Людмила Николаевна Свешникова
     
     Я тоскую о тебе, брат...
     
     I
     
     - Вы расстались с Мухиным около двух часов ночи? - спрашивает следователь.
     - Да. У вас все записано, позавчера записывали. - Ножнин отвечает неохотно и старается смотреть мимо следователя в окно: там ветер пересчитывает листочки на чахлой рябинке, а дальше, на заасфальтированном дворике, два мужика в комбинезонах и милицейских фуражках, надетых козырьком назад, моют из шлангов сине-желтый "воронок". Слышно, как глухо отзывается кузов под ударами воды.
     - Между прочим, - следователь крепко пришлепывает ладонью бумаги на столе, - я к вам не на пироги напросился... Припомнили что-нибудь еще? Нет? - Он явно раздражен неохотой Ножнина вести разговор. Ножнин же не сразу отвечает на вопросы, оттого что чувствует неуправляемое подергивание лица. Если лицо крепко зажать в ладонях, нервный тик слабеет, но Ножнин не позволяет себе такого беспомощного жеста.
     Уже двое суток страшно болит голова - память фронтовой контузии. Боль точечно возникает в затылке и, расстекаясь, распирает череп. Приходится пить на ночь двойную порцию снотворного, но все равно сон беспокоен и прерывист. Сегодня он проснулся на рассвете с ощущением чьего-то постороннего присутствия в квартире, даже заглянул в кухню и ванную.
     - Ну что же, - недовольно прищуривается следователь, - придется пройтись заново. Значит, так: Мухин живет этажом выше, но зашли за ним вы. Почему? Кто за кем обычно заходил?
     - Чаще он. В этот раз я побоялся, опять что забудет - молодость.
     Окно в кабинете наглухо закрыто, душно, пахнет лежалой бумагой и чем-то неприятным и нежилым, как бывает в помещениях, куда приходят только на время. Ножнина злит нудная процедура повторяющиеся вопросы и молодость следователя: такой не разберется в непонятном деле, не скоро разыщет Женьку, а с ним что-то случилось, и жив ли?
     - Как считаете, - продолжает следователь, - ребенок уже находился в квартире Мухина, когда вы отправились на рыбалку?
     - Не было никаких ребят. Где прятать-то? Шестнадцать квадратов жилья... В ванную тоже заходил. За червями.
     - Давно вы контактируете с Мухиным?
     - Три года с лишком дружили, - Ножнин делает ударение на "дружили".
     
     Да, три с половиной года назад Ножнин курил на лавочке у подъезда - он все хорошо помнит. Был тихий осенний день, деревья у дома только-только начинали желтеть, в воздухе плавали нежные паутинки. Подкатил заводской грузовик - Ножнин знал эту машину, - из кузова выпрыгнули два парня с чемоданами и спросили, в этом ли подъезде двадцать пятая квартира. Ножнин проводил их до двадцать пятой квартиры и по дороге узнал: молодые специалисты распределились после института на подшипниковый завод, где он уже десять лет работает мастером. А вечером один из парней зашел попросить молоток, они разговорились, и оказалось, что он, как и Ножнин, любит проводить свободное время у костра, на рыбалке, и у него тоже все родные погибли в войну, и он воспитывался в детдоме. Отрекомендовался парень Евгением Мухиным. Скоро второй молодой специалист женился, съехал с квартиры и Женька (Ножнин называл его так, по-дружески) остался один в однокомнатном жилье.
     
     - Вы зашли за Мухиным в восемнадцать часов? - спросил следователь.
     - Около того. На часы не глядел.
     Ножнин решается спросить, заранее внутренне напрягаясь, ожидая положительного ответа:
     - Помер мальчонка-то?
     Следователь выдерживает вместо ответа затяжную молчаливую паузу и спрашивает:
     - Что вам известно о родственниках Мухина?
     - Детдомовец, нет никого. От меня ничего не таил!
     - Вот как? - Губы у следователя дрогнули в легкой усмешке, но он сразу ее убрал. - Значит, вам известно, где ваш друг провел отпуск?
     - На турбазе под Москвой. Названия точно не помню: не то "Волна", не то "Чайка"...
     Очень хочется Ножнину скорее выйти из душного кабинета: на свежем бы воздухе головная боль утихомирилась. Хочется выпить стакан молока из холодильника - во рту сухо, язык как суконный, а лоб повлажнел. Он крепко вытирает лицо платком, стараясь надавить на подергивающиеся щеки.
     Следователь, нахмурив гладкий лоб, что-то помечает в своих бумагах.
     - Вы думали, каким образом мог Мухин исчезнуть из запертой квартиры? Прыгать-то высоковато - пятый этаж...
     - Зачем прыгать? Чего ему прыгать? Мог и по лестнице, а мальчонка сам закрылся...
     - Не мог он закрыться. По заключению врачей, не мог. Вы не заметили ничего странного в поведении Мухина на рыбалке?
     - Заметил! - неожиданно вырывается у Ножнина, но он тут же понимает, что не сможет ничего объяснить. Прокручивал в памяти события той ночи, каждая мелочь могла показаться значимой.
     - Несколько раз менялось настроение у него, - говорит он.
     - Мухин не был пьян?
     - Не пьет. Я тоже: по здоровью нельзя. Если пива немного.
     - Попрошу подробнее. Да, да, о рыбалке... - Сейчас в голосе следователя просительные нотки.
     
