно не жалела удобрений. Пришлось мыться опять.      Второй раз на балкон я вышел, уже завернувшись в полотенце, не потому что бабульки испугался, а потому что замерз. Мокрых волос на ветру вполне хватит, чтобы простудиться. Бабулька все еще тусовалась на балконе, и мое полотенце ей тоже не понравилось. Ну и что, что на нем нарисованы буржуйские покемоны? Полотенце с покемонами подарила мне мама пять лет назад. Я с тех пор, конечно, малость подрос, но продолжаю им пользоваться. И вообще - кого штормит чужое море? Какое бабульке дело в конце концов! Впрочем, когда она снова взяла в руки лейку, я поспешил смотаться: лезть под душ в третий раз было выше моих сил. Я стоял в комнате у раскрытого балкона (сюда не достанет бабулькина лейка) и надеялся, что у меня все получится.      В прихожей зашебаршились - пришла Танюха. И сразу стала делиться своими новостями.      - Я договорилась с соседями, что с Егоркой посижу завтра. Только у нас дома, потому что у меня здесь компьютер с рефератами. А на городской телефон нам звонить не надо - его отключили за неуплату. Так что - завтра в клинику. Слышишь? Завтра чтоб ОРЗ у тебя было! И Сереге передай, он тоже при гриппе обязан быть.      - Угу. - Откровенно говоря, я уже сейчас стоял на ватных ногах и не сомневался, что завтра ОРЗ будет со мной как штык. Сереге вечером позвоню, хотя думаю, что и у него все будет в порядке: наша поликлиника гриппами богата, не подцепит только привитый.      Серега скоро позвонил сам и спросил, какой у гриппа инкубационный период.      - От нескольких часов до полутора суток, - отчеканила Танюха, когда я передал ей Серегин вопрос.      Интересно, откуда она знает? Неужели сама специально ходила в поликлинику "за гриппом", чтобы контрольную не писать? То-то моя сестрица имеет способность так удачно заболевать к концу полугодия, когда контрольные почти каждый день!      - Значит, еще можно подождать. Я просто ни в одном глазу, - поделился Серега.      - А я простуду точно подцепил! Не боись, что-нибудь его да свалит!      Спать я лег раньше обычного - мерзкая болячка ОРЗ. И провалился в сон, едва успев прилечь.      А утром едва разлепил глаза: что, надо вставать? Надо идти сражаться с мумией? Пусть лучше этот доктор-мумия напишет мне справку об освобождении от уроков...      В комнату ворвалась Танюха.      - Как ты? - Она потрогала мне лоб. - Вижу, что постарался. Слушай, поторапливайся. Имей совесть, мама там совсем одна! Ну, еще эти твои сопалатники...      Это да. Но легко сказать: "Вставай!" Я, как мог, по частям собрал себя с кровати и даже влез в джинсы. Можно я еще полежу, а? В комнату опять ввалилась Танюха и кинула в меня рубашкой:      - Одевайся, сейчас Серый придет. Егоркины родители уходят через полчаса. Я наврала им, что у меня первые две "физ-ры", от которых я освобождена. Они обещали вернуться так, чтобы отпустить меня к третьему уроку. Нам нужно успеть.      - Угу.      Пуговиц на рубашке было до безобразия много. Они выскальзывали из пальцев, не хотели попадать в петлю, а то норовили застегнуться неправильно...      - Резвее, копуша! - поторапливала Танюха. - Прикажешь тебя одеть, как десять лет назад?      - Иди ты...      В дверь позвонили: Серый. Я не стал выходить: Танюха сама откроет. Серега ввалился в мою комнату на полусогнутых, и я понял: грипп он таки добыл.      - Как ты?      Серега оценивающе глянул на меня и ответил:      - Ну, примерно так же, как и ты. Только заразный.      В дверь позвонили опять, на этот раз Егоркины родители принесли Танюхе свое свинозное сокровище, уверяя:      - Мы скоро вернемся!      Нет уж, вы, пожалуй, не торопитесь...      Еще минут пятнадцать мы пялились в окно: как они выходят из подъезда, садятся в подъезжающую маршрутку, уезжают по своим делам...      - Пора! - подорвалась Танюха, схватила Егора в охапку и махнула нам: - Бежим!      Мы действительно побежали, потому что времени было в обрез. Егорка болтался у Танюхи на руках и комментировал:      - А мама нен шает мне егать! (Перевожу: А мама мне не разрешает бегать).      Танюха быстро его успокоила:      - Парень, бегу я. А ты - у меня на руках, значит, все в порядке.      - Адно (Ладно), - согласился Егорка.            Глава XIV            Ответный визит            Дверь нам открыл Федор:      - Вы? Что-то разболелись!      - У нас был школьный чемпионат по боксу, - нашлась Танюха, - вот и пришлось оставить там пару зубов.      В доказательство она открыла рот Егорке.      - Да! - радостно подтвердил парень. У него, полуторагодовалого, зубов было и впрямь немного.      - Молодежь... - засмеялся Федор. - Проходите!      Мы прошли. Стукнулись в кабинет доктора Дупло, и он пригласил, как ни в чем не бывало:      - Здравствуйте!      Но тут же неловко попятился и плюхнулся на стул. Сразу видно было: поплохело старику.      - Вижу-вижу. У ребенка свинка. Так это теперь называется?      - Винка, - радостно подхватил Егорка. - А у ас рой, а? (Свинка. А у вас геморрой, да?)      Я догадывался, где парень нахватался таких слов, и наступил Танюхе на ногу. Если ей что-то не по душе, она вечно кривится и кричит: "Вот геморрой!" Наверное, такое же выражение лица было сейчас у доктора, вот Егорка и растолковал его, как смог.      Мумия подозрительно глянул на парня и крепче схватился за стул:      - А вы двое подхватили какую-то чуму заморскую. Беда мне с вами!      И тут меня подкосило. Я мазнул рукой, пытаясь удержаться за стенку или за Танюху, что ближе окажется, но это только усложнило траекторию полета. Крутанувшись в воздухе, я шмякнулся на пол, зацепив головой стул. То же самое почти одновременно со мной проделал Серега.      - Вы али? (Вы устали?) - поинтересовался Егорка и тоже, кажется, лег на пол. Я точно не разглядел - в глазах заметно темнело.      Дышать-то дышалось, но с трудом. На коже сами собой стали появляться гноящиеся красно-коричневые язвы, саднящие, как будто в один квадратный миллиметр кожи меня куснула целая орава комаров. Ребра сдавило. В глазах потемнело окончательно, и по темному фону поплыли разноцветные пятна. Далеко и глухо, как через подушку, я слышал Танюхин визг:      - Парни, вы что? Ну-ка встали быстро! Подъем, парни!      - Не шай, ни али (Не мешай, они устали), - комментировал Егорка.      Иногда сестра лупила меня по щекам, я слышал ее удары, как удары гонга: тяжелые, низкие. Шевельнуться было не то что больно, а нельзя: я не чувствовал даже собственного лица, по которому лупила Танюха, а про руки-ноги вообще забыл. Боль от язв уже прошла, я не чувствовал даже пола спиной, лежал как будто в воздухе. И видел темноту с пятнами. И слышал, как совсем рядом глухо-глухо вздыхает наш доктор-мумия:      - Уже и ослы мерещатся... Плохо мне, Федор, совсем плохо. Я отправляюсь на остров Бартоломея!      - Что вы, доктор! Вы уверены?      - Да, пора. Кто лечит безнадежно больных, тот идет против богов. А я сам безнадежно болен.      - Как скажете, - вздохнул хирург.      - Клинику закрой, саркофаг оставь себе. Живи честно, зубы зря не рви, пригодятся.      - Я с вами!      - Нельзя. Ты же давно умер.      - Хорошо.      - Прощай!      И я снова увидел кабинет. Саркофаг, шкаф, Танюха, Егорка, Серега, Геннадий смущенно топчется в дверях... Конечно, смущенно - он же голый! И он - человек!      Я вскочил на ноги, опрокинув стул и Серегу. Что, все? Получилось?      Серый лениво пнул меня в ответ и встал, отряхиваясь:      - Радуйтесь, семейка придурков. Кажись, справились.      - Кто здесь? - В кабинет ворвалась мать, за ней ввалились Ван и Кирюха.      - Мама! - Танюха повисла у нее на шее.      - Ой, простите, Геннадий Львович, мы не знали, что вы переодеваетесь! - выдал Ван и потянул Кирюху обратно.      Но я его перехватил:      - Как ты?      - Нормально. А мы разве знакомы?      Я отпустил его и махнул рукой: парень и правда в норме, бес из него ушел вместе с доктором. И Кирюха вот уже две минуты таращится на нас и не пытается оторвать свою голову. И мать удивляется:      - В чем дело, Татьяна? Я всего лишь ходила лечить зубы. С чего такой бурный восторг?      - Просто мы соскучились, - нашлась Танюха.      - А уроки сделали?      Геннадий наконец-то сообразил сдернуть с вешалки запасной халат доктора Дупло и одеться. Сойдет. В конце концов, здесь все свои. Серый энергично отряхивался так, что вся пыль летела на меня. Танюха, услышав об уроках, поспешила замять разговор и подошла ко мне:      - Как ты?      - Нормально. А где Дупло? Он что-то говорил насчет острова Бартоломея...      - Угу, - подтвердила Танюха. - На этот остров во времена Римской империи отправляли умирать безнадежно больных рабов. Твой Дупло зря кичился: не благородных он кровей, а раб презренный.      - Почему он сразу "мой"?      Суперконструктивный диалог прервал Федор. Он стоял в дверях и сердито звенел ключами:      - Клиника закрывается. Попрошу вас...      - Идем-идем!      Я подхватил под руку мать, Танюха - на руки Егорку. Серый, Кирюха и Ван подхватились сами. Федор и Геннадий отконвоировали нас до середины коридора, затем, убедившись, что идем мы правильно, к выходу, куда-то ретировались.      Егорка у сестры на руках пытался завязать знакомство с вновь прибывшими в нашу компанию Кирюхой и Ваном:      - Ы здесь вете, да? (Вы здесь живете, да?)      А я шел и думал. Радоваться надо бы, но что-то не радовалось мне совсем. Наверное, не лучшее это место на свете - тот остров Бартоломея, куда так спешно ушел доктор-мумия. Во времена Римской империи туда отправляли умирать безнадежно больных рабов...      Я представил, как на искрящемся песке под жгучим солнцем лежат сотни и сотни тел. Одни уже давно не стонут, и некому их похоронить. У их живых пока соседей слезятся глаза от удушающего смрада. Море так близко, но попить из него нельзя: вода соленая. Да и не сможешь, потому что уже нет сил, чтобы тебе добраться до воды. И тебе хочется не домой, дом остался далеко, в прежней жизни. Тебе хочется отсюда. Но отсюда только одна дорога: туда, где твои товарищи, которые уже никогда не прогонят приставучих мух. Им хорошо: они всего этого не видят...      Справился, Алексей Иванович, да? Справился со стариком, который вообще-то пытался тебя лечить... Уж как мог, так и лечил. Дрянь победа! Да, я сам хотел отправить на покой давно уставшего доктора и спасти всех, кого он по невежеству своему мог долечить до беды. Но я не хотел, чтобы так...      В коридоре Танюха хлопнула меня по плечу:      - Чего задумался, Леш?      Голос у нее был такой радостно-беспечный, что я обозлился:      - Сама-то что думаешь? Неужели тебе его не жалко?      - Дупло? С чего бы?      Я рассказал ей, с чего. И про соленую воду, и про мух. Танюха выслушала и выдала:      - Дурак ты, брат. Так было много веков назад. А теперь на этом острове - один из самых крутых курортов. Спорим, твой Дупло сейчас под пальмой балдеет и потягивает коктейль через трубочку?      - А болезни?      - Какие болезни, когда мы здесь, а он - там? Он теперь, небось, с одними солнечными ожогами мается.      А ведь она права... Ну и хорошо! Ну и замечательно! Пусть живет бессмертный доктор Дупло на древнейшем острове Бартоломея. Пусть потягивает коктейль через трубочку и врачует солнечные ожоги рыбьей мочой. Пусть! Лишь бы сюда не вернулся: здесь у него поликлиника, здесь к нему обращаются с болячками посерьезнее ожогов. Здесь он может натворить дел...      Девушка на "ресепшн" улыбалась нам, как ни в чем не бывало:      - Всего доброго! Ждем вас через полгода на бесплатную консультацию.      Опаньки! Либо она робот, либо дура, либо Дупло вернется к нам через полгода. Первые два пункта предпочтительнее.      Вы думаете - это все? Я вздрогнул, и Серега тоже. Танюха с матерью вообще завизжали - еще бы, они это увидели в первый раз. В вестибюле чинно расселись наши благородные предки. Серегина прапрабабушка Софья одернула остатки юбки и подошла к нам:      - Сергей, по-моему, вам пора нанести ответный визит. Нельзя забывать приличия! Сегодня мы ждем тебя с друзьями на обед. Не опаздывать!            Костыль-нога            Глава 1            Кошмар поселка Деревянный            Ненавижу родственников! Родственников терпеть не могу! Я не про маму с папой, а про тех двоюродных дядь, теть и полубабушек, которые живут у черта на рогах, а о себе напоминают исключительно открытками. В открытках они пишут, что страсть как хотят тебя увидеть, хотя ни разу не видели. Они понятия не имеют, каково это - наблюдать твою физиономию! Вдруг ты им не понравишься?! Может, у тебя стеклянный глаз, или третье ухо на лбу, или нос на ладони и при этом насморк, чтобы пачкать всех при рукопожатии?! Они ж не знают! Но все равно пишут, что хотят тебя увидеть, такие уж они люди.      Терпеть не могу родственников! Нет, когда они прислали открытку не на Новый год, а в конце лета, я терпел. Когда мама решила, что пора бы им все-таки предъявить меня ("Поезжай, Игорек, хоть отдохнешь по-человечески"), я терпел. Я терпел, когда шестнадцать часов трясся в поезде, где пятьдесят четыре человека и один туалет, терпел, хотя сил моих уже не было. А когда доехал до своей станции (поселок "Деревянный"), то поблизости не оказалось ни одного куста - терпел, что было делать?! Я стерпел, что у тети Нюси (родственницы) оказался сын - Пашка, с которым я был обязан теперь дружить. Терпел, когда Пашка назвал меня москалем и предложил покорить Эверест на спор. Терпел, потому что Эверестом здесь называется крыша коровника - самого высокого здания в поселке. Терпел, когда свалился с этого Эвереста и потом целый день прождал "Скорую". Когда меня закатали в гипс и поставили на костыли, я тоже терпел. Но когда по дороге в поселок ко мне подбежал полоумный старикашка, отобрал костыль и сказал: "Для музея", - я уже не стерпел!      На одном костыле я подскочил к Пашке и прозрачно намекнул ему, что мы-москали привыкли, что Эверест - это гора, а не крыша коровника, что "Скорая" приезжает через час, а не через восемь. А еще мы привыкли, что вода в туалете спускается, а старички на улицах не отбирают у подростков костыли, пусть даже для музея.      Про костыли я намекнул особенно прозрачно, так, что Пашка с минуту катался по земле, держась за ушибленную ногу, потому что отстаивать свою точку зрения мы-москали тоже привыкли. Пашка проорался, вдоволь покатался по земле и сразу зауважал москалей. А потом все объяснил. Лучше бы он этого не делал, потому что мне в сто первый раз за последние сутки захотелось домой.      Мы уже лежали в кроватях в Пашкиной комнате, под самой крышей бревенчатого сельского дома (вот куда могут выслать горячо любимые родители!). В окошко светила луна (и ни единого фонаря!), на улице выли собаки, в общем, обстановочка располагала. Пашка сказал:      - Ты только не думай, что мы здесь все психи.      Начало было многообещающим, тем более что именно так я и думал. Впрочем, если Пашка хочет переубедить, пускай попробует.      И Пашка попробовал:      - Это был не костыль!      - А что же?      - Костыль-нога!      - Че-во?!      - Костыль-нога, страшная вещь, бич всего нашего поселка.      Я вспомнил, что костыль был старым и покоцаным и, возможно, первый хозяин, какой-нибудь древний старичок, успел переколотить им весь поселок. А что?! Таких и в Москве полно: они свято уверены, что не получат сдачи, вот и колотят своими костылями всех, кто подвернется.      - Ты не понял! - обиделся Пашка.      - А ты не объяснил.      - Объясняю. Слышал сказку про Пиноккио?      - Нет, блин! Дожил до 13 лет, да так и не прочел, времени не было! Ты бы хоть ужастик какой пересказал, все интереснее!      - А ты знаешь, - продолжил Пашка, - что Пиноккио действительно существовал?      - Деревянная кукла, что ли?!      - Сам ты кукла! Много веков назад в Италии жил мальчик...      - Настоящий?      - Да. Но то ли родился уродом, то ли при жизни так повезло, что он остался без рук, ног, носа, в общем, колобок был, а не мальчик.      - Как это?      - Говорю ж, не знаю. Может, проказа, а может, под лошадь попал, не важно. Суть в том, что его отец-столяр Джапетто сделал сыну отличные деревянные протезы и выучил танцевать. Пиноккио танцевал на базаре, или как там это у них называлось, и зарабатывал на жизнь себе и уже постаревшему отцу.      - А потом?      - А потом его убил пьяный торговец бутылкой по голове или как-то еще. С тех пор Костыль-нога бродит по ночам и мстит за него.      - А почему одна нога?      - Что осталось, то и мстит. Он же почти весь был деревянный, даже нос, кажется. В земле все разложилось, а нога уцелела.      - Откуда знаешь?      - Так могилу обнаружили недавно, лет 50 назад. Мы-то с тобой не помним, а бабульки рассказывают, все газеты об этом писали.      - А вы-то здесь при чем, ты говорил - в Италии?      - Так ногу, единственную уцелевшую, поместили в музей, а музей обокрали.      - Ваши?      - Наверное. Каким дуракам еще понадобится гнилая деревяшка?! Только Костыль-нога от воров сбежала и ходит по нашему поселку - мстит.      - Поселку-то за что мстить, ведь Пиноккио убили в Италии?      - За ограбление, наверное. А может, ей все равно, лишь бы мстить. Что с нее возьмешь, деревяшка и деревяшка!      Я представил, как может мстить деревяшка, все равно кому, неизвестно за что. Может, например, настучать по башке. Невелика беда, даже для такого маленького поселка. Может залезть в печку и провонять там все дрова своей многовековой гнилью. Пинка дать тоже может, но это почти как по башке, так что не в счет. Может переработаться в бумагу и взвиться под небеса транспарантом: "Селяне - козлы". Замаскироваться под дощечку в сортире и в самый ответственный момент пинком отправить тебя в черную дыру. Все какие-то мелкие пакости, а никакая не месть. Ерунда, в общем. Лучше бы Пашка и впрямь пересказал мне ужастик.      Пашка уже посапывал в своей кровати. Да и меня вырубало.      - Как мстит-то? - спросил я, подавляя зевоту.      - Так и мстит. Кто взглянет на Костыль-ногу, сразу одеревенеет.      - Ври больше! Я целый час с ней проходил и ничего. И этот дядька не просто так отобрал, а для музея, где все будут пялиться.      - Так то днем, - не сдавался Пашка. - Она мстит только по ночам, и то...      - Что?      - Что-что, тебе охота смотреть на эту гадость? Костыль, грязный и с волосами, суперэстетичное зрелище, люди любуются часами, если больше делать нечего! Нет, парень, на нее можно взглянуть только случайно, и опасно это только ночью. А ночью темно, кошку-то под ногами на слух определяешь, а Костыль-ногу в жисть не разглядишь, пока сама не придет и под нос не сунется.      И тут я услышал стук.            Глава 2            Рядовой армии Урфина Джюса            Эх, глаза мои, глаза! Где вы были, когда надо было прятаться под диван и сидеть там, тихо зажмурившись! Где вы были, спрашиваю, когда надо было садиться в поезд и мчаться домой! Черт с вами, я бы вас догнал, мне бы еще скидку на билет дали, как незрячему! Нет, вам надо было непременно вылупиться на эту долбаную дверь (а долбили в нее так, что стены тряслись!) и, не дожив до четырнадцати лет, встретиться с Костыль-ногой!      Хлипкий крючок, на котором эта дверь держалась, отлетел с ударом прямо Пашке в лоб. Повезло ему! Он зажмурился, схватился за ушибленное место и все пропустил. А я лежал и таращился на то, как летит выбитая дверь, как в комнату входит Костыль (действительно с волосами, как это я сразу не разглядел!), как протопывает мимо Пашкиной кровати (ему хоть бы хны, Пашка занят своей шишкой), как подходит ко мне и: "Хлоп!" по башке. Как утопывает прочь вниз по лестнице.      - Видал? - спросил Пашка. Сам он, кажется, ничего не видал.      Я сказал:      - Ага. - И испугался собственного голоса. Скрипучий такой был голосок, как у старухи или несмазанной дверной петли. Деревянный, в общем, был голос.      Я глянул на себя: опаньки! Лица без зеркала не разглядишь, но все остальное смахивало на иллюстрацию к книжке про Урфина Джюса и его деревянных солдатиков. Я, понятно, был солдатом. Деревянные руки, деревянное туловище, ноги тоже деревянные, причем сломанная перевязана не гипсовыми бинтами, а бельевой веревкой примотана к длинной березовой палке.      Пашка сказал:      - А у меня только одна нога, - и откинул одеяло. Нога действительно была только одна, а вместо второй - деревяшка. Остальное же его тело - руки, грудь, голова - все было нормальным человеческим. Ведь он почти не смотрел на Костыль-ногу, вот ему и досталось меньше.      Я спросил:      - Лицо такое же?      - Угу, и голова, - безжалостно ответил Пашка и добавил: - В школе задразнят.      - Сам такой! - сказал я на всякий случай и спросил: - Делать-то что теперь? Колись. Ты парень опытный, не в первый раз в поселке такой случай.      И Пашка выдал:      - Не поверишь - первый. Такого, как у тебя, чтобы целиком человек деревенел, еще не было. А рука или нога здесь почти у каждого.      Я вспомнил местных жителей. Не так уж много я их видел: тетю Нюсю, пару ее соседок да десяток прохожих. Почти все ходили в брюках и с тросточками. Я думал, у них мода такая, а вот и нет.      - Что делать-то, что делать?!      - Не знаю, - беззаботно ответил Пашка и неожиданно добавил:      - Оставайся. В Москве точно задразнят, а здесь за своего сойдешь.      Ну вот и приехали.            Глава 3            Репер в красной шапочке            "Главное - я жив!" - это было первое, что я подумал, распахнув деревянные веки (да, я даже сумел поспать!). Жив, здоров, упитан и питателен. По крайней мере, так считал дятел, который непонятно как влетел в комнату и теперь долбил меня клювом по голове. Больно не было, но голова трещала.      - Кыш!      Но дятел и не думал улетать. Он привык, что деревья не разговаривают и машут не руками, а ветками, что гораздо безопаснее. И вообще, он привык долбить деревья, а не бояться их.      - Тук! Тук! Тук!      - Отвали, сказал!      - С какой стати?! - ответил дятел. - В тебе полно вкусных жуков, выдолблю и улечу. Или тебе нравится лежать завшивленным?      Я даже не удивился: подумаешь, дятел разговаривает! Ну хамит, ну наглеет - тем более ничего удивительного. Правильное поведение для существа с птичьими мозгами и в красной шапочке. Репер чокнутый!      - Отвали! Жуки мне не мешают, а ты уже задолбал!      - Это моя работа! - гордо ответил дятел и стал долбить с удвоенной силой.      Я взял санитара леса за хвост (дятел, наверное, здорово удивился! Не каждый день деревья балуют его таким вниманием!) и сунул в наволочку. Потом встал, нашел Пашкин магнитофон, поставил его рядом с подушкой и врубил на полную: "Тунц-тунц! Тунц-тунц!" - пускай птичка развлекается.      Я спустился на кухню. Пашка уже встал и хлопотал у электроплитки.      - Теть-Нюся где?      - На работе же. Я ей уже все рассказал, так что не думай, не испугается.      - Спасибо, утешил.      - Да ладно тебе! Оставайся, а то засмеют тебя в Москве! А в нашу школу всех берут, потому что не ходит никто. Вырастешь - работать пойдешь в город, спасателем на лодочную станцию. Там наши поселковые нарасхват!      - Потому что руки-ноги деревянные?      - Ага. Сам не потонешь, другим не дашь, а тебе за это еще и платить будут, - Пашка постучал по деревянной ноге. - А хочешь - прямо сейчас пойдем, они школьников берут на лето.      Я сказал:      - Пойдем, - надо же было чем-то себя занять? А еще я подумал, что Пашка, наверное, законченный оптимист или просто дурак. Не успел я его достаточно хорошо узнать, чтобы сделать правильный вывод.      Пашка кивнул и шмякнул предо мной тарелку с яичницей. Перед собой тоже и стал наворачивать, как будто не обзавелся вчера деревянной ногой. Во нервы!      