Аркадий Аверченко            Поэт            - Господин редактор, - сказал мне посетитель смущенно потупив глаза на свои ботинки, - мне очень совестно, что я беспокою вас. Когда я подумаю, что отнимаю у вас минутку драгоценного времени, мысли мои ввергаются в пучину мрачного отчаяния... Ради бога, простите меня!      - Ничего, ничего, - ласково сказал я, - не извиняйтесь.      Он печально свесил голову на грудь.      - Нет, что yж там... Знаю, что обеспокоил вас. Для меня, не привыкшего быть назойливым, это вдвойне тяжело.      - Да вы не стесняйтесь! Я очень рад. К сожалению только, ваши стишки не подошли.      - Эти? Разинув рот, он изумленно посмотрел на меня.      - Эти стишки не подошли??!      - Да, да. Эти самые.      - Эти стишки??!! Начинающиеся:            Хотел бы я ей черный локон      Каждое утро чесать      И, чтоб не гневался Аполлон,      Ее власы целовать...            Эти стихи, говорите вы, не подойдут?!      - К сожалению, должен сказать, что не пойдут именно эти стихи, а не какие-нибудь другие. Именно начинающиеся словами:            Хотел бы я ей черный локон...            - Почему же, господин редактор? Ведь они хорошие.      - Согласен. Лично я очень ими позабавился, но... для журнала они не подходят.      - Да вы бы их еще раз прочли!      - Да зачем же? Ведь я читал.      - Еще разик!      Я прочел в угоду посетителю еще разик и выразил одной половиной лица восхищение, а другой - сожаление, что стихи все-таки не подойдут.      - Гм... Тогда позвольте их... Я прочту! "Хотел бы я ей черный локон..." Я терпеливо выслушал эти стихи еще раз, но потом твердо и сухо сказал:      - Стихи не подходят.      - Удивительно. Знаете что: я вам оставлю рукопись, а вы после вчитайтесь в нее. Вдруг да подойдет.      - Нет, зачем же оставлять?!      - Право, оставлю. Вы бы посоветовались с кем-нибудь, а?      - Hе надо. Оставьте их у себя.      - Я в отчаянии, что отнимаю у вас секундочку времени, но...      - До свиданья!      Он ушел, а я взялся за книгу, которую читал до этого. Развернув ее, я увидел положенную между страниц бумажку.      Прочел:            "Хотел бы я ей черный локон      Каждое утро чесать      И, чтоб не гневался Аполл..."            - Ах, черт его возьми! Забыл свою белиберду... Опять будет шляться! Николай! Догони того человека, что был у меня, и отдай ему эту бумагу.      Николай помчался вдогонку за поэтом и удачно выполнил мое поручение.      В пять часов я поехал домой обедать.      Расплачиваясь с извозчиком, сунул pyкy в карман пальто и нащупал там какую-то бумажку, неизвестно как в карман попавшую.      Вынул, развернул и прочел:            "Хотел бы я ей черный локон      Каждое утро чесать      И, чтоб не гневался Аполлон,      Ее власы целовать..."            и т. д.      Недоумевая, как эта штука попала ко мне в карман, я пожал плечами, выбросил ее на тротуар и пошел обедать.      Когда горничная внесла суп, то, помявшись, подошла ко мне и сказала:      - Кухарка чичас нашла на полу кухни бумажку с написанным. Может, нужное.      - Покажи.      Я взял бумажку и прочел:      - "Хотел бы я ей черный ло..." Ничего не понимаю! Ты говоришь, в кухне, на полу? Черт его знает... Кошмар какой-то!      Я изорвал странные стихи в клочья и в скверном настроении сел обедать.      - Чего ты такой задумчивый? - спросила жена.      - Хотел бы я ей черный ло... Фy ты черт!! Ничего, милая. Устал я.      За десертом в передней позвонили и вызвали меня... В дверях стоял швейцар и таинственно манил меня пальцем.      - Что такое?      - Тс... Письмо вам! Велено сказать, что от одной барышни... Что оне очень, мол, на вас надеются и что вы их ожидания удовлетворите!..      Швейцар дружилебно подмигнул мне и хихикнул в кулак.      В недоумении я взял письмо и осмотрел его. Оно пахло духами, было запечатано розовым сургучом, а когда я, пожав плечами, распечатал его, там оказалась бумажка, на которой было написано:            "Хотел бы я ей черный локон..."            Все от первой до последней строчки.      В бешенстве изорвал я письмо в клочья и бросил на пол. Из-за моей спины выдвинулась жена и в зловещем молчании подобрала несколько обрывков письма.      - От кого это?      - Брось! Это так... глупости. Один очень надоедливый человек.      - Да? А что это тут написано?.. Гм... "Целовать"... "аждое утро"... "черны... локон..." Негодяй!      В лицо мне полетели клочки письма. Было не особенно больно, но обидно.      Так как обед был испорчен, то я оделся и, печальный, пошел побродить по улицам. Hа углу я заметил около себя мальчишку, который вертелся у моих ног, пытаясь всунуть в карман пальто что-то беленькое, сложенное в комочек. Я дал ему тумака и, заскрежетав зубами, убежал.      Hа душе было тоскливо. Потолкавшись по шумным улицам, я вернулся домой и на пороге парадных дверей столкнулся с нянькой, которая возвращалась с четырехлетним Володей из кинематографа.      - Папочка! - радостно закричал Володя. - Меня дядя держал на руках! Незнакомый... дал шоколадку... бумажечку дал... Передай, говорит, папе. Я, папочка, шоколадку съел, а бумажечку тебе принес.      - Я тебя высеку, - злобно закричал я, вырывая из его pyк бумажку со знакомыми словами: "Хотел бы я ей черный локон..."-Ты у меня будешь знать!..      Жена встретила меня пренебрежительно и с презрением, но все-таки сочла нужным сообщить:      - Был один господин здесь без тебя. Очень извинялся за беспокойство, что принес рукопись на дом. Он оставил тебе ее для прочтения. Наговорил мне массу комплиментов, - вот это настоящий человек, умеющий ценить то, что другие не ценят, меняя это то на продажных тварей, - и просил замолвить словечко за его стихи. По-моему, что-ж, стихи как стихи... Ах! Когда он читал о локонах, то так смотрел на меня...      Я пожал плечами и пошел в кабинет. Hа столе лежало знакомое мне желание автора целовать чьи-то власы. Это желание я обнаружил и в ящике с сигарами, который стоял на этажерке. Затем это желание было обнаружено внутри холодной курицы, которую с обеда осудили служить нам ужином. Как это желание туда попало, кухарка толком объяснить не могла.      Желание чесать чьи-то власы было усмотрено мной и тогда, когда я откинул одеяло с целью лечь спать. Я поправил подушку. Из нее выпало то же желание.      Утром после бессонной ночи я встал и, взявши вычещенные кухаркой ботинки, пытался натянуть их на ноги, но не мог, так как в каждом лежало по идиотскому желанию целовать чьи-то власы.      Я вышел в кабинет и, севши за стол, написал издателю письмо с просьбой об освобождении меня от редакторских обязанностей.      Письмо пришлось переписывать, так как, сворачивая его, я заметил на обороте знакомый почерк:            "Хотел бы я ей черный локон..."