     ...Рыбалка была как рыбалка, ничуть не хуже предыдущей. Ловили на удочки со знакомого бережка тихой речки, поросшей камышом, вдоль жидких мостков. Вначале вечер был теплым, наполненным предгрозовым томлением и комариным зудом. За горизонтом вспыхивали далекие беззвучные зарницы, и из наволочного неба немного покапало, но дождь так и не состоялся, прошел стороной. Для охлаждения Женька зарыл в песок две бутылки пива, прихваченные из дому, и пиво было холодным, когда они выпили его перед ухой. А пока Ножнин заваривал уху, Женька с разбега проломился через камыш и, невидимый за ним, громко плюхнулся в воду, выплыл на середину речушки и лег там на спину. Течение снесло его, и он выгреб на прежнее место, белея в темноте. Так продолжалось долго, Ножнин крикнул:
     - Вылазь, уха стынет!
     Женька подошел к костру - весь в ознобистых мурашках на теле, стряхивая с мокрых плеч комаров, но с довольной улыбкой:
     - Нормально, главное, воды вволю.
     - Ну-ну, - заворчал Ножнин, - воды хватает, вот еще помокни, авось больничный заработаешь!
     - Не будет больничного, - почему-то сразу загрустив, сказал Женька.
     Что было потом? Потом они молча хлебали уху.
     
     - ...Купался Евгений много, - сказал Ножнин следователю. - Ночь не день, прохладно. Сказку рассказал...
     - Какую сказку? - удивился следователь.
     
     Женька долго молчал, глядя в костер, и вдруг сталрассказывать странную сказку. Говорил, словно по невидимой книжке читал.
     ...Давным-давно, когда Вселенная была молодой, родились два близнеца, два брата. Радовалась мать рождению детей, но оказалось: братья всегда должны жить врозь. Если они приблизятся друг к другу - погибнут. Так определила Природа. Стали братья жить на разных берегах горной реки. Катила она по дну камни, бурлила и кипела в извилинах скалистых берегов, из-за шума не могли братья переброситься словечком. Изредка, сжалившись, замедляла река сумасшедший бег, и тогда мальчик, родившийся вторым, складывал у губ ладони и кричал: "Я тоскую о тебе, брат!"
     И близнец, родившийся первым, тоже складывал у губ ладони и кричал: "Мы не должны нарушать запрет, мы не можем быть вместе!"
     Однажды ночью мальчик, родившийся вторым, особенно затосковал о брате и, позабыв о запрете, бросился в реку. Долго боролся он с быстрым течением, поранился об острые камни, но все же добрался до противоположного берега, подошел к спящему брату и прикоснулся к нему.
     Раздался страшный грохот, к небу взметнулось пламя. Мать, увидев это, бросилась в гущу пламени. Матери легче умереть самой, чем оплакивать гибель детей. Но она не сгорела. Мать - это Вселенная, а она вечная, гибнут только ее дети.
     Осталась на берегу от братьев только кучка черного пепла, но скалы и река запомнили их голоса. В тихую ночь, когда звезды опускаются к прозрачной воде, скалы тихо гудят голосом мальчика, родившегося вторым: "Я тоскую о тебе, брат!" И река отвечает голосом первого мальчика: "Мы не должны нарушать запрет..."
     
     Зачем Женька такое наплел на ночь глядя? Как-то вдруг тяжко стало от такой сказки с плохим концом! Наверное, плохое настроение было у парня - размышляет Ножнин. И еще он размышляет о том, как трудно будет следователю по молодости собрать из кусочков всю картину случившегося. Соберет ли? Ему, Ножнину, тоже ничего не понятно.
     - Ну, жили два брата, - говорит он следователю, - поврозь, значит, жили. Один к другому через речку перебрался - и взорвались...
     - На мину попали? Какая это сказка. Мало ли после войны случалось. И сейчас бывает... Все же почему вы не остались на утренний клев? Наверное, под воскресенье оставались, а тут ушли ночью, и автобусы до города уже не ходили?
     Ножнин и сам не понимает, почему не остались. Было так: костер прогорал, он собирался подкинуть сухих веток, а Женька внимательно глянул в глаза и сказал:
     - Николай Павлович, надо возвращаться, вы же хотите домой, правда?
     И Ножнин понял, что на самом деле хочет домой, быстро сложил в рюкзак рыбацкие пожитки. Костер они спешно затоптали вдвоем.
     Действительно, почему не остались?
     Возник вдруг в памяти случай трехлетней давности. Они возвращались с Женькой после дневной смены с завода, проходили мимо пивного ларька, облепленного толпой, жаждущей прохладительного напитка с долей алкоголя. И тут в толпу у ларька нахально врезался расхристанный, пьяный мужик с пустой трехлитровой банкой. Очередь возмутилась. Ему велели стать в хвост, но он, вспыхнув пьяной злобой, замахнулся банкой. В одно мгновение Женька очутился рядом и твердо сказал, бесстрашно глядя в налитые яростью глаза:
     - Быстро домой - перебьешься без пива!
     Из безвольно повисших рук пьяного выскользнула банка и брызнула по асфальту осколками. Он даже не взглянул на нее, быстро зашагал прочь. Незнакомым, брезгливым голосом Женька сказал:
     - И когда же люди Земли перестанут убивать сами себя?!
     Что это было? То же самое, что и на рыбалке, внушение какое-то? Но он, бывший фронтовик, не верит в разные фокусы!
     
     II
     
     - Как-то получилось - не остались, - сказал он следователю.
     - Мухин торопился?
     - Вроде бы... Точно не могу сказать.
     