К нам подскочил Пашкин щенок (забыл, как его зовут) и положил передние лапки на ножку стола:      - Делитесь, дуболомы!      Пашка сказал: "Отвали!", а я сказал: "Сам дуболом!" - и отдал свою тарелку щенку, потому что есть не хотелось. Щенок в благодарность задрал на меня ногу. Теплая струя ударила по деревянным щиколоткам: кайф! Вот чего я хотел, а не эту дурацкую яичницу!      - Позавтракал? - по-деловому спросил щенок (я уже привык, что животные разговаривают).      - Угу... - кайф был непередаваемый.      - Тогда и я поем, - и он стал уплетать мою яичницу.      Я сидел и впитывал пересохшими ногами то, чем покормил меня щенок. Кайф-то кайф, но неужели я теперь всегда буду так завтракать?! А если собаки рядом не окажется? Или окажется, но не захочет меня кормить?! Я видел, чтобы собаки бегали в поисках деревьев, но ни разу - чтобы дерево бегало за собакой и вопило: "Пописай на меня!" Кошмар! Бедные деревья! Я хотя бы ходить могу, а они всю жизнь стоят и ждут. Нет уж! Должен быть хоть какой способ сделать меня прежним! (Да и вернуть руки-ноги селянам не помешало бы, пусть даже это испортит им карьеру спасателей.)      - Паш! Неужели никак не избавиться от этой Костыль-ноги? И руки-ноги не вернуть?!      Пашка перестал жевать и поднял на меня глаза:      - Избавиться можно. Вернуть - не знаю...      - А чего же вы до сих пор...      - Чтобы избавиться от Костыль-ноги, - продолжал Пашка, - нужно ее поймать и сделать из нее Самую Лучшую Деревяшку На Свете.      - Это как?      - Понятия не имею. Хотя лично мне хватает первого пункта, чтобы отказаться от затеи. Прикинь: ты ее ловишь, берешь нож или топор и долго, несколько часов выстругиваешь из нее Нечто. Неважно что. Суть как раз в другом - ты никогда не доведешь работу до конца, потому что сам деревом станешь. Ты вот видел эту Ногу всего пару минут - и смотри, во что превратился. А если час пялиться? Станешь настоящей бездвижной деревяшкой - памятником самому себе. И конечно, работу не закончишь.      - А если днем?      - Попробуй! У нас есть хороший столяр - и тот не берется. За день много не настолярничаешь, обязательно что-нибудь назавтра останется. Ведь с первого раза не угадаешь, что это за Лучшая Деревяшка.      Я растерялся. Селяне с этой Ногой уже не первый год живут, знают, что к чему. А я тут приехал их учить - выскочка московский.      - Ну хоть догадались, что это такое должно быть?      - Не-а... Дядя Ваня хотел ее пустить на дрова - типа согреет в холод, и все такое... Так у него теперь обе руки деревянные. А Коля-борода решил, что нет ничего полезнее двери сортира, так у него теперь деревянная...      - Что?      - Не знаю, не видел, а просить показать неудобно.      М-да. Я встал и пошел наверх, собираться на лодочную станцию, а сам думал, что ж за деревяшка такая - самая лучшая на свете? Не скамеечка какая-нибудь и даже не дрова (хотя про дрова я сам бы подумал в первую очередь). И по прямому назначению я ее тоже использовал - без толку, хотя для иных костыль и есть - Самая Лучшая На Свете Деревяшка. Уж кто-кто, а бывший хозяин Костыль-ноги должен был это знать, как никто другой! Ан нет! Похоже, у несчастного протеза просто комплекс неполноценности: и выглядит-то он преотвратно, и хозяину уже триста лет как не нужен! Вот и придумал себе Самую Лучшую На Свете Деревяшку, а хочет сам не знает чего.      На всю Пашкину комнату гремела музычка: "Тунц-тунц! Тунц-тунц!" Дятел в наволочке сидел смирно. Вот кого я сейчас порасспрашиваю о деревяшках! Я вырубил музыку, тряхнул наволочку, и дятел вывалился на кровать. Морда у него была отмороженная, отмороженнее, чем у нашего директора школы. Бусины-глазки смотрели сквозь меня, клюв ритмично приоткрывался (кажется, дятел еще напевал про себя "Тунц-тунц"), а лапки дергались в такт.      - Проснись! - я щелкнул его пальцем. Дятел нехотя встал на лапки и стал пританцовывать, покачиваясь в такт: "Тунц-тунц, тунц-тунц! " - придурок в красной шапочке!      - Подъем! - Я щелкнул его еще раз.      - Вруби музон, не обламывай! Тунц-тунц, тунц-тунц... Вруби, сказал, че опух?! - Дятел зло зыркнул на меня, но тут же уставился прямо перед собой, приплясывая под воображаемую музыку.      - Обойдешься! - в тон ему ответил я. - Скажи, какая деревяшка - самая лучшая на свете?!      Дятел на секунду остановился. В бусинках-глазках мелькнуло осмысленное выражение:      - Лучшая деревяшка - это ты, пацан! - Он подпрыгнул и клюнул меня в щеку. Потом пролетел через комнату к магнитофону и с размаху приземлился на кнопку "Плей".      - Тунц-тунц, тунц-тунц, - взыграла музычка, и дятел снова заплясал. Птичьи мозги!      Я побросал в сумку плавки-документы (понадобятся, если меня возьмут на работу) и пошел вниз, к Пашке. Тот уже ждал меня на улице:      - Мы идем?            Глава 4            Странная бабулька            В город надо было ехать, а не идти, и легче от этого не становилось. Пока мы шли по поселку, на меня косились - причем все, хотя деревяшки вместо рук и ног зрелище здесь обычное. А когда мы сели в автобус и проехали пару остановок, к нам стали подсаживаться люди из других поселков. То ли они правда были не в курсах, то ли так вредничали, но скоро на меня таращился весь автобус. Две тетки в хвосте громко обсуждали - сам Пашка сделал такую куклу (меня) или отец помог. Ясность внесла одна старушонка. Она от души треснула меня клюкой и потребовала, чтобы Пашка "не ставил дрова на сиденье", тут, дескать, людям места мало. Тогда я повернулся и объяснил ей, что я не дрова и был готов сам освободить ей сиденье, но только до того, как она огрела меня своей клюкой. Теперь же пусть едет, где хочет, я не собираюсь поощрять ее хамство.      Еще пару секунд бабулька хлопала глазами и трогала меня за нос. Я уже начал подумывать, а не высморкаться ли в ее бесцеремонные пальцы, как бабулька вдруг заголосила:      - Убивають! Дров говорящих понаделали, шоб им пусто было! - Она постучала меня кулаком по лбу и для доходчивости повторила: - Убивають!      Спорить было бесполезно, ехать дальше - невозможно. Пашка-дурак начал что-то объяснять старушонке насчет Костыль-ноги. Старуха послушала несколько секунд, а потом еще больше разошлась:      - Дразнисси?!      - Не дразнюсь, - пытался внести ясность Пашка, - а объясняю...      - Сам костяная нога! - бабка пнула Пашку по деревянной ноге, услышала деревянный звук и на секунду замерла. Потом она беззастенчиво задрала Пашке штанину и снова заголосила: - Убивають!      В обморок она не упала (а жаль, хоть помолчала бы минутку), но лицо у нее было такое, что стало ясно: домой к внукам она сегодня не поедет, будет носиться по лесу, петь "Марсельезу" или варить кашу из портянок. В общем, крышу бабке снесло, и она выдала пятиминутный монолог на тему: "В мое время дрова не грубили старшим, а скромно лежали на траве, как в скороговорке". Скороговорку она тоже пыталась произнести, но у нее не получилось. Короче, из автобуса нас высадили всех троих.      - Доигрались, шпана! - победно выдала бабулька и почапала в свою сторону, опираясь на Костыль. Я как увидел этот Костыль, так все ей простил. И Пашка тоже. Опомнился он первым и ломанул за старухой:      - Бабушка! Подождите!      - Вы далеко живете? - подключился я. - Может быть, вас проводить?      Момент был уязвимый, и угораздило меня ляпнуть: "Может быть", уж говорил бы сразу: "Мы вас проводим!" Теперь у бабульки есть выбор, вдруг скажет "Нет", и мы не узнаем, кто она и куда потащила Костыль-ногу. Ну да, если кто не понял, бабулька опиралась на нее, как на обычный костыль, и вообще вела себя так, будто всю жизнь только и ходила, что с Костыль-ногой.      Но все вышло удачно. Бабулька, видимо, считавшая, что подростки затем и созданы, чтобы служить ей, сунула Пашке свою кошелку ("Все руки оттянула!") и почапала вперед. Молча. Нет, мы не ждали, что она сразу вывалит всю подноготную о Костыль-ноге и своей роли в ее истории, но затянуть дежурную пенсионерскую беседу "ни о чем" вполне могла бы.      - Бабушка, а чего вы лесом ходите? - нашелся Пашка. - Через поле-то короче - напрямик.      - Напрямик, напрямик... - пробухтела бабулька. - Много будешь знать, скоро состарисси. И станешь, как я, - старуха гордо повернулась в профиль, чтобы Пашка как следует разглядел ее и оценил перспективу, на кого он может стать похожим. Но Пашка проигнорировал ее угрозы.      - Ну правда?      - Пра-авда, - проворчала бабулька и выдала: - Ладно, говори, чего надо?      Я чуть в муравейник не сел от неожиданности, и Пашка, кажется, тоже. А бабка встала и стоит:      - Ну?      - Мы только узнать, - замямлил Пашка, но старуха перебила:      - Зельев для школьников сейчас не делаю, не сезон. Приворотное могу или, хочешь, для богатырской силы. - Помолчала и добавила: - Но сила дороже - пятьдесят рублей.      - А приворот сколько? - офигел Пашка.      - Десятку. С богатырской силой ты сам кого хочешь привернешь, - добавила она и подмигнула.      Блин! Богатырская сила - это, конечно, хорошо. Но полтинник она стоить не может - ежу понятно. Скорее всего, бабулька из разряда обычных шарлатанок, которые дают объявления в газеты "лечу запой одним ударом", а за работу берут немного, чтобы обманутые клиенты не скандалили. А Костыль-нога... Наверное, она и сама не знает, что за штука попала ей в руки. Нашла подходящую палочку на улице и приспособила. Надо отобрать до темноты, а то превратится бабулька в деревяшку, будет ходить, скрипеть и ругать молодежь, только еще больше, чем обычно, потому что деревянные ноги не устают.      Я посмотрел на Пашку. Он уже все понял и рылся по карманам:      - Во, есть полтинник!      Я решил, что десятки хватит для отвода глаз. Купим у нее по скляночке, чтобы не прогоняла, а сами под шумок стибрим Костыль-ногу. Бабулька, конечно, вредная, но не настолько, чтобы делать ее уж совсем деревяшкой.      Радуясь, что молодежь интересуется богатырской силой, она тут же взялась за дело:      - Счас травки насобираю, все по высшему разряду будеть! - И скрылась в кустах. Пашка сунулся было за ней, но получил веткой по лбу и не стал навязываться.      - Понял? - спросил я.      - Угу. Она ведьма. Надо выведать, откуда у нее Костыль-нога, может, удастся тебя выручить.      И все-таки он дурак!            Глава 5            Как приготовить школьника?            Только я собрался объяснить Пашке, что он не прав, как на меня уселся очередной дятел и стал долбить по голове. Я расслышал в ударах знакомый мотивчик: "Тунц-тунц! Тунц-тунц!"      - Отвали, а? Меломан в шапочке!      Дятел прервался:      - Сам мелома... Погоди, так это ты тот перец, которое сейшны закатывает?! Лол, пацан! А вечером к тебе можно? Я пару чиксов захвачу, зависнем центрово, будь спок!      - С дуба рухнул?! Я сам здесь в гостях! - Не хватало мне еще в комнате тусовки чокнутых дятлов!      - Не хочешь чиксов - припру бухла, - понял по-своему дятел. - Березовый сок любишь?      - Нет!      - Тогда рябиновки, - он сел ко мне на нос и подмигнул. - Мощно зажжем!      - НЕТ! Я здесь в гостях и обещал маме не зажигать и вести себя прилично. А в Москву тебя взять, извини, не могу, там своих долбодубов хватает.      - Я не Долбодуб, я Долбоклеп. Долбодуб всем втирал, что ты музычку слушать даешь, от которой башню сносит. А ты... "В га-а-астяяях", - передразнил Долбоклеп и улетел. Хорошо хоть теперь я знаю, кого благодарить за славу поселкового диджея. Этот Долбодуб у меня получит, будь спок! Никуда не денется, небось, явится вечером музычку слушать!      Из кустов показалась бабулька:      - Ждете? Пойдем уже, недолго ждать осталось. Скоро станешь самым сильным, - обратилась она к Пашке, - всех победишь!      Мой дешевый приворот она, видимо, проигнорировала.      Дошли мы и вправду быстро, старухин домик стоял у самого леса, выйдешь - и вот он. Я глянул: домик как домик, а Пашка сразу страшные глаза сделал и шепчет: "Точно ведьма! Видал, какая труба!"      Детский сад, е-мое! При чем здесь труба? Труба, к слову, действительно была широченная, и пылесос маленький прошел бы, не то что метла. Ну и что? В некоторые московские трубы и вертолет пролазит, это же не значит, что внутри - аэродром.      Бабулька вошла первой, за ней - Пашка и я следом.      За нами хлопнула дверь, и стало темно. "Ставни на окнах", - сообразил я, а бабулька открыла ставню, заслонку печки и выдала:      - Сейчас я вас буду жарить.      Печку я потрогал - холодная. Значит, все нормально, просто не "все дома" у бабуси. А Пашка перетрухал:      - За что?! Мы хорошо себя ведем и лопаем кашу, правда, Игорь?      Я сказал, что правда, и еще, что печка холодная.      - Тогда замариную, - легко согласилась бабуся. - Раз печка холодная - ничего не попишешь, будем мариновать. Или засолить? - рассуждала она вслух. - Не люблю соленое, вредно оно. Отложение солей бываеть, - старуха потянулась в доказательство, противно хрустнув костями. - И жареное - не лучше. Пучит меня от жареного. Аж стены вздрагивають.      Бабка рассеянно посмотрела на печку, потом на бочку в углу. Из бочки пованивало.      Я подошел и откинул крышку. Брага. Рябиновая. Заплесневела давно.      - В ней и замариную, - гнула свое бабуля. -А потом маринованных - и в печку. Только ты песни не пой, - попросила она меня. - А то знаем мы вас, как в браге намаринуетесь, да заведете "Рамштайн" - никакого тебе пищеварения!      Бабка взяла меня за подмышки легко, как котенка, и стала заталкивать в бочку.      - Не надо меня в бочку! - я заколотил ногами. - Нажрусь, как свинья, буду песни орать, все пищеварение испоганю! Пучить будет, деревня взорвется, все на воздух взлетим!      - Ну это вряд ли, - спокойно заметила бабуля. - Вот кричать под этим зельем лучше не надо, оглушить можно. А так "богатырская сила" безвредна для окружающих. Если применять с толком.      - Я с толком буду, - тоном примерного мальчика пообещал Пашка.      Я открыл глаза: избушка, старуха, печка, бочка. Старуха дает Пашке бутылочку с "богатырской силой"...      - Оклемался?      Я потряс головой.      - Вонят у меня, - виновато сказала бабулька. - Вот с непривычки в обморок-то и падают.      Я опять потряс головой. Голова еще гудела - да, вонища знатная. Выходит, я был в обмороке, и никто не собирался нас жарить-мариновать?      - Держи свой приворот, - старуха протянула мне бутылочку. - Зря не лей, назло не используй, и будет тебе счастье.      Я молча нашарил в кармане десятку. Не говорить же ей правду, что я вообще не собираюсь использовать это зелье? Разве что лет через сто, внуков домой заманивать, чтобы дотемна не гуляли. И то побоюсь. Мало ли что она туда налила: "минералка" из унитаза дороже стоит!      - Спасибо.      - Идите с богом.      Бабка вытолкала нас за дверь. А Костыль из рук так и не выпустила. В мои же планы не входило покидать домик без Костыля.      Но пришлось. Бабулька выпроводила нас и встала на пороге, провожая взглядом, пока мы не нырнули в лес. Надо будет вернуться за Костылем до вечера, пока он не стал опасным и не превратил старушку в дерево.      - Я сегодня, поди, опять не усну, - прокричала бабулька. - Бессонница!      К чему это она? Может, и правда ведьма? Как это удобно - выдумывать себе оправдание, когда хотел спасти человека, а у тебя не получилось. Нет, вернуться вечером надо. В доме у нее, конечно, воняет, но это не повод оставлять бабушку в беде.      Я глянул на Пашку. Этот балбес рассматривал на просвет свою "богатырскую силу", раздумывая, сейчас пить или подождать до дома.      - Вернемся вечером?      - Обязательно! Хочу опробовать силу на Костыль-ноге!      Дурак. Железно.      "Силу" он открыл, нюхнул, поморщился и дал нюхнуть мне:      - Мощный запах!      Я осторожно, как на "химии" в школе, помахал ладонью перед горлышком бутылки. "Богатырская сила" попахивала сероводородом - никудышный был богатырь, трусоватый. Пить это я бы точно не стал. А Пашка-дурак взял и глотнул прямо из бутылки:      - Тьфуууууууууууу! - весь глоток оказался на земле и частично - на моей ноге. "Сероводород, мочевина и немножко бензинчику для аромата", - оценил мой древесный организм.      Всосал. Мне-деревяшке - самое то. Если бы не бензин, была бы вообще вкуснятина.      - Как ты?      Пашка дышал раскрытым ртом. Глаза его красные, и физиономия.      - Ссс-сила! - просипел он.      - Не пей больше, там гадость одна. А бабуля - шарлатанка, а не ведьма. Я к ней вечером хотел вернуться, чтобы Костыль забрать. Жалко ведь ее, деревяшкой станет. А ты что подумал?      Пашка сказал, что это самое и подумал, у него и в мыслях не было, что старуха - колдунья. А зелье попробовал - по приколу. Больше не будет. И сунул бутылочку в карман.      - Пошли, здесь недалеко до лодочной станции.      И мы пошли.            Глава 6            Спасатели, вперед!            Спасатель как будто только нас и ждал. Сидел на своей вышке и смотрел не на воду, а на дорогу. Пашка издали начал ему махать, спасатель тоже помахал ему в ответ.      - Он в школе у нас физ-ру преподает. А летом - здесь.      Ясненько. Значит, сильно куролесить нельзя, иначе придется Пашке весь год отдуваться за меня перед физруком. Хотя чего еще ждать от такой маленькой местности?! Учителя, ученики, деревья, птички, дощатые сортиры - все друг друга знают. И знают про Костыль-ногу, только почему-то не очень рвутся эту тему обсуждать.      - Здрасть, Сан Саныч! - бросил Пашка учителю и стал подниматься на вышку, увлекая меня за собой.      - Привет-привет, - спасатель улыбнулся почти белозубо. - Работать пришли?      Пашка не успел ничего ответить. Ступенька под его ногами смачно хрустнула, подломился один из деревянных шестов, держащих вышку, второй-третий, и через секунду началось мое тестовое задание по приему на работу. В смысле рухнула вышка. Я полетел в воду. Пашка за мной, и Сан Саныч туда же. Деревянное тело не тонуло - кто бы сомневался. Я просто поймал за шкирки Пашку и Саныча, позволил им уцепиться за мою спину и не спеша погреб к берегу.      - Оперативно, - заметил на это Саныч, а у Пашки спросил: - Это твой новый друг?      - Родственник из Москвы, вчера приехал.      - Достойно.      Саныч кивнул. На лице все было написано: "Ясненько, вчера приехал и в первый же день нарвался. По полной программе. Теперь вот ищет применение новым способностям. Я бы на неделю в депресняк ушел. Достойно".      И тут раздался взрыв! В полуметре от Пашки вода поднялась столбом, и: "Бабах!" - волна вынесла нас на берег. Пашка еще пытался бултыхать ногами по твердой земле, а Саныч спокойно встал, как будто у него каждый день что-нибудь взрывается. Я же лежал и смотрел на воду, наблюдая, как всплывают оглушенные рыбешки. Либо кто-то их глушит на лодочной станции, в непосредственной близости от вышки (ну и что, что сломалась), либо "богатырская сила" подействовала.      Я покосился на Пашку. Да, парень, теперь ты богатырь. На рыбалку можешь ходить, как Шрек из мультика. Это стоило пятидесяти рублей. Правда, рыбешка нынче дешева, свежепойманную мелочь (примерно с полбатона) толкают дачникам по десятке, за хорошую щуку, с руку длиной, просят уже сто. Эликсир с лихвой окупится после первой же рыбалки. Только стоил ли он таких разрушений?!      - Я не нарочно, - Пашка смотрел в землю. - От неожиданности.      Да, мой друг, неожиданность получилась, прямо скажем, недетская.      - Что случилось-то? - спросил Саныч.      - Не знаем, - хором ответили мы, потому что Пашке еще здесь жить, учиться, а может, и жениться, если не уедет куда-нибудь. А кому нужен такой термоядерный богатырь? Опасно это, девочки.      - Тогда вы приняты, - беззаботно ответил Саныч. - Для начала починим вышку.      Вышку мы чинили до вечера. Пашка еще не освоился со своей богатырской силой, а ведь ее еще надо было скрывать, чтобы Саныч в обморок не падал. Термоядерный богатырь легко поднимал бревно, потом спохватывался и ронял. В воду, а чаще - мне на ногу. Сломанная нога, кстати, еще не срослась, и легко отваливалась, когда на нее роняли бревно. Я замучился привязывать ее обратно! Дачники, которые катались на лодках, беззастенчиво пялились на это шоу. Мы им продали глушенную Пашкой рыбку, пусть наслаждаются, а нам нужна наличность, потому что Пашка придумал план захвата Костыль-ноги.      План был простой как карандаш: я зайду к бабке один и в красках распишу, как "богатырская сила" подействовала на Пашку. Скажу, мне тоже хочется. А пока она будет кашеварить и лупить меня по щекам, чтобы в обморок не упал, Пашка влезет в окно и стырит злополучный Костыль. Его ведь в карман не спрячешь! Я войду с пустыми руками и с пустыми руками выйду. А если старуха хватится Костыля, я скажу: "Откуда я знаю, куда вы его засунули?!"      Уже темнело, когда мы освободились. К бабке же предстояло не идти, а бежать. Бежать через лес пробовали? Мне лично нравилось быть деревянным, потому что на Пашку из плоти и крови было страшно смотреть. Тут ссадина, там царапина - здесь клок волос выдран. А деревянная нога не пострадала - что ей сделается среди своих-то?      Я взлетел на бабкино крыльцо и в сто первый раз подумал, что, может быть, поздно: вон солнце садится. Постучал - тишина. Постучал еще - нет ответа. Дверь была не заперта. Вот сейчас я ее толкну и увижу деревянную скульптуру: Костыль-нога. Бабка, ковыряющая в носу. Дерево. Третьяковская галерея...      Бабка действительно ковыряла в носу, но была вполне себе живой, из плоти и крови. Она просто сладко спала, свернувшись на печке и засунув полпальца в крупную старушечью ноздрю. Уф!      Уф-то уф, но это в мои планы не входило. Что делать? Будить и действовать по плану или потихоньку найти Костыль?.. Костыля с порога не было видно, я шагнул в избу, громко брякнув о дверной косяк чем-то стеклянным. Бутылка с приворотом в кармане штанов. Совсем забыл про нее, а она болтается в кармане и брякает, рискуя разбудить бабку. Зафигом мне вообще этот приворот? Бутылку я вынул и поставил на стол у печки - будем соблюдать тишину. Где же этот Костыль-то, а? Комната в избе была одна и маленькая, но мест, куда можно спрятать палку, хватало. Вот, скажем, под лавкой - нет. За печкой - тоже нет. А вот шеренга стеллажей со всякими коробочками и склянками... Я сделал шаг к стеллажам и услышал знакомый вопль:      - Грабють! - проснулась, значит. Что ж, будем действовать по плану.      - Не бойтесь, это я, - я встал у окна, чтобы лучше было видно. - Зашел "богатырской силы" попросить, на Пашку вон так подействовало, так подействова...      - Ты, шоль? - бабулька ловко свесилась с печки и уставилась на меня. - Ух, напугал, ирод!      Я сотни раз потом переигрывал этот эпизод в голове, что мне стоило вовремя крикнуть: "Не пейте!" Я просто не успел или побоялся, а когда бабулька схватила со стола бутылочку с приворотом и разом осушила ее ("Уф, полегчало!") - было уже поздно. На пару секунд она так и замерла - свесившись с печки с бутылкой в руке, глядя впереди себя застывшими глазами. За глазами было интересно наблюдать. Они голубели с каждой секундой, зрачки расширялись. Из застиранных старушечьих глаз за какую-то минуту получились темно-синие, удивленно-круглые глаза ребенка, сидящего на горшке. Целиком бабулька не помолодела, а вот голос тоже изменился, как и словарный запас. Вместо очередного: "Напугал, ирод!" - бабулька выдала: "Милай, што ж ты сразу-то не разбудил! Умаялся ждать, поди, бедненькай", - и это было всего страшнее. Впрочем, нет: страшнее стало, когда бабулька разулыбалась, демонстрируя полное отсутствие зубов. А еще страшнее - когда она соскочила с печки и полезла обниматься:      - Одна сижу день-деньской, а тут вон какой сюрприз! Милай, дай обыму, как же я те рада! Щас я тебе пирожков...      - Мне бы силу, -я попробовал деликатно отстранить бабульку, но она еще крепче стиснула меня в объятиях.      - И силу сварим, и пирожков напечем, к чему торопиться-то?      И тут в глубине комнаты послышался "шмяк!" - Пашка здесь. Сейчас найдет проклятый Костыль, и можно выбираться отсюда. Лопать пирожки в мои планы не входило: во-первых, их еще надо испечь, а это долго, во-вторых, какие пирожки должны получаться у бабульки, которая готовит зелье из сероводорода?! Что-то меня не тянет их пробовать! Совсем не тянет.      Я вывернулся из объятий бабульки, сел за стол и сложил руки как первоклассник - ни обнять, ни подступиться.      - Мне бы силу... - промямлил и понял, что сглупил! Бабулька же сейчас пойдет в глубину комнаты, копаться на стеллажах, а там - Пашка. Надо быстро ее отвлечь!      Плохо соображая, что делаю, я вскочил из-за стола и сам налетел на бабульку:      - А уж я-то как рад вас видеть! - бабулька была худенькая, и для пущего эффекта я ее поднял и закружил: - С самого утра не видел, соскучился, блин, как по родной!      Хорошо, что бабка нахлебалась зелья и приняла все за чистую монету. Я бы на ее месте давно накостылял хамоватому подростку, который приперся воровать, да еще и обниматься лезет.      - Правда?! - она просияла, и мне стало стыдно. - Тогда оставайся! Поздно уже, автобусы не ходють, переночуешь и домой пойдешь, а? - И она подмигнула так, что мне захотелось бежать в Москву и орать: "Убивають!"      - Н-нет, меня ждут, мне бы зелье, а? (Надеюсь, Пашка уже нашел проклятый Костыль - во всяком случае, я не слышал в избе посторонних звуков.)      Бабулька сразу сникла:      - Зелье так зелье... Может, передумаешь?      Я безжалостно мотнул головой. Бабка отошла к стеллажам и принялась стряпать "богатырскую силу", которая мне даром не нужна. Пару минут она стряпала молча, и я чувствовал себя скотиной. Но потом продолжила свой доклад на тему: "Как я счастлива видеть у себя в гостях достойнейшего из подростков", - и мне сразу стало легче. В конце концов это было ее приворотное зелье. Сама сварила, сама же отхлебнула. Я ни при чем.      "Силу" она сварила за считаные минуты, залила в бутылку из-под шампанского и запихала в неизвестно откуда взявшееся ведро со льдом:      - Погоди, пока охладится. А хочешь - вместе разопьем?      Пришлось быстро отказываться, быстро прощаться и быстро улепетывать. Денег брать бабка не захотела, я фамильярно сунул ей полтинник в карман передника и поспешил ретироваться. Уф!      Пашка ждал меня на автобусной остановке. И всю дорогу, пока я бежал, за мной по лесу гнался бабулькин голос: "Заходи почаще, я весь день дома-а-а-а-а!" Наверное, она пьет "Богатырскую силу" с утра до вечера.      Было уже совсем темно, когда я выбрался к остановке, и ничего хорошего это не предвещало. В лучшем случае Пашка засек наступление темноты и вовремя "скинул" опасную ношу, и теперь Костыль блуждает где-то между бабулькой и остановкой, превращая в деревяшки кого попало. В худшем - я увижу сейчас деревянную статую...      Пашка стоял на остановке без Костыля. Ага, скинул! Хотя, может быть, она сама превратила парня в дерево и смоталась.      Пашка не двигался. Я подбежал ближе:      - Живой?      - Угу, - он развернулся ко мне - так: руки-лицо, эта нога давно деревянная... - Только я Костыль не нашел.            Глава 7            Ночные опасности            - Как не нашел?      - Так. Все облазил, вышел за пару секунд до тебя - нет там Костыль-ноги!      Та-ак! Значит, Пашка слышал весь мой позор, от начала до конца. И Костыля не нашел. Выходит, зря мы все это затеяли?!      - Я думаю, Костыль сам ушел с наступлением темноты, - он же умеет. Только я не понял, зачем ты полез к ней обниматься?      - Она первая начала. Нечаянно выпила мое приворотное зелье, думала, вода. А я полез, когда тебя услышал, думал отвлечь.      Получалось, будто я оправдываюсь, и меня это злило. Оправдываться должен Пашка, это он не нашел Костыль-ногу и сорвал операцию. Хотя, если по совести, оправдываться должна была Костыль-нога, - из-за нее мы тут оказались и все это затеяли. А если уж совсем начистоту, оправдываться должен тот торговец, который сотни лет назад убил ни в чем не повинного Пиноккио. Ну уж никак не я.      - Думаешь, сам ушел? А может быть, ты плохо искал? - Да, я был зол, ну и что с того?!      - Точно говорю! Я все там облазил, пока она готовила. Странная такая - ничего у себя под носом не замечает.      - Это от приворотного зелья, она только меня видела. Ладно, что делать будем?      Пашка пожал плечами:      - Домой идти. Костыль надо засветло искать, сам знаешь.      - Знаю.      И мы пошли домой. Автобусы уже не ходили, и нам предстояло пехать несколько километров. А Костыль-нога, между прочим, сбежала у бабульки, значит, далеко отсюда не ушла. Сидит, небось, в кустах и хихикает - ждет, когда поближе подойдем, чтобы выскочить и сотворить парочку деревянных статуй. М-да, веселая перспективка, погибнуть, не дожив до совершеннолетия, по вине гнилой деревяшки. Я шел и невольно вглядывался в каждый куст: в этом она прячется или вон в том... Потом понял, что занимаюсь ерундой: пытаюсь разглядеть палку в кустах, да еще и ночью.      - Я думаю, - рассуждал Пашка, - что бабулька все-таки ведьма. Зелья ее действуют - раз, Костыль-нога днем была у нее, а вечером сама ушла, и бабулька ее не хватилась - два...      - Она бежит за нами и орет: "Вернись, Игорек, я не могу без тебя" - три, -закончил я за Пашку и утянул его в кусты.      Бабулька действительно за нами бежала, а я вовсе не успел по ней соскучиться.      Кусты кололись и предательски шуршали. Я потянул Пашку дальше в лес, здесь у дороги бабульке на нас наткнуться, как два байта переслать, а в лес она, может, и поленится идти. Бабулька догоняла. Продираясь сквозь ветки и утягивая за собой Пашку, я бегом-бегом уносился в темный лес, оставляя все дальше освещенную дорогу.      Я выбрал заросли погуще, нырнул в них и замер. Пашка тяжело дышал рядом:      - Думаешь, не найдет?      - Тс-с-с.      - Игорь! - Бабка кричала совсем рядом, я едва сдерживался, чтобы не рвануть отсюда во все лопатки. Рвану - точно найдет, засечет по шуму в кустах.      - Игорь! - Голос отдалялся, кажется, пронесло. Уф!      - А что дальше? - прошипел Пашка, и я понял, что влип. Дорога-то одна. Допустим, ведьма не знает, где я живу, но бешеной старухе семь верст не крюк - пробежать по дороге пару километров туда-обратно ей не составит труда. А еще эта дорога прямая и освещена к тому же. За километр прекрасно видно, кто там идет впереди или за тобой. В общем, выходить на дорогу и спокойно идти дальше, конечно, можно, но до первого случая, когда бабульке захочется обернуться. Потом надо будет опять нырять в кусты и удирать лесом. А в лесу полно деревьев - можно ненароком наткнуться на Костыль-ногу и тогда...      - Пошли? - спросил Пашка.      И мы пошли на дорогу, потому что бабка, хоть и бешеная, все-таки лучше Костыль-ноги.      Я шел и видел прямо перед собой силуэт убегающей ведьмы, а может, и не ведьмы, но все равно страшно. Я так на нее засмотрелся, что даже не обратил внимания, когда совсем рядом со мной зашуршали кусты. Зашуршали и зашуршали, подумаешь, может, это ветер или зверек какой-нибудь. А вот Пашка обратил, за что и был наказан.      Он рванулся на шорох, как охотничий пес, провалился в кусты: "Бум!" "Хрясь!"... И вышел оттуда деревянным солдатиком Урфина Джюса, сжимая в руке свою дубинку - Костыль-ногу.      Я старался не смотреть, но у меня не получалось. А когда получилось, я понял, что старался зря. Вон Пашка, держит в руках Костыль-ногу и пялится на нее как дурак уже минуты три. И что ему сделалось? Нет, конечно, он стал деревянным, как я. Но при этом он не статуя - машет руками, мотает башкой и орет: "Не бойся!" Я пошевелил конечностями - все в порядке. Значит, Костыль-нога превращает людей просто в деревянных солдатиков, не лишая возможности думать и двигаться. Удовольствие, конечно, сомнительное, но всяко лучше, чем я думал. По крайней мере, теперь мы можем оттащить эту Костыль-ногу домой и, не боясь ничего, спокойно с ней повозиться, прикидывая, какой-такой должна быть Самая Лучшая Деревяшка. По правде говоря, у нас и выбора-то нет, мы просто обязаны удовлетворить амбиции несчастного протеза. А иначе, как мы обретем прежний вид? Мне лично не нравится ходить деревянным солдатом, да и Пашке, я думаю, это тоже не по душе.      Костыль-нога скрипела, трещала и вырывалась из Пашкиных рук. Наверное, если бы не "богатырская сила" - фиг бы он ее удержал, а так нес под мышкой как миленькую, походя рассуждая, что с ней надо сделать перво-наперво.      - Смотри сюда, Игорь: на дрова ее пускали - не помогло, - Пашка загибал деревянные пальцы, - утопающих спасали - не помогло. По прямому назначению - как костыль - использовали - тоже не помогло. Двери сортира и прочие глупости опускаем. Что остается?      Я смог только пожать плечами. За минувшие сутки я перебрал кучу возможных вариантов - все либо казались мне ерундой, либо уже были опробованы местными жителями, и неудачно.      - А я знаю, - торжествовал Пашка, - самая лучшая на свете деревяшка - это детская игрушка!      Пашка дурак. Простим его и постараемся увести от опасных мыслей, пока всех детей в округе не превратил в деревяшки.      - С чего ты взял? - осторожно спросил я.      - С того, - гордо ответил Пашка, - что все дети - максималисты. Если им что-то не по душе, они кричат "Ненавижу!", а если нравится - так и говорят: "Это самое лучшее на свете".      Может, мой провинциальный кузен и бредил, но Костыль-нога у него под мышкой вдруг перестала биться и заинтересованно замерла. Я решил: а почему нет? Риск, конечно, большой, но если мы не будем рисковать, мы никогда не расколдуем ни себя, ни поселковых детей, у которых, кстати, тоже полно деревянных рук и ног. И потом: кто сказал, что полученную игрушку обязательно нужно давать ребенку? Задача у нас сделать Самую Лучшую На Свете Деревяшку. Сделать - и все.      Я спросил:      - Когда начнем?      - Думаю, - солидно ответил Пашка, - ночью мы мать, пожалуй, разбудим, поднимется посмотреть, что случилось, и сама одеревенеет. А если днем, то куда эту штуку на ночь запереть? Она ж отовсюду выберется!      Я вспомнил, что, например, вампиров отпугивают чесноком, а убивают серебряными стрелами, а еще какую-то нечисть ловят шелковыми нитками... В общем, предполагаемых способов удержать ногу на месте хватает, надо только найти нужный. И мы помчались домой, искать нужный способ.      Помчались и нарвались на ведьму. Как я успел про нее забыть?! Она брела навстречу, усталая и грустная. Я в очередной раз почувствовал себя скотиной, но ненадолго, потому что, увидев меня, ведьма тут же воспряла и побежала ко мне обниматься:      - Игорек! - последние пять шагов она бежала уже на деревянных ногах, и я опять почувствовал себя скотиной. Но секунду спустя бабка стиснула меня в деревянных объятьях, и я перестал себя так чувствовать. Сама дура!      - Бабуля, вы ничего не заметили? - деликатно начал Пашка, а у меня уже сил не осталось на дипломатию, я так и ляпнул:      - Вы одеревенели, нефига было за мной гоняться и смотреть на Костыль-ногу!      Бабулька взглянула на меня, потом на себя и среагировала неадекватно - стиснула меня еще сильнее:      - Я теперь такая же, как ты! Ничто не разлучит нас, мы созданы друг для друга! - Бабка произнесла длинный монолог о любви и верности, а мне захотелось разом поломать все телевизоры в поселке. Насмотрелась, поди, сериалов и говорит, как их герои, всякую чепуху. А я - слушай. Нет, сериалы - это зло. И бабки - зло. Но самое большое зло - это всевозможные зелья. Вот старуха напилась приворотного - ее и колбасит! А Пашка со своей "богатырской силой?!" Ну сила-то ладно, в конце концов, она помогает ему удерживать Костыль-ногу. Надо, кстати, и мне хлебнуть, я же тоже буду делать из нее Лучшую Деревяшку. Конечно, тогда в лесу мне попало на ноги немного этой силы, но что-то я не чувствую себя богатырем. Наверное, зелье все-таки стоит пить через рот.      Не обращая внимания на болтающуюся на шее бабульку, я откупорил бутылку "силы" и от души хлебнул. Как хорошо иметь деревянный язык! С настоящим я бы долго плевался, а так, после изнурительного рабочего дня аммиак с сероводородом хорошо пошли. Эй-х!      Бабулька на шее стала легкой, как обычная цепочка. Я почти не чувствовал, что там болтается, и решил, что она мне не мешает. Пусть висит, если хочется, я уже устал от нее бегать. Висит себе, бухтит что-то на ухо, надоест - сама отвалится. А пока можно не обращать внимания и спокойно идти по своим делам, тем более что их у меня невпроворот.      - От "богатырской силы" всегда себя чувствуешь таким спокойным?      - Угу, - ответил Пашка. - И ничего не боишься, кроме как на ногу кому-нибудь наступить.      - Почему?      - Раздавишь!      - Мдя, надо под ноги смотреть. А вышка тоже из-за тебя сломалась?      - Угу. Но мы хорошо починили, я проверял. Так что завтра не свалимся.      - Надеюсь.      Мы шли по ночной дороге. Шумел лес, светила луна. Бабулька весело болталась на шее, в такт моим шагам. Костыль-нога угрожающе поскрипывала под мышкой у Пашки. Спите спокойно, местные жители. У Пашкиной матери много чеснока и шелковых ниток. Инструменты тоже найдутся. Мы обязательно сварганим Лучшую Деревяшку На Свете.            Глава 8            Как удержать Костыль?            Поселок уже спал. Мы свернули с дороги и оказались в полной темноте: луна спряталась за тучу, а на пешеходные поселковые улочки по ночам не тратят электричества. Нафига? Кому надо, тот фонарик возьмет.      Пашка фонарика не взял, о чем уже успел пожалеть раз пятнадцать. Ни бабульки, ни Костыля он совершенно не стеснялся, жалел на весь поселок, да так, что уши в трубочку сворачивались. Сюда бы нашу русичку: она думает, что знает все ругательства, и поправляет тех, кто ляпнет при ней нечаянно. "Этот глагол не имеет формы первого лица единственного числа, вы даже выругаться правильно не можете на родном языке!". Послушала бы Пашку - сразу бы утерлась.      Я едва различал белеющую под ногами дорогу да темные силуэты домов.      - Как ты вообще здесь ориентируешься?      - Как обычно. Мой дом - третий по улице Свободных Доярок. Улица Свободных Доярок проходит перпендикулярно улице Красных Кузнецов, а улица Красных Кузнецов... Живу я здесь, понял?      - А, ну да.      Третий дом по улице Свободных Доярок мы нашли спустя полчаса. Свет не горел: он нигде не горел, все спали. Я зажал рот бухтящей бабульке, Пашка крепче стиснул в объятиях Костыль-ногу, и мы на цыпочках прокрались на второй этаж, к нему в комнату.      - Уф! - Пашка плюхнулся на кровать. - Теперь надо искать нитки-чеснок.      - Игоречек, за что?! - залебезила бабулька, когда я ее отпустил.      - Тиха! Держи Ногу, - Пашка сунул мне костыль, - пойду вниз - все нитки у матери, все овощи на кухне, еще что прихватить?      Конечно, неплохо было бы попросить серебряных пуль, но, боюсь, у тети Нюси их нет.      - Возьми просто веревок покрепче, мало ли!      - Угу.      Пашка ушел. А я остался с Костылем под мышкой и бабулькой на шее.      Брыкались оба. Костыль-нога понятно почему: ей хотелось делать деревяшки из людей, а не ждать, пока из нее самой что-нибудь сделают. А бабулька увидала неубранную Пашкину комнату, поняла, что я здесь живу, и решила продемонстрировать свою любовь. Надумала сделать уборку. Я сперва не понял, когда бабка отпустила мою шею. Думал: наконец-то отвалилась, собралась домой. Щас! Отвалившись, она рванула к Пашкиному письменному столу и с грохотом смахнула все, что на нем было:      - Бардак! Сейчас, Игорек, я приберусь...      Я быстро подхватил бабку за шкирку и опять повесил на шею:      - Не шумите, теть-Нюсю разбудите!      - Уснет, ничего ей не сделается, - сопротивлялась бабулька, - ты же не можешь жить в таком свинарнике!      - Могу. Тихо!      - Ну Игорек! - Старуха попыталась вырваться. Ха, сама же варила мне "богатырскую силу"!      Костыль-нога между тем угрожающе постукивала по полу. Я держал ее под мышкой, но ей хватало длины, чтобы постукивать, и оттолкнуться-убежать она тоже могла, спасала только "богатырская сила".      Я стоял, как дурак, посреди комнаты и думал: "Не выскользнули бы!" Но они не успели. Вошел Пашка с нитками, веревкой и чесноком и стал привязывать к Костылю шелковую ниточку. Костыль-нога брыкалась, бабулька - тоже, обе они нам мешали. На сто первой попытке приладить ниточку Пашка не выдержал:      - Слушай, давай ее где-нибудь запрем?      - Ногу?      - Нет, Джульетту твою. Всю операцию нам сорвет, е-мое!      Я согласился, что да, бабулька-Джульетта может, она такая, но только где ее запереть? В шкафу - негуманно, в кухне она устроит погром и всех перебудит...      - В сортире, - нашелся Пашка, - он на улице, стучать будет - мать не услышит!      - А если теть-Нюся ночью выйдет?      - М-дя... А, придумал - в бане! Она тоже на улице, только ночью туда никто не сунется!      - Пошли.      Пашка взял у меня Костыль-ногу, я покрепче стиснул бабульку, и мы пошли запирать ее в баню.      - Игорек?! За что?! - Голосила она. Пришлось опять зажать ей рот:      - Шумите много. Вот Ногу привяжем, спрячем, тут же вас и выпустим.      Бабулька обреченно кивнула, и я вновь почувствовал себя скотиной: кажется, она была готова на все ради меня.      Баня стояла шагах в двадцати от дома, и это было здорово. Пускай бабулька хоть песни поет - теть-Нюся ее не услышит.      - Я буду ждать тебя! - томно выдала бабулька и запечатлела на моей физиомордии деревянный поцелуй. - Возвращайся скорее, вместе попаримся!      О чем она говорит - мы же деревяшки! Париться нам неполезно.      Мы на цыпочках взлетели в Пашкину комнату и продолжили развлекуху. Мне теперь никто не мешал, я мог спокойно держать Костыль, а Пашка - привязывать его на ниточку. Ниточка выглядела тонкой, а Костыль - внушительным.      - Может, сперва веревку попробуем? - предложил я, но опоздал. Пашка привязал Костыль, двумя руками ухватил катушку и скомандовал:      - Пускай!      От неожиданности я ослабил хватку. Нога выскользнула от меня, рванула, оборвав нитку, и, оглушительно стуча, поскакала к дверям.      - Держи! - одним прыжком я скакнул ей наперерез, а Пашка схватил ее сзади.      - Уф! Нитки не помогли, - резюмировал он. - Покажи-ка ей головку чеснока, может, смирнее станет?!      Я взял со стола чеснок (Пашка успел выложить) и, держа на вытянутой руке, стал медленно подходить. Если он убивает вампиров, то значит, и Ноге может сплохеть. Убивать ее в наши планы не входило - мы тогда не сможем никого расколдовать. Нога нервно постукивала, вырываясь от Пашки. Черт ее знает, как она себя чувствует! Ее ж не спросишь! Я на всякий случай спросил:      - Будешь хорошо себя вести?      Нога стукнула об пол. Ну и как это понимать?      - Ослабь чуть-чуть хватку, может, она образумится.      Пашка ослабил. Ноге, кажется, только того и надо было: она вырвалась, дала Пашке по башке и - опять к дверям!      Нет, я успел ее перехватить, но мы ж так весь поселок перебудим, е-мое!      - Давай привяжем ее к чему-нибудь и будем караулить по очереди, а то мы так и упустить можем.      - Угу, - кажется, Пашку тоже достали эти игры. - Только к чему привязывать?      Я оглянулся, в поисках подходящего предмета. Стол-стул она, пожалуй, унесет с собой, сильная, зараза. Шкаф? Шкаф может и не унести, но чтобы к нему привязать, придется отодвинуть его от стены - нашумим. Кровать? И плюхнуться сверху для надежности...      - Давай, - согласился Пашка.      Я осторожно отодвинул от стены кровать и окрутил ее веревкой:      - Тащи сюда.      Пашка подтащил Костыль и уложил на кровать, как ребенка. Я быстро затянул узел, один, другой...      - Примотай покрепче.      Я начал приматывать Костыль к кровати. Костыль трепыхался, но лежал. Пашка ругался, но держал. Я прикручивал молча. Так нас и застала тетя Нюся.            Глава 9            Вечеринка деревянных солдатиков            - Что вы расшумелись среди но... - "чи" она уже не говорила, а скрипела. Деревянным голосом, как мы с Пашкой. Вот так за пару секунд: подошла, глянула - и готово.      - Теть Нюсь, вы не волнуйтесь, мы расколдуем вас! Видите, мы ее поймали, она не убежит. Осталось только придумать, что за Лучшая Деревяшка такая. Эта нога статуями никого не делает, просто деревенит, хуже уже ничего не случится... -Я оправдывался, как маленький, но что мне было делать?!      Тетя Нюся медленно оглядела свои ноги, руки и нас с Пашкой. Пашка стоял, согнувшись в три погибели над кроватью (еще держал Костыль), я тоже - только с веревкой в руках. Опомнился, затянул последний узел, встал ровно.      - Видите? Мы живы, только деревянные. За ночь придумаем, что сделать, а утром выстругаем - и все. Хуже не будет...      - Не будет, говоришь? - Теть-Нюся включила свет и уставилась в зеркало.      Это она зря. Вы только прикиньте, как выглядит деревянное лицо!      Тетя Нюся придирчиво осмотрела себя, провела рукой по буратинистому деревянному носу:      - Да, ты прав. Хуже не будет. - И пообещала: - Выдеру. Обоих. Только расколдуемся сперва.      Пашку это вполне устроило. Меня - тоже. Остались пустяки - расколдоваться.      - Ну и что же вы придумали? - спросила тетя Нюся уже спокойно, но ответить нам не дали. С грохотом распахнулась форточка, захлопали десятки крыльев, и в комнату влетела стая дятлов.      - Хай, камрады!      Я узнал Долбодуба. Он влетел в окно и приземлился на магнитофон, прямо на кнопку "Плей", и дом наполнило знакомое "Тунц-тунц".      - Йооо! - Дятлы расселись на мебели и начали танцевать, пристукивая клювами: "Тунц-тунц! Тунц-тунц"!      Я опомнился первым:      - Долбодуб!!!      Дятел радостно вспорхнул на спинку кровати, прямо передо мной:      - Нормально, чел! Это хорошие ребята, я им рассказал, какой ты клевый диджей! Они все тя уважают, правда, камрады?      - Да! - рявкнули дятлы хором.      - Так это ты их сюда позвал? - ожила теть-Нюся. - Немедленно гони, слышишь?! Весь поселок перебудим, как я соседям в глаза смотреть буду?!      Я повернулся к Долбодубу:      - Слышал?      - Ну ты че? - обиделся дятел. - Я ж народ пригласил!      - Вали, говорю. Теть-Нюся шутить не любит, получим оба.      - Ты про ту чиксу? - Дятел невежливо показал лапой на мою тетку. - Так мы ее щас задобрим! Эй, Долбоклеп!      Я уже понял, к чему он клонит:      - Не надо, слышишь?! Валите по-хорошему лучше!      Долбодуб критически посмотрел на меня:      - И тебе тоже надо расслабиться. Слышь, Долбоклеп, дай им по березовому соку, а то больно груженые!      Долбоклеп уже сидел у меня на плече:      - Не нада!      - Спокойно, камрад, открой ротик...- Ни кружки, ничего в лапах у дятла не было, и я уже понял, как он собирается поить меня соком:      - Прекратииииии!      А вот рот открывать мне не следовало. Дятел приоткрыл клюв, задергал головой и "Буээээ!" - выдал мне порцию березового сока на физиономию. Он же птица! Они всегда так кормят своих птенцов... Рот захлопнуть я успел, хотя все равно противно.      - Фу! - я спихнул дятла. - Птичьи мозги, уберетесь вы когда-нибудь?!      - А это идея! - подхватил Долбодуб. - Камрады! Мы тут сейшн устроили, напылили-напачкали, айда убираться!      О нет! Захлопали крылья, залетали по комнате мелкие предметы, один дятел попытался поднять веник и с хрустом уронил его мне на башку. Тетя Нюся с открытым ртом наблюдала безобразие. Наконец очнулась.      - Выдеру! - пообещала она и бесцеремонно вытащила ремень из Пашкиных брюк. Брюки упали.      - Выдеру! - Рявкнула тетя Нюся и, размахивая ремнем, поскакала по комнате за дятлами, как Фрекен Бок за Карлсоном.      - Всех выдеру! - лютовала моя тетка, лихо перепрыгивая через стулья. Дятлы кружили над ней. Они, может, и рады были бы улететь, но с перепугу потеряли выход.      - Шухер, камрады! - вопил Долбоклеп. - Чокнутая чикса! Полундра! - наверное, он очень испугался, если впихнул в одно предложение весь свой словарный запас.      - Выдеру! - Гнула свое теть-Нюся, пытаясь вскарабкаться повыше - на шкаф.      Эту милую картину узрели соседи (дядя Боря и тетя Валя, как потом представил мне Пашка). Они услышали музыку в три часа ночи и решили наведаться к нам со скандалом. Дядя Боря решительно распахнул дверь и выдал заготовленную фразу:      - Что ж это твори... - правильно, "ца" он уже не говорил, а скрипел, потому что Костыль-нога никуда не делась, а лежала себе паинькой на кровати, наблюдая нашу колбасню. Интересно, почему на дятлов она не действует?      Тетя Валя и сказать ничего не успела, только глянула из-за мужниного плеча, что там такое творится, и тут же принялась ощупывать свое лицо - здравствуй, дерево.      - Вы не волнуйтесь, мы ее пойма... - Только я начал оправдываться, как ввалился еще пяток соседей, тоже, наверное, поскандалить из-за громкой музыки. Они решительно ворвались в комнату, сбив по дороге тетю Валю и... Угу. Никогда не буду ходить в гости без приглашения. Пусть соседи хоть дом взрывают!      - Что ж ета делаеца-а-а! - заголосила тетя Валя.      А за ней другая соседка:      - Людям спать не дают, в деревяшки превращают!      Я хотел было заметить, что никто их сюда не звал: сами пришли, сами превратились, но вместо этого опять стал оправдываться:      - Мыеепоймалимывсехрасколдуемблабла...      Меня все равно никто не слушал, все толпились у зеркала. Даже мужчины. Была охота любоваться!      - Вы озверели что...      Можно, я не буду говорить, кто вошел, и что с ним стало, и как он договаривал "ли"?      Через полчаса в Пашкиной комнате был целый взвод деревянных солдатиков - полпоселка. Вторая половина, должно быть, крепко спала и не слышала музычки. А может, была глухой или нескандальной... В общем, спаслась. Дятлы разлетелись под шумок. Теть-Нюся еще сидела на шкафу с ремнем, а Пашка придерживал спадающие брюки и затравленно оглядывался на деревянных соседей:      - Натворили мы делов...      Я снял тетку со шкафа, отобрал ремень, отдал Пашке. Надеюсь, больше никто сегодня к нам не придет. Соседи притихли, глядя на меня. Правильно, кто сохранил спокойствие, тот и главный. И я толкнул речь:      - Уважаемые соседи! Как видите, Костыль-нога поймана и привязана к кровати. Наша задача - расколдоваться, сделать из нее Самую Лучшую Деревяшку На Свете. И мы с Пашкой этим займемся, а вы поможете. Ваши предложения не выкрикивайте, а пишите на бумажке и бросайте в теть-Нюсин почтовый ящик. Мы попробуем все, что-нибудь да окажется верным. А теперь - спокойной ночи, нам не нужно, чтобы на шум прибежали новые жертвы.      Селяне дисциплинированно захлопали, но тут же нашлись недовольные:      - А кто ты такой, чтобы с ней справиться?      - Ишь, делать они будут, а мы предлагать! Сами можем!      (Если могут, то почему до сих пор с ней не справились?)      - Мал еще старших учить!      Я обессиленно рухнул на кровать, прямо на Костыль-ногу. Дикари! Пусть делают, что хотят!      - Что здесь проис...      Ну да, в комнату ворвался пяток новых жертв. Ей-х! Нет, не буду ничего объяснять, пусть сами оправдываются. А меньше надо горланить и больше предлагать по делу. Я не слышал еще ни одного конструктивного предложения от селян, одни ругательства.      - Обалдели, что ли...      Еще один. Здравствуй, дерево.      Мои деревянные веки успокаивающе поскрипывали, Костыль-нога уютно ворочалась под боком. Селяне убаюкивающе матерились. Я сам не заметил, как заснул.            Глава 10            Креативность селян            Проснулся я от того, что кто-то шарит у меня под спиной. Ну да, Пашка проверяет, цела ли Костыль-нога. Цела, куда ей деться?! Вот она, родимая, лежит и не рыпается. Утро же.      - Утро, - подтвердил Пашка, - вставай, работать пора. Я Саныча предупредил, он нас не ждет. Будем столярничать. У нас полный почтовый ящик предложений, хоть половину за день сварганим - уже хорошо.      Мне стало не по себе:      - Слушай, а как мы из одной и той же палки сделаем много разных вещей? Ее ж не хватит!      - Так она восстанавливается, - ответил Пашка, - я ж говорил, с ней чего только не делали...      Ага, точно. Я и забыл.      - Полный ящик, говоришь?      - Ну да. Наши все такие: побухтят-побухтят, да перестанут, сделают, что велено.      - Слава богу!      Пашка ухватил меня за майку и стащил с кровати:      - Не дрейфь, родственник! Работать давай.      Он притащил инструменты, а я - записки. Было действительно много, штук сто.      - Не знал, что в селе столько народу!      - Восемьдесят человек, - гордо ответил Пашка. - Восемьдесят три, с тобой, мной и матерью. - Помолчал и добавил:      - И все деревянные.      - Все?!      - Угу. Пока ты спал, успели дойти все остальные.      - М-дя. - Я начал перебирать записки.      В чем в чем, а в изобретательности, креативности и нестандартности мышления местным не откажешь. Каждый извернулся, как мог: "зубочистка" (издевается, да?), "спички" (куда ни шло), "кнут" (молчу-молчу), "ложка" (даже знаю, кто это писал), "расческа"...      В общем, весело.      - С чего начнем? - спросил я.      - С мелочей. Их можно делать одновременно. Разломить ее пополам: я, к примеру, делаю игрушку, ты - ложку.      И мы стали делать, Пашка - игрушку, я - ложку. К полудню к нам присоединился дядя Боря и стал варганить зубочистки из щепочек.      - Смотри, малец, - поучал он, орудуя ножиком, - пока нас не расколдуешь, в Москву тебе дороги нет...      А то я не знал! Куда ж я поеду такой красивый?!      Ложка получилась корявенькая (не каждый день я делаю ложки), но это не суть. Если поделка правильная, Нога поймет (надеюсь) и не будет больше безобразить. Если нет... Едва Пашка закончил свою игрушку (кораблик), как ложка задрожала у меня в руках и "раз-два" - шустренько слилась и с корабликом, и с зубочистками, и с кучей стружек на полу. Пред нами предстала Костыль-нога в первозданном виде.      - Не угадали, - холодно резюмировал Пашка, - что там дальше у нас?..      Дальше был крючок для полотенец (час от часу не легче!), рожок для обуви и рогатка. Я подумал, что если и дальше будем принимать всерьез такие предложения, то никогда не закончим.      - А сам-то что предлагаешь? - спросил Пашка. Пришлось заткнуться и делать рогатку. Все мои светлые мысли куда-то улетучились. Нелегко это - решать философские вопросы с деревянной-то башкой!      К вечеру мы успели сделать три десятка бесполезных деревянных вещей и расстроиться, что ни одна из них не оказалась Самой Лучшей Деревяшкой. В ящик сыпались новые и новые записки, я едва успевал доставать. Потом начали прибывать соседи (помочь), и мы с Пашкой решили, что заслужили короткую прогулку. Пускай соседи построгают, раз им хочется.      Мы съехали по хрупким деревянным перилам и вывалились на крыльцо.      - Перила надо попробовать сделать, - заметил Пашка, - и мостки.      Я сказал: "Угу", - потянулся, вдыхая свежий деревенский воздух и услышал:      - Сгинь, нечистая!      Крик доносился со стороны бани. Я вспомнил, как мы вчера заперли туда бабку, сказал:      - Блин, забыли про нее! - рванули мы к бане.      У распахнутой двери стояла тетя Нюся и вопила: "А-А-А!!! " Я заглянул: да, зрелище, конечно, необычное, но страшного, на мой взгляд, ничего. Сидит на полке моя бабулька, держит за шкирку Пашкиного щенка (как попал туда, непонятно) и пытается напоить из банного ковшика:      - Ну хлебни, милай! Я есть хочу, с вечера сижу тут одна!      До нас с Пашкой дошло, и мы начали ржать. Тетя Нюся покосилась на нас, неоригинально пообещала: "Выдеру!" - и стала жаловаться:      - Я слышу, в бане "шур-шур", а снаружи заперто, вошла, а тут вот! Как просочилась? Почему с собакой говорит? Зачем ей его поить? Чертовщина!      На мой взгляд, чертовщину мы за последние сутки видали и покруче, чем бабулька, разговаривающая с собакой. Но спорить я не стал, просто объяснил, что к чему. На тетку это произвело неизгладимое впечатление:      - Что же мы все теперь будем есть? Так?!!!      А с улицы между тем раздавались голоса соседей:      - Шарик, на меня!      - Нет, на меня!      - Бобик, Бобик!      Теть-Нюся оглянулась, послушала, вздохнула и вышла.      - Расколдуйте нас поскорее, - попросила она Пашку и в сто первый раз пообещала: - Выдеру.      - Игорек! - кинулась мне на шею бабулька. - На кого ж ты меня оставил?!      Я сказал:      - Извините. - Потому что стоило извиниться перед человеком, которого ты запер в бане и забыл.      Но бабулька, кажется, не сердилась:      - Да дело молодое, что, я не понимаю?! Ну, куда пойдем?      Вопрос был, конечно, хороший. Больше всего мне хотелось спровадить ее домой и спокойно погулять с Пашкой, обдумывая философский вопрос о Лучшей Деревяшке. Но разве от нее отвяжешься?! Я привычно поправил бабульку на шее, как шарф, и без надежды предложил:      - Пойдемте, мы вас проводим? Вы устали тут сидеть, небось, почти сутки!      - Не-е, - бабулька еще крепче повисла на мне. - Теперь я от тебя никуда не уйду!      Что и требовалось доказать.      - Пойдем по поселку пошляемся, - предложил Пашка.      И мы пошли шляться по поселку.      Селяне уже вернулись с работы и теперь бегали за собаками, требуя ужин. Слышали, как одна тетка жалуется другой: "Я его кормила-ростила, а он на яблоню ногу задрал!" У забора на лавочке сидели два старичка, один, разминая пальцами папиросу, тоже жаловался:      - Не могу, Палыч! Сгореть боюсь!      - А ты не в затяг, - поучал сосед.      - Да я так со второго класса не курю, - сокрушался Палыч.      М-да. Здравствуй, дурдом "Солнышко" - поселок Деревянный! Я только теперь понял, почему он так называется, но легче от этого не стало.      - Слышь, Паш, а поселок все время Деревянный был? Или есть другое, старое название?      - Выясняли уже, - буркнул Пашка. - Нет, с Костыль-ногой эта история не связана. Просто раньше в поселке жили "деревянные" ремесленники: плотники всякие, столяры...      - А потом?      - А потом выросли их дети и начали осваивать другие ремесла. Это ведь скучно, когда все вокруг заняты одним и тем же. Они стали гончарами, кузнецами, кто кем. А название "Деревянный" осталось.      - А столяры?      - Последний нам сегодня помогал. Дядя Боря.      - И все?      Пашка пожал плечами:      - Есть Петрович еще. Но он уже сто лет не работает. И вообще из дома не выходит, я не удивлюсь, если он один из всего поселка настоящим остался.      - Настоящим?      - Ну не деревянным. К нам вчера все зашли, а его не было. Он весь день дома сидит, ни с кем не общается. Даже в огород не выходит. Чем жив?      - Пошли к нему!      Пашка открыл было рот, наверное, хотел спросить "зачем?", но передумал. Дошло! Конечно, кто еще знает все о деревяшках, как не столяр?! От дяди Бори, правда, толку было мало, но вдруг этот Петрович знает больше?      - Вон дом с красной крышей, видишь? - Пашка показал куда-то за горизонт. На отшибе, у самого леса действительно стоял маленький домик. Игрушечный такой. С красной крышей.      - Игорек! Может, не надо? - вякнула бабка на шее. Я уже давно перестал ее воспринимать как мыслящее существо, и Пашка тоже. Поэтому мы проигнорировали ценное замечание.            Глава 11            Список мастера            Ни забора, ни огорода, ни даже бани и дощатого сортира у Петровича не было как факта. Просто дом с дырявым крыльцом и облезлой кошкой для уюта. Пашка шагнул мимо нее и вежливо постучал. Вообще я не заметил за местными такой привычки - стучать. Если им куда-то надо, то они берут и заходят, не предупреждая и не осведомляясь, можно им туда или так перебьются. Из-за этого вчера и одеревенел весь поселок. Стучали бы - были бы сейчас целехоньки. А они не стучали, потому что нет у них такой привычки. Но Пашка постучал. Боится?      - Не заперто! - Нормальный голос, не молодой, конечно, но и не стариковский скрипучий. Что там Пашка говорил, что Петровичу сто лет?      Мы вошли, и я увидел мумию. Нет, я стараюсь уважать старших, но по-другому не назовешь. Скелет, обтянутый костями, выпученные глаза и белые одежды. Совсем сюрно смотрелась длинная пушистая борода на высушенном лице.      - Хто-й-то?      - Эт я, Пашка, Нюсин. А это мой родственник из Москвы, не пугайтесь.      - Костыль поработал?      - Угу. Весь поселок уже, Петрович, - Пашка запнулся, - кроме вас. Мы ее поймали и делаем самую Лучшую Деревяшку. Только не выходит ничего.      - Ясно, - вздохнул старик.      Он лежал на пружинной кровати с железными прутьями. Рядом стояла табуретка, на ней - куча лекарств и пара сушек. Еще в комнате был шкаф и одинокий стул. И все. Наверное, поэтому сесть нам не предлагали. Мы так и стояли в прихожей (или как это называется в деревнях?).      Пашка мямлил:      - Мы думали, вы...      - Знаю я, что вы думали. Я сам об этом думаю уже сто лет. Все перепробовал. Только зря это.      - Все? - переспросил я. - Перепробовали?!      А Пашка бесцеремонно подошел и взял старика за руку. А я уже и так видел: деревянный старик-то, деревянный. Только худой очень, и весь укутанный, вот и смахивает на сухонького дедульку из плоти и крови.      - Давно?      - После войны еще. В первые же годы, как этот Костыль появился. В поселке тогда полтора человека осталось, всех поубивало. А тут еще эта чертовщина. Ну я тогда и решил, будь что будет, а своих я спасу. Тридцать лет над ней сидел, все без толку.      - А потом?      - Руки не те стали.      Пашка прислонился к дверному косяку и сполз на корточки. А я-то считал его оптимистом! Хотя и самому стало паршиво. Это что же, мне теперь всю жизнь так ходить? Да меня селяне на дрова распилят, если я приду с этой новостью! А если не распилят - тоже приятного мало, как жить-то, е-мое?! Интересно, деревья умеют плакать?..      Я попробовал - не получилось. Тогда спросил:      - А у вас не осталось списка? Ну того, что вы делали?      Старичок улыбнулся и выдал:      - Под кроватью чемодан достань.      Я кубарем кинулся под кровать и выволок на свет внушительный коричневый чемодан. С трудом подковырнув деревянными пальцами, отстегнул пряжки: опа! В чемодане лежала энциклопедия. Большая, Советская - несколько десятков томов.      - Там еще один - подсказал Петрович.      Я нырнул под кровать и достал второй чемодан - там лежала вторая половина энциклопедии - еще два десятка томов.      - А список?      - Он и есть, - ответил старик, и тут мне по-настоящему захотелось плакать. Больше пятидесяти томов, сто тысяч слов... Положим, не все они существительные, и не все можно сделать из дерева. Кое-что ведь Петрович уже сделал (за тридцать-то лет!). Но все равно при таком объеме работать можно до старости!      Я раскопал первый том и, не ожидая ничего хорошего, открыл. Да, старичок не соврал: все, что он уже сделал, все слова, которые он материализовал в дереве, были аккуратно зачеркнуты карандашом. "Абак" (счетная доска у древних греков), "Абрамцево-Кудринская резьба" (резьба по дереву)... В основном Энциклопедия была исписана именами известных людей и географическими названиями. Это еще облегчало задачу. Может, прорвемся?      - Берите, - разрешил старик. - Вдруг?..      Пашка подошел и попробовал на вес один чемодан. "Богатырская сила" позволяла унести и оба в одной руке, скорее Пашка боялся, что ручка у чемодана оторвется. Так и случилось.      - Тачка в кладовке, - предложил старик. - Там же инструменты можете взять.      Пашка кивнул: "Спасибо", - и рванул за тачкой.      Домой шли молча, болтала только бабулька на шее:      - Говорила я вам, говорила, он же ненормальный! Нагрузил детей и рад.      По мне, так это она нас нагрузила: повисла на шее и грузит своей чепухой. Но я молчал, потому что неохота было с ней пререкаться. Уже у дома я подумал, что вовсе не обязательно было тащить на себе всю энциклопедию. Если Петрович работал подряд и остановился, скажем, на двадцатом томе, то предыдущие девятнадцать нам уже не нужны.      Темнело. Вот-вот очнется чокнутый Костыль и пойдет гулять по поселку, чтобы... А что, собственно, "чтобы"? В деревяшки уже превращены все поселковые. У Костыля не осталось работы, он уже безопасен! Для нас. А вообще-то, может убежать в другие города-деревни и там безобразить. И превратится наш мир в мир деревянных человечков. Где никто не курит и не готовит человеческую еду, где не тонут, но боятся дождя (потому что можно сгнить). Мир, где "деревянная голова" - не ругательство, а норма. Сучковатый, громыхающий мир, где никто не плачет, даже когда очень хочется...      В Пашкиной комнате сидел один дядя Боря, придавив Ногу к кровати:      - Ожила, зараза.      Отработанным движением Пашка привязал Костыль, а я поведал столяру, как мы ходили к Петровичу.      - Значит, безнадега? - спросил дядя Боря.      - Почему? - Я старался говорить спокойно. - Вот энциклопедия, там совсем немного осталось. Просто скажите остальным, что записки больше не нужны, будем по энциклопедии работать.      - Да, - рассеянно ответил столяр. - По энциклопедии оно-то надежнее.      Дядя Боря с вызовом посмотрел на нас:      - Спать пойду.      И ушел.      Я устало сковырнул с шеи бабульку и посадил на Пашкину кровать рядом с Костылем:      - Куда ее спать-то положим?      Пашка махнул рукой:      - Хоть на мою. Не хочу спать.      Я тоже не хотел. Уснешь тут!      - Она сейчас живая, из нее ничего не сделаешь.      - Угу. Давай хоть энциклопедию посмотрим, что там осталось?      Мы положили бабульку спать, а заодно и стеречь Костыль, и принялись листать тяжелые сухие книги. Осталось не так много - восемь томов. Вдвоем осилим. Лет за пять. Если всем поселком, то меньше.      - Не кисни, родственник, - буркнул Пашка, - пять лет - не вечность, завтра и начнем.            Глава 12            Коварный Пиноккио            И назавтра мы начали. Начали даже раньше, потому что Нога перестала брыкаться с восходом солнца, а летом оно встает в четыре утра. Петрович закончил на букве П, и мы начали день с "плахи", продолжили "плеткой" и "полозьями". По мне, так первые два точно не могли претендовать на звание Лучшей Деревяшки, но чем черт не шутит?! Старик Петрович много лет назад открыл энциклопедию и начал делать подряд, не рассуждая, значит, и мы закончим так же.      В русском языке не так уж много слов, которые можно сделать из дерева. Хотя бы на букве "Я" нам должно было повезти. Несмотря на обилие словесного и древесного мусора, мне все равно казалось, что мы пропустили что-то важное.      - Пиноккио! - догадался Пашка. - Это же советская энциклопедия. А то, что "Буратино" списан с "Пиноккио", никому не обязательно было знать.      - Ты думаешь? - Идея казалась бредовой: сделать целого Пиноккио из его же бывшего протеза. Маленький получится, ненатуральный.      - Ну и плевать, - настаивал Пашка, - что ли, мы мало ерунды понаделали?      Тут я с ним согласился, и мы начали делать Пиноккио.      Мультик и я, и Пашка смотрели одинаково давно, и как должен выглядеть Пиноккио и чем он отличается от Буратино, мы представляли себе слабо. (В том, что Буратино Петрович уже делал, мы даже не сомневались.) Пашка раскопал на чердаке старую книжку про Пиноккио, и мы работали по эскизу - иллюстрации на обложке. Отличался он, надо сказать, не многим. Нос чуть поменьше, лицо поумнее - и все. По этому поводу было решено написать ему на пузе "Пиноккио", чтобы у Костыля не осталось сомнений. Тетю Нюсю мы посадили шить колпак и клеить из бумаги одежду, оторвали глаза у старой Пашкиной игрушки... В общем, основательно взялись, без халтуры. Даже моей бабульке нашлось занятие: она собирала стружки и наклеивала кукле вместо волос. Пашка явно ждал чуда от этого Пиноккио, да и я, признаться, тоже. Помимо прочего, я еще вспомнил, что сказал Долбодуб насчет лучшей на свете деревяшки: "Это ты, приятель!" Ну, то есть - деревянный человек, деревянная кукла, живая, в этом-то и прелесть!      В общем, мы были полны энтузиазма и вдохновенно выстругали Пиноккио за каких-то два часа. А потом выяснилось, что трудились мы зря. Деревянная кукла постояла пару секунд, пялясь на нас неживыми игрушечными глазами, да и превратилась обратно в Костыль-ногу.      - Я больше не могу! - взвыл Пашка, плюхаясь на кровать. Там уже сидела бабулька, и Пашка завалился аккурат на нее со всей своей богатырской силой. Поэтому бабулька тоже взвыла:      - Убивають!      Пашка подвинулся и продолжал:      - Мы занимаемся ерундой. Энциклопедию подряд? Да по нам дурдом плачет! К тому же не все слова есть в энциклопедии. - Он кивнул на Костыль, который еще минуту назад был Пиноккио.      Я был с ним согласен, да и подустал малость. Богатырская сила - это, конечно, здорово, но если столярничать несколько дней подряд, почти без сна и совсем без перерывов на обед, то никакая сила не поможет. И, главное, казалось, что мы уже близки к разгадке, что вот-вот...      - Слушай, - я кивнул на книжку, - давай почитаем? Может, там есть ответ, а мы как дураки...      Я не успел договорить, как моя бабулька схватила книжку:      - Я вам сама почитаю. А то сижу, скучаю, пользы от меня никакой. Ложитесь, отдохните, я буду читать...      Мы с удовольствием плюхнулись по кроватям. Бабулька села у меня в ногах, открыла "Пиноккио" и...      - Жил-был...      "Король!" - немедленно воскликнут мои маленькие читатели.      Нет, дети, вы не угадали. Жил-был кусок дерева...      "Точно! - подумал я. - Жил себе, людей в деревяшки превращал. Мы сделали из него Пиноккио. А ему не понравилось. Что ж он хочет-то, а?"      Бабулька читала, и мы с Пашкой жадно ловили каждую фразу: "Вот-вот появится ответ!" Но ответа все не было. Бабулька читала монотонно и убаюкивающе, и чем дальше она читала, тем становилось понятнее: нет в книге ни слова о хороших деревяшках. Слово "деревяшка", напротив, употреблялось только затем, чтобы унизить бедного Пиноккио: "Ты Деревянный человечек, у тебя деревянная голова!", "Каким я был смешным, когда был Деревянным человечком!". В общем, кончилось все тем, что Пиноккио стал Настоящим Мальчиком и остался доволен.      - Фигня, - сказал Пашка, когда бабулька закончила, - ничего нового не узнали.      А я подумал, что автор, который смог сделать такую сказку из реальной истории о несчастном калеке на протезах, просто психованный маньяк. "Я деревяшка, хочу стать настоящим мальчиком!.." - еще бы! Любой калека мечтает заполучить назад свои живые руки и ноги, только в жизни их нельзя заслужить ни хорошим поведением, ни трудом, ни успеваемостью в школе. Вон мы с Пашкой пашем не первые сутки, а все такие же деревянные...И головы у нас деревянные!      Я схватил Костыль и помчался с ним в огород: конечно, мы оба тупые дуболомы, и я, и Пашка, раз до сих пор не смогли понять такой простой вещи! Ни один протез не сравнится с живой рукой или ногой, потому что это всего лишь протез! Ни одна сухая деревяшка, что бы из нее там ни сделали, не сравнится с Живым Деревом! Кто-кто, а несчастный Пиноккио это прекрасно знал. А старик Петрович, прошедший между прочим войну, пропустил в энциклопедии самое главное слово - Жизнь, рассудив, что ее нельзя сделать из Костыля.      Вообще-то, и правда нельзя, но... Я воткнул Костыль в землю рядом с огурцами. Черпнул ладонями из бочки с дождевой водой и полил...      Из дома выбежал Пашка с криками:      - Ты что?! Предупреждать надо!      