Аркадий Аверченко
     
     Косьма Медичис
     
     Бродя по Большой Морской, остановился я у витрины маленького "художественно-комиссионного" магазина и, вглядевшись в витрине вещи, сразу же обнаружил в этих ищущих своего покупателя сокровищах разительное сходство с сокровищами в знаменитой гостиной Плюшкина.
     Я даже не погрешу против правды, если просто выпишу это место из "Мертвых душ":
     "...Стоял сломанный стул и рядом с ним часы с остановившимся маятником, к которому паук уже приладил паутину. Тут же лежала куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплете, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха (тут, на витрине, было полдюжины таких лимонов в банке из-под варенья), отломленная ручка кресел, кусочек сургуча, кусочек тряпки, два пера, запачканные чернилами, зубочистка, совершенно пожелтевшая, а из всей этой кучи заметно высовывался отломленный кусок деревянной лопаты и старая подошва сапога".
     Это, если вы помните, было у Плюшкина. Буквально то же самое красовалось на витрине, но с прибавкой небольшого крайне яркого плаката, стоявшего на самом выгодном месте, посредине...
     Плакатик изображал разноцветного господина, держащего в одной руке сверкающую резиновую калошу, а пальцем другой указывающего на клеймо фирмы на подошве: "Проводник".
     Меня очень рассмешила эта ироническая улыбка нашего быта: резиновых калош нельзя достать ни за какие деньги, а хозяин магазина упорно продолжает их рекламировать.
     Так как хозяин стоял тут же, у дверей своей сокровищницы, я спросил его:
     - Зачем вы рекламируете калоши "Проводник"?
     - Где? - удивился он. - Это? Помилуйте! Да это картина. Мы это продаем.
     - Как продаете? Да кому ж это нужно...
     - Покупают. Повесишь в комнате на стенке, очень даже украшает. Видите, какие краски!
     В торгашеском азарте он снял с витрины господина, указующего перстом на сверкающую калошу, и преподнес это произведение к самому моему носу.
     - Вот она, картинка-то. Купите, господин.
     Я вспомнил свою петербургскую квартиру, украшенную Репиным, Добужинским, Билибиным, Ре-Ми, Александром Бенуа, - и рассмеялся.
     - А в самом деле, не купить ли?
     Раз наступает такая дикариная жизнь, что скоро будем ходить голыми, то для украшения наших вигвамов хорош будет и юркий господин, сующий под нос обаятельно сверкающую калошу.
     В этот момент к нам приблизился незнакомец в темно-зеленом пиджачке в обтяжку и соломенной шляпе-канотье...
     Он на секунду застыл в немом восхищении перед господином с калошей, снял шляпу, самоуверенно обмахнулся ею и спросил:
     - Что ж вы мне прошлый раз, когда я покупал картины, не показывали этой штуки? Занятно!
     - Купите! Замечательная вещь, - захлопотал хозяин, почуяв настоящего покупателя. - Настоящая олеография! Это не то что масляные краски... Те пожухнут и почернеют... А это - тряпкой с мылом мойте - сам черт не возьмет!
     - Цена? - Уронил покровитель искусств, прищурившись с видом покойного Третьякова, покупающего уники для своей галереи...
     - Четыре тысячи.
     - Ого. И трех предовольно будет. Достаточно, что вы прошлый раз содрали с меня за женскую головку "Дюбек лимонный" - шесть тысяч.
     - Та же больше. И потом на картоне наклеена - возьмите это во внимание!
     - Ну, заверните. А фигур нет?
     - То есть скульптуры? Очень есть одна стоящая вещь: Диана с луком.
     - Садит, что ли?
     - Чего?
     - Лук-то.
     - Никак нет. Стреляет. Замечательный предмет (хозяин сделал ударение на первом слоге) - настоящий, неподдельный гипс! Вещь - алебастровая!!
     Когда меценат, закупив часть живописных и скульптурных сокровищ, довольный собой, удалился, я сделал серьезное лицо и спросил:
     - Скажите, фамилия этого нового покровителя искусств - не Косьма Медичис?
     - Никак нет, совсем напротив: Степан Картохин. Оне тут у портного в мастерах служат и огромадные деньги нынче вырабатывают: до восьмисот тысяч в месяц! Известно, девать некуда - вот оне в валюту все перегоняют - вещи покупают. И опять же, искусство любят.
     И почувствовал я, что все мы, прежние, до ужаса устарели со всеми нашими Сомовыми, Добужинскими, Репиными, Обри Бердслеями, Ропсами, Билибиными и Александрами Бенуа.
     Шире дорогу! Новый Любим Торцов идет!
     Бумажки бьют из его карманов двумя фонтанами, и в одной руке у него сверкает всеми цветами радуги "Дюбек лимонный", в другой - калоши "Проводник"!
     - Ars longa, vita brevis!