     Женька нес рюкзак с рыбой и котелком, обернутым в старые газеты, чтобы не испачкать остального. Автобусы давно не ходили. Они шли по темному, спящему городу, пахло дождем - он, видно, пролился где-то неподалеку, но небо все еще было плотно забито тучами.
     На ходу Женька резко остановился и посмотрел вверх. Ножнин решил, что он опасается дождя, и пошутил:
     - Не сахарный, не размокнешь.
     Тот с минуту постоял столбом, криво усмехнулся и зашагал быстрее. Ножнин решил, что парень продрог: много купался, оскользнулся в кедах с мостков, моя котелок из-под ухи. Дома он предложил Женьке выпить чаю, но тот отказался, занес рюкзак в прихожку и сказал, непонятно к чему:
     - Спасибо вам за все!
     
     Черт возьми, а он же прощался! Значит, собрался куда-то исчезнуть!
     - Да, - уверившись, сказал Ножнин. - Торопился он...
     - Вот видите... Как спалось в ночь после рыбалки?
     - Часа три поспал, не больше. Значит, в шестом проснулся, а в семь к Евгению пошел.
     
     Женька ушел, и Ножнин сразу лег. Уснул быстро. Приснилась война. Первые годы после демобилизации по ранению война снилась часто, потом все реже и реже. Ножнин был рад этому, не хотелось видеть войну даже во сне.
     Той ночью война приснилась опять. Он лежал на краю глинистого окопчика, за ним было безрадостное поле - мешанина из грязного снега и вздыбленной снарядами земли. По полю на окоп ползло огнистое облако. Ножнин понимал: надвигающуюся опасность надо остановить залпом орудийного расчета, но голос пропал, губы онемели. Можно подать команду взмахом руки - рука не поднимается, как перебитая. А огонь клубится все ближе - это гибель.
     Неожиданно откуда-то сбоку наперерез бросается Женька, широко распахнув руки, преграждая пламени доступ к окопу. Волосы у него почему-то белые, вроде совсем это не Женька, а незнакомый мужик громадного роста. Он оборачивается к окопу и кричит Женькиным голосом: "Я тоскую о тебе, брат!"...
     
     Часы на стене с усилием проскрипели пять раз. Лежа в постели, Ножнин вспоминал кошмар и вдруг понял, что пробудился от голоса из сна, когда уже ощущал рядом привычную обстановку и знакомо высвечивался прямоугольник балконной двери.
     Он встал, вытащил из морозилки рыбу и вывалил в раковину. Прикосновение к холодным рыбьим телам рассеяло остатки сонливости. Хотелось пожарить рыбу с луковым гарниром - Женька любил такой гарнир, - но в холодильнике нашлись только две привядшие луковки, на базар идти было рано, стучаться к Женьке тоже рано - пусть парень доспит.
     Пожарив рыбу без лука, Ножнин лег, но сна не было, и неизвестно отчего возникло беспричинное беспокойство. Он лежал, прислушиваясь к звукам зарождающегося дня. Заскребла метла дворника. Он заворчал слышимо на какой-то беспорядок, зазвенел ведром. Проехала грузовая машина, тяжко громыхнув на выбоине дороги, проехала вторая, тоже громыхнула и стеклянно прозвякала - в магазин повезли молоко.
     Без пятнадцати семь Ножнин поднялся на пятый этаж позвать Женьку завтракать, позвонил. Женька не отозвался, и Ножнин решил, что тот тоже встал рано, убежал на стадион крутить утреннюю гимнастику. Он собрался отойти от его двери, но за ней вдруг ясно раздался стон.
     Испугавшись, Ножнин забарабанил в дверь кулаком. Из квартиры напротив появилась заспанная женщина в шлеме из бигудей и раздраженно сказала:
     - Людей ни свет ни заря тревожите, совесть надо иметь!
     - Там что-то случилось! - пояснил ей Ножнин, и соседка заинтересованно заглянула в замочную скважину:
     - Ключ вставлен изнутри, а что такое?
     Не боясь перебудить всех соседей, Ножнин забарабанил в дверь. Появился муж соседки, тоже заспанный и рассерженный. Она сказала ему:
     - Стонут там, и ключ вставлен. Надо по ноль два звонить, пусть дверь ломают.
     - С ними только свяжись! - сказал муж и принес топор. Вставив лезвие между косяком и дверью, сильно нажал. От косяка отскочила щепка. Соседкин муж поинтересовался:
     - А кто отвечать будет? Я отвечать не хочу.
     Ножнин вырвал топор, нажал, вставив промеж косяком и дверью. Она хрустнула сухим деревом, лязгнула отогнутым замком. Ключ выпал на пол прихожки...
     
     - Скажите, что бросилось вам сразу в глаза? - спросил следователь.
     - Ну, мальчонка этот... Одежка раскиданная.
     - О раскиданной одежде прошлый раз вы забыли? Пожалуйста, подробнее...
     