А за ним - бабулька:      - Игорек, на кого ты меня оставил?      А я смотрел на них, смотрел, как они бегут и как отваливаются деревянные доспехи с живых ног и рук. Краем глаза я видел, как распускаются листочки на Костыль-ноге. Живая. Лучшая На свете Деревяшка - Живое Дерево. А мы с Пашкой - два тупых дуболома.      - Видали?! - Я рванул к ним, противно хрустнув деревянной шеей, и, оставив на грядке деревянную свою оболочку, побежал. Сломанная нога давно выпустила молодые зеленые побеги (когда успела?). Я бежал и ловил кайф от того, что бегу своими живыми ногами.      С разбегу я налетел на бабульку, и она тут же повисла у меня на шее:      - Игорек! Ты мой герой! Теперь мы не расстанемся никогда! Поможешь мне собрать вещи в Москву?!            Вечеринка для нечисти            Глава I            Уехали!            Громыхало страшно: Веня спросонок решил, что гроза. Даже выругался про себя: гром-то нешуточный, может быть, даже с градом, а кто-то не закрыл на ночь парник. Прощайте, помидорчики! Хозяйка теперь все утро будет ворчать и, выпрямляя поломанные стебли, ругать правительство. А правительство дрыхнет!      Веня вскочил, рванулся к выходу... И успокоился. Гроза не может так ритмично колотить над самым ухом да еще приговаривать:      - Управа, откройте!      По-тюремному лязгнула заслонка печи, шмякнулся об пол опрокинутый ухват, драпанула, шкрябнув когтями по кирпичу, напуганная кошка.      - Венантий Скобеев, доброе утро! - Вене сверкнули в глаза светлячком: что за манера! Вот он, Венантий, если дежурит в управе, никогда себе такого не позволяет. Светлячком в глаза - моветон! Да и была нужда показывать власть, которой послезавтра у тебя не будет! В управе тоже не дураки, постоянных сотрудников там не держат: сегодня дежурят одни, завтра - другие. Нечистая работа, на ней долго нельзя...      - Доброе. Свет убери.      - Убрал, слава лешему!      - Что стряслось-то?      - Управа имеет к вам серьезный разговор. Можно войти?      Веня посторонился, впуская пришедшего, и вздохнул: похоже, кислой капустой сегодня не отделаться. А хорошо бы: сунул управцу пакетик еще с порога - и спи себе! Но нет, этому требуется по полной программе: разговор, протокол, "Можно войти?"... Интересно, что хозяйский малец опять натворил, что у него, Венантия, неприятности с законом?      Веня служил домовым уже не первую сотню лет и с каждым годом, нет, с каждым днем, все больше убеждался: дети - это зло. Беспокойная сущность, разрушительная. То молочные зубы раскидают где попало, и Венантий полдня бегает по дому, чтобы отыскать и отнести на печку мышке. То заиграются и забудут пострелять из рогатки по галкам, и те, обнаглев, расклевывают яйца в курятнике, а Венантий - отвечай. То, собираясь в школу, оставят на столе почти целую кружку молока, которую тут же оприходует богарт, а свалят на Веню. Нехорошая сущность - эти дети, одно беспокойство.      - Что на этот раз? - Веня сел на сосновую щепку и кивнул управцу на другую. Только сейчас он разглядел, кто пришел: бабай - они сегодня дежурят в управе. Отлично, просто замечательно! Венантий от души понадеялся на понимание бабая: кому, как не ему, знать о детском коварстве? - Вы уж не судите меня строго. - Вене оправдываться не впервой. - Хозяйские дети такие беспокойные, каждый час вытворяют что-нибудь этакое. Я просто не успеваю исправлять их пакости, у меня же полно дел: огород, кухня... А сейчас, по осени, и вовсе некогда...      - Нет, Венантий Скобеев. - Маленькие глазки бабая строго глядели на Веню из-под челки. - На этот раз все серьезно.      - Что? Что окаянные опять выкинули?!      - Дети ни при чем.      - Ни при чем?      Бабай даже не кивнул, а так - моргнул медленно:      - Дурная манера - все сваливать на детей. Я бы на вашем месте...      Веня совсем растерялся:      - Так что случилось-то?      - Вы нарушили закон, Венантий. Закон номер один, от пятого-десятого с Рождества Христова.      - Номер один?!      Веня вскочил и стал лихорадочно ощупывать-осматривать содержимое печки вокруг себя: зола, недогоревший листок из дневника с двойкой (хозяйский Митька бросил, больше некому), кошка (вернулась досыпать) - все здесь, все свое, родное. Не мог он, Веня, нарушить закон от пятого-десятого! Вот же и подметка Ольгина...      - Все верно, Венантий, вы покинули свой дом.      - Как?!      - Согласно закону от пятого-десятого домом считается место, где хозяева проживают постоянно на данный момент. Ваши хозяева уже за много верст отсюда, Венантий Скобеев. И, насколько мне известно, они не собираются возвращаться.      - Как это? С чего?!      - Вам виднее. Вы здесь домовой. Были...      Отодвинув широкоплечего бабая (весь свет заслонил, нечисть!), Веня выскочил наружу. Кухня чистая, теплая, как всегда, только посуды на сушилке заметно поубавилось. Осталась лишь пара чугунных сковородок (должно быть, тяжело везти, вот и не взяли). Дрова для печки убраны в угол и прикрыты ветошью. Из коридора исчезли нитяные коврики, в комнатах опустели шкафы. В детской не осталось ни одной игрушки, только бумажный самолет одиноко висел на потолочной лампочке. Как же так?! Хозяйка уехала! Без него! И кошку забыла!.. Зато детей-разрушителей забрала всех, ну есть голова?!      А бабай-то, формалист, бюрократ чертов! Это не Веня покинул дом, это весь дом покинул Веню, чтобы обосноваться в другом месте. Оставили, уехали. Только такие мелочи в законе номер один не прописаны, потому что плох тот домовой, который проспал переезд. Да он и о переезде-то не знал!      Веня со злостью пнул табурет в прихожей у зеркала (зеркало увезли, так что теперь просто табурет в прихожей) и уселся на пол. Уехали. Неизвестно куда, непонятно зачем. Что с ними теперь будет?! Время сейчас неспокойное, без домового - не жизнь. Богарты последние двести лет совсем осатанели, ладно бы просто воровали молоко, так нет! Им надо и по стенам пошуршать ночью, пугая детей, и болезнь наслать, и мор на скотину, и что похуже! Сосед - Арсений в тот год сплоховал: только за калитку отошел посмотреть, не идут ли коровы с пастбища, так в доме пожар случился. Две минуты всего домового не было!      ...А хозяйка уехала и детей забрала.      - Венантий, пройдемте! - Бабай уже взял кошку на поводок (тоже преступницу нашел: она ж не виновата, она с Веней, куда домовой, туда и она) и приглашающе звенел кандалами. У Вени закололо в боку, даром, что сердца нет. "Прой-дем-те!" - нечисть лесная! Ему лишь бы виновные были наказаны, а виноваты ли они взаправду и что теперь будет с хозяйкой - так наплевать! И попробуй объясни, что спал, что уехали все неожиданно, что с собой-то его, Веню, не позвали, - слушать не будет! Хозяйку жаль, она не виновата, что дура. Жаль детей-разрушителей, богарты их не щадят.      Веня сделал несколько шагов к бабаю и отчаянно попытался спасти положение:      - Я догоню. Я найду их! В доме должны были остаться записи, хоть бумажка с адресом, я, видимо, проглядел, больно неожиданно все. Пропадут же без меня! Хоть день мне дайте, я догоню!      - Раньше надо было думать! - Бабай защелкнул на Вене кандалы. - Примеряй, Венантий, железные лапти, не тушуйся. О твоей хозяйке позаботятся.      - Кто?      - Что значит: "Кто?", закона не знаем?!      Закон Веня знал, но от этого было не легче.            Глава II            Ох уж эти сериалы!            Вот некоторые говорят одно, делают другое, детям объясняют третье, а потом еще удивляются: почему я запираюсь на чердаке вместо того, чтобы помогать родному муравейнику складывать вещи. Это все бабуля учудила вчера: вскочила посреди ночи, да ка-ак завопит: "Едем, братва! (Ох уж эти сериалы про бандитов!) Хватит родителям одним в Москве прохлаждаться, едем!". Мишка, например, с печки свалился, но он маленький, ему можно. Ольгуха, как самая старшая, послушно начала собираться и только тихо бурчала под нос такие слова, какие нам с Мишкой знать еще не положено. Но на то она и старшая, чтобы высказывать свое мнение по каждому поднятому вопросу. А я вот не мог ни с печки свалиться, ни даже высказать все, что думаю о происходящем, так что пришлось запираться на чердаке.      Бабка взбесилась. Она сразу оставила все неотложные сборы и принялась ломиться на чердак, вопя, что отдала мне свои лучшие годы.      Лучшими годами, как я понял, считаются первые годы пенсии, когда работать уже не надо, а ходить по врачам, с пяти утра занимая очередь в поликлинике, еще стыдно, да и не хочется. Тогда у человека появляется масса свободного времени, которое можно посвятить любимым внукам. Что наша бабушка и делала последние шесть лет. Так получилось.      Родители уехали в Москву через полгода после рождения Мишки, чтобы, как они сказали, обеспечить детям нормальное будущее. Я тогда только пошел в первый класс, и будущее без родителей, зато с Ольгухой, бабушкой и Мишкой мне понравилось.      Просыпаться каждое утро в школу было необязательно: Мишка сам будил нас в пять утра, оглушительным ревом требуя завтрак в постель. Бабуля вскакивала и бежала через комнату к Мишкиной кроватке, попутно стаскивая одеяла с меня и Ольгухи. Сестра уже училась в шестом, и ей хватало ума не варить с утра эту мерзкую кашу. Она делала по паре бутербродов себе и мне, и мы отправлялись в школу. Уроки у меня тоже никто не проверял: Ольгухе со своими бы разобраться, а бабушка была занята Мишкой - некогда. Гуляли мы дотемна, а могли бы и до утра: замученная Мишкой бабушка не заметила бы нашего отсутствия.      И вот вся эта малина оборвалась в один прекрасный день одним прекрасным родительским звонком. Мама заявила, что раз у них с отцом есть жилье и работа в Москве, то и нам, четверым, в деревне делать нечего. Ольге в институт надо, да и мне пойдет на пользу обучение в московской школе. Про Мишку ничего не сказала, ему в школу только через год, но суть была ясна: прощай, спокойная жизнь!      Бабушка сперва взбунтовалась. Она заявила, что ни за что не отпустит детей "в этот бандитский город, где на дискотеках до утра попой дергают, а корову подоить не умеют"; что экология в Москве ужасная, и Мишка вырастет уродом, а мы с Ольгухой - просто балбесами; что она привыкла за скотиной ходить, а не бутылки по помойкам собирать, и еще много-много чего. Насчет скотины бабушка, конечно преувеличила: у нас к тому времени из всей скотины осталась только кошка, но сути это не меняло. Я подслушивал разговор и с удовольствием понял: бабушка никуда ехать не собирается.      Но прошла неделя, и я принес очередную двойку, а Ольгуха в очередной раз вернулась домой в четыре утра, потому что в деревне тоже бывают дискотеки. Бабушка сперва оценила безобразие и сказала, что "родители-то из вас дурь выбьют, а город дисциплинирует". Но потом решила, что двойка - не грех и что если бы девчонки Ольгиного возраста не торчали на дискотеках до утра, то люди вымерли бы еще в каменном веке. Я вновь успокоился, и вновь ненадолго. Бабушка возвращалась к теме переезда снова и снова, взвешивая все "за" и "против". Она обсуждала эту тему с соседками, которые не советовали ничего путного, зато всегда могли поддержать разговор. Обсуждала сама с собой долгими осенними вечерами, пытаясь докопаться до истины, и вот вчера посреди ночи ее осенило: "Едем, братва!" - за что такое наказание?      Я просидел на чердаке почти до утра. Бабка ломилась в дверь, бранилась и рассказывала, как она нас всех любит и как хочет, чтобы у нас было достойное будущее. Я слышал, как внизу бегает Ольгуха, собирается за всех за нас, как скачет Мишка, по-детски радуясь ночному переполоху.      Слышал, как лают собаки на улице, провожая домой припозднившихся гуляк; как играет где-то аккордеон, фальшивя (а вы что хотели в три часа ночи?); как горланят чьи-то гуси, потревоженные незнакомым гостем; как живет-дышит деревня, которую я больше не увижу.      - Открывай, супостат! Я для вас стараюсь, мне этот город на фиг не вперся!      - Не поеду. - Кого я обманываю?! Поеду, конечно, никуда не денусь! Просто мне хочется еще немного побыть с этим домом, который, может, и не самый лучший, но я не знал другого. Я родился здесь и пеленки пачкал здесь, потому что памперсы в деревне появились совсем недавно. Тут учился говорить, ходил в школу, воевал с Ольгой. Не так-то просто: взять и уехать, оставить-забыть прошлую жизнь. Ведь для меня - это все, что было.      Мне хотелось еще чуть-чуть побыть дома. Спокойно, не торопясь, не кидая в чемодан шмотки, которые родители все равно забракуют. ("В этом только по коровнику шастать, а в Москве - за террориста примут!") А бабка не понимала. Она ломилась в дверь, делая невыносимыми последние минуты дома.      - Ну подожди ты немного!      - Некогда! На ночной поезд билеты дешевле, а за час до прибытия - вдвойне!      Ну что с ней сделаешь?!      - Иду! - В углу у двери валялась пара крошечных лаптей - игрушки, наверное, или сувенир. Я взял их с собой: в пыльной Москве будет отличная память о деревенском доме.      Бабка перехватила меня за шиворот и поволокла вниз:      - Бегом собираться! Много не бери, только самое необходимое!      Я сложил на столе школьные учебники. Придет библиотекарь и заберет. А документы нам директор почтой вышлет. Это вам не Москва, здесь школьной администрации нетрудно дойти до почтамта, чтобы переслать документы выбывшему ученику. Не так уж много учеников, и не так уж часто они выбывают. Что ж не послать документы хорошему человеку? Тетрадки, дневник, белье, джинсы - собрался.      Ольгуха, Мишка, бабушка, дядя Саша, который проснулся среди ночи и согласился отвезти нас на вокзал, - все ждали меня.      - Едем, что ли?      - Присядем на дорожку. - Все синхронно опустились на чемоданы, но бабуля тут же вскочила:      - Едем, братва!      Ох уж эти мне сериалы про бандитов!            Глава III            Сумасшедший город            Я понимаю, когда баба Нюра, торопясь по утрам в сельпо, рассекает на своем мотоцикле, не разбирая дорог и огородов. Я понимаю, когда она объезжает лужи старательнее, чем прохожих, - прохожие давно плюнули и не ругаются, а из лужи - и обрызгаться можно. Бабу Нюру можно понять: у нее внук вечно тащит в рот всякую гадость, и если не приехать в сельпо пораньше за активированным углем, то его тебе и не достанется. Все расхватают для домашней скотины, потому что у коров и кроликов тоже иногда болит живот. Баба Нюра и заводит мотоцикл с утра пораньше и летит, сшибая заборы, я ее понимаю.      Но когда десятки, сотни огромных машин (по сравнению с мотоциклом - огромных) летят, не разбирая дороги, замечая прохожих не больше, чем мух на лобовом стекле, - этого я не понимаю. Они еще и ругаются, если ты рискнешь пройтись по тротуару, где им вздумалось припарковаться. И как! Это песня. Я таких слов не слышал даже в тот раз, когда отдавил физруку ногу, на которую он до этого штангу уронил. Мне тогда пришлось обратиться за разъяснениями к словарю, благо у соседки нашелся подходящий. Я читал его до утра: никогда не думал, что на свете бывают такие слова. Но от московских водителей я узнал гораздо больше.      А уж милиция! Вот у нас, когда бабнюриной козе вздумалось погулять без хозяйского ведома, участковый дядя Коля заподозрил кражу и стал обходить все дворы, искать, кто спер козу. К нам в сарай заглянул, увидел только вилы да лопаты, козырнул и ушел. Зашел к одним соседям, к другим... У нас деревня - три улицы, дядя Коля обошел все за полчаса и сказал теть Нюре: "Ищи в лесу". Но это же нетрудно, когда в деревне три улицы! А в многомиллионном городе каждого останавливать и обыскивать - это что ж такое пропало, позвольте спросить?! И кто же так хорошо учил математику, чтобы не понимать элементарную вещь: пока всех обыщешь, украденное тысячу раз перепрячут?!      Вам вот смешно, а мы пока от вокзала в метро спустились, нас обыскали раза три. Один раз даже чуть не задержали: сержанту показалась подозрительной коллекция бабушкиных панталон. То ли он решил, что бабуля их украла, то ли что она собирается торговать ими в метро, а может, то и другое. Бабушке пришлось доставать и показывать, что панталоны неновые, следовательно, продать их невозможно, да и для кражи она бы выбрала что поновее, а не эту рвань (дырки на панталонах ей тоже пришлось предъявить). Но отпустили нас только после того, как заорал Мишка. Он умеет орать и, за что ценю, умеет орать вовремя. Сержант оказался то ли бездетный, то ли впечатлительный, в общем, отпустил нас на первых же нотах.      Думаете - все? А метро?! Нет, вообще-то там красиво, очень даже. Но только если смотреть вверх: светильники, мозаика на потолке - здорово! А вот вниз, вбок, вперед и куда там еще - лучше не смотреть. Да и необходимости нет: нас в метро занесла толпа, спустил эскалатор (жуть, вряд ли я когда-нибудь привыкну!), толпа же занесла в вагон, а потом вынесла на нужной станции. Нам осталось только выйти в город, но это можно сделать и глядя на потолок.      А потом был дом. Кирпичная махина, со всех сторон обставленная гаражами и помойками, обсиженная бабульками и обгаженная собаками. Мишка как увидел - сразу запросился домой (не понял еще, дурак, что попал). Ольгуха пробурчала что-то вроде: "Надеюсь, у меня будет своя комната"; бабушка молча перекрестилась. Я не знал, что сказать, на всякий случай уточнил: так ли должен выглядеть настоящий "каменный мешок" или нужны еще какие-то детали? Получил подзатыльник и оказался дома.      Дома были родители, которых бабушка не предупредила о нашем приезде, и они уставились на нас в изумлении, как Мишка на унитаз.      - Слава богу, а то я думал, еще год потратим на уговоры!      - Мам, ты бы хоть позвонила!      - Некогда было звонить! - объясняла бабушка, выкладывая из моего рюкзака банки с огурцами (уф, гора с плеч!). - Сразу поехали, как решились, я боялась передумать. Порядки-то тут у вас недеревенские, как я погляжу.      - Привыкнешь.      - Поздно мне привыкать. Вот они пускай привыкают. Чего встали?! Руки мыть, здороваться!      Мы, как воспитанные, выстроились в очередь перед родителями (черт с ними, с руками, потом). Мать я не видел все шесть лет, что они жили в Москве, и ревниво отметил, что она классно выглядит. Короткая стрижка вместо косы, узкие джинсы, как у Ольгухи... Стоя рядом, они тянули на разновозрастных подруг, на тетю и племянницу, но никак не на мать и дочь. Отец к нам приезжал год назад на какой-то праздник, и я успел перезапомнить его таким: похудевшим, без бороды, поэтому не сильно удивился переменам. Родители тискали по очереди каждого, приговаривая "Как ты вырос!" и прочую ерунду, которую говорят детям, когда их давно не видели. Мать особенно старалась, даже чуть не ляпнула: "Как ты выросла" бабушке, попавшей под горячую руку.      Не то чтобы я был не рад, просто отвык. Совсем другие, обновленные, что ли, родители, в незнакомом городе, в новом доме... Я чувствовал себя не в своей тарелке (тарелки, кстати, тоже были непривычные: черные и квадратные, - как не сойти с ума?!).      Потом отец повел показывать наши комнаты, и я немного успокоился: нас тут долго ждали, это было видно. Нам с Мишкой досталась небольшая комнатень со шведской стенкой (всегда такую хотел) и кроватями-чердаками. Это такие койко-цапли, на высоких ножках, под каждой помещался письменный стол. Ольгуху с бабушкой поселили в комнату побольше, разделив ее зачем-то разрисованной бумажной перегородкой. Я видел такие в книжках про Китай - красиво. Ольгуха визжала, как первоклассница: ее половина комнаты была оклеена розовыми обоями (она обожает этот цвет). Миха сразу забрался на свою кровать и нацелился потренироваться в прыжках с высоты, за что получил по шее и надувной матрас (матрас пристроили у кровати, на случай, если Мишка все-таки свалится).      Потом отец устроил нам экскурсию по микрорайону, показал школу (совсем рядом с домом), компьютерный клуб (надо заглянуть). В общем, к вечеру я уже почти смирился с мыслью, что это теперь наш дом. Найденные на чердаке деревенского дома лапотки повесил на ночник над кроватью - прикольно. Только что-то не давало мне уснуть: то ли телевизор в родительской комнате, то ли машины за окном, то ли проступившая перед самым носом надпись на потолке: "Здравствуй".            Глава IV            Будни колонии            - Второй отряд, на выход! Хватит спать, и так уж все проспали! - У леших своеобразное чувство юмора, поэтому их только и берут, что в тюремщики. Это у людей считается, что все лешие живут в лесах - ничего подобного! Леших много, лесов мало. Каждый леший-тюремщик мечтает к старости получить повышение и отправиться на работу в лес. Один из сотни удостаивается такой чести, остальные же так всю жизнь и работают в колонии домовых. Злющи-е! Кому приятно родиться лесничим, а работать тюремщиком?!      Веня леших жалел, это помогало ему не киснуть в колонии и терпимо относиться к их шуткам. Неудачники, что с них возьмешь?      - Подъем, подъем! Рубаху в штаны заправь, не дома! - Еще одна шутка леших, из-за которой все заключенные колонии чувствуют себя идиотами. Рубахи у домовых длинные, ниже колена. Если заправить такую рубаху в штаны, как требуют лешие, вид получается аховый, как будто ты целую подушку запихал, чтобы сидеть было мягче. Так и ходят целый день домовые, на клоунов похожие. "Ну и хорошо, - думал Веня, - ну и ладно. Зато не холодно, да и у моли не хватит силенок прокусить толстый слой материи". Моли Веня еще побаивался. Те, кто в колонии давно, уже привыкли и посмеивались над Веней: "Бабочку испугался!" - забыв, как триста лет назад боялись сами. Да и как не бояться-то? Бабочка, между прочим, размером с кулак домового и лопает все, что гвоздями не прибито. И этих тварей домовые в колонии должны кормить, каждый день по восемь часов, чтобы они валенки не ели, не создавали проблем свободным домовым.      - Не спим, не спим! - подгонял леший. Веня заправил рубаху, повесил на руку котелок и направился в портяночный цех. Здесь уже кипела работа: булькала вода в котлах, столбом стояла пыль от специй. Веня затопил свою печь, налил в котелок воды и пошел на склад за портянками. И чего эта моль такая привереда?! И портянки-то ей нужны строго двухнедельные (старше или новее - уже не будет есть), и сахару - две ложки, ни больше ни меньше, да две таблетки нафталину! Когда Веня был свободен, так моль жрала, что попало, и сахару не требовала! А тут...      - Долго спишь, Скобеев! - отчитал Веню кладовщик. - Только второй сорт остался, придется тебе попотеть, чтобы моль это сожрала!      Портянки второго сорта - это переношенные. Их сперва чуток отстирать надо, а потом уж кашу варить. Но Вене уже не впервой:      - Давай свой второй сорт. Сожрет, никуда не денется!      Кладовщик, кряхтя, будто грузит ящики с песком, отсыпал Вене триста граммов:      - Удачи, спящий красавец.      - Угу.      Портянки Веня заполоскал в умывальной под краном: три раза по часовой стрелке, три раза - против, ни больше ни меньше, а сколько надо, чтобы привередливая моль обманулась и сожрала, что дают.      Печка уже разогрелась. Веня подкинул щепочек, поставил котелок на печь, насыпал песку и нафталину. Ничего, и в колонии можно жить. Вот сейчас кашу сварим...      Работа пыльная, зато нужная. Зато миллионы людей будут носить зимой теплые валенки, и никакая моль им не помешает. Они-то думают, что у них вообще моли нет, но так не бывает. Моль есть у всех. Только у одних голодная, а у других - сытая, Вениными трудами. Отличная у Вени работа! Это тем не повезло, кто пожары отвращает да нечисть запутывает, чтобы в дома не лезла, по лесам бродила. Вот там домовые за полвека растворяются, потому что с огнем и нечистью - работа на износ.      