     Скомканные брюки валялись у порога, рядом кеды с оборванными шнурками, словно Женька сдирал все это с себя в страшной спешке. А на тахте в комнате лежал незнакомый мальчик лет восьми, неестественно прямо вытянув тонкую шейку. Он мутно смотрел в потолок и стонал. Рубашка больничного покроя из застиранной бязи задралась, открыв впалый живот в частых круглых синяках. Кто-то одернул рубашку, но она сразу сползла с острых приподнятых коленок.
     Ножнин слышал, как за спиной скапливается народ, но не оглядывался, стоял и смотрел на мальчика, понимая, что тот умирает, а судорога, шевелящая худое тельце, скоро должна прекратиться. Он насмотрелся на смерть на фронте и знал: вслед за слабеющими конвульсиями наступает неподвижность.
     - Какой подлюга избил ребенка?! - сказали рядом. Ножнин вздрогнул, но опять не обернулся и все глядел на мальчика, стараясь понять, отчего он умирает. Тогда он как-то и не подумал, откуда взялся мальчик.
     Рядом опять сказали:
     - Острижен-то как! В инфекционке, видно, оболванили!
     Народ, набившийся в квартиру, шарахнулся к двери, что-то зазвенело и покатилось. Ножнин вспомнил: в прихожке стоял пустой круглый аквариум, Женька все собирался завести вуалехвосток, но в зоомагазине торговали невзрачными гуппи.
     Возле дома завыла "неотложка", в квартире появились две женщины в белых халатах и всех выгнали. Потом к дому подкатила милицейская синяя машина, из нее вышли мужчины в штатском с фотоаппаратом. Со своего балкона Ножнин видел, как в "неотложку" грузили носилки, - под простыней чуть угадывалось очертание маленького тела, - и это вселило в него надежду: мальчик не умер, его вылечат. Он долго стоял на балконе, ожидая Женьку: тот придет, и все разъяснится.
     
     - Не был ваш друг на турбазе, - сказал следователь, - доехал поездом до Фрунзе, дальше автобусом через перевал в Алма-Ату. Жил несколько дней в гостинице "Казахстан". Куда тронулся потом, пока не знаем. Врал вам, зачем - неизвестно. О родне тоже, родня есть - сестра. В войну потерялась, но она его отыскала. Сомневаетесь? Если не очень устали, можете присутствовать. Пересядьте, пожалуйста, от стола.
     Женщина робко вошла в кабинет, неудобно присела на краешек стула и промакнула рот концом пестрой косынки. Веки заметно припухли, наверное, плакала здесь, в коридоре, дожидаясь вызова.
     Конечно же эта женщина, тридцати с небольшим лет, Женькина сестра! Те же вьющиеся на висках волосы с золотистым отливом, знакомый разрез глаз, серо-зеленых, в густых рыжих ресницах.
     - Гражданка Ковалева Евдокия Игнатьевна? - спросил следователь.
     Женщина испуганно мотнула головой:
     - Чо плохое натворил брат Евгеша?!
     - Не нужно волноваться, - сказал следователь, - хорошо доехали? Я пригласил вас уточнить некоторые данные о Мухине. Расскажите, как и где вы разыскали брата. Попрошу подробнее.
     Женщина трудно сглотнула, удерживая слезы, следователь налил стакан воды из графина. Ножнин заметил, как дрожит у нее рука и вода капает на теплую потертую кофточку. Судя по фигуре, у этой женщины несколько детей - Женькиных племянников! Зачем он врал о сиротстве?! Могла быть ссора, обида какая-то, но все же...
     - Разыскала брата-то за сто километров от своего поселка, - сказала женщина. - ФЗО окончила, на станке работала, писала, писала - все нет... Рядышком оказался. Сразу не признал, а ведь всего три года не видались! Пряников привезла на патоке, ржаных, таких, знаете... - Она очертила в воздухе пальцем квадратик. - Мама часто пекла, думала, вспомнит маму! А он понюхал и положил. Смотрит, молчит... Заревела я в голос... Подошел, по руке погладил. Врачиха ихняя сказала: болел сильно, слова позабыл! Второй раз приехала - стал немножно разговаривать и меня признавать... В отпуск в общежитие брала, гуляли, то по лесу, то у речки, слова разные заставляла повторять и что как называется... Ну там, ромашка... береза.
     - Вы часто встречались с братом?
     - Сначала часто. Замуж вышла, дети пошли, а он писал, все хорошо, не тревожьтесь... Мы с мужем помогали как могли. Стал сам работать - каждый месяц присылал. Да нам его деньги не нужны были... А недавно вдруг тысячу прислал. Я и подумала: что-то не так...
     - Деньги у него водились, - вмешался Ножнин. - Премии получал, по рацпредложениям тоже... Тряпками не увлекается, не пьет.
     - Где он?! - спросила женщина. - По адресу пошла, на двери печать и соседи говорят - мальчика убитого нашли! Правда?
     Глаза у нее налились слезами, и следователь поспешно сказал:
     - Успокойтесь, ребенка не убивали, ребенок был тяжело болен и его не лечили нужными медикаментами. Я же пригласил вас уточнить личность Мухина.
     - А синяки? Почему синяки? - решился спросить Ножнин.
     - Синяки? Ничего криминального - симптом инфекционного менингита. Можете идти, гражданин Ножнин, до свидания.
     - Если надо переночевать, - сказал Ножнин женщине, - адрес тот же, квартира двадцатая.
     Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь, и сразу же в кабинете следователя испуганно вскрикнула Женькина сестра. Резко звякнул звонок, и по коридору заспешила женщина в белом халате с аптечным пузырьком в руках. Ножнин понял, что Женькина сестра отчего-то вдруг расстроилась, но не задерживаясь - от боли в голове подташнивало, - вышел на улицу и прислонился, расслабляясь, к фонарному столбу. Он закрыл глаза, испытанное средство при боли, но тут же подумал, что так смахивает на пьяного, и пошел в направлении дома.
     
     III
     
     Часы на перекрестке показывали без четверти четыре. Возвращаться на завод было поздно, домой же идти не хотелось. Он завернул на тот заброшенный стадион, куда Женька по утрам убегал делать зарядку.
     Стадион зарос желтой сурепкой, полынью и вьюнками, теми дикими травами, которые удивительно быстро разрастаются, если люди перестают вытаптывать землю. В центре поля паслась тощая черная коза, привязанная веревкой за вбитый в землю кол.
     Ножнин сел на скамью трибуны, подставив лицо мягкому закатному солнцу. Стадион мирно пахнул истлевающим деревом, травами и сухой полынной пылью. Он решил посидеть так - все-таки свежий воздух, - отключиться и думать о чем-нибудь приятном. Хотя бы о том, как в отпуск поедет к однополчанину на Украину. Прошлым летом он гостил у него в беленной известью хатке, сидел теплыми вечерами на крылечке, слушая, как падают в траву переспелые яблоки, как, попадая на крышу, гремят по черепице. Утром он помогал хозяйке собирать душистую падалицу в ивовые корзины и затаскивать в прохладные сени, пахнущие крепко укропом и малосольными огурцами...
     С отключением получалось плохо. Перед глазами все стоял мальчик в синих пятнах на впалом животе, все мучили сомнения и тревога о Женьке. Об объявившейся его сестре думалось равнодушно, словно он оправдывал Женькино отношение к ней. Да, вот еще: "выяснить личность!" Шпиона, что ли, следователь ищет?! Что там выяснять, когда вся биография как на ладони: детдом, школа, институт, завод... Личность! Мог же Женька срочно уехать по телеграмме, а к нему кто-то приехал с больным ребенком, старый знакомый! Знакомый вышел на улицу и попал под машину... Ножнин пожалел, что не высказал такое предположение следователю.
     Утром, перед работой, поднялся он на пятый этаж и постоял перед дверью с сургучной нашлепкой поверх бечевочных хвостиков. Почему-то вспомнилось: в опечатанной квартире на подоконнике в старой кастрюле растут фиалки. В сильные морозы Женька ставил кастрюлю на пол, и фиалки без передышки цвели, даже на Новый год. Теперь без полива они, конечно, пропали.
     Прошлый Новый год они встретили вдвоем. Он не ждал его, а Женька вдруг заявился к полуночи с тяжелой нарядной бутылкой шампанского. На закуску нашлась банка болгарских помидоров да жареная картошка с говядиной. Ножнин расстроился из-за скудности праздничного стола, но Женька сказал, что одни пижоны заедают шампань фруктами-конфетами и нет ничего лучше картошки с мясом. В полночь он поднял стакан с искрящимся вином:
     - За то, чтобы на планете Земля больше не было войн!
     Потом они смотрели по телевизору "Огонек", Женька смотрел невнимательно, думая о чем-то, и Ножнин сказал, что праздники надо встречать со своими ровесниками, а не со стариком. На это Женька рассмеялся:
     - Мне с вами хорошо!
     Он отдернул штору на окне и долго смотрел на морозную ясную ночь.
     - Что интересного увидал? - спросил Ножнин.
     - Кусочек Вселенной. Вы замечали, Николай Павлович, грандиозные строения всегда подавляют, подчеркивают мизерность человека, а небо не подавляет, оно зовет... - сказал Женька, - и где-то есть другие миры, есть тоже люди, возможно, похожие на нас...
     Ножнин тогда подумал, какой он еще мальчишка-мечтатель.
     
     Стоя перед опечатанной дверью, Ножнин потрогал пальцем твердый сургуч, тоскливо ощутив теперешнее свое одиночество. Женька прочно вошел в его жизнь, и даже думалось: вот он женится, пойдут детишки, а он, старый бобыль, будет нянчить и опять обретет семью.
     - ...Все хорошо, Николай Павлович, - раздался вдруг рядом Женькин голос, - успокойтесь.
     Ножнин радостно встрепенулся: Женька вернулся, разыскали его... Надо будет строго отчитать парня, чтобы предупреждал о своих отлучках. Надо будет сразу же рассказать о больном мальчике, если он еще не знает!
     Рядом никого не было. Сквозь рассохшиеся доски Ножнин заглянул под трибуну: там валялась бутылка с отбитым горлышком и пожелтевшие окурки. По бутылке и окуркам шныряли рыжие муравьи. В центре стадиона все так же, по ограниченному веревкой пространству, бродила черная коза.
     - Нужно успокоиться, нужно успокоиться...
     В интонации голоса была странная мертвенность - он то приближался, то становился далеким, как в передаче на коротких волнах. Ножнин зажал руками уши. Голос не исчез, уговаривая успокоиться.
     - Я сошел с ума! - громко сказал Ножнин, вскочив со скамьи. - Кажется, я сошел с ума!.. Завтра же надо идти к доктору...
     Быстрыми шагами он ушел с заброшенного стадиона - голоса больше не было.
     