Нормально Вене в колонии, жить можно. Здесь он соседа Арсения встретил (его арестовали в тот год за пожар в доме), есть с кем словом перекинуться - лепота! А вот и он, Арсений, легок на помине. Бежит с котелком, торопится - тоже проспал.      - С утречком, Веня.      - И тебя. Тоже портянки просроченные?      - А как же! - Арсений самодовольно улыбнулся, как будто не портянки просроченные получил, а подарил десятку богартов кубик Рубика (они тупые, три года собирать будут и никаких безобразий не учинят, потому что некогда).      Арсений - хороший домовик. По глупости здесь, как и многие. Как многие, не смирился еще с тем, что это навечно, до самого растворения. Можно, конечно, еще смертным стать, ну да ищи дурака! На Вениной памяти ни один домовой на это не пошел. А пошел бы, так весь мир бы десять веков только об этом и судачил, потому как не дело домовому смертным становиться. Говорят, от этого рога вырастают... Да и вообще, что за жизнь: не знать, сколько мышей в собственном доме и какой богарт стащил последний червонец?! Нет-нет, и не уговаривайте.      Веня помешивал кашу. Арсений рядом колдовал со специями и приставал с разговорами:      - Вень, тебе сколько до растворения осталось?      - Веков десять. А что?      - Так. Мне меньше. Я все думаю, как это будет...      - Как у всех, - пожал плечами Веня. - Станешь воздухом, будут тебя портить...      - Я серьезно!      - Если серьезно, то говорят, все, как при жизни: шатаешься по своему дому, все видишь, все слышишь. Только повлиять ни на что не можешь, потому что ты уже бесплотный.      - А кто может?      - Новый домовой, конечно. Только по мне, лучше бы этого не видеть!      - Да уж! - Арсений попробовал кашу, покривился и с удовольствием отметил: - То, что надо! Это я про кашу. В новых домовых не очень-то мне верится.      - Это потому, что они быстро в колонию попадают по неопытности.      - А-а!      Арся сам выбрал больную тему для разговора и теперь, наверное, жалел. Его хозяйка жила одна, если не считать, конечно, Арсения с кошкой. Пожалеешь тут!      - Слышь, Вень! А кошка?      - Что кошка? Кошка всегда с домовым, сам знаешь.      - И даже...      - Ну да.      - Странно, а говорят, они живут недолго...      - Слушай больше! Когда срок подходит, они просто обретают новую форму. - Веня снял котелок и пошел кормить моль. Арсений, конечно хороший домовик, но и без него тошно.            Глава V            Пишущий потолок            Я не понял, откуда взялась эта надпись: неужели Мишка набезобразил? Она проступала прямо на глазах, что ли у братца какие-то новые прикольные мелки? Есть же чернила-невидимки: пишешь - не видно, посветишь специальным фонариком - вот они, надписи.      - Миха! Ми-иха!      Спит, что ли?      - Чего тебе?      - Глянь, твоя работа?      - Где?      - Да вот же! - Буквы были с кирпич каждая, не заметить трудно.      - Я не вижу!      - Не прикидывайся! Чем это теперь оттирать прикажешь? Мне родители голову оторвут!      - Что оттирать? - Мишка сел на кровати и сделал круглые глаза, как будто не врет и совсем-совсем не видит злополучной надписи.      - Смотри же! - Я ткнул пальцем в потолок и посмотрел сам. "Здравствуй" уже не было. Проступила другая надпись: "Отстань от брата". Ничего себе, прикол!      - Что оттирать-то? - Мишка не поленился слезть с кровати и забраться ко мне. - Нет тут ничего! Спи. У меня у самого точки перед глазами, это все от переезда.      - М-да?      - Точно говорю!      - Ладно, извини. Ложись.      Братец послушно запрыгнул на место. А потолок не унимался: "У тебя богарт в шкафу. Прогони, а то штанов недосчитаешься. И где кошка?"      - Какой богарт? В деревне оставили...      "Не пойдет, - написалось на потолке, - завтра же привези, а то худо будет".      Это как, интересно?! В деревню за кошкой так запросто смотаться одному?! Да кем этот потолок себя возомнил?!      - Ладно, сам пришлю. Ты богарта прогони!      Сам? Пришлю? Что за новости? Ладно, где богарт?      Я спрыгнул с кровати и открыл дверцу шкафа. На полке среди сложенной одежды сидело нечто. Видели когда-нибудь бомжа? Я штук сто видел, пока мы с вокзала сюда приехали. Так вот: этот, на полке, был точно такой же, только маленький. Увидев меня, он завопил:      - Занято! - И захлопнул дверцу.      Мишка присел на кровати:      - Димон, хорош дверьми хлопать! Я спать хочу!      - Извини...      Я снова открыл шкаф:      - Ты чего здесь? Кыш отсюда!      - Сам кыш! - Богарт примерял мои джинсы. В каждую штанину могло бы поместиться четверо таких, как он, но богарта это не останавливало. Кряхтя и стеная, он застегивал "молнию", обеими руками тянул за бегунок, но у него ничего не получалось.      - Чего уставился?! Помоги!      - А больше ты ничего не хочешь? - Я тряхнул джинсы, и богарт провалился в штанину. Так, и что с ним теперь делать?! Держа штанину за оба конца, чтобы этот мини-бомж не выбрался, я подошел к кровати. "В окно", - подсказал потолок. В окно так в окно. Первый этаж, не разобьется.      - Хулиган! - вякнул бомжик, улетая в темноту.      - Закрой, Димон, холодно! - проворчал сонный Мишка.      - Что это было, потолок?      "Богарт".      - Спасибо за объяснение.      "Не ехидничай. В твоем доме полно бесенят и четыре мышки. Крупа кончается. А ты полеживаешь себе. Управа по головке не погладит!"      - Каких бесенят? Какая управа? - Я ни черта не понял (да и кто понял бы на моем месте?!). А под шкафом захихикало.      Я как стоял, так и принял положение "упор лежа", заглянул под шкаф - никого. Хихикало уже под столом. Я не гордый, я заглянул - никого. Теперь хихикало где-то на карнизе. Оно издевается?      "Бесенята!" - написалось на потолке. Как будто это могло что-то объяснить.      - Какие бесята, я спать хочу!      "Спи себе. Только завтра ты проснешься на руинах, обнимая обрывки подушки. Бесенята любят пошалить!"      - Ничего себе!      "Угу. Принеси-ка молока с кухни".      Пошел. Принес пакет и чашку.      "Блюдце надо было", - написал зануда-потолок.      Я честно сбегал за блюдцем. А что делать? Кому охота просыпаться на руинах, едва переехав? Странный город: бесенята, богарты, пишущие потолки... То ли дело в деревне...      "А теперь ищи мешок".      - Где я его тебе возьму?      "Ну хоть пакет пластиковый!"      - Ок. Не мог сразу сказать?!      "Не положено. Ты сам должен знать".      - Я?!      "Мешок неси".      Ладно, еще один поход на кухню по длинному коридору, мимо комнаты родителей, мимо бабушки с Ольгухой... Интересно, я, правда, до сих пор никого не разбудил или перебудил всех, но им лень выйти, дать мне по шее? Загадка, ексиль! Ладно, где тут у матери пакеты лежат? Я перерыл все тумбы и наконец нашел, что искал, - чудненько! Берегитесь, бесенята!      "Ну ты бы еще подольше погулял!" - встретил меня потолок.      - Тебе-то что? Давай, что делать дальше?      "Бежать за молоком, - проявилась бесстыжая надпись на потолке. - Пока ты ходил, бесенята все выпили".      Я оглядел комнату: м-да, они действительно все выпили. На полу валялся пустой пакет из-под молока, но это полбеды. Бутылочка с водой для цветов тоже была пуста, ну и бог с ней. Но вот зачем было опрокидывать и выпивать Мишкину тушь для рисования и мою жидкость для протирки монитора?! А я аквариум хотел... Большой, на сто литров! Бесенята бы всю ночь бегали - весело!      - Алкоголики!      "Бесенята, что с них возьмешь!"      - А зачем им молоко, раз все равно, что пить, а? У отца бутылка пива есть в холодильнике: выпьют и спокойнее станут, легче поймаются.      "Ты так не шути! Спиртное - запрещено".      - А жидкость для монитора?!      "Не в счет".      М-да. Мало того, что бесенята выпили все, что нашли, они еще и все погромили! Стулья валялись на полу, монитор стоял аккуратненько, но вверх ногами на перевернутом столе. Из шкафа бесенята вытрясли все и развесили по комнате.      "Чего встал столбом? - написал ехидный потолок. - Ночь короткая, а у тебя еще дел полно!"      Я взял пакет с собой (а то еще заиграют) и снова сбегал на кухню за молоком.      "Теперь налей в блюдце и поставь посреди комнаты".      Налил, поставил, встал на стреме с пакетом. Из-под шкафа показалось сразу пять любопытных носов с черными усиками. А шестой бесенок сиганул откуда-то сверху прямо мне на плечо. Я лишь на секунду повернулся посмотреть, что за зверь (вроде кенгуренка, только черный и без хвоста), а когда опять взглянул на блюдце, оно было уже пустым. Под шкафом хихикали.      Первым делом я схватил за шкирку того, кто на плече, и визжащего сунул в пакет (как Мишка-то не проснулся?). Потом налил еще молока и сел, готовый к решительным действиям. Но бесенята не спешили пить молоко. Они пикировали сверху на меня (только что под шкафом сидели!): один, другой... десятый! Я хватал их и пихал в пакет. Один ловился, трое разбегались. Через минуту пакет был уже полный, визжащий и танцующий, а бесенят все не убывало. В конце концов я плюнул, выкинул пакет в окно, и пойманных бесенят стал кидать туда же по одному. Вот сейчас Мишку-то простужу! Бесенята пикировали, я хватал их и кидал на улицу, а они все не кончались.      - Это что! В родительской комнате вообще две сотни, да еще полстолько у бабушки с Ольгой! - хладнокровно заметил потолок. У меня не было времени ему отвечать, я занимался метанием бесенят. Последний отказался на меня прыгать. Он вразвалочку подошел к блюдцу, взял его в лапы, выпил, обливаясь и хлюпая, вытер морду о занавеску и невозмутимо вскарабкался на Мишкину постель. Во наглежь, а? Я встал на табуретку у кровати, протянул руку... Хитрый бес шмыгнул под одеяло. Ну вот, приехали, сейчас я Мишку разбужу. Испугается ведь парень, увидав такую красоту в своей постели! Ладно, не станем переворачивать одеяло, будем умнее. Я взял пакет молока, встал у кровати и поманил бесенка. Из-под одеяла высунулась черная лапка, схватила пакет и потянула к себе. Я не отдавал. Лапка потянула сильнее. Я не отдавал. Лапка потянула еще и...      - Димон, с ума сбесился?! Бабушке скажу!      Первым делом я схватил бесенка за лапу и выкинул в окно. А потом уже цапнул салфетки из-под перевернутого стола и подскочил к Мишке:      - Что такое? Тебе приснился кошмар, вон вспотел весь! - Я лихорадочно вытирал молоко с Мишкиной физиономии. - Все будет хорошо, это из-за переезда кошмары снятся. Завтра уже привыкнешь, и все будет, как раньше.      - Ты меня поливал молоком... - бухтел сонный Мишка.      - Что ты?! - удивился я, прикрывая спиной пакет молока на подоконнике. - Тебе приснилось! Сам посуди, разве я мог?      - Не мог, - согласился Мишка. - Ты бы взял воду для цветов, она ближе.      - Вот видишь! - (Как моего братца легко убедить!) - Я же говорю - сон.      - Угу. Спокойной ночи.      - И тебе.      Минут пять я стоял, боясь шевельнуться: наблюдал, как засыпает Мишка. Потом глянул на потолок. "У тебя еще две комнаты, полные бесенят!" Спасибо, что напомнил.      Родители и тем более бабушка с Ольгухой - это вам не Мишка. Их так запросто не польешь молоком и не скажешь: "Тебе приснилось". Я не представляю, как буду оправдываться, если вдруг кого-нибудь из них разбужу. Сделаем проще.      В пакете осталось на добрый стакан - должно хватить. Я вышел в коридор. Двери родительской и бабушкиной комнаты были почти рядом. Главное - лить не слишком щедро. Плеснул молока на пол, надеюсь, бесенята хорошенько его вылижут. Две молочные дорожки от разных дверей соединились в одну к середине коридора, вышли по лестнице (хорошо жить на первом этаже!) во двор. Пакет я оставил там же, подпер камушком дверь подъезда и стал ждать. Надеюсь, сработает, потому что ловить три сотни бесов по одному - это слишком. Да и молока больше нет. Я присел на лавочку у двери подъезда: ну где вы, бесы?      Бесы были тут как тут. Маленькие, шустрые, как мыши, они выходили шевелящейся тучей. Ну и как их считать?      Я сообразил, что, если буду ждать всех здесь, они могут и вернуться. Надо дежурить у двери квартиры, чтобы захлопнуть ее за последним бесенком. Продираясь сквозь шевелящуюся кашу (гадость какая), я оказался у двери. Тут уже никого не было, зато сверкал вылизанный пол. Вроде все. Захлопнул дверь, прошел к себе.      - Все, потолок?      "Бесы - все. Но к Мишке идет бабай".      Я хотел переспросить: "Какой-такой бабай?" - но кто-то хлопнул меня по плечу.            Глава VI            Зато он ловит мышей            Конечно, в детстве я читал стишок про Бармалея, смотрел фильмы про Кинг Конга и Фредди Крюгера, я видел Ольгуху в бигуди и бабу Нюру на пляже. То есть до последнего момента у меня были все основания полагать, что я не трус. Но вид бабая заставил меня изменить мнение. Он стоял близко, так что я слышал запах его волос (мох, мыши и зола), и выглядел так, что караул. Кинг Конг, Фредди Крюгер и дядя Паша-лесник в одном флаконе. В его мшистой бороде бегали муравьи, а в волосах росла клюква. Жуткое лицо, все в ожогах, как будто его лупили горячим утюгом. Руки-ноги если не деревянные, то по цвету очень похоже, и лапти, как поленья, огромные.      Нет, я не завопил - побоялся разбудить Мишку, не соображая, что он уже не спит, а брыкается у Бабая в заплечном мешке:      - Димон, кончай прикалываться! Че за фигня, Димон!      Наивный, думает, это я его поймал и сейчас утащу в лес. В лес?!      Бабай придирчиво оглядел меня, ткнул в грудь грязным пальцем:      - Великоват. - И выпрыгнул в окно. Я только сейчас заметил, что оно открыто.      "Чего стоишь? За ним!" - написал потолок, и я послушно рванул к окну. Подбежал, обернулся...      "Куда ты, чумовой! Хоть веник возьми!"      - Какой веник?      "Какой?! Пешком не догонишь. Не положено вообще-то, но в экстренных случаях можно. Смотри, чтобы никто из управы тебя не увидел".      - Из какой управы... Ой, он уходит!      "Неважно! Бери веник, садись верхом - вмиг догонишь!"      Я сбегал на кухню, схватил веник, вернулся к себе, встал перед окном, оседлал веник (ой, как же это все долго!)...      "Лети!" - написал мне потолок.      Ну я так ногами оттолкнулся, что тапочку потерял. В ушах залихватски свистнуло, рвануло назад (еле удержался!), в лицо ударила струя холодного воздуха. Назад уже не рвало, а так, потягивало. Я крепче ухватился за веник. Что там потолок писал про "не положено"? Ой, не положено летать на вениках осенней ночью в одних трусах. Холодно потому что. Пальцы заледенели в момент, и зубы начали стучать, какая тут радость полета? Чего меня сюда понесло? Ах, да, Мишка! Я наконец сподобился посмотреть вниз - прикольно. Крыши домов были близко-близко, я едва не скреб их пятками. Бабай улепетывал через двор, в свете фонарей я отлично видел его громоздкую фигуру, которая теперь была жирной точкой. Вот спикирую сейчас ему на шею, схвачу мешок - и домой. Удержать бы только!      Я чуть наклонил вперед ручку веника и камнем полетел вниз. Бабай все еще бежал через двор, я на венике его настигал. Чтобы схватить мешок, надо хотя бы руку освободить, а я не мог: летел, вцепившись в веник, отпущу - свалюсь же. До спины бабая остались считаные метры, если сейчас не отпущу этот проклятый веник...                  * * *            Меня дернуло вперед, назад, двинуло по лбу вениковой ручкой.      - Ой! Что творишь, Уй-ияси-джан?! - Бабай наклонился надо мной. Я лежал на земле, придавленный веником. - Прости, не признал сперва, думал - ребенок. Сказал бы, что ли, чем по воздуху за мной гоняться. Прости, дорогой!      Бабай участливо подал мне руку. Мишка в мешке завыл:      - Пусти, скотина!      Я потряс головой:      - Кого не признал-то?      - Так тебя, Уй-ияси, решил, что второй ребенок не спит.      - Я и не спал.      - Конечно, какой тебе ночью сон, когда работы полно! Ну не сердись! Хочешь, мышей старых заберу? Ты, я видел, без кошки маешься. Потерял или не завел еще?      - Потерял. Забери, а? Мне за ночь все не успеть... - Не знаю, за кого принял меня бабай, но пусть он и дальше меня таковым считает. Может, и правда, мышей заберет? Какой с них прок, с мышей-то?      - Не прибедняйся, Уй-ияси-джан! Идем заберу! - Бабай тряхнул мешок, и оттуда выпал осоловевший Миха:      - Димон, он меня украсть хотел!      - Больше не хочет. Пошли домой.      Мишка опасливо покосился на бабая и взял меня за руку:      - Он с нами пойдет?      - Да, ему мыши нужны.      - Зачем?      Хороший вопрос. Но я нашелся:      - Чтобы у нас не было.      - А...      Бабай плелся сзади и старательно оправдывался:      - Я вижу в окно: двое детей не спят, вот и забрал младшего. Не признал тебя в старшем, Уй-ияси-джан!      - Да ладно... - Мне даже неловко стало. Кто такой этот Уй-ияси, что его бабай боится? И почему меня приняли за него?      И почему со мной разговаривает потолок и полный дом бесенят, богарты в шкафу... В Москве, что ли, так принято?      Я перелез через подоконник, перекинул Мишку, бабай заскочил следом и тотчас пропал на кухне. "Молодец, - написал потолок. - Теперь приберись и можешь будить хозяйку". Да чего это он раскомандовался-то, а?      - Не буду!      "С ума сошел?"      - Димон, а чего такой бардак-то в комнате? - подал голос Мишка.      - Бабай устроил. Ложись, я уберу.      Игнорировать такой бардак - действительно верх легкомыслия. Родители проснутся, увидят - мало не покажется! Но все равно:      - Нечего командовать, слышишь!      "Я просто хочу помочь".      - Мне?! Чем это?      - Димон, с кем ты разговариваешь?      - Сценку репетирую. Так чем?      "Будешь плохо выполнять свою работу - тебя заберет управа".      - Районная, что ли?      "Да".      - Шутишь?      "Нет".      Вот и поговорили.      - Какая у меня работа-то хоть? И с чего бы это? Вчера был свободен, как ветер...      "Жизнь такая. Прибери в комнате и буди хозяйку".      - Так точно, товарищ командир!      - Дим, это сценка про войну?      - Да.      - Тогда встань по стойке "смирно".      - Хорошо. - Я встал по стойке "смирно" и выдал: - Какая, на фиг, жизнь! Объясни мне, наконец, что происходит!      - Не по уставу, - заметил Мишка.      "Все уже произошло, - отписал потолок. - Работай, времени мало".      - Да иди ты в баню!      "Не положено".      - Не по уста-аву! - Мишка приготовился разреветься.      - Да ну вас всех! - Я пнул лежачий стул и принялся за уборку.      На кухне громыхал кастрюлями бабай. Мышей ловил - не иначе. Чувствую, что и за ним убирать придется. А что там потолок говорил насчет кошки? Неплохая мысль, если это избавит меня от шляющегося по кухне бабая. Не самому же мышей ловить, в самом деле?      Через полчаса комната выглядела вполне сносно. Осталось только замести мусор, но это мы мигом. Веник здесь, раз-два - готово. Мишка уже спал. Я пошел на кухню выкинуть мусор и заодно посмотреть, как там бабай. Бабая уже не было, поймал, наверно, своих мышей и ушел восвояси - слава богу. Большого бардака он не учинил: только две табуретки опрокинул, и все. Я открыл шкафчик под раковиной, чтобы выкинуть мусор, и - сюрприз! Верхом на ведре сидел богарт и чавкал картофельной шелухой. Я вытряхнул совок, не обращая на него внимания.      - Эй, чего кидаешься?      - А ты чего здесь? Кыш!      - Сам кыш!      - Ну и оставайся тут, дурак! - Я от души захлопнул шкафчик и запер его. Надоела эта нечисть, пускай сидит в помойке, если нравится. Там ей самое место!            Глава VII            Роковое блюдечко            Арсений вернулся в камеру такой радостный, будто мышь проглотил, заговорщицки подмигнул Вене и кивнул на свою печь: пойдем, мол, ко мне. Веня только возмутился про себя: Арсений в колонии совсем стыд потерял, приглашать гостя в нетопленую печь - воспитаньице! Сам Веня вернулся еще час назад, его печь уже весело потрескивала щепками, а рядом дремала кошка. Кошка - наше все. Кошка у холодной печи не ляжет, не такая она дура!      Веня пожал плечами:      - Зайди лучше ко мне, сосед.      Арсений с удовольствием согласился и первый шмыгнул в горячую Венину печку. Веня - за ним. Что домовому хорошо, то каше - смерть: Венантий потеснил горшок с кипящей гречкой и уселся, опершись на него спиной. Арся продолжал подмигивать. У домовых не бывает нервных тиков, значит, что-то случилось.      - Не томи, сосед.      Сосед не томил. Он достал из-за пазухи нечто, завернутое в тряпочку, и шепотом предложил:      - Хочешь в блюдце посмотреть?      Веня чуть в обморок не упал (с домовыми это случается):      - С ума сошел?! А закон?! Хочешь раствориться на два века раньше?!      Арся пожал плечами:      - Во-первых, никто не узнает. Во-вторых, скажи честно: неужели не любопытно, как там твои?      - Вообще-то, да... - Веня не знал, как и поступить. Смотреть в блюдечко - преступление почище побега. Сбежишь - через сутки растворишься или станешь смертным, если захочешь. А посмотришь в блюдечко - ничего с тобой не будет. Только жить и знать, что творится в твоем доме без тебя, - то еще удовольствие. Потому что без домового ничего хорошего в доме не происходит, а ты сидишь себе в колонии и ничего не можешь с этим сделать. Кто это вынесет? Все, кто на Вениной памяти в блюдечко смотрел, либо растворялись самопроизвольно, либо убегали и - опять-таки растворялись, потому что смертным становиться никто не хотел. Только блюдечко оставалось после них, в него смотрели другие заключенные домовики, и побеги продолжались.      - Неужели не любопытно?! - настаивал Арсений.      Любопытно, конечно. Да чего там: Веня как в колонию отправился, только об этом и думал: как там хозяйка? Может, еще можно чем-то помочь, а он, Венантий, здесь прохлаждается?! Конечно, он оставил новому домовику говорящую грамотку на потолке на все случаи жизни. Это не запрещено, и даже наоборот: как новый неопытный домовой сможет прожить без инструкций? Но все равно неспокойно было Вене. Да и кому, скажите, спокойно будет: жить и знать, что в твоем доме новенький неопытный домовой пытается каждый час отбиваться от бабаев, богартов, мышей, тараканов, мора, засухи... Список возможных бед составлял две тысячи единиц. Веня знал все наизусть, чай, не один век проработал, знал инструкции (что делать при каждой беде), и то у него иногда случались провалы. Что говорить о неопытном новичке!      - Любопытно, Арся. Очень даже. Душа болит за хозяйку, как она там, без меня? И кошка уходить не хочет - не к добру!      - Ну вот. Думаешь, мне легче? Давай посмотрим хоть, как они там. Может, все в порядке, а мы тут извелись все. Хотя кошка - это серьезно.      - За что я тебя ценю, Арсений, так это за оптимизм. Давай свое блюдечко.      Сосед аккуратно развернул тряпицу:      - Яблоко есть?      Веня пошарил в карманах. У домовых они бездонные, как у героев "бродилок". Да и как иначе-то, домовой - сущность занятая, ему и то надо, и это...      - Во! Еще с деревни осталось. Подсохло, правда...      - Сойдет. Катись, яблочко...      Яблочко каталось по блюдцу кругами, а Веня смотрел. Прошлое: весь дом на ногах, все собираются уезжать, один Веня предательски спит в своей печке. Собрались, уехали, тут же пришел за Веней бабай, и часа не прождал, нечисть! Веня бы догнал, смог бы! Ага, вот приехали. Ну и домина! А печка где? Первая ночь... Старший малец теперь домовой - плохо, хозяйка бы лучше справилась. Богарта выкинул, молодец, бесенят разогнал - отлично, бабая прогнал, да еще мышей ловить заставил, ха-ха! Умница! Так, а это что? Кто богарта в отбросах оставил?! С ума сошел, это же...      - Сосед, мне нужно бежать.      - Что, совсем плохо?      - Сам глянь!      Арсений уставился в блюдце. Сперва молчал, потом мычал, потом выругался. Затем сказал:      - А у меня что? - И спустя две минуты вздохнул с облегчением. Хоть у него все в порядке. Молодец Арсина хозяйка - второй год справляется. А Вене надо в побег. Срочно надо.      