     Ночью Ножнин неожиданно крепко заснул без снотворного, утром проснулся бодрым, с ощущением голода и плотно позавтракал. Обращаться к доктору расхотелось: как он, бывший фронтовик, пойдет и скажет, что ему мерещатся голоса?! Если из-за событий последних дней нарушилась психика, надо справляться самостоятельно.
     В цехе среди привычной обстановки он окончательно успокоился. Был конец месяца, обычный аврал с оформлением сдаточных накладных. Смена его еле натягивала план, опять же из-за нерадивых снабженцев. Пришлось побегать с накладными, план натянули, но контролерша ОТК, вредная девчонка, ни в какую не принимала последнюю партию подшипниковых обойм. Ножнин стоял у ее металлического столика и уговаривал. Девчонка твердила: партия сдана через час после окончания вчерашней смены и войдет в первое число следующего месяца.
     - ...У меня мало времени... У меня мало времени... Успокойтесь... - опять заговорил Женька.
     - Я спокоен!- крикнул Ножкин. - Не из робких...
     - Ой, вам плохо?!- испугалась контролерша. - Такой бледный! Я быстро в медпункт...
     Ножнин осмотрелся - он уже знал, что Женьки рядом нет. Рядом привычная обстановка: поцарапанный металлический столик, пахнет маслом и окалиной, на стеллажах тускло поблескивают обоймы подшипников, а вторая смена уже подкатила к станкам поддоны с заготовками. Вон у строгального станка на пропитанном эмульсией полу лилово переливается неубранная стружка - опять парень из его смены, ленивый и безответственный, удрал, не убрав станок... Все обычно, никакой чертовщины!
     Контролерша вернулась с дежурной медсестрой, та держала в руке мензурку с мутной жидкостью:
     - Выпейте, это бром.
     - Вот-вот, - затараторила контролерша. - То заготовок нет, то автоматы стоят, а план давай... Приму вашу партию...
     - Проводить вас домой? - спросила медсестра.
     - Нет. Я здоров.
     - ...Мы встретимся в двадцать три... в двадцать три... будьте дома... - заговорил Женька, и Ножнин почувствовал, как кровь отлила от лица.
     - Выпейте, - сказала медсестра, - это хорошо успокаивает!
     Чтобы отвязаться, он проглотил солоноватую жидкость.
     
     IV
     
     Ножнин заварил крепкий чай и уселся с горячей кружкой на балконе. Балкон хорошо продувался прохладным ветром, очертания деревьев под ним постепенно темнели в рассеянных сумерках. В этот час семейные люди, поужинав, устраиваются у телевизоров, а на улицах появляется молодежь - огоньки сигарет, транзисторная музыка и взрывы смеха.
     Ножнин понемногу отхлебывал чай и ждал. Крепкий чай на ночь - бессонница, но уж если Женька заявится в назначенные двадцать три, проговорят они долго. Так было, и не раз. О чем обычно говорили? Да обо всем. Женька любил слушать и больше всего об отгремевшей войне, об однополчанах Ножнина. Он все хотел приобрести "Историю Отечественной". Купил, переплатив втрое. Странно? Ничего странного нет: парень много читал, таскал с собой книги даже на рыбалку.
     Время тянулось медленно, как бывает, когда ждешь с нетерпением. Сидя на балконе, он прислушивался к часам в комнате. Они звякнули полчаса, потом десять раз, до назначенной встречи оставался час, до встречи, назначенной Женькиным голосом, непонятно как забравшимся в голову. Ножнин слышал о передаче мыслей на расстоянии, тоже считая это чепухой, цирковым трюком... И какая тут мысль? Был голос на стадионе, потом в цехе!
     Часы пробили половину одиннадцатого. В дверь нерешительно позвонили, Ножнин было вскочил, но решил открыть после третьего звонка. Стало обидно: парень где-то шатался пять дней, этакое вытворял с разговорами на расстоянии, а тут изводись тревогой, таскайся на допросы! Вот сейчас он выскажет ему, сейчас пристыдит, не показывая радости от встречи...
     За дверью стоял молодой мужчина в голубой рубашке и хорошо отутюженных брюках. Ножнин не сразу узнал следователя. Вместе с формой он вроде снял свою милицейскую официальность, но появление его было так некстати, так непонятно. Следователь уловил недовольство:
     - Извините, на минутку - узнал, что вы больны... Решил навестить. Вас удивляет? Я на одну минуту...
     - Проходите, - сказал Ножнин, - могу чаем напоить. Как раз цейлонский заварен.
     - Не беспокойтесь! Как самочувствие?
     - Покрепче? - спросил Ножнин. - Сахар кладите по вкусу. Лично я люблю по пять кусков, - и настороженно посмотрел на непрошеного гостя, ожидая немедленных вопросов. Но тот бочком подсел к журнальному столику, отпил из стакана и отвлеченно спросил:
     - С вишневыми листочками завариваете?
     - Со смородинными.
     Следователь будто бы осунулся со вчерашнего дня. У Ножнина даже стало возникать сочувствие.
     - Мучает меня дело Мухина, Николай Павлович! Понимаете, пропал человек, и вообще, много странного...
     - Родители мальчонки нашлись? - спросил Ножнин.
     - Нет, как с луны свалился. Делали запросы по детским учреждениям, по больницам... Та же сестра - непонятно!
     - Могли поссориться.
     - Не ссорились, - сказал следователь. - Тянулась к родному человеку. Почему-то избегал с ней общения. Да-да, избегал. Одни денежные переводы. Пришлось поговорить кое с кем из бывших сокурсников Мухина - тоже странности! За девушками не ухаживал, молчун, а слушать любил. И, представьте, почти никогда не записывал лекций, не пользовался чужими конспектами, а сдавал на пятерки. Студенты острили: у Мухина магнитофон в кармане запрятан...
     - Способный парень, - сказал Ножнин и подумал: "А он точно начитался детективов, вообразил Женьку шпионом!"
     - Если не секрет - сестра уехала? - спросил он.
     - Хотите знать, отчего она вскрикнула, когда вы вышли? - улыбнулся следователь. - Просто показал фотографию мальчика на тахте в комнате Мухина, ей же померещилось, что это брат в детстве. С женщинами всегда тяжело - нервы, возбудимость... Извините, ухожу, - поднялся он с кресла, но задержался у двери, и Ножнин понял, что сейчас он задаст вопрос, ради которого приходил.
     - Как вы думаете, - спросил следователь, - кто он, Мухин?
     Ножнин пожал плечами и сразу устыдился этого неопределленного жеста, похожего на предательство.
     Часы показывали без четверти одиннадцать, за оставшееся время необходимо выпроводить гостя - тот все мнется в дверях, - а если они повстречаются с Женькой на лестнице, следователь не знает его в лицо.
     - Выйду с вами, - сказал Ножнин, - подышу перед сном.
     Куда-то запропастились ключи! Должны быть в пиджачном кармане, но там их не было. Следователь терпеливо ждал, а Ножнин лихорадочно искал. Ключи оказались за чайником на кухонном столе. Он было выключил в комнате свет и направился к выходу, но внезапно пришло ощущение, что в квартире кто-то есть: в темной комнате одновременно с боем часов послышался непонятный шорох и потрескивание.
     - Прилягу, - сказал он следователю.
     - Нездоровится? - обернулся тот с лестничной площадки.
     - Устал.
     - Спокойной ночи, - пожелал следователь.
     Ножнин поспешно захлопнул за ним дверь и вошел в темную комнату. В центре ее, лицом к балкону, стоял высокий человек. С головы, странной вытянутой формы, свисали длинные белые волосы. Ножнин ощупью опустился в кресло, вцепившись в подлокотники сразу вспотевшими ладонями, и громко, подбадривая себя, сказал:
     - Ну, давай, давай...
     Высокая полупрозрачная фигура плавно колыхалась, будто в глубокой воде, окруженная шелестящими искрами. Плотно облегающая одежда обрисовывала широкие плечи и длинные мускулистые ноги. Прозрачный человек медленно поворачивался, словно демонстрировал себя со всех сторон. Ножнин увидал узкое смуглое лицо с глубокими складками у тонких губ. Старик?! Из-под тяжелого лба с непонятной мольбой и грустью смотрели мимо круглые, как у птицы, глаза.
     Колыхаясь среди искр, он протянул вперед руки зовущим жестом, узкая щель рта дрогнула, зашевелилась, но звука голоса не было - он раздался в голове Ножнина:
     - ...Прощайте. Вы видите посланную голографию. Я далеко. Мы не можем быть вместе, прикосновение антиматерии смертельно. Я буду тосковать о Земле, о вас, брат... Стремление человека в космос - стремление не только к научным знаниям, а мечта о встрече с братьями... Мой мир узнает о вас. Я провел на Земле пятнадцать лет. Биотоки мозга были переданы на умирающий мозг маленького землянина с живым телом... Болезнь стерла навсегда всю информацию, биотоки оживили, внесли мою информацию... Я возвращаюсь... я возвращаюсь... Искривлением времени Земле отдано взятое пятнадцать лет назад...
     Этот голос не походил на Женькин. Его больше нет?! Где же он? Или прозрачный человек - Женька?!
     
     - ...Прощайте, мы уходим, мы уходим... Наш звездолет не может приблизиться к Земле... Вы поймете мой риск, ради встречи с братьями, ради познания... Отдаю часть памяти... Поймете...
     Искры загустели светящимся туманом, белоголовый человек таял в них, очертания его расплывались. Искры угасли - все.
     - Подожди! - крикнул Ножнин.
     Он откинулся на спинку кресла - бодрая ясность, словно только что окунулся в холодную воду. И понимание: Женьки нет, они никогда не встретятся. Какое безнадежное слово "никогда"! Нет, "никогда" - это о смерти, а Женька все же существует вне понимания и реальности.
     Нужно убрать чашки и включить свет, подумал Ножнин, но не встал, еще на что-то надеясь.
     Стены комнаты вдруг бесшумно колыхнулись, пришло ощущение, будто он находится в другом месте, хотя рядом был столик с неубранными чашками, а лампочка из прихожей знакомо высвечивала уголок паласа.
     
     V
     
     ...Мальчик лет восьми лежит на узкой кровати в пустой комнате с белыми стенами. Ножнин знает, что чувствует мальчик: удивление, слабость, незнакомый и неприятный запах. "Я", принадлежащее Ножнину, стерлось, перешло в сознание больного. Это уже Ножнин лежит на узкой кровати, его бессильные руки чувствуют колючесть грубого одеяла. Раньше он не видел этой комнаты, не знает названия и смысла окружающих вещей.
     К кровати, выгибая подвижную спину, на мягких лапах подкрадывается пушистое существо. Брат по разуму или зверь?! У него острые зубы и когти, и мальчик пугается: он слишком слаб, чтобы защищаться. Все же это зверь, и он прыгает на кровать, ласково урчит и трется о ноги. В комнате появляется землянин - женщина. Прекрасно, что земляне напоминают обликом людей его планеты. У землянки непривычно белая кожа, глаза же напоминают два синих огонька. Она хватает ласкового пушистого зверька за загривок и стряхивает с кровати. Земляне жестоки? На круглом ее лице отражается недоверие и радость. Теплой ладонью она осторожно поглаживает руки мальчика, что-то произносит, звук ее голоса певуч и нежен. Не понимая, мальчик внимательно вслушивается в незнакомые слова. Женщина уходит и возвращается со старым мужчиной. У него дряблое, усталое лицо и сердитые густые брови. Он так же осторожно поглаживает слабые руки на грубом одеяле и о чем-то спрашивает, но мальчик, внимательно разглядывая его, молчит.
     Женщина вздыхает и о чем-то просит старого землянина...
     