Венантий заглянул под крышку горшка - готова каша. Поесть на дорожку - и в путь. Веня кивнул на горшок:      - Присоединяйся, сосед!      - С удовольствием.      Домовики достали ложки и принялись наворачивать из котелка, радуясь вынужденной паузе в разговоре. Вене меньше всего хотелось сейчас обсуждать побег, зато хотелось поесть и бежать. Арсению наверняка неловко, что у него все в порядке, когда у соседа беда. Так они и ели молча, даже ложками старались не стучать.      Потом Арсений помог Вене собраться, вымыл котелок, узелок связал и даже золу вычистил из печки.      - Бывай, сосед. Не скучай здесь.      - Не буду, не дадут. Ты, главное, сам... Чтобы у тебя все было в порядке.      - Постараюсь. На то я и домовой, чтобы дом в порядке держать.      - Угу.      - Бывай.      Веня выбрался из печки, свистнул кошку и пошел, не оборачиваясь, вон из камеры. Никто его не остановил, потому что лешие-надзиратели только за порядком в камерах следят, а если домовой решил бежать, то тут уже ничего не сделаешь. Растворится домовой, пропадет. Если остановить его сегодня, он сбежит завтра, не завтра - так после. Потому что он сам так решил. Потому и в блюдечко смотреть - преступление хуже побега. Ты-то уйдешь, с тобой все ясно. А блюдечко останется. И будут смотреть в него другие, и будут пропадать, десятками, сотнями, потому что мало у кого бывает благополучный дом без старого домовика. Брать блюдце с собой в мир смертных - нельзя, а то людям в руки попадет - еще хуже будет. А уничтожить его - невозможно, сто раз пробовали.      Леший-стражник только вслед Вене посмотрел да плюнул: еще один ненормальный, за людей переживает больше, чем за себя. Лешему не понять, у него сущность такая, нетерпимая к людям.      Хлопнули ворота за Вениной спиной: отсчет пошел. Через сутки домовой растворится или станет смертным, что еще хуже. А надо столько успеть!            Глава VIII            Дом сошел с ума            После минувшей ночи у меня еще тряслись коленки. Откуда столько нечисти в одной квартире? Откуда потолок знает, как с ней справляться, и почему он умеет писать послания? Почему пишет именно мне? Как я ухитрился вчера полетать на венике? Что все это значит в конце концов?!      Родители ушли на работу, бабушка с Мишкой - в зоопарк, Ольгуха тоже куда-то ускакала с утра. Если не считать пишущего потолка и богарта в помойке, я был один. Слонялся по комнатам, не зная, что со всем этим делать и чем себя занять. На потолке с утра не менялась надпись: "Богарт в отбросах", как будто я не знаю. Пускай не меняется, так спокойнее. А то, когда с тобой потолок разговаривает, - это уже клиника. Лучше - если просто надпись на потолке. Надпись и надпись - подумаешь! Я еще раз зашел в нашу с Мишкой комнату, посмотреть: может, потолок еще что написал? Нет, все тихо. А как там богарт? Прошел на кухню, открыл шкафчик под раковиной. Богарт сидел в пустом ведре, как в ванне, положив локти на края, и балдел. Все содержимое ведра он уже слопал, о чем говорило его надутое брюхо.      - Че нада?      - Ничего. Сиди тут. - Я захлопнул шкафчик. Ну как это называется, а?      Щелкнул дверной замок: наконец кто-то почтил меня своим присутствием. Бабушка с Мишкой вернулись? Нет, Ольгуха. Она вошла какая-то кислая - случилось что?      - Привет, Дим? Не знаешь, где у них тут врач живет, я, по-моему, ногу сломала.      - Сломала?      Я только сейчас увидел, что она прыгает на одной ноге.      - Как ты добралась-то?      - По перилам. Я в подъезде с лестницы свалилась, так что долго идти не пришлось.      - Не знаю. Надо родителям позвонить.      Я отвел Ольгуху в комнату и набрал номер, который мать оставила на случай ядерной войны. Трубку мать взяла сразу. Я рассказал ей, что стряслось.      - Замотай мокрой тряпкой, и пускай лежит. Я сейчас приеду, тоже неважно себя чувствую. Отвезем ее в травмпункт.      - А с тобой-то что?      - Давление, должно быть. Ждите, я скоро.      Подождем, куда деваться. Я крикнул Ольгухе:      - Лежи, я сейчас! - И отправился в ванную за полотенцем. Нажал ручку, толкнул дверь и отпрянул. Нет, никаких богартов, бабаев, леших и водяных здесь не наблюдалось. Просто отвалилась плитка. Вся. Сразу. Я открыл дверь, услышал большой "Бум!" и еле успел отскочить. Плитка посыпалась водопадом со стен, с потолка порошила штукатурка, раковина свалилась чуть ли не на ноги, а ванна встала на ребро. Это что ж такое?      - Что там у тебя, Димон? - подала голос Ольгуха.      - Плитка упала. Подожди, я сейчас.      Плитка плиткой, а про полотенце забывать не надо. Намочить его придется на кухне, раз тут раковину снесло. С чего бы это, а? Дом, что ли, новый оседает?      Я схватил с вешалки полотенце, отряхнул от штукатурной пыли:      - Ща! - И пошел на кухню. Нажал на ручку. Толкнул дверь...      А вот и не угадали - здесь как раз не плитка посыпалась - не было ее.      Только я вошел, как из-под раковины, из-под холодильника, из вентиляционной решетки на стене, даже из крана полезли богарты. Так много я еще не видел!      Белые стены разом стали серыми: богарты облепили их как мухи, и на полу зашевелился серый бомжеватый ковер. Не обращая на меня внимания, они распахнули все шкафы и холодильник, полезли внутрь, выкидывая на пол все, что там было. В меня летели макароны, кастрюли, помидоры...      - Эй, ну-ка прекратить! - Я стал пробираться к окну по живому коврику. Вот сейчас открою и, как вчера, повыкидываю всех на улицу. Но это оказалось не так-то просто. Это вчера богарт был один, а сегодня...Твари хватали меня за ноги, висли на штанинах, кусались, больно, как крысы, и визжали:      - Ку-уда!      Как будто сами не знают! Ничего: кухня здесь небольшая, мне осталось-то сделать пару шагов. Кто попадет под ноги - я не виноват. Шаг - визг, на кого-то наступил.      - Смотри, куда идешь!      Щас, я их еще и обходить должен! Обойдутся! Шаг - визг. Опять на кого-то наступил.      - Осторожнее, лось!      Сами лоси. Совсем стыд потеряли. Я уже дотянулся до окна, но тут какой-то пронырливый богарт вскарабкался по мне, повис на руке, как на перекладине, и хряпнул за пальцы.      - Больно, блин! - Я тряхнул рукой - и богарт улетел в стену.      - Димон, ты скоро?! - подала голос Ольгуха.      - Секунду!      Вот так и успевай все на свете!      Я наконец добрался до окна, щелкнул шпингалетом - ура!      - Ну, кто первый на волю?      Желающих не было. Захлопали дверцы шкафов - богарты закрывались изнутри. Через две секунды кухня была чиста, если можно назвать чистым пищеблок, где по полу рассыпана крупа, всюду лужи супа, а люстра украшена гирляндами макарон. Ах так?!      Первым делом я спокойно намочил полотенце, налил чаю, отнес это все Ольгухе, попутно выпросив у нее скотч ("В тумбочке"). Потом спокойно вернулся, заклеил все шкафчики, кроме одного, - не выберутся. Спокойно открыл оставшийся шкафчик: сейчас выгребем богартов отсюда и перейдем к следующему... Не тут-то было! Знаете, сколько богартов помещается в одном кухонном шкафчике? Я думал, что не больше пяти, а их там набилось два десятка! Они выскочили на меня, как кошки с чердака. Один бросился в ноги, я споткнулся и был наказан. Если ты выше ростом и стоишь - ты силен. Если ты лежишь - плевать, каких ты размеров, облепят, как муравьи, и начнут кусать, кусать, чтоб им всем отравиться!      Я дрыгал ногами, пытался спихнуть богартов рукой (вторую намертво прижали к полу и удерживали впятером), мотал зачем-то башкой - все без толку. Богарты сидели на мне верхом и от души грызли. Их зубки, острые, как у крыс, впивались глубоко и вырывали из меня мелкие кусочки. Мама! Я отбрыкивался как мог. Потом наконец сообразил, что брыкаться без толку, а вот кататься по полу, усыпанному колючей впивающейся крупой, - самое то. С трудом оторвал от пола руку, ногу, раз-два - переворот, раз-два - еще один...      Богарты визжали, но не сдавались. Какой-то шустрик соскочил с меня, полез на шкафы и принялся отдирать скотч: этого еще не хватало. Я стал кататься с удвоенной силой, потом вскочил, несмотря на болтающихся на мне богартов, схватил паршивца (он не успел, не успел!) и выкинул в окно. Следом отправился другой, которого я оторвал от своей ноги в тот момент, когда он потерял бдительность и разжал зубы. Третьего я уже выкинул так, вместе с куском штанины. Чтобы освободиться от четвертого, пятого, шестого, седьмого и восьмого, пришлось снять рубашку, завернуть их туда и кинуть. На штанинах висел еще добрый десяток. Я вырывал их вместе с кусками материи и кидал. Я не чувствовал боли, работал, как автомат: богарт - окно, богарт - окно... Наконец они кончились: пришло время освобождать шкафы... Ну нет, это мы уже проходили, надо что-то придумать, чтобы богарты не могли напасть на меня всем шкафом. Погрузить их, что ли, в пакет, как бесов, и вытряхивать мелкооптовыми партиями?.. Я нашел, наверное, самый огромный пакет, который был в доме, раскрыл пошире, оторвал скотч от одного шкафчика, раскрыл: с богом!      - Ой, Митька, зря с нами не поше-ел! - Хлопнула входная дверь - бабушка с Мишкой вернулись.      - Зря не пошел, говорю, - вещала бабуля из коридора, - там так интересно, даже мне, старой, нескучно было (богарты выскакивали из шкафа, а я ловил их в пакет). Там медведи белые, только не белые, а желтые, но они так зовутся, потому что в природе они белые, а в неволе вот желтеют. Там моржи ластами хлопают, чтоб им поесть дали (пакет наполнился, я вытряхнул его в окно и открыл следующий шкафчик). Зря не пошел, зря. Павлины-красавцы хвост распушают!      - Мишке-то понравилось? - Богарты исправно прыгали в пакет. Я решил поддержать разговор, чтобы не вызывать лишних подозрений. Не услышит бабуля ответа да пойдет меня искать по всей квартире. Войдет на кухню, а тут...      - Понравилось! - крикнул из прихожей Мишка. - Правда здорово, Димон! Один обезьян забрался на самую верхотуру и оттуда...      Послышался звук затрещины:      - Это все, что ты запомнил, охальник? Там же столько всякой красоты, а он...      Второй мешок был вытряхнут за окно. Я расклеил следующий шкаф и очень надеялся, что успею...      - Это они так метят территорию, Миш. Мы на дверях таблички с фамилией вешаем, а они... Каждому свое, в общем.      - Да брось ты сравнивать скотину и людей!      - А что? - Скотч не поддавался.      - Нехорошо это.      - Но тебе же понравилось.      - Обезьяны - да. А этот похабник с красной мордой...      - Не похабник, бабушка, а павиан! - поправил Мишка.      - Сама знаю! - Уф, отклеился скотч! - Иди лучше покажи Диме, какие мы открытки купили!      - Нет!      Дальше события развивались молниеносно. Мишка влетел на кухню со своими открытками как раз в тот момент, когда я пытался поймать в пакет богарта. Братец подскочил ко мне вплотную (иначе как я увижу открытки?!), дернул за штанину, рука моя дрогнула, и два десятка богартов из шкафа спикировали прямо на братца.      - Бабушка! - Я бы тоже орал, если бы тогда, пять минут назад, не боялся напугать Ольгуху. Миху, облепленного богартами, было под ними не разглядеть. Он мычал, отбрыкивался, но больше не вопил, что здорово: на крик прибежала бы бабуля, и мне пришлось бы выручать двоих. Наверное, все дело в богарте, который сидел на лице верхом, - попробуй крикни!      - Потерпи, Миха! Только не ори!      - У...      Я хватал богартов за волосы по одному и отцеплял, как собак - разжимая им зубы ложкой (благо, ложки валялись по всей кухне). Если в это время кто-то имел неосторожность проходить мимо нашего окна, он, наверное, здорово удивился бы. Бомжики размером с кошку вылетали на улицу короткими очередями, оглашая улицу ругательствами - есть на что посмотреть, что послушать и чему удивиться.      - Осторожно, Дим, зубы!      - Вижу. Терпи. Я и так стараюсь быть осторожным.      - Угу. А кто это?      - Богарты.      - Кто?      - Мелкие пакостники. Антагонисты домового (интересно, откуда я это взял?).      - Анта - что?      - Не важно. Лежи тихо, уже почти все.      Последнего я оторвал с куском рубашки и пинком отправил за окно. Он вылетел, красиво кувыркаясь, крикнул на прощание: "Я доберусь до тебя". И смачно шмякнулся на траву.      - Все. - Я захлопнул окно и сел отдышаться. - Жив, брат?      - Жив. Только бабушка в ванной что-то разоралась, надо посмотреть.      - Бабушка?      - Ой, что ж ето делаетсяяяя! - Бабуля голосила, как будто ее убивают. Но я-то знал: она просто увидела раздолбанную ванную.      - Там кафель осыпался, - объяснил я Мишке. - Зрелище - как после ядерной войны. Пойдем посмотрим?      - Переоденься сперва.      Я глянул на себя: да, переодеться стоит. С Мишки богартов снимал я, на нем одежда была почти целой. А вот моя была в лоскуты, надо сменить, а то бабуля что-то заподозрит.      - Сейчас! - Я побежал в комнату.      - Это тебя они?      - Угу. Ща, подожди.      Я скинул одежду еще на пороге комнаты, рванул дверцу шкафа и... Ну, это уже начинает приедаться! Если кто не понял: в шкафу сидел богарт.      - Занято!.. - Он потянулся захлопнуть дверь, но я ловко ее задержал.      - Да иди ты! - Что мне один богарт, после того как я разделался с двумя десятками?! Разговор короткий: за шкирку - и в окно!      Я впрыгнул в первые попавшиеся джинсы. Надо идти объясняться с бабушкой по поводу осыпавшегося кафеля, а то она небось успела навоображать себе бог знает что: теракт, метание молота...      - Все нормально, ба! - Я мчался в ванную, на ходу застегивая джинсы. - Дом новый, еще оседает, вот и осыпался кафель. Я ни при чем, никто не пострадал, правда.      - А Ольга? - Бабушка возникла у меня на пути, вероятно, уже успела не только в ванную наведаться, но и Ольгу повидать.      - Она на лестнице споткнулась.      - Да?      - Правда, ба! - подала голос Ольгуха.      - Ну что с вами делать, бандиты?!      - Мы?!      - Вы, не вы, а родители расстроятся!      Что правда, то правда.      - Не переживай, ба! - Подскочил Мишка, украдкой потирая коленку, - встреча с богартами даром не прошла. - Отремонтируем сами, нас же много.      - Много вас, разрушителей, - ворчала бабушка. - А на кухне кто погром устроил?!      Черт! Про кухню-то я и забыл! Богартов-то мы оттуда вытурили, а вот собрать рассыпанную крупу и снять макароны с люстры не успели. Что ж, можно, конечно, рассказать бабуле правду, так ведь все равно не поверит. Придется получить по шее просто так.      - Я нечаянно!      - Иди убирай! - Бабуля отвесила мне подзатыльник и принялась рассказывать, какой я большой и глупый: - Мать с отцом стараются, работают, а ты...      Кстати, где мать? Час назад сказала: "Выезжаю", пора бы ей уже быть дома. Я неспешно заметал крупу: куда спешить, если бабушка уже все видела? Увидела, дала подзатыльник и ушла в комнату к Ольге и телевизору. Матери она все равно расскажет, тут и мечтать нечего. Так что спешить не будем. Миха путался под ногами:      - Дим, а откуда они?      - Кто? Богарты? - Хороший вопрос, если бы я сам знал, их бы давно не было: я нашел бы способ извести всех и сразу. Но надо же Михе объяснить! - Наверное, как мыши, от грязи.      - Думаешь?      - Ты же их видел: бомжи натуральные. Один весь мусор слопал, пока вы в зоопарк ходили.      - Весь? - Мишка вскочил и распахнул дверцу шкафчика под раковиной. Ведро было вылизано до блеска: мыть не надо. - Ого! А я этого не видел! - Он скорчил гримасу - сейчас разревется. Вот уж действительно трагедия: пропустить такое зрелище!      - Это неинтересно, Миш. Противно только.      - Да? - недоверчиво спросил братец, для порядка хлюпая носом.      - А ты представь: сидит такой мини-бомжик в ведре, чавкает, хлюпает...      - Фу!      - Вот и я говорю, противно. Совок лучше дай.      Миха, послушный мальчик, сбегал на руины ванной, откопал там совок.      - А они еще придут?      - Надеюсь, что нет.      - Почему?      - Кусаются!      Миха кивнул и потер коленку. Он и сам не рад богартам, просто ему интересно поддерживать беседу. Так, ни о чем, лишь бы поговорить. Сейчас богартовая тема уже явно себя исчерпала, и Мишка расстроенно трогал коленку - кому охота сидеть молча, когда в доме полно собеседников?! Я взял вилку, встал на табурет и начал меланхолично снимать макароны с люстры. Миха счастливо заржал: много ли надо человеку для счастья?! И тут раздался взрыв.      Я сперва решил, что это по телику войну показывают - бабушка любит врубать телевизор на полную громкость, и к воплям-выстрелам, доносящимся из ее комнаты, мы уже давно привыкли. Обмануться не дал запах гари, черный дым и бабушкины вопли:      - Пожар!      Мой сообразительный брат среагировал первым: схватил кружку, налил воды и помчался на крик. Я, как старший и более умный, взял целый ковшик. Нет, ну поймите правильно: когда за одни сутки с тобой происходит столько перемен, ты видишь кучу нечисти, которой место в сказках, а не у тебя дома, наблюдаешь полный разгром и снимаешь с люстры вареные макароны, умственная деятельность, согласитесь, несколько притупляется.      Я влетел в комнату и чуть не сшиб Мишку (а может, бабушку: они оба маленького роста, но кто это конкретно, я не мог разглядеть из-за дыма). Первым порывом было эвакуировать из комнаты Мишку (а может, бабушку) и Ольгуху, которую жальче всех: она и богартов не видела, и в ванной раздолбанной не была, а уже - со сломанной ногой. Я поставил ковшик на пол, выпихнул из комнаты Мишку (или бабушку), сказал: "Возьми мокрое полотенце и дыши через него", - и пошел на ощупь искать Ольгуху.      Дым забивался в нос, глаза и, кажется, даже в уши, потому что их закладывало. Я натыкался на мебель. Кресла, ага, вот он, диван.      - Дима, иди отсюда, задохнешься! - А вот и Ольгуха голос подала. Я нащупал ее руку, сказал: "Пошли!" - Сестра не заставила себя ждать. Опираясь на меня, она резво запрыгала вон из комнаты. На кухне сидел Мишка, послушно закрыв лицо мокрым полотенцем. Я сгрузил Ольгуху на табуретку, надо вытащить бабушку.      - Я здесь! - Бабуля вошла на кухню сама, кряхтя и откашливаясь. - Первый раз вижу, чтобы телевизоры взрывались.      Я с ней согласился. Выглядела бабуля не ахти: бледно-зеленая со слезящимися глазами, она шла, держась за стенку. Нащупала табурет, села...      - Ты как?      - Не очень. Нашатырь найдешь? Хотя нет, не надо. И так дышать нечем.      Я намочил все кухонные полотенца, какие нашел, выдал бабушке с Ольгухой и сам замотал лицо, как ковбой. В двери завозились ключом. А вот и мать. Вовремя!      - Черт! У вас тут что, революция?! Есть кто?      Я выскочил ей навстречу, чтобы она не сильно пугалась дымовой завесы и разгромленной ванной:      - Нормально, мам. В ванной кафель осыпался, телевизор взорвался, бабушка, похоже, угорела, а Ольгуха сломала ногу, ну, это ты знаешь, - выпалил я на одном дыхании в надежде успокоить мать. Секунду она стояла, переваривая информацию, потом нашлась:      - Грузи их в машину! И вы с Мишкой тоже поедете, а то угорите еще. На обратном пути заберем с работы отца.      - Не влезем же!      - В тесноте, да не в обиде.      Возразить было нечего. Я помог спуститься Ольге, мать - бабушке, Миха выскочил сам. Мы забились в машину, как селедки в бочку, и поехали в больницу.      Мать нервно рулила, попутно пытаясь успокоить то ли нас, то ли себя:      - Сейчас приедем, всех вылечим... Мам, ты как?      Бабушка только кивнула. Выглядела она неважно. Наверняка сидела ближе всех к злополучному телику. Я осторожно косился на нее и Ольгуху. Все боялись, это было видно. Обстановку разрядил Мишка, который на полпути к больнице выдал:      - А я воду забыл выключить...      Надо было видеть мамино лицо! Нечто среднее между: "Как ты, блин, вовремя!" и "Веселая комедия, смотрим дальше". К чести своей, она только свернула на обочину, дала мне ключи и сказала: "Езжай домой". Ну и еще объяснила, как проехать. А я что, я поехал. Включенную воду оставлять нельзя, а то будет у нас наводнение вдобавок к пожару и погрому - совсем нехорошо.            Глава IX            Оборотни            Пропустим, как я ехал домой: это тема для целого фельетона, который я обязательно напишу, когда стану старым и уже ничего не буду стесняться. Одно хорошо, что доехал я быстро.      Я влетел в подъезд, нашарил в кармане ключи... Ну что, принимаются ставки: накроет меня сейчас большой волной или только по ногам лизнет? Нет здесь никакой воды. Из-за двери на меня выплыли скромные остатки дыма - и все. Мишка, что ли, пошутил? Нет, бежит на кухне вода, но аккуратно, в жерло раковины. Благо, немытой посудой ее не захламили, так что удалось избежать потопа. Ура! Я пооткрывал окна, чтобы выгнать дым, прибрался на кухне, дошел до помойки - выкинул то, что осталось от телика, и стал соображать, что делать дальше. На часах - только восемь. Дома я бы пошел гулять или рубить дрова, если заставят. А здесь никого знакомых, газ и отопление. Печально это, когда и погулять не с кем и рубить нечего. Я побрел в свою комнату, вскарабкался на кровать. На потолке красовалась надпись: "Держись! Я скоро буду!"      Ничего себе! Кто скоро будет? Потолок, что ли? Он и так есть, спасибо, другого не надо.      - Ты кто?      - Я скоро приеду. Потерпи.      Теплю-терплю, уговорил. Чего терпеть-то? Валяюсь один, как король, всех домашних в больницу отправил и валяюсь. Им бы там кто сказал: "Потерпи".      Я растянулся поудобнее и глянул в окно. Яблоньки, махонькие, городские, кислотные, уже сбрасывали последние листья. Под яблонями орали коты. Я их не видел, зато слышал отлично: жуткий рев, как в фильмах про оборотней, ночью услышишь - испугаешься. Да и так уже почти темно. "Почти", потому что в городе темно не бывает, как я понял. Фонарей много.      - У-у-у-у! - Во распевают!      Из-за скелетных яблоневых веток выглянула луна. Полная - самая подходящая для оборотней и воющих котов. Интересно, какого они размера, коты в смысле? Судя по басам, не маленькие.      - У-у-у! - Водой, что ли, на них плеснуть? Я не знаю, принято ли это в городе, но думаю, что вряд ли все здесь кротко терпят кошачьи песни.      Я спрыгнул с кровати, нашел на руинах ванной ведро, налил воды, выглянул в окошечко...      - Кто здесь самый горластый?!      - Ну я.      Опа! Нет, сперва я спросил: "Кто здесь самый горластый?", потом выплеснул воду, а затем уже услышал: "Ну я" - и посмотрел вниз. Лучше бы я этого не делал. Ничего этого: не высовывался из окна, не лил воды, не спрашивал. Потому что под окном...      под самым-самым окном, в двадцати сантиметрах от подоконника,      прядая ушами и вздыбив шерсть на загривке,      скаля зубы и сверкая в темноте глазами,      сидело два настоящих оборотня.      Мокрые оба, спасибо мне, но от этого еще страшнее. Они ведь разозлятся сейчас - самое время захлопнуть окно прямо перед их носом, залезть на кровать, забиться под одеяло... Так, стоп, что это я? С богартами воевал, бесенят разогнал, бабая - и того заставил мышей ловить! Неужто я с оборотнями не справлюсь? Не справлюсь: они кусаются больнее. И вообще плохая идея: воевать с волками, которые к тому же наполовину люди. Лучше бы - просто с волками. Мы ходили как-то раз на охоту с дядей Мишей и его друзьями: жутковато, но вдесятером можно. А тут я один против двух оборотней, они и порвать могут, и поговорить...      - Я! - Самый горластый оборотень положил передние лапы мне на подоконник, лишив возможности захлопнуть окно. - Я! Дальше что?!      - Н-ничего. - Я лихорадочно соображал, что делать. - Потише можно?      - Нет.      - Ну ладно. - Я осторожно подтолкнул раму, мазнув оборотня по лапам.      Волк дернул ухом и повернулся к приятелю:      - Смотри, Петро, он издевается!      - Вижу, - ответил другой, многозначительно разглядывая меня.      - Я окно закрываю...      - Закрывай! - Оборотень одним прыжком сиганул в комнату, мазнув меня когтем по плечу (больно же!), второй - за ним. - Закрывай, - повторил он уже у меня за спиной.      И тут я запаниковал. Один. Дома. С двумя оборотнями. Они кусаются, между прочим. И чего мне с богартами не воевалось?! А как с оборотнями воевать?      Нехорошо прижав уши, волки водили хоровод вокруг меня. Сейчас набросятся. Э нет! Я схватил, что под руку попалось (стул? сойдет!), и приготовился защищаться.      - Ну вы что? Что вам надо-то?      - Глупый вопрос к оборотням в полнолуние. Как считаешь, Петро?      - Угу. - Немногословный Петро совсем нехорошо прижал уши, оттолкнулся задними лапами и... промазал, ха-ха, я умею уворачиваться, в школе был чемпион по "вышибалам"! Петро влетел носом в ребро письменного стола и взвыл: - Понаставили тут!      А как же!      Пока я любовался его поражением, первый волк тоже времени не терял. Он предательски бросился на меня со спины. Я почувствовал, как за рубаху дергают и когтем - по плечу, а через секунду уже лежал на полу лицом вниз, вжимая голову в плечи. Главное шею под укус не подставлять, а то - все. Остальное как-нибудь переживем.      Волк между тем целился именно в шею и не собирался сдавать позиций. Он рычал, пыхтел, сопел мне прямо в ухо - мерзкие звуки. Второй при этом меланхолично жевал мою руку.      - Больно же, блин!      - А ты как думал?! - Волк буквально сел на меня верхом, распластав по полу. Не то что вывернуться - шевельнуться нельзя. Да. При этом он меня еще жрал, жрал и жрал, пытался добраться до шеи, снимая узкие полоски кожи и ткани.      Все, приехали. Я погибну во цвете лет, загрызенный оборотнем. Как он чавкает мерзко! И царапается! И, отталкиваясь лапами от моей спины, лезет под кровать... Не понял?!      Я сел на полу, оглянулся и подумал, что лучше бы оборотни... К тому же их всего двое...      Стены танцевали. С них сыпалась краска, с потолка - штукатурка, с пола ничего не сыпалось, зато доски паркета в некоторых местах стояли дыбом. В полу были ямины, как в огороде от крота. А в распахнутое окно - лезли...      Вроде похожи на людей, только слишком волосатые. Человеческое лицо, человеческие руки-ноги, пальцы неестественно длинные, а вот волосы и борода - как у орангутана. Гадость, в общем. И клыки - почище обезьяньих.      Упыри - вспомнилось откуда-то слово. Нет, оборотни определенно лучше - их меньше. Комната скрипела, как несмазанная телега. То ли это стены, ходившие ходуном, то ли сами упыри издавали такие звуки. На потолке, точнее, его остатках, появилась жирная размашистая надпись: "Не беги!"      - Почему?! - Я, честно говоря, только о том и думал, как пробраться через это упырье кольцо и выпрыгнуть в окошко.      "Если ты покинешь свой дом - будет еще хуже".      - Только что покидал! С матерью на машине!      "Тоже неправильно. Но сейчас - совсем нельзя".      - Так что делать-то?!      "Держись. Я скоро приду".      - Кто?!      Ответа я не разглядел. "Не беги!" - значит: "Не беги из дома". Насчет комнаты потолок ничего не писал. Я распахнул дверь и, пока упыри залезали и осваивались, забежал в ванную. Шпингалет на двери был цел - хорошо! Защелкнулся, прижался к стене... Надо было хоть свет включить, а то совсем жутко.      Пол в темноте белел штукатуркой и осыпавшейся плиткой. В углу валялась раковина. Ванна стояла на ребре, стояла и вдруг - передумала, пошатнулась и с грохотом встала на все четыре ножки. Так, спокойно, дом старый, оседает... Я приложил ухо к двери - ни звука. Хорошо бы упыри увидели, что никого нет, и ушли.      Стараясь не шуметь, я сел на край ванны - уф! Сейчас еще немножко побоюсь - и выйду. Вот сейчас, сейчас... Я смотрел на черное жерло ванны. Оно шевелится? Да ну, глюки... Нет! Из слива, блестя в темноте и кривляясь, как червяки, вылезали длинные когтистые пальцы. Через секунду показалась уже вся кисть, потом рука - по локоть. Я отскочил к двери и оттуда смотрел, как появляется вторая рука, голова, плечи...      В дверь постучали. Я отпрянул и вовремя: один удар - и пластик пробила ушастая голова упыря. Блеснули в темноте белые зубы. Зрелище было вообще-то забавное: дверь, и голова из нее торчит, а руки-ноги там, снаружи. Как будто упырь полез в автобус и застрял - не успел войти целиком. Меня тронули за плечо - сзади! Тот, что вылезал из отверстия в ванне, уже вылез целиком и теперь примерялся, с какой стороны напасть. Я скакнул от него в угол, подобрал кусок плитки, бросил - как слону дробина. Упырь увернулся - и все. Плитка разбилась, ударившись о стену. А из унитаза хлынула вода. Прямо мне по ногам, да чего там, целый фонтан окатил меня с головы до ног, а из бачка показалась... ну да, рука упыря. Тот, что торчал в двери, уже тоже просовывал руки. Еще чуть-чуть - и дверь я открыть не смогу: так и застряну здесь с упырями. Нет. Страшно, но надо.      Я подскочил к двери, щелкнул шпингалетом, успев отдернуть руку от зубов упыря, распахнул, дал этому в двери пинка и побежал назад в свою комнату...      Зачем? Вот дурак: комната буквально кишела упырями! Самый маленький, с меня ростом, кинулся мне под ноги, изобразив неплохой бросок с захватом. Остальные посыпались сверху, моментально пригвоздив меня к полу. Несколько челюстей одновременно сомкнулось на моих руках, ногах, на спине... Десятки длинных цепких пальцев впивались в меня, не давая пошевелиться. И скрип: чудовищный, оглушающий, уши бы зажать, да за руки держат со всех сторон. Все-таки эти звуки издают упыри, а не стены.            Глава X            Папа и упыри            Укусов я уже не чувствовал. Шерсть упырей лезла в нос, в ушах стоял этот мерзкий скрип, и все-таки я услышал, как хлопнула входная дверь.      - Не ходите сюд... - Какой-то упырь схватил меня за горло - не дал докричать. В прихожей безмятежно скидывали сапоги: раз, два - это мать, три-четыре - это Мишка. Ботинка отца не слышно, он всегда аккуратно ставит. Пять - Ольгухин. Значит, она в гипсе - сломала-таки ногу. А бабушка где?      - Дмитрий! - Отец, наивный, думает, я тут играю что ли?! - Дмитрий, выходи, есть разговор! Ты только не пугайся, с бабушкой...      Я лишь прохрипел:      - Не ходи сюда... - Но отец не слышал. Скрипнула дверь в комнату - и тишина. Вот и думай: остался стоять на пороге в ступоре или на него сразу набросились?      - Олег!! Миша, Ольга, прячьтесь! - А это уже мать. Значит, упыри на отца набросились. Ну, сейчас она им задаст! - Тварь! (Бум! Шмяк! Шмяк!)      - Обезьяны вонючие! (бабах!) - похоже, подключилась Ольгуха с костылями.      Бум! Это уже получил я по спине. Сестренка, конечно, целилась в упыря, а досталось мне. Зато теперь можно встать.      Я хотел вскочить на ноги, да не смог - здорово покусали. Вся рубаха, все джинсы - в клочья, и капельки крови по полу. Так, руки шевелятся - хорошо. Можно опереться на стол и попробовать встать.      Упыри переключились на родителей и сестру: по полу катались три меховых шара. Надеюсь, Миха послушался мать и спрятался. Так, встаем, встаем. Берем Ольгин костыль, сиротливо лежащий на полу, и начинаем сольную партию ударных!      Бум! Шмяк! Я от души колотил по упырям, надеясь, что родителям и Ольгухе мало перепадет.      Бум! Костлявые пальцы больно ударили в грудь, в плечо вцепились клыки, глухо шмякнулся на пол костыль. А, собственно, чего я ждал, что упыри испугаются палки и разбегутся, как кошки?      - Дима, осторожно!      Конечно, мама, я сама осторожность. Это очень важно, быть осторожным, когда воюешь с упырями. Да сделайте же что-нибудь. Алле?!      Бум! Бум! - Ольгуха неоригинально дубасила упырей костылями.      - Тань, принеси паяльную лампу. - Дельная мысль! Сейчас мы их обожжем. Только ведь ее заправлять надо, лампу-то.      Минут десять мамы не было. Меня жрали упыри, а Ольгуха их лупила. Потом в нос шибанул запах бензина, кто-то взвизгнул:      - Пожар! - И сразу стало легко.      Я только через две секунды сообразил, что это упыри разом слезли с меня, потому и полегчало. Зазвенело стекло: твари рыбкой сигали в окно. Я их понимал: паркет, занавески, стол - все было пушистым и сверкающим от огня. Отец лупил пламя снятой рубашкой:      - Берите Миху и уходите на улицу!      - Без тебя не пойду.      Отец оглядел комнату. Огонь был везде, в том числе на отцовой штанине.      - Резонно. Бежим отсюда. - У него даже хватило терпения открыть пошире окно и смести с подоконника осколки, чтобы никто не порезался.      - Папа, горим! - Вот и Миха. Отец схватил его под мышки и первым спустил из окна, потом - Ольгуху, мы с матерью выпрыгнули сами вместе, отец - следом.      - У тебя телефон с собой? Звони в пожарку. Да отойдите подальше, е-мое!      Мы отошли, уселись во дворе на лавочке. Мать звонила пожарным, наши окна весело мигали в ночной темноте. М-да. А дом-то я покинул, хоть потолок и запретил. Запретил и грозился, что будет хуже! Хотя, хуже некуда, так что можно быть спокойным.      - Па, кто это был?      - Не знаю.      - Я знаю: упыри.      - Сказок начитался?!      - А то ты не видел?!      - Видел. Только все равно не верю.      - А пожар ведь из-за них случился.      - Угу. - Отец меланхолично кивнул. Правильно: пожар уже случился, и не важно, из-за кого. Важно, что мать звонит пожарным. Если они успеют - нам придется делать ремонт. Если нет - искать себе новое жилье или перебираться обратно в деревню. Мне-то что - родителей жалко. Они вроде хотели что-то сказать, когда пришли...      - Что с бабушкой?      - В больнице.      - Понял уже. Так что?      - Мы хотели тебе сказать, как придем, да не успели.      - Ну говори теперь. Что?! Она там надолго?!      - Не знаю, Дим.      Отец это так сказал, что мне сразу захотелось зареветь, упасть на спину, как десять лет назад, и биться головой об пол. Только здесь не пол, здесь асфальт.      - Мишка в курсе?      - Нет. И ты это... Если что - бабушка в деревню уехала, слышишь?      - Понимаю, не дурак. Думаешь, он поверит?      - Он уже большой...      - Вот именно.      - Хватит!      Молчу-молчу. Сижу, жду пожарку. Реву, только это секрет. Темно - никто не увидит. Я не знаю, что такое происходило в доме последние сутки, но почему-то уверен, что виноват в этом только я. Недаром ведь потолок писал послания мне, а не родителям, не бабушке. Все эти богарты, бесенята, оборотни - я должен был их разогнать сам, не вмешивая в дело родителей. И осыпавшаяся плитка в ванной, и взорвавшийся телик... Телик. Бабушка. Наверняка взрыв - работа какого-нибудь богарта. Ведь ребенку известно: чтобы взорвался кинескоп современного телика, его надо хорошенько уронить, и то... Не обошлось без нечисти, как ни крути. И наверное, я мог помешать. Но не помешал, не захотел, не успел, и вот - пожалуйста: "Если что - бабушка уехала в деревню". Отец тоже нашел, что сказать: как будто Мишка дурак, а мне все равно!      Захлопала дверь подъезда: во двор потянулись другие жильцы дома. Вот и до них дошел пожар. Завыла сирена - наконец приехали пожарные. Отец извинился - вот и до него дошло, что я тоже человек. Легче не стало.            Глава XI            Успеть!            На метле домовым вообще-то нельзя, только Веня нарушил уже все существующие законы и кротко ждал растворения. Нарушением больше, нарушением меньше - неважно это теперь. Главное - успеть сделать все, что задумано, а то получится - растворился ни за что. Обидно это.      Яга, как всегда осенью, не в настроении, Веня и здороваться не стал: стащил метлу в сенях и полетел. Он ненадолго: доберется до дому и отпустит. Метла сама найдет дорогу в избушку Яги. Кикиморы махали Вене из болота, леший погрозил кулаком, вежливо поклонился усталый бабай. Прощайте, все! Веня вас, может быть, еще и увидит, а вы его - точно нет. Нельзя увидеть растворенного домовика, на то он и растворенный. Богартам и бесам - отдельное "Прощайте", хозяйка и без Вени с вами справится, она может!      Далеко внизу подмигивала окнами Венина деревня. Только опустевший дом чернел, как уголек в печке. Веня снизился, покружил над трубой: не забыли чего важного? Чего? Глупость какая: Венантий - вот он, кошка с ним, а больше ничего и не надо. Вперед, в город, в новый дом. Только сперва в больницу надо заглянуть - забрать хозяйку. Веня боялся опоздать. Ему-то что: он растворится только утром, а вот хозяйка до утра может не дотерпеть. Слышал Веня вечерних сорок, видел блюдечко - беда с хозяйкой. Он гнал метлу (плохо, что ветер встречный!), кошка больно вцепилась в плечи и нервно мяукала. Хорошая сущность, все понимает.            Глава XII            Арест            Пожарка плевалась водой, пожарные ругались и разгоняли зрителей. Зрители разгоняться не хотели: это все-таки их дом. Я сидел на лавочке и ревел.      - Дмитрий!      - Что, па? - Но никто мне не ответил. Я поднял голову: родители и Ольгуха с Мишкой стояли в толпе, смотрели на работу пожарных. А я тут один.      - Дмитрий! - Кто меня зовет-то? В двух шагах от моей скамейки на детской площадке - деревянные домики. Похоже, голос доносился из одного из них. Пошел, конечно, вы бы не пошли?! Интересно ж, кто меня зовет!      Я сунулся в домик (для этого пришлось согнуться пополам) - темно и никого. Показалось?      - Я здесь. - Голос доносился из самого темного угла, я подошел посмотреть, кто там, протянул руку... Тонкие длинные пальцы тут же схватили меня за руки, защелкнули деревянные наручники. Забавно: вид у них был такой игрушечный - в дощечке прорезано две дыры для рук - несерьезно, а не выберешься.      - Вы арестованы. - Я по-прежнему не видел, кто говорит. Дети, что ли, балуются? Я решил подыграть:      - Хорошо, только за что? Зачитайте мне обвинение и мои права и представьтесь, а то не по правилам.      - Это пожалуйста: домовой Дмитрий Иванов обвиняется в нарушении закона номер один от пятого-десятого с Рождества Христова. За нарушение данного закона он лишается всех домовицких прав и переходит в распоряжение колонии пожизненно.      Во фантазия у ребенка!      - А права?      - Нет у тебя больше никаких прав! - Из темного угла вышел блюститель порядка. Мама дорогая, да это никакой не ребенок! Старичок, по колено мне ростом, борода до пола и весь в листьях, как в камуфляже. Ничего себе!      - Эй, что происходит?! Я только сюда переехал, и вот пожалуйста: сначала богарты, потом бесенята, упыри, пишущие потолки, а теперь меня еще и арестовали?! Это что вообще?      - Не отпирайтесь, Дмитрий. Закон от пятого-десятого - главный закон всех домовых. Помилования не ждите.      - Какой закон-то?      - Вы покинули свой дом.      Опа! А ведь потолок предупреждал. Но ведь в доме пожар, я же не мог...      - И я не домовой!      - Все вы так говорите, - устало проворчал человечек. - Следуйте за мной!      Конечно, я не собирался никуда следовать, но старичок меня не спрашивал. Он схватил меня за руки, точнее, за наручники, потащил. И я, как миленький, пошел с ним под лавку, сквозь деревянную стену, по коридору, темному, как сортир зимой, только успевая удивляться: как это я везде так свободно прохожу? Может, не врет старичок, может, я правда домовой? Тогда это многое объясняет: и богартов с бесенятами, и пишущий потолок, и уважение ко мне бабая... И визит самого старичка, и арест... Покинуть дом - для домового, должно быть, и впрямь серьезное нарушение. И никого не волнует, что пожар: ты на то и домовой, чтобы дом от пожаров охранять.      Мы вышли на поляну, светлую, зеленую, с рубиновыми каплями земляники. А дома осень и ночь. При свете я разглядел, наконец, своего тюремщика: это же леший! Нос сучком, пальцы, как ветки, листья опять же! Может, все не так плохо? Леший - мужик не злой. Уж поверьте тому, кто в деревне родился! Если его не сердить, ничего он тебе не сделает. Только я, кажется, уже рассердил.      Низенький леший вел меня за руки, так что идти приходилось согнувшись. Мы дошли до самого толстого дерева, нырнули в дупло... И я увидел, как выглядит колония для домовых.      Решетчатые ворота, чуть ниже моего роста, совсем маленькие казармы, забор, и везде люди, люди. Человечки, такого же роста, как леший, все в вышитых рубахах, заправленных в штаны, и все снуют, спешат. Некоторые с котелками, некоторые с ложками, пока шли через двор, попался один с пулеметом...      Мы прошли в низенькую бревенчатую избушку (я едва не скреб головой потолок) - явно не казарму, а кабинет какого-то начальника или спортсмена: по стенам висели вымпелы, стояли на полочках кубки... Посреди избушки - дубовый стол, а за столом - такой же леший, как мой тюремщик, только более важный и заросший. Мой леший поклонился ему и подтолкнул меня в спину:      - Ночи доброй. Вот привел.      - Кого? - Начальник удивленно поднял на меня глаза. Лицо у него было такое: "Я чаю просил, а принесли килограмм помидоров".      - Домовой Иванов, нарушитель.      - Иванов? - Начальник полез под стол. Судя по сосредоточенному посапыванию, он просто копался в ящиках, но под столом он исчез целиком, я мог только догадываться. Мой страж переминался с ноги на ногу. Я же говорил - перепутали! Наконец, на стол плюхнулась пухлая папка. Начальник открыл ее, полистал, кивнул с умным видом, мол, "так я и думал" и пальцем поманил стражника:      - Глянь-ка.      Стражник подошел, потянув меня за собой, а Начальник продолжал вещать:      - Домовая Иванова еще даже не вступила в должность. - Он глянул на часы. - Сейчас вступит, в ближайшие полчаса. А этого несовершеннолетнего, я не знаю, зачем ты притащил. Он честно защищал свой дом, пока тот был без присмотра. Никакой вины на нем нет. Кстати, ты не знаешь, почему дом был без присмотра столько времени?      Стражник вжал голову в плечи:      - Я не...      - Зато я знаю. - Начальник подмигнул мне. - Сейчас ты отведешь парня, и он все исправит.      - Я?!      - Ты. Не бойся, это нетрудно. Тебе надо будет кое-что вернуть домовой Ивановой, и она вступит в должность.      - А кто это?      - Бабка твоя. Венантий сплоховал, теперь, значит, ее очередь быть домовой.      - Она в больнице...      - Ну да. - Начальник пожал плечами, будто в домовые только и берут, что старушек из больниц. - Сейчас ты ее увидишь. Степан, отведи!      Степан заворчал под нос, что он не экскурсовод, но сказал: "До свидания" - и повел меня прочь. Ничего не понимаю. Понимаю, что Степан ведет меня к бабушке, которая должна через полчаса стать домовой. Это само по себе странно, а если еще учесть, что бабушка в больнице... Что там говорил отец?!      Обрывки мыслей и догадок схлопнулись в одну и ударили по башке. Домовые, лешие, водяные - они бессмертны. Значит, стать таким можно только после...      Начальник сказал: через полчаса. Выходит, они там уже все решили?!            Глава XIII            Кошка вернулась            - Веня! Я уж думала, не увижу тебя...      - Что вы, хозяйка! Вот, принес вам инструкции, вот ступка, помело...      - Веня, ты что сбежал? Ты же теперь...      - Не важно... Я сам виноват.      - Нет, это я. Я тебя звала-звала, плохо, видать, звала. И кошка куда-то пропала...      - А я спал и не слышал. Сам виноват, хозяйка. Вот почитайте, здесь свод законов. Это очень важно. - Веня спешно вытряхивал на больничное одеяло свитки, он торопился передать хозяйке дела:      - Кошку не забудьте...      - Не забуду. - Кошка уже дремала в ногах. - Повезло-то как мне, Вень! Я теперь и правнуков увижу...      - Не только! Вы мне знаете кто? Пра-пра-пра-пра...      - Да ты, небось, чисел таких не знаешь!      - Не говорите! Писать-читать могу, а счет весь позабыл, да и знал-то немного! - Домовой засмеялся и хозяйка - с ним.      - Смотрите, вот еще книга. Я по ней начинал, здесь обо всем: "Как избавиться от лишних мышей", "Как вести переговоры с бабаем"...      - Хорошо, посмотрю.      - Только это... - Веня рассеянно похлопал себя по карманам. - Лапти куда-то пропали! Найти не могу! Из-за этого, небось, вы и задерживаетесь...      - Не пропали, Вень! - Бабушка кивнула на дверь. Вот меня и заметили. А я думал, так и простою столбом до утра, глядя и слушая, как бабуля весело болтает с этим в вышитой рубахе. Похоже, это наш старый домовой.      - Заходи, Митя, что встал?! Познакомься, это Венантий.      Венантий угрюмо глядел на меня из-под челки. Потом, видимо, раздумал дуться, сказал:      - Вообще-то ты молодец. - И пожал мне руку.      Я кое-что начал понимать:      - Так это меня вместо вас забрали?      - Вообще-то нет. Меня забрали раньше, и дом был без домового. Ты выполнял мои обязанности, спасибо тебе.      - Почему я?      - Потому что нечего хватать чужие лапти! Отдай бабушке, теперь ее очередь быть домовой.      Маленькие лапотки, которые я прихватил с чердака в деревне (забыл уже!), сами оказались у меня в руке. Из разговора с Начальником, из бабушкиной с Веней беседы я уже понял: только благодаря тому, что я зажал эти лапотки, бабушка еще с нами. Я их отдам - и все. Все! У них это называется: "Вступить в должность".      - Отдай, не упрямься.      - И бабушка... - Очень хотелось реветь, но я стеснялся этого Венантия.      - Я никогда не умру, Дим, - вмешалась бабушка. - Я буду всегда с вами, буду следить, чтобы вы с Мишкой хорошо учились, чтобы у ваших детей было все в порядке. Только вы меня не увидите - не положено.      - И не оставляй грязную посуду на ночь! - встрял Венантий. - Это ужасно раздражает.      - Да перестань ты! Мить, не слушай его. Я очень рада, что из нашей семьи повезло именно мне. Так всегда было: думаешь, чужой человек присмотрит за твоим домом? Веня тебе, между прочим, пра-пра-пра...      - Я сам не знаю! - засмеялся Веня.      - И теперь ты?      - Теперь я.      Я вспомнил, как воевал с богартами, вылавливал бесов, лупил костылями упырей... Да там работы на десять омоновцев, а бабушка у меня одна...      - Значит, ты будешь разгонять всю эту нечисть, а я, как дурак, даже не буду этого видеть?      - Брось, Митя. Богарты - народ не опасный, если не позволять им скапливаться в больших количествах. А упырей просто не надо пускать. Ты не знал как, вот и случилось бедствие. А если все делать по правилам - это нетрудно.      - Кошмар! - Меня аж передернуло. - И я не буду знать, что с тобой?!      - Почему? Если в доме все хорошо, значит - и домовой в порядке. И наоборот. Да не волнуйся ты, я как-никак постарше твоего буду. Справлюсь.      Я мотнул головой:      - Но мы же совсем-совсем не будем тебя видеть!      - А маму с папой ты долго не видел? Когда мы в деревне жили?      - Но я же знал, что они...      - Вот именно. И чур не читать ночью под одеялом - накажу!      Она взяла у меня лапотки, пристроила в ногах рядом с Вениными свитками и кошкой.      - А теперь иди.      Я повернулся и пошел. Вот так вот: повернулся и пошел. Вышел из палаты, а там, в коридоре, - родители с Ольгухой и Мишкой:      - Что?      - Как она?      - Что врачи говорят?      Откуда я знаю, что говорят врачи? Я с ними не разговаривал, да это уже и неважно.      Домой мы добирались на такси: мать не захотела вести машину. Дом, кстати, был необгоревший, нормальный дом, никаких признаков пожара! У дверей квартиры нас ждал сюрприз. Мишка первый заметил, подскочил и заорал:      - Кошка! - Наша деревенская кошка, вот она сидит у дверей. Мать удивилась, но кошку узнала, взяла на руки. Отец отпирал дверь.      - Как вы думаете, она долго добиралась?      - Три дня на собаках, - отшутился отец.      - На попутках! - подхватила Ольгуха.      - Не выдумывайте! Сама пришла! - Мишка маленький, не понимает юмора.      Родители заметно повеселели. Может, их позабавило, что кошка пришла сама из деревни, а может, они, как я, все знали. Домовой без кошки никуда - это я усвоил. Значит, бабушка уже с нами.