     Окрепнув, мальчик покидает комнату с белыми стенами, начинает ненадолго выходить из дома, стараясь быть осторожным: на каждом шагу может подстеречь опасность из-за незнания окружающего. Этот новый для него мир надо еще понять.
     ...И вот он, уже окончательно окрепший, на поле. Одежда не по росту - рукава и штаны засучены. Туман и холодная мокрая пыль. Среди бурых, увядших растений разбрелись детские фигурки - озябшие лица, озябшие руки. Они ковыряют влажную землю куском металла с деревянной ручкой и выбирают из ямок розоватые клубни.
     Мальчик уже знает: это еда. Он тоже старательно выбирает клубни и носит их корзиной к куче на поле. Хорошо, что куча такая большая! Дети этого грустного дома не будут голодать.
     - Иди погрейся! - обращается к нему белокожая женщина. На ней некрасивая одежда, из дырок торчит грязная вата, а руки обветренные и покрасневшие. - Господи, - говорит она старому человеку, - доктор, им бы еще играть да играть... Война проклятая!
     Война?! Инопланетный мозг, живущий в маленьком хилом тельце, постепенно постигает значение этого слова: осиротевшие дети, скудная еда, плохая одежда и горе, поселившееся в глазах детей и взрослых. Далеко отсюда, в антимире, ожидает погруженное в анабиоз тело, если же мальчик умрет раньше, чем через пятнадцать лет, тело останется только телом. Но он не идет греться, он идет опять на поле под холодную изморозь.
     - Молодой человек, - останавливает его человек с сердитыми бровями, - все понимаем, почему же не разговариваем?
     - Он уже разговаривает, он знает много слов, - прижимает женщина мальчика к теплому своему бедру. - Правда, Женьчик?
     И мальчик, растягивая слова, отвечает:
     - Я бу-ду го-во-рить...
     А женщина все старается заслонить собой от ветра:
     - Доктор, прямо чудо, что встал парнишка! Теперь до ста лет проживет!
     - Побольше бы таких чудес, - ворчит тот, - когда нет нужных лекарств.
     
     Другая комната, в ней за письменным столом сидит доктор. Он еще больше постарел, под седыми бровями нестерпимо тоскуют глаза: несколько дней назад пришла похоронка на единственного сына. Дети, завидев его, прекращают шумные игры, должно быть, им, осиротевшим, понятно его горе.
     На Земле люди убивают друг друга! Мальчик понимает: война - это сгусток страданий и боли. Зачем она?! Пока его понятие о незнакомом мире ограничено детдомом и поселком на берегу широкой и быстрой реки. На его планете нет таких рек, и он часто сидит в раздумье на берегу, наблюдая величественное движение глубоких вод. В поселке же обитают женщины, старики, дети и еще калеки, вернувшиеся с войны. Как жутко смотреть на короткие обрубки вместо рук и ног, на выжженные глаза! Дети и женщины с темна до темна работают на полях, чтобы прокормить себя и тех, кто где-то далеко борется со злой силой.
     Наступает весна, удивляя мальчика богатством растительности и незнакомыми чудесными ароматами. Планета так обильна и благодатна, почему же люди враждуют?!
     - Радуйся, - говорит старый доктор, - сестренка у тебя нашлась!
     Рядом с ним сидит девушка в теплой кофточке и грубых сапогах. Она бросается к мальчику, крепко обнимает - шершавые ладони, запах травы и молока.
     Должно быть, у тела есть своя отдельная память. Мальчику хочется продлить прикосновение шершавых рук, но он высвобождается из объятий и молчит. По упругим щекам девушки струятся слезы, и он легонько поглаживает ее по плечу. Девушка счастливо улыбается, а ему мучительно стыдно за обман. Тот, кого она принимает за брата, со временем исчезнет. Нет, нельзя привыкать, нельзя часто встречаться...
     
     Костер на ночном берегу тихой речушки. Последняя ночь на Земле пришельца из Антимира. Бодрую свежесть дарит ему земная река, он долго плавает, жадно впитывая все оттенки, все запахи этой ночи. Больно-больно покидать планету и ее обитателей, они стали частью его самого.
     У костра немолодой человек старательно помешивает ложкой в закопченом котелке - его он видит тоже последний раз и, подойдя к костру, через силу улыбается и шутит: "Нормально - воды много!" Землянин же тревожится за его здоровье - слишком, считает он, долго не выходил из воды, мог заболеть!
     За годы, проведенные на Земле, инопланетянин, живший в теле земного человека, много ездил, так много, что скрывал это, боясь показаться странным. Недавно ему посчастливилось увидать горы Ала-Тау - снежное серебро в лучах жаркого солнца, темные ели у подножия гор среди пламени диких тюльпанов. Но дороже всего был этот берег речушки, этот брат по разуму...
     Первый сигнал из Космоса был: звездолет находится в теневой стороне Луны. Второй сигнал надо ждать сегодня после полуночи, и час спустя Евгений Мухин прекратит свое существование в земном понятии. Нужно уходить, - мысленно он попрощался с обретенным на Земле братом, - нужно торопиться, и, внушая свою волю, он говорит: "Николай Павлович, вы же хотите домой, правда?"
     
     К Ножнину вернулось его "Я". Машинально включил свет, отнес на кухню чашки и вышел на балкон.
     Какая же тоска, словно только что умер самый близкий человек! А небо как по заказу вызвездилось миллиардами звезд, и где-то там, в немыслимой дали, за звездной этой рекой, есть братья. Когда же они встретятся?!
